Роль аллюзивного антропонима в создании вертикального контекста

Компрессия предполагает деятельность автора по свертыванию информации до определенного минимума, прежде чем осуществить ее кодирование. При этом материальная часть текста - означающее знака - должно обладать способностью порождения дополнительных смыслов. Аллюзия обладает свойством компрессии [Хохлова 1997: 143]. Данное свойство являет собой подтверждение слов В.Г. Гака о том, что усложнение структуры на оси парадигматики, имеющее место в аллюзивном процессе, приводит к упрощению на синтагматической оси. Относительная простота плана выражения аллюзивного антропонима имеет в качестве результата приращение смысла на парадигматической оси.

На стыке элементов «текст - читатель» имеет место явление комплементарности. Данная особенность проявляется в деятельности реципиента по развертыванию скрытых смыслов, заложенных автором.

Прочтение текста, таким образом, представляет собой процесс актуализации имплицитных смыслов посредством привлечения предшествующего опыта читателя. Не каждый отрезок текста является носителем дополнительных смыслов. Чем выше информационная нагрузка отрезка текста, тем большим зарядом имплицитной информации он обладает. Это позволяет говорить о большей стилистической маркированности подобных элементов. В нашем исследовании мы будем использовать термин «маркер» для обозначения слова, которое указывает на наличие сравнения, например, “like, sort of”. Термин «репрезентант» будет непосредственно обозначать план выражения аллюзивного антропонима.

По мнению Л.М. Гогуадзе, восприятие текста происходит в три этапа: выделение репрезентантов; анализ деривационных свойств репрезентантов и их классификация; анализ условий актуализации скрытых смыслов и дальнейшая классификация репрезентантов.

В соответствии с деривационными свойствами репрезентанты разделяются на две группы: репрезентанты с «текстовыми» импликациями (интерпретация которых осуществляется на основе текстовой информации и не требует выхода в иное семиотическое пространство) и репрезентанты с «внетекстовыми» импликациями (декодирование имплицита которых предполагает выход в широкий культурный контекст). Аллюзивный антропоним относится ко второй группе репрезентантов, осуществляющих ссылки на другие художественные произведения, на реалии истории, искусства и т.д.

Прочтение текста на мифологическом, классическом, идиоматическом уровне строится из подобных «внетекстовых» импликаций. Определив деривационные корни репрезентанта, читатель приступает к третьему этапу анализа словесного уровня, а именно - исследованию конкретных условий актуализации глубинных смыслов.

И.В. Арнольд рассматривает лингвистический, рецептивно-эстетический, литературоведческий, философский и другие аспекты восприятия текста. Предлагается использовать ряд понятий, определяющих вышеуказанные аспекты восприятия текста [Арнольд 1993: 8-9]. В частности, для исследования глубинных уровней смысловой структуры текста предлагается понятие межтекстовой компетенции. Читатель должен обладать межтекстовой комптенцией, чтобы быть в состоянии проанализировать сложные смысловые связи, возникающие в художественном тексте. Межтекстовая компетенция предполагает наличие в памяти читателя следов ранее прочитанного, приемов литературных описаний, моделей различного рода переосмысления, схем стратегий интерпретаций. Межтекстовая компетенция сродни фоновым знаниям, но ограничивается литературными источниками.

Итак, текстовая информация может быть прочитана на различных уровнях благодаря наличию в ткани текста особых маркеров, а также ряду особенностей, связанных с языковой моделью мира реципиента, начитанностью, его эмоциональной восприимчивостью. Стилистическая маркированность аллюзивных антропонимов, помимо непосредственно представленных в тексте маркеров сравнения, может определяться их локализацией в тексте, например, в заголовках, начале или конце произведения, эпиграфе [Попова 1984]. Аллюзивный антропоним, как правило, пишется с прописной буквы. В тексте также могут иметь место такие маркеры, как сноска, комментарий, прямое указание на источник аллюзии в речи персонажей. Аллюзивный процесс может быть маркирован языковыми механизмами внутри текста. Это проявляется в заметной для читателя гетерогенности текста [Арнольд 1993: 9]. И.В. Арнольд отмечает, что данное качество может проявляться в наличии «как будто чуждых тексту» элементов, которые нарушают закон семантического согласования. Данная несовместимость исчезает, когда читатель улавливает связи включений с первичным текстом. Различный стилистический эффект может возникнуть на основе игры смыслов имеющегося текста и предшествующего.

Механизм возникновения вертикального контекста в аллюзивном процессе связан со спецификой художественного текста как канала связи в системе «автор - текст - читатель». Автор осуществляет кодирование информации, опираясь на знание языковой системы и широкий контекст культуры, передает это сообщение в виде текста читателю. С одной стороны, использование аллюзий характеризует автора как языковую личность, его владение и оперирование достижениями культуры. С другой стороны, наличие в тексте таких включений как аллюзии свидетельствует об индивидуальном творческом стиле автора.

Для полноценного понимания текста получателю нужно найти конструктивный принцип структуры авторской модели, то есть подобрать «код» и, опираясь на стилистически маркированные смысловые центры текста, выявить имплицитную информацию, которую хотел выразить отправитель, осуществив, таким образом, диалог с автором и культурой.

Выводы по первой главе

1. Текст понимается как сложная многоуровневая система знаков, которые находятся в синтагматических и парадигматических отношениях. К основным текстовым категориям относятся цельность, соотносимая с планом содержания, связность, соотносимая с планом выражения, диалогичность, проспекция, ретроспекция. В тексте имеют место ощутимые, непосредственно представленные знаки, и сублимированные, несущие дополнительную имплицитную информацию, способные осложнять смысловое пространство текста. Текст в культурологическом ракурсе может быть рассмотрен как знак, соотносимый с другими текстами семиотического пространства. Текст - это отражение индивидуальной авторской картины мира. В этом смысле текст представляет собой вторичную (языковую) моделирующую систему.

