Рассказ «Враги» не раскрывает строго медицинских вопросов, он «рисует экзистенциальную “пограничную ситуацию”, которая совмещается с конфликтом совсем иного рода - выяснением личных и социальных отношений» Степанов А. Д. Указ. соч. С. 167. Социальный вопрос, ставящийся в произведении, как раз состоит в том, как должен поступить врач: отказаться от выполнения своих прямых профессиональных обязанностей и тем самым повести себя как обычный человек, имеющий право на скорбь, или поступиться личными чувствами ради спасения чужой жизни, тем самым совершив насилие над собой, но поведя себя так, как диктует социально-профессиональная роль.

Этический вопрос чрезвычайно трудно разрешим, и это понимает герой рассказа, Кириллов, говорящий, что человеколюбие - палка о двух концах и просит «во имя того же человеколюбия <…> не увозить» (Ч, 6, 34-35) его, тем самым наглядно демонстрируя двойственность этого понятия.

Ситуация с доктором и тем, кто просит помощи для больного супруга, есть и в одном из эпизодов вставной истории в рассказе «Зеркало» (1885), но в нем мы наблюдаем ситуацию (разворачивающуюся не в реальности художественного мира, как во «Врагах», а во сне героини) не с точки зрения доктора, а с позиции просителя, пришедшего за помощью. Доктор не может ехать к больному из-за усталости и собственной болезни, равнодушен к просьбам героини. Как и Абогин, Нелли апеллирует к высшим проявлениям человечности, не только к гуманности, но и к подвигу Слова Абогина: «Ну, я прошу мужества, подвига! Во имя человеколюбия!» (Ч, 6, 34)., потом начинает грозить судом, и, в конце концов, добивается того, что доктор соглашается помочь. После реплики «Но вы обязаны ехать! И не можете вы не ехать! Это эгоизм! Человек для ближнего должен жертвовать жизнью, а вы... вы отказываетесь поехать!.. Я в суд на вас подам!» (Ч, 4, 273) представлена точка зрения героини, которая прощает себе такое поведение, руководствуясь «гуманизмом», который она трактует в свою пользу: «Нелли чувствует, что говорит обидную и незаслуженную ложь, но для спасения мужа она способна забыть и логику, и такт, и сострадание к людям...» (Ч, 4, 273). Однако доктор помочь не может из-за того, что сам оказывается в таком же состоянии полубреда, что и пациент.

Поначалу говоря о человеколюбии, позже о воле и чувстве сострадания, Абогин никак не может понять равнодушия доктора: «Сейчас, вы говорите, у вас умер сын, кому же, как не вам, понять мой ужас?» (Ч, 6, 35) - и эти слова подготавливают заключение рассказчика о том, что горе разъединяет людей.

Но что уравновешивает мнения героев в произведении? Загадка кроется в типе повествования в рассказе На это указывал А. П. Чудаков, выделяя сочетания разных способов изображения эмоций героев в рассказах «Мечты», «Враги», «Счастье» (См.: Чудаков А. П. Указ. соч. С. 47).. Во «Врагах» присутствует очень интересная особенность - чеховский рассказчик сочетает в себе как черты, характерные для раннего типа субъективного повествования 1883 года Подробнее о типах повествования см.: Там же. С. 10-87. (его слово авторитетно, ситуация подробно объясняется, часто в форме афоризма, рассказчик дает оценки и тем самым формирует читательское мнение о событиях рассказа, персонажах, однако не отдает предпочтения ни одной из сторон), так и объективного повествования 1885 годов (изображение только внешнего мира, догадки о душевном состоянии героя). Этика, вопросы профессионального долга становятся не важны для объективного рассказчика, которого прежде всего волнуют переживания персонажей и их поступки. Попытаемся рассмотреть эту черту подробнее. Внимание объективного рассказчика к изменениям состояний героев, их чувствам очень сильно, но реализуется только с помощи внешней точки зрения. Если точка зрения внешняя, то зачастую рассказчик склонен быть психологом, делать логические выводы из наблюдаемых им жестов, искать внешние раздражители. Интерес рассказчика к эмоциональным метаморфозам, происходящим с действующими лицами произведения, можно видеть в повторе портретов героев: в начале, при выходе из дома Кириллова, по приезде к Абогину. Суждение рассказчика о душевных состояниях героя основывается на внешних проявлениях Часты «вероятно», «по-видимому»., и потому в таких фрагментах повествования часто появляются обороты вроде «судя по», «вероятно», «по-видимому». Но такой рассказчик-психолог не просто фиксирует душевные состояния, он предлагает классификации и афористичные обобщения «Как все испуганные и ошеломленные, он говорил короткими, отрывистыми фразами и произносил много лишних, совсем не идущих к делу слов»; «В противоположность своей жене доктор принадлежал к числу натур, которые во время душевной боли чувствуют потребность в движении» (Ч, 6, 34)., с помощью которых судит о темпераменте персонажа, пытается его как-то осознать, проанализировать. Но в этой аналитике можно найти появление черт субъективного повествователя раннего периода. Как рассказчик 1883 года, он не просто систематизирует «…докторша опустилась на колени перед кроваткой умершего ребенка и ею овладел первый приступ отчаяния» (Ч, 6, 30). эмоции героев, а дает оценки, делает попытку моделирования иной ситуации с благоприятным, на его взгляд, развитием действия Любопытен фрагмент, где черты разных типов повествователей сосуществуют рядом: «Поговори он таким образом час, другой, вылей свою душу, и, несомненно, ему стало бы легче. Кто знает, выслушай его доктор, посочувствуй ему дружески, быть может, он, как это часто случается, примирился бы со своим горем без протеста, не делая ненужных глупостей... Но случилось иначе» (Ч, 6, 41).. После свершенных героями ошибок (которые считает ошибками не герой, а, опять же, субъективный повествователь) рассказчик говорит о последствиях этих ошибок «Пройдет время, пройдет и горе Кирилова, но это убеждение, несправедливое, недостойное человеческого сердца, не пройдет и останется в уме доктора до самой могилы» (Ч, 6, 43). для мировосприятия персонажа. Однако несмотря на все внимание рассказчика к деталям, жестам, один раз появляется остранение, становящееся сигналом для читателя, что далеко не все о героях может сказать объективный рассказчик-психолог в чистом виде, чье сознание ограничено:

«Доктор остановился около жены, засунул руки в карманы брюк и, склонив голову набок, устремил взгляд на сына. Лицо его выражало равнодушие, только по росинкам, блестевшим на его бороде, и заметно было, что он недавно плакал» (Ч, 6, 33).

Возможно из-за этого (а не только из-за смены повествовательных манер в 1885 году) Чехов причудливо комбинирует черты нарратора периода 1883 и 1885 годов.

