"Таинственные повести" И.С. Тургенева в истории отечественного литературоведения

Как пишет американская исследовательница М. Астман, «струя романтизма, обогащающая произведения Тургенева «поэтическим видением неосязаемого, неким иным измерением… пробивается с новой силой в позднем его творчестве, несколько иначе озарённом и уже ведущем к становящемуся символизму» [12; с. 166]. По мнению учёного, эстетические взгляды писателя, имеющие точки соприкосновения с учением Гегеля и идеями Шопенгауэра, «делают возможным считать его предтечей русского символизма» [12; с. 166]. Но в отличие от символистской критики (И. Анненского, Д. Мережковского), М. Астман обозначает допустимые границы таких сближений. Например, она делает вывод, что символика в позднем творчестве писателя, «конечно, присутствует, как и во всяком истинном искусстве»,однако применять сложные теории символистов к творчеству Тургенева было бы неправильно. Считать Тургенева предшественником символизма можно, но «до известной степени» [12; с. 170]. С символистами писателя связывают «широта мировоззрения…, поиски Абсолютной ценности за всякими мелкими, пошлыми, нелепыми явлениями жизни» [12; с. 174]. таинственный повесть литературоведение тургенев

Иногда исследователи говорят о том, что в «таинственных повестях» «Тургенев во многих отношениях приближается к методу изображения русских писателей-импрессионистов, но его стиль, при всей его таинственности, нарочитой туманности, всё же не характеризуется такой фрагментарностью, таким сознательным отходом от грамматических правил, которые будут столь распространены у прозаиков-импрессионистов (у Дымова, Зайцева). Тургенев остаётся до конца жизни настоящим представителем литературы XIX века, в творчестве которого, однако, в зачатке уже содержатся элементы, которые станут доминирующими в русской литературе конца XIX - начала ХХ вв.» [51; с. 285, 296, 298].

Г. Фридлендер [139] (в статье «О героической теме в повестях и романах И.С. Тургенева») относит все таинственные повести к «реалистическим произведениям». По мнению исследователя, И.С. Тургенев даёт в «таинственных повестях» «изображение жизни своей эпохи» в постоянной борьбе противоположенных сил и стремлений. Если рассматривать методологическую позицию Фридлендера, то можно заключить, что исследователь в своём анализе исходит из функционального метода изучения художественных произведений.

В своих выводах о своеобразии творческого метода «таинственных повестей» учёные опираются на анализ поэтики этих произведений. В работах на эту тему исследовались сюжет, композиция, своеобразие конфликта, тип личности героя [96; с. 231], функции героя-рассказчика, специфика портретов [135].

Л.Н. Осьмакова, анализируя поэтику «таинственных повестей», объясняет интерес Тургенева к теме «неведомого» влиянием естественнонаучной мысли того времени, а также подчёркивает, что в основе изображаемых событий лежат реальные факты. Таким образом, анализ осуществляется с тех же методологических позиций, что и вышеописанные исследователи. Интересным для изучения «таинственных повестей» является попытка исследователя найти общность в композиционной структуре этих произведений, что было попыткой обоснования правомерности выделения этих произведений в единый цикл, пусть даже через структурно-композиционные признаки.

В.М. Головко определяет поэтику «таинственных повестей» как отражение предчувствия новых художественных систем - модернистской эстетики. Исследователь рассматривает формы отражения этого процесса и находит их в активизации роли мифопоэтических архетипов в художественной системе цикла. Этот концептуальный подход, осуществленный при анализе «Клары Милич» помог связать воедино целый ряд систем: художественно-философские концепции, мировую культуру, отразить динамику эволюции жанра повести, переходный характер эпохи создания «таинственных повестей» и причинах её обусловивших. Исследователь убедительно доказывает отсутствие «двоемирия» в художественном методе И.С Тургенева, свойственного романтизму, признавая наличие «системы бинарных оппозиций, которые восходят к поэтике мифа» («любовь-смерть», «сон-явь» и др.) [38; с. 35]. Это исследование стимулировало интерес к изучению многофакторной специфики «таинственной» прозы И.С. Тургенева, к тому же, подобный подход позволял дать более глубокую интерпретацию текста с учетом не только внешних (формальных) категорий, но и художественно-эстетических и философских систем.

В работах тургеневедов возникло стремление установить близость (в первую очередь на идейно-тематическом уровне) «таинственных повестей» Тургенева с творчеством его современников. В последних рассказах и повестях видят большое сходство с Достоевским (Е.Г. Новикова, Е.В. Тюхова), либо с Лесковым (Л.Н. Афонин, И.В. Столярова, Л.М. Петрова). Усматривают «перекличку» с Гаршиным (Г.А. Бялый), Чеховым (Г.А. Бялый, С.Е. Шаталов), Буниным (М.Б. Храпченко, А.Б. Муратов, Р.Н. Поддубная), Л. Андреевым (И.И. Московкина), с общими тенденциями литературного процесса конца XIX - начала XX веков (А.Б. Муратов, Г.Б. Курляндская, Р.Н. Поддубная и др.). Однако, по мнению Т.В. Филат, «при этом собственно тургеневская специфика повестей отодвигается на второй план, растворяется в потоке бегло очерченной художественной ментальности эпохи русской литературы середины 1870-х - конца 80-х годов. Еще очень сильно сказывается свойственное нашему литературоведению предубеждение против нереалистических литературных стилей, что заставляет многих тургеневедов очень осторожно говорить о новых, близких символизму веяниях в творчестве Тургенева» [136; с. 109 - 110].

3.2 Современные подходы к изучению «таинственных повестей»

Устойчивый интерес в тургеневедении сохраняется и к проблеме литературных источников тех или иных мотивов «таинственного» цикла. Например, о связи «Призраков» с фантастическими повестями Н.В. Гоголя писал А. Орлов [94; с. 46 - 75]. М. Габель отмечала некоторые точки соприкосновения «Песни торжествующей любви» с сюжетом гоголевской «Страшной мести», творчеством Г. Флобера («Саламбо», «Искушение святого Антония») [30; с. 211, 214]. М.А. Турьян выявила генетические и типологические связи «таинственных повестей» с психологической фантастикой В.Ф. Одоевского [133]. И.С Родзевич, Л.М. Поляк, М.А. Турьян сопоставили тургеневские повести с творчеством Э. По, в частности, с его повестями «мистер Вольдемар», «Элеонора» и некоторыми другими [107; с. 134]. В контексте романтической традиции проанализировала своеобразие мотивов в «таинственных повестях» Р.Н. Поддубная [103; с. 49].

