Ледяная империя

-- Жалко, что здесь все сгорело, -- Настя оглядывалась на покрытые сажей кирпичные стены. -- Но мне так нравится эта разруха. Думаю, что я буду сюда часто приходить.

-- Это вряд ли. Я слышал, что здание скоро снесут и построят здесь апарт-комплекс. Это несмотря на то, что это признанный объект культурного наследия или вроде того.

Девятый этаж лестничного пролета выглядел как после бомбардировки: стены наполовину разрушены, а в потолке зияла огромная дыра, сквозь которую лунный свет падал на ступеньки. Кирилл выключил фонарик, дошел до конца коридора и вышел через широкий проем на крышу, укрытую толстыми сугробами. Снег приятно захрустел под тяжелыми ботинками Насти, когда она выпрыгнула вслед за Кириллом и оглянулась вокруг. Поверхность кровли походила на картину в стиле кубизма, поднимаясь вверх и опускаясь вниз резкими зигзагами из-за разбросанных деревянных балок, поломанных стволов деревьев и груд мусора, торчащих из-под снежной насыпи.

-- Ты только глянь на это, -- сказал Кирилл, отойдя на пару шагов и посмотрев наверх. -- Здесь растет какое-то дерево, прямо из крыши.

Из кровли действительно робко поднимался тонкий ствол березы, расправившей в разные стороны паутину хрупких и покрытых инеем сухих веток, на которых можно было рассмотреть набухшие маленькие сережки и крошечные зеленые листья.

-- Удивительно, -- сказала Настя. -- Как в таком мертвом и холодном месте может рождаться новая жизнь.

Кирилл повел Настю к краю крыши, откуда открывался панорамный вид на Москву. Эта позиция была не такой высокой, как на некоторых высотках, но и отсюда можно было увидеть столицу: низкие исторические здания, небоскребы и бесконечные ряды панельных домов, тянувшихся от центра до самых окраин города.

-- Отсюда до Кремля рукой подать, -- Кирилл показал на ярко освещенные башни красной крепости, знакомой каждому туристу. -- Ты знаешь, что я далек от политики, но мне нравится стабильность этого образа. Эдакий вечный символ власти и центр тяжести, который пережил все режимы.

-- Этот центр тяжести уже давно сместился, -- сказала Настя и махнула рукой в сторону комплекса «Москва-Сити», чьи башни мерцали неоном. На верхних этажах чернели продолговатые черные пятна, оставшиеся после пожара.

-- В этих башнях тоже есть что-то притягательное, -- Кирилл засмотрелся на разноцветную рябь освещения бизнес-центров, напоминавших строчки кода на экране. -- Ты так не думаешь?

-- Сложно сказать, -- Настя еще раз внимательно поглядела на комплекс. -- Мне нравится закос под киберпанк и хай-тек. Но при этом я помню, что архитектура -- это больше, чем просто дома и здания. В универе нам объясняли, что это слово, застывшее в камне. И вот мне не нравится то, что пытается сказать Сити.

-- А что он пытается сказать? Типа: «У нас все хорошо с баблом?»

-- Нет, не то. Я бы это перевела так: «Теперь здесь будет китч».

-- А что такое китч?

-- Ну это халтура и безвкусица, которая работает по готовым шаблонам и пытается выдать себя за нечто стоящее и уместное. К примеру, когда люди берут идею американских небоскребов и втыкают их посреди хрущевок. Часто художники осознанно стилизуют свои работы под китч, как бы посмеиваясь над любителями «высокого искусства».

-- По-моему, когда люди делают что-то осознанно плохо, то обычно получается хорошо. Я не люблю, когда что-то говорят серьезно, а Сити это как мем, застывший в камне. Но если он тебе не нравится, тогда что ты любишь?

-- Мемы я, конечно, люблю. Но когда я пришла сюда, -- Настя оглянулась на мусор, разбросанный по кровле. -- То поняла, что старая и честная разруха мне гораздо милее новодела.

-- Отсюда открывается классный вид и все такое. Но ты же не будешь всерьез восхищаться наполовину разваленным зданием?

-- Мне нравится гармония разрушения. При виде ебеней я понимаю, что только здесь человек и природа работали вместе над одним делом.

-- Это все равно, как любить гребанные панельки, -- Кирилл оглянулся в сторону нагромождения однотипных коробок, беспредельно тянувшихся от периметра города в сторону области.

-- Вообще-то я люблю панельки, -- призналась Настя.

-- Только не это, -- Кирилл состроил печальную гримасу. -- Что в них хорошего?