Кроме психологических замечаний объективного рассказчика, в тексте есть лирические фрагменты, больше характерные для субъективного повествователя, который может посмотреть на героев и испытываемые ими чувства с другой стороны, однако настойчиво отказываясь от типизации ситуации «Тот отталкивающий ужас, о котором думают, когда говорят о смерти, отсутствовал в спальне» (Ч, 6, 33). и не пробует объяснить ее прямо «…та тонкая, едва уловимая красота человеческого горя, которую не скоро еще научатся понимать и описывать и которую умеет передавать, кажется, одна только музыка» (Ч, 6, 34).. «Пограничный» тип повествователя в рассказе «Враги» пытается сказать о невыразимости словами сложных переживаний героев, когда как объективному, так и субъективному рассказчику все было бы ясно. Но, несмотря на соединение чуткости восприятия с невозможностью описать словами горе героев, такой «комбинированный» рассказчик восприимчив к прагматическому взгляду на жизненные перспективы героев «…как когда-то, в свое время, прошла их молодость, так теперь, вместе с этим мальчиком, уходило навсегда в вечность и их право иметь детей! Доктору 44 года, он уже сед и выглядит стариком; его поблекшей и больной жене 35 лет. Андрей был не только единственным, но и последним» (Там же). и может объяснить читателю некоторые вещи, которые могли бы иметь место в сознании персонажа. Однако несмотря на наличие абсолютно разных черт у рассказчика, которые под разным углом показывают происходящую ситуацию, остается невозможность приблизиться к разгадке переживаний героев.

Внутренняя точка зрения не представлена ярко. Рассказчик дает объяснения медицинского характера в той или иной ситуации, например: «По случаю дифтерита вся прислуга еще с утра была выслана из дому» (Ч, 6, 30), а также замечает то, что заметил бы и точно распознал врач (запахи карболки и эфира), тем самым он сближается с сознанием Кириллова, может сказать об оценке героем увиденного, интересу героя к тем или иным предметам и явлениям, об осмыслении их Например, в эпизоде, когда Кирилов остался один и стал изучать интерьер в доме Абогина, замечая и роскошь гостиной, сравнивая чучело волка с хозяином дома, и невольно заметил, что само его появление в доме имеет «характер приключения» (Ч, 6, 38).. Эмоциональные переживания, их метаморфозы, рефлексию героев повествователь обходит стороной, давая голос повествователю раннего периода, который, появляясь в тексте, дает свою собственную оценку: «Всю дорогу доктор думал не о жене, не об Андрее, а об Абогине и людях, живших в доме, который он только что оставил. Мысли его были несправедливы и нечеловечно жестоки» (Ч, 6, 43).

Такое непростое чередование типов повествований на протяжении всего произведения позволяет читателю самостоятельно сделать этические выводы и расставить приоритеты. Без подобного гибридного повествования вряд ли была бы возможность одновременно сказать и о чувствах, переживаемых персонажами, и в то же время сохранить дистанцию между сознанием героя и рассказчика. Без подобного повествования, которое мы видим в рассказе, вряд ли бы была возможна реализация той сложной творческой задачи в показе амбивалентности мнений, которую ставил перед собой автор.

Оба героя в рассказе «Враги» не идеальны. Но есть ли у Чехова какой-то персонаж-врач, который мог бы быть идеалом? В рассказе «Попрыгунья» (1891) появляется этический идеал врача, однако об этом идеале можно говорить с некоторой долей условности. О деятельности Дымова мы узнаем из реплик других персонажей (Коростелев), однако факт смерти Осипа Степаныча от дифтерита, которым герой заразился при спасении жизни ребенка, не дает читателю сомневаться в благородных личностных качествах героя и в справедливых оценках его другими персонажами. Стоит заметить, что сюжет смерти врача из-за болезни, от которой он спасал пациентов, разворачивается и в «Записках врача» Вересаева (смерть Стратонова от дифтерита) Однако мы не можем поставить в этот же ряд смерть Базарова в романе «Отцы и дети», во-первых, потому что он заразился не спасая кого-то, а при вскрытии трупа, во-вторых, Тургенев осуществляет проверку твердости убеждений героя в ситуации смерти. Подробнее об испытаниях героев в романах Тургенева см.: Пумпянский Л. В. Роман Тургенева и роман «Накануне» (Историко-литературный очерк) // Классическая традиция: Собрание трудов по истории русской литературы. М., 2000. С. 381-505..

Есть у Чехова еще один идеал врача, но еще более условный. В «Рассказе старшего садовника» во вставной истории-легенде появляется врач, который имеет явные черты святого подвижника. Но, во-первых, сама форма высказывания (легенда) схематизирует образ и превращает его в символ, а во-вторых, именно черты святого делают образ персонажа зыбким, порождают не просто соотнесение врача и подвижника, но и делают возможным их свободную взаимозаменяемость. Таким образом, мы можем с очень большими оговорками говорить об образе идеального врача у Чехова.

О нарушениях этики самими врачами говорится, напротив, во многих произведениях. Для зубных техников, которые стремятся получить исключительно прибыль и склонны театрализовывать свою деятельность, этика не важна. Герои «Общего образования» утверждают, что сломанный у пациента зуб - не вина врача Иначе происходит в «Пропавшем глазе» Булгакова. Герой сперва мучается из-за факта, который впоследствии становится неважным по сравнению с другим, действительно значимым: «Вздор - ручка. Никакого значения не имеет. Ты сломал ее уже мертвому младенцу. Не о ручке нужно думать, а о том, что мать жива» (Б, 3, 375). Герой-рассказчик проявляет не жестокосердие, а наоборот, подавляет ненужные переживания.. В «Скрипке Ротшильда» есть эпизод, где фельдшер ведет себя вызывающе, у него нет заинтересованности не только в выздоровлении пациента, но и даже в установлении диагноза: он безразлично говорит о том, что это может быть как инфлуэнца, так и горячка. Свое равнодушие он высказывает и тем, что говорит о том, что болезнь старухи его ничуть не удивляет: «Теперь по городу тиф ходит» (Ч, 8, 299-300). Видя, что жить старухе осталось недолго, он не жалеет чувств Якова, грубо говоря: «Что ж? Пожила старушка. Пора и честь знать» (Ч, 8, 300). «Пожила старушка» как прямое указание на скорую смерть пациентки повторяется в его речи во время диалога с Яковом дважды. На слова гробовщика, что жить хочется каждому, он отвечает «тоном, как будто от него зависело жить старухе или умереть» (Ч, 8, 300) - «Мало ли чего!» (Ч, 8, 300), пытается отделаться от него выдачей порошков и советом прикладывать компресс, хотя «по выражению его лица Яков видел, что дело плохо и что уж никакими порошками не поможешь» (Ч, 8, 304). Выпроводить посетителя Максим Николаич пытается как ссылаясь на собственную занятость, так и срываясь на крик и ругань.