О близости последней «таинственной повести» Тургенева «Клара Милич» по сюжету, ряду деталей, «общей тональности», тематике к рассказу Вилье де Лиль-Адана «Вера», писали И.С. Родзевич и Р.Н. Поддубная [102; с. 79 - 81], а И.Л. Золотарёв сопоставил «таинственные повести» русского писателя с произведениями П. Мериме [53].

На наш взгляд, подобного рода исследования, тяготеющие к сравнительно-историческому и типологическому методам, а также различные их модификации, являются очень актуальными для современного литературоведения, так как позволяют вывести эту проблему на новый методологический уровень и вводить культурологические данные в исходный литературоведческий анализ.

Сегодня, актуальным становится обращение к новым активно разрабатываемым филологией проблемам, внедрение современной методологии исследования отдельного художественного произведения и литературного процесса в целом. Одним из наиболее плодотворных направлений в современной науке является поиск точек пересечения литературоведения и культурологии, разработка метода культурологического анализа, когда явления художественной литературы воспринимаются в контексте духовной культуры.

Исследование взаимодействия, или “диалога” культур (В. Библер, Ю. Лотман), отражения этого диалога в художественном произведении - одна из составляющих культурологического анализа русской литературы. Пути формирования “открытого мышления”, вопросы о достоинствах и “издержках” культурной интеграции или изоляции, активно обсуждаемые в современном обществе, волновали русскую литературу, общественную мысль (полемика славянофилов и западников) еще в XIX в.

В художественных произведениях позднего Тургенева с разной степенью конкретности, по мнению ряда современных исследователей, рассматриваются национальные образы европейского, американского, восточного миров. Внимание авторов привлекают процессы аккультурации, а также вживания носителя русской культуры в иностранную действительность, механизмы адаптации русских на “чужой земле”, понимания языка другой культуры, получающие подчас драматический характер.

Идея о необходимости интеграции, равноправного диалога и одновременного сохранения своеобразия собственной культуры, выраженная в произведениях русских писателей прошлого века, оказывается как нельзя более созвучной сегодняшнему времени.

Исследования Н.Н. Мостовской восходят к сравнительному методу, в котором изучается интертекстуальность «таинственных повестей» и проводится сопоставительный и эстетический анализ их поэтики [83]. Исследователь пытается уяснить связь повестей с общественно-литературным контекстом, используя сопоставительный и стилистический анализ их поэтики. Этот анализ ведёт к отсылкам, аллюзиям, цитатам, мотивам, реминисценциям из классической и современной Тургеневу литературы. В повести «Клара Милич» она находит «соположение библейских, мифологических, фольклорных и литературных мотивов и реминисценций, углубляющих символическую энергию повести, её многозначный философско-медитативный подтекст» [83; с. 137].

Особо следует сказать об исследованиях, авторы которых не связывают «таинственные повести» с определенными философскими концепциями и установленными истинами, а доказывают наличие у Тургенева специфической, присущей только творческой индивидуальности писателя философской системы, которая не может быть объяснена с традиционных, устоявшихся философских позиций. Одним из таких исследований является работа А.Н. Иезуитова «”Таинственные произведения” И.С. Тургенева (Объяснение необъяснимого)» [54; с. 52]. Автор принципиально отказывается от предшествующих трактовок «таинственных повестей», даже именует их «произведениями», так как, по его мнению, необходимо придерживаться авторского определения жанра.

Исследователь считает, что только с позиций универсальной «философии взаимодействия» можно адекватно проинтерпретировать «таинственные повести». Суть подхода Иезуитова сводится к выявленению взаимодействий материального и духовного начал и на основе этого исследователь считает, что Тургенев таким приёмом смог «осуществить прорыв в новую философско-мировоззренческую сферу (экстрасенсорику)» [54; с. 53]. Подобного рода методология, на наш взгляд, является очень актуальной - так как позволяет методологически синтезировать новый подход к литературным явлениям и осуществить анализ на стыке психологии, философии и литературоведения. В данном исследовании проявляется то, о чём говорит Л.П. Егорова: «на современном постнеклассическом этапе развития науки литературоведение… испытывает воздействие новой научной парадигмы и философии науки в целом» [44].

3.3 «Таинственные повести» в мифопоэтическом аспекте

В современном литературоведении неуклонно растёт интерес к мифопоэтическому аспекту русской классической литературы, в том числе к мифопоэтике творчества Тургенева в целом и «таинственных повестей» в частности. Несмотря на то, что этот вопрос давно затрагивали виднейшие тургеневеды (Г.Б. Курляндская, Г.А. Бялый, В.М. Головко и др.), пока не существует специальных исследований, в которых данная проблема рассматривалась бы целостно и всесторонне как в контексте существующего направления литературоведческих исследований мифопоэтики, так и в контексте данной жанровой разновидности повести в творчестве И.С. Тургенева.

Особое внимание тургеневеды уделяют такому аспекту поэтики «таинственных повестей», как фантастика (в современной науке о литературе фантастическое определяется как эстетическая категория, которая «устанавливает «пределы» и «правила» нарушения в искусстве законов объективного мира. Чаще всего понимается как нарушение пространства и времени, появление чудесных персонажей, магических предметов» [47; с. 53]).

Сложность вопроса о фантастическом в «таинственных повестях» Тургенева, по мнению тургеневедов, определяется тем, что эти произведения «далеко не однородны ни по основным концепциям» [104; с. 75], ни по «характеру использования в них таинственных элементов» [51; с. 352].

Не существует единого мнения о том, насколько фантастичен сам предмет изображения. Так, Л.В. Пумпянский писал, что таинственное здесь «перестаёт быть фантастикой, становится оккультной эмпирией» [109; с. IX, X] (близкую позицию занимает Г.А. Бялый: «Тургенев всегда говорил, что он совершенно равнодушен к мистицизму теоретическому, но в своих «таинственных повестях» он отдал дань мистицизму эмпирическому» [27; с. 208]).

