Медицинская тема в творчестве А.П. Чехова

Интересный пример можно найти в «Цветах запоздалых», где старая княгиня мифологизирует воспаление легких, считая его чрезвычайно опасным, и смешивает его с чахоткой:

...горячку и воспаление легких считала она самыми смертельными болезнями, и, когда в мокроте Маруси показалась кровь, она вообразила, что у княжны «последний градус чахотки», и упала в обморок (Ч, 1, 400).

Недостаточное знание компенсируется у героини мифологией, соединенной с личным эмоциональным отношением к болезни (страх) и ошибочным знанием.

В юмористическом рассказе Чехова «Из дневника помощника бухгалтера» (1883) герой соединяет обширные теоретические знания о смертельных болезнях (чума, холера, белая горячка Причем герой очень расстраивается, что занимающий желанное место бухгалтера шестидесятилетний Глоткин все не умирает: «по-видимому, белая горячка не всегда смертельна!» (Ч, 2, 156), позже думает, что Глоткин от перцовки не умрет, его может одолеть только чума.) с народными методами лечения и слухами. Он берет на заметку, что старуха Гурьевна нашла у него не катар, а геморрой; умирающий Глоткин и швейцар советуют ему разные средства от катара Хотя герой и размышляет, не пойти ли ему к доктору Боткину, эта идея имеет под собой народную основу, слухи, а не знание: «говорят, хорошо лечит» (Ч, 2, 157).. Парадоксально, что при фанатичной убежденности героя, что только благодаря смертям от болезней возможно появление вакансий, сам персонаж одновременно и заботится о своем здоровье, и относится к нему небрежно: в мечтах герой, получив место бухгалтера, планирует жениться и купить себе шубу со шлафроком. Лечиться для того, чтобы подольше занимать место, он не планирует.

Иногда у героев происходит своеобразная фетишизация, наделение предметов некими чудесными силами и возможностями влиять на окружающие предметы, людей, события и др. В таком случае в сознании персонажа некий предмет наделяется особыми силами и способностями влиять на различные объекты и процессы в реальном мире. От такого «культа вещей» следует отличать превращение предметов в декорации, которые используются героем для антуража, создания особой атмосферы. В таком случае персонаж не наделяет вещь какими-то мистическими силами, волшебными свойствами, а применяет ее сознательно, например, в целях привлечения клиентов. Предмет не используется по прямому назначению, он превращается в некий знак. Например, герой чеховского «Общего образования» говорит:

...около кресла стоит машина для веселящего газа. Машину-то я никогда не употребляю, но все-таки страшно! Зуб рву я огромнейшим ключом. Вообще, чем крупнее и страшнее инструмент, тем лучше (Ч, 4, 152).

Театральность достигается при помощи антуража, а сам герой твердо знает критерии подходящих предметов (напр., что машина для веселящего газа внушает посетителю страх). То, что антураж действительно производит впечатление на пациента, ощущают приходящие за помощью (например, в «Цветах запоздалых» «Тут же лежали, в строгом порядке, инструменты, машинки, трубки - все крайне непонятное, крайне “ученое” для Маруси. Это и кабинет с роскошной обстановкой, все вместе взятое, дополняли величественную картину» (Ч, 1, 421). Интересно, что незнакомые предметы и приспособления могут произвести впечатление даже на персонажа-врача: так, герой-рассказчик булгаковских «Записок юного врача» считает предшественника Липонтия очень опытным хирургом не только из рассказов фельдшера и из-за большой библиотеки, но и из-за внушительного количества хирургических принадлежностей (причем у читателя может возникнуть сомнение, использовал ли их предшественник героя): «...очень многих блестящих девственно инструментов назначение мне вовсе неизвестно. Я их не только не держал в руках, но даже, откровенно признаюсь, и не видел» (Б, 3, 360).). Стремление придать себе значимость в глазах пациента свойственно как фельдшерам, так и врачам. Например, актуальную для героев «Общего образования» финансовую проблему можно решить благодаря рекламе и умышленному превращению врачебного инструментария в подобие театральных декораций, что придаст солидность и привлечет клиентов. Заметим, что таким антуражем может стать не только предмет, но и какой-то термин или даже целые фразы, связанные с профессиональной деятельностью. Лейтмотивом проходят в речи фельдшера в «Хирургии» (1884) слова, которые меняются в зависимости от ситуации. В начале: «Хирургия - пустяки...» (Ч, 3, 41), после неудачной попытки вытянуть зуб: «Дело-то ведь... хирургия... Сразу нельзя...» (Ч, 3, 42); во время второй попытки вырвать зуб, окончившейся тем, что фельдшер сломал зуб: «Хирургия, брат, не шутка... Это не на клиросе читать...» (Ч, 3, 42). Курятин употребляет в разговорной речи специальные термины, рассуждает, как легко вырвать зуб (причем эти сугубо стоматологические рассуждения понятны только ему самому; у пациента непонятные слова должны вызывать благоговение) «Зубы разные бывают. Один рвешь щипцами, другой козьей ножкой, третий ключом... Кому как» (Ч, 3, 41); «Сейчас мы его... тово... Раз плюнуть... Десну подрезать только... тракцию сделать по вертикальной оси... и все... (подрезывает десну) и все...» (Ч, 3, 41); «Этот легко рвать, а бывает так, что одни только корешки... Этот - раз плюнуть... <…> Главное, чтоб поглубже взять (тянет)... чтоб коронка не сломалась...» (Ч, 3, 42).. Помимо этого герой рекламирует себя и косвенно свои умения тем, что рассказывает об авторитетном лице, лечившемся у него, ставит поведение последнего в пример нетерпеливому пациенту, дьячку «Намедни тоже, вот как и вы, приезжает в больницу помещик Александр Иваныч Египетский... Тоже с зубом» (Ч, 3, 41); «Господин Египетский. Александр Иваныч, в Петербурге лет семь жил... образованность... один костюм рублей сто стоит... да и то не ругался» (Ч, 3, 43).. При неудаче фельдшер старается «сохранить лицо»: держится с важным видом, чтобы казаться сведущим (как Осип Францыч из рассказа «Общее образование» или фельдшеры из сценки «Сельские эскулапы»), старается «научно» объяснить свою неудачу (однако тем самым еще ярче демонстрирует свою некомпетентность). Рассказ «Хирургия» по своей структуре сложнее, чем рассмотренные ранее рассказы «зубоврачебной» тематики «Ах, зубы!» и «Лошадиная фамилия»: в нем «опрокинуты две ролевые установки: медицинская и церковная. Фельдшер должен продемонстрировать знания и умения медика, а дьячок - терпение, способность сносить боль и обиду <…> антропологическое (сильная боль) заставляет забыть социальное (правила поведения)» Степанов А. Д. Указ. соч. С. 229.. Таким образом герои, неспособные соответствовать профессионально-общественным ролевым требованиям, предстают как самозванцы, хотя сам рассказ «не исключает (но и не подтверждает) того, что за пределами комического мира есть “настоящий” с истинными наукой и верой» Там же.. Помимо неспособности героев соответствовать своим общественно-профессиональным ролям, здесь показывается неумение персонажей разделять официальные и личные отношения. В начале рассказа дьячок кладет на стол фельдшера в качестве подарка просфору, а в конце, поссорившись с Курятиным и не получив от него помощи, забирает ее обратно себе. Распределение в обращении персонажей «ты» и «вы» резко меняется: в начале они стараются соблюсти этикетные правила и оставаться в рамках поведенческой ситуации врачебного приема, и потому обращаются друг к другу уважительно на «вы» (однако даже в завязке во время обмена любезностями персонажи нарушают правила вежливости: фельдшер называет пост предрассудком.). Как только фельдшер ломает дьячку зуб, оба переходят на «ты» и начинают браниться. Ругаясь, фельдшер не только отвечает на оскорбления дьячка, но и пытается выставить пациента виновником своей неудачи, что показывает безответственность героя.