Более сложными оказывается ситуации, когда грубое поведение врача сочетается с выполнением своего профессионального долга. Так, в рассказе «Горе» доктор Павел Иваныч привык кричать на пришедших к нему за помощью. Это «перебирание чертей», вошедшее в привычку, не воспринимается никем как отказ. Из речи токаря читателю становится понятно, что к такому поведению доктора пациенты не только привыкли, но и научились добиваться своего и уверены в том, что доктор выполнит свои обязательства: «Павел Иваныч постарается... Покричит, ногами потопочет, а уж постарается» (Ч, 4, 230). В «Записках юного врача» Булгакова ситуация приобретает психологическую неоднозначность: герой-рассказчик вынужден быть грубым с родственниками («Стальное горло») и с пациентом («Звездная сыпь»), чтобы добиться положительного результата лечения (причем в случае с сифилисом в «Звездной сыпи» спасти не только заболевшего, но и его домочадцев, которые могут заразиться) Герой оправдывает свое вынужденное сквернословие: «“Дура” не потревожила меня. Не раскаиваюсь. Что брань по сравнению с звездной сыпью!» (Б, 3, 355).. Угрожая отказом от помощи, герой «Записок...» пытается повлиять на крестьян, сомневающихся, стоит ли отдавать умирающего, но еще могущего быть спасенным человека, в руки врача («Стальное горло» Коммуникативная ситуация, когда персонажу-врачу приходится на словах заявлять, что он отказывается от помощи пациенту, чтобы добиться от родственников согласия на операцию, была в рассказе Вересаева «В глуши» (1927), где фельдшерице приходится уговаривать чуть ли не всю общину отдать роженицу на операцию.).

Делая выводы, мы видим, что конфликт науки, общественно-личностного благополучия и этики в сфере медицины во времена Чехова и Вересаева стал очень острым Также очень характерно то, что после выхода «Палаты № 6» «мнение комиссии и Хоботова <о безумии Рагина> разделила современная Чехову критика: в статьях А. М. Скабичевского, А. Л. Волынского, М. П. Никитина доктор Рагин однозначно трактуется как душевнобольной: для интеллигентов чеховской эпохи тот, кто отказывается от служения другим, ненормален в клиническом смысле этого слова» (Степанов А. Д. Указ. соч. С. 116-117).. Медицинская тема в литературе получает коммуникативное измерение: «всякое обращение к врачу - это просьба о помощи» Там же. С. 196.. Но помощь не всегда может быть осуществима из-за ряда причин, что порождает конфликты с этикой. Профессия врача немыслима без гуманистического подхода к человеку. Анализ состояния медицины даже в «Записках врача», где так силен публицистический компонент, не дан сам по себе. Через состояние медицины оказалось возможно решать сложные этико-философские вопросы, как происходит в «Палате № 6» Чехова. «Неприятность» частично тематически примыкает к повести, однако в ней не рассматривается философия стоицизма. В обоих случаях Чеховым демонстрировалась невозможность поменять сложившийся в общественной жизни порядок, однако не было указаний, как же должен в идеале действовать герой в подобных сложных условиях. Как ответ на это в «Записках юного врача» Булгаков на всем протяжении цикла старается показать, как его персонаж самозабвенно борется с «тьмой египетской», не надеясь на окончательную победу над ней, но вопреки этому продолжающий оказывать помощь людям, никогда не задумываясь теми вопросами, которыми задавался чеховский Андрей Ефимыч Рагин. Начиная с Чехова и Вересаева, в литературе возникает вопрос: когда герой должен поступить по долгу совести, а когда -- по клятве Гиппократа. Начинается выяснение главенства в разных ситуациях этики перед наукой, науки перед этикой. В «профессиональных врачебных записках» Н. Пирогова, В. Даля, долг врача оставался незыблемой догмой, не требующей анализа. У Чехова в творчестве обнаруживается сплав медицинских и литературно-общественных коннотаций. Именно на Чехова (и Вересаева, если речь шла о узкоспециальных вопросах) позже будут ориентироваться другие писатели, обращавшиеся к медицинской теме: Булгаков, Крелин, Амосов и другие.

Заключение

Медицинская тематика в творчестве Чехова оказалась полифункциональной. Система, на одном полюсе которой находился персонаж-врач, вынужденный помогать людям исходя не из личных побуждений и свободного выбора, а согласно общечеловеческим законам и клятве Гиппократа, а на другой - пациент, который не может ждать, и болезнь, с которой можно только вести борьбу, оказалась очень гибкой. Ее можно было трактовать как буквально, в профессиональном и социологическом ключе (что делал Вересаев), так и в философском (как в произведениях Чехова): «для <персонажа-доктора> выбор между добром и злом каждый раз оказывается сложным. Врач несет ответственность и за себя, и за другого, выбор затрудняется категориями долга и непреложного обязательства» Соломонова А. А. Вопросы медицинской этики в литературе конца XIX - начала XX вв. // Современные гуманитарные и социально-экономические исследования. Т. 2. Пермь, 2014. С. 122.. Временные рамки могли варьироваться от современности до абстрактной «вечности». Современность могла корректироваться вечностью и наоборот, что позволяло автору проанализировать и актуальные для его времени события, и «нерешаемые вопросы», выявить как общие закономерности, так и особенности, характерные только для этого дня.

Приведем некоторые вопросы, которые позволяла решать медицинская тема, а также те мировоззренческие установки, которые были привнесены в культуру и литературу медициной.

Во-первых, медицинская тема позволяла решать сугубо профессиональные вопросы, как например, в произведениях Вересаева («Записки врача») и более широкие, когда медицина взаимодействует с политикой, социумом, религией и др. Медицинская тема начала играть важную роль в решении социальных проблем и вопросов. К медицинскому аргументу обязательно добавляется общечеловеческий, этический. Важно, что через проблемы этики, состояния медицины демонстрируется отношение персонажа к людям, понимание долга человека и врача, раскрывается философия героя (как в чеховской «Палате № 6», «Неприятности») и его сущность («Неприятность», «Хирургия» и др.). Впоследствии это станет предметом рефлексии героя-рассказчика «Записок юного врача» Булгакова.

Во-вторых, введение медицинской темы позволило поставить проблемы широкого этико-философского плана наиболее остро. Причем ответ на столь радикально поставленный вопрос оказывался чрезвычайно категоричен, так, что читатель поставлен в ситуацию выбора одной из существующих только двух диаметрально противоположных точек зрения. Такой неразрешимый конфликт мы видим, например, в чеховском рассказе «Враги», причем равнозначность обеих позиций обусловлена не только фабулой, идейным содержанием высказываний персонажей, но и сложной системой нарратива.

В-третьих, важен философский аспект, связанный с медицинской темой. Прежняя христианская идея о том, что человек вправе выбирать между множеством вариантов действий, между добром и злом, замещается своеобразным фатализмом, связанным как с профессией врача, так и шире - с человеческой личностью. Каждый индивид нес ответственность не только за себя, но и за другого, или даже за целую группу Возможно отчасти из-за этого образ врача мог стать аллегорией и даже быть соотнесен с образом святого, подвижника, как это происходит в легенде в произведении Чехова «Рассказ старшего садовника».. Возможность выбора исчезала, на ее месте появлялся долг, непреложное обязательство. Это мы видим в таких произведениях, как «Враги» Чехова, позже это отразится в цикле Булгакова «Записки юного врача».