Противоположенной точки зрения придерживается Г.Б. Курляндская: «”Таинственное“ в его повестях выступает фантастикой, а не оккультной эмпирией» [65; с. 100]. Так же считает и В.А. Дмитриев: «Для Тургенева предметом заботы является изображение таинственного возможно правдоподобнее, разгадка загадочных явлений. В большинстве «таинственных повестей» фантастическое не то чтобы правдоподобно, а просто реально, функции условности и других поэтических средств направлены к тому, чтобы реальность фантастического была несомненной. Сложность в том, что эта условность вела к мистицизму» [41; с. 76].

Таким образом, вопрос о фантастичности содержания «таинственных повестей» оказывается тесно связанным с проблемой мировоззрения писателя, для которого была характерна чуткость к сфере чудесного, что и побуждало его к рациональному осмыслению проявления этой сферы [65; с. 102]. «Тургенев чаще всего исходит из того, что в жизни существуют некоторые загадочные, трудно объяснимые, но несомненно имеющие место явления, что с людьми происходит подчас до того неправдоподобное - не всякий поверит. А он, Тургенев, верит и именно это берётся изобразить и по возможности объяснить как художник. Он, Тургенев, пишет только о том, что есть, что бывает» [41; с. 75]. Поэтому следует говорить не о «фантастическом», а именно о «таинственном», так как оно иррационально, но реально [99; с. 71].

По мнению В. Фишера, «в своих произведениях Тургенев приоткрыл завесу над такими загадками бытия, которые только теперь начинают привлекать внимание науки, но которые чувствовались древнею мудростью. Тургенев не разрешает, а только ставит загадки. Он касается, при этом, следующих явлений: ясновидения, вещих снов, телепатии, гипнотизма и спиритизма <…> Факты, описанные им, не могут быть научными данными, но наука примет их в соображение подобно тому, как психология и психиатрия принимают во внимание откровения Шекспира и Достоевского» [138; с. 104].

Таким образом, таинственные, загадочные явления, изображаемые Тургеневым, как правило, связаны с психологией и являются, хотя и не всегда, проявлением ещё не известных, недоказанных наукой естественных законов, а фантастика, как пишут исследователи, имеет «качество психического феномена <…>» [96; с. 231], то есть явления неусловной, психологически мотивированной. Л.Н. Осьмакова выделяет целый комплекс поэтических приёмов, которые позволяют писателю создать многомерный образ тайны и реалистически мотивировать фантастическое. Во-первых, изображение происходящего как таинственного обусловлено, как правило, особым типом личности героя (в результате возникает своеобразная двуплановость: то, что происходит на самом деле и то, что героям видится) [96; с. 227]. Нередко система освещения событий в «таинственных повестях» включает не только восприятие самого действующего лица, но и восприятие автора-рассказчика, восприятие другого персонажа [96; с. 228].

Основными способами введения фантастического в обыденное в «таинственных повестях» выступают сон, сновидения, сумеречное состояние затянувшейся бессонницы, переход от сна к бодрствованию. Это и позволило современной исследовательнице Р.Н. Поддубной назвать фантастику «таинственных повестей» разновидностью «сновидческой фантастики, которая в русском реализме второй половины XIX века стала «поэтической правдой» о том, чего сознание ещё не одолело» [104; с. 92].

Но нередко Тургенев воссоздаёт не просто «таинственные», а в полной мере фантастические образы и ситуации, сводит до минимума какие бы то ни было мотивировки. Фантастическое в этом случае имеет условный, обобщающий характер [51; с. 354, 355, 356]. Такой тип фантастики характерен прежде всего для «Призраков», занимающих среди «таинственных повестей» «особенное место, не в последнюю очередь «откровенностью», бесспорностью фантастического <…>» [51; с. 356]. Очевидно, что целью Тургенева было здесь не создание впечатления достоверности «этой невозможной истории», а передача мироощущения героя» [51; с. 357]. Фантастическое выступает в данном случае как «поэтическая вольность» [47; с. 109], становится «формой выражения «поэтической правды» времени» и служит, таким образом, художественному постижению общих закономерностей исторической, социальной, отдельно взятой человеческой жизни. «Призраки» - «единственное произведение из числа фантастических, абсолютно нереальных по ситуации, в рамках которой Тургенев по задаче ближе к методу Пушкина или Гоголя» [41; с. 77].

Однако именно эта повесть, как впрочем, и другие, часто исследуется в контексте романтической литературы. При этом учёные по-разному объясняют возможность множественных сопоставлений образа Эллис: интересом И.С. Тургенева к творчеству писателей-романтиков [94; с. 46 - 75], особой природой тургеневского образа, «который благодаря своей неопределенности оказывается соотнесённым с широкой литературной традицией», с «многочисленными произведениями, в которых присутствует фантастический элемент, хоть отдалённо напоминающий полёты Эллис и видения, с ним связанные» [84; с. 13]. Прототип для него находят в самых разных фольклорно-мифологических источниках. Так, Г. Швирц видит истоки образа летающей женщины-призрака в легендах и сказаниях баденской земли. А.Б. Муратов сближает Эллис с одной из гарпий греческой мифологии [84; с. 13]. Р.Ю. Данилевский пишет о том, что в образе Эллис сливаются черты западноевропейских (эльфы), южнославянских (виллы) и русских «стихийных духов» [40; с. 90].

Другой важной особенностью художественного мира «таинственных повестей», подобно фантастике выделяющей их среди других произведений писателя, является символизм, который также даёт повод исследователям по-разному трактовать творческий метод позднего Тургенева, видеть в нём предтечу символистов и модернистов. Сама фантастика называется современными исследователями суггестивной (суггестивность - одно из существенных свойств символа [52; с. 15]), так как она «посвящена несказанному, а несказанное лишь внушается, не изъясняясь» [80; с. 39]. Важно подчеркнуть, что символический смысл стремятся выявить не только в тех «таинственных повестях», в которых имеются, открыто фантастические образы (как, например, в «Призраках»), но и там, где есть психологические мотивировки «таинственного» и все изображенное выдержано в рамках правдоподобия. Ученые пришли к выводу, что усилению символического начала способствует соположение в тексте произведений как литературных, так и мифологических, фольклорных мотивов, реминисценций, аллюзий [82; 83]. Особая роль в формировании глубинной семантики принадлежат также образам-символам дома, окна, круга, тайны, бездны, гнезда, водной стихии и некоторых др. [61; 16; 150].