-- Не могу сказать точно. Когда я смотрю на них, мне грустно и легко.

-- Ты бы знала, как меня это достало. Все эти бесконечные паблики в ВК вроде «Эстетики ебеней», «Панелек» и прочего. У меня есть версия, почему люди вдруг полюбили разруху.

-- Потому что она романтична?

-- Нет. В этой стране ты живешь посреди дерьма, оставленного предыдущими поколениями. Тогда властям по большей части было наплевать на комфорт жителей, главное было расселить совков из бараков и коммуналок. А теперь мы вынуждены жить в тех же развалинах, которые своим унылым видом вводят нас в постоянную депрессию. Поэтому для сохранения своей психики люди стараются найти в этом какую-то красоту, которой там банально нет и никогда не было. Это такой вымученный позитив, вот и все. Мы не можем снести этот хлам, убежать от него или построить на его месте что-то человеческое, поэтому начинаем любить.

-- Я смотрю на панельки каждый день и не хочу от них убегать. Они ужасно тоскливые, это да, но именно за это их и можно ценить. Да и вообще они как реликты прошлого, это наша память.

-- Да кому нужна такая память? -- сморщился Кирилл. -- Поскорее бы лучше забыть этот кошмар.

-- Вот взять хотя бы это здание. Здесь надо открывать музей и экскурсии водить, а они собираются все сносить и строить какие-то гребаные апартаменты для богачей. Это правильно по-твоему? Иностранцы толпами ходят по Москве и ахают над каждым камешком, а мы ходим мимо и даже не задумываемся, что ни у кого больше такого нет. Нет ничего, что было бы одновременно и уродливым, и прекрасным. В тех же панельках есть своя красота, но эта красота рождается, как бы сказать… через трагедию. И мы любим их, потому что сами себя чувствуем точно так же.

-- То есть панельки вызывают у тебя грусть, а ты ею наслаждаешься. Получается, ты любишь, когда тебе грустно?

-- Может и так. А что в этом плохого?

-- Это садомазохизм.

-- Всю жизнь мне рассказывали, что девушки должны улыбаться и быть позитивными. С детского сада меня постоянно спрашивают: «Ой, Настя, что у тебя с лицом, что случилось?» Да, блин, ничего со мной не случилось, просто у меня лицо такое! Почему в этой стране все ходят грустными, но запрещают говорить о грусти? Мне, может, тем и нравится эстетика ебеней, потому что это честный взгляд на вещи. Мы смотрим на панельки и признаем -- да, это хреново, но в этом есть свое очарование. Как и в грусти.

-- Ты извини, конечно, но для меня это лицемерие. Ты живешь в центре Москвы и смотришь на многоэтажки, как белый человек на лачуги дикарей. Для тебя это красота и поэзия, а для меня -- нищета и мрак. Я приехал из Новосибирска, где люди рождаются и умирают в панельках, никогда не выезжая за пределы города.

-- Ты еще скажи, что я жизни не видела.

-- А ты видела? Там только тлен, смерть, разруха, бедность и ковры на стенах. В тех местах ты не найдешь никакой романтики -- одни алконавты, бабки, гопники, темные подъезды, закладки под окнами и гаражи-ракушки. Это все вызывает лишь тоску. Но не такую, как у тебя, а настоящую тоску, от которой хочется выть и лезть на стены. У меня было два варианта: либо сторчаться, либо свалить оттуда. Я выбрал второе, приехал в Москву и хотел вырваться из панельного ада. И что ты думаешь? Аренда здесь такая дорогая, что я смог снять квартиру только в очередном панельном гетто за МКАДом. Я за всю жизнь насмотрелся на все это. Так что мне ближе Москва-Сити.

-- Поэтому ты так хочешь заработать на своем приложении? -- Настя задумалась. -- Чтобы скрыться от панелек?

-- Чтобы скрыться от панелек, от доширака с чебубелями на ужин, от пакета с пакетами, от очередей в «Пятерочке», от старого хлама на балконе, от хамоватых врачей в бесплатных поликлиниках, от дважды заваренных чайных пакетиков. Сейчас у меня впервые в жизни появился шанс выбраться отсюда, и я его использую. Заработаю достаточно денег, перестану быть рабом и устрою себе оазис посреди панельной пустыни. А может вообще свалю куда-нибудь в Америку, куплю себе домик на берегу моря, женюсь на скромной еврейке из штата Юта и настрогаю пару детишек. Поэтому мне совершенно не интересно ввязываться в политику, как Рома это предлагает. Курорт в СИЗО не входит в мои планы.