Кроме этого, вопрос главенства духа или плоти начал решаться по-новому. Обе эти составляющих стали уравнены и между ними установилась сложные отношения взаимосвязи - взаимодополнения. Бытийный вопрос получил новое осмысление: духовная жизнь могла быть осуществлена только в связи с земным, физическим существованием человека. Актуализировалась близкая философии идея о том, что духовное развитие и духовная жизнь ограничены рамками физического существования тела. Смерть прекращает как физическое существование, так и духовное, как происходит в «Скучной истории», «Палате № 6». В литературе стало невозможным изображение героя, который будучи болен или серьезно ранен (как князь Андрей в «Войне и мире» Толстого), спокойно продолжал бы свои прежние размышления. Таким образом, помимо этических и философских аспектов, затрагиваемых литературой, медицинская тема позволила расширить круг изображаемых в художественном мире явлений. К психологизму в конце XIX столетия добавился компонент, который можно назвать «телесностью». Фиктивное пространство произведения усложнялось, в нем появились новые явления и новые связи новых и старых явлений. Описание измененных состояний сознания во время болезни, родов, ранения, сна, предсмертное состояние - далеко не полный перечень ситуаций, немыслимых в художественном произведении без появления в нем медицинского дискурса и физиологизма. Усложнился нарративный аспект художественного произведения. Речь идет как о репрезентации рассказчиком сознания больного (и в особенности ощущения сознанием, пребывающем в измененном состоянии, времени как одного из главных ориентиров субъекта в мире), так и репрезентации сознания врача и человека без медицинского образования, лечащего других. Мы постарались выявить особенности функционирования профанного («Беглец») и медицинского («Неприятность») дискурса, проследили, как автор добивается в тексте комического эффекта или остранения, помещая этот дискурс в несвойственную ситуацию («Два романа») или уравнивает точку зрения врача и пациента возникшей любовью («Цветы запоздалые»).

В случае репрезентации в тексте сознания врача-рассказчика, становятся важны те атрибутивные признаки, по которым можно судить о медицинском дискурсе. Прежде всего, это особый взгляд на пациента как на «ходячую болезнь».

Изучив связь хронотопа и предметного мира с точкой зрения, мы обнаружили, что пространство в произведениях на медицинскую тему почти всегда закрытое, а время - циклично. От профанного и медицинского взгляда на больничное пространство зависит детальность предметного мира. Медицинский взгляд выхватывает из множества окружающих предметов только то, что необходимо и важно для работы; взгляд обычного человека замечает все.

При анализе сюжетно-коммуникативных ситуаций удалось найти три основных типа взаимодействия персонажа-пациента и врача: разные понимания персонажами болезни или задач коммуникации, затруднение коммуникации и появление немедицинских факторов (бюрократических препятствий), нарушающих взаимодействие персонажей.

Мы рассмотрели также различные отношения персонажей к лечению, которые обуславливают особенности поведения героя в ситуации болезни и лечения. Из-за специфичности медицинского знания и его частой недоступности людям из-за их социального статуса, уровня образования и многих других факторов, ситуация может развиваться непредсказуемо и приобретать причудливые формы. Можно увидать случаи незнания («Неприятность»), мифологизации («Ах, зубы!», «Лошадиная фамилия»), а порой даже наделения предметов чудесными целительными силами («Симулянты»), непонимания способов лечения и др. Отдельно стоит обман с целью наживы («Общее образование»), предполагающий превращение медицинских инструментов в подобие театральных декораций. Но не только предметы могут стать красивой декорацией, необходимой для демонстрации богатства, для внушения доверия. Порой даже слова (как в «Хирургии») и сама профессия становятся просто ширмой, за которой нет ни образованности («Сельские эскулапы»), ни ответственности, ни гуманности (чеховские аптекари).

Подводя итог, можно выразить надежду, что результаты исследования могут стать полезны для исследований по истории литературы, анализирующих рецепцию Чехова современниками и писателями следующих эпох. Для исследований в сфере теории литературы могут стать актуальными особые, характерные для текстов медицинской тематики нарративные конструкции, необходимые как для описания больного сознания, так и описания сознания врача. Что касается культурологических исследований, посвященных рассмотрению феномена взаимоотношений литературы и медицины, то для них может стать актуальна сумма представлений о медицине, сложившихся в литературе конца XIX века и воспринятых литературой начала века XX.

Список использованной литературы

Источники

1. Булгаков М. А. Собрание сочинений: В 10 т. М.: Голос, 1995-2000.

2. Вересаев В. В. Собрание сочинений: В 5 т. М.: Правда, 1961.

3. Куприн А. И. Полное собрание сочинений: В 9 т. М.: Художественная литература, 1970.

4. Лейкин Н. А. Шуты гороховые: Картинки с натуры. СПб.: Типография д-ра М. А. Хана, 1879. 300 с.

5. Слепцов В. А. Трудное время. М.: Современник, 1987. 496 с.

6. Спутники Чехова. М.: Изд. МГУ, 1982. 480 с.

7. Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. М.: Наука, 1974-1983.

Научно-критическая литература

8. Акаева Э. В. Специфика реализации речевой стратегии «внушение» в медицинском дискурсе // Современная речевая коммуникация: стратегии и жанры: сб. научн. ст. / Под ред. О. С. Иссерс. Омск: Изд-во Омского государственного университета, 2009. С. 143-148.

9. Антон Чехов и его критик Михаил Меньшиков. Переписка. Дневники. Воспоминания. Статьи / Сост., статьи, подготовка текстов, примечания А. С. Мелковой. М.: Русский путь, 2005. 476 с.

10. Баранова И. А. Литература и медицина: трансформация образа врача в русской литературе XIX века // Вестник Самарской гуманитарной академии. Вып. «Философия. Филология». 2010. № 2 (8). С. 186-194.

11. Берковский Н. Я. О русской литературе. Л.: Художественная литература, 1985. 390 с.

12. Богданов К. А. Врачи, пациенты, читатели. Патографические тексты русской культуры XVIII-XIX веков. М.: ОГИ, 2005. 504 с.

13. Большев А. О. Наука ненависти // Нева. 2012. № 4. С. 163-173.

14. Боравский Б. А. Медицина в литературе и искусстве // Асклепий. 1998. № 1-2. С. 83-102.

15. Боравский Б. А. Медицина в литературе и искусстве // Асклепий. 2001. №1. С. 78-88.

16. Борисова И. Весь мир - аптека (наброски к реконструкции «аптечного текста» русской литературы) // Руская литература и медицина: тело, предписания, социальная практика / Под ред. К. Богданова, Ю. Мурашова, Р. Николози. М.: Новое издательство, 2006. С. 282-289.