В исследованиях последних лет, ученые все чаще обращаются к изучению архетипических основ тургеневской фантастики и символики, как, впрочем, и всего творчества писателя [11; 106; 132]. Так, Е.К. Созина на материале анализа произведений 1830 - 1860-х гг. приходит к выводу, что поэтическая мифология Тургенева складывалась не только под влиянием фольклора. По мнению ученого, не менее сильную архетипическую нагрузку несла для писателя, как и других его коллег 19 в., литературная традиция (Гёте, Шекспир), тем более, что среди классиков, прославившихся своей культурной памятью, Тургенев занимает особое место. В статье «Гамлет и Дон-Кихот» он открыл для русской литературы и жизни значение сверхтипов. Выявление Тургеневым общечеловеческого смысла образов Гете, Сервантеса, Шекспира свидетельствует о том, что русский писатель разбирает их «с точки зрения <…> глубинного - психологического, национального и культурно-исторического значения; по существу его разбор приближается к анализу архетипических основ творения Гёте, в чем мы убеждаемся благодаря сопоставлению с Юнгом» [126; с. 66]. Характерно также и то, что в своем анализе этих образов и понимании человеческой природы, Тургенев по сути дела использует метод бинарных оппозиций, «открытий» К. Леви-Строссом как закон мифологического или первобытного мышления, то есть Тургенев раскрывает содержательную сторону архетипических образов при помощи элементов структурно-символического метода [126; с. 67]. Принцип бинарной оппозиции образов реализуется и в сюжетах тергеневских повестей [126; с. 74]. Исследователь делает вывод, что «архетип выступает для писателя своеобразным институтом - способом художественного исследования основ человеческого характера в его взаимоотношении с жизнью. Этот способ в творчестве Тургенева универсален и влияет как на систему образов, так и на сюжет, он даже подчас задает тон природно-космическому плану, эксплицированному через сознания героя <…> ибо, как и положено архетипу в концепции Юнга, содержит этот план в себе» [126; с. 80].

Обстоятельный анализ истоков архетипических мотивов Сна, Моря, Смерти-рождения, Эроса, Ужаса, составляющих в произведениях Тургенева, в том числе и его «таинственных повестях», «особый «экзистенциальный» слой», пока ещё слабо выявленный учёными и, тем более, не замечаемый читателями, осуществлён в книге В.Н. Топорова [132; с. 103]. По мнению исследователя, выявление универсальных мотивов в тургеневских произведениях становится возможным благодаря их прочтению сквозь призму психофизиологического типа и его генетического родового контекста. Обращение И.С. Тургенева к образам с мифопоэтической природой объясняется исследователем архетипичностью мышления самого творца.

В.В. Ильина выявляет в «таинственных повестях» фольклорно-мифологические модели, которые «имеют известную вариантность при попытке их толкования и не присутствуют в текстах Тургенева открыто» [56; с. 156]. По словам исследователя, «Тургенев мыслил мифологически именно там, где не мог высказать дискурсивно ту свою истину, которую его воображение столь же образно воспринимало, как и высказывало» [56; с. 156].

В.А. Смирнов пришел к выводу, что в основе сюжета «Призраков» - известная архаичная мифологема (обряд инициации) [123; с. 23].

По мнению Ю.И. Юдина, в «Кларе Милич» «отчетливо прослеживается вторая сюжетная линия, составляющая её подтекст. Она выписана плотно, без обрывов и пропусков и в этой своей непрерывности подтекстовых мотивов явно тяготеет к единому фольклорно-этнографическому источнику» [149; с. 42], а именно: мировому обряду похорон незамужней девушки (соответственно юноши) как посмертной свадьбы. В повести Тургенева названный обряд освещает «множество немотивированных иным образом эпизодов», которым «предается «языческий» колорит» [149; с. 43].

В статье В.М. Головко тезисно на материале одной повести показано, что для художественной системы позднего Тургенева характерны мифопоэтические модели. Это, по мнению исследователя, свидетельствует, «с одной стороны, о глубоких, генетических связях творчества великого писателя с традициями мировой культуры, а с другой, - о появлении в нем тех тенденций, которые станут характерными для философии и эстетики европейского и русского модернизма, для литературы XX века» [38; с. 32]. Так, в «Кларе Милич» изображение процесса внутренних переживаний героев, «материализация» их душевных импульсов предвосхищает, по мнению В.М. Головко, «поток сознания» - форму, характерную для модернистского искусства. С одной стороны, Тургенев использует все те же традиционные для него средства «тайного психологизма». С другой, в психологическом анализе тургеневской повести В. М. Головко выделил те «“архетипические идеи” (термин Юнга), которые содержат структурные элементы первичных психологических моделей типа «анима» <…> и др.» [38; с. 33]. Художественная система повести «Клара Милич» ассимилирует структурные формы мифопоэтического мышления» (изображение «материализации» образов подсознания Аратова, отсутствие аллегоричности картин его видений и усилении символики) [38; с. 35]. Учёный приходит к выводу, что у Тургенева нет романтического двоемирия, а есть система бинарных оппозиций, которые восходят к поэтике мифа (любовь/смерть, сон/явь, и др., оппозиции в структуре сюжета, хронотопа, ценностные оппозиции внутри характеров) [38; с. 35].

Мифопоэтический анализ предполагает изучение литературного произведения с точки проблемы «мифологического, символического, архетипического как высшего класса универсальных модусов бытия в знаке» [131; с. 4], то есть он направлен на выявление сущностных смыслов произведения.

Выявить глубинную семантику текста помогает рассмотрение художественных мотивов и образов в мифологическом контексте. Для того, чтобы извлечь их архетипический смысл, «требуется, прежде всего, установить параллели между данным художественным произведением и максимально отодвинутыми от него во времени воплощениями сходной семантики. Эти реализации смысла, естественно, будут иметь чаще всего фольклорно-мифологическую окраску и в отдельных случаях синкретическую целевую установку. Они будут нести относительно слабый отпечаток индивидуального авторства и, тем самым, наиболее непосредственным образом отражать архетипические формы смысловых сочетаний» [124; с. 195 - 196]. Однако необходимо помнить, что интерпретация текста через архетипические мотивы позволяет выявить глубинные символические смыслы произведения в том случае, если учитывается «инверсия архетипического значения» [42; с. 32]. Не следует также забывать, что такой способ интерпретации «не обладает окончательной разрешающей силой помимо остальных», так как «различные интерпретации текста взаимно корректируют и дополняют друг друга» [124; с. 203].