-- Понимаю. Рома бы спросил что-нибудь в духе: «разве тебя не беспокоит судьба нашей страны»?

-- Не беспокоит. И не только потому, что я такой эгоистичный ублюдок. История показывает, что власть в этой стране всегда рушится под своим весом, а не из-за внешнего давления. Протестуй или не протестуй, а дело сдвинется с мертвой точки, только когда по ящику врубят лебединое озеро.

-- Рома бы ответил, что его врубят быстрее, если ты будешь что-то для этого делать.

-- Нет, от меня ничего не зависит. Более того, от оппозиционеров вроде Ромы тоже ничего не зависит, и они сами это прекрасно понимают. Именно поэтому они с такой иронией говорят о Прекрасной России Будущего, потому что это всего лишь красивая сказка, в которую никто всерьез не верит. Не будет никакой другой реальности, нужно уметь жить в Страшной России Настоящего.

-- И что для этого надо делать?

-- Держаться в стороне от трэша.

-- Но этот трэш все равно проникает в твою жизнь. Вот ты идешь на встречу с режиссером, а его задерживают менты по какому-то бредовому обвинению. Я тоже стараюсь жить в стороне от безумия, но от него просто невозможно сбежать, -- в кармане у Насти прозвенело уведомление. -- Вот смотри, это наверняка какая-нибудь очередная дичь.

Настя достала айфон, открыла заметку «Медузы» и показала ее Кириллу:

Федулина назвала запреты признаком свободы

«Запрет -- это как раз то, где человек свободен, потому что он говорит: это нельзя, а все остальное -- как хочешь. Что такое право? Это и есть самая большая несвобода».

Сенатор Елена Федулина заступилась за запретительные законы, принимаемые российской Госдумой. Выступая на форуме безопасного интернета, она заявила, что большое количество прав ограничивает свободы. По мнению сенатора, в отличие от запрета право -- это «когда ты должен действовать, и только таким образом, как написано в законе». «Чем больше прав, тем больше несвободы», -- заключила Федулина.

-- Вот, видишь? -- Настя размахивала айфоном. -- И как от этого сбежать?

-- Да очень просто, -- сказал Кирилл. -- Отписываешься от СМИ, выключаешь все лишние уведомления, перестаешь читать ленту. Тебе навязывают, будто ты обязан поглощать весь контент в интернете и следить за повесткой, иначе ты лох и отстал от жизни. Но это не так, ты можешь смело бросать все, что тебя напрягает или расстраивает. Убери айфон, посмотри вокруг, насладись видом любимых панелек.

Настя еще раз посмотрела на вид ночного города, но только в этот раз сосредоточенно, стараясь не отвлекаться на посторонние мысли В этот момент Настя вспоминала, что читала много постов в инстаграме о том, как важно пребывать в «настоящем моменте» и жить «осознанно». Эта модная философия так часто рекламировалась, что стала вызывать раздражение. Но может быть в ней что-то есть?. Очертания кремлевских башен, соборных куполов и крошечных крыш доходных домов плавно сливались с силуэтами многоэтажек, похожих на игрушечные ящики. Чем дольше Настя смотрела на город, тем больше ее завораживала эта картина и тем сильнее хотелось с ней что-нибудь сделать. Настя вновь достала айфон, чтобы сделать фото и быстро выложить в инстаграме.

-- Блин, ты неисправима, -- сказал Кирилл. -- Тебе обязательно нужно все фоткать? Это уже третий раз с момента, как мы встретились.

-- А что в этом плохого?

-- Да то, что фоткая все подряд, ты обесцениваешь свою жизнь. Вот раньше как было? Изобрели первые фотоаппараты, камера обскура там, все дела. Люди раз в жизни на них снимались и готовились к съемкам, как к свадьбе, рождению детей или похоронам. Это был момент наивысшей ценности фотографии. Дальше технический прогресс все упростил, но весь почти 20-й век фотографы еще экономили пленку и снимали только самые классные моменты. Теперь же смартфоны позволили людям бесконечно фоткать все подряд: свои морды, виды из окна, гребанную еду, панельки и прочее. Когда ты смотришь на мир только через камеру айфона, ты перестаешь непосредственно его переживать. Твои глаза превращаются в объективы, а мозг работает как генератор контента для инстаграма.

-- Я не так уж много фоткаю.

