Фридрих Зенгле в своем трехтомнике “Biedermeierzeit” Sengle F. Biedermeierzeit. Metzler, 1972. (Бидермейерский период, 1972) высказал интересное наблюдение, что из-за изобилия материальных восточных богатств немецкие читатели (а в то время экономика в Германии была в не очень хорошем состоянии), могли почувствовать «опьянение» от сказок Гауфа: “Die Mдrchen sind auch 'Opium' gegen die цkonomische Armseligkeit der Zeit“ «Сказки являются также “опиумом” по причине экономической бедности в то время». Цит. по: Sengle F. Biedermeierzeit. Metzler, 1972. S. 967. . Таким образом, у немецкого читателя сформировалось представление о Востоке не только как об идеализированном пространстве и источнике поэтического вдохновения, но также и как о месте роскоши (будь то богато украшенные комнаты, обилие еды, роскошная одежда или другое). Зенгле сравнивает Восток с «Новым Эдемом» -- нетронутым садом изобилия. У западного читателя уже было представление о восточных предметах и пище. Полашегг отмечает, что с начала XVII века в Западную Европу с Востока привозились различные восточные товары, вроде фарфора, ковров, специй, обоев и шелка Polaschegg Andrea. Der andere Orientalismus: Regeln deutsch-morgenlдndischer Imagination im 19. Jahrhundert. Berlin: De Gruyter, 2005. S. 405. S. 88.. А с начала XIX века Европа стала закупать также сахар, ром, кофе, табак и сигары Bцlcke Willi A. So kam das Meer zu uns: die preussisch-deutsche Kriegsmarine in Ьbersee 1822 bis 1914. Frankfurt a. M.: Ullstein, 1981. Print. S. 105.. Возвращаясь к упомянутом нами абзацу с подробным описанием курения трубки, мы можем предположить, что целью Гауфа было заставить читателя почувствовать включенность в процесс, будто они сами потребляют эти блага. Гауф создает такое ощущение, затрагивая разные органы чувств и описывая запахи, тактильные ощущения или цвета (например, «голубоватые облачка дыма»). В этом контексте особо заметными становятся атрибуты одежды, которую носят герои сказок немецкого писателя (от роскошного золотого кафтана до тюрбана, украшенного драгоценными камнями). Недаром уже во втором абзаце большой фрагмент текста посвящен описанию внешности таинственного незнакомца Селима: “Er ritt ein schцnes Pferd mit einer Tigerdecke behдngt…nd auf dem Kopf des Pferdes wehte ein schцner…Der Reiter sah stattlich aus, und sein Anzug entsprach der Pracht seines Rosses; ein weiЯer Turban, reich mit Gold bestickt, bedeckte das Haupt; der Rock und die weiten Beinkleider in brennendem Rot…“ «Под всадником был прекрасный вороной конь, которому попоной служила тигровая шкура…Сам всадник был статен, и наряд его отвечал великолепию коня: чело ему обвивал белый тюрбан, богато затканный золотом; кафтан и широкие шаровары были пунцового цвета…». С. 12. . Особо примечательным предметом гардероба Селима (как мы узнаем по ходу действия) станет его роскошный плащ. В «Рассказе об отрубленной руке» Цалевкос описывает его: “Er war von schwerem genuesischem Samt, purpurrot, mit astrachenischem Pelz verbrдmt und reich mit Gold bestick”«Он был из тяжелого генуэзского бархата пурпурного цвета, оторочен каракулем и богато заткан золотом…». С. 39. . Его значимость подчеркивается и на уровне сюжета - Цалевкос получил от «плаща» записку, в которой было сказано, что за плащ он получит 400 цехинов. В связи с этим нельзя не вспомнить немецкую поговорку “Kleider Machen Leute” (одежда делает человека).

Тема одежды находится также в тесной связи с травестийным мотивом, часто используемым в фольклорной традиции. Купец Али Сиза рассказал «Сказку о мнимом принце», сюжет которой заключается в том, что портной Лабакан Его образ, вероятно, был заимствован Гауфом из сказки Гримм «Храбрый портняжка» решил переодеться в принца Омара. Тот же мотив мы можем найти в третьем альманахе Гауфа - в «Приключениях Саида». Там герой меняет свою внешность с помощью феи. Помимо роскошного одеяния (кольчуга из серебряных колец, тюрбан из тончайшей ткани и проч.) Саид получил коричневый цвет лица и бороду, которые пропадут, стоит герою вытереть свое лицо шелковым платком. Особо актуальным этот мотив кажется в сказке «Спасенье Фатьмы». Главный герой этой сказки, Мустафа, преображается для спасения своей сестры несколько раз. Сначала, «прибыв к замку, Мустафа окрасил волосы и бороду в черный цвет, а лицо смазал соком одного растения, что придало ему смугловатый оттенок „AuЯerdem kaufte sich mein Bruder einen langen falschen Bart, einen schwarzen Talar und allerlei Bьchsen und Kolben. Er wollte sich als reisender Arzt ausgeben und kehrte so zum Schloss des Thiuli zurьck“. S. 145., а после неудачи герой делает еще одну попытку и, купив себе фальшивую бороду, черную мантию и разных «банок и склянок», превращается в странствующего врача Хакаманкабудибабу.