В противном случае данная методология не продуктивна для выявления своеобразия поэтики, художественного стиля писателя, так как «индивидуальная» поэтика очень редко являет собой «совокупность таких приемов и форм, которых ранее вообще не было в литературе, которое впервые введены данным автором. Как правило, она строится на «основе «общего фонда» литературы, то есть из типологических ее компонентов и поэтических средств» [89; с. 19].

В работе В.С. Краснокутского [61] анализируются символические мотивы в повестях и романах И.С. Тургенева. В «таинственных повестях» исследователь анализирует «образ круга», как явления «преодоления трагизма и неразрешимости бытия» а также ставит в центр этого «округлённого» бытия главного героя, который, по мнению В. Краснокутского, открывает связь с самим автором («завуалированный биографизм творчества»), даже, несмотря на «дистанцию глубочайшей этической подлинности» между ними. В целом данный мотивный анализ предусматривает выход в методологию мифопоэтики, точнее исследователь рассматривает один из мифопоэтических аспектов «таинственных повестей» ? мотивы и образы.

С точки зрения историко-литературного процесса интерес представляет не установление универсальных констант художественного (образного) мышления или выявление и реконструкция жанрово-родовых праформ, первообразов в новой литературе, а вопрос о своеобразии использования этих единиц именно данным писателем в данном сочинении, уяснение их места в структуре произведения, их внутренней связи между собой и соподчиненности, их функций и семантики в индивидуальной художественной системе.

Во избежание абсолютизации роли архетипа в произведении писателя, не ориентированного сознательно на миф, необходимо принимать во внимание не только мифологические истоки литературы и архетипичность творческого мышления, но и ближайшие культурные традиции, повлиявшие на становление структуры произведения и «обновления» семантики его образов и мотивов, историко-литературную ситуацию в момент создания произведения, ту смысловую среду, которая сложилась ко времени возникновения текста и те изменения, которым подверглись в произведении утвердившиеся семантические нормы. Важной предпосылкой исследования мифопоэтики художника является отразившиеся в письмах и дневниках особенности мировоззрения художника, а также его эстетические принципы.

Только при наличии достаточных оснований для мифопоэтического подхода исследования типологических, универсальных, архетипических элементов разрешает увидеть и нечто совершенно оригинальное, новое, неповторимое в поэтике писателя.

Изучению мифопоэтики «таинственных повестей» способствует целый ряд существенных факторов.

Во-первых, это сама природа фантастических образов. Например, образ Эллис в «Призраках» имеет явные фольклорно-мифологические истоки. На это косвенно указывает перечисление в конце повести персонажей, вошедших в романтическую литературу из фольклора и мифологии, хотя сам рассказчик и говорит, что «даже в сказках, в легендах не встречается ничего подобного». Да и что такое Эллис в самом деле? - размышляет он о своей таинственной спутнице. - Привидение, скитающаяся душа, злой дух, сильфида, вампир наконец?» [1; 109].

Фольклор без сомнения был тем каналом, через который миф, возможно, бессознательно усваивался писателем. Известно, что активный интерес к народной культуре Тургенев неустанно проявлял в течение всей своей жизни. Непосредственные наблюдения над бытованием фольклора писатель постоянно пополнял путём изучения различного рода этнографической и фольклористической литературы. Миф усваивался Тургеневым и через культуру романтизма, а именно: с одной стороны, через посредника в лице романтической литературы, которая в свою очередь художественно осваивала фольклор и мифологию; с другой, - через идеи немецких философов, в частности Шеллинга, в чьих трудах романтическая философия мифа получила своё завершение. Непосредственное знакомство с мифологией началось для Тургенева ещё в раннем детстве, о чем свидетельствуют книги из классной библиотеки. Об источниках и достаточно высоком уровне тургеневских знаний о восточной и античной культурах писали Н.Н. Мостовская, А.А. Гаджиев, А.И. Батюто и др. [82, с. 101-102; 31, с. 184-185; 17, с. 96].

Во-вторых, мифопоэтика «таинственных повестей» обусловлена их проблематикой. Она, с одной стороны, связана с задачей художественного освоения глубин человеческой психики. Не случайно главный герой этих произведений, как правило, человек, для которого определяющими становится психическая неустойчивость, явный аутизм, особая чуткость к таинственному и иррациональному, сновидчество. Поэтому и в роли основного приема художественного познания сложных психических процессов выступает сон. Современными исследователями установлено, что литературный сон, «будучи частью художественной, картины мира, обогащает ее множеством конструктивных и содержательных элементов, наделяет особой эстетической энергичностью. В фантастическом тексте сон может актуализировать архетипическое и обретать символическое наполнение» [142; с. 28].

Актуализация мифопоэтического через сновидение происходит в «таинственных повестях» вследствие того, что писатель, стремясь к реалистически точному воссозданию психических явлений, которые научно будут осмысленны позднее, в частности, в работах К.Г. Юнга и его последователей, опирается на такие литературные и фольклорные традиции, истоки которых восходят к древнейшим мифологическим верованиям и ритуалам. Но это, конечно, не означает, что Тургенев сознательно ориентировался на воспроизведение того или иного мифологического сюжета или, тем более, архаического ритуала. Ритуально-мифологические мотивы (например, представление о сне как временной смерти, путешествие в загробный мир и прочее.) возникают в глубине «таинственных повестей» И.С. Тургенева, причем не только связи с художественным освоением темы странности, загадочности человеческой психики. Этому способствует и сосредоточенность писателя на так называемых «вечных» темах смерти и времени. В некоторых повестях (например, в «Призраках», «Песне торжествующей любви») именно мифопоэтическая глубина образов, особенности сюжетного построения помогают выразить важную для Тургенева и мифологическую по своим истокам идею вечного круговорота в природном и социальном бытии. Следовательно, актуализация мифопоэтического начала в художественном мире этих произведений обусловливается, в-третьих, и своеобразием мировоззрения писателя.

