Несобственно-прямая речь и несобственно-авторское повествование

Медведь, не обращая внимания на открытую дверцу, жадно ел картошку и овсянку и даже слега поварчивал - так он проголодался. Съев обед и облизываясь, он по привычке стал подталкивать посуду к дверце и тут только заметил, что та не прикрыта. Он сильно удивился, высунул голову наружу, посмотрел туда-сюда, зевнул, подался назад и улёгся, прикрыв глазки. Но через минуту он встал и опять высунулся. Понюхал воздух, поглядел, будто что-то припоминая, подумал, ещё высунулся и спрыгнул с машины на землю. На земле он с наслаждением потянулся и стал с любопытством обходить машину».

В этом описании представлены незначимые моменты последнего пребывания Тэдди в неволе. Всезнающий нарратор фиксирует мелкие подробности того, что каждый день делал медведь в определённой ситуации. Действия медведя, который находится в неволе, описаны лексикой уставшего, проголодавшегося человека: поварчивал, стал подталкивать посуду к дверце, посмотрел туда-сюда, зевнул, подался назад и улёгся, прикрыв глазки, с наслаждением потянулся. Фрагмент фразы: понюхал воздух, поглядел, будто что-то припоминая, подумал - указывает на персонажа, бурого медведя, который, вдохнув что-то новое с воздухом вне клетки, что-то при этом вспомнил.

Вторым событием, после которого цирковой медведь окончательно ушёл от человека, стала неожиданная встреча медведя с одним из людей. Увидев медведя, «человек побледнел, быстро сорвал с плеча ружьё, поднял его, сверкнул огонь, ударил резкий гром, что-то больно хлестнуло Тэдди по ушам, он рявкнул, повалился на траву и замахал всеми четырьмя лапами. Медведь ревел от боли, обиды и удивления…Ещё через минуту Тэдди пришёл в дикую ярость и бросился напролом за человеком…». Именно эта встреча навсегда отпугнула медведя от человека и заставила зверя искать «глухих мест».

Главные персонажи анализируемых повестей - слепой пёс и бывший цирковой медведь - переходят границы, которые для одного из них создала природа, а для другого - люди. И слепой пёс, и цирковой медведь нарушили не тот естественный для каждого из них мир, который живёт по вечным законам природы и которые нельзя нарушать. В начале своего существования каждый из них был переведён через границу нормального, естественного для них существования: пёс родился слепым, медведь насильно был помещён в несвойственные этому животному неприродные рамки, когда хозяин леса должен был по воле человека развлекать его. Но в результате развития событий их жизни оба эти животные переступили эти искусственные, жестокие и несправедливые границы. Оба оказались в положении, когда перед ними открылась возможность вернуть себе естественное для себя условие существования. Оба эти животные перешли границу искусственно созданного мира и вошли в свой естественный мир. Пересечение границы у обоих произошло моментально. Они были не готовы к такому переходу. Оба привыкли к трудному существованию в неестественных для себя условиях. И в короткий срок эти животные поняли, что они должны делать и как они должны теперь вести себя. В этом пересечении и восстановлении предназначенного - сила и необычность главных персонажей двух повестей Ю. Казакова - Арктура и Тэдди. Жизнь, вопреки слепоте, вопреки недостижимости победы в гонке за зверем, всецелая сосредоточенность «на том, что есть твоя функция в жизни», ничем не останавливаемая жажда «осуществить себя, свое жизненное предназначение, как осуществляет свое призвание гончего пса слепая собака с именем звезды» -это всё то, что присуще и человеку, с его жаждой осуществления в жизни и судьбе» [Соловьёва, по: Кузьмичев, 2012:34]. Эти характеристики относятся и к Тэдди.