-- Ты еще знаешь меру. Но я встречал людей, которые делают по сто фоток за один час. Когда ты так себя ведешь, ты признаешь ценными все моменты сразу, а значит ни один в отдельности. Это как некоторые люди говорят, что любят всех, а на самом деле не любят никого. В наше время признать момент по-настоящему уникальным -- это удержаться от желания его сфотографировать.

-- Ну не знаю, -- Настя убрала айфон, уселась на край крыши, свесила вниз ноги и принялась болтать в воздухе тяжелыми ботинками. -- Я много раз думала о том, почему мне так хочется фотографировать моменты, и поняла, что я таким способом хочу сохранить время. Меня бесит, как все безвозвратно теряется, уходит, забывается, исчезает. Впечатления наслаиваются друг на друга, дни пролетают все быстрее и быстрее, воспоминания теряют свои очертания. Разве ты можешь вспомнить, что ты делал ровно месяц или тем более год назад? Скорее всего, нет.

-- А мне это и не нужно вспоминать.

-- Тогда какой смысл признавать ценными моменты, если они навсегда утрачиваются? Это все равно как копить деньги, которые обесцениваются уже на следующий день. Хотя я согласна, что нормисы снимают свою жизнь совершенно бездумно.

-- Нормисы?

-- Так называемые «нормальные» люди. Не важно. Их жизнь все равно не имеет никакой ценности, с фото или без. Как это ни смешно, но многие из них без конца постят снимки только ради лайков. Мне на это наплевать. Фото это мой способ подчинить себе время.

Кирилл сел рядом с Настей на крышу и распахнул потайной кармашек на свитшоте, спрятанный на мультяшном «лице» Рика. Достал аккуратно свернутый джойнт, поджег его с помощью турбо-зажигалки и закурил. Настя заметила, что в кармашке у него укрыт еще один маленький пакетик с зеленым содержимым. Кирилл глубоко затянулся, задержал дыхание и выдохнул струйку густого дыма, которая быстро рассеялась по ветру и оставила после себя невидимое облако сладковатого запаха.

-- Будешь? -- спросил Кирилл и протянул Насте медленно тлеющую папиросу.

-- Надо подумать, -- почувствовав знакомый запах, Настя колебалась Трава часто усиливала тревогу Насти. Последний раз, когда она курила с подругой, они целый час не решались войти в метро, потому что боялись ментов. И все же предложение Кирилла было заманчивым -- в этом состоянии к ней часто приходили интересные идеи..

-- Как знаешь, -- Кирилл курил и смотрел на городские пейзажи.

-- А, ладно, давай, -- сказала Настя, взяла джойнт и медленно затянулась, чувствуя, как едкий дым заполняет легкие. Спустя несколько секунд Настя резко выдохнула и громко закашляла, сотрясаясь всем телом. Кашель длился около минуты, на глазах невольно выступили слезы.

-- Смотрю, ты давно не курила, -- с усмешкой подметил Кирилл. -- Это тебе не сигареты.

-- Это точно, -- Настя сделала еще несколько глубоких затяжек. Наконец отдала Кириллу джойнт и ощутила, как по телу разливается волна приятного тепла, как будто она легла в горячую ванну после долгого утомительного дня. Предметы вокруг предстали перед ней в другом фокусе: крупные объекты размылись, а на передний план выплыли маленькие детали, которые вдруг стали казаться ужасно интересными. Настя пристально смотрела на высокий фонарь, излучающий мягкий свет сквозь узорчатый шарообразный плафон. В ее голове стремительно проносились красочные образы, обрывки мысли и воспоминания о далеком прошлом.

-- Ты как? -- спросил Кирилл, заметив, что Настя залипла на долгом созерцания фонаря.

-- Нормально, -- очнулась Настя. -- Знаешь, я раньше думала, что ты такой постмодернист, который ничто не воспринимает серьезно. А теперь я вижу, что с тобой можно и «о высоком» поговорить.

-- Все, как я писал в Тиндере. Только я и есть постмодернист, -- Кирилл докурил джойнт и потушил его о кровлю, бросив бычок посреди остального мусора на крыше. -- Для меня нет каких-то ценностей. Все на свете относительно, нет абсолютного добра и абсолютного зла. Мир лежит в хаосе, а наша жизнь абсурдна с первого дня до последнего.

-- И зачем тогда жить?

