Размещено на http://www.allbest.ru/

ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ АВТОНОМНОЕ

ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ

ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

«ВЫСШАЯ ШКОЛА ЭКОНОМИКИ»

Факультет гуманитарных наук

Л. Тик, А. Арним, В. Гауф: образ Востока в произведениях немецких романтиков

Выпускная квалификационная работа -

МАГИСТЕРСКАЯ ДИССЕРТАЦИЯ

По направление подготовки 45.04.01 Филология

Образовательная программа «Русская литература и компаративистика»

Журенкова Екатерина Андреевна

Рецензент: Научный руководитель:

Лагутина И.Н. Пасько Ю.В.

д-р филологических наук, проф. к-т филологических наук,

ФГН/Школы культурологии НИУ ВШЭ

доцент ШИЯ, НИУ ВШЭ

Москва 2020

Аннотация

Магистерская диссертация посвящена образу Востока в произведениях трех немецких романтиков: Людвига Тика, Ахима фон Арнима и Вильгельма Гауфа. Ее главной целью было описать, как восточное пространство у этих писателей меняется от Тика к Гауфу, постепенно усложняясь, и показать, какую можно выявить общую тенденцию. В работе проведено краткое исследование становления ориентализма в Германии XIX века и объяснена связь интереса Востока с идеей о национальной идентичности. В фокусе диссертации были новеллы со сказочными элементами этих писателей: «Альмансур» и «Абдалла» Тика, «Изабелла Египетская» и «Мелюк Мария Бленвиль» Арнима и альманахи сказок Гауфа. В диссертации разрабатывается теория о том, что несмотря на все обозначенные нами различия в подходах трех романтиков, все они стремятся провести параллели между восточным и западным пространством и показать, как они соотносятся друг с другом. Одной из их целей было приблизить эти две культуры друг к другу и показать, что они не такие разные и чужие, как может показаться на первый взгляд.

ориентализм романтик немецкий арним

Оглавление

Введение

Глава 1. Восточное пространство в произведениях Л. Тика: «Альмансур» и «Абдалла»

Глава 2. Восток в произведениях Ахима фон Арнима: «Мелюк Мария Бленвиль» и «Изабелла Египетская»

2.1 Тенденции изображения восточных женщин: «Мелюк Мария Бленвиль», «Изабелла Египетская»

2.1.1 «Мелюк Мария Бленвиль»

2.1.2 «Изабелла Египетская»

Глава 3. Пространство Востока в произведениях В. Гауфа

3.1 Альманахи сказок: история создания, специфика повествования, сочетание реалистических и романтических элементов

3.2 Восточное vs Западное пространства

3.3 Образы восточных женщин в сказках Гауфа

Заключение

Список использованной литературы

Введение

Наша магистерская диссертация будет посвящена изображению Востока в произведениях немецких романтиков. Немецкие романтики испытывали сильный интерес к Востоку, что нашло отражение в их произведениях. Объектом исследования в нашей работе станет восточное пространство в произведениях трех значимых фигур немецкого романтизма - Л. Тика, Ахима фон Арнима и В. Гауфа. Наша главная гипотеза заключается в том, что восточное пространство у этих трех романтиков изображается по-разному, постепенно меняясь и усложняясь от Тика к Гауфу (расположение глав обусловлено не столько хронологией, сколько сложностью изображения Востока у этих авторов).

Восток привлекал романтиков, по словам Вакенродера, как «родина всего чудесного» Ботникова А.Б. Немецкий романтизм: диалог художественных форм М.: Аспект Пресс, 2005. С. 30. , и поэтому часто появлялся в романтических произведениях как идеальное пространство. Интерес к культуре востока у западного человека стал постепенно возрастать примерно с XV-XVI вв., когда Западом стала проводиться колониальная политика по отношению к восточным странам. В силу своей идеологии романтики наделяли восточные земли такими чертами как одиночество, фантазии, бессознательное Саид Э. Ориентализм. СПб., 2006. С. 52. . В произведениях многих романтиков господствовали мотивы арабских или индийских культур. Китайская же культура долгое время находилась «в стороне», потому что только в 1820 году часть китайских территорий попала под влияние европейцев.

К. Швабе Schwabe Claudia Mareike Katrin. Romanticism, orientalism, and national identity: German literary fairy tales, 1795-1848. Florida, 2012. P. 16. считает, что восточное пространство в XVIII-XIX веках не ограничивается азиатскими странами - по ее мнению, для того, чтобы попасть в восточное пространство, необязательно было даже покидать Европу. Например, прямо рядом с Австрией можно было найти «ворота» в царство экзотического - об этом писал Новалис в своем стихотворении «Наводнение» (“Die Sьndfluth“): “Im fernen Morgenland von Wien ein wenig linker Hand…” «На далеком Востоке, немного левее Вены…». Цит. по: Novalis Schriften. Berlin, 1802. S. 412. [Здесь и далее за исключением специально оговоренных случаев подстрочник мой - Е.Ж]. К Востоку от Вены Восток простирался от побережья Западной и Северной Африки до Египта и вплоть до Эфиопии, включая Грецию, Балканы, Персию, Индию, Индонезию, Японию и Китай. Поездка в Испанию тоже могла быть оценена как поездка на Восток, т.к. там можно было увидеть следы исламской истории в архитектуре и «мавританской» культуре - Гердер, например, описывал испанцев, как «европейских азиатов», а их землю - как волшебную и экзотическую Herder Johann Gottfried. Adrastea. Vol. 1-2, Leipzig, 1801. S. 169. .

Как пишет Э. Саид, Восток является именно европейским «изобретением»; с античных времен Восток неразрывно связывался с обителью экзотических существ, полной романтики и чарующих ландшафтов. Например, Геродот изучал Древний Египет, Персию и Ассирию («История»): тогда уже стала проявляться дихотомия Восток-Запад. По Саиду, первыми исследователи в области ориентализма были британцы и французы, идеи которых были уже подхвачены в Германии. Так, немецкие ученые только уточнили и развили методы исследования, которые уже существовали во Франции и Британии.

И хоть немецкая гуманитарная наука к 1830-му году уже достигла своего превосходства среди всех других, но до второй половины XIX века ей так и не удалось «установить тесную связь между ориенталистами и долговременным, устойчивым интересом на Востоке» Саид Э. Ориентализм. СПб., 2006. С. 37. . Саид пишет, что немецкий Восток - научный, или классический - стал темой для многих лирических произведений, романов и т.д., но не был таким актуальным, каковым он стал для Шатобриана, Нерваля или Ламартина. Исследователь также утверждает, что известное произведение Гете «Западно-восточный диван» или «О языке и мудрости индийцев» Шлегеля во многом основывались на впечатлениях от «путешествий по Рейну и часах, проведенных в парижских библиотеках» Там же. С. 53..

Интерес немецких романтиков к Востоку можно связать с появлением идеи о многообразии культур и со становлением национальной идентичности в начале XIX века. Подробно роль Востока в формировании немецкой национальной идентичности В своем исследовании Швабе апеллирует к понятию «немецкость» (”Teutscheit”). анализирует Швабе. Она подробно рассматривает актуальность терминов «патриотизм» и «нация» в контексте появления немецкого национализма в начале XIX века и дает краткий исторический обзор основных политических событий. Исследовательница утверждает, что с Французской революцией и, следовательно, Наполеоном в Германию пришло вдохновение для создания нового воинствующего национализма. Немецкий подданный больше не чувствовал сильной приверженности своему суверену, но чувствовал объединенность со своими земляками. Это предположение похоже на концепцию Б. Андерсона, считающего, что “the nation is always conceived as a deep, horizontal comradeship”«Нация всегда воспринимается как глубокое, горизонтальное товарищество». Цит. по: Anderson Benedict. Imagined Communities: Reflections on the Origin and Spread of Nationalism. London: Verso, 2006. P. 69. . Идея политического единства немецкой нации была не только новой, но и практически невообразимой для тех поколений, которые выросли до Французской революции. Под заголовком «Германская империя» (“Das deutsche Reich”) Гете и Шиллер в сатирических эпиграммах «Ксении» (1797) задали вопрос о самом существовании Германии: “Deutschland? Aber wo liegt es? Ich weiЯ das Land nicht zu finden. Wo das gelehrte beginnt, hцrt das politische auf”.«Германия? Но где она находится? Я не знаю, как найти эту страну. Где начинается наука, заканчивается политика». Цит. по: Johann Wolfgang Goethe und Friedrich Schiller. Xenien.

Leipzig und Wien, 1900. S. 25. Фактически, во время Французской революции Священная Римская империя состояла из более чем 300 суверенных королевств, территориальных штатов, герцогств, княжеств и других независимых округов, таких как епархии, графства. Очевидно, что это разделение представляло собой не только препятствие для экономического и социального развития Германии, но и для объединения Германии и появления общей национальной идентичности, что отмечает и Швабе. И хотя немцы были политически разделены, они все же имели единый язык и культуру. Именно это стало предпосылкой к скорому формированию национальной идентичности.

Именно немецкие романтики стали ключевыми фигурами в процессе создания немецкой национальной идентичности. Интересно, что немецкое население с энтузиазмом восприняло Французскую революцию. Однако затем их отношение к французам значительно ухудшилось. Позднее, когда Франция пересекла немецкую границу, чтобы претендовать на немецкие земли вдоль левой стороны реки Рейн, среди немецкого народа появилось общее чувство обиды на французов. После решительного разгрома Наполеоном прусских войск осенью 1806 года германское движение сопротивления старалось изгнать вторгающиеся вооруженные силы со своей родины Kontje Todd. German Orientalisms. Michigan: Michigan UP, 2004. P. 95.. Писатели стали в своих текстах призывать немцев к военным действиям. Теодор Кернер и Эрнст Мориц Арндт, например, сочиняли стихи, чтобы вдохновить немецких солдат в борьбе против армий Наполеона. В сочинении Генриха фон Клейста «Германия своим детям» (“Germania an ihre Kinder”, 1809) содержатся довольно жестокие строки: “Dдmmt den Rhein mit ihren Leichen”. «Наполните Рейн своими трупами». Цит. по: Heinrich von Kleist. Sдmtliche Werke und Briefe, Band 1, Mьnchen 1977. S. 25-27. Многие критические работы в то время были также посвящены языковой рефлексии и взаимоотношениям между языком и «духом». Гердер, например, считал язык отражением «национального духа» (“Volksgeist”). Он также различал “Volkspoesie” или “Naturpoesie” (естественную поэзию) и “Kunstpoesie” (авторскую поэзию) Schmitz-Evans M. Einfьhrung in die Literatur der Romantik. WBG, 2004. S. 41. . А вот Ахим фон Арним или Клеменс Брентано этих различий не находили, они скорее воспринимали Volkspoesie и Kunstpoesie как одно и то же. По их мнению, задачей поэта является запечатление народного духа в своих поэтических творениях.

Швабе в своем исследовании подвергает сомнению концепцию Саида о том, что ориентализм является формой господства Запада над Востоком: “To put it in a nutshell, Orientalism for Said is first and foremost a political doctrine and ideology created by the West as a form of domination over the East”. «В общем, Ориентализм для Саида - прежде всего политическая доктрина и идеология, созданная Западом как форма господства над Востоком». Цит. по: Schwabe Claudia Mareike Katrin. Romanticism, orientalsim, and national identity: German literary fairy tales, 1795-1848. Florida, 2012. P. 128. Для доказательства этой концепции она анализирует сказку Э.Т.А. Гофмана «Золотой горшок» (“Der goldene Topf”) и показывает, что в ней Восток представлен идеальным пространством - Атлантидой. Из исследования следует, что врагом в романтических историях, наоборот, может выступать беспощадный и скупой человек Запада, воплощающий агрессивность и беззаконие. С мнением Швабе была солидарна также исследовательница ислама Мухсин Махди в эссе «Изучение ислама, ориентализма и Америки» (“The Study of Islam, Orientalism and America”, (1997)). Она утверждает: “If there ever was an idea that was not intentionally political <…> and was self-centered rather than directed to the domination of others, that was the image of the East in early German Romanticism”. «Если когда-либо существовала идея, которая не была бы намеренно политической <…> и была не направленной на господство над другими, то это был образ Востока в раннем немецком романтизме Цит. по: Mahdi Muhsin. The Study of Islam, Orientalism and America // Mapping Islamic Studies. Berlin: De Gruyter. 1997. 149-180. Швабе на примере сказок Арнима (например, «Изабелла Египетская» (“Isabella von Дgypten”)) показывает также, как романтики изображали фигуру восточной женщины. Она развенчивает клише XIX века о восточных женщинах как о коварных соблазнительницах, показывая, что в романтических сказках они, наоборот, предстают перед читателями как воплощение настоящей духовности.

В своем исследовании Швабе упоминает работы Шлегеля «Лекции по всемирной истории» (“Vorlesungen ьber Universalgeschichte”, 1805-1806) и «О языке и мудрости индийцев», где тот подчеркивает буквально «семейные отношения» между санскритом и немецким языком. По его мнению, „alles, alles, stammt aus Indien ohne Ausnahmen «Все, все без исключения родом из Индии». Цит. по: Schlegel Friedrich. Briefe an Ludwig Tieck. Ed. Karl von Holtei. Vol. 3. Breslau: Trewendt, 1864. . Здесь же можно вспомнить теорию миграции Шлегеля, предположившего, что люди из Индии мигрировали через Персию, Кавказ и поселились в северо-центральной Европе, Скандинавии и северной Германии. Эта теория была новаторской хотя бы потому, что подразумевала не просто сходство, но родство между индийцами и немцами. Фактически, романтики прославляли Восток, поскольку он представлялся романтикам моделью духовной целостности и единства в искусстве и обществе. Саид справедливо замечает, что немцы всегда пытались найти на Востоке схожие идеи.

Общественный и духовный кризис начала XIX века привел к тому, что романтики, не найдя решения проблем в реальной жизни, стали создавать свою реальность, свою «страну востока». В частности, возможность уйти от реальности, забыть о серых буднях после наполеоновских войн и удовлетворить интерес о восточных культурах предложили сказки «Тысячи и одной ночи» Несмотря на многие предположения, происхождение сказок «Тысячи и одной ночи» до сих пор неизвестно. Одни исследователи считают, что истории имеют индийское происхождение, другие склонны думать, что они, скорее всего, имеют персидское происхождение - ведь книга содержит много отсылок на индийские и персидские культуры. , первые переводы которых стали появляться в 1710-е годы. Многие писатели оказались под впечатлением от сказочного мира этого произведения. Например, Кристоф Мартин Виланд написал следующее: “Alle Alter, Geschlechter und Stдnde, junge und alte, hohe und niedrige, gelehrte und ungelehrte, beschдftigte und mьЯige Personen versammeln sich um den Erzдhler wunderbarer Begebenheiten und hцren mit Vergnьgen, was sie unglaublich finden”. «Все возрасты, поколения и сословия, молодые и старые, высокие и низкие, образованные и необразованные, занятые и незанятые люди собираются вокруг рассказчика и с удовольствием слушают о том, что считают невероятным». Цит. по: Christoph Martin Wieland, Sдmmtliche Werke, Bd. 35-36, S. 323.

Швабе также высказывает интересное предположение, что сказки с восточными мотивами, служащие средством для «побега» в фантастичеcкий и экзотический мир, стали для немцев своего рода «опиумом». Согласно исследованию Людвига Аммана «Восточные зеркала» (“Цstliche Spiegel”) число произведений с восточными мотивами и число переводов восточных текстов на немецкий язык выросло в 1828 году до 245 - Восточные идеи охватили Европу сразу после перевода «Тысячи и одной ночи» на французский язык Антуаном Галланом (1646-1715). В своем исследовании Швабе поднимает вопрос о том, почему книга стала так популярна. Уже сам Галлан пишет в предисловии к своему переводу, что все сказки являются “agrйables et divertissans par le merveilleux qui rиgne d'ordinaire”. «Приятными и интересными, благодаря чудесному, кажущемуся обычным». Цит. по: Galland Antoine, and Jean Jacques Antoine Caussin de Perceval. Les Mille et une Nuits: Contes Arabes. Vol. 1. Paris, 1806. Кроме этого, как и присуще этому жанру, в сказках «Тысячи и одной ночи» находятся примеры человеческих достоинств и пороков, т.е. они служили и образовательной цели. Герман Гессе считал сказки из «Тысячи и одной ночи» одним из лучших произведений мировой литературы и рассматривал их как «источник человеческого наслаждения и как самую богатую книгу в мире Цит. по: Hesse H. Gesammelte Schriften, Bd. 7. S. 316. . Как уже было сказано, все началось с перевода Галлана, который с 1709 года являлся профессором арабского в Коллеж де Франс (тогда - “Collиge royal”) в Париже и путешествовал по восточным странам. В Сирии он приобрел рукопись, которую решил перевести - так появился французский перевод «Тысячи и одной ночи» (“Les Mille et une Nuits, contes arabes traduits en franзois”) Von Bacher M. Elgohary Bochum. Das Vermдchtnis der orientalischen Mдrchen aus “Tausendundeine Nacht” in der deutschen Literatur am Beispiel von Ferdinans Raimunds “Der Diamant des Geisterkцnigs” // Die Welt des Orients. Bd. 16, 1985. S. 137. . Первые немецкие переводы основывались на французском переводе. Лишь в XIX веке «Тысяча и одна ночь» была переведена на немецкий язык без посредников - первый такой перевод был сделан Максимилианом Хабихтом в 1825 году.

Подобный интерес к Востоку и возможность отдалиться от реального мира с помощью восточных сказок привели к тому, что еще в первой половине XIX века немецкие романтики стали совершать метафорические паломничества в восточные страны. Зацепившись за конкретную деталь Востока (будь то персидский ковер или курительная трубка), романтики пробуждали свое воображение и создавали восточные пространство. Причиной этих паломничеств, вероятно, стало то, что романтики были склонны считать Восток своим «духовным домом». В романе Новалиса «Генрих фон Офтердинген» есть следующие строчки: «Куда мы идем? Все время домой». И действительно, паломничества романтиков - это, прежде всего попытка найти путь домой, это странствие, которое продолжается всю жизнь (именно поэтому понятия «странствия» и «жизнь» для них равнозначны). Такая же ситуация повторится спустя столетие, на рубеже XIX-XX вв., когда европейский человек почувствует необходимость поиска новой духовной позиции. Так, например, на Восток стремились Бернгард Келлерман, Фейхтвангер, Роллан, Хаксли и многие другие. Большинство полученных на Востоке знаний становились для романтиков «пищей» для воображения - у каждого художника, писателя, поэта и музыканта впечатления от восточных земель преломлялись в творчестве по-разному. Восток представляется в произведениях немецких романтиков не как объективная действительность, а как идеальный образ, утопия, состоящая из мифов, стереотипов и фантазий автора (что связано с романтическим понятием “Sehnsucht”). Эта тенденция прослеживается уже в восприятии Фридрихом Шлегелем поиска новых источников для поэзии в Востоке (в частности, Индии) Например: „Welche neue Quelle von Poesie kцnnte uns aus Indien flieЯen <…> Im Orient mьssen wir das hцchste Romantische suchen”. Цит. по: Schlegel August Wilhelm. Kritische Schriften und Briefe. Hrsg. von Edgar Lohner. Bd. 1: Sprache und Poetik. Stuttgart, 1962. .

Первая глава нашего исследования будет посвящена пространству Востока в раннем творчестве Тика. Как мы покажем, молодой Тик во время написания своих произведений рефлексировал над своим читательским опытом, опираясь на совершенно различные жанры, в поисках своего собственного стиля. В этом плюрализме жанров и стилей первых лет литературной деятельности Тика мы и можем увидеть его обращение к восточной топографии, такое же последовательное и плавное, как и последующее отдаление немецкого романтика от Востока. Как пишет А. Полашегг, в текстах, опубликованных после 1795 года, Восток появлялся лишь в составе редактируемых народных книг (“Volksbьcher”) Термин, предложенный Герресом, который в работе «Немецкие народные книги» (1807) впервые описал издания подобного рода. В основе подавляющего большинства Народных книг, как правило анонимных, - позднесредневековые прозаические переработки рыцарских романов и жест, обогащённые средневековыми легендами, мотивами, почерпнутыми из сказок, шванков, фабльо (например, «Тристан и Изольда», «Фортунат», «Прекрасная Магелона»). S. 261. и не становился местом действия в драмах или новеллах Тика. Исследовательница показывает, что эта тесная историческая связь между ориентализмом и ранними работами Тика может объясняться популярностью восточной темы и уже существующей восточной традиции в тот период.

Это предположение разделяют также более ранние исследования и критические работы, где юношеские тексты Тика рассматривались на предмет различных клише, взятых из уже обширного корпуса восточных произведений (например, «Тысяча и одна ночь»). Э. Штейгер видел в них простую безвкусицу и халтуру (“Kitsch”), Ф. Гундлоф - базарный Восток, который немецкий романтик вводил в ткань повествования лишь с помощью использования различных клише, таких как пальмы, сияющие восходы и закаты и арабские имена “Bazar-Orient, wie er seit Wieland mit Hilfe einiger Palmen, einiger glьhender Sonnenauf- und untergдnge und arabischen Namen leicht herzustellen war”. S…. М. Тальман объясняет: “Dieser importierte Osten, der Schein bleibt, ist eine Literaturschablone, die sich letzten Endes aber auch auf Namen und Titel der Helden beschrдnkt. Die Sultane heiЯen Selim und Ali, die Mдdchen Roxane und Zulima, die Liebhaber Raschid und Abdallah, die Stдdte Bagdad. Es bleibt bei einem Wandern durch einen Wald von Wцrtern aus der Belesenheit des Gymnasiasten“ «Этот импортированный Восток, как создается ощущение, является лишь литературным клише, ограничивающимся именами и титулами героев. Султанов зовут Селим и Али, героев женского пола - Роксана и Зулейма, любовников - Рашид и Абдалла, а город - Багдад. Читателю лишь остается блуждать по этому лесу слов гимназиста». .

Так, образ Востока в ранних работах Тика долгое время обвинялся в тривиальности. Под этой неблагоприятной оценкой оказались такие произведения Тика, как идиллия «Альмансур» (“Almansur”), драма «Алла-Моддин» (“Alla-Moddin”) и рассказ «Абдалла» (“Abdallah”), опубликованные в периоде с 1791 по 1793 год. Многие критики также утверждали, что «восточная сторона» текстов немецкого романтика во многом заключалась лишь в компиляции различных уже существующих восточных клише (как, например, традиционные и уже привычные немецкому читателю восточные имена или предметы).

Тем не менее, нужно сделать оговорку, что это были лишь первые попытки начинающего молодого писателя, школьника, которые можно рассматривать как эксперимент; поэтому мы ставим перед собой задачу проследить за тем, как Тик выстраивает восточное пространство. Интересно также попытаться выявить, какие текстуальные источники могут являться образцом для произведений Тика в контексте ориентализма. Однако в нашей работе мы сосредоточимся только на «Альмансуре» и «Абдалле», чтобы сохранить общую «жанровую» целостность нашего исследования - в нашей магистерской диссертации мы сосредотачиваемся исключительно на жанре новелл со сказочными элементами. Драма «Алла-Моддин» выбивается из ряда анализируемых нами произведений: ее события разворачиваются не на Ближнем, а на Дальнем Востоке (Индонезия), и в ней присутствуют явные исторические отсылки (например, к судьбе короля острова Сулух). В драме представлен образ «доброго дикаря» (вождя, находящегося в плену), противопоставленного наделенным негативными качествами европейцам (особенно иезуитам). Таким образом, произведение органично вписывается в традицию литературы Просвещения (по модели Руссо, которая противопоставляет позитивное воображение далеких народов в их близости с природой с критикой европейской цивилизации). В случае же с «Альмансуром» и «Абдаллой» связь с предшествующими текстами и существующей традицией усложняется из-за смешения жанров.

В первой главе мы выявим элементы, с помощью которых Тик внедряет восточное пространство в ткань повествования: восточные имена героев, восточная топография, восточная атрибутика (предметы) и топосы восточных сказок. Например, в «Альмансуре» и «Абдалле» появляются традиционные молоко и финики, Багдад, волшебные пещеры и восточные дворцы. Таким образом, мы можем утверждать, что Тик следовал старым традициям аллегорической литературы, внедряя привычные для читателя восточные мотивы, почерпнутые немецким романтиком из прочитанных текстов (например, сказки «Тысячи и одной ночи»). Мы постараемся проанализировать, как в двух выбранных нами новеллах функционирует литературный/интертекстуальный Восток, т.е. какие мотивы и образы Тик мог заимствовать из других произведений и каким образом он видоизменил их.

На первый взгляд кажется, что немецкий романтик действительно лишь слепо воспроизводит существующие клишированные восточные мотивы: например, в разных произведениях появляются одни и те же традиционные восточные имена (например, Роксана, Рашид или Абдалла); однако мы постараемся показать, что на самом деле восточное пространство в новеллах Тика устроено гораздо сложнее и имеет определенную функцию. Например, мы рассмотрим, как слияние восточного и западного пространства в этих произведениях соотносится с проникновением в реальный мир ирреальных, сказочных элементов. Наша гипотеза заключается в том, что в восточное пространство Тика постоянно внедряются западные элементы, помогая реальному пространству стать сказочным и фантастическим. Кроме того, мы предполагаем, что с помощью такого смешения различных элементов Тик может использовать Восток для отражения западных традиций и конфликтов, т.е. развивать пространство в новеллах как параллельную Западу структуру.

Вторая глава будет посвящена образу Востока в произведениях Ахима фон Арнима «Изабелла Египетская» (“Isabella von Дgypten”) и «Мелюк Мария Бленвиль» (“Melьck Maria Blenville”) из собрания новелл 1812 года (“Novellensammlung von 1812”) - несмотря на значимость этой фигуры немецкого романтизма, его произведения все еще нуждаются в исследовании.

Выбор этих произведений обусловлен тем, что именно в них Арним с помощью восточных мотивов вводит в историческое пространство сказочные, фантастические элементы [поэтому мы можем говорить здесь о “Kunstmдrchen“]. Так, в «Изабелле Египетской» мы видим конкретные исторические лица - Карл V, его воспитатель Адриан и проч. - вместе с цыганской мистикой, а в «Мелюк Марии Бленвиль» мы наблюдаем обращение к турецкому колдовству. Анализируя эти произведения, мы постараемся также показать, что Арним намеренно делает главными действующими лицами женщин восточного происхождения: Мелюк и Изабелла служат аллегориями восточного пространства; это особый лейтмотив Арнима, дающий нам повод для подробного исследования восточных женщин в его произведениях. Мы постараемся показать, что в отличие от Тика, Арним не просто следует традициям аллегорической литературы, но усложняет восточное пространство.

Арним хотел показать экзотических красавиц с другой стороны - не с привычной для современного европейского читателя стороны загадочных и соблазнительных объектов эротических фантазий, а как независимые фигуры, сильные, благородные, а иногда даже сильнее, чем европейские мужчины. Например, жизнь графа Сентри в «Мелюк Мария Бленвиль» зависит именно от главной героини, а Изабелла должна привести весь свой народ на родину. Это несомненно подталкивает нас к анализу бинарной оппозиции западного и восточного пространства в произведениях Арнима - истории о завоеваниях и колонизаторстве приняли форму новеллы со сказочными элементами. Наша гипотеза заключается в том, что Арним переворачивает отношения завоевателя и завоеванного, и завоевателем становится восточная женщина, сильная, независимая, властная. Помимо этого, Арним старается приблизить Мелюк и Изабеллу к Западу - они находятся в «междумирье», становясь фигурами-медиаторами между двумя разными культурами. Арним, подчеркивая проблему отношений между Востоком и Западом и показывая отрицательные черты завоеваний восточных земель, пытается создать персонажей со сразу несколькими культурами (например, делает Мелюк христианкой), которые смогли бы построить метафорический мост между Востоком и Западом. Для немецкого романтика также была важна идея национальной идентичности - восточные девушки в его новеллах отстаивают свои восточные корни и Восток в целом. Мы предполагаем, что именно поэтому Арниму было удобно сделать действующими лицами восточных женщин - эта идея станет понятнее и убедительнее, если читатель сможет отстраниться и взглянуть на ситуацию с другой, новой стороны.

Третья глава будет посвящена анализу восточного пространства в творчестве Гауфа. Особое внимание мы уделим первому и второму альманаху сказок. Первый альманах сказок «Караван» (“Die Karawane”) был опубликован в ноябре 1825 года. В него вошли «История о калифе-аисте» (“Die Geschichte vom Kalif Storch”), «История о корабле-призраке» (“Die Geschichte von dem Gespensterschiff”), «История об отрубленной руке» (“Die Geschichte von der abgehauenen Hand”), «Спасенье Фатьмы» (“Die Errettung Fatmes”), «Маленький Мук» (“Die Geschichte vom kleinen Muck”) и «История о мнимом принце» (“Das Mдrchen vom falschen Prinzen”). В следующий альманах сказок Гауфа «Александрийский шейх и его невольники» (“Der Scheik von Alessandria und seine Sklaven”) входят «Карлик нос» (“Der Zwerg Nase”), «Молодой англичанин» (“Der Affe als Mensch”) и «История Альмансора» (“Die Geschichte Almansors”). Для нашего анализа мы также будем апеллировать к «Приключениям Саида» (“Saids Schicksale”) из третьего альманаха «Харчевня в Шпессарте» (“Das Wirthaus im Spessart”).

Как отмечает А.Б. Ботникова, «Гауфа не интересуют ни восточная мифология, ни философия. Восточный колорит у него - всего лишь экзотическая пряность» Ботникова А.Б. Немецкий романтизм: диалог художественных форм М.: Аспект Пресс, 2005. С. 58.. По ее мнению, хоть пространством многих сказок Гауфа является Восток (он помещает своих героев в восточную среду, снабжает их восточными атрибутами), но все это скорее декорации. Тем не менее, в нашем исследовании мы постараемся показать, что Восток в сказках Гауфа устроен гораздо сложнее и заслуживает пристального изучения. Мы предполагаем, что, в отличие от Тика, Гауф не всегда следует старым традициям аллегорической литературы, а сильно видоизменяет сложившийся образ Востока. Вслед за Арнимом он еще сильнее акцентирует внимание на политическом аспекте (который у Арнима появляется лишь вскользь): например, произведения Гауфа интересны отсылками к конкретным историческим событиям, чего не было у романтиков - описываемые ими событиями не соответствовали исторической действительности и были основаны на мистических народных преданиях («Изабелла Египетская») или на далеком прошлом: например, действие романа «Генрих фон Офтердинген» происходит в Средневековье Стоит отметить, что романтики были заинтересованы в предыдущих эпохах. Средневековье представляло для них идеал утраченной целостности и единства, которое нужно обрести снова. Например, в статье Новалиса «Христианство или Европа» «счастливым» называется то время, когда вся Европа являлась единой христианской страной, управляемой единой властью в лице Христианской церкви. (уточним, что атрибутов этого времени у Новалиса нет). У Гауфа же сказочный мир переплетается с реальными историческими событиями, а в ткань повествования часто «вторгаются…подлинно исторические лица» Ботникова А.Б. Немецкий романтизм: диалог художественных форм М.: Аспект Пресс, 2005. C. 47. . Например, во втором альманахе сказок Гауфа в «Истории Альмансора» сын александрийского шейха Кайрам был захвачен в плен французами во время египетского похода Наполеона 1798-1799 гг. Вернуться на родину он смог только благодаря помощи самого Наполеона: “Salem aleikum, Petit-Caporal! Soviel ich weiЯ, bin ich nicht der Sultan der Franken. Also kommt es mir nicht zu, mein Haupt zu bedecken. Nun weiЯ ich, wer der Kцnig ist!” „Du hast es erraten“, antwortete jener, "und ьberdies bin ich dein Freund. Schreibe dein Unglьck nicht mir, sondern den unglьcklichen Umstдnden zu. Und sei versichert, dass du mit dem ersten Schiff in dein Heimatland zurьcksegeln kannst“ «- Ты же, Petit Caporal, в шляпе, уж не ты ли император? - Ты угадал, - ответил тот, - но, кроме того, я твой друг…будь уверен, что первым же кораблем ты поплывешь к себе на родину». [Здесь и далее оригинальный текст цит. по: Hauff Wilhelm. Sдmtliche Mдrchen und Novellen. Munich: Winkler, 1970.; перевод цит. по: Гауф В. Сказки. М.: Книжный дом, 1992]..

В «Караване» также четко прослеживается связь с «Тысячью и одной ночью», первый немецкий перевод Хабихта которой вышел в год публикации альманаха Гауфа - именно оттуда, по справедливому мнению Ботниковой, немецкий писатель мог почерпнуть большинство сведений о Востоке. Принимая за образец «Тысячу и одну ночь», Гауф апеллирует к рамочной конструкции, а также интегрирует в свой альманах похожие сказочные мотивы. И несмотря на то, что на литературном рынке в Германии 20-х годов было уже достаточно много восточной прозы, Гауф стал популярен среди немецкого населения Polaschegg Andrea. Der andere Orientalismus: Regeln deutsch-morgenlдndischer Imagination im 19. Jahrhundert. Berlin: De Gruyter, 2005. S. 405. , а его произведения выпускались огромным тиражом, а значит, что Гауф привнес в восточную тему что-то новое, отличающееся от сказок «Тысячи и одной ночи».

Швабе справедливо утверждает, что, с одной стороны, сказки Гауфа ведут читателя в волшебный мир Востока, но, с другой стороны, этот побег из реальности относительно недолговечен: “In the same breath as Hauff opens up an exotic world of exciting adventures, filled with hidden treasures, enchanted heroes, desert bandits, and pirate ghosts, he returns to the disenchanted Germany of the nineteenth century”. «На том же дыхании, как Гауф открывает экзотический мир захватывающих приключений, наполненных спрятанными сокровищами, заколдованными героями, бандитами в пустынях, призраков пиратов, он возвращает читателя в разочарованную Германию XIX века». Цит. по: Schwabe Claudia Mareike Katrin. Romanticism, orientalsim, and national identity: German literary fairy tales, 1795-1848. Florida, 2012. P. 74. Можно предположить, что Восток у Гауфа - это все та же Германия, «переодетая» по-восточному, в восточных декорациях и одеждах.

Более того, Гауф постепенно уходит от восточного пространства к немецкому: действие сказок первого альманаха разворачивается на Востоке, во втором альманахе «Александрийский шейх и его невольники» действие разворачивается равнозначно как на Востоке, так и на Западе, а в третьем альманахе «Харчевня в Шпессарте» содержит только один восточный сюжет - «Приключения Саида». Тем не менее, такой переход от восточного к западному не приводит к переходу от романтического к реалистичному. Изначально даже Восток не является у Гауфа абсолютно сказочным пространством. Например, действие сказок «Спасенье Фатьмы» или «История отрубленной руки» из первого альманаха так же реалистичны (в них не задействованы сверхъестественные силы), как и действие «европейских» сказок, например, «Рассказа о гульдене с оленем» (“Die Sage vom Hirschgulden”), или «Молодого англичанина» (“Der Affe als Mensch”). Кроме того, сказки, помещенные в немецкое пространство, так же часто оказываются наделенными сверхъестественным началом («Холодное сердце» (“Das kalte Herz”), «Карлик нос» (“Der Zwerg Nase”)). [То же самое мы можем говорить об абсолютно «немагических» нарративных рамках альманахов Гауфа «Караван» или «Александрийский шейх и его невольники»].

Стоит заметить, что в настоящее время существует достаточно мало исследований, посвященных теме Востока в произведениях Гауфа. Ботникова считает, что по «масштабам своего дарования» Гауф значительно уступал своим старшим собратьям, которые тоже работали в жанре литературной сказки - Новалису, Тику, Гофману. Вероятно, он также находится в тени братьев Гримм. Так, несмотря на очевидную значимость ориентализма в творчестве немецкого писателя, эта тема не становилась предметом специального анализа - исследователи чаще всего рассматривали новеллы Гауфа в контексте истории немецкого романтизма. Мы собираемся также проследить, как пространство Востока повлияло на сам жанр “Kunstmдrchen”. Таким образом, попытка рассмотреть альманахи сказок Гауфа с точки зрения роли пространства Востока может привести к интересным выводам о творчестве Гауфа и к дополнению исследований о роли пространства Востока и восточных мотивов в творчестве немецких романтиков.

Наша гипотеза заключается в том, что немецкий романтик в трех анализируемых нами альманахах сказок показывает совершенно разный Восток. Гауф показывает нам не только географическое пространство, но и «ментальное», из-за чего оно представляет особый интерес. Здесь, помимо географического Востока, мы увидим Восток литературный или интертекстуальный, а также Восток материальный (заключающийся во внедрении и подробном описании различных вещей и предметов). Таким образом, в этой части нашего исследования мы ставим перед собой следующие задачи. Во-первых, мы попытаемся на примере трех обозначенных нами альманахов проследить за тем, как Гауф трансформирует Восток литературный/интертекстуальный, т.е. какие мотивы и образы Гауф мог позаимствовать из сказок «Тысячи и одной ночи» и каким образом он видоизменил их. Во-вторых, мы остановимся на внедренных в ткань повествования сказок Гауфа восточных реалиях, таких как одежда, восточные традиции и проч. Мы предполагаем, что этот прием мог удовлетворить тягу только что пережившего войну немецкого населения к спокойствию и уюту. В-третьих, мы покажем, как в произведениях Гауфа переплетаются не только романтические и реалистические элементы, но также восточные и западные. По нашим соображениям, Восток в сказках немецкого романтика находится в тесной связи с Западом и, более того, само восточное пространство является не «чистым», а скорее европеизированным (например, Александрия или Никея ближе к Европе, чем Багдад или Бальсора). Выбор же более экзотического пространства, по нашему мнению, мог быть продиктован, как и стремлению романтиков к чувству отчуждения (“Entfremdung”), так и модой, соображениями рынка и попыткой завоевания социологического капитала на определенном материале. Наконец, в последней главе мы хотим обратиться к тому, как немецкий романтик описывает восточных женщин в своих альманахах. Наше предположение заключается в том, что в отличие от стереотипного образа восточной женщины, связанной с похотью, сексуальностью и подчиненностью, немецкие романтики (а в особенности Гауф) выступают скорее за эмансипацию женщин, изображая их не только красивыми, но также умными, хитрыми и способными одержать победу.

Глава 1. Восточное пространство в произведениях Л. Тика: «Альмансур» и «Абдалла»

Для анализа пространства Востока в творчестве Тика нам необходимо начать с его самых ранних работ, написанных еще во время его обучения в гимназии. Из около двадцати пяти работ, которые написал Тик к началу своего обучения в университете в Галле в мае 1792 года, половина так и не была опубликована Zeydel Edwin H. Ludwig Tieck, the German Romanticist: A Critical Study, New York, 1971. P. 15-36. . Все эти произведения были написаны немецким романтиком в различных жанрах: трагедии, комедии, классицистические драмы в стихах, сказочные пьесы, имитации Шекспира, раннего Шиллера или Гоцци, переводы, адаптации и т.д. К этому периоду Тика относятся такие произведения, как, например, «Олень» (“Das Reh”), сказочная драма, отчасти напоминающая «Бурю» Шекспира и отчасти «Короля-Оленя» Гоцци, восточная идиллия «Альмансур» (“Almansur”), драма «Алла-Моддин» (“Alla-Moddin”), «Ягненок» (“Das Lamm”), «Летняя ночь» (“Die Sommernacht”) о Шекспире, которому Оберон и Титания предсказывают блестящее будущее.

Как мы уже писали, именно во время этого юношеского периода Тик обращается к восточной тематике; позднее Восток уже перестает быть самостоятельным местом действия его произведений, и появляется лишь в составе редактируемых народных книг. Объяснить изначальный интерес к восточному пространству можно популярностью восточной тематики в то время и уже существующей восточной традиции в тот период. Многие тогда еще молодые немецкие авторы от, например, Гете, Каролины фон Гюндероде, Гейне и вплоть до Н. Ленау и Ф. Фрейлиграта обращались к восточным сюжетам. Полашегг обращает внимание на Карла Филиппа Морица, который в своем романе «Антон Райзер» (“Anton Reiser”) называет обращение к Востоку признаком «литературного дилетантизма» (“literarischer Dilettantismus”) Polaschegg Andrea. Der andere Orientalismus: Regeln deutsch-morgenlдndischer Imagination im 19. Jahrhundert. Berlin: De Gruyter, 2005. S. 410. : “…Wenn junge Dichter ihren Stoff…aus dem Entfernten und Unbekannten nehmen; wenn sie…morgenlдndische Vorstellungsarten und dergleichen bearbeiten, wo alles von den Szenen des gewцhnlichen nдchsten Lebens der Menschen ganz verschieden ist; und wo also auch der Stoff schon von selber poetisch wird” «Если молодые поэты берут свой материал… из отдаленного и неизвестного; если они…перерабатывают восточные фантазии и тому подобное, где все сильно отличается от сцен обычной повседневной жизни человека; и где также материал сам по себе уже поэтичен». Moritz 1994, S. 358. . Вероятно, что подобное подозрение в дилетантизме и стало для Тика одной из причин ухода от восточных тематики и жанров.

Слияние различных мотивов, стилей и жанров, возникло вследствие постоянных экспериментов Тика с различными компонентами. Неслучайно Тальман видела в ранних произведениях Тика отражение его читательского опыта (“Reflex der Freude am Lesen”) Thalmann Marianne. Romantik des Trivialen. 1970. S. 17. . Разнообразные текстовые отсылки в анализируемых произведениях соответствуют тому, что ранние произведения Тика является отражением того, что он прочитал Так, например, в работе Ахима Хельтера «Библиотека Тика» (“Tieck's Bibliothek”) Hцlter Achim. Tieck's Bibliothek // Literaturgeschichte als Poesie. Heidelberg, 1989. S. 314-322 мы находим довольно обширный список произведений, которые могли оказать влияние на немецкого романтика: «Идиллии» (“Idyllen”) Гесснера, Оссиан, «Эрвин и Эльмира» (“Erwin und Elmire”) и «Страдания юного Вертера» (“Werther”) Гете, сказки из «Тысячи и одной ночи», «Описания восточного путешествия» (“Morgenlдndische Reyse-Beschreibung”) Йоханна Альбрехта Мандельслоса, «Задиг» Вольтера, «Оба берега» (“Die beiden Ufer”) Людвига Гизеке, работы Шиллера, а также восточные повествования Виланда. Уже по этому неполному списку очевидно, насколько разнообразной была библиотека писателя, что делает реконструкцию заимствований поистине сложной. Кроме того, не сохранилось каких-либо других свидетельств Тика: записей, выписанных цитат и проч., которые могли бы дать указания на конкретные произведения или авторов. Наконец, мы не находим свидетельств об обращении Тика с оригиналом рукописи.

Тем не менее, мы можем сделать вывод, что информацию о Востоке Тик черпал из разнообразных источников. Так, например, немецкий романтик несомненно читал сказки «Тысячи и одной ночи». Таким образом, Боссе характеризует Восток Тика, как «полученный через вторые руки» (“aus zweiter Hand”)Bosse Anke: Orientalismus im Frьhwerk Ludwig Tiecks. In: Ludwig Tieck. Literaturprogramm und Lebensinszenierung im Kontext seiner Zeit, hg. von Walter Schmitz. Tьbingen, 1997. S. 55. , т.е. не напрямую [подчеркнем, что сам Тик также никогда не был в восточных странах]. Очевидно, что Тик не знал восточных языков, поэтому его Восток складывался из восточных европейских (или просто европейских) текстов.

Итак, как мы показали во введении, образ Востока в ранних работах Тика долгое время обвинялся в тривиальности за использование уже существующих восточных клише. Эта неблагоприятная оценка касается произведений немецкого романтика, на которых мы хотим сконцентрироваться в этой главе - идиллия «Альмансур» и рассказ «Абдалла».

Вероятно, что одним из основных образцов для «Альмансура» могло стать восточное произведение Гизеке «Оба берега», т.к. в нем мы можем найти много параллелей к тексту Тика. И Альмансур, и Селим (главный герой Гизеке) родом из Багдада, но принимают решение отдалиться от города и от людей в целом. Однако Селим находится в гармонии с природой и уходит, чтобы «иметь возможность размышлять над непрерывностью своего бытия после смерти» “Fortdauer seines Wesens nach dem Tode“. Там же. S. 105. , а герой Тика покидает Багдад из-за несчастной любви и почти случайно попадает в это «природное пространство». Повторим, что до попадания в сказочное европейско-восточное пространство Альмансур даже не обращал внимания на свое окружение. С другой же стороны, у Гизеке отсутствует аналогия между человеческой душой и природой (как в идиллии отшельника): восточная топография в его рассказе действительно является лишь дополнением, украшением (в отличие от произведения Тика, которого в этом неоднократно обвиняли). Однако на другом уровне Гизеке «ориентализирует» свой текст больше, чем Тик: в разговоре Селима со старшим отшельником, основной части рассказа, большое значение имеют Коран и представления о потустороннем мире, в нем содержащиеся (дискуссия о бессмертии); в «Альмансуре» же возможная отсылка к кораническому магометанскому раю вводится ненавязчиво (и этот рай не становится основной целью героя). Тик также актуализирует мотив неразделенной любви, взятый им в европейской литературе (например, в «Вертере» Гете или из различных идиллий и элегий), и переносит его на отношения между душой и природой. И, наконец, сказочный элемент у Гизеке полностью отсутствует, в то время как Тик внедряет в ткань повествования сказочные мотивы, очевидно взятые им с опорой на широкую рецепцию «Тысячи и одной ночи». Кульминация этих мотивов у Гизеке проявляется во внутренней сказке, структурно соответствующей нравоучительному диалогу между юношей и стариком; в «Двух берегах» Гизеке, однако, мы видим переход к “conte plat et moralisant” «Морализаторская/нравоучительная история». Там же. S. 86. о необходимости «практически-полезной» (“praktische-nьtzlichen”) Там же. работе в «земном мире» (Селим возвращается в общество, как и Надир). Как уже отмечалось, у Тика такая параллель рамочной истории и внутренней сказки отсутствует - для Альмансура наилучшим примером становится не история о Надире, но сам старик-отшельник, прошедший все этапы неразделенной любви и ухода от общества. Вероятно, ироническая мысль Тика состоит в том, что не история, но человек более достоин подражания.

Анализ интертекстуальных отсылок в «Абдалле» также невозможен без обращения к сказкам «Тысячи и одной ночи», откуда Тик мог почерпнуть много имен (например, имя Абдалла соответствует имени главного героя в сказке 538 ночи о шестом путешествии Синдбада-морехода), мотивов и проч., трансформировав их в своем произведении. Одним из источников для Тика могла стать сказка «Аладдин и волшебная лампа». В этой сказке главный герой доверяется колдуну, который приводит его в пещеру: “Sie kamen endlich zwischen zwei Berge von mittelmдЯige Hцhe, die einander fast gleich und nur durch ein enges Thal gesondert waren. Dieses war der merkwьrdige Ort, wohin der afrikanische Zauberer den Aladdin hatte fьhren wollen, um das grosse Werk zu vollenden…“ «Магрибинец взял Аладдина за руку и повел к горе, которая еле виднелась вдали, так как солнце уже закатилось и было почти темно. Они шли очень долго и наконец пришли к подножию горы, в густой лес…». Здесь и далее цит. по: Die Erzдhlungen aus den Tausendundein Nдchten in sechs Bдnden, ьbersetzt von Enno Littman. Leipzig: Insel-Verlag, 1966; перевод цит. по: Сказки, рассказы и повести из «Тысячи и одной ночи» / Сост. И.М. Филштинский, пер. М.А. Салье. М.: Правда, 1986. С. 209. . В «Абдалле» мы видим не только похожее пространство скалистой долины, но и фигура Омара напоминает нам восточного волшебника из «Тысячи и одной ночи». Сравним также и магический ритуал двух колдунов. “Omar schlug mit seinem Stab dreimal auf den Boden und ein dumpfes Drцhnen und Pochen unter der Erde antwortete ihm, Man ruft dich, sprach Omar und zugleich riЯ sich eine schwarze Kluft klingend in den Boden <…> Hier steige hinab und gehe im geraden Wege, so weit du gehen kannst, dort wird sich dir die Zukunft enthьllen. Abdallah setzte langsam den FuЯ hinein…Eulen heulten ihm aus der Kluft entgegen, aus tiefer Ferne rief der Wдchter in der Stadt die Mitternachtsstunde, - Omar lieЯ die Hand Abdallahs fahren und dieser taumelte hinab. - Die Erde verschloss dich wieder”«Омар трижды ударил по земле своим посохом, и под землей ему ответил глухой рев и стук. Тебя зовут, сказал Омар, и в то же время на земле показалась черная трещина <…> Спустись туда и иди прямо так далеко, как только сможешь, там тебе откроется будущее. Абдалла медленно занес свою ногу…совы закричали на него из щели, где-то далеко сторож города объявил полночь, - Омар отпустил руку Абдаллы и тот упал. Земля снова закрылась». Здесь и далее цит. по: Tieck Ludwig. Eine Erzдhlung: Abdallah. Leipzig: Nicolai, 1795; перевод наш - Е.Ж. . Сравним с «Аладдином»: “Der Zauberer zьndete ein Schwefelholz an und steckte den Haufen [aus Reisig] in Brand; und als die Flamme aufstieg, warf er eine gewisse Spezerei hinein, die er schon in Bereitschaft hielt. Sogleich erhub sich ein dicker schwarzer Rauch, den der Zauberer bald hierhin, bald dorhin wandte, in dem er magische Worte aussprach, von welchen Aladdin nichts verstand. In dem Augenblick zitterte die Erde, und цffnete sich vor dem Zauberer und Aladdin”«Волшебник зажег огонь серной спичкой, а когда он разгорелся, подбросил туда еще подготовленного порошка. Сразу же поднялся густой и черный дым, который колдун направлял то сюда, то туда, и начал произносить волшебные слова, непонятые Аладдину. Вскоре земля содрогнулась и расступилась перед колдуном и Аладдином». С. 251. . Тем не менее, как кажется, Аладдин, которому колдун пообещал сокровища и описал подземные богатства, спускается в пещеру совсем без страха. Абдалла, напротив, стремится к неизвестному, к недоступным знаниям, и совсем не знает о том, что ждет его в скалистой долине. Спуск Абдаллы, который Тик - в отличие от сказки про Аладдина - описывает с помощью элементов готического романа, с самого начала наполнен страхом.