Таким образом, в этом параграфе мы рассмотрели, как в трех альманахах сказок Гауфа переплетаются Восток и Запад. Их связь актуализируется не только в намеренной европеизации Востока, но также в постоянном перемещении героев между двумя пространствами и их многонациональности. Интересно при этом, что Восток становится в сказках немецкого романтика более цивилизованным обществом, чем «варварский Франкистан». В главе мы также остановились на чувстве уюта, внедренном Гауфом с помощью восточных реалий, таких как атрибуты одежды, традиции и проч., что, по нашим соображеним, является откликом на потребность немецкого населения бидермейерской эпохи в успокоении после войны. Кроме того, своими сказками Гауф как будто пытается «конкурировать» с опиум или алкоголем, всячески убеждает читателя, что это хорошее средство сбежать от реальности, и пытается сделать сложные, погружающие сказки (сложная конструкция с рассказчиками, способ описания восточных предметов). Мы можем предположить, что это стало определенной миссией, «метазадачей» Гауфа - сделать свои сказки читаемыми; чтобы читатель не мог остановиться.

3.3 Образы восточных женщин в сказках Гауфа

В предыдущей главе мы показали, что для Арнима восточные женщины являлись аллегорией восточного пространства. В этой части нашей работы мы акцентируем внимание на альманахах сказок Гауфа и попробуем выявить, как восточные женщины представлены в них. Мы предполагаем, что для Гауфа в изображении женщин Востока читателю было важно поднять тему женской эмансипации: немецкий романтик обращает внимание на положение женщины в социуме.

Сначала мы подробнее остановимся на образе женщин в сказках «Тысячи и одной ночи». Женщины в «Тысячи и одной ночи» изображаются совершенно по-разному, так что было бы сложно выявить единый образ восточной женщины в этом произведении. С одной стороны, причиной этому разнообразию может служить различное время действия в новеллах, но с другой стороны, все эти разные образы восточных женщин определены единой окружающей средой. Фаттах Fattah Abdoul. W. Hauff und `1001' Nacht”. Leipzig, 1970. S. 78. выделяет два типа женщин в сказках. Во-первых, он пишет о женщинах, которые принадлежат к среднему классу общества (например, к классу торговцев из разных земель), а, во-вторых, о женщинах, которые являются рассказчицами сказок «Тысячи и одной ночи», и тех, что были плодом фантазии в них.

Исследователь также справедливо отмечает, что чаще всего женщины в этом произведении изображаются не индивидуально, но как обобщенный социальный тип: “Ihre Gestaltung bezieht sich nicht auf eine Person, sondern auf die Geselschaftsproblematik der Frau” «Их изображение относится не к одному человеку, но к социальной проблеме женщин в обществе в целом». Женщина может быть куплена одним мужчиной, похищена другим, но в конце концов у нее появляется желание (прослеживающееся во всем произведении), чтобы к ней относились не как к товару, а как к человеку. Именно эту цель преследует Шахерезада во многих своих сказках - изменить мнение Шахрияра о женщинах. Особо показательной в этом контексте является сказка «Али-Баба и сорок разбойников», где на примере невольницы Марджаны становится понятно, что женщина может решить проблемы героев (она пометила крестиками все дома, чтобы дом Али-Бабы ничем не отличался от других, убила всех разбойников с помощью кипящего масла и заколола Хасана кинжалом). Однако стоит оговорить, что изначально плохое отношение царя к женщинам основано на неверности первой жены его брата Шахземана, а также его собственной. Помимо этого, братья встречают женщину, носившую ожерелье из 570 перстней - по числу измен своему мужу, пока он спит. В итоге братья решили казнить жен и всех своих невольниц, так как решили, что все женщины распутны. Цепочка казней нарушается, когда очередь доходит до Шахерезады, дочери визиря Шахрияра.

В сказках «Тысячи и одной ночи» в изображении влюбленной в мужчину женщины и, наоборот, в изображении с женщиной разбойников и рабовладельцев все классовые различия в сказках нивелируются: король может жениться на невольнице, дочь короля может быть куплена как рабыня или может влюбиться в нищего мужчину. Очевидно, что здесь мы имеем дело с человеческими чувствами, а не социальным положением. Свою любовь может искать также и замужняя женщина (например, некоторые невольницы Харуна ар-Рашида) Как отмечает Фаттах, в этом случае женщина не чувствует себя рабыней с другим мужчиной, она принадлежит себе. С другой стороны, Харун ар-Рашид показан как мудрый правитель, дарующий свободу своей невольнице, если он уверен в чувствах двух влюбленных . Помимо этого, в сказках женщина может изображаться и наравне с мужчиной и даже превосходить его. Например, чаще всего мужчина не может устоять перед женской красотой, а женщина иногда обладает большим умом (как, например, невольница Таваддуд, которая благодаря своей мудрости приближается к королевскому окружению и заставляет его признать ее социальную значимость, или же сама Шахерезада). Такую же тенденцию мы можем найти и в других, более поздних произведениях (например, как в уже рассмотренной нами сказке Ахима фон Арнима «Мелюк Мария Бленвиль»). Примечательно, что самое значимое в женщине в сказках «Тысячи и одной ночи» - это ее способность стать матерью, заботиться о своем ребенке и указывать ему правильный путь в жизни. Именно поэтому по прошествии тысячи и одной ночи, когда Шахерезада пришла к царю с тремя сыновьями, которых родила за это время, она просит помилования. Однако Шахрияр ответил, что помиловал ее прежде, чем появились эти дети, так как он увидел, что она целомудренна, чиста, благородна и богобоязненна. Ту же тенденцию мы можем наблюдать и у немецких романтиков. Женщина на Востоке благодаря своей мудрости и способностью хорошо воспитать детей оказывается уважаемой в обществе, особенно внутри своей семьи.