17. Бровман Г. А. В. В. Вересаев. М.: Советский писатель, 1959. 366 с.

18. Буренина О. Органопоэтика: анатомические аномалии в литературе и культуре 1900-1930-х гг. // Тело в русской культуре / Сост. Г. Кабакова и Ф. Конт. М.: Новое литературное обозрение, 2005. С. 300-322.

19. Бялый Г. А. Чехов и русский реализм. Л.: Советский писатель, 1981. 400 с.

20. Вайман С. Мерцающие смыслы. М.: Наследие, 1999. 400 с.

21. Виленский Ю. Г. Доктор Булгаков. Киев: Здоровья, 1991. 258 с.

22. Вольпе Ц. Искусство непохожести. М.: Советский писатель, 1991. 320 с.

23. Гоголь: pro et contra. Т. I. СПб.: Изд. РХГА, 2009. 1040 с.

24. Гончаров С. А., Гончарова О. М. Врач и его биография в русской литературе // Morbus, Medicamentum et Sanus - Choroba, Lek i Zdrowie - Болезнь, Лекарство и здововье. Illness, Medicine and Health, Warsovie, Polska Akademia Nauk, Instytut Slawistyki (Slawistyczny Osґrodek Wydawniczy), 2001, Studia Litteraria Polono-Slavica, Warszawa, 2000. № 6. С. 217-227.

25. Господа критики и господин Чехов. Антология / Составитель С. Ле Флеминг СПб.; М.: Летний сад, 2006. 672 с.

26. Грачева А. И. От «Палаты № 6» к «Палате неизлечимых» (А. Чехов и М. Арцыбашев) // Диалоги Януса: Беллетристика и классика в русской литературе начала XX в.: Портреты. Этюды. Разыскания: Монография. СПб.: Пушкинский дом, 2011. С. 188-197.

27. Грекова Т. И., Голиков Ю. П. Медицинский Петербург. Очерки, адресованные врачам и их пациентам. СПб.: Фолио-пресс, 2001. 416 с.

28. Громов М. П. Портрет, образ, тип // В творческой лаборатории Чехова. М.: Наука, 1974. С. 142-162.

29. Громбах С. М. Пушкин и медицина его времени. М.: Медицина, 1989, 272 с.

30. Дерман А. Б. Творческий портрет Чехова. М.: Мир, 1929. 340 с.

31. Жолковский А. К. Михаил Зощенко: поэтика недоверия. Изд. 2-е, испр. М.: Изд. ЛКИ, 2007. 392 с.

32. Задера Г. П. Медицинские деятели в произведениях Чехова // Нива. 1903. № 10. С. 301-324; № 11. С. 481-510.

33. Змеев Л. Ф. Русские врачи-писатели. СПб.: Типография В. Демакова, 1886-1889. Вып. 1-3.

34. Зорин А. Кормя двуглавого орла… Литература и государственная идеология в России в последней трети XVIII - первой трети XIX века. М.: Новое литературное обозрение, 2004. 416 с.

35. Ичин К. Образ и функция врача в произведениях писателей-врачей: (Чехов, Вересаев, Булгаков, Аксенов) // Славистика. Белград. 2007. Кн. 11. С. 51-57.

36. Кабакова Г. Репрезентация тела, души и духа в русской литературной и культурной традиции // Новое литературное обозрение. № 3. 2004. С. 437-439.

37. Каган-Пономарев М. Я. Литераторы-врачи: Очерки и подходы с приложением библиографического словаря. Изд. 3, испр. и доп. М.; Ижевск: Институт компьютерных исследований, 2014. 752 с.

38. Карасев Л. В. Вещество литературы. М.: Языки славянской культуры, 2001. 400 с.

39. Катаев В. Б. Проза Чехова: проблемы интерпретации. М.: Изд. МГУ, 1979. 327 с.

40. Категории «материальное» и «телесное» в социальной философии (современные толкования и традиционные подходы): Сб. ст. / Под ред. В. М. Лукина. СПб.: Изд. СПбГУ, 2010. 140 с.

41. Кириленко Е. И. Медицина как феномен культуры: опыт гуманитарного исследования. Дисс. ... д. филос. наук. Томск: ГОУ ВПО ТГУ, 2009. 43 с.

42. Кугай А. И. Медицина в калейдоскопе философии. СПб.: Алетейя, 2013. 192 с.

43. Кулижников Г. А. Л. Н. Толстой и медицина. М., ТЦ Сфера, 1999, 640 с.

44. Курдюмов М. (М. А. Каллаш). Сердце смятенное. О творчестве Чехова (1904-1934). // Чехов: pro et contra. Т. 2 / Сост., вступл., общ. ред. И. Н. Сухих, комментарий А. С. Степановой. СПб.: РХГА, 2010. С. 381-389.

45. Литвинов А. В., Литвинова И. А. Медицина в литературно-художественном пространстве. Изд. второе. М.: МЕДпресс-информ, 2012, 272 с.

46. Литературное творчество русских писателей-врачей: учеб. пособие для иностр. студентов мед. вузов / Под ред. Н. Н. Яновой. Тверь: ГОУ ВПО РИЦ ТГМА М-ва здравоохр. РФ, 2003. 192 с.

47. Лихтенштейн E. И. Медицинские темы в произведениях Л. Н. Толстого // Клиническая медицина. № 11. 1960. С. 141-148.

48. Логинов В. А. А. П. Чехов - диагност в медицине и литературе: к 150-летию со дня рождения А. П. Чехова. М.: Изд. МГУ, 2010, 47 с.

49. Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII - начало XIX века). СПб.: Искусство-СПб., 1994. 758 с.

50. Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров // Ю. М. Лотман Семиосфера. СПб.: Искусство-СПб., 2004. 704 с.

51. Лотман Ю.М. Избранные статьи в трёх томах. Том 1. Статьи по семиотике и типологии культуры. Таллинн: Александра, 1992. 472 с.

52. Лотман Ю. М. Смерть как проблема сюжета // Ю. М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М.: Гнозис, 1994. С. 417-431.

53. Лищинский Б. Д. А. П. Чехов и медицина: методическая разработка деонтологии. Владивосток: Владивостокский гос. мед. ин-т., 1982. 43 с.

54. Майер Х. “Здравоохранение” Кюхельбекера и русский литературный канон // Русская литература и медицина: тело, предписания, социальная практика / Ред. К. Богданов, Р. Николози, Ю. Мурашов. М.: Новое издательство, 2006. С. 81-103.

55. Маркович В. М. «Архаические» конструкции в «Палате № 6» А. П. Чехова // Маркович В. М. Избранные работы. СПб.: Ломоносовъ, 2008. С. 305-318.

56. Матич О. Эротическая утопия: новое религиозное сознание и fin de siиcle в России. М.: Новое литературное обозрение, 2008. 400 с.

57. Меве Е. Б. Медицина в творчестве и жизни А. П. Чехова. Киев: Здоровья, 1989. 277 с.