2.2.3 Специфика НПР и НАП в рассказах «Арктур - гончий пес»

Определяя специфику несобственно-прямой речи, указывают на её двуплановость: через нарраторский голос слышен голос персонажа. Несобственно-прямую речь называют «пережитой речью», пережитым повествованием [Казанкова,2012]. Несобственно-прямая речь передаёт «слова, мысли, чувства, восприятия или только смысловую позицию одного из изображаемых персонажей» [Шмид 2008:214]. В [Беличенко, 2006:6], рассматривающей структурные особенности и функционирование НПР в анималистической прозе, НПР называют «ведущей текстовой стратегией..., единственной формой текстовой самореализации персонажа», единственным способом «передать речь бессловесного существа». НПР анималистической прозы называют смысловой доминантой, не только способной передать чужое слово, но и служить «повествовательным приемом формирования сюжета».

Несобственно-авторское повествование отличается особенной стилистической окраской. Голос персонажа звучит среди голоса нарратора, но персонажное вкрапление может звучать сильнее, чем в НПР. Несобственно-авторское повествование включает в себя эмоциональное состояние персонажа.

Указано, что нарратор рассказа «Арктур - гончий пёс» - диегетический. На большей части повествования он находится внутри повествования. Но в начале этого рассказа, отметив, что пёс появился в городе весной, нарратор указывает на тех, кто, возможно, привёз в город это животное: Говорили, что его бросили проезжавшие весной цыгане. За этим идёт рассуждение о характере этого народа. В предыдущем параграфе этот фрагмент назван размышлением. Его можно отнести к голосу нарратора. Но этот фрагмент содержит резкий переход от единственного глагола совершенного вида в форме прошедшего времени - бросили - к развёрнутому рассуждению, которое объясняет эту странность. Рассуждение описано в форме настоящего постоянного действия и указывает на неопределённую длительность того состояния, которое длится или часто возникает. Этот фрагмент текста указывает на такие признаки текста персонажа как оценочное суждение и грамматические признаки времени глагола [Шмид 2008: 193, 195]: «Странные люди цыгане! Ранней весной они трогаются в путь. Одни едут на поездах, другие - на пароходах или плотах, третьи плетутся по дорогам в телегах, неприязненно посматривая на проносящиеся мимо автомашины. Люди с южной кровью, они забираются в самые глухие северные углы…, гадают, ругаются, смеются…уходят они из города, исчезают так же внезапно, как и появились, и уже никогда не увидеть их здесь…Мир широк, а они не любят приходить в места, где уже раз побывали». Все грамматические характеристики этого фрагмента указывают на то, что это размышление кого-нибудь из жителей города, которые видели, как цыгане выбросили пса.

Следующий случай несобственно-прямой речи связан с первым и единственным в жизни этой собаки, глубоко любимым им его хозяином, доктором. Доктор неразговорчив: на войне погибли два сына, жена умерла, дочь живёт в другом городе. За много лет в доме впервые появилось новое живое существо. Доктор не уверен, нужно ли, вымыв и покормив это существо, оставлять его у себя: Гончий пёс…был худ, рёбра выпирали, спина была острой, и лопатки стояли торчком. Иногда он приоткрывал свои мёртвые глаза, настораживал уши и поводил головой, принюхиваясь…доктор растерянно рассматривал его и ёрзал в качалке, придумывая ему имя. Как его назвать? Или лучше избавиться от него, пока не поздно? На что ему собака! Доктор задумчиво поднял глаза: низко над горизонтом переливалась синим блеском большая звезда». Вопросы доктора прямо введены в авторскую речь. Они обладают собственной эмоциональной составляющей. С другой стороны, эти вопросы отражают реальное положение дел: доктору не с кем посоветоваться на этот счёт. Состояние доктора выражено в речи нарратора лексически: растерянно рассматривал, ёрзал в качалке - и находит продолжение в стоящих рядом вопросах, которые именно в такой форме задал бы он кому-то, кто был бы рядом с ним. Это пример обычного типа несобственно-прямой речи первого типа /по Шмиду/, когда тема фрагмента указывает на персонажа.

Следующий пример несобственно-прямой речи также связан с доктором и новым членом его семьи. Этот пример относится уже к Арктуру: «Арктур изнывал от любви…Ему хотелось вскочить и помчаться, захлёбываясь радостным лаем. Но он сдерживался. Уши его распускались…, часто колотилось сердце. Когда же хозяин начинал толкать его, щекотать, гладить и смеяться прерывистым, воркующим смехом, что это было за наслаждение!». Тема отмеченной восклицательным знаком финальной части предложения выражает эмоциональное состояние Арктура и указывает на этого персонажа.

Следующий случай несобственно-прямой речи относится к одному только Арктуру. Он получил дом, у него появился хозяин. Он получил возможность более свободно, чем раньше, ощутить окружающий его мир. Он стал узнавать мир не в его жестоких и злых проявлениях, а в проявлениях нормальной жизни охотничьей собаки. Первое, что важно для собаки-охотника - запахи. И Арктур со временем «изучил все запахи города…Не было случая, чтобы он заблудился и не нашёл дорогу домой. Каждая вещь пахла! Запахов было множество, и все они звучали, как музыка, все они громко заявляли о себе. Каждый предмет пах по-своему: одни неприятно, другие безлично, третьи сладостно». Конечно, слепой пёс не мог знать, что такое музыка. Он не мог сравнить с ней то, что приходилось слышать в жизни ему. Но этот фрагмент содержит оценочную лексику, а это является одним из признаков субъективного повествования. Это поддерживается фразой, которая вводит этот фрагмент: Но если не мог он ничего увидеть, зато в чутье не могла с ним сравниться ни одна собака. То есть, тематически данный фрагмент относится к персонажу, что позволяет отнести этот фрагмент к НПР.

О важности для этой собаки запахов, которые её окружают, говорится ещё в одном фрагменте. Он связан с переходом Арктуром границ своего прежнего существования. Арктур, показав «непонятное упорство», «увязался» за нарратором, шедшим посмотреть в лесу первые признаки его увядания, именно это упорство открыло перед Арктуром тот мир, которого он раньше не знал. Этот новый мир «ошеломил Арктура». «Со всех сторон его что-то трогало, кололо, задевало, будто сговорилось прогнать из леса. И потом - запахи, запахи! Сколько их, незнакомых, страшных, слабых и сильных…!».

С одной стороны, эти фрагменты текста читаются принадлежащими тексту повествователя: в них та же, что и тексте, форма прошедшего времени глагола. Но с другой стороны - оба фрагмента, в которых содержится лексема запах, содержат восклицательное предложение: «каждая вещь пахла!», «запахи, запахи!». Эти восклицания указывают на эмоциональное восприятие именно этого внешнего раздражителя. В обоих фрагментах лексема запахи формирует назывное предложение с явно выраженным эмоциональным содержанием.

Этот приём - повтор - делает возможным отнести ещё один пример из текста рассказа к несобственно-прямой речи. Этот третий пример, относящийся к теме запаха, содержит ещё один общий компонент: во втором и третьем фрагментах указывается на то, как воспринимает их невидящая собака. Лексему запах сопровождают лексемы страха: во втором случае определение лексемы запах - страшный; в третьем - «Только запах, дикий, вечно волнующий, зовущий, нестерпимо прекрасный и враждебный запах…». В силу специфичности главного персонажа рассказа, не имеющего возможности сказать о своих ощущениях, эти повторения указывают на постоянство и важность указанных впечатлений и дают возможность отнести эти фрагменты текста к НПР, как на нарраториальную трансформацию текста персонажа в повествовании нарратора [Шмид, 2008:221].

Этот третий случай НПР с темой запах заканчивается словами: «...и враждебный запах, доставался ему, только один след среди тысячи других вёл его всё вперёд и вперёд». Подчёркнутые лексемы повторяются в тексте рассказа ещё раз: нарратор нашёл место, где погиб Арктур и видит, что именно стало причиной гибели собаки: «…нижний сук…высыхал, осыпался…, пока, наконец, не превратился в голую острую палку. На эту палку и наткнулся Арктур, когда мчался по горячему пахучему следу и не помнил уже, и не знал ничего, кроме этого зовущего всё вперёд, всё вперёд следа». Выделенные подчёркиванием фрагменты текста можно отнести к несобственно-прямой речи, относящейся не к собаке, а к погоняющему её охотнику. Как вариант поведения на охоте человека и собаки это выглядит правдоподобно. Так же возможно отнести эти слова к внутреннему стремлению слепой собаки, которая не могла сказать о том, что ей нужно больше всего, но что она, несомненно, чувствовала.

В рассказе «Арктур - гончий пёс» несобственно-прямая речь представлена только в варианте обычного типа. Автор не представляет окружающее проведённым через восприятие слепого пса. Автор рисует восприятие этим животным окружающего его мира. Специфичность главного персонажа, кратковременность его нахождения во времени и пространстве, едином для него и повествователя, не позволяет повествователю указывать на типичные для персонажа оценки и слова, но позволяет включить в свой текст, текст нарратора их возможное внутреннее прочувствование описываемым персонажем.

К несобственно-авторскому повествованию отнесено два фрагмента текста. Первый является частью речи нарратора, который начал описывать Арктура, недавно с ним познакомившись: «Он слышал тончайшие звуки…Он слышал, как шуршит в саду мышь и тихо ходит кот по крыше сарая. И дом для него не был молчаливым и неживым, как для нас. Дом тоже жил: он скрипел, шуршал, потрескивал, вздрагивал чуть заметно от холода. По водосточной трубе стекала роса и, скапливаясь внизу, падала на плоский камень редкими каплями. Снизу доносился невнятный плеск воды в реке. Шевелился толстый слой бревен в запани около лесозавода. Тихо поскрипывали уключины -- кто-то переплывал реку в лодке. И совсем далеко, в деревне, слабо кричали петухи по дворам. Это была жизнь, вовсе неведомая и не слышная нам, но знакомая и понятная ему». В этом фрагменте нет словоупотребления и оценок персонажа, но в нём есть отдельный (выделенный тёмным шрифтом) фрагмент, описывающий то, что мог слышать только этот персонаж. С другой стороны, другие части этого фрагмента (подчёркнутое) указывают на единство места, но одновременно этому - на разность степени восприятия человека и слепого пса.

Второй случай НАП тоже относится к теме запах, который содержит однокоренную этой лексеме форму прошедшего времени глагола пахнуть: Был на берегу реки, за складами, большой серый камень, почти вросший в землю, который Арктур особенно любил обнюхивать. Камень сам по себе пах неинтересно, но в его трещинах и порах надолго задерживались самые удивительные и неожиданные запахи. Они держались подолгу, иной раз неделями, их мог выдуть только сильный ветер. Каждый раз, пробегая мимо этого камня, Арктур сворачивал к нему и долго занимался обследованием». Фрагмент является описанием камня со стороны запаха. Описание принадлежит нарратору, но такое пристальное внимание к запаху исходит исключительно от Арктура.

2.2.4 Специфики НПР и НАП в рассказе «Тэдди»

Случаи несобственно-прямой речи из рассказа «Тэдди», открыто указывают на изменения, которые происходят в психологическом состоянии бывшего циркового медведя, который неожиданно оказался на свободе. Сначала цирковой медведь ощущает самое главное изменение: ему не приносят еду, её нужно каким-то образом добывать. Как добывать пищу, Тэдди или забыл, или вовсе не знал. Тэдди - тоже специфический персонаж. Он испытывает сильные эмоциональные впечатления, о которых он не может сказать. Проявления этих эмоций можно наблюдать только с близкого расстояния, но их описывает всезнающий нарратор, «пренебрегая тем, что они недоступны внешнему наблюдению», так как такой нарратор «обладает неограниченными возможностями изменения пространственной ориентации, возвращаясь в прошлое и забегая в будущее, свободно перемещаясь по оси времени» [Падучева, 1996:205].

Первый случай такого всезнающего нарратора представлен, когда Тэдди ищет еду. Он находит её по запаху. Арктура захватили запахи среды, которую считают естественной для охотничьей собаки: запахи леса. Тэдди, привыкшего, что еду ему приносили служители, тянет к себе запах человеческой еды.

Идти туда, откуда пахло, он боялся, так как знал, что там люди, ненавидящие его и ненавистные, в свою очередь, ему.... Но соблазн был так велик, что медведь, походив по берегу и попробовав лапой воду, остановился как раз напротив избушки. Ах, как замечательно пахло!».

На охотничью собаку запахи нападали, потому что были неожиданными для Арктура, когда он попал в лес. Бывший цирковой медведь искал других запахов, к которым он привык в жизни с человеком - запахов еды. Но теперь он искал лесной еды. Беспомощный в лесу огромный зверь всё время хотел есть, «но…приходилось самому искать еду, а он не знал, как это делается, не знал, что можно есть». Арктур, оказавшийся в естественной для себя среде, всё время стремился вперёд и вперёд. И Тэдди «упрямо шёл вперёд». В этом движении ему помогал не опыт, полученный от жизни с человеком, где он знал и умел многое. В новой жизни его вёл «инстинкт, коренившийся в нём, вёл его в небывалую страну, где должно быть много солнца, много пищи, чистой воды и тишины». С первых страниц рассказа нарратор говорил, что медведь будто что-то припоминает. Это были, вероятно, припоминания о давней жизни в лесу, и они помогают ему в его новом существовании:

«В полдень медведь переходил солнечную поляну, когда ноздрей его коснулся необыкновенный запах, всколыхнувший в груди его целый рой воспоминаний. Но где же источник этого милого сладкого запаха? Тэдди повернул на восток, прошел немного - запах исчез! Он вернулся обеспокоенный, взволнованный назад - опять маняще запахло!... Запах, который он поймал, был запахом муравьёв, и он сразу его узнал, хоть не слышал столько лет.»

«Какая прелесть эти муравьи! Есть ли что-нибудь вкуснее их! Жирные, кислые, щекочущие, вызывающие сразу жажду и аппетит и тут же утоляющие их - есть их можно бесконечно!».

Медведь продолжал двигаться вперёд. Деревья становились всё выше, «малины, земляники и брусники было больше, деревень - меньше», но Тэдди всё не останавливался. Вперёд его вели «воспоминания настолько неясно-прекрасные, что ему всё было не так и не то, - он стремился в какую-то свою страну, в какой-то свой медвежий рай». Последнее словосочетание уравнивает внутреннее состояние этого персонажа с тем, что часто испытывает человек: человек вспоминает о потерянном рае детства, который всегда жив в его душе и даёт ему опору в жизни.

Следующий случай использования НПР связан с третьей встречей Тэдди и человека. «Он хотел уйти совсем с места, которое ему внушало такой страх, - ибо всё неизвестное страшно…, но потом вернулся», а когда он уже хотел начать есть, сверху грохнул выстрел. «Он бросился и побежал…, прогремели ещё два выстрела…, и понял Тэдди, что передней лапы его словно не существует…. Тогда он перенёс тяжесть тела на другую лапу и побежал, всё быстрее и быстрее, с ужасным треском, не разбирая дороги, фыркая от ужаса, качаясь на ходу, оступаясь, припадая на грудь, - прочь отсюда!». Лексика, которая характеризует манеру бега животного: побежал, всё быстрее и быстрее, с ужасным треском, не разбирая дороги, фыркая от ужаса, качаясь на ходу, оступаясь, припадая на грудь - накапливает причины для той результативной реплики, которая завершает этот фрагмент текста и которая принадлежит персонажу. Императивное междометие выражает решение мгновенно покинуть место нахождения. Переключение временного плана повествования с прошедшего времени предыдущего описания на настоящий момент действия указывает на состояние персонажа, который в этом описании должен спасать свою жизнь.

Остальные случаи предъявления речи, в которой проявляется личность персонажа, относятся к ситуациям, когда Тэдди так далеко зашёл в лес, что уже не встречается с человеком. Инстинкт и запах - постоянные помощники и подсказчики того, чего в лесу нужно опасться и как там нужно действовать. И «раз утром, подойдя к ручью напиться, Тэдди остановился, как громом пораженный: возле ручья пахло медведем!» Шерсть на хребте у Тэдди «никак не могла опуститься», и медведь понял, что есть другой, кого нужно опасаться. Через некоторое время «в нос ему ударил внезапно противный близкий медвежий запах. Подняв голову, Тэдди посмотрел по направлению запаха и увидел наконец своего врага. Ах, как он покажет сейчас этому наглецу! Как он расправится с ним! Глазки Тэдди зажглись бешенством. Враг его скрылся на мгновенье за соснами и вышел на поляну...». Но уже через мгновение, «Тэдди уже понял, что именно он должен навсегда покинуть этот прекрасный край. Разве мог он хотя бы помыслить о соперничестве с этой ужасной громадиной!». Злоба на неожиданного соперника, потеря покоя, бешенство и уверенность в своей силе, выраженные предельно эмоционально, мгновенно сменяются пониманием, что борьба ни к чему не приведёт, и негромкий рык противника говорил одно: «Пошёл вон!» Именно форма несобственно-прямой речи представляет эмоциональное состояние главного персонажа и его взаимоотношения с соперником.

НПР представляет состояние главного персонажа рассказа ещё в двух ситуациях. Уйдя с чужой территории, преодолев многочисленные холмы и выйдя на широкую поляну, Тэдди понял вдруг, что он нашёл страну своего детства. «Нет, детство затерялось где-то в смутной дымке времени, не вернётся, не придёт, не вспыхнет солнечным блеском и зелёной травой. Ах, стать бы ему теперь снова маленьким, найти бы ему свою мать, поплакать бы под её мягким тёплым боком! Как жаль, что это невозможно…». Глагол совершенного вида в предикативном сочетании детство затерялось указывает на то, что именно медведь понял вдруг и зачёркивает возможность встретить в настоящем то, что было давно. Будущее время глаголов совершенного вида с отрицательной частицей не, повторенные трижды, окончательно уничтожают возможность повторения прошлого. Форма сослагательного наклонения и инфинитив совершенного вида максимально экспрессивно выражают совершенно невыполнимую мечту-просьбу: вернуться в прошлое. Невозможно вернуть то счастье, когда только и можно было поплакать под мягким тёплым боком мамы. Две последние фразы включены в текст повествователя, но они указывают на персонажа.

Чтобы окончательно укрепить Тэдди в его новой функции хозяина участка леса, нарратор заставляет бывшего циркового медведя стать участником ещё одной схватки. Бой с лосем, «в самом расцвете сил, с огромными лопастями рогов, мощной шеей и лёгким вислым задом» начался с такого удара Тэдди по плечу, что понадобился ещё один приём НПР, чтобы медведь смог описать своё состояние: «Крепка медвежья кость, выдержала, не сломалась, но где уж теперь драться, только бы живым уйти!». Ожидания медведя не оправдались, и указывает на это изменение лексема теперь. Только участник события может сопоставить прежнее положение с тем, которое возникло вновь. И в этот раз Тэдди опять находился в проигрышной для себя ситуации. Но опять он, будто что-то вспомнив, решил уйти от битвы. Когда персонаж переживает позор своего поражения, нарратор опять даёт своему герою эту лексему теперь: «недавно его прогнал бородатый медведь, теперь выживает лось…Хуже всего было то, что ему теперь нужно опасаться вообще всех лосей: раз его побил один лось, значит, так же могли поступить с ним и другие». И эта лексема, и сочетание хуже всего, выражающая оценку происходящего в данный момент, указывают на то, что и эти размышления имеют отношение к персонажу.

Во всех примерах НПР выражена не только мысль, но и эмоция: удивление, испуг, восторг. Это примеры персональной НПР, которую можно отождествлять с прямой речью и которая оформляется, как и персональная НПР, вопросительными, восклицательными или инфинитивными предложениями. В таких предложениях отсутствует семантический субъект, и представление первого или третьего лица выражено неопределённо, но «воспринимается как окрашенный субъективностью персонажа» [БеличенкоЈ¬2006Јє19]. Эти признаки можно рассматривать как примеры проявления авторской объективности, когда нарратор даёт возможность «сказать своё слово» даже необычному персонажу.

В [Падучева 1996-206] отмечается, что в нарративе третьего лица возможна и «авторская субъективность», которая ограничена пределами лирических и риторических отступлений. В рассказе о бывшем артисте цирка есть такое лирическое отступление. Нарратор говорит о том, что у медведя, который долгие годы прожил среди людей и который привык, что его «обслуживают» служители, «уснули» все инстинкты. Именно в этот момент нарратор говорит, как важна для жителя леса мать:

«Пожалуй, никто так не чувствует и не понимает, как дикие звери, что значит мать. Мать учит детеныша прятаться, драться, убегать, она объясняет ему, кто враг и кто друг. Она знает, где есть черника и муравьи, земляника, вкусные сочные коренья, мышиные норы, рыбы и лягушки; она знает, где есть свежая вода, глухие места, муравейники и солнечные поляны с мягкой высокой травой; ей ведомы тайны запахов и перекочевок. И еще она знает, что ни один зверь в лесу не доживает до глубокой старости, каждого постигает страшная беда, и нужно быть очень ловким, смелым и осторожным, чтобы как можно дольше сохранить себя и оставить после себя потомство».

Тэдди вспомнил законы леса, принял их и нашёл свой лес, своё место в этом лесу. Его уже «ничего не удивляло его, и он принимал всё как должное и давно знакомое»; его «шуба приняла оттенок ореха», а «лапа больше не болела». Медведь стал испытывать «громадное удовольствие, чувствуя себя как никогда свободным и сильным». Нарратор опять останавливает повествование, чтобы сделать лирическое отступление о свободе:

Великая вещь свобода! Она похожа на солнце, на огромное звездное небо; она похожа на теплый ровный ветер или на быстро бегущую звонкую воду.

Не нужно никого бояться, не нужно делать того, что не хочется делать!

Можно встать, когда хочешь и идти, куда захочешь!

Можно остановиться и долго провожать глазами пролетающий над рекой караван гусей, можно подняться на холм, открытый всем ветрам; там слышны все запахи выбери для себя любой из них, иди туда, куда он зовет тебя!

Можно забраться в чащу, где так много сухих деревьев, дуплистых и изъеденных червем, и, наслаждаясь своей могучей свободной силой, валить эти деревья - сухие, мертвые, они будут падать с таким жалким треском!

В тексте рассказа выявлено одиннадцать случаев использования несобственно-авторского повествования. Все они представляют вкрапление в текст нарратора таких персональных признаков Тэдди, которые была актуальны в каждый обозначаемый период его жизни. Первые три примера относятся ко времени, когда медведь был ещё рядом с человеком и указывают на то дело, которым занимался зверь в цирке или на состояние и ощущения Тэдди:

«Теперь Тэдди уже не бунтовал и послушно проделывал всевозможные неловкие и ненужные, часто даже неприятные штуки...

В коридоре тускло горела маленькая лампочка, громко храпел сторож-старик, от которого всегда вкусно пахло.

Наконец двери захлопнули, и скоро все равномерно задрожало и закачалось, и сильно захотелось спать. Дрожало и качалось два дня, потом стихло. Когда двери открыли и стали выгружать клетки из вагонов и грузить на автомашины, все кругом было другое и пахло иначе, но Тэдди не удивился этому».