Гауф изображает восточных женщин похожим образом; в его произведениях четко прослеживаются мотивы женской эмансипации. Это равенство между полами мы можем связать с общественным переворотом того времени, с тенденцией к развитию буржуазного порядка, а также, вероятно, гуманизмом самого Гауфа. Однако и в новом обществе немецкий романтик находит отрицательные черты. Например, в новелле 1826 года «Нищенка с Моста Искусств» читателю показано, как богатый барон Франц Фальднер бесчеловечно относится к своей жене. Ботникова высказывает мнение, что Фальднер - «это не просто характер, это - социальный тип эпохи, увиденный и воспроизведенный с аналитической наблюдательностью» Ботникова А.Б. Немецкий романтизм: диалог художественных форм М.: Аспект Пресс, 2005. С. 58. . Это может встраиваться в ряд восточных сказок Гауфа: он показывает восточные порядки, но говорит, что «у нас», в Европе ничуть не лучше, и точно так же есть жестокие мужчины и благородные женщины, которые не достойны такого отношения. Помещику противопоставлена его жена Йозефа, обладающая высокой нравственностью и духовностью. Эта новелла лучше всего показывает, как увеличение числа образованных женщин «расшатывало» привычки доминирования над своей супругой. Здесь же мы можем упомянуть новеллу «Певица», в которой к женщине относятся как к товару, и которая отчасти может напомнить читателю Шахерезаду. Ботникова предполагает, что именно Гауф стоял у истоков темы равноправия и бесчеловечности существующих моральных установок и правовых норм в Германии, которая впоследствии еще сильнее развилась в известном романе Теодора Фонтане «Эффри Брист» (1895). Недаром Йозефа в новелле восклицает: «Боже мой, какие беды часто приносят эти законы!» Цит. по: Ботникова А.Б. Немецкий романтизм: диалог художественных форм М.: Аспект Пресс, 2005. С. 60.. И хоть «Нищенка с Мост Искусств» считается не слишком наделенной поэтическими чертами, но и тут мы можем увидеть отголоски из его первых сказочных альманахов - например, счастливый конец этого рассказа и обретение Йозефой счастья. Гауф переносит восточную ситуацию на европейскую почву и показывает ее универсальность, тем самым доказывая, что и в Германии нужно менять порядки.

Мотивы равенства или превосходства женщины мы находим и в первых двух альманахах сказок Гауфа. Например, в «Сказке о мнимом принце» именно султанша с помощью старухи черкешенки Милахзалы хитростью разоблачили Лабакана, портного, притворившегося сыном султана Омаром; в «Калифе-аисте» индийская принцесса помогает калифу и его визирю вновь обрести человеческий облик.

Отметим, что в «Калифе-аисте» принцесса Луза оказывается превращенной злым колдуном в сову. Как нам кажется, эта птица может олицетворять в сказке мудрость и эрудицию. Более того, она, как и восточные женщины в других произведениях, представляется читателю молодой и красивой. Комичной представляется ситуация, когда визирь и калиф спорят о ее красоте: “"Wer sagt mir denn, dass sie jung und schцn ist? Das bedeutet, eine Katze im Sack zu kaufen!" «- То-то и есть, -- вздохнул калиф, печально опустив крылья, -- откуда ты взял, что она молода и прекрасна? Это называется - сделка вслепую!». С. 17. . Однако на красоту принцессы немецкий романтик намекает нам уже на уровне сюжета, до ее превращения, - недаром злой волшебник Кашнур хочет, чтобы его сын взял в жены именно ее: “Er kam eines Tages zu meinem Vater und begehrte mich fьr seinen Sohn Mizra zur Frau” «Он явился однажды к моему отцу сватать меня для своего сына Мицры». Там же. . Эти предположения оправдываются, когда Луза снова становится человеком: “Eine schцne Dame, herrlich geschmьckt, stand vor ihnen” «Но каково было их изумление, когда они оглянулись. Прекрасная дама, пышно разодетая, стояла перед ними». С. 18. .