2. Аллюзивный антропоним является разновидностью аллюзии как стилистического приема. Аллюзивный антропоним рассматривается как текстовый знак, отличающийся от обычных текстовых знаков тем, что он способен осложнять структуру текста благодаря способности совмещать в одном означающем два означаемых, одно из которых принадлежит иному семиотическому простанству. Специфика актуализации аллюзивного антропонима заключается в ряде особенностей, в том числе в частичной представленности в значении данной единицы понятийного компонента и наличии обширного ассоциативного потенциала слова.

3. Актуализация аллюзивного антропонима осуществляется в тексте, носит процессуальный характер и может быть описана в виде модели аллюзивного процесса, которая основана на семиотической природе аллюзивного антропонима. Моделирующая природа аллюзивного антропонима обусловлена тем, что данная единица функционирует в качестве стилистического приема, является сублимированным знаком и представляет собой одну из моделей мышления человека при познании окружающего мира. Отличительной чертой аллюзивного процесса является выведение текста за пределы данного семиотического пространства.

4. Аллюзивный антропоним участвует в реализации основных текстовых категорий, таких как: 1) связность (благодаря способности к кореферентности, выполнению анафорической и катафорической функции). Текстообразующие аллюзии связывают текст в единое целое. Фрагментарные аллюзии осуществляют связность на локальном уровне, таким образом, способствуя связности всего текста. Аллюзивный антропоним является разновидностью лексической (как стилистический прием) и семантико-синтаксической связности (как разновидность пресуппозиции и импликации); 2) цельность, особенно глобальная цельность. Глобальная цельность осуществляется в рамках культуры: тексты как знаки семиотических пространств вступают в диалог и объединяются в одно пространство культуры. Аллюзивный антропоним осуществляет эту функцию благодаря тому, что является сублимированным знаком, обладает имплицитной информацией, ассоциативно связанной с предшествующим культурно-историческим опытом людей; 3) ряд дополнительных категорий текста: ретроспекция, проспекция, оценочная модальность, диалогичность (как связь с другим семиотическим пространством на основе сходства, различия точек зрения).

5. Аллюзивный антропоним выступает в качестве одного из способов создания вертикального контекста. Вертикальный контекст понимается как установление ассоциативных смысловых связей между имеющимся текстом и другими единицами культурно-семиотического пространства, которое осуществляется при помощи знаков, связанных с предшествующим культурно-историческим опытом людей. Вертикальный контекст характеризуется ассоциативной природой, является творческим процессом со стороны автора и читателя, используется для создания образа персонажа, автора, описания ситуации, может иметь различную степень глубины и способен изменяться с течением времени.

6. Вертикальный контекст связан с реализацией одной из основных категорий текста - диалогичности. Диалогические отношения способствуют реализации коммуникативной функции аллюзивного антропонима, заключающейся в установлении общения между автором, прецедентным, имеющимся текстами и читателем.

7. Возникновение вертикального контекста имеет ряд особенностей, связанных с субъектами коммуникации. Для успешного аллюзивного процесса текст должен быть прочитан и понят реципиентом на уровне глубинных структур, формируемых аллюзивным антропонимом как репрезентантом с внетекстовыми импликациями. Аллюзивные антропонимы обладают специфическими чертами, представленными в плане выражения: наличие маркеров сравнения «как, подобно», наличие сноски, комментария; и в плане содержания: нарушение гомогенности текста, которое необходимо заметить читателю в имеющемся тексте.

Одновременно с утверждением собственно творческой индивидуальности автора использование аллюзивного антропонима характеризует отправителя как языковую личность (тезаурус, культурно-семиотические ориентиры автора, прагматические установки), отражает фоновые знания эпохи написания произведения.

Глава 2. Семиотическая природа аллюзивного процесса в вертикальном контексте художественного текста

2.1 Аллюзия как объект филологического исследования. место аллюзии в ряду аналогичных разновидностей неавторского слова

В настоящее время в литературоведении и лингвистике очень популярным является направление, связанное с изучением проблем интертекстуальности, цитации, «чужого слова» в «своем». Изучение аллюзивных антропонимов находится в русле этих проблем.

Мы рассматриваем аллюзивный антропоним как отсылку к прецедентному тексту. Проблемы прецедентного текста освещаются в работах Ю.Н. Караулова; Е.М. Верещагина, В.Г. Костомарова, Н.Д. Бурвиковой; Д.Б. Гудкова, В.В. Красных, И.В. Захаренко, Д.Б. Багаевой; Ю.С. Сорокина, а также Е.Л. Березович А.А. Евтюгиной, Ю.Ю. Саксоновой, Г.Г. Слышкина, Р.Л. Смулаковской и др. Многие современные работы являются развитием принципиальных положений Ю.Н. Караулова, концепция прецедентного текста которого также используется в настоящем исследовании.

По Ю.Н. Караулову, аллюзивный антропоним в качестве имени персонажа или автора относится к языковыми средствами ввода прецедентного текста в имеющийся текст, наряду с заглавием и цитатой [Караулов 2002: 218]. Эту точку зрения разделяют Д.Б. Гудков, В.В. Красных, И.В. Захаренко, Д.Б. Багаева, подчеркивающие, что аллюзивный антропоним является символом прецедентного текста [Гудков, Красных, Захаренко, Багаева 1997: 107]. По мнению В.Г. Костомарова, Н.Д. Бурвиковой, аллюзивный антропоним является репрезентантом культурно значимого текста. Они же отмечают, что прецедентный текст является «свернутым дискурсом», «единицей осмысления человеческих жизненных ценностей сквозь призму языка с помощью культурной памяти». Подчеркивается способность прецедентного текста обновлять и приумножать смысл [Костомаров, Бурвикова 1996: 297]. О возможности переосмысления культурного канона, к которому обращен прецедентный текст, говорится в работе И.А. Клепаловой [Клепалова 2003: 98].

Следовательно, аллюзивный антропоним является знаком, символом прецедентного текста. Определение термина «прецедентный текст» можно найти в работе Ю.Н. Караулова «Русский язык и языковая личность» [Караулов 2002: 216]. Прецедентный текст обладает рядом характеристик. Во-первых, под прецедентными текстами понимаются тексты, «значимые для той или иной личности в познавательном и эмоциональном отношениях». Во-вторых, имеются в виду тексты, «имеющие сверхличный характер, т.е. хорошо известные широкому окружению данной личности». В-третьих, прецедентными могут считаться такие тексты, «обращение к которым возобновляется неоднократно в дискурсе данной языковой личности».