-- Я ценю каждый день именно потому, что ни к чему не отношусь серьезно. Меня не волнуют глобальные проблемы, я просто живу в свое удовольствие. Не пытаюсь подчинить жизнь себе, а получаю от нее кайф, как от подарка. Поэтому я и не парюсь над каким-то там утраченным временем и не ловлю его с помощью фотографий или воспоминаний. Это все равно бесполезно, как будто пытаться остановить в одиночку поток реки, который смоет тебя в любом случае. Нужно принять правила игры и плыть по течению, стараясь прибиться к нужному тебе берегу, ведь так или иначе конец у этой истории одинаковый. Какая разница, сколько ты сделала фотографий или нарисовала картин в конечном счете? Все это превратится в тлен.

-- Это меня и пугает.

-- Такое осознание дает тебе огромную свободу. Ты не обязана выполнять нормативы по успешному успеху или вести хронику каких-то там прекрасных мгновений. Цени настоящий момент не потому, что он ценен как архив для истории, а как уникальная ситуация.

-- У меня так не получается. Тленность уникальных ситуаций всегда меня расстраивает.

-- А когда ты сохраняешь их на тех же фотках, то ты не расстраиваешься?

-- Да. Нет. Не знаю, наверное! -- Настя схватилась за голову. -- Я даже не могу спокойно смотреть на счастливые фотографии, сделанные совсем недавно. Я смотрю на них как бы из будущего, когда я буду совсем старой, и грущу по поводу прошлого, которое только что было настоящим.

-- Ты слишком застреваешь в своей голове. Могу поделиться с тобой техникой, которая часто мне помогает как следует разгрузиться. Она называется «посмотри на мир в первый раз». Отбрось свои мысли, глубоко вздохни и взгляни на предметы так, как будто видишь их впервые, и попытайся объяснить про себя их значение. Вот допустим, фонарь -- это световой прибор.

-- Странная техника.

-- Это только кажется странным. От рутины у нас замыливается глаз и мы забываем значение простейших вещей, поэтому полезно их вспомнить.

-- Дуб -- дерево, роза -- цветок?

-- О, я помню эту тему, как там… Россия -- наше отечество. Смерть неизбежна!

-- Ты читал Набокова?

-- Нет, но знаю эту фразу по мемам. Попробуй теперь посмотреть на мир по моей методике.

Настя стала медленно дышать и подмечать предметы, которые поразили ее своим многообразием. То, что раньше было скучным объектом под ярлыком «дерево», поделилось на множество маленьких элементов вроде кроны, ветвей, почек, ствола и корней, каждый из которых заслуживал внимания и казался особенным. Так, Настя вертела головой несколько минут, залипая на виде каждого здания в округе.

-- Работает, правда?

-- Похоже, -- с удивлением сказала Настя. Только она подумала о том, что ей действительно стало лучше, как раздался жуткий звук электронного воя и кряхтения. -- Что это?

-- Похоже на сирену. -- вслушался Кирилл. -- Наверное, к кому-то приехала скорая. повесть ледяной империя сюжет

Настя замолчала и насупилась, смотря на свои ботинки. В кармане опять запиликал айфон -- новое письмо на почту с заголовком Re: Встреча.

Здравствуйте, Анастасия! Прошу прощения, что не смог с вами встретиться сегодня -- наверняка вы читали в новостях о последних событиях. В ближайшее время я буду очень занят разбирательством со всей этой историей. Я переслал ваши работы моей коллеге и хорошей знакомой -- Валерии Казаковой, директору музея «Ангар». Они показались ей очень интересными! Мы договорились, что вы завтра можете подойти к ней в музей и обсудить возможное сотрудничество.

Невероятно! Синицын дал о себе знать в тот момент, когда Настя уже рассталась с мечтой о выставке и совсем забыла про режиссера. Письмо казалось посланием из другой вселенной, пролетевшим сквозь галактики и чудом оказавшимся на экране. Дрожащими пальцами Настя набрала ответ с обещанием, что завтра придет на встречу, и рассказала обо всем Кириллу.

-- Видишь, как круто! Поздравляю.

-- Спасибо, -- Настя убрала айфон и насупилась.

-- Ты что-то не выглядишь радостной.

-- Сама не знаю, почему. Я так долго хотела, чтобы эти эксперты искусства меня наконец заметили. Но теперь у меня нет никакой эйфории по этому поводу. Хотя очевидно, что я должна пойти туда завтра.

-- Ты не умеешь радоваться успехам.

-- Дело не только в этом. Знаешь, мне всегда кажется, что за моей спиной тусуется какая-то стремная тетка в старой одежде, с проседью в сальных волосах, такой сморщенной физиономией. Я могу делать вид, будто ее сзади нет, но как только я поворачиваюсь назад, то она берет и утаскивает меня в свою желтую и похожую на гроб каморку с пауками. Я, может, потому и рисую, потому что когда ты водишь кистью по бумаге, то ты смотришь только вперед и не оборачиваешься.