58. Медицина в художественных образах. Под ред. К. В. Заболоцкой. Донецк: ДГУ им. Горького, Янтра, 2002. 372 с.

59. Медицина - культура - милосердие (В фотографиях и документах конца XIX - нач. XX в.). СПб.: Лики России, 2002. 237 с.

60. Мертен С. Поэтика медицины: от физиологии к психологии в раннем русском реализме // Русская литература и медицина: тело, предписания, социальная практика / Ред. К. Богданов, Р. Николози, Ю. Мурашов. М.: Новое издательство, 2006. С. 103-122.

61. Михель Д. В. Социальная антропология медицинских систем: медицинская антропология. Саратов: Новый Проект, 2010. 80 с

62. Линков В. Я. Художественный мир прозы Чехова. М.: Наука, 1982. 128 с.

63. Нордау М. Вырождение. М.: Республика, 1995. 400 с.

64. Нымм Е. Тема «болезни» в прозе и переписке Чехова 1890-х гг. // Русская филология: Сб. научн. работ молодых филологов. Тарту: Тартусский ун-т. 1996. № 7. С. 156-165.

65. Обухова И. А. «Смеховое слово» в отечественной «малой прозе» 20-х годов XX века (И. Э. Бабель, М. М. Зощенко, М. А. Булгаков, П. С. Романов). Автореф. дисс. ... канд. филол. наук. Ульяновск: ФГБОУ ВПО Мордовский гос. ун-т им. Огарева, 2012. 18 с.

66. Ощепкова М. О роли доктора в драматических произведениях А. П. Чехова // Сборник студенческих научных работ: литературоведение. Ижевск: Удмуртский государственный университет, 1998. С. 84-93.

67. Павлова М. «Одиночество» и «Об одиночестве» Ф. К. Тетерникова: ранняя поэма и психофизиологический очерк Федора Сологуба // Новое литературное обозрение. 2002. № 55. С. 5-31.

68. Полухина Е. В. Пушкин и медицина его времени // Античный мир и мы: материалы и тезисы конференции, 22-23 апр. 1999. Саратов. 2000. Вып. 6. C. 81-85.

69. Порудоминский В. И. Если буду жив... или Лев Толстой в пространстве медицины. СПб.: Алетейя, 2013. 376 с.

70. Проскурин О. Поэзия Пушкина, или Подвижный палимпсест. М.: Новое литературное обозрение, 1999. 462 с.

71. Пумпянский Л. В. Роман Тургенева и роман «Накануне» (Историко-литературный очерк) // Классическая традиция: Собрание трудов по истории русской литературы / Отв. ред. А. П. Чудаков; Сост.: Е. М. Иссерлин, Н. И. Николаев; Вступ. ст., подг. текста и примеч. Н. И. Николаева. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 381-505.

72. Пясецкий А. А. Медицина по Библии и Талмуду. СПб: Типогр. Альтшулера, 1903. 203 с.

73. Рейтблат А. И. От Бовы к Бальмонту и другие работы по исторической социологии русской литературы. М.: Новое литературное обозрение, 2009. 448 с.

74. Рейфилд Д. Мифология туберкулеза, или болезни, о которой не принято говорить правду // Чеховиана. Чехов и «серебряный век» / Отв. ред. А. П. Чудаков. М.: Наука, 1996. С. 44-50.

75. Романова Е. Г., Харченко Е. В. Литература и медицина - аспекты взаимодействия: опыт междисц. уч.-методич. пособия. Мир науки, культуры, образования. 2009. № 7-2. С. 10-12.

76. Роскин А. И. Заметки о реализме Чехова // Чехов: pro et contra. Т. 2 / Сост., вступл., общ. ред. И. Н. Сухих, комм. А. С. Степановой. СПб.: РХГА, 2010. С. 434-458.

77. Романенко В. Чехов и наука. Харьков: Харьковское книжное издательство, 1962. 208 с.

78. Ронен О. Серебряный век как умысел и вымысел. М.: ОГИ, 2000. 152 с.

79. Русские литературные универсалии (типология, семантика, динамика) / под ред. А. А. Фаустова. Воронеж: ВГУ, ИПЦ «Научная книга», 2011. 596 с.

80. Сборники Чехова / Ред. А. Б. Муратов. М.: Изд. Лен. ун-та, 1990. 148 с.

81. Семиотика безумия. Сб. ст. // Сост. Н. Букс. Париж; Москва; Европа. 2005. 568 с.

82. Сироткина И. Е. Классики и психиатры. СПб.: Новое литературное обозрение, 2008. 272 с.

83. Собенников А. С. «Палата № 6» Чехова: герой и его идея // Чеховские чтения в Оттаве. Тверь, Оттава, 2006. С. 86-95.

84. Соломонова А. А. Вопросы медицинской этики в литературе конца XIX - начала XX вв. // Современные гуманитарные и социально-экономические исследования. Т. 2. Пермь: Пермский государственный национальный исследовательский университет, 2014. С. 120-123.

85. Стенина В. Ф. Мифология болезни в прозе Чехова. Автореферат дисс. … канд. филол. наук. Самара: СГПУ, 2006, 19 с.

86. Степанов А. Д. Проблемы коммуникации у Чехова. М.: Языки славянской культуры, 2005. 400 с.

87. Строев А. Писатель: мнимый больной или лекарь поневоле? // Новое литературное обозрение. № 69. 2004. С. 89-98.

88. Старобинский Ж. Чернила меланхолии. М.: Новое литературное обозрение, 2016. 616 с.

89. Сухих И. Н. Агенты и пациенты доктора Чехова // Звезда. 2004. № 7. C. 140-150.

90. Сухих И. Н. Проблемы поэтики Чехова. СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2007. 492 с.

91. Сухих И. Н. Сны Михаила Булгакова. Сон первый: гибель дома // Зарубежные записки. 2007. № 2 (10). С. 144-145.

92. Тамарченко Н. Д. Русский классический роман XIX века. Проблемы поэтики и типологии жанра. М.: изд. РГГУ, 1997. 203 с.

93. Топоров В. Н. Петербургский текст русской литературы: Избранные труды. СПб.: «Искусство--СПБ», 2003. 616 с.

94. Фарино Е. Введение в литературоведение: Учебное пособие. СПб.: РГПУ им. А. И. Герцена, 2004. 639 с.

95. Фарино Е. Чем и зачем писатели болеют и лечат своих персонажей // Morbus, Medicamentum et Sanus - Choroba, Lek i Zdrowie - Болезнь, Лекарство и здововье - Illness, Medicine and Health. Warsaw: IS PAN, SOW. 2001. С. 485-494.

96. Федор Дж. Традиции чекистов от Ленина до Путина. Культ государственной безопасности. СПб.: Питер, 2012. 304 с.

97. Фуко М. Рождении клиники. М.: Академический Проект, 2014. 263 с.

98. Хижняков В. В. Антон Павлович Чехов как врач. М.: Медгиз, 1947. 136 с.