Ю.Н. Караулов подчеркивает значимость прецедентных текстов для языковой личности. Подобный текст должен апеллировать к читателю либо актуальностью затрагиваемых проблем, либо иметь эстетическую привлекательность для реципиента, либо быть источником эмоциональных переживаний, образцом для подражания или, наоборот, служить в качестве антиобразца. Помимо перечисленных выше особенностей, прецедентный текст должен содержать информацию, включающую универсальные знания о мире, т.е. он должен быть значим в познавательном отношении.

С другой стороны, необходимо подчеркнуть особый сверхличный характер прецедентного текста. Прецедентный текст не является достоянием отдельной личности, а является представителем общих фоновых знаний автора и читателя. С точки зрения И.С. Христенко, подобные знания могут представлять собой определенный культурный контекст эпохи. В этом случае знание прецедентных текстов служит в качестве показателя принадлежности участников коммуникации к данной эпохе, ее культуре, истории, искусству. Незнание же, наоборот, свидетельствует об отторженности человека от соответствующей культуры [Караулов 2002: 216]. В.Я. Мыркин считает, что понимание смысла высказывания, то есть актуализация языковых единиц, возможна в условиях включенности как автора, так и читателя в «контекст культуры», под которым понимается «ситуация общего знания» [Мыркин 1976: 92]. Без этого невозможно полноценное понимание смысла текста.

Данную характеристику прецедентного текста Ю.Н. Караулов также называет хрестоматийным характером, объединяющим читателя и автора общностью культурно-исторического контекста. Прецедентные тексты в таком случае носят открытый характер, доступны для оперирования, обмена информацией. Такие тексты не для узко ограниченной аудитории, а для всех, принадлежащих данной эпохе. Они обеспечивают преемственность в развитии культурных традиций, являются своеобразными сгустками знаний, в которых закреплен общечеловеческий опыт познания мира, включающий, помимо интеллектуального опыта, морально-нравственные ценности, эмоции и оценочность.

Характеристика прецедентных текстов будет неполной без учета третьей их особенности, выделяемой Ю.Н. Карауловым, а именно неоднократного обращения к ним в процессе дискурса. Это своеобразный банк, содержащий потенциальную информацию, инвариант, который выражает сущностные характеристики действительности. Таким образом, прецедентные тексты должны использоваться в процессе коммуникации, в противном случае они могут забываться, отходить на периферию культуры и постепенно терять свои информативные, эстетические и эмоциональные характеристики.

С другой стороны, только те тексты и могут войти в универсальный культурный фонд, которые содержат представление об общечеловеческих ценностях и выражают универсальную информацию о мире. Подобного рода тексты становятся своеобразными культурно-историческими афоризмами (Е.М. Верещагин, В.Г. Костомаров), концентрирующими в себе опыт человечества.

В данной работе понятие прецедентного текста не связывается только с художественной литературой. Ю.Н. Караулов относит к прецедентным также мифы, предания, устно-поэтические произведения, а также библейские тексты и виды устной народной словесности [Караулов 2002: 216]. Мы понимаем прецедентные тексты широко, включая не только вышеперечисленные разновидности, но и произведения искусства - живописи, архитектуры, музыки, философии, науки. Прецедентные тексты могут иметь различную тематику и временную отнесенность (мифологические аллюзии, отсылки к персоналиям, принадлежащим к различным культурно-историческим эпохам).

Аллюзия как единица, осуществляющая отсылку к прецедентному тексту, широко соотносится с культурно-семиотическими пространствами, способствует созданию вертикального контекста и может актуализироваться в различных семиотических пространствах, включающих художественный текст, произведения живописи, скульптуры, архитектуры и т.д. Аллюзия находится на стыке языка и культуры.

Различные языковые средства введения прецедентных текстов могут быть рассмотрены в качестве неавторского, или «чужого», слова в «своем». Функционирование «чужого слова» в индивидуальном авторском произведении является актуальным предметом изучения в лингвистике и литературоведении, в частности, в учении об интертекстуальности. С одной стороны, эти идеи являются развитием принципиальных положений М.М. Бахтина о «чужом слове», о диалоге как универсальной общекультурной категории. С другой стороны, учение об интертекстуальности имеет в качестве своей первоосновы структурно-семиотический подход к тексту, представленный в трудах тартуско-московской школы. Особый интерес и качественно новый этап в осмыслении проблемы «чужого» слова приходится на 1960-е годы вплоть до настоящего времени.

Рассмотрим соотношение аллюзии и интертекстуальных включений в связи с изучением особенностей аллюзии как отсылки к прецедентному тексту. Направление, связанное с изучением проблем интертекстуальности, является актуальным и популярным в настоящее время (И.В. Арнольд, С.Р. Абрамов, Л.Л. Горелик, И.И. Ильин, Е.А. Козицкая, Н.А. Кузьмина, М.В. Тростников, Т.Б. Цырендоржиева и др.; G. Haвler, A. Link, M. Orosz). В центре внимания находятся источники, условия и особенности актуализации интекстов («чужого слова») в имеющемся тексте. С нашей точки зрения, понятие интертекстуальности отличается множеством толкований и определений. В частности, имеет место «широкое» и «узкое» понимание интертекстуальности (например, концепции Р. Барта, Ю. Кристевой, с одной стороны, и идеи Ю.Н. Караулова, на которые мы опираемся, с другой стороны). Интертекстуальность охватывает широкий круг вопросов, связанных с инородными вкраплениями в текст. Интертекстуальность подразумевает не просто заимствование и влияние текстов друг на друга, а скрещение и взаимную трансформацию смыслов текстов, вступающих во взаимодействие.