-- Жестко, -- Кирилл задумался. -- Я сам страдал от депрессии в Новосибе, да и у моей сестры много лет были похожие проблемы. Она долго ходила по врачам, пила таблетки, но все было без толку. После курса лечения ей становилось лучше на какое-то время, а потом опять все начиналось снова. Дела стали совсем плохи, когда наш батя в очередной раз угодил в тюрягу.

-- Она его любила?

-- Не то чтобы он сильно о нас заботился, но после смерти мамы сестра носилась за ним и сильно переживала из-за его отсидки. Я вывез ее в Москву, чтобы она тут развеялась и нашла новую жизнь, но ничего не вышло. Она не могла задержаться ни на одной работе, все сидела молча в своей комнате и зависала в интернете или смотрела какое-то дурацкое аниме. Как-то раз я вернулся домой и нашел ее без сознания с пачкой снотворных в руке. Еле успел набрать скорую, врачи ее откачали.

До крыши доносились приглушенные звуки чьих-то тяжелых шагов и еле различимые голоса, эхом пролетавшие по всем этажам заброшки. Настя крепко обхватила руками колени и спросила Кирилла, что было дальше с его сестрой.

-- Ее запихнули в ПНД. Теперь ее каждый день кормят таблетками, она превратилась в овощ. Когда я к ней прихожу и пытаюсь с ней заговорить, она только что-то промычит, отвернется и молча уставится в стену. Я с ней разговариваю, как с живым трупом, спрашиваю про самочувствие или рассказываю про свою работу, но она ни на что не реагирует. Узнавал у врачей, что они с ней сделали, а они все говорят про «долгий процесс лечения». Вообще там все почти как в тюрьме устроено: те же решетки на окнах, да только палаты вместо камер, койки вместо нар и халаты на вертухаях вместо формы. Я много раз к бате на зону ходил и впечатления очень похожие.

-- Да, мне мать тоже говорила про ад в ПНД. Она уже много лет добивается реформы всей этой системы и обивает пороги всяких чинуш, но пока что безуспешно. Надеюсь, что твоей сестре станет лучше.

-- Спасибо. Если честно, то я за всю жизнь так и не понял, что конкретно вгоняло ее в депрессию. Сперва думал, что это Новосибирск, от которого и правда хочется повеситься, но после переезда сюда ничего толком не изменилось. Может ты поможешь понять ее лучше. Вот тебя что больше всего парит?

-- Сложно объяснить, -- Настя запуталась в клубке каннабиольных мыслей. -- Ты спрашиваешь как бы из своих координат и понятия у тебя совершенно из другого мира, так что когда я что-то отвечаю, ты там у себя это еще и упрощаешь, а это и так уже искажено мной при попытке конвертировать мысль в слова. Наверное, невозможность передать свои мысли и сам абсурд жизни меня больше всего и парит.

-- Но ведь абсурд прекрасен, -- Кирилл взмахнул руками, как дирижер перед оркестром. -- Разве нет?

-- Я раньше так думала. Без конца перечитывала «Миф о Сизифе» и успокаивалась тем, как там логично все объясняется. Но со временем я поняла, что это лишь одна из многих других трактовок, просто самая убедительная.

-- Нет, видимо мне вас с сестрой не понять, -- Кирилл качал головой. -- Ты цепляешься за чужие трактовки, хотя абсурд дает тебе полную свободу. Не въезжаю зачем грустить, если ты можешь изолироваться от мира и спокойно заниматься своим делом. Да и вообще, я вижу в депрессии только пользу.

-- Это какую?

-- В депрессии мы начинаем видеть всю бессмысленность жизни. Потому что когда идет время, корка слазит с этого самообмана, как шелуха с семечек. И нет никакого завтра. Есть только здесь и сейчас. В котором тебе становится больно, страшно и понуро, как только ты перестаешь верить в иллюзии, которыми ты постоянно стремишься накормить собственный мозг, чтобы он ныл поменьше от отсутствия дофамина. Однажды он все это выплевывает. И ты начинаешь видеть все так, как есть. И тогда становится стремно. Но это нормально. Депрессия помогает разобраться в себе и стирает лишнее в голове. Мы начинаем понимать себя лучше и получаем шанс следовать за своими мечтами, а не за навязанной ерундой, которое вбило нам окружение.

-- Ты говоришь какой-то бред. Депрессия -- это болезнь, которую нужно лечить.