В-четвертых, архетипическое в «таинственных повестях» является также следствием обращения Тургенева к символическим формам обобщения, что обусловлено разработкой «вечных», метаисторических вопросов и усиления субъективного лирического начала. Как писал Ю.М. Лотман, в символе «всегда есть что-то архаическое» [72; с. 241], он «связан с памятью культуры, и целый ряд символических образов пронизывает по вертикали всю историю человечества или большие её ареальные пласты» [72; с. 245]. И художник в процессе творчества не только создаёт новые, индивидуальные, авторские символы, но и актуализирует «порой весьма архаические образы символического характера» [72; с. 225].

«Поэтической “реконструкции”» мифологических архетипов в «таинственных повестях» в пятых, могла способствовать и так называемая «память жанра», благодаря которой даже при сознательной установке писателя на отражение действительности и познавательный эффект не исключается использование «вместе с традиционной жанровой формой трудно отклеиваемый от той формы элементов мышления» » [76; с. 283]. В данном случае речь идёт, прежде всего, о «Песне торжествующей любви» - повести, стилизованной под легенду, а легенда, как известно, - жанр генетически связанный с мифом » [70; с. 45 - 47].

Изучение «таинственных повестей» с точки зрения мифопоэтики является на сегодняшний день одним из наиболее распространённых методологий в подходе к данной проблеме. Мифопоэтическая методология достаточно многогранна - она позволяет выявить способы художественного освоения и трансформации архетипов, мифоструктур, и связанных с мифами ритуалов.

Выводы: Современные исследования подтверждают то, что изучение «таинственных повестей» вышло за рамки традиционных интерпретаций художественных текстов, это уже не просто поверхностный анализ, а стремление проникнуть в художественный мир И.С. Тургенева. Этому способствуют междисциплинарные связи, обновляющие методологии исследований.

Изменение ориентации современной науки помогут по-новому рассмотреть поэтику поздних повестей Тургенева.

Заключение

Сложность изучения «таинственной» прозы И.С. Тургенева определяется видимой концептуальной исчерпанностью исследовательских подходов, сформированных в современном литературоведении.

Другая проблема изучения этих произведений тесно связана с областью общей методологии. Нельзя представить научную методологию специально для изучения того или иного историко-литературного периода, а тем более - для группы произведений одного писателя. От того, в каком состоянии находится современное литературоведение в целом, зависят во многом и подходы к изучению художественных текстов.

Рамки нашего исследования не позволяют вывести данную проблематику на широкий историко-литературный фон и проследить параллельное развитие зарубежного научного знания о «таинственных повестях». Подобного рода исследования представляют большую значимость и особенно актуальны сегодня. Актуальны они и в рамках дальнейшей разработки исследуемой нами темы.

Мы проследили развитие литературно-критической мысли о «таинственных повестях» в отечественном литературоведении. Безусловно, что «таинственные повести» И.С. Тургенева не были отражены во всех существовавших и современных методологических концепциях литературоведческих школ и направлений. Поэтому, основной задачей в работе было исследование методологических позиций только тех исследователей, которые предметом своего изучения выбрали «таинственные повести».

В исследованиях первой половины ХХ века наблюдается некий отход от стремления к построению единой картины мира, характерного для неклассического этапа развития научного знания. Концепции критиков этого времени отражают переходный в методологическом отношении период развития литературоведения и отсутствие преобладания единого подхода к изучению художественных произведений, их эклектичный характер.

Современные исследователи-литературоведы стремятся к интеграции различных методологических подходов. Безусловно, общая тенденция ломки привычных подразделений и специализаций внутри литературоведения во многом способствует его обновлению. В большей степени это касается современного литературоведения, ищущего новый угол зрения в других областях научного знания, в частности, в истории и философии науки. Подобного рода интеграция позволяет современному литературоведению функционировать в рамках единой общенаучной парадигмы и использовать методологические изыскания даже естественнонаучных дисциплин.

В постнеклассической науке утверждается идея синтеза знаний, основополагающим становится создание общенаучной картины мира.

Современное состояние литературоведения вообще отличается крайней методологической рефлективностью. Методология активно дробится. Еще недавно методологические направления обладали определенными признаками. Литературоведение все более принимает маргинальный характер - условно говоря, сколько ученых - столько и подходов. Такая ситуация в равной мере чревата и большими открытиями, и провалами: произвольные модификации традиционных направлений иногда могут представляться “выработанными” по материалу.

Адекватно оценивать текущую научную литературу о «таинственных повестях» достаточно проблематично, так как литературный процесс может быть полноценно осмыслен только в определённой временной дистанции, но однозначно то, что подобного рода исследования необходимы, так как позволяют обновлять методологию, обогащая её приростами нового научного знания об интересующем нас предмете.

Библиографический список

1. Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем в 30 т. Письма в 18 т. - М., 1987.

2. Тургеневский сборник. Материалы к полному собранию сочинений и писем И.С. Тургенева. - Л., 1968.

3. Айхенвальд Ю.И. Силуэты русских писателей. - М., 1994.

4. Академические школы в русском литературоведении. - М., 1975.

5. Алексеев М.П. Тургенев и Марлинский. К истории создания «Стук! …Стук! ...» // Творческий путь И.С. Тургенева. Под ред. Н.Л. Бродского. - П., 1923.

6. Аммон Н. «Неведомое» в поэзии Тургенева. - Журнал Министерства народного просвещения, 1904. ? № 4.

7. Андреева А.А. «Призраки» как исповедь Тургенева. - Вестник Европы. - 1904, сентябрь.

8. Андреевский С.А. Тургенев. Его индивидуальность и поэзия. - В кн.: С.А. Андреевский. Литературные очерки. - 3-е доп. Изд. - СПб., 1902.

9. Анненский Иннокентий. Книги отражений. - М.: Наука, 1979.

10. Аринина Л.М. Романтические мотивы в «таинственных повестях» И.С. Тургенева // Творческая индивидуальность писателя и литературный процесс. - Вологда, 1987.

11. Арустамова А.А., Швалёва К.В. Архетип потерянного рая в повести И.С. Тургенева «Фауст» // Проблемы межкультурной коммуникации. Межвузовский сб. научн. трудов - Пермь, 1999.