В работах многих ученых подчеркивается, что аллюзия является одной из форм интертекстуальности. Ж. Женетт отмечает, что аллюзия относится к одному из типов взаимодействия текстов, а именно интертекстуальности как соприсутствию в одном тексте двух или более текстов. Аллюзия относится к этому типу наряду с цитатой и плагиатом [Женетт 1989]. По И.И. Ильину, аллюзия, наряду с заимствованием, переработкой тем и сюжетов, явной и скрытой цитацией, переводом, плагиатом, парафразой, подражанием, пародией, экранизацией, использованием эпиграфов, относится к формам литературной интертекстуальности [Ильин 1999: 208]. Смысловые преобразования, происходящие в имеющемся тексте при использовании аллюзивного антропонима, являются одной из форм интертекстуальности как «онтологического свойства текста (прежде всего художественного), определяющего его вписанность в процесс литературной эволюции» [Кузьмина 1999]. Аллюзивный антропоним является интертекстуальным знаком, посредством которого имеющийся текст вступает во взаимодействие с другой информационной реальностью, оказывается вписанным в процесс культурной эволюции.

Рассмотрим вопрос о соотношении аллюзии и других разновидностей неавторского слова. Прежде чем осуществить дифференциацию аллюзии и других разновидностей неавторского слова, обратимся к истории термина «аллюзия». Этимоном слова является позднелатинское «allusio, - onis» - «игрушка». Как отмечает И.С. Христенко [Христенко 1992], аллюзия появилась как риторическая фигура слова. Считалось, что словесные фигуры зависят полностью от слов, их составляющих; при замене слова теряется фигура.

Интерпретация аллюзии современными лингвистами восходит к традиции французских риторик XVI-XVIII вв. (в частности, труду С.-Ш. Дюмарсе «О тропах», 1730), когда за аллюзией был закреплен статус фигуры мысли. Как отмечает И.С. Христенко, авторы французских риторик подчеркнули ассоциативную природу аллюзии, осуществили первую классификацию аллюзий на основе ссылки на реальное / нереальное событие или факт [Христенко 1992: 41].

Как отмечает Е.А Козицкая, в настоящее время вопрос о разграничении цитаты, реминисценции, аллюзии, перифраза и подобных включений является недостаточно разработанным как в России, так и за рубежом. Согласно «Поэтическому словарю» А.П. Квятковского, изданному в 1966 году, аллюзия понимается как «намек на историческое событие, бытовой и литературный факт, предположительно известный читателю». Аллюзия понимается как фигура мысли.

Д.Н. Медриш в работе «Некоторые закономерности взаимодействия фольклора и литературы» предлагает разграничить два процесса: цитирование и заимствование [Медриш 1973: 95]. Цитирование, в отличие от заимствования, является стилистически активным. Это означает, что введение в текст «чужого» слова модифицирует «семантику данного текста именно за счет ассоциаций с текстом - источником (цитируемым текстом), в противоположность заимствованию, которое не влияет на семантику цитирующего текста …». В своих взглядах Д.Н. Медриш опирается на работы Г. Левинтона, представленные в трудах Тартуской школы в 1971 году.

Д.Н. Медриш различает такие разновидности вкраплений «чужого текста», как цитация (цитата в широком смысле), которая включает аллюзию, перифраз, реминисценцию и собственно цитату.

Аллюзия является стилистическим приемом, отличающимся от собственно цитаты известностью, а также тем, что при использовании аллюзии известный «чужой текст» не приводится полностью, как в цитате, а автор предпочитает намекнуть об этом читателю. Кроме того, данный стилистический прием характеризуется тем, что автору важны не столько дословно воспроизведенные высказывания других авторов, сколько «условия бытования» этих слов [Медриш 1973: 109]. Имеются в виду ассоциации и семантическое «напряжение», порождаемое аллюзией, а также эмоциональное и оценочное отношение, вызванные использованием данного стилистического приема в тексте. Аллюзия способствует созданию многоплановости, полемичности и многоголосия. В аллюзии, пользуясь терминами М.М. Бахтина, имеет место двунаправленность голосов - авторов имеющегося и прецедентного текстов. По словам Н.Д. Медриш, аллюзия, «сплавляя два компонента - свою и «чужую» речь, подчас выступает как своеобразный трансформатор, на входе которого одно семантическое «напряжение», а на выходе - другое» [Медриш 1973: 109].

Реминисценция (лат. reminiscentia - воспоминание) подразумевает знакомую конструкцию из другого художественного произведения. Реминисценция представляет собой «отблеск, отзвук иного текста в виде воспроизведения чужой фразовой, образной или ритмико-мелодической конструкции» [Медриш 1973: 96]. Реминисценция понимается как «не буквальное воспроизведение, невольное или намеренное, чужих структур, слов, которое наводит на воспоминания о другом произведении» [Введение в литературоведение 2000: 497].

Перифраз рассматривается как средство сатиры, полемики, борьбы, как «преднамеренное изменение семантики «чужого текста» на противоположную при сохранении его характерных внешних признаков» [Там же]. Перифраз имеет двойственную природу: он может указывать на какой-либо объект, либо давать ему какую-либо оценку.

Цитата может пониматься в узком и широком смысле слова. В узком смысле цитата может быть представлена на фабульном или внефабульном уровне. Как отмечает И.В. Фоменко (2000 г.), цитата (от лат. cito - вызываю, привожу) предполагает точное воспроизведение какого-нибудь фрагмента «чужого» текста [Введение в литературоведение 2000: 496]. Цитата подразумевает указание автора и не обязательно является общеизвестной. Цитата представляет собой преднамеренное введение чужих слов в их исходном значении или измененном виде для создания иронии или другой оценки [Арнольд 1993].

Понимание цитаты в широком смысле, с точки зрения В.А. Лукина (1999 г.), И.В. Фоменко, характерно для литературоведения. В.А. Лукин (1999 г.) определяет цитату в широком смысле следующим образом: «…Цитата - это любое осознанное или не осознанное автором включение в его текст любого знака из «чужого» текста или другой знаковой системы» [Лукин 1999: 69].

Таким образом, согласно вышеперечисленным концепциям, цитатой можно считать любой элемент чужого текста, включенный в авторский текст, а аллюзия в рамках этого подхода, является одной из ее разновидностей.