Помимо юмористического сюжета как такового, в рассказе сочетаются как традиционные, наработанные приемы создания комического (говорящие фамилии: Курятин, Вонмигласов; в речи священнослужителя много неуместных в данной ситуации старославянизмов; присутствуют комические портретные детали Внимание читателя фиксируется на комической детали портрета с помощью развернутого сравнения: «...на носу бородавка, похожая издали на большую муху» (Ч, 3, 40).; нечто, что противоречит профессии героя Например, фельдшер видит, что дьячок употребляет табак: «...хмурится, глядит в рот и среди пожелтевших от времени и табаку зубов…» (Ч, 3, 41). Любопытно, что курящий священник, любящий поговорить о болезнях (то есть опять же ведущий себя неподобающе своей профессии), появляется в рассказе Вересаева «Дедушка».), так и новые приемы. Например, объяснение сложившейся ситуации дается в завязке (как и в «Сельских эскулапах» «За отсутствием доктора, уехавшего жениться, больных принимает фельдшер Курятин» (Ч, 3, 40); Похожая несерьезная причина отсутствия доктора в больнице: «За отсутствием доктора, уехавшего с становым на охоту, больных принимают фельдшера: Кузьма Егоров и Глеб Глебыч» (Ч, 1, 196).), позволяющей читателю спрогнозировать дальнейшее развитие действия: в данном случае то, что кроме фельдшера оказывать медицинскую помощь некому. Контраст приятных внешних черт героя и неприятных предметов («На лице выражение чувства долга и приятности. Между указательным и средним пальцами левой руки - сигара, распространяющая зловоние» Стоит заметить, что из чеховских персонажей курит сигару еще лакей Яша из пьесы «Вишневый сад». В обоих случаях сигара используется героями для того, чтобы создать иллюзию статуса, которого у них нет. - Ч, 3, 40). Одно заменяется другим: «Секунду дьячок ищет глазами икону и, не найдя таковой, крестится на бутыль с карболовым раствором» (Ч, 3, 40). А. Д. Степанов констатирует: «Здесь уравниваются... полуобразованность с претензиями на высокие профессиональные знания и манеры высшего класса и... чисто обрядовая религиозность, не идущая дальше привычки» Степанов А. Д. Указ. соч. С. 229.. (Заметим, что в рассказе Булгакова «Стальное горло» появляется старуха, крестящаяся на дверной косяк, а во «Тьме египетской» баба кланяется акушерскому креслу. Это демонстрирует обрядовую религиозность, превратившуюся в автоматизм действий героя Еще более изощренный автоматизм действий героев появляется в булгаковском фельетоне «Целитель»: персонаж злится из-за того, что старуха крестится на бутыль карболки, и эта грубость тоже оказывается «автоматическим» действием.).

Говоря о действиях персонажей (кроме заведомо комических, вроде описания поведения дьячка, корчащегося от боли), обратим внимание на появляющиеся в прямой речи пояснения в скобках, которые напоминают ремарки в драматическом тексте. Помещенные в текст рассказа, они начинают выполнять новые функции: вносят некий элемент театральности и тем самым отдаляют читателя от фиктивной реальности, определяют восприятие ее как подчеркнуто условной. Пометки в скобках появляются тогда, когда фельдшер начинает удалять зуб, и исчезают из текста после того, как зуб оказывается сломан. Если попытаться определить закономерность появления этих ремарок, то можно заметить, что слова в скобках указывают на того персонажа, чья активность в данный момент привлекает к себе внимание рассказчика и читателя. Такие примечания указывают на условность, фиктивность происходящего, отдаляют читателя от напряженного действия и напоминает ему о том, что перед ним текст. Из-за этого «снимается» неэстетичность операции, она становится условной, но не теряет своей наглядности Например, «накладывает щипцы» (Ч, 3, 42), «делает тракцию» (Ч, 3, 42), «тянет» (Ч, 3, 42), «слышен хрустящий звук» (Ч, 3, 43). Из-за непонятности читателю зубоврачебных терминов эти пометки не могут восприниматься им легко и иметь ясную визуализацию в воображении.. Возникает иллюзия, что рассказчик является не своеобразным «гидом», показывающим читателю мир, а конферансье, который представил зрителю артиста, а затем исчез, как только артист начал игру. Роль этих ремарок важна и потому, что если трактовать действия персонажей как театральную условность, то такой же условностью будут и социальные роли.