12. Астман М. Тургенев и символизм // Записки русской академической группы США. - New-York, 1983. - Т. XVI.

13. Байсоголова М. К вопросу о реализме поздних произведений И.С. Тургенева («Песнь торжествующей любви»). - Труды Тбилисского ун-та, т. 83, серия филол. наук, 2, 1959.

14. Бальмонт К.Д. Где мой дом: Стихотворения, художественная проза, статьи… - М., 1992.

15. Бальмонт К. Рыцарь Девушки-женщины // Тургенев и его время. Первый сб. под ред. Н.Л. Бродского. - М., 1923.

16. Барсукова О.М. Роль символических мотивов в прозе И.С. Тургенева. Дис. … канд. филол. наук. - М., 1997. - 175 с.

17. Батюто А.И. Тургенев-романист. - Л., 1972.

18. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. - М., 1975.

19. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. - М., 1979.

20. Белевицкий С. Мотивы пессимизма в русской литературе (Тургенев и Успенский). Начало. - Сб. ст. - Саратов, 1914.

21. Белый А. На рубеже двух столетий. - М., Л.: ЗИФ, 1930.

22. Бенуа Александр. Мои воспоминания. В пяти книгах. Кн. 1-3. - М.: Наука, 1980.

23. Борев Ю.Б. Художественный процесс (проблемы теории и методологии) // Методология анализа литературного процесса. - М., 1989.

24. Бродский Л.Н. И.С. Тургенев. Изд. АПН РСФСР. - М., 1950.

25. Буренин Б. Литературная деятельность Тургенева. Критический этюд. - Спб., 1884.

26. Бурсов Б.И. Национальное своеобразие русской литературы. - Л., 1967.

27. Бялый Г.А. Поздние рассказы. «Таинственные повести» // Г.А. Бялый Русский реализм от Тургенева к Чехову. - Л., 1990.

28. Бялый Г.А. Тургенев и русский реализм. - М. - Л., 1962.

29. Вригт Г. X. фон. Логико-философские исследования. - М., 1986.

30. Габель М. «Песнь торжествующей любви» Тургенева (опыт анализа) // Творческий путь Тургенева. Сб. ст. - Петроград, 1923.

31. Гаджиев А.А. Восточные мотивы в творчестве Тургенева // Творчество И.С. Тургенева. Сб. научн. трудов - Курск, 1984.

32. Гейзенберг В. Шаги за горизонт. - М., 1987.

33. Генералова Н.П. И.С. Тургенев: Россия и Европа. Из истории русско-европейских литературных и общественных отношений. - СПб., 2003.

34. Гершензон М.О. Мечта и мысль Тургенева. - М., 1919.

35. Головко В.М. Жанровое своеобразие «Странной истории» И.С. Тургенева (К проблеме жанра «студии» в творчестве 1870-х гг.) // Проблемы жанра и стиля в русской литературе. - М., 1973.

36. Головко В.М. Историческая поэтика русской классической повести. - М. - Ставрополь, 2001.

37. Головко В.М. И.С. Тургенев и культура декаданса (предчувствия и предтечи). - Ставрополь,

38. Головко В.М. Мифопоэтические архетипы в художественной системе позднего Тургенева (повесть «Клара Милич») // Межвузовская научная конференция «Проблемы мировоззрения и метода И.С. Тургенева» (К 175 - летию писателя). Тезисы докладов и сообщений. - Орёл, 1993.

39. Головко В.М. Художественно-философские искания позднего Тургенева (Изображение человека). - Свердловск, 1989.

40. Данилевский Р.Ю. Что такое Эллис в самом деле? (О «Призраках» Тургенева) // Спасский вестник. - Тула, 2000. - Вып. 6.

41. Дмитриев В.А. Реализм и художественная условность. - М., 1974.

42. Доманский Ю.В. Смыслообразующая роль архетипических значений в литературном тексте. Пособие по спецкурсу. - Изд. 2-ое, исправленное и дополненное. - Тверь, 2001.

43. Евлахов А.М. Тургенев - поэт мировой скорби. - Русское богатство, 1904, № 6, отд. II. - С. 1 - 45.

44. Егорова Л.П. Литературоведение в парадигме постнеклассической науки // Русская литература XX - XXI вв.: проблемы теории и методологии изучения. - М., 2006.

45. Егорова Л.П. Технология литературоведческого исследования. - Ставрополь, 2001.

46. Ефимова Е.М. Тургенев И.С. Семинарий. - М., 1958.

47. Захаров В.Н. Концепция фантастического в эстетике Ф.М. Достоевского // Художественный образ и его историческое сознание. - Петрозаводск, 1974.

48. Зевелев А.И. Историографическое исследование: методологические аспекты. М., 1987.

49. Зелинский В. Собрание критических материалов для изучения творчества И.С. Тургенева. - Вып. 1. - Изд. 5. - М., 1906.

50. Зельдхейи-Деак Ж. «Сон» Тургенева: К поэтике «таинственных повестей» // Studia Slavica. - Будапешт, 1982. - Т. XVIII.

51. Зельдхейи-Деак Ж. «Таинственные повести» Тургенева и русская литература XIX в. - Studia Slavika, Budapest, 1973, t. 19, fask. 1-3.

52. Зельцер Л.З. Символ - инструмент анализа художественного произведения: Учебное пособие по спецкурсу. - Владивосток: Изд-во Дальневосточн. ун-та, 1990.

53. Золотарёв И.Л. Фантастические произведения И.С. Тургенева и П. Мериме: Сравнительно-типологический анализ: Автореф. дис. ….канд. филол. наук / Орловск. гос. ун-т. - Орёл, 1998.

54. Иезуитов А.Н. «”Таинственные произведения” И.С. Тургенева (Объяснение необъяснимого)» // Пушкин и Тургенев. Тезисы докладов. - С.-П. - Орёл, 1998.

55. Ильин В.Н. Оккультизм Тургенева // Литературное обозрение. - 1994. - № 3/4, 5/6.

56. Ильина В.В. Принципы фольклоризма в поэтике И.С. Тургенева. Дис. … канд. филол. наук. - Иваново, 2000.

57. Канке В.А. Философия. Исторический и систематический курс: учебник для вузов. - М., 2001.

58. Капица П. Л. Эксперимент. Теория. Практика. - М., 1987.

59. Касавин И.Т. Об эпистемологическом статусе ситуационных исследований // Смирновские чтения. - М., 1999.

60. Ключевский В. О. Письма. Дневники. Афоризмы и мысли об истории. - М., 1968.

61. Краснокутский В.С. О некоторых символических мотивах в творчестве И.С. Тургенева // Вопросы историзма и реализма в русской литературе XIX - н. XX века. - Л., 1985.

62. Крейд В. О Юлии Айхенвальде (1872 - 1928) // Айхенвальд Ю.И. Силуэты русских писателей. - М., 1994.

63. Крупчанов Л.М. Культурно-историческая школа в русском литературоведении. - М., 1983.

64. Кузьмичёв И.К. Литературоведение XX века. Кризис методологии. - Н. Новгород, 1999.

65. Курляндская Г.Б. И.С. Тургенев. Мировоззрение, метод, традиции. - Тула, 2001.

66. Курляндская Г.Б. Литературная срединная Россия. - Орёл, 1996.

67. Курляндская Г.Б. «Таинственные повести И.С. Тургенева (Проблема метода и мировоззрения)» / Учён. зап. Курского гос. пед. ин-та, Т. - 74: Третий межвузовский тургеневский сборник. - Орёл, 1971.

68. Кучеровский Н.М. И. Бунин и его проза (1887 - 1917). - Тула, 1980.

69. Лебедев Ю.В. История русской литературы XIX века (вторая половина) / Н.Н. Скатов, Ю.В. Лебедев, А.И. Журавлёва и др. - М., 1991.

70. Левинтон Г.А. Легенды и мифы // Мифы народов мира. Энциклопедия. - В. 2 т. - М., 2000. - Т. 2.

71. Линде А. Д. Раздувающаяся Вселенная // Успехи физических наук. -1984. - Т. 144. - Вып. 2.

72. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров // Лотман Ю.М. Семиосфера. - СПб., 2000.

73. Маевская Т.П. О поэтике «таинственных повестей» И.С. Тургенева в контексте гоголевской романтической традиции // И.С. Тургенев: мировоззрение и творчество, проблемы изучения. Межвузовский с. научных трудов. - Орёл, 1991.

74. Маркович В.М. Человек в романах Тургенева. - Л., 1975.

75. Матюшенко Л.И. Проблемы теории и истории литературы. - М., 1971.

76. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. 3-е издание, репринтное. - М., 2000. - (Исследования по фольклору и мифологии Востока).

77. Мережковский Д.С. О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы. - СПб., 1893.

78. Методологические и теоретические проблемы истории исторической науки. - Калинин, 1980.

79. Методология анализа литературного произведения / Отв. Ред. Ю.Б. Борев. - М.. 1988.

80. Микушевич В.Б. Струпа в тумане. Проблема несказанного в поздней прозе Тургенева // Тургеневские чтения: Сб. статей. - Вып. 1. - М., 2004.

81. Михайловский Н.К. Полное собрание сочинений. - Т. 2. - Изд. 4. - СПб., 1907.

82. Мостовская Н.Н. Восточные мотивы в творчестве Тургенева // Русская литература. - 1994. - № 4.

83. Мостовская Н.Н. Повесть Тургенева «После смерти» («Клара Милич») в литературной традиции // Русская литература. - 1993. - № 5.

84. Муратов А.Б. И.С. Тургенев после «Отцов и детей». - Л., 1972.

85. Муратов А.Б. Тургенев-новеллист (1870 - 1880-е гг.). - Л., 1985.

86. Назарова Л.Н. Тургенев и русская литература конца 19 - начала 20 века. - Л., 1979.

87. Невзоров Н.К. И.С. Тургенев и его последние произведения «Клара Милич» и «Стихотворения в прозе». - Казань, 1883.

88. Незеленов А.И. И.С. Тургенев в его произведениях. - СПб., 1885.

89. Николаев Д.И. Смех Щедрина: Очерки сатирической поэтики. - М., 1988.

90. Николаев П.А. Возникновение марксистского литературоведения в Россию - М., 1970.

91. Николаев П.А. История русского литературоведения: Уч. пос. для филол. спец. ун-тов и пед. ин-тов / П.А. Николаев, А.С. Курилов, А.Л. Гришунин; Под ред. П.А. Николаева. - М., 1980.

92. Нугаев Р.М. Классика, модерн и постмодерн как этапы синтеза физической теории // Философские проблемы классической и неклассической физики. - М., 1998.

93. Овсянико-Куликовский Д.Н. Этюды о творчестве И.С. Тургенева. - СПб., 1904.

94. Орлов А. «Призраки» Тургенева (Одоевский - Гоголь - Тургенев) // Родной язык в школе. - Кн. 1. - М., 1927.

95. Осьмаков Н.В. Психологическое направление в русском литературоведении. - М., 1981.

96. Осьмакова Л.Н. О поэтике «таинственных» повестей И.С. Тургенева // И.С. Тургенев в современном мире. - М., 1987.

97. Петров С.М. «И.С. Тургенев: Жизнь и творчество». - М., 1968.

98. Петрова Л.М. «Фауст» Тургенева и «Леди Макбет Мценского уезда» Лескова (К вопросу о характере «женской» драмы) // И.С. Тургенев: мировоззрение и творчество, проблемы изучения. Межвузовский с. научных трудов. - Орёл, 1991.

99. Петровский М. «Таинственное» у Тургенева // Творчество Тургенева. - Сб. статей под ред. Н.Н. Розанова. - М., 1920.

100. Петухов Е.В. Новое о Тургеневе // Известия по русскому языку и словесности. - Т. 3. - М., 1930.

101. Пиксанов Н. История «Призраков» И.С. Тургенева. - Тургенев и его время. 1 сб. Под ред. Н. Бродского. - М. - П., 1923.

102. Поддубная Р.Н. «Клара Милич» Тургенева и «Вера» Вилье де Лиль - Адана (психическая реальность в «таинственной прозе» последней трети XIX века)// Межвузовская научная конференция «Проблемы мировоззрения и метода И.С. Тургенева» (К 175 - летию писателя). Тезисы докладов и сообщений. - Орёл, 1993.

...