В настоящее время имеют место и другие точки зрения. В.Е. Хализев (2000 г.) считает общим родовым понятием реминисценцию, подразумевая, что «сфера реминисценций значительно шире области цитирования как такового» [Хализев 2000: 254]. Аллюзия, с его точки зрения, является разновидностью реминисценций. В.Е. Хализев понимает под аллюзиями «легкие, порой едва приметные касания серьезных злободневных тем и тех мыслей, которые небезопасно держать открыто» [Хализев 2000: 272]. Автор отмечает сходство между аллюзиями и эзоповым языком, понимаемым как «особого рода тайнопись, уберегающую произведения (в основном сатирические) от цензурного запрета» [Там же]. Такая трактовка аллюзии приближается к пониманию данного стилистического приема как намека, разновидности эвфемизма, то есть фигуры слова. Данное понимание сущности аллюзии представляется ограниченным условными рамками употребления.

Л.П. Дядечко разделяет точку зрения В.Е. Хализева [Дядечко 1988]. В качестве гиперонима для обозначения всех включений предлагается термин «литературная реминисценция». Далее, в соответствии с ситуацией цитирования, выделяются собственно цитата, коммемората (цитата - напоминание), опосредованная цитата и аллюзия, или метонимическая цитата. Данное разделение основано на наличии в структуре предложения трех участников: адресанта, адресата и автора «чужого текста». Стоит отметить, что виды литературных реминисценций не учитывают знаковую специфику аллюзивных единиц.

Следует подчеркнуть, что существует определенный разнобой в классификации и терминологии инородных включений. Выбор термина является результатом авторского поиска и творческого акта. При всем многообразии точек зрения можно найти общие черты, выделяемые при характеристике аллюзии. Так, подчеркивается, что аллюзия является стилистическим приемом (И.В. Арнольд, Н.Д. Медриш, И.С. Христенко), имеет сходство с намеком, является средством непрямого выражения мысли, является общеизвестной, не предполагает указания автора.

Аллюзия не предполагает указания автора и источника, осуществляет отсылку к историко-культурной информации (в отличие от цитаты), не является воспроизведением ритмико-синтаксической структуры другого текста (в отличие от реминисценции), не представляет собой описательное выражение (в отличие от перифраза). Возникнув в качестве фигуры слова, аллюзия впоследствии стала фигурой мысли, основанной на взаимодействии смысловых, мыслительных импульсов. В начале XX века исследователи начали обращать особое внимание на ассоциативную природу аллюзии, на сходство с метафорой, сравнением.

2.2 Особенности аллюзивного антропонима как стилистического приема при формировании вертикального контекста

Актуализация аллюзивного антропонима и создание вертикального контекста основаны на ассоциативности данного знака [Гарагуля 2000; Гюббенет 1997; Клочкова 1990; Сайдяшева 1977]. Антропоним обладает большим ассоциативным потенциалом слова [Гридина 1996]. Под ассоциацией мы вслед за В.В. Шмельковой понимаем психический феномен, в основе которого лежит связь представлений, обусловленная предшествующим опытом [Шмелькова 2000]. Ассоциации, как правило, разворачиваются по схеме: «стимул - реакция» [Леонтьев 1979; Овчинникова 1989; Шмелькова 2000 и др.] Аллюзивный антропоним в имеющемся тексте представляет собой слово - «стимул», порождающий ряд ассоциатов, под которыми понимаются многочисленные связи культурно-исторического характера.

Возникновение ассоциаций между внешне далекими образами универсально по своей природе. Это не только результат авторской находки, но и отражение всеобщей взаимосвязи окружающих нас явлений реальности. Ассоциативная связь устанавливается по сходству (affinity / similarity), смежности (contiguity / proximity) или противоположности [Скребнев 1994]. В основе ассоциации лежит метафорический (по сходству / противоположности) или метонимический (по смежности) способ переосмысления.

Как подчеркивалось в п. 1.1., аллюзия определяется многими исследователями как стилистический прием [Арнольд 1982; Гальперин 1978; Гюббенет 1989; Клочкова 1990; Машкова 1989; Медриш 1973; Перкас 1991; Полубиченко 1979; Сайдяшева 1977; Тухарелли 1984; Христенко 1992]. По мнению ряда лингвистов, в основе аллюзии как стилистического приема лежат образное и логическое сравнение, ирония, гипербола, каламбур, аллегория [Мамаева 1977]; сравнение, метафора, противопоставление, аллегория, модель [Клочкова 1990]; сравнение, эпитет, метафора [Сайдяшева 1977]; метафора, сравнение, эпитет [Перкас 1991]; сравнение, метафора, метонимия [Ермолович 2001]. И.С. Христенко замечает, что в большинстве французских риторик XVIII-XIX вв. [С.-Ш. Дюмарсе 1730; П. Хеннекин 1818; А. Барон 1853] аллюзия также понимается как фигура, родственная сравнению, метафоре, аллегории [Христенко 1992]. В настоящей работе мы рассматриваем аллюзивные антропонимы, в основе переноса смысла которых лежит метафора и сравнение как случай развернутой метафоры. К тому же, исследования И.М. Клочковой, С.В. Перкаса, Д.И. Ермоловича свидетельствуют о преобладании данных видов переноса.

Отметим, что для аллюзии характерно сближение с метонимией по характеру связи первичного денотата с прецедентным текстом: эта связь осуществляется по смежности.

В своем понимании метафоры и сравнения мы опираемся на работы таких ученых, как Н.Д. Арутюнова (1999), Д. Бувро (1972), В.Г. Гак (1977), Е.В. Ермилова (1976, 1977), Ю.М. Левин (1976), М.В. Никитин (1974), В.К. Тарасова (1976), В.Н. Телия (1988), И.В. Шенько (1972). Аллюзию и метафору сближает принцип сходства, аналогии, лежащий в основе переосмысления их значений. Под аналогией понимаются отношения уподобления признаков явлений, предметов и вещей, принадлежащих к различным смысловым полям. Напомним, что метафора - это способ выражения такого содержания, которое невозможно передать иным способом [Лотман 2000: 411].