99. Хренов Н. А. Воля к сакральному. СПб.: Алетейя, 2006. 571 с.

100. Циммерман Я. С. Медицинские термины и их связь с искусством и литературой // Клиническая медицина. 1998. № 1. С. 67-70.

101. Чехов в воспоминаниях современников 3 изд. / Сост. Н. И. Гитович. М.: Художественная литература, 1986. 735 с.

102. «Чтобы стать врачом, надо быть безукоризненным человеком». Образ врача в художественной литературе: рекомендуемый библиогр. указатель / Сост. О. А. Авраменко. Ставрополь: ГБОУ ВПО СтГМА Минздравсоцразвития России, 2012. 30 с.

103. Чудаков А. П. Поэтика Чехова. М.: Наука, 1971. 300 с.

104. Шмид В. Нарратология. М.: Языки славянской культуры, 2003. 312 с.

105. Шпитальник С. С. Медицинский работник в художественной литературе. Аннотированный указатель (1955-1965). Кишинев. «Карты молдовеняскэ», 1967. 230 с.

106. Шпитальник С. С. Писатели-медики: Библиогр. справочник. Ч. 1. Киев: Тимпул, 1981. 95 с.

107. Шубин Б.М. Доктор А. П. Чехов. М.: Знание, 1982. 176 с.

108. Эко У. История уродства. М.: Слово, 2007. 456 с.

109. Эткинд А. Содом и Психея. Очерки интеллектуальной истории Серебряного века. М.: ИЦ Гарант. 1996. 414 с.

110. Эткинд А. Хлыст. Секты, литература и революция. М.: Новое литературное обозрение, 1998. 688 с.

111. Эткинд А. М. Эрос невозможного. История психоанализа в России. М: Гнозис; Прогресс-Комплекс, 1994. 384 с.

112. Ямпольский М. Демон и Лабиринт (Диаграммы, деформации, мимесис). М.: Новое литературное обозрение, 1996. 336 с.

113. A Life in Medicine: A Literary Anthology. Ed. R. Coles, R. Testa, N.Y.: New Press, 2003. 350 p.

114. Barthes R. Semiologie und Medizin // Barthes R. Das semiologische Abenteuer. Frankfurt a. M.: Suhrkampf Verlag, 1988. S. 210-220.

115. Blackshaw G., Wieber S. Journeys into Madness: Mapping Mental Illness in Austro-Hungarian Empire. N.Y.: Berghahn Books, 2012. 222 p.

116. Botz-Bornstein Th. The Structuralist as a Doctor: Thoughts on Lotman, Bakhtin and Gadamer // Essays in Poetics. 21. (1996). P. 103-135.

117. Bьrger H. O. Arzt und Kranke in der deutschen schцnen Literatur des 19. Jahrehunderts // Der Arzt und der Kranke in der Gesellschaft des 19. Jahrehunderts. Hg. von W. Artelt und W. Pьegg, Stuttgart, 1998. S. 98-106.

118. Chekhov's Doctors. Jack Coulehan (Editor), Robert Coles (Foreword). Kent (Oh.):The Kent University Press, 2003. 226 p.

119. Costlow J. Sexuality and Body in Russian Culture. Stanford: Stanford University Press, 1993. 357 p.

120. Cousins N. The physician in literature. Philadelphia: Saunders Press, 1981. 589 p.

121. Cunningham A. Romanticism and the sciences. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1990. 345 p.

122. Driever R. Krankheit und Gesundheit in der Kunst: der дsthetische Ausdruck als Lebens- und Zeitdiagnose. Essen: Verl. Die Blaue Eule, 1989. 230 S.

123. Eich W. Medizinische Semiotik (1750-1850). Ein Beitrag zur Geschichte des Zeichenbegriffs in der Medizin. Freiburg: H. F. Schulz, 1986. 153 S.

124. Fenner von Friedrich Die Krankheit im Neuen Testament: eine religions- und medizingeschichtliche Untersuchung. Leipzig: Hinrichs, 1930. 115 S.

125. Frank, Arthur W. The Wounded Storyteller: Body, Illness and Ethics. Chicago: Univ. of Chicago Press, 1995. 213 p.

126. Geertz С. The Interpretation of Culture. N.Y.: Basic Books, 1973. 470 p.

127. Hahn A., Rьdiger J. Der Kцrper als soziales Bedeutungssystem // Menschengestalten. Zur Kodierung des Kreatьrlichen im modernen Roman. Hg. von R. Behrens, R. Galle. Wьrzburg, 1995. S. 285-318.

128. Henzler R. Krankheit und Medizin im erzдhlten Text: eine Untersuchung zu Wilhelm Raabes Spдtwerk. Wьrzburg: Kцnigshausen u. Neumann, 1990. 256 S.

129. Kelly A. M. Toward Another Shore. Russian Thinkers Between Necessity and Chance. New Haven, London: Yale University Press, 1998. 416 p.

130. Kimpel V. Lexikon fremdscprachiger Schriftsteller-Дrzte. F-a-M.: Peter Lang, 2006. 276 S.

131. Kimpel V. Schriftsteller-Дrzte. Biographisch-bibliographisches Lexikon von den Anfangenbis zur Gegenwart. Stuttgart: Guido Pressler Verlag, 1999. 218 S.

132. Kцnig E. Kцrper - Wissen - Macht: Studien zur historischen Antropologie des Kцrpers. Berlin: Reimer, 1989. 150 S.

133. Krankheit, Heilung und Entwicklung im Spiegel der Mдrchen // P. Paede. Frankfurt a. M.: Klostermann, 1986. 141 S.

134. Kolin P. C. The Elisabethan stage doctor as a dramatic convention. Salzburg: Inst. fьr Engl. Sprache u. Literatur, 1975. 212 S.

135. Koelbing M. von Huldrych. Medizin, Arzt und Patient in Solschenizyns «Krebsstation». Zьrich: Juris-Verlag, 1973. 177 S.

136. Krьger-Fьhrhoff I. M. Der versehrte Kцrper. Revisionen des klassizistischen Schцnheitsideals. Gцttingen: Wallstein Verlag, 2001. 236 S.

137. Kubik S. Krankheit und Medizin im literarischen Werk Georg Bьhners. Stuttgart: M & P, Verl. fьr Wiss. und Forschung, 1991. 319 S.

138. Langenmeyer A. Krankheit als psychosoziales Phдnomen: eine Einfьhrung fьr Mediziner, Psychologen, Soziologen und Berater. Gцttingen: Verl. fьr Psychologie, Hogrefe, 1980. 197 S.

139. Lenarz T. Heilkunde im 19. Jahrhundert zwischen medizinischer Wissenschaft und дrztlicher Kunst. Diss. … den Kand. Kulturwiss. Heidelberg, 1978. 374 S.