В «Спасении Фатьмы» Гауф, очевидным образом, также выступает за эмансипацию женщин, показываю читателю ситуацию кражи разбойниками и гарем Тиули. Интересно при этом, что сама Фатьма изображается (в соответствии со стереотипами об одалисках) с белой кожей: “Sechs waren schon abgelesen und sдmtlich fьr gesund erklдrt, da las Thiuli den Namen Fatme vor, und eine kleine weiЯe Hand schlьpfte aus der Mauer. Zitternd vor Freude, nahm Mustapha diese Hand und erklдrte sie mit wichtiger Miene fьr krank. Thiuli war sehr besorgt und befahl, schnell eine Arznei fьr sie zu bereiten» «Уже были выкликнуты шесть невольниц и все объявлены здоровыми, когда Тиули назвал седьмой Фатьмы и маленькая белая ручка скользнула в отверстие, Мустафа схватил ее, дрожа от радости, и заявил с озабоченным видом, что эта невольница не на шутку больна». С. 65. . Примечательно, что Мустафа не видит лиц девушек - они лишь просовывают руку в отверстия. Это может быть связано с многослойным символом «вуали», с помощью которой восточная женщина скрывает свое лицо. Подобный мотив мы можем найти и в уже проанализированных нами произведениях. Например, была уже отмечена загадочность Мелюк, ее воплощение таинственного Востока, даже несмотря на то, что Ахим фон Арним не упоминает, что героиня носила вуаль. Особо сильно тема таинственности актуализируется, когда Мелюк уходит в женский монастырь. Напрямую мотив маскировки героиня использует, когда попадает в толпу французских революционеров - она покрывает голову платком Матильды. Как и вуаль, стена между Мустафой и девушками олицетворяет собой защиту от нежелательного внимания, создает дистанцию. Однако стоит отметить, что Гауф будто бы переворачивает этот мотив, ведь желание дистанцировать девушек из своего гарема есть только у деспотичного Тиули. Схожее использование мотива скрытости мы можем найти и в других «восточных» произведениях, например, в «Персидских письмах» Монтескье. Примечательно, что в новелле «Спасение Фатьмы» восточная женщина также пытается помочь главному герою. Именно спасенная Мустафой девушка подсказала ему способ спасти свою сестру и возлюбленную: она указала ему на фонтан из десяти труб и сообщила, что через водопровод можно пробраться в замок и освободить девушек.

В этом контексте интересно проследить, как Гауф изображает единственную не восточную, флорентийскую, женщину в первом альманахе. В «Рассказе об отрубленной руке» писатель акцентирует внимание на красоте Биянки, дочери губернатора, однако в конце «Каравана» мы узнаем о ее нечестивости. Селим Барух, раскрывая всю правду о себе, поведал, что на Биянке изначально был женат его брат, однако затем молодая жена внезапно исчезла. Оказалось, что она уехала за море с молодым неаполитанцем, которого встретила в доме своего отца. Брат героя решил привлечь ее к ответу, но в итоге был обезглавлен. Совершить месть же пришлось самому Селиму (Орбазану), руками Цалевкоса, который отрезал ей голову. Вероятно, что мотив обезглавливания изменницы-жены также берет начало из сказок «Тысячи и одной ночи» - например, из истории Шахрияра и его брата, которому тоже изменила жена.

Мотив мудрости восточной женщины еще больше развивается в третьем альманахе сказок. Плохое отношение супруга к своей жене можно найти также и в уже «невосточных» произведениях Гауфа, как, например, в «Сказании о гульдене с оленем» или в «Холодном сердце», где Петер Мунк убил свою жену Лизбет за то, что она помогла нищему старику или оставил свою мать, потому что она мешала ему в достижении богатства. В конце концов побеждают именно женщины, и герой возвращает себе свое «человеческое» сердце. Так, мы можем сделать вывод, что для Гауфа женщины являются скорее воплощением разума и добра. Кроме того, мы можем увидеть схожесть ситуаций н Востока и на Западе: везде есть жестокие мужья, несчастные жены и т.д. Возможно, что это тоже прием в творчестве Гауфа - сближение Востока и Запада, поиск и у них «общего».

Заключение

Целью нашей работы был анализ пространствf Востока в произведениях трех немецкий романтиков - в «Альмансуре» и «Абдалле» Тика, «Мелюк Марии Бленвиль» и «Изабелле Египетской» Ахима фон Арнима и трех альманахах сказок Гауфа.

В первой главе мы сосредоточились на образе Востока в раннем творчестве Тика: лишь тогда это пространство становится в произведениях немецкого романтика самостоятельным местом действия. Подобный интерес к восточному пространству можно объяснить сквозь призму популярности восточной тематики в тот период. Анализируя «Альмансура» и «Абдаллу», мы показали, что Тик внедряет Восток в свои тексты с помощью восточных имен героев, восточной топографии, атрибутики и топосов восточных сказок. Несмотря на то, что набор используемых немецким романтиком восточных имен довольно ограничен и не отсылает читателя к историческом контексту или к их значению (они служат лишь восточной декорацией), восточное пространство все же наделено особой функцией. Тик постоянно смешивает восточные и западные элементы, конструируя из гомогенного реального пространства сказочное и фантастическое. Как мы показали, в «Альмансуре» сказочное пространство создается с помощью идиллии Абдаллы и сказки о Надире внутри новеллы - на этих уровнях Тик вводит все больше элементов восточной сказки. В «Абдалле» Тик также апеллирует к уже традиционным восточным мотивам, помещая их в необычное пространство: пустыня становится метафорой безумия, а восточный дворец появляется в скалистой пещере. Таким образом, с помощью такого смешения элементов Тик не только внедряет привычные для восточных произведений маркеры, но и развивает пространство как параллельную, аналогичную Западу структуру; использует Восток как зеркало для отражения западного культурного кода. Это дает нам основание вслед за Полашегг предположить, что убийство Абдаллой своего отца можно интерпретировать, например, как исследование политической ситуации во Франции.