Рассмотрим, каким образом осуществляется переосмысление значения аллюзивного антропонима и формируется вертикальный контекст. Связь аллюзивного знака и первичного денотата, как отмечалось, основана на принципе смежности. Это функционирование единиц одного плана. Парадигматическая ось значений, непосредственно ассоциируемая с областью метафоризации, предполагает наличие разноплановости, перенос признаков во внеположенную предметную область [Никитин 1996]. Такие отношения, основанные на принципе сходства, имеют место между первичным аллюзивным денотатом и объектом, с которым соотносится аллюзивное имя в имеющемся тексте.

Рассмотрим пример аллюзивного процесса с участием антропонима. Один из героев романа А. Мердок «Море, море», выясняя отношения с главным персонажем, говорит ему следующее: `… I won't even want to tell you what a four-letter man you are. You're an exploded myth. And you still think you're!' (Murdoch I. The Sea, The Sea. - L., 1980. - P. 399). - …и даже охота пропала говорить тебе, какая ты сволочь. Ты - бывший миф. А ведь до сих пор мнишь себя Чингисханом! (Мердок А. Море, море / Пер. с англ. М. Лорие. - М., 2000. - С. 382).

Имя Genghis Khan (Чингисхан), связанное с закрепленным в мировой традиции образом завоевателя, указывает на наличие в тексте аллюзии. Имя актуализирует свой ассоциативный потенциал, связанный с прецедентным текстом. Ввиду широкой известности данного антропонима, установление ассоциативной связи аллюзивного имени с прецедентным текстом не представляет для читателя никакого труда. Чингисхан, основатель и великий хан Монгольской империи с 1206 года, был организатором завоевательных походов против народов Азии и Восточной Европы. Многие земли были опустошены и тысячи людей погибли в результате его походов. Эти разнообразные ассоциации, возникающие в сознании читателя при упоминании слова Genghis Khan, составляют номинативное значение аллюзивного антропонима. Слово-стимул Genghis Khan вызывает в сознании ряд ассоциатов. Подобные отношения можно представить в виде вертикального вектора связей между аллюзивным антропонимом в имеющемся тексте и прецедентным текстом. Процесс актуализации связи знака и его первичного денотата носит метонимический характер.

В имеющемся тексте присутствуют две номинации: Genghis Khan и Charles Arrowby (Чарльз Эрроуби). Создание вертикального контекста связано с актуализацией номинативного значения аллюзивного антропонима и вычленением конкретных признаков, которые легли в основу аллюзивного сравнения. Поскольку имя Genghis Khan является общеизвестным, то в структуре его значения выделяется понятийное ядро (денотативное значение) в виде обобщенных признаков, связанных с данным человеком и выделенных в ходе развития культурно-исторической традиции. Такие признаки, как правило, закреплены в специальных словарях и хранятся в культурно-исторической памяти человека. Например, данный аллюзивный антропоним помещен в словаре аллюзий под тематическим заглавием “Dictators and Tyrants” («Диктаторы и тираны») [The Oxford Dictionary of Allusions 2003: 110]. Поведение главного героя романа А. Мердок «Море, море» соотносится с особенностями деятельности великого монгольского завоевателя, происходит частичное уподобление героев. Ассоциативные связи, лежащие в основе данной аналогии, могут быть изображены в виде горизонтального вектора, стрелки которого указывают на аллюзивное имя и имя объекта сравнения в имеющемся тексте. Выбор конкретного основания для сравнения подсказывается контекстом произведения, содержащим аллюзивный антропоним, имеющимися фоновыми знаниями читателя, всем текстом романа А. Мердок. Общность персонажей составляют следующие признаки, выделяемые из номинативного значения аллюзивного антропонима: 1) быть завоевателем огромной территории, соответственно, завоевателем женских сердец; 2) быть деспотичным и могущественным; 3) приносить людям несчастье, опустошения, гибель, соответственно - разрушать что-то (семью, сердца). С одной стороны, словосочетани `an exploded myth' («бывший миф») свидетельствует об отсутствии подобия главного героя известному хану, об утрате его могущества. Но вместе с тем подчеркивается, что в прошлом этот человек причинил много страданий, боли окружающим людям вследствие своего деспотизма, властолюбия, могущества. Сопоставление героев сопровождается выражением негативной оценки, которая передается через уста персонажа, использующего аллюзивный антропоним. Помимо оценочных, имеют место эмоциональные коннотации, отражающие личностное отношение персонажа к Чарльзу: неприязнь, отсутствие уважения, возможно, ненависть и презрение. Использование аллюзии создает особую экспрессивность, которая, согласно В.Н. Телия, тесно связана с прагматикой речи и воплощается в квалификативной окраске значений слова, дополняющей их объективное содержание [Телия 1981: 203-208]. Данные взаимоотношения смысла в аллюзивном процессе можно представить в виде следующей схемы, где АА - аллюзивный антропоним, ПТ - прецедентный текст, ИТ - имеющийся текст, ВК - вертикальный контекст.

Рисунок 1

художественный текст аллюзия антропоним

Заштрихованное пространство на схеме представляет собой вертикальный контекст, заключающийся в актуализации ассоциативных связей с первичным денотатом аллюзивного антропонима и вычленении соответствующих признаков для характеристики объекта в имеющемся тексте. Сопоставление похожих ситуаций может приводить к установлению множества других связей между произведениями или историческими эпохами. С частности, в рассматриваемом примере вертикальный контекст сопровождается приращением следующих ассоциативных смыслов: главный герой уже ушел из бизнеса кино и театра, но все еще не может сбросить с себя маску и быть тем, кто он есть на самом деле. Содержится намек на его театральность и неестественность. Аллюзивный образ способствует более глубокому осмыслению характера и поведения Чарльза Эрроуби. Осуществляется преемственность культурно-исторических слоев, взаимодействие отдаленных друг от друга исторических эпох.

Аллюзивный антропоним может выступать как знак вторичного и первичного означивания. Если аллюзивный антропоним употреблен в функции вторичного означивания, то аллюзивное имя является планом выражения одновременно первичного и вторичного денотатов, и аллюзивный антропоним сближается с метафорой. Метафорические отношения показаны на схеме пунктиром. Если аллюзивный антропоним и объект сравнения представляют собой соположенные единицы, то имеет место косвенное соотношение с объектом сравнения и в основе переосмысления лежит стилистический прием сравнения.