-- Я не отрицаю клиническую депрессию. Возможно, многим действительно нужны пить таблетки и все такое…

-- Даже если не надо, то человек все равно теряет контроль над собой из-за депрессии. Ты так говоришь, будто каждый полностью управляет своей жизнью на сто процентов, что нереально и со здоровой психикой. На нас влияют сотни вещей: от мозга и нервной системы до природы и других людей. Каждый наш поступок предопределен заранее условиями, в которых мы живем. Что и говорить о человеке с больной психикой, он не может объективно смотреть на мир.

-- Я делю людей на два типа. Те, кто сам несет ответственность за свою жизнь, и те, кто говорит, что это условия решают все за них. Вторые по какой-то невероятной случайности почти всегда оказываются неудачниками. Мне кажется, что ты все-таки относишься к первому типу. Ты классно рисуешь, не стоит губить свой талант и представлять себя жертвой обстоятельств. Если с организмом все в порядке, то депрессия есть сигнал организма, что ты живешь неправильно.

-- Как будто есть какой-то способ жить «правильно».

-- Это состояние может приносить пользу и толкает к творчеству. Возможно, без него ты бы и не стала рисовать, кто знает? Иногда оно выходит из-под контроля, то начинает отравлять тебя мусорными мыслями и тревогой. Так что нужно поменьше думать и заниматься делом. Ты ведь не думаешь, когда рисуешь?

-- Еще как думаю. Меня бесит, что я застряла на одном и том же уровне, а подняться выше не получается. Я хочу устраивать выставки и перфомансы, а не только собирать лайки в инстаграме. И еще напрягает, что для заработка мне порой нужно заниматься такой херней вроде портретов Хромова.

-- Понимаю, деньги -- это самое главное.

-- Нет, для меня самое главное -- творчество. Но им нельзя заниматься, если ты живешь в нищете.

-- Если тебе нужны деньги, -- Кирилл подсел ближе к Насте и приобнял ее. -- То я могу спонсировать твои арт-проекты.

-- Тоже мне меценат, -- Настя с подозрением смотрела в покрасневшие глаза Кирилла. -- И что ты хочешь взамен?

-- Ничего, я только... -- Кирилл не успел договорить, как раздался громкий хруст снега. Из проема на крышу вылезли двое мужчин в полицейской форме, один из которых держал в руке здоровенный фонарь и направлял его на Кирилла с Настей.

-- Что делаем, молодые люди?

Кирилл вскочил на ноги и стал переводить взгляд с одного мента на другого. Их черная форма сливалась в темноте с пепельными лицами, они походили на большие комки темной пыли в одежде. Один из них был обрюзгшим толстяком, из-за чего Настя сразу дала ему про себя кличку «Боров». А второй, наоборот, казался продолговатым и изогнутым, как крючок на вешалке, так что она окрестила его «Крюком». Настя медленно поднялась и встала рядом с Кириллом, сцепив руки за спиной.

Крюк неспешно, шаркая тяжелыми ботинками по кровле, подошел к Кириллу и скрипучим голосом потребовал показать приложение с персональным QR-кодом. Кирилл сказал, что его смартфон сел. Ну это не беда, ответил страж порядка, и достал из кармана прибор под названием АРЛ Аппарат для распознавания лиц, разработанный «СтройТехом». Это была гордость компании, которой особенно любил хвастаться Игорь Иванович на встречах с президентом Капровым. Правда, злые языки поговаривали, что технологии просто перекупили у китайцев, а на производстве распилили миллионы рублей. , по форме похожий на степлер с тонким дисплеем и объективом камеры на черном корпусе. Крюк вытянул руку, направил камеру на Кирилла и нажал на кнопку. Яркая вспышка света вырвалась из степлера и высветила лицо Кирилла, ослепив его на несколько секунд. Крюк опустил прибор и стал читать данные о гражданине.

-- Так-с, смотри, что у нас тут, -- Крюк ткнул на дисплей прибора и показал его своему коллеге. -- Прописка в Новосибирске. А в Москве что делаем, молодой человек?

-- Проездом, -- буркнул Кирилл.

-- Проездом, как же, -- проворчал Боров. -- Знаем мы таких.

Крюк ухмыльнулся, вновь поднял АРЛ и проделал то же самое с Настей, но неудачно -- прибор не смог распознать ее лицо. Тогда Крюк потребовал показать приложение на смартфоне.

-- Дома забыла, -- с невозмутимым видом сказала Настя.

-- Какая забывчивая, -- Крюк подошел к Насте и пристально осмотрел ее сверху донизу с таким видом, будто оценивал сочный окорок на витрине мясного магазина. -- Сколько железа на лице, ты прямо дикарка. Где живешь?

Настя ответила, что в Москве.

-- И где именно?

Настя по привычке назвала свою улицу, не отводя взгляда от Крюка. Он стоял к ней так близко, что можно было почувствовать его спертое дыхание с нотами вчерашнего перегара.

Боров довольно присвистнул.

-- Хороший район, -- кивнул Крюк. -- Ты хорошо устроилась. Это хорошо…

Менты молча стояли и, подобно бывалым рыбакам, рассматривали свой улов.

-- Что вы от нас хотите? -- Настя резко сжала кулаки, ногти больно врезались в кожу.

-- Что мы хотим? -- Крюк переглянулся с Боровом. -- Неправильный вопрос. Скорее нужно спросить, чего ты хочешь.

-- Вы нас задерживаете?

-- Давай посмотрим. За одно незаконное проникновение на охраняемую территорию, совершенное группой лиц по предварительному сговору, вы можете отъехать на срок до четырех лет -- рассуждал Крюк. -- Кроме того, у твоего хахаля нет прописки, так что мы можем забрать его для выяснения личности. Так что поводов для задержания достаточно. Ты хочешь быть задержанной?

Настя помотала головой.

-- Давай тогда подумаем, что мы можем сделать, -- сказал Крюк и провел рукой по щеке Насти, от чего она замерла и сморщилась от отвращения. Его пальцы были точно ледяные кости дохлой рыбы.

-- Не советую с ней борзеть, -- сказал Кирилл. -- Она дочь известной чиновницы и члена СПЧ при президенте. Вам же хуже будет.

-- Тоже мне, советчик нашелся. Ты чей сын будешь? -- Крюк глянул на Кирилла. -- Постой-ка… дай фонарик.

Боров вновь снял с пояса фонарик и вручил его напарнику. Крюк направил луч прямо в глаза Кириллу, а потом -- в лицо Насте.

-- Ты только глянь. Какие у них красные глазища.

Боров послушно посмотрел в глаза Насти с Кириллом и подтвердил, что да, действительно красные.

-- Все понятно, -- с довольным видом кивнул Крюк. -- Что в карманах, молодые люди? Выворачиваем.

Менты разделились. Крюк отошел подальше от Насти, предоставив ее Борову, принялся досматривать карманы Кирилла и громко называть все предметы, которые тот доставал из своего кармана: ключи, телефон, сигареты...

Не найдя ничего подозрительного, Крюк сказал, что они сейчас поедут в отделение и продолжат обыск там. И пригрозил, что задержанием на три часа дело не ограничится -- им сразу грозит арест в СИЗО.

-- Подождите, какой арест? -- трепыхающимся голосом спросила Настя.

-- А такой, -- сказал Крюк. -- Вы уже здесь на уголовное дело наработали. И я уверен, что мы еще у вас дури найдем.

-- Мне нельзя арест. У меня завтра важная встреча!

-- Ах, вот оно как, -- Крюк засмеялся вместе с Боровом. -- Интересно, интересно. Знаешь хочешь пойти домой?

-- Да.

Крюк еще раз взглядом медленно просканировал молодых людей.

-- У меня тогда к тебе предложение.

-- Какое еще предложение? -- лицо Насти побледнело.

-- Скажи мне, где этот парень прячет дурь, и можешь идти.

Боров смеялся, чесал обтянутое ремнем пузо и одобрял остроумную затею напарника. Настя косилась то на Кирилла, который печально глядел на нее и что-то шептал губами, то на оскалившихся ментов. Картинка плыла перед ее глазами, как будто в камере сломался стабилизатор. Цвета мельтешили и превращали стоявшие впереди силуэты в темные пятна, а маячившие над крышей фонари в яркие вспышки света. Со стороны ментов доносились какие-то звуки, но Настя не могла их расслышать из-за стука своего сердца и шума машин, проезжающих где-то вдалеке по улицам города.

-- Ну что заткнулась? Предложение действует только один раз.

-- У него в свитшоте есть потайной карман, -- внезапно выпалила Настя.

-- В свит-чем? -- Крюк приложил руку к уху, будто отдавал честь.

-- В свитере.

-- В свитшоте! -- Крюк ткнул Борова в плечо и загоготал вместе с напарником. -- Ну и напридумывают же словечек. Сейчас проверим.

Кирилл с понурым лицом смотрел на Настю, но та отводила взгляд и разглядывала свои ботинки.

Размещено на Allbest.ru

...