Слияние различных мотивов и элементов возникло вследствие рефлексии Тика над своим читательским опытом - именно поэтому мы можем увидеть многочисленные отсылки к другим произведениям, как к восточным, так и к европейским (т.е. его Восток «получен через вторые руки»). Мы можем сделать вывод, что Тик конструирует свое пространство Востока с опорой на разнообразные источники и следует уже существующим традициям восточных мотивов - и это дает нам основание назвать его Восток интертекстуальным/литературным. После 1793 года восточное пространство Тика теряет самостоятельную поэтическую функцию и становится лишь частью проекта писателя, а затем и вовсе исчезает.

Во второй главе мы проанализировали образ Востока в двух новеллах Арнима. Обе эти новеллы были написаны после Французской революции, и поэтому неизменно содержали в себе политические отсылки (например, Мелюк предсказывает революцию). В отличие от Тика, Арним не просто следует традициям аллегорической литературы, но усложняет восточное пространство. В «Мелюк Марии Бленвиль» и в «Изабелле Египетской» мы наблюдаем встречу западной и восточной культуры, того, что Зантоп назвала “colonial urfansasy”: в произведениях Арнима истории о завоеваниях и колониальных отношениях приняли форму новеллы со сказочными элементами. Как мы показали в ходе нашего анализа, встречаясь с западным мужчиной на французской или немецкой земле, олицетворением Востока в этих новеллах служили восточные героини - именно они метонимически представляют восточное пространство. Тем не менее, Арним переворачивает отношения колонизатора и колонизированного, и отдает роль завоевателя не западному мужчине, а восточной женщине. Немецкий писатель меняет образ мистической, волшебной, но подчиненной восточной женщины (и самого пространства), делая ее независимой, сильной и властной, развивая образ в сравнении с ранним романтизмом. Таким образом, мы вслед за Швабе можем подвергнуть сомнениям концепцию Саида о господстве Запада над Востоком. Например, рыцарь Сент-Люк не может покорить Мелюк, а сама Мелюк тем временем становится спасительницей для Сентри (его жизнь невозможна без ее присутствия). При этом Арним пытается приблизить восточных женщин к Западу, помещая Мелюк и Изабеллу в чужое, европейское, пространство, но давая им христианскую веру или играя с темой евреев и иудаизма. Эти девушки становятся посредниками между восточным и западным мирами. Однако важно, что они защищают свою родину и свои корни, что является сильным политическим мотивом (противостояние Востока и Запада, колонизация). Для Арнима была значимой идея национальной идентичности. Так, в обеих новеллах нам представлены западные французские (и бельгийские) места и восточные девушки с сильным, воинственным характером, которые, находясь в чуждом пространстве отстаивают свое родное. Мы можем предположить, что под ними может аллегорически пониматься Германия, которая противостояла наполеоновской Франции, но которое не хватило сил остаться полностью независимой. Возможно, что таким образом Арним пытается «дать отпор» французским завоеваниям, показывая своим соотечественникам (вслед за многими другими немецкими романтиками), как нужно поступать. Мы не можем с точностью утверждать, что Восток Арнима - это Германия, но мы можем наблюдать определенные сходства. Кроме того, восточная женщина могла быть удобной для немецкого романтика и для отражения национальной идеи, т.к. на «чужом» материале это показать проще и убедительнее - читателю нужно отстраниться, чтобы по-новому увидеть ситуацию. Если наше предположение окажется верным, то «Мелюк Мария Бленвиль» и «Изабелла Египетская» становятся сильно политическими новеллами, актуальными для своего времени (в отличие от произведений Тика, поскольку они скорее просветительские и морализаторские).

Отметим, что отношения между завоевателем и завоеванным иногда становятся близкими, даже семейными. Арним, устав от наполеоновских войн, вероятно, поддерживал гуманистические идеи и пропагандировал идею терпимости; и этот мотив будет дальше развиваться в творчестве Гауфа. Арним, подчеркивая проблему отношений между Востоком и Западом и показывая отрицательные черты завоеваний восточных земель, пытается создать «поликультурных персонажей», которые смогли бы построить метафорический мост между двумя культурами.

Третью главу мы посвятили образу Востока в трех альманахах сказок Гауфа. Интерес немецкого писателя к Востоку и выбор сказочного жанра может быть обусловлен тем, что далекий и волшебный мир соответствовал потребностям бидермейерской эпохи. Наилучшую возможность забыть о наполеоновских войнах и удовлетворить интерес к восточным культурам, буквально перенестись туда и почувствовать их предложили сказки из «Тысячи и одной ночи», параллели с которыми мы неизбежно находим и во всех «восточных» сказках Гауфа. Таким образом, одной из граней образа Востока немецкого романтика становится литературный/интертекстуальный Восток (но не точно такой же, как у Тика, следующего старым традициям). Как нам кажется, Гауфу было важно усилить нравственную линию сказок «Тысячи и одной ночи» для продвижения среди немецкого населения гуманистических идеалов: например, он, немецкий романтик, показывает, что и в восточном, и в европейском пространстве женщина должна быть равна мужчине.