140. Literatur und Medizin. Ein Lexikon // B. von Jagow, F. Steger. Gцttingen: Vandenhoeck und Ruprecht, 2005. 984 S.

141. Lux Th. Krankheit als semantisches Netzwerk: ein Modell zur Analyse der Kulturabhдngigkeit von Krankheit. Berlin: VWB, Verl. fьr Wiss. und Bildung, 1999. 159 S.

142. Malek E. Врачевание и «болеющий человек» в быту и в литературе России XVI-XVIII веков // Studia litteraria Polono-Slavica. Warszawa, 2000. № 6. С. 243-259.

143. Mann G. Biologismus im 19. Jh., Studien zur Medizingeschichte des 19. Jahrhunderts, Bd. 5, Stuttgart: F. Enke, 1973. 162 S.

144. McLellan M. F. Images of physicians in literature: From quacks to heroes. // The Lancet. № 348. 1996. P. 458-460.

145. Merten S. Die Entstehung des Realismus aus der Poetik der Medizin. Die Russische Literatur der 40er bis 60er Jahre des 19. Jahrhunderts. Wiesbaden: Harrasowitz Verlag, 2003. 330 S.

146. Moser T. Romane als Krankgeschichten: ьber Handke, Meckel und Martin Walser. Frankfurt a. M.: Suhrkampf, 1985. 174 S.

147. Mьller K.-D. Einfьhrung. Realismus als Provokation / Mьller K.-D. Bьrgerlicher Realismus. Grundlagen und Interpretationen. Kцnigstein: Athenauem, Bodenheim, 1981. S. 12-55.

148. Nibbrig Hart Ch. L. Auferstehung des Kцrpers im Text. Frankfurt a. M.: Suhrkamp, 1985. 208 S.

149. On doctoring: New, Revised and Expand Third Edition Ed. R. Reynolds, J. Stone. N.Y., London, Toronto, Sydney, Singapore: Simon and Schuster, 2001. 310 p.

150. Porter R. The Popularization of Medicine, 1650-1850. London, Routledge, 1992. 297 p.

151. Rammelmeyer A. Arzt, Kranker in der Russian schцnen Literatur des 19. Jahrhunderts // Studien zur Medizingeschichte des 19. Jahrhunderts. Bd. 1. Stuttgart, 1967. S. 116-156.

152. Roberts M. M., Porter R. Literature and Medicine During the Eighteenth Century. London, N.Y.: Routledge, 1993. 293 p.

153. Roeckle V. Krankheit und Kulturkritik: psychiatrische Gesellschaftsdeutungen im bьrgerlichen Zeitalter (1790-1914). Frankfurt a. M.: Campus-Verl., 1999. 252 S.

154. Rothschuh K. E. Konzepte der Medizin in Vergangenheit und Gegenwart. Stuttgart: Hippokrates Verlag, 1978. 541 S.

155. Rosenkranz К. Дsthetik des HдЯlichen. Kцnigsberg. 1853. 463 S.

156. Schipperges H. Utopien und Medizin. Geschichte und Kritik der дrztlichen Ideologie des 19. Jahrhunderts. Salzburg: Otto Mьller, 1968. 340 S.

157. Scott Philip A. The Medical Research Novel in English and German, 1900-1950. Ohio: Popular Press, 1992. 148 p.

158. Smith, Richard Dean. Melville's Complaint: Doctors and Medicine in the Art of Herman Melville. N.Y.: Taylor and Francis, 1991. 213 p.

159. Sonntag S. Krankheit als Metapher. Mьnchen: Hansen, 1978. 95 S.

160. Starobinski J. Psychoanalyse und Literatur. Frankfurt a. M.: Suhrkampf, 1973. 234 S.

161. Steinbart H. Arzt und Patient: in der Geschichte, in der Anekdote, im Volksmund: eine sittengeschichtliche Studie. Stuttgart: Enke, 1970. 340 S.

162. Stiles A. Popular fiction and brain science in the late nineteenth century. Cambridge, N.Y.: Cambridge University Press, 2012. 274 p.

163. Teaching Literature and Medicine (Options for Teaching) // A. H. Hawkins, M. C. MсEntyre. N.Y.: The Modern Language Association of America, 2000. 414 p.

164. The Doctor in History, Literature, Folklore, etc. // Ed. Andrews W., London: W. Andrews & Co., The Hull Press, 1896. 287 p.

165. The Literary Companion to Medicine: An Anthology of Prose and Poetry. Ed. Richard Gordon. N.Y.: St. Martins Pr., 1996. 431 p.

166. Traunmьller K. H. M. Auf die Spuren von Hippokrates - das Arztbild in den Werken von A. P. Иechov und V. V. Veresaev. - По следам Гиппократа - образ героя-врача в произведениях А. П. Чехова и В. В. Вересаева. Wien: Universitдt Wien, 2010. 251 S.

167. Trautmann J., Pollard C. Literature and Medicine: An Annotated Bibliography. Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 1982. 228 p.

168. Vissler A. Kцrper und Intertextualitдt. Strategien des kulturellen Gedдchtnisses in der Gegenwartsliteratur. Kцln-Wiemar-Wien: Bцhlau Verlag, 2012. 274 s.

169. Wiltshire J. Samuel Johnson in the Medical World: the Doctor and the Patient. Cambridge: Cambridge University Press, 1991. 308 p.

170. Was treibt die Literatur zur Medizin?: Ein kulturwissenschaftlicher Dialog // B. von Jagow, F. Steger. Gцttingen: Vandenhoeck und Ruprecht, 2007. 148 S.

171. Wцbkemeier R. Erzдhlte Krankheit. Medizinische und literarische Phantasien um 1800. Stuttgart: Metzler, 1990. 315 S.

Справочная литература

172. Краткая литературная энциклопедия: В 9 т. М.: Советская энциклопедия, 1962-1978.

173. Литературный энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1987. 752 с.

174. Малая медицинская энциклопедия: В 6 т. М.: Советская энциклопедия, 1991.

175. Словарь-указатель сюжетов и мотивов русской литературы. Экспериментальное издание. Вып. 1 / Под ред. Е. К. Ромодановской. Новосибирск: Изд. СО РАН, 2006. 243 с.

176. Словарь-указатель сюжетов и мотивов русской литературы. Экспериментальное издание. Вып. 2 / Под ред. Е. К. Ромодановской. Новосибирск: Изд. СО РАН, 2006. 245 с.

177. Тамарченко Н. Д. Поэтика: Словарь актуальных терминов и понятий. М.: Издательство Кулагиной, Intarda, 2008. 358 с.

178. Engelhardt von, D. Medizin in der Liteartur der Neuzeit. Bd. II: Bibliographie der wissenschaftlichen Literatur 1800-1995. Thьbingen: Guido Pressler Verlag Hьrtgenwald, 2000. 420 S.

179. Frenzel E. Motive der Weltliteratur: Ein Lexikon dichtungsgeschichtlicher Lдngsschnitt. Stuttgart: Krцner, 2008, 941 S.

Размещено на Allbest.ru

...