Нетрудно увидеть на схеме, что вертикальный контекст связан с областью метафорических и метонимических отношений. Вертикальный контекст оказывается вовлеченным в область действия стилистического приема.

Поскольку метафора и аллюзия имеют много общего в своей структуре, для удобства анализа взаимодействия смыслов в аллюзивном процессе воспользуемся терминами, принятыми в стилистике и введенными А.А. Ричардсом (1936), которого цитирует в своей работе В.К. Тарасова [Тарасова 1976]. Принято выделять три основных компонента метафоры: тему (tenor - T), то, что сравнивают, объект сравнения. М.В. Никитин называет ее прообразом, или аргументом сравнения [Никитин 1979, 1996]. Второй компонент называется образным средством (vehicle - V) - то, с чем сравнивается тема, или образ, по М.В. Никитину. Третьим компонентом является основание для сравнения (ground - G) - общая черта, присущая как теме, так и образному средству. Основание G служит выражением когнитивного аспекта, поскольку именно в нем происходит синтез нового и уже известного знания; в нем заключается содержание, общее для различных семиотических пространств.

Проанализировав лингвистическую литературу по проблеме аллюзивных антропонимов, мы можем сделать следующие выводы:

1. Существенным в работе является понимание аллюзивного антропонима в качестве знака языка и культуры, представляющего собой закрепленный в культуре повторяющийся образ. Поэтому данное исследование находится на стыке языка и культуры. Вертикальный контекст, возникающий в аллюзивном процессе, позволяет осуществить связь и синтез культурных пространств, соотнести известное знание с новым.

2. Функционирование в качестве стилистического приема наделяет аллюзивный процесс такими особенностями, как антропоцентричность и антропометричность. Вертикальный контекст оказывается вовлеченным в сферу действия стилистического приема, а именно проецируется на связи аллюзивного имени с денотатом первичного и имеющегося текстов (связи по смежности и сходству), таким образом, осуществляя связь пространств имеющегося и прецедентного текстов.

3. Лексико-семантическая структура аллюзивного антропонима включает номинативный, денотативный и коннотативный аспекты значения. Коннотативное значение включает экспрессивное, эстетическое, оценочное и стилистическое. Кроме того, имеют место ассоциации, связанные с первичным аллюзивным денотатом, непосредственно не входящие в основание для сравнения, но углубляющие, вносящие дополнительные оттенки в восприятие объекта сравнения читателем.

4. Аллюзивный процесс характеризуется открытостью. Сама аллюзивная единица замкнута рамками своего плана выражения. Это текстовый (стилистический) факт. Открытость аллюзивного процесса понимается: а) в смысле неоднозначности интерпретации; б) в смысле участия других культурных систем, пространств, контекстов и т. д.; в) в смысле коммуникативности, диалога.

5. В аллюзивном процессе можно выделить несколько субъектов коммуникации, таких как автор прецедентного текста и автор имеющегося текста (если он существует), читатель, прецедентный и имеющийся тексты. Успешность аллюзивного процесса зависит от глубины владения читателем фоновыми знаниями и от авторских интенций. В аллюзивном процессе происходит приспособление аллюзивного антропонима как знака и его первичного контекста к новым условиям употребления в имеющемся тексте.

6. Смысловые преобразования в аллюзивном процессе имеют определенные закономерности, что обусловлено двумя факторами. Во-первых, тем, что аллюзивный антропоним выполняет функцию стилистического приема. Во-вторых, данный знак осуществляет отсылку к культурной информации, являющейся общеизвестной, обладающей самостоятельной эстетической ценностью. Все это предполагает наличие взаимодействия информации внутри текста в алллюзивном процессе по определенной схеме.

2.3 Модель аллюзивного процесса с участием антропонима

2.3.1 Условия возникновения аллюзивного процесса

Как отмечалось в п. 1.1, процесс актуализации аллюзивного антропонима можно представить в виде схемы. Мы используем термин «модель» как точный и принятый в структурной лингвистике. Выделение модели аллюзивного процесса является результатом дальнейшей разработки положений, касающихся особенностей актуализации аллюзии, выделенных И.В. Гюббенет, И.М. Клочковой, Л.А. Машковой, Л.В. Полубиченко.

С одной стороны, выделяемая нами модель аллюзивного процесса с участием антропонима имеет постоянные, статические признаки. С другой стороны, модель носит вероятностный характер, что вызвано участием человеческого фактора. Прежде чем перечислить основные признаки аллюзивного процесса, остановимся на условиях его возникновения.

1. Важным условием аллюзивного процесса является известность источника аллюзии и связанных с ней ассоциаций для читателя. И.В. Арнольд называет это условие межтекстовой компетенцией [Арнольд 1993: 9]. Л.В. Машкова подчеркивает данную предпосылку как известность аллюзивного факта читателю [Машкова 1982: 28].

Успешность аллюзивного процесса зависит от общего филологического кругозора читателя (знание таких деталей, как приемы литературных переосмыслений, описаний, принципы различных жанров, модели тропов, стратегии возможных интерпретаций). Это означает способность читателя вступить в диалог с авторами имеющегося и прецедентного текстов, умение увидеть нарушение «закона семантического согласования» элементов текста [Арнольд 1993: 10]. Данное условие можно представить в виде следующей схемы, где Ч - читатель, а - аллюзивный антропоним, ВК - вертикальный контекст:

Согласно схеме, знание читателем источника аллюзии способствует установлению вертикального контекста. Например, в романе “The Unicorn” («Единорог») главный герой сопоставляет свою возлюбленную Анну с образом Беатриче. Успешный аллюзивный процесс возможен, если читателю известно, что Беатриче была идеалом физического и духовного совершенства для великого итальянского поэта Данте. Этой женщине посвящены почти все его творения. Если читателю это не известно, то вертикальный контекст не возникнет, и восприятие текста будет поверхностным, обеденным. Знание источника аллюзии и связанных с ним ассоциаций помогает установить дополнительные связи между образами, глубже осмыслить, что значила Анна для героя романа А. Мердок. Трудности при определении источника аллюзии для русскоязычного читателя представляют ссылки на образы национальной английской культуры.