Что еще может стать для героев декорацией? Даже поведение может стать антуражем. Так, излишне важно ведут себя работники аптек («В аптеке», «Неосторожность»), которые злятся, когда слышат нечеткую просьбу покупателя (как в рассказе «Индейский петух»), причем раздраженное поведение провизора фиксируется рассказчиком и сознанием героя. Если у персонажей-аптекарей есть возможность что-то посоветовать Например, когда провизора в рассказе «Индейский петух» просят посоветовать какое-нибудь средство, рассказчик иронично замечает: «Фармацевты вообще любят, когда к ним обращаются за медицинскими советами» (Ч, 4, 172)., они не упустят такого случая: даже не ознакомившись с симптомами и не выяснив, кто болен, провизор немедленно углубляется в чтение фармакопеи для поиска подходящего средства, создавая комическую ситуацию. В случае невозможности оказать помощь (как в «Неосторожности»), он обращается к справочнику лекарственных средств, чтобы аргументировать свой отказ.

В иных случаях, чтобы повысить свой статус, герои используют предмет, который одновременно выполнит несколько задач: привлечет новых больных, покажет состоятельность и солидность владельца, а также поможет в излечении пациентов. Такая вещь, ставшая своеобразным фетишем, утрачивает утилитарную функцию и становится бесполезна.

При наличии вещей, возведенных в культ, и антуража, герой «Общего образования» демонстрирует уверенность, так как уже заведомо считает себя успешным, богатым и сведущим специалистом Герой «Общего образования» Осип Францыч говорит о себе: «Рву я быстро, без запинки» (Ч, 4, 152)., которому не надо беспокоиться о своих умениях и знаниях. Более того, ему даже разрешается пренебрегать этикой и гуманным отношением к пациенту Осип Францыч утверждает, что если сломается зуб, то это не вина зубного техника. Это перекликается с обвинениями фельдшером дьячка («Хирургия»)..

Чувствуя, что залог успешной карьеры не в умении и знании, собеседник немца в рассказе «Общее образование» спрашивает его о секрете везения: «Совсем не повезло! Собака его знает, отчего это так! Или оттого, что нынче зубных врачей больше, чем зубов... или у меня таланта настоящего нет, чума его знает! Трудно фортуну понять» (Ч, 4, 150).

Нередко бывает так, что один герой считает какой-то предмет имеющим силу. Другой же считает его антуражем, но знает о вере первого субъекта в этот предмет, что позволяет ему извлечь выгоду благодаря обману. В ситуации лечения таким предметом, выступающим для одних как панацея, а для других как антураж, будет формально прописанное лекарство или формальное оказание помощи. Зная крестьянское предпочтение лекарств более радикальным мерам лечения Хотя вера крестьян в силу «капелек» сочетается с обыкновенным страхом оперироваться. Подобное мы можем видеть в «Беглеце» Чехова, в рассказах Булгакова «Стальное горло» и «Пропавший глаз», в повести Вересаева «Без дороги»., фельдшера из «Сельских эскулапов», будучи к тому же некомпетентными, прописывают больным лекарство формально, не принимая во внимание болезнь (и, следовательно, специфику лечения). Так мы видим «целый ряд просьб, каждая из которых получает чисто формальное удовлетворение: растираться нашатырным спиртом при катаре желудка и т. п.» Степанов А. Д. Указ. соч. С. 195.. Здесь виден переход к формализации процесса лечения: факт лечения превращается в видимость оказания помощи. Осознанная ложь прячется не только в неверных методах лечения. Иногда персонажи-врачи заведомо придумывают лже-панацею ради обогащения Осип Францыч советует «изобрести» зубной порошок, заказав коробочки со штемпелем, и, насыпав в них всего, что угодно, продавать, предупреждая покупателей «остерегаться подделок». По такому же принципу, из «чего-нибудь, чтоб пахло да щипало», создается и эликсир. Важна и цена, которая не должна быть круглой. («Общее образование»). Кроме того, будучи не очень хорошо образованными и умными Это показывает характеристика героя повестователем: «Немец Осип Францыч кончил курс в уездном училище и глуп, как тетерев, но сытость, жир и собственные дома придают ему массу самоуверенности. Говорить авторитетно, философствовать и читать сентенции он считает своим неотъемлемым правом» (Ч, 4, 150)., герои стараются создать иллюзию надежности и профессиональности с помощью вереницы масок и предметов-декораций: важного поведения Ср.: «…без апломба нельзя. Ученый человек должен держать себя по-ученому. Публика ведь не понимает, что мы с тобой в университете не были. Для нее все доктора. И Боткин доктор, и я доктор, и ты доктор. А потому и держи себя как доктор» (Ч, 4, 153)., собственной внешности, обстановки своего кабинета, брошюр Причем если сам герой не может сочинить, он не гнушается заказать сочинение брошюры студенту., предметов гигиены со своим штемпелем и т.д. Это сближает поведение зубных техников с манерой аптекаря («В аптеке», «Индейский петух»), а внимание к обстановке кабинета с декорированием аптеки. Но (на первый взгляд ненужный) декор аптеки строго упорядочен благодаря регламентированным правилам и традициям, согласно которым аптека должна быть украшена мрамором и лепниной, зеркальными шкафами и штангласами для медикаментов, «аптечными шарами», - всем, что создает из нее упорядоченный «мир в миниатюре» См.: Борисова И. Весь мир - аптека (наброски к реконструкции «аптечного текста» русской литературы) // Русская литература и медицина: тело, предписания, социальная практика. С. 282-289.. Немец из «Общего образования» превращает любой предмет в рекламу Герой считает, что реклама - самое главное (помимо вывески, которая должна быть обязательно больших размеров) и дает множество советов оформления рекламы, способов привлечения клиентов, подробно говорит о том, где нужно размещать рекламу и объявления., яркий аттракцион и указание на благополучие, богатство, связанные с обширной практикой «Главнее всего... - приличная обстановка <…> Публика только но обстановке и судит. <…> заведи... бархатную мебель да понатыкай везде электрических звонков, так тогда ты и опытный, и практика у тебя большая. <…> В кредит... хоть на сто тысяч, особливо ежели подпишешься под счетом: “Доктор такой-то”. И одеваться нужно прилично» (Ч, 4, 151).. Все это подчинено цели привлечь клиентов. Способы лечения врачей не интересуют, для них важно получение прибыли. Диалог зубных техников уже в начале построен по модели анекдота, когда собеседники - выразители диаметрально противоположных мнений - являются людьми разного достатка (богатый и бедный) и принадлежат к разным национальностям (немец и русский).

Продолжая осмыслять проблему «антуража», обратимся к врачебным спорам и взаимным обвинениям. Удивительно, но в ситуации острого конфликта, обвинения, близкого к оскорблению, герой упрекает окружающих в некомпетентности и неумении, но не в том, что те используют в своей врачебной деятельности разнообразный антураж. В «Интригах» претензии Шелестова связаны с непрофессионализмом коллег Ср.: «…его, Шелестова, всегда поражает в товарищах низкий уровень знаний. В городе врачей тридцать два, и большинство из них знает меньше, чем любой студент первого курса» (Ч, 6, 361). и развращенностью их нравов. Сам он хочет украсить речь не только двумя выражениями на латыни, но и целыми пассажами на французском и немецком, тем самым неосознанно превращая врачебную привычку употреблять латинские выражения в нечто абсурдное, заведомо затрудняющее коммуникацию «Доктора, когда хотят казаться умными и красноречивыми, употребляют два латинские выражения: nomina sunt odiosa и ultima ratio. Шелестов будет говорить не только по латыни, но и по-французски и по-немецки - как угодно!» (Ч, 6, 362). (как в диалоге аптекаря с провизором в рассказе «В аптеке»), но повышающее, по мнению героя, его собственный статус. В мечтах он хочет организовать идеальные земские лечебницы с табличками и свежевыкрашенными стенами, вышвырнуть оттуда всех «интриганов». Но главным герой считает не это, а то, что у него появится новый статус. Таким образом, герой «Интриг» склонен к повышению собственной значимости в глазах окружающих с помощью вещественных доказательств статуса (те же пресловутые визитные карточки).

Перейдем теперь к тому, как взаимодействуют темы мифологизации болезни и процесса лечения с темой превращения предметов быта и лекарств в своеобразные могущественные предметы.

В рассказе «Симулянты» развертываютcя три темы: симуляции заболевания (с ее мифологизацией), мифологизация гомеопатии Во времена Чехова к гомеопатии было двоякое отношение: некоторые считали ее панацеей, иные считали ее лжецелительством. Однако все чаще и чаще этот способ лечения болезней, заключающийся в применении малых доз тех веществ, которые в больших дозах вызывают у здорового человека признаки данной болезни, считали шарлатанством (Подробнее см.: Покровский В. И. Гомеопатия // Малая медицинская энциклопедия: В 6 т. М., 1991. Т. 1. С. 549-550). Примечательно, что спор о признании гомеопатии методом лечения почти всегода отражался в публицистике и искусстве XIX с большой иронией (яркий пример - картина Александра Бейдемана «Гомеопатия, взирающая на ужасы Аллопатии» (1857)). и тема нищеты как «болезни» Как жалуется генеральше Замухришин: «Хоть еще сто лет жить. Одна только беда - недостатки наши. И здоров, а для чего здоровье, если жить не на что? Нужда одолела пуще болезни...» (Ч, 4, 42).. Открыто выражающаяся ирония рассказчика по отношению к гомеопатии в изобилии представлена в начале текста с помощью лексических средств «Марфа Петровна Печонкина, или, как ее зовут мужики, Печончиха, десять лет уже практикующая на поприще гомеопатии» (Ч, 4, 40)., повторов «Перед ней на столе гомеопатическая аптечка, лечебник и счета гомеопатической аптеки» (Там же)., описания интерьера, предметы которого должны вызывать благоговение «На стене в золотых рамках под стеклом висят письма какого-то петербургского гомеопата, по мнению Марфы Петровны, очень знаменитого и даже великого, и висит портрет отца Аристарха, которому генеральша обязана своим спасением: отречением от зловредной аллопатии и знанием истины» (Там же).. Повторы слова «гомеопатия» и производных от него фиксируют внимание читателя на деятельности героини и превращаются в комический прием. Повторы появляются и на предметном уровне. Говоря о повторах описания предметов интерьера, можно заметить, что в первый раз портрет отца Аристарха (духовного наставника и своеобразного учителя в житейских и научных делах героини) представлен нейтрально, но рассказчик сразу дает ироничную оценку того, что духовный отец сделал для героини. Появляясь второй раз, в конце текста, описание портрета с точки зрения генеральши, открывшей для себя истину и поменявшей отношение к результатам своей деятельности, дано с издевкой «…глядит на широкую, благодушную физиономию отца Аристарха, открывшего ей истину, и новая истина начинает сосать ее за душу» (Ч, 4, 44).. Пока она не понимала цели визитов псевдобольных и была уверена в силе гомеопатии, приходящие просители отлично знали, какое представление надо разыграть перед ней, чтобы добиться своего (после «прозрения» генеральша замечает наигранность их поведения) Она <…> замечает то, что прежде незаметным образом проскальзывало мимо ее ушей. Больные, все до единого, словно сговорившись, сначала славословят ее за чудесное исцеление, восхищаются ее медицинскою мудростью, бранят докторов-аллопатов, потом же, когда она становится красной от волнения, приступают к изложению своих нужд» (Там же).. Они апеллировали к лестному для нее «умению» врачевать «Если бы не вы, ангел наш, быть бы мне в могиле!» (Ч, 4, 41). тяжелые болезни (которые неизлечимы и которые, по мнению мнимобольного, смертельны) «Да ведь как болен! Вспомнить страшно! <…> Во всех частях и органах ревматизм стоял» (Там же). и гомеопатии «Изволили вы дать мне три крупинки. <…>А ведь помирать уже собрался, сыну в Москву написал, чтоб приехал!» (Там же)., после чего радостная генеральша готова сделать все, что угодно «Вы так меня порадовали, такое удовольствие мне доставили, что не вы, а я должна вас благодарить!» (Там же).. Видно отношение самой генеральши к предметам интерьера как к вещам, которые сами по себе способны излечить болезнь «Проводив своего пациента, генеральша минуту глазами, полными слез, глядит на отца Аристарха, потом ласкающим, благоговеющим взором обводит аптечку, лечебники, счета, кресло, в котором только что сидел спасенный ею от смерти человек, и взор ее падает на оброненную пациентом бумажку» (Ч, 4, 42)., пока она не обнаруживает обман и не разочаровывается в чудодейственной силе гомеопатии.

Итак, мифология болезни - важный аспект, формирующий отношение персонажа к болезни и его действия. Она появляется тогда, когда персонаж далек от медицины и всего с ней связанного (как гробовщик в «Скрипке Ротшильда» и старая княгиня в «Цветах запоздалых»). Из-за ошибочного или недостаточного знания допускают ошибки фельдшера в «Неприятности», «Сельских эскулапах», относящиеся к работе достаточно несерьезно, однако соблюдающие все формальности (фельдшер из «Неприятности», соблюдая правила, выходит на работу, однако пьяным). Культ какой-то вещи представляет собой частный случай и возникает у людей без медицинского образования и не занимающихся собственно серьезным лечением (как героиня «Симулянтов»).

Совершенно иную картину мы видим, когда речь заходит об обмане («Общее образование»). Во-первых, герои не стесняются признать свою заинтересованность в деньгах, для получения которых им нужны клиенты, падкие на статус. Другая ситуация возникает в «Хирургии», где фельдшер старается сохранить статус, который позволил бы ему утверждать то, что он хороший специалист (хотя от профессиональной репутации не зависит его заработок, в отличие от зубных техников «Общего образования»). Сохранение статуса ради только него самого акцентировано и в поведении аптекарей.

Мы видим, что внутри художественного текста существует текст мифологизированных представлений персонажей о болезни и стратегии действий, направленных на создание героями антуража, необходимого им для манипулирования ожиданиями и представлениями окружающих. Именно эта многогранная мифологизация медицины и болезней предопределяет как наивный самообман персонажей, так и ложь для других.

2. Художественный и публицистический взгляды на медицинскую этику и состояние медицины

Медицинская этика является частью общественной проблематики, которая была остра в конце XIX века. Но если такие общественные вопросы, как избирательные права женщин, эмансипация и многие другие непосредственно не касались вопросов человеческой жизни как существования индивида в этом мире, медицинская этика так или иначе сталкивалась с рядом новых вопросов и проблем, связанных с человеческой жизнью. Причем трудно разрешимый конфликт вопросов этики и цены человеческой жизни приводило подчас к неожиданным результатам и выводам.

Медицинская этика как общественная проблема была осознана в России во второй половине XIX века и встала в один ряд с социальными вопросами, которые постоянно обсуждала публицистика и художественная литература Этот вопрос был популярен и в 20-е годы XX века. См.: Kelly A. M. Toward Another Shore. Russian Thinkers Between Necessity and Chance. New Haven, London, 1998.. Более того, эта проблема оказалась в определенной мере универсальной и сохраняла свое значение в сильно изменившихся социальных условиях начала XX века и далее в советский период, поскольку от ее решения зависело поведение врача в той или иной ситуации (поступать ли по долгу совести или по клятве Гиппократа?) и, следовательно, зависела сама человеческая жизнь.

До Чехова и Вересаева вопросы устройства земств и улучшения качества медицины носили в художественной литературе иронический характер. В «Смехе и горе» (1871) Лескова герой пытается поговорить с доктором об устройстве врачебной части в селениях, но оказывается, что ни герой, ни врач не знают, как организовать медицинские пункты. Доктор точно знает только две вещи: что народ умирает от холода, голода и глупости и что путем экономии средств можно уменьшить на двадцать пять процентов число заболеваний и на пятьдесят процентов смертность. Однако эти расчеты героя ничем не отличаются от невыполнимых проектов порицаемых им бездеятельных земских работников. Об отношении доктора к пациентам читателю известно лишь то, что врач груб со всеми и неохотно принимается за лечение.

Если поднимался вопрос о больничном развале, то в литературе середины XIX в. это были просто описания «ужасов»: в рассказе «Сцены в больнице» (1863) Слепцов концентрирует эти «ужасы»: врачебную грубость, произвол медицинских работников, безразличие персонала к нарушению порядка пациентами и даже цинизм по отношению к умирающим. Композиционно сначала идут комичные эпизоды приема пациентов, типичное поведение и темы бесед «Некоторые прохаживались по коридору, придерживая больное место, и уныло посматривали на других. В разных местах шли тихие разговоры о болезнях или рассуждения о домашних делах» (Слепцов В. А. Трудное время. М., 1987. С. 34). больных в очереди (в первой части), во второй - случаи мелких неприятностей (наказание генералом работников больницы и пациента), а в последней третьей, части - вопиющие случаи: агрессия и самоуправство курящих и играющих в шашки пациентов, попустительство сиделки, которая даже отправляется в кабак за выпивкой для своих подопечных; циничное и грубое отношение сиделок к умирающей. Рассказчик слепцовского произведения не дает оценок происходящему, его немногочисленные слова выполняют роль своеобразных пометок, кратко обозначающих действия персонажей, обстановку. Пояснений к репликам героев почти нет.

В метажанровых «Записках врача» Вересаева Стиль Вересаева в метажанровых «Записках…», с помощью рассказчика соединяющих и публицистическую запись, и художественное описание, Г. А. Бровман характеризовал как «публицистику с художественными иллюстрациями» (Бровман Г. А. В. В. Вересаев. М., 1959. С. 93). описания больничного развала публицистичны: недостатки подвергаются не просто резкой оценке и критике, но и тщательному анализу, который бы помог найти способ если не ликвидировать их, то хотя бы уменьшить.

У Чехова замечания по поводу условий, в которых содержатся больные и работают врачи, функционируют по-разному. В «Палате № 6» О важности не только философского, но и общественного вопроса в «Палате № 6» см.: Грачева А. И. От «Палаты № 6» к «Палате неизлечимых» (А. Чехов и М. Арцыбашев) // Диалоги Януса: Беллетристика и классика в русской литературе начала XX в.: Портреты. Этюды. Разыскания. СПб., 2011. С. 188-197. описание больничного флигеля как тюрьмы, условия содержания душевнобольных апеллирует и к сугубо врачебной, и к общечеловеческой этике Иной взгляд на убогость медицинских учреждений дается в рассказе «Суд», где из-за отсутствия медицинского пункта помощь больным оказывается в избе одного из крестьян. В этом случае актуален вопрос врачебно-социальный: бедность земства.. Но этика - не все, что интересует Чехова в повести. Для псевдостоика Рагина Мы можем говорить о псевдостоицизме Рагина потому, что, во-первых, герой не выдерживает, когда сам попадает в палату, во-вторых, не может отказать себе в удовольствии поговорить с умным человеком, выпить каждый день водки и заесть моченым яблоком; не будем забывать, что Андрей Ефимыч ценит и физический комфорт. Другой псевдостоик - каторжный Толковый из рассказа «В ссылке», - неравнодушен к материальным вещам (алкоголю), любит критиковать других людей, навязывая им свою точку зрения, радоваться чужому горю, бравировать на словах своим стоицизмом. Хотя моральной деградации героев в обоих произведениях нет, их философия превращает безучастие персонажей в чудовищное, исключительно негативное явление., в руках которого «оказывается... не только собственная жизнь, но и судьбы других людей» Сухих И. Н. Агенты и пациенты доктора Чехова // Звезда. СПб., 2004. № 7. C. 147., больничный развал (заметим, что герой запускает не только больницу, но и не заботится, подобно пожилому доктору Щуру, о собственном внешнем виде) оказывается и еще одним аргументом в защиту его философии, и проверкой взглядов самого Андрея Ефимыча, попавшего в палату. А. И. Роскин утверждал, что

…когда мы говорим о “Палате №6” как о произведении, изображающем не непорядки в больничных заведениях, а большие, исторического значения непорядки в придавленной самодержавием стране, мы нисколько не дописываем Чехова, а только отмечаем то, что он сам сказал в своей повести - и притом с той отчетливостью, с которой можно было сказать русскому писателю в дореволюционную эпоху Роскин А. И. Заметки о реализме Чехова // Чехов: pro et contra. Т. 2. СПб., 2010. С. 455..

Но в описании непорядков больничного флигеля на первый план выступают не только подмеченные В. М. Марковичем атмосфера физического гниения и тления (которая, заметим, царит как в запахах, так и в грязных цветах на протяжении всей повести), которые добавляют «к признакам периферийности признаки мертвенности» Маркович В. М. «Архаические» конструкции в «Палате № 6» А. П. Чехова // Маркович В. М. Избранные работы. СПб., 2008. С. 315.. На наш взгляд, к замечанию В. М. Марковича стоит прибавить то, что подобный отбор деталей в произведении создают семантику распада. Распад материального, но разрушение духовного (крах философии Рагина). Философствующий герой не становится морально лучше и выше, а слова из трактата Гиппократа «О благоприличном поведении» о том, что философствующий врач подобен богу, оказываются в контексте чеховской повести пародийны. Сама по себе рагинская философия, основанная на пассивности Важно, что если в философии Марка Аврелия много говорится об усилии воли человека, которая формирует и меняет взгляд этого человека (например, на страдания), то Рагин показан как безвольный герой, и его безволие - не сознательное волевое усилие над собой не делать что-либо, а прекращение деятельности из-за ощущения собственной слабости и беспомощности. и созерцательности, противоречит тому, как должен вести себя врач, заставляет страдать не только окружающих, но и приводит «к погибели самого философа» Голосов В. Незыблемые основы // Господа критики и господин Чехов: Антология. С. 192.. Это заметил Н. Я. Берковский, писавший:

…сперва перед нами больной… и врач его, а кончается… койками в той же палате, врача тоже превратили в больного. Все идет к безразличию, взаимопогашению; где были больной и врачеватель, там сейчас больной и еще другой больной, там болезнь превращается в эпидемию - местную, всероссийскую Берковский Н. Я. О русской литературе. Л., 1985. С. 230..

М. Меньшиков в статье «Без воли и совести» писал, что Андрей Ефимыч представляет в нравственном смысле одну из последних стадий вырождения обломовского типа, уже лишенного угрызений совести. Герой «просто не хочет помочь несчастным <...> Это болезнь не воли, а <...> болезнь совести» Антон Чехов и его критик Михаил Меньшиков. Переписка. Дневники. Воспоминания. Статьи. М., 2005. С. 240.. Рагин предстает носителем расхожего и упрощенного понимания толстовского принципа «непротивления злу насилием», далекого от настоящей сложной концепции Толстого, которая «имеет другой, глубокий смысл - нравственную борьбу со злом». Андрей-Ефимычи «только мнимые непротивленцы злу. На самом деле это пособники».

В «Неприятности» критикуется устройство земской больницы, причем выхода из ситуации, когда существует равнодушие вышестоящих чинов, не находится Иначе в «Палате № 6»: равнодушие начальства и нежелание спорить с ним подчиненных превращается в порочный круг: «...отсутствие антисептики и кровососные банки возмущают его < Хоботова>, но новых порядок он не вводит, боясь оскорбить этим Андрея Ефимича» (Ч, 8, 93). Хоботов для своего бездействия находит более сложное оправдание: как Рагин он не хочет оскорбить кого-либо, и в то же время как Червяков из «Смерти чиновника» не смеет перечить начальству.. Помимо этого, как и в «Сельских эскулапах», «Хирургии», «Суде» рисуется образ некомпетентного фельдшера. Но если в «Хирургии» и «Неприятности» фельдшера просто необразованны, то в «Сельских эскулапах» они сознательно прописывают не то, что нужно. В рассказе «Суд» фельдшер чуть не вскрыл мертвецки пьяного плотника; из-за его лечения умерла крестьянка. Уважения к нему нет: характеристика жандарма, данная ему, весьма выразительна: «Вам не людей лечить, а, извините, собак» (Ч, 1, 97), причем у фельдшера она не вызывает никаких реакций: ни стыда, ни возмущения.

Медицинская этика как сложный комплекс вопросов взаимоотношений врачей с пациентами, друг с другом стала частым предметом споров литературных персонажей и даже основой сюжета многих произведений конца XIX в.

Начиная разговор о медицинской этике в художественной литературе, мы сначала рассмотрим ситуацию в рассказе «Интриги», которая с первого взгляда может показаться медицинской, затем коснемся тех произведений, где есть настоящая связь медицинской этики с сюжетом.

Споры о медицинской этике могут выходить за профессиональные рамки и становиться обсуждением общего морального облика индивида (как в рассказе «Интриги»), этика теряет свою медицинскую специфику, спор перестает быть спором коллег и превращается в перебранку с обвинениями, затеянную персонажем для того, чтобы «выводить всех на чистую воду» (Ч, 6, 362). Коммуникативная агрессия заявлена тем, что герой считает собравшихся на заседании врагами-интриганами и мечтает, что «он сделает то, что к январю в Обществе не останется ни одного интригана» (Ч, 6, 363). Ситуация проигрывается в мыслях героя, моделируется им по своему усмотрению, в выгодном для себя виде, и в этой свободе воображения открывается подлинное лицо Шелестова, который действует в собственных мыслях раскованно, не меняет поведения из-за складывающихся помимо его воли обстоятельств. Себя Шелестов представляет неотразимым и непогрешимым, но пострадавшим из-за «сплошной, демонической интриги» (Ч, 6, 363) общества, которое «построено исключительно на интригах. Интриги, интриги и интриги!» (Ч, 6, 362). Других он представляет набором пороков. Обвинения в адрес других лиц носят как профессиональный, так и личностно-бытовой характер Шелестов считает, что большинство врачей в городе знает меньше, чем студент.. Для усиления отвратительности облика врага Шелестов добавляет к вышесказанным обвинениям указания на политическое вероломство и измену «Кстати о докторе Знобиш... Кто пользуется репутацией врача, у которого лечиться дамам не совсем безопасно? Знобиш... Кто женился на купеческой дочери из-за приданого? Знобиш! Что же касается нашего всеми уважаемого председателя, то он занимается втайне гомеопатией и получает деньги от пруссаков за шпионство. Прусский шпион - это уж ultima ratio!» (Ч, 6, 362).. До параноидального абсурда, сформулированного словами «Все сговорилось и все интригует» (Ч, 6, 364) доводится ситуация в конце рассказа: «Глядит Шелестов на это свое лицо, злится, и ему начинает казаться, что и оно интригует против него. Идет он в переднюю, одевается, и кажется ему, что интригуют и шуба, и калоши, и шапка <…> Дает он двугривенный, а интриганы-извозчики просят четвертак» (Ч, 6, 364). Все это похоже на то, что «аффективное обличение чужих пороков... приобретает характер исповеди... человек раскрывает свою подноготную в невротической критике окружающих» Большев А. О. Наука ненависти // Нева. 2012. № 4. С. 164., а на «демонизированный образ “врага” переносятся собственные мучающие индивида пороки» Там же. С. 165.. В данном случае порок очевиден - интриганство самого Шелестова. Становится ясно, что подобный сюжет мог быть не только в рассказе о врачах.

В отличие от Вересаева, Чехов отказывается от узкоспециальных вопросов и стремится найти этическую универсалию См.: Катаев В. Б. Проза Чехова: проблемы интерпретации. М., 1979. С. 192-196.. Конфликт произведения, основанный на вопросах спасения человеческой жизни, понимания личной трагедии, исполнения общественного долга, при внесении в него медицинской тематики, становится более острым, трагичным и бескомпромиссным. Чтобы понять различие между узкоспециальными и общими вопросами, обратимся к «Запискам врача» Вересаева, где данный вопрос открыто заявлен и решается на конкретных примерах. Затем мы скажем несколько слов по поводу цикла Булгакова «Записки юного врача» О знакомстве Вересаева и Булгакова и преемственности см.: Виленский Ю. Г. Доктор Булгаков. Киев, 1991., которые связаны с вересаевским произведением. Поняв, что представляет собой узкоспециальный взгляд на этику, ограниченный рамками профессии, мы перейдем к анализу чеховских произведений.

О состоянии современной медицины размышляет герой-рассказчик Вересаева, однако устройство земских больниц и многого другого не интересует его напрямую. Проблемы научного прогресса, апробации новых методов в «Записках врача» не существуют сами по себе, а постоянно рассматриваются через призму этики. Например, рассказчик признает то, что сифилидология совершила огромный рывок в методах лечения, однако он не может спокойно отнестись к тому, что данные были получены с помощью опытов на людях. Таким образом, мы не можем рассматривать «Записки врача» без внимания к этическому компоненту. По любопытному замечанию К. Траунмюллер, рассмотревшую отзывы на произведение Вересаева в «Мире божьем» и ссылающуюся на труд Л. З. Моховца «“Записки врача”. Вересаева в свете профессиональной критики», повесть была отрицательно воспринята медиками России и Европы, в то время как литераторами - положительно Traunmьller K. H. M. Auf die Spuren von Hippokrates - das Arztbild in den Werken von A. P. Иechov und V. V. Veresaev. - По следам Гиппократа - образ героя-врача в произведениях А. П. Чехова и В. В. Вересаева. Wien, 2010. S. 84., что может служить аргументом за то, что медицинская тематика начала осмысляться литературой конца XIX в. как источник ситуаций, всегда связанных с состраданием, помощью.

В «Записках врача» Вересаев анализирует широкий спектр этических вопросов: этика врача, взаимодействий врача с пациентом, профессиональных отношений между врачами, этика медицины и научного прогресса. Исходя из гуманистической идеи, что жизнь человека - самое главное, герой-рассказчик рассматривает четыре вопроса: профессиональная этика врача, этика при взаимодействиях с больными, вопрос о допустимости сострадания пациенту и вопрос о гуманных опытах на животных. Стоит заметить, что у Вересаева уравнены медицина и социум, медицина и политика. Иная ситуация рисуется в «Молохе» Куприна, где доктор Гольдберг не замечает губительности заводских порядков, пока Бобров не сообщает ему о непосильности норм рабочего дня, вреде условий труда для здоровья и жизни рабочих. В этом случае медицина становится последней инстанцией, дающей несомненную и неоспоримую истину. В «Яме» Куприн затрагивает околомедицинские темы для того, чтобы продемонстрировать социальную несправедливость Эпизод приема у врача превращается в горячее обличение рассказчиком доктора как одного из виновников того, что существует проституция (К, 6, 309)., эксплуатацию социумом психически больных женщин Как в случае психической болезни Паши, которая «не по нужде и не соблазном или обманом попала в публичный дом, а поступила в него сама, добровольно, следуя своему ужасному ненасытному инстинкту» (К, 6, 219). или потакание нездоровым влечениям некоторых мужчин. Остановимся подробнее на том, что рассказчик выводит персонажа-врача и осуждает его сугубо профессиональный, лишенный морали взгляд. Доктор Клименко характеризуется рассказчиком как человек «ко всему равнодушный» (К, 6, 310). Это равнодушие понимается не как профессиональная привычка, а хладнокровность героя, отношение к которой у рассказчика резко негативное Примечательно, что в «Палате № 6» рагинское равнодушие - отрицательная черта, а о профессиональной привычке к чужому страданию говорится как о неизбежном явлении, приносящему неудобства всем. «...судьи, полицейские, врачи, с течением времени, в силу привычки, закаляются до такой степени, что хотели бы, да не могут относиться к своим клиентам иначе как формально... они ничем не отличаются от мужика, который на задворках режет баранов и телят и не замечает крови» (Ч, 8, 78) - из-за того, что рассказчик говорит не от себя, а передает мысли Громова, читатель может воспринимать эти слова как справедливые, но не лишенные преувеличений и желания делить на черное и белое, свойственных Ивану Дмитриевичу.: «…за свою практику городского врача… насмотрелся таких вещей, что уже совсем одеревенел и окаменел к человеческим страданиям, ранам и смерти» (К, 6, 311). Персонаж производит осмотры механически, не задумываясь об этическом аспекте своей деятельности, о собственном фактическом отказе помогать людям, спасать их (причем не от болезни, а от социального зла, которым является проституция). Рассказчик обращается к обличающей риторике, считает медицинский взгляд, лишенный этики и морали, чудовищным:

Думал ли он когда-нибудь, что перед ним живые люди или о том, что он является последним и самым главным звеном той страшной цепи, которая называется узаконенной проституцией?.. Нет! Если и испытывал, то <…> только в <…> начале <…> карьеры. Теперь перед ним были только голые животы, голые спины и открытые рты <…> Главное <…> как можно скорее окончить осмотр в одном заведении, чтобы перейти в другое, третье, десятое, двадцатое (К, 6, 314).

Речь о болезнях (прежде всего о сифилисе и других венерических болезнях) может развертываться как в диалогах персонажей непосредственно (разговор Коли Гладышева и Женьки о сифилисе), так и в сообщениях, выражающих в общем виде определенные бытовые реалии и неизбежные проблемы целой части общества (песня о буднях проституток «Понедельник наступает, мне на выписку идти…»). В приведенных случаях вся эта риторика подчинена одной цели - критике сложившейся в обществе проблемы.

Но если Куприн видит верное решение социальных вопросов в немедленной ликвидации проституции или бесчеловечных заводских порядков, то у Вересаева подход к решению проблем медицины более осторожный. Из-за двойственности и противоречий, возникающих при попытке найти ответ на любой из вопросов, рассказчик «Записок врача» не отваживается настаивать на своих предпочтениях и заявлять о единственной правильности последних. Но несмотря на это, вересаевский герой видит универсальный способ решения многих проблем в сфере медицинской этики. Приемлемый выход из ситуации - не борьба кучки людей против всех, а осознание себя частью целого: всех врачей, общества, человечества. И этот пафос поднимает «Записки врача» из уровня публицистики, критики и анализа неустройства медицины в сферу высокой врачебной этики, которую рассказчик хочет видеть гуманнее, относящуюся внимательнее и щепетильнее к жизни и судьбе индивида.

Булгаков в «Записках юного врача» не следует за Вересаевым: его герой-рассказчик говорит о деятельности врачей как о бескорыстном подвиге, а не о борьбе людей против болезней. Несмотря на тяжелые условия, благодаря счастливому случаю и опытности помощников (фельдшера, акушерок) у булгаковского персонажа появляется небольшая возможность лечить тех, кому требуется помощь. Герой «Записок юного врача» замечает неудобства быта (наряду с приятными фактами: например того, что его предшественник Леопольд Леопольдович оставил больницу в хорошем состоянии), трудный путь, который требуется преодолеть ради пациента, но старается не делать из этих неудобств главной причины своих врачебных неудач, понимая, что эти (порой экстремальные) условия устранить невозможно.

При видимом различии подхода к вопросам профессиональной этики у булгаковского и вересаевского героев есть общее: когда они оказываются в затруднении перед вопросом, как бороться с болезнью, они обращаются к статистике. И в «Записках...» Булгакова, и в «Записках...» Вересаева статистика позволяет судить герою о масштабе заражения, основном способе передачи болезни, а также выяснить, почему люди начинают лечиться только на запущенной стадии очень трудно излечимой болезни Ср. в «Звездной сыпи»: «Больше всего было пометок именно о вторичном люэсе. Реже попадался третичный <…> а где же пометки о первичной язве? Что-то не видно <...> А вторичного сифилиса - бесконечные вереницы. <…> это значит, что здесь не имеют понятия о сифилисе и язва эта никого не пугает. Да-с. А потом она возьмет и заживет. <…> А разовьется вторичный и бурный при этом - сифилис. Когда глотка болит <…> то поедет в больницу» (Б, 3, 350)..

У Булгакова в «Записках...» врачебная этика нарушается героем неосознанно, из-за неопытности. В «Стальном горле» и «Полотенце с петухом» есть пара одинаковых ситуаций: герой-рассказчик желает смерти пациента и сожалеет по поводу начатой операции. Первая ситуация связана не с жестоким цинизмом рассказчика, а с тем, что неопытный герой, не знающий что делать, боится ответственности (и проведения операции в частности «Умирай. Умирай скорее, - подумал я, - умирай. А то что же я буду делать с тобой? <…> Неужели же не умрет?.. - отчаянно подумал я. - Неужели придется...» (Б, 3, 365); «...дело такое. Поздно. Девочка умирает. И ничто ей не поможет, кроме одного - операции. - И сам ужаснулся, зачем сказал, но не сказать не мог. “А если они согласятся?” - мелькнула у меня мысль» (Б, 3, 304).) и на первых порах ошибочно считает, что если пациент умрет, то никакой ответственности он за это не понесет. Вторая ситуация связана с медицинским предписанием: пациент не должен умирать на операционном столе. Это предписание напрямую связано с ответственностью, принимаемой персонажем-врачом; гибель пациента показывает, что врач виноват в случившемся или своими действиями, или тем, что недооценил тяжесть состояния (и переоценил свои возможности) и не позволил пациенту умереть сразу.

Такова профессиональная этика. Теперь перейдем к Чехову и рассмотрим следующие произведения: «Враги», «Попрыгунья», «Зеркало», «Горе» и «Скрипка Ротшильда».