Помимо интертекстуального Востока немецкий романтик показывает читателю и другой. С целью удовлетворения нужд немецкого населениях после «серых военных дней», а также для создания культурного моста между Востоком и Западом, Гауф вводит в ткань своих произведений многочисленные восточные атрибуты, создавая с их помощью чувство уюта. Своими сказками Гауф будто бы пытается «конкурировать» с опиумом и алкоголем, убеждая читателя, что это хорошее средство сбежать от реальности. Таким образом, одной из функций восточного пространства в сказках немецкого романтика является уход, пусть и недолговременный, в уютный спокойный мир. Далекое от разочарованной завоеваниями Германии пространство Востока, как нам кажется, лучше всего подходило для этой цели. Так, например, значительный объем текста в сказках может быть посвящен описанию роскошной одежды героя или процессу потребления восточных благ, будь то экзотические сладости или курение трубок. Такое подробное описание мы также можем связать с тем, что в сказках Гауфа соседствуют романтические и реалистические элементы - Гауф демистифицирует сверхъестественное. Идея о рациональности содержится уже в аллегорическом предисловии, «Присказке», к первому альманаху сказок Гауфа, а затем проговаривается напрямую уже в «Александрийском шейхе» (где герои пришли к решению, что рассказы без содержания сверхъестественных сил могут оказать на человека такое же влияние, что и волшебные сказки). Такая многослойность текстов дает нам право предположить, что сказки романтика были направлены скорее на эстетически и политически искушенного читателя. Так, здесь мы попытались представить, как в текстах Гауфа находит отражение материальный Восток.

Помимо материального Востока, немецкий романтик представляет читателю и географический Восток, находящийся в тесной связи с западным пространством. Вследствие этого, нам кажется, что Гауф изначально стремился показать переход от романтического восточного пространства в более реалистичное и европейское пространство (ведь и сама Германия бидермейерской эпохи находилась уже на пороге реалистического движения). Так, несмотря также на очевидное апеллирование Гауфа к текстам «Тысячи и одной ночи», его герои все же находятся в отдалении от Востока. Даже сам Восток в произведениях немецкого романтика европеизируется, когда место действия сказочных альманахов постепенно переносится из Багдада и Бальсоры в Александрию, а затем и вовсе в Германию. На сюжетном уровне также происходит перманентное колебание между Востоком и Западом с помощью встреч между представителями двух культур, перемещения героев с Востока на Запад (и наоборот) и многонациональности персонажей. Тем не менее, Восток у Гауфа представляет собой более цивилизованное общество, в то время как западный человек (за исключением французского друга Цалевкоса) представляет собой олицетворение отрицательных и варварских качеств. Кажется, что и рассказчик перенимает восточную точку зрения и превозносит ее над западной.

Наконец, мы можем сделать вывод, что несмотря на все различия между Тиком, Арнимом и Гауфом у них есть одна общая черта - они пытаются провести разные связи между Востоком и Западом, понять, в каком они находятся взаимоотношении и как соотносятся друг с другом. Неслучайно в их произведениях Восток всегда находится в тесной связи с западным пространством: например, в восточное гомогенное пространство Тика проникают европейские элементы, создавая единое фантазийное пространство; Арним помещает Мелюк и Изабеллу в пространство Франции и Бельгии; герои Гауфа могут несколько раз пересекать границу между Востоком и Западом, а само пространство от сказки к сказке, от альманаха к альманаху, становится все более европеизированным. Все трое немецких романтиков пытаются найти в Востоке западное, а в Западе восточное, приблизить эти разные культуры друг к другу и показать, что они не такие разные и чужие, как может показаться на первый взгляд.

Список использованной литературы

Источники:

1. Гауф В. Сказки. М.: Книжный дом, 1992.

2. Сказки, рассказы и повести из «Тысячи и одной ночи» / Сост. И.М. Филштинский, пер. М.А. Салье. М.: Правда, 1986.

3. Arnim Achim von. Isabella von Дgypten, Kaiser Karl des Fьnften erste Jugendliebe. Erzдhlungen. Stuttgart: Reclam, 1991. S. 34-154.

4. Arnim Achim von. Melьck Maria Blainville, die Hausprophetin aus Arabien. Erzдhlungen. Stuttgart: Reclam, 1991. S. 150

5. Die Erzдhlungen aus den Tausendundein Nдchten in sechs Bдnden, ьbersetzt von Enno Littman. Leipzig: Insel-Verlag, 1966.

6. Galland Antoine and Jean Jacques Antoine Caussin de Perceval. Les Mille et une Nuits: Contes Arabes. Vol. 1. Paris, 1806.

7. Hauff Wilhelm. Sдmtliche Mдrchen und Novellen. Munich: Winkler, 1970.

8. Herder, Johann Gottfried. Adrastea. Vol. 1-2, Leipzig, 1801.

9. Johann Wolfgang Goethe und Friedrich Schiller. Xenien.

10. Leipzig und Wien, 1900.

11. Moritz Karl Philipp. Anton Reiser. Ein psychologischer Roman. Mit den Titelkupfern der Erstausgabe; mit einem Nachwort versehen von Ernst-Peter Wieckenberg. Mьnchen, 1994.

12. Novalis Schriften. Berlin, 1802.

13. Schlegel Friedrich. Briefe an Ludwig Tieck. Ed. Karl von Holtei. Vol. 3. Breslau: Trewendt, 1864.

14. Schlegel August Wilhelm. Kritische Schriften und Briefe. Hrsg. von Edgar Lohner. Bd. 1: Sprache und Poetik. Stuttgart, 1962.

15. Schlegel Friedrich. Briefe an Ludwig Tieck / Karl von Holtei. Vol. 3. Breslau: Trewendt, 1864.

16. Tieck Ludwig. Eine Erzдhlung: Abdallah. Leipzig: Nicolai, 1795.

17. Tieck Ludwig. Almansur // Tieck Ludwig's Schriften. Bd. 8. 1828.

Исследования:

1. Артемьева О.А. Гауф и немецкая романтическая сказка / О.А. Артемьева // Литературные традиции в зарубежной литературе XIX-XX веков: Межвуз. сб. науч. тр. / Перм. гос. ун-т им. А.М. Горького / Пермь: ПГУ, 1983.

2. Бент М.И. Немецкая романтическая новелла. Генезис, эволюция, типология Текст. / М.И. Бент. Иркутск: Издательство Иркутского университета, 1987.

3. Берковский Н.Я. Немецкая романтическая повесть: в 2 т. Т. 2. / Н.Я. Берковский М., 1935.

4.  Берковский Н. Я. Романтизм в Германии, его природа, замыслы и судьбы / Н.Я. Берковский. Л.: Худ. лит., 1973.

5. Ботникова А.Б. Немецкий романтизм: диалог художественных форм М.: Аспект Пресс, 2005.

6. Вильгельм Гауф: К столетию со дня рождения // Новый мир. 1902.

7. Жирмунский В.М. Очерки по истории классической немецкой литературы / В.М. Жирмунский. Л.: Худ. лит., 1972.

8. Карельский А.В. Немецкая романтическая повесть. М.: Прогресс, 1977.

9. Саид Э. Ориентализм. СПб, 2006.

10. Тарасулла Р.З. Цикл сказок В. Гауфа «Караван» / Р.З. Тарасулла // Романтизм в русской и зарубежной литературе. Калининский гос. ун-т. Калинин: КГУ, 1972.

11. Anderson Benedict. Imagined Communities: Reflections on the Origin and Spread of Nationalism. London: Verso, 2006.

12. Armin G. Schwдbische Dichterkreis. Uhland, Kerner, Schwab, Hauff, Mцrike. / G. Armin. Marburg: Tectum, 2004.

13. Arnaudorff J. Wilhelm Hauffs Mдrchen und Novellen. Quellenforschungen und stilistische Untersuchungen / J. Arnaudorff. Diss. Mьnchen, 1915.

14. Arpad Marcel. Wilhelm Hauff und die morgenlдndische Romantik in Deutschland // Die Kultur. Halbmonatsschrift Kunst 1, 1902.

15. Balke Diethelm. Orient und Orientalische Literaturen // Reallexikon der deutschen Literaturgeschichte. Begrьndet von Paul Merker und Wolfgang Stammler. Bd. 2. Berlin, 1965. S. 816-869.

16. Beckmann Sabine: Wilhelm Hauff, seine Mдrchenalmanache als Zyklische Kompositionen. Bonn: Bouvier Verlag Herbert Grundmann, 1976.

17. Bogdal Michael Klaus. Europa erfindet die Zigeuner. Eine Geschichte von Faszination und Verachtung. 2013.

18. Bosse Anke: Orientalismus im Frьhwerk Ludwig Tiecks. In: Ludwig Tieck. Literaturprogramm und Lebensinszenierung im Kontext seiner Zeit, hg. von Walter Schmitz. Tьbingen, 1997.

19. Breger Claudia. Heinrich Moritz Gottlieb Grellmann. Ьberlegungen zur Entstehung und Funktion rassistischer Deutungsmuster im Diskurs der Aufklдrung, in: Historische Rassisimusforschung. Ideologien. Tдter. Opfer. Mit einer Einleitung von Wolfgang Wippermann. Hamburg: Argument, 1995. 34-69.

20. Cobbs Alfred L. Hauff, Wilhlem. The Greenwood Encyclopedia of Folktales & Fairy Tales. Westport: Greenwood, 2008.

21. Dunker Axel. Diese wahrhaft morgenlдndische Seele // Der Deutschen Morgenland: Bilder des Orients in der deutschen Literatur und Kultur von 1770 bis 1850. Munich: Fink, 2008.

22. Eichendorff, Joseph von. “Erlebtes: Halle und Heidelberg“. Zьrich: Stauffacher-Verlag, 1965.

23. Fattah Abdoul. W. Hauff und `1001' Nacht”. Leipzig, 1970.

24. Fludernik M. Einfьhrung in die Erzдhltheorie. Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 2006.

25. Fuchs-Sumiyoshi Andrea. Orientalismus in der deutschen Literatur. Untersuchungen zu Werken des 19. und 20. Jahrhunderts, von Goethes West-цstlichem Divan bis Thomas Manns Joseph-Tetralogie. Hildesheim: Olms, 1984.

26. Fьck Johann. Die Arabischen Studien in Europa bis in den Anfang des 20. Jahrhunderts.Leipzig: Harrassowitz, 1955.

27. Germana Nicholas A. The Orient of Europe: The Mythical Image of India and Competing Images of German National Identity. Newcastle upon Tyne: Cambridge, 2009.

28. Gundolf Friedrich. Ludwig Tieck // Ludwig Tieck, hg. von Wulf Segebrecht. Darmstadt, 1976. S. 191-265.

29. Hдrtl Heinz. Romantischer Antisemitismus: Arnim und die Tischgesellschaft. In: Weimarer Beitrдge 33, 1987.

30. Hцlter Achim. Tieck's Bibliothek // Literaturgeschichte als Poesie. Heidelberg, 1989. S. 314-322

31. Husham Mohammed Salim Al-Taie. Bagdad und der arabische Raum als fiktive Orte in der deutschen Literatur an ausgewдhlten Beispielen „West-цstlicher Divan“ von Johann Wolfgang von Goethe und „Mдrchen-Almanach" von Wilhelm Hauff. Marburg, 2017.

32. Kastinger Riley Helena. Ludwig Achim von Arnims Jugend- und Reisejahre. Bonn, Bouvler Verlag Herbert Grundmann, 1978.

33. Kern Johannes P. Ludwig Tieck. Dichter einer Krise, Heidelberg 1977.

34. Koch Max. Arnim, Klemens und Bettina Brentano. Bd. 146, Stuttgart: Union Dt. Verlagsgesellschaft, 1892.

35. Kontje Todd. German Orientalisms. Michigan: Michigan UP, 2004.

36. Kremer D. Romantik: Lehrbuch Germanistik Lehrbuch Germanistik. Edition, 3. Publisher, Metzler, 2007.

37. Lucas Johannes. Zu Hauffs Mдrchen “vom kleinen Muck”. Berlin, 1913.

38. Mahdi Muhsin. Tausendundeine Nacht. Munich: Beck, 2004.

39. Melman Billie. Women`s Orients: English Women and the Middle East, 1718-1918: Sexuality, Religion and Work. Ann Arbor: U of Michigan P, 1995.

40. Musдus J. K. A. Volksmдrchen der Deutschen, vollstдndige Ausgabe, nach dem Text der Erstausgabe von 1782-86. Mьnchen, 1961. 657-744.

41. Neuhaus Stefan. Das Spiel mit dem Leser. Wilhelm Hauff: Werk und Wirkung. Gцttingen: Vandenhцck & Ruprecht, 2002.

42. Paulin R. The Early Ludwig Tieck and the Idyllic Tradition. The Modern Language Review Vol. 70. №1. Jan. 1975, S. 110-124.

43. Pfeil Johann Gottlob Benjamin. Versuch in moralischen Erzдhlungen. Ausgewдhlt und mit einem Nachwort hg. von Alexander Koљenina. St. Ingbert, 2006.

44. Pfдfflin Friedrich Wilhelm Hauff, der Verfasser des „Lichtenstein“, Chronik seines Lebens und Werks, Marbach, 1981.

45. Polaschegg Andrea. Der andere Orientalismus: Regeln deutsch-morgenlдndischer Imagination im 19. Jahrhundert. Berlin: De Gruyter, 2005.

46. Polaschegg Andrea. Genealogische Geographie Die orientalistische Ordnung der ersten und letzten Dinge in Achim von Arnims „Isabella von Дgypten“. 2005.

47. Polaschegg Andrea. Orientalismus // Stockinger, Claudia. Ludwig Tieck. Leben. Werk. Wirkung. 2011.

48. Saleh Arig. Rezeption arabischer Migrationsliteratur in Deutschland Eine Untersuchung am Beispiel der in Deutschland lebenden syrischen Autoren. Berlin, 2011.

49. Sengle F. Biedermeierzeit. Metzler, 1972.

50. Scheidweiler P. Der Roman der deutschen Romantik. Leipzig: Druck und Verlag B. G. Teubner, 1916.

51. Schwabe Claudia Mareike Katrin. Romanticism, orientalsim, and national identity: German literary fairy tales, 1795-1848. Florida, 2012.

52. Schmitz-Evans M. Einfьhrung in die Literatur der Romantik. WBG, 2004.

53. Stamm Ulrike. Der Orient der Frauen: Reiseberichte deutschsprachiger Autorinnen im frьhen 19. Jahrhundert. Ed. Anne-Kathrin Reulecke and Ulrike Vedder. Kцln: Bцhlau, 2010.

54. Steig Reinhold. Achim von Arnim und die ihm nahe standen. Bd. 1-3. Stuttgart und Berlin, 1894-1913.

55. Text + Kritik. Zeitschrift fьr Literatur, herausgegeben vn Heinz Ludwig Arnold. 1983.

56. Thalmann Marianne. Romantik des Trivialen. 1970.

57. Von Bacher M. Elgohary Bochum. Das Vermдchtnis der orientalischen Mдrchen aus “Tausendundeine Nacht” in der deutschen Literatur am Beispiel von Ferdinans Raimunds “Der Diamant des Geisterkцnigs” // Die Welt des Orients. Bd. 16, 1985.

58. Vordtriede Werner. Achim und Bettina in ihren Briefen: Briefwechsel Achim von Arnim und Bettina Brentano. Frankfurt, 1961.

59. Wilhelm Hauff oder die Virtuositдt der Einbildungskraft / Ernst Osterkamp und Erhard Schьtz. Gцttingen, 2005.

60. Zeydel Edwin H. Ludwig Tieck, the German Romanticist: A Critical Study, New York, 1971. P. 15-36.

Размещено на Allbest.ru