2. Наличие минимум двух текстов: прецедентного и имеющегося. Аллюзивный антропоним актуализируется только в пространстве имеющегося текста. Схема имеет следующий вид, где ПТ - прецедентный текст, ИТ - имеющийся текст, К - пространство культуры:

Согласно схеме, условием аллюзивного процесса является взаимодействие двух семиотических пространств в рамках общего пространства культуры. Погруженность обоих текстов в пространство культуры означает творческую переработку и взаимодействие текстов, диалог между ними в рамках культуры. Поясним сказанное на примере. Аллюзивный антропоним получает актуализацию в имеющемся тексте. Отдельно от текста существует прецедентное имя, обладающее многочисленными ассоциациями, но не выполняющее функцию стилистического приема. Прецедентное имя Vittore Carpaccio (Витторе Карпаччо) включает большой объем ассоциаций, связанных с творчеством известного итальянского живописца Раннего Возрождения. Для его манеры было характерно трактовать легендарные священные события как реальные сцены, включать в них городские пейзажи и интерьеры и т.д. Однако аллюзивного процесса нет, поскольку не происходит взаимодействия семиотических пространств. Прецедентное имя существует в виде отдельной информационной реальности. В романе “The Unicorn” это имя получает актуализацию и выступает в функции стилистического приема сравнения. Природный пейзаж сопоставляется с картиной В. Карпаччо: “…it looked like a painting by Carpaccio” («…это похоже на картину Карпаччо»). Возникает аллюзивный процесс на основе многочисленных ассоциаций с творчеством Карпаччо.

Условием возникновения аллюзивного процесса также является наличие прецедентного текста. Использование личных имен, не обладающих культурно-историческим ассоциативным потенциалом (Nelly, Paul. Sheila etc.), не приводит к аллюзивному процессу.

3. Наличие в тексте аллюзивного антропонима, в семантике которого имеет место взаимодействие интенций авторов прецедентного и имеющегося текстов. Данное условие можно представить в виде схемы, где а - аллюзивный антропоним, ВК - вертикальный контекст, А_ПТ - автор прецедентного текста, А_ИТ - автор имеющегося текста:

В соответствии со схемой, наличие аллюзивного антропонима является условием возникновения вертикального контекста и установления диалога между авторами прецедентного и имеющегося текстов. Например, в романе “An Unofficial Rose” («Дикая роза») есть такие строки: “The light had been turned on above the Tintoretto” («Над картиной Тинторетто горела настенная лампа»). Имя итальянского живописца XV-XVI вв. используется в первичной идентифицирующей функции. В значении антропонима нет переосмысления, отсутствует диалог автора имеющегося текста с пространством прецедентного текста. Следовательно, аллюзивный процесс не возникает. В том же романе один из героев сравнивает свое восприятие старости в молодые годы с изображениями на картинах позднего Тициана: “…a condition like that of a late Titian” («…как полотна позднего Тициана»). В даном примере аллюзивный антропоним используется для описания чувственного образа абстрактного понятия «старость». Печальные, усталые, поверженные фигуры на картинах Тициана являются символическим воплощением заката человеческой жизни. Аллюзивный антропоним порождает разнообразные зрительные ассоциации, устанавливая диалог между авторами двух семиотических пространств. Возникает аллюзивный процесс.

4. Условием возникновения аллюзивного процесса является наличие опосредованного культурой общения автора имеющегося текста с предшествующими текстами или реальностью. В данном случае, важно подчеркнуть, что денотатом аллюзивного антропонима могут быть как прецедентный текст, так и реальная историческая личность. Следует учитывать, что автор общается не с реальностью как таковой, а с ее интерпретацией, опосредованной культурой. Последней свойственна оценочность, связь с другими культурно-историческими процессами и традициями. Схема выглядит следующим образом, где А_ИТ - автор имеющегося текста, ПТ_1, ПТ_2, ПТ_n - прецедентные тексты и факты, получившие осмысление в рамках культуры, а_n - аллюзия:

Например, в романе “The Unicorn” автор использует аллюзию на образ Ате, греческой богини заблуждения и помрачения ума, для описания образа Анны. Анна ведет уединенный и замкнутый образ жизни, пытаясь искупить только ей известный и, возможно, несуществующий грех. Поведение героини пытаются проанализировать другие персонажи, в частности Макс. С его точки зрения, Анна, подобно Ате, непрерывно переносит страдания с одного человека на другого. Диалог автора с пространством прецедентного текста проявляется в том, что автор заимствует мифологический образ для создания более наглядного образа персонажа. Аллюзивный образ выполняет в имеющемся тексте определенную функцию, такую как характеристика героев и их отношений, выражение философских взглядов автора, описание взаимосвязи природы и искусства, создание определенного лейтмотива текста. Подробно функции аллюзивных образов рассматриваются в Главе 3. Помимо этого, диалог автора имеющегося текста с пространством прецедентного текста заключается в переосмыслении автором источника аллюзии. Так, через уста Макса читатель воспринимает информацию о том, что Ате - воплощение зла, его жертва, которая сама заражается могуществом и переносит страдания на других. Только чистое существо, которое страдает и не пытается перенести дальше свои страдания, может остановить Ате. Только добро может победить её.

5. Важным условием возникновения аллюзивного процесса является наличие переосмысления значения аллюзивного антропонима как знака. Иными словами, имеется в виду его деструкция, потеря знаковости, или косвенное соотношение со сравниваемым объектом. Переосмысление, сопровождаемое ассоциативностью, может происходить по типу метафоры и сравнения. В случае метафоры аллюзивный антропоним используется во вторичной функции и выступает в роли одного означающего для двух означаемых: первичного и вторичного денотатов аллюзивного антропонима. При сближении аллюзии с сравнением аллюзивное имя косвенно соотносится с объектом сравнения: каждый знак имеет отдельный план выражения. Случаи этимологической метонимии не могут быть отнесены к разновидностям аллюзии. Это объясняется отсутствием механизма переосмысления в значении антропонима, возникающее в результате прямого или косвенного соотнесения с другим объектом в имеющемся тексте. (Например, «I am fond of Shakespeare, Byron etc.»). Схема имеет следующий вид: