Педагогические идеи в духовном наследии святителя Иннокентия Херсонского

Такое разумное стремление Иннокентия обнаружилось уже с самых первых дней его ректорства. Так, например, прибыв в академию в середине учебного года, когда уже почти все старшие студенты взяли темы для своих курсовых сочинений, а другие уже и начавшие его писать, Иннокентий значительную часть тем, напоминавших собой схоластическую отвлеченность и безжизненность, заменил другими, которые представляли больший жизненный и исторический интерес.

В таком направлении, указанном академической науке, выразилось то общее значение, которое принадлежало Иннокентию в деле возрождения науки в Киевской духовной академии. Неустанно трудясь, сам, он умел заинтересовать и других профессоров. Именно под его влиянием, из Киева вышли многие представители науки, как из среды воспитанников (протоиерей И.М. Скворцов, Я.К. Амфитеатров, В.Н. Карпов, П.С. Авсенев, в последствии архимандрит Феофан), так и новых, которых он избрал и приготовил сам (о. Дмитрий Муретов, О.М. Новицкий, С.С. Го- гоцкий).

Известно, что в то время для каждой академической кафедры, впрочем, как и для университетской, нужен был специалист, подготовленный особым образом. Однако очень редко случалось, чтобы профессор одной кафедры мог с достоинством занимать постоянно или временно другую кафедру, даже по предмету из однородной группы наук. Иннокентий в этом плане составлял редкое исключение. Многим наукам он указал совершенно новое направление. В этом отношении особое внимание Иннокентий обращал на преподавание богословских, исторических и философских наук.

В истории образования не только духовного, но и светского трудно найти другой подобный пример, чтобы одно и то же лицо профессорствовало на стольких кафедрах, на каждой из них являясь подготовленным и компетентным. Все это лишний раз подтверждало «целостность» и «симфоничность» (гармоничность. - А.З.) личности Иннокентия.

Повышенный интерес к богословию в то время был не случаен. Он был обусловлен тем, что богословские знания отныне становились основным фактором духовной карьеры.

Так, Иннокентий основному предмету своего преподавания - богословию - сообщил совершенно новое, неизвестное до него направление. Окончив догматику, начатую до его прибытия в Киев, для студентов пятого курса, он с четвертого курса стал читать свой предмет уже по- русски и по своему, совершенно новому плану, начав свои лекции с основного богословия. До Иннокентия богословская наука практически не имела в академии никакого самостоятельного значения. В прежние богословские системы она входила только как незначительный конспект в виде предварительных понятий о науке. Иннокентий, можно сказать, сам создал эту науку, которая по его указанию, должна была определить основные начала богословствующей мысли.

Святитель Иннокентий в продолжение своего шестнадцатилетнего профессорства последовательно читал курс богословия. Структура данного курса состояла из следующих предметов: основное (общее, или по терминологии Иннокентия, так называемую «религиозистику»), практическое (пастырское) и обличительное (иначе сравнительное), догматическое (с историческим изложением догматов), нравственное (христианское учение о нравственности), экклезиастику с символикой (учение о церкви, ее началах внутренней жизни и историю ее символов) и отчасти церковное право, экзегетику и герменевтику. Содержание курса богословия было таковым. После основного богословия Иннокентий начинал читать главные богословские науки: догматическое богословие и нравственное. К этим трем богословским наукам впоследствии Иннокентий присоединил еще две, совершенно новые для Киевской духовной академии: сравнительное богословие и «экклезиастику». Из вышесказанного видно, что при Иннокентии богословская наука в Киевской духовной академии стала преподаваться в полном объеме.

Главная заслуга, которая принадлежит Иннокентию в деле преподавания данной науки, это введение метода исторического изучения догматов в области церковного предания особенно же в вероисповеданиях и вероопределениях, какие делались Церковью и ее св. отцами и учителями, с целью приблизить откровенную истину к человеческому сознанию. Однако важно отметить, что в то время этот новый метод богословской науки применялся не в полном объеме. Особенность этого богословского метода состояла в том, что Иннокентий старался вывести христианское учение из тех абстрактных, так называемых схоластических форм, в какие оно было включено в средние века, и поставить его лицом к лицу с современными направлениям научной мысли и общественного сознания, обосновывая свои идеи не на латинских сочинениях старого и нового времени, а на первоисточниках христианского учения - св. Писания и творениях отцов Церкви, широко пользуясь при этом строго научными приемами историко-критического метода, настолько такой метод гармонировал с теологическим принципом (8, 55).

Весьма важно, что именно Иннокентий первый указал на него нашей богословской науке, осознал необходимость в этом и наметил последующему поколению наших богословов всю обширность научных знаний. Он глубоко был убежден в необходимости и полной возможности совершенной гармонии и солидарности веры и знания, религии и науки, подобно тем, средневековым западным богословам, которые девизом своего богословия ставили изречение: вера, ищущая разумения (fides, quaerens intellectum).

В своем наследии святитель Иннокентий четко формулирует цель и сущность образования. Так как образование имеет практическую направленность, педагогическое знание обычно разрабатывается в качестве теории наиболее эффективного достижения целей образования. Поэтому цель образования - это идеальный образ результата, который выражает идеальные социальные потребности и непосредственно определяет педагогические методы и средства. В данном случае, особый интерес представляют для нас следующие «Слова», «Речи» и проповеди святителя Иннокентия, сказанные в стенах Киевской духовной академии. Это: 1) слово в день Нерукотворного Образа и при начале академического учения, 2) наставление окончившим курс студентам академии, по объявлении им ученых степеней и должностей, 3) речь при заложении здания ришельевского лицея, 4) наставление новопостриженным монахам из студентов академии. Из этих слов, особое внимание обращает на себя «слово в день Нерукотворного Образа и при начале академического учения». В этом слове Иннокентий с истинно христианской точки зрения ведет рассуждение о том, в чем состоит сущность и главная цель нашего образования, от кого преимущественно оно зависит и каким путем приобретается. «Человек, говорит Иннокентий, был некогда Нерукотворным Образом, и пока им был, не требовал, да кто учит его; ибо Сам Образ Божий учил его всему, наставляя его на всякую истину... Господь Бог низошел на землю и оставил нам образ, да последуем стопам его». Далее говорит Иннокентий, что «искать других каких-либо образцов для своего образования, - значит, идти явно против беспредельной любви Божьей и против собственного совершенства. Человеку суждено быть образованным, носить образ, но образ единого Бога. Если же успех всякого истинного образования зависит от наибольшего сходства образуемых с образцом всякого совершенства: то наше образование, кто предназначены быть наставниками веры и нравов, идти по следам ног Апостольских, продолжать великое дело воспитания и образования человечества, начатое самим Иисусом Христом, наше образование должно всецело состоять в уподоблении себя нашему великому Первообразу... Главным предметом всех знаний и всех усилий должно быть не что другое, как сообразование себя со Христом, который должен быть для нас все: - и путь, и истина, и жизнь, и премудрость, и правда, и освящение и избавление. Кто успел в этом, тот достиг цели образования, имеет все, что должно, способен к прохождению служения в дому Божьем, хотя бы и не обладал множеством земных познаний. А кто не окажет успеха в этом великом деле, потерял время, погубил талант, есть ничто для Царства Божия» (Цит. по: 23, 104). В этих словах ясно просматривается педагогическая сущность религиозного наследия святителя Иннокентия, которая заключается во взглядах автора на педагогическую категорию «образование», а так же на понятие человека. Человек - существо, сотворенное по образу и подобию Божьему и наделенное бессмертной душой, разумом, волей, способностью к творчеству и Богообщению. Человек - вершина всего сущего, он поставлен Богом хранить и возделывать Землю. Поэтому и образование человек должен получать, прежде всего, бо- гоуподобляя себя. Поскольку же, цель образования, по убеждению святителя Иннокентия, совпадает с целью жизни, то педагогике, на наш взгляд, просто необходимо обращаться к религиозному знанию, в котором заключена подлинная истина о смысле и предназначении человеческой жизни.

Религия и педагогика очень тесно соприкасаются, согласно воззрениям Иннокентия. Сущность их заключается в мысли о том, что педагогика может и должна быть солидарна с религией в стремлении к одной общей цели жизни и образования - направлению человечества к его высшему духовному назначению, то есть Богоуподоблению. Такая постановка целей жизни и образования связывает естественно педагогику с нравственным богословием в качестве его прикладной, дидактической стороны.

Святитель Иннокентий, по мнению его современника Н. Архангельского, был не только богослов, но и «учитель христианской нравственности». Именно поэтому, особого внимания, на наш взгляд заслуживает творение святителя, а точнее, курс лекций по нравственному богословию или как его еще называли в то время, курс Нравственной антропологии.

Главным предметом нравственного богословия по Иннокентию, является та великая перемена, которую производит в человеке Дух Божий. Иначе говоря, суть нравственного богословия заключалась в том, что оно должно изложить процесс нашего спасения, сущность которого, по определению Иннокентия, состоит с одной стороны «в очищении (нашей) природы от зла, в нас гнездящегося», а с другой стороны, - «в наполнении ее благодатью Божьей, а с нею и всеми добродетелями». Поэтому основная задача нравственного богословия заключалась в том, чтобы показать как Дух Святой, в силу заслуг Иисуса Христа, производит в человеке ту великую перемену, которая согласно Св. Писанию называется возрождением.

Таким образом, Иннокентий открывает духовный смысл педагогики, рассматривая спасение как возрождение, которое происходит посредством соединения человека с Богом, а это согласно христианской педагогики главная задача человека. А поскольку образование подчинено осуществлению определенной цели, то источником педагогики, согласно взглядам Иннокентия должна быть христианская этика, в которой соединяются нравственное богословие, раскрывающее божественные источники моральных истин и философская этика, обосновывающая нравственные начала исходя из человеческой природы.

Помимо курса лекций по нравственному богословию, Иннокентием по данной проблеме было написано, произнесено много проповедей. По весьма верному замечанию одного из его ученых рецензентов С.П. Шевырева, все они представляют собой единое целое, так как все они проникнуты одним убеждением, одной мыслью, одной идеей, - выражать в своей жизни образ жизни нашего Господа. Сам Иннокентий так прокомментировал значение своих слов, сказав в одном из них, произнесенном на Светлой Седмице: «В самом деле, если мы в мыслях, чувствах и деяниях своих будем постоянно выражать образ жизни нашего Господа; то этим самым без споров, без труда заградим все уста врагам Его. Иудей, смотря на нас, скажет тогда: верно в самом деле восстал Христос из гроба, а не украден учениками, как клевещут предки наши; ибо смотри - Он жив в христианах!» (Цит. по: 23, 105). Этот главный и основной предмет проповеди Иннокентия особенно проявляется в трех моментах христианского бытия и трех этапах нравственного богословия: в жизни, смерти и возрождении, заключающихся в его трех Седмицах: Первой Великого поста, Страстной и Светлой. Именно с этой точки зрения оценивает их внутреннее достоинство один из рецензентов Иннокентия, академик И.И Давыдов.

«Первая седмица Великого поста, говорит Давыдов, изображает жизнь нашу, служащую приготовлением к смерти и к новой жизни или возрождению. Исповедь и причащение Св.Таинств, совершаемые в эту седмицу, внутренне очищают наш дух. В беседах этих проповедник, как духовный врач, погружает душу нашу в таинство покаяния» (Цит. по: 23, 105).

«В Страстной седмице, говорит Давыдов, мы у Христа созерцаем распятого Господа, с благовонием внимаем семи словам, сказанным со Креста, в которых выразилась вся жизнь нашего Искупителя». «Проповедь Светлой седмицы, продолжает рецензент Иннокентия, исполнена чувством умиления и торжества. «Какое великое счастье быть христианином, восклицает наш духовный вития. Где столько света и жизни, как в Евангелии? Одни мы, христиане, носим Крест; одни мы празднуем и воскресение» (Цит. по: 23, 106). Здесь объясняется смысл Пасхи, как торжества Веры, Любви и Надежды. Внутреннему значению трех седмиц соответствует и самый слог проповедей. Первой, говоря словами проповедника, приличны не цветы красноречия, а слезы и пепел покаяния. Слово страстной проникнуто глубоким чувством умиления. Светлая седмица торжественна усладительна (Цит. по: 23, 106).

Из вышесказанного, особого внимания на наш взгляд заслуживает третий момент христианского бытия - возрождение. Что же такое возрождение? В своей нравственной антропологии Иннокентий, указывает на то, что нравственное богословие - это изложение того, как надлежит веровать в Бога, чтобы спасти свою душу, самый насущный вопрос земной жизни. Таким образом, посредством своего христианского нравоучения, святитель пытался наставить и просветить человечество, говоря по этому поводу следующее: «Для просвещения не много нужно: стоит только представить главные догматы христианства. Но много нужно, чтобы преломить природу, уже, так сказать, истлевшую. Так, человек в неведении не знает, как и что делать для спасения, а в беспечности не делает, хотя и знает, как и что делать» (131, 320).

Вообще, важно отметить, что человеческое существование согласно православной педагогики заключает в себе два важных элемента, это - мировоззрение и реальная жизнь. Мировоззрение определяется воспитанием и образованием: интеллектуальным, нравственным и религиозным. Реальная же жизнь определяется умением поступать в соответствии с верой и в согласии с нравственными убеждениями. Любая деятельность, совершенная человеком, должна быть явно направлена на дальнейшее совершенствование, на стремление к богоуподоблению. Но так же для любой деятельности необходима определенная предварительная подготовка, - неважно духовная ли, интеллектуальная, это в зависимости от особенностей этой деятельности. Такая подготовка относится как раз к педагогической сфере в самом широком ее понимании, на основании чего мы формально можем утверждать, что педагогическая деятельность предваряет любую другую деятельность. Отсюда следует, что работа, совершаемая педагогами на разных уровнях, первична по отношению к человеку и должна иметь неотъемлемый ориентир на основную цель нашей жизни. Подтверждение тому находим в словах святителя Иннокентия: «Без собственного участия самого человека в своем спасении Бог не сможет спасти нас, нераскаянное сердце есть такая тяжесть, которую и всемогущество Его не может поднять на высоту. Без исправления нашего сердца и нравов, без жизни праведной и смерть Спасителя не спасет нас, а послужит лишь нашему осуждению» (119,1, 78).

Глубоко зная цель, сущность и задачи нашего возрождения, с уверенностью можно утверждать, что христианское нравоучение (нравственное богословие) святителя Иннокентия Херсонского имеет потенциал практического решения целого ряда педагогических задач, решение которых находится в тесной взаимосвязи с тем высоким назначением человека, которое утверждает нравственное учение в целом.

Так, описание педагогической сущности наследия святителя Иннокентия будет неполным в отсутствии изложения его взглядов на того, кто должен реализовывать педагогические идеи на практике. Продолжая рассуждать как Пастырь-Учитель-Учащий в деле наставничества, Иннокентий в «Слове по освящению храма в Киевском институте для благородных девиц» говорит, что здесь Господь будет учить, и наставлять вас. Так как пророки, евангелисты, апостолы все это уста Христа и все что они будут говорить это не от себя, а от Него. «Итак, любезные дети, старайтесь всеми силами сохранять чистоту нравов; берегитесь не только худых дел, но и худых слов, и худых мыслей. Мысли в душе как воздух в . комнате: самая разукрашенная комната, если воздух в ней худ, не хороша для жилья; так и душа самая образованная в науках, если в ней худые мысли, неприятна Богу и людям. Господь будет здесь чудесно питать вас» (119, I, 22). В данном случае, Иннокентий имеет в виду духовную пищу, подразумевая Божье слово пищей для души.

В одной из своих проповедей «великий учитель» говорит, что «юношество найдет в пастырях Церкви просвещенных образователей своего ума и нравов, кто первые искры познания сделают искрами веры... Семейства обретут в них опытных руководителей душ. К устным наставлениям присоединится пример жизни богоугодной, - и таким образом дух благочестия, внушаемый и словом и делом, проникнет, укрепит весь многочастный состав жизни общественной ко благу всех и каждого...» (119,1, 98). Так, К.Д Ушинский как бы продолжая мысль Иннокентия, сказал спустя десятилетия, что только наставник, имеющий глубокие христианские убеждения и христианскую нравственность, способен адекватно передать их своим воспитанникам. Актуальна эта мысль и для современной педагогики. Так как большую значимость в духовном возрастании детей играет не только родительское воспитание, которое бесспорно не маловажно. Но и наставник своим личным примером, словом и делом. Поэтому каждый родитель, наставник, учитель для достижения цели образования, прежде всего, должен сам являть пример церковности, свидетельствовать о возможности следования евангельским заповедям.

Что касается исторических наук, Иннокентий не только усовершенствовал их преподавание, но и сообщил ему совершенно новое движение, указав, как на последнюю цель исторического образования, на изучение смысла истории своего собственного отечества и своей собственной Церкви. Возможно, именно поэтому темы многих дипломных студенческих работ были связаны с историей именно Русской Православной Церкви.

Иннокентий оказал не малую услугу академии и обществу и своими учеными исследованиями по изучению отечественной истории, в частности - различных исторических памятников. В последние годы своего ректорства, Иннокентий задумывался, по словам профессора И.И Ма- лышевского, и о более специальных трудах по истории Руси юго- западной, и в частности по истории унии, интерес к которой в то время все более усиливался из-за воссоединения униатов. Вследствие чего вышло издание под заголовком «Памятник Унии». В это же время у Иннокентия возникла мысль и об издании «Исторической библиотеки Юго- западного края России». Отсюда он переходит к изучению истории Польши. В числе первых русских ученых Иннокентий усмотрел в древней Польше следы православия и некоторых православных обычаев. Результатом этих занятий явилась его статья «О начале христианства в Польше», напечатанная графом Уваровым в «Журнале министерства народного просвещения» в 1842 году №1.

Было время, когда Иннокентий подумывал о написании истории отечественной Церкви и хотел начать это дело с написания очерков о состоянии православия в Греции, а также в Польше и других славянских землях перед началом истории русской Церкви. Такое колоссальное предприятие не могло быть выполнено без соответствующих ему предварительных работ, для этого нужно было, прежде всего, собрать самые древние исторические памятники. Однако это было очень сложно осуществить в связи с пожарами в Киево-Печерской лавре в 1718 и 1772 году, и в Киевской духовной академии в 1811 году. Наконец, значительное число исторических памятников было вывезено киевскими учеными, переходившими на службу в северную Россию. Иннокентий сделал очень много для того, чтобы пополнить древнюю историческую библиотеку Киевской духовной академии, именно она обязана Иннокентию некоторыми историческими древностями, особенно по юго-западной литературе. На некоторых из них, до сих пор находятся собственноручные пометки Иннокентия.

Что же касается философии, ее преподавание в Киевской духовной академии Иннокентий так же поднял на небывалую до тех времен высоту, усовершенствовав, структурировав ее. Философию стали преподавать во всем ее объеме: метафизику (ИМ. Скворцов), эмпирическую психологию (В.Н. Карпов), историю философских систем (А. Шокотов). Именно так читалась философия на протяжении всего XIX века. Значительно расширив ее в объеме, Иннокентий придал ей совершенно новое направление. Это направление, по словам И.И Малышевского, начатое Иннокентием, Новицким и Михневичем, читавших систему истории философии, особенно выразилось в Авсеневе, в его обширной психологии и других частях философии. Это направление, говорит профессор И.И Ма- лышевский историко-систематическое, по преимуществу созерцательное (Цит. по: 23, 63). Сущность данного направления заключалась в следующем. Усвоив простые элементы философии, определившиеся в дог- матико-логическом направлении, философская наука в академии со времен Иннокентия стала стремиться к более свободному и самостоятельному философствованию. Историческое развитие философии стало изучаться и прилагаться к обширной и строгой системе, которая должна была, по-видимому, придти к конечному решению ее вековых вопросов.

Надо отметить, что собственная созерцательность у киевских профессоров философии выражалась в стремлении к смелым теоретическим построениям и к высшей идеальной философии. Это было время увлечения философским духом, веры в могущество умственного творчества, когда возникали мысли не только о возможности, но и действительности созерцания абсолютной истины, о проникновении силою не столько анализа, сколько целостного созерцания в тайны духа, в сущность бытия и жизни всего сущего (23, 64). Язык, на котором преподавали философию, был уже русским, а не латинским. Правда иногда он был угловат, и в нем присутствовала сложная терминология, но в целом он отличался тонким изяществом, поэтической образностью и выразительностью. Отсюда - сильное увлечение студентов академии философией, которые так же стремились в мир идеальный. Из философских систем в это время в Киевской духовной академии пользовались системами, составленными сначала по идеям философии Шеллинга, а потом Гегеля. Эти системы своим созерцательным характером, широтой и глубиной воззрений в то время сильно действовали на воображение, а так же успокоительно действовали на религиозное чувство и ум, обещая открыть ему возможность заглянуть в глубь оснований христианской веры. Впрочем, эти смелые порывы и стремления киевских профессоров умерялись благоговением перед тайнами веры и учением Церкви (23, 64).

Таким образом, образование внешнее, гуманистическое, западное было неизбежным для времени святителя Иннокентия - времени становления русского философского словаря понятий, для выработки инструментария научного языка и терминов. Перевод учебников требовал не только перетолкования с языка на язык, но усвоение строя и логики мысли современного ученого и учебного материала. Русский ум должен был «переосмыслить» немецкую и английскую философии, чтобы научиться философскому и богословскому языку, и в будущем красноречиво поведать Западу на его языке о сокровищах Православия.

Православное богословие втягивалось в споры, церковные устои не находили органичной опоры в характере образования и воспитания. «Ум с сердцем были в разладе», - замечает один из мыслителей того времени, и не случайно. Православие воспитывает, прежде всего, сердце, а ум должен помочь человеку раскрыть духовную полноту и красоту православия.

Поэтому в лекциях Иннокентия слушателей всегда привлекало не только то, что они всегда излагались свободной, живой, чрезвычайно изящной речью: в них всегда прослеживалась светлость, оригинальность взгляда на рассматриваемые научные вопросы, быстрое, проницательная сообразительность, затем глубокая, всестороннее знакомство, как с богословием, так и с философией на Западе, что в то время редко было у наших академических профессоров. Но самое главное это то, что Иннокентий ввел в свои лекции совершенно новый для того времени исторический и историко-сравнителъный метод, заключавшийся в том, что богословие подтверждалось ссылками на исторические факты и явления, а так же историко-археологический метод. Эти методы Иннокентий применял и при написании своих многочисленных сочинений.

Так, в сочинении «Последние дни земной жизни Господа нашего Иисуса Христа» он «мастерской рукой пользуется всем собранным им материалом; всякую черту евангельской истории умеет пояснить подходящей археологической или географической подробностью, и притом так, что эти подробности отнюдь не нагромождаются одна на другую - в беспорядочную массу, за которой теряется главный предмет, а размещаются с мастерством художника, который из мелких мозаичных камней создает чудный образ - образ Богочеловека. Только гораздо позднее, благодаря массе новых открытий в области географии и археологии Святой Земли, этот метод сделался достоянием науки сначала на Западе, а потом и у нас» (130, I, 14). Это сочинение, помимо своей художественности, обратило на себя внимание тем, что именно в нем впервые был применен к исследованию жизни Христа историко-археологический метод, чем Иннокентий опередил свое время на целых полстолетия. Его творение было настолько глубоко прочувствовано и передано, что могло быть написано только человеком, который шествовал по стопам Христа и чья жизнь была жизнью во Христе. В своих трудах он каждую черту евангельской истории старался пояснить подходящей археологической и географической подробностью.

Иннокентий был наделен всеми необходимыми для академической ' профессуры качествами: необыкновенным даром слова, обширной памятью, здравым рассудком, массой разнообразных познаний. Вот как передает впечатление от лекций Иннокентия один из его слушателей: «Если где, то особенно на кафедре профессорской Иннокентий был великим, неподражаемым, единственным... Необыкновенное гармоническое сочетание способностей душевных, настроенных на самые высокие тоны, издававших невыразимые мелодии; редкая способность нахождения и сближения похожих и сопоставления противоположных предметов; симпатическая, восторженная, исходившая прямо от души дикция, - все это вместе производило на студентов магическое, невыразимое, чудодейственное впечатление; они не слышали слов, фраз; они видели воплощение мысли, жизнь чувства. Много прошло лет с тех пор, как я восторгался вдохновенной импровизацией приснопамятного Иннокентия, а речь его раздается в моем духе, а сам он будто живой передо мной. Вот он быстро вошел в аудиторию, остановился перед иконой, помолился вместе со студентами, сделал общий поклон слушателям и взошел на кафедру, все превратилось в слух; все глаза устремились на оратора; в аудитории слышно жужжание мушиного полета. Сперва речь идет спокойно, но чем дальше, тем все более и более увлекается оратор; увлекаются и его слушатели... Наконец пробил звонок, оратор умолк, а его слушатели словно пораженные эпилепсией, все еще глядят на него, все еще слушают кого-то...» (116, 96). «Его мысли, - замечал другой слушатель, - как будто были мысли всего человечества тот час видишь, что это так. У него, кажется, всякий предмет обдуман был со всех сторон; как нельзя лучше. Оттого он не читал, а говорил нам лекции, или объяснял Св. Писание экспромтом» (116, 75). Из сказанного видно, что как профессор, Иннокентий пользовался особой любовью слушателей. Студенты с нетерпением ждали его появления на кафедре и с неохотой уходили из аудитории по окончании лекции.

С педагогической точки зрения особого внимания заслуживает технология экзаменов, которые проходили в то время в духовной академии. Иннокентий, несмотря на всесторонность своих знаний, никогда не был страшен для студентов на академических экзаменах. Экзамены, проводившиеся под его председательством, были, скорее всего, экзаменами для преподавателей, для развития науки и уяснения ее задач, нежели для учащихся. Особенно интересны были в этом плане частные экзамены, которые проводились в академии перед окончанием первой сентябрьской трети. А проходили они следующим образом. «Ректор и профессора приходили в аудиторию и занимали свои места. Вызванный студент подходил к столу, брал билет, на вопросы которого должен был ответить. Но не успевал он произнести и двух-трех слов на предложенный ему наставником вопрос, как уже ректор прерывал его речь «довольно; хорошо. Это ваше классное дело. А вот лучше разрешите мне, например, этот вопрос». Дождавшись, или не дождавшись ответа, ректора обращался затем к наставнику, - и начинался ученый спор. Интерес спора усиливался, по словам очевидцев, с каждым новым словом Иннокентия... Мы в восторге, говорит студент, не раз экзаменовавшийся у Иннокентия, но бывало и то, что как захочет покойный преосвященный, так на вопрос предложенный, хотя, по-видимому, трудный, ответят удовлетворительно и студент, и наставник. Как это делалось у него, мы никак не могли растолковать себе. В противном случае ни тот, ни другой ничего не скажут; зато уже сам, бывало, разрешит вопрос ловко, умно, превосходно. Продолжались экзамены обыкновенно не более трех часов. И чего же бывало, не наговорит за столь короткое время наш ректор! Каких истин не сообщит! Он был и философ, и психолог, и физиолог, и богослов, и историк» (23, 79). Это был поистине человек науки, не только великий богослов, но и педагог.

Не трудны для студентов были и так называемые публичные экзамены. Эти экзамены Иннокентий умел поставить так, что они служили не столько для испытания знаний, приобретенных студентами в академии, сколько для славы самой академии, для раскрытия перед глазами общества ежегодных результатов, которых добилась академическая наука. Весьма важны они были и для рекомендации обществу его будущих деятелей в различных сферах общественной жизни, преимущественно же в должности педагогов и народных религиозно-нравственных руководителей.

Наконец, кроме «публичных» испытаний, Иннокентий старался ознакомить с академической наукой местных представителей науки и образованное киевское общество посредством публичных актов, которые с его времен устраивались с особой торжественностью и на которых читался отчет о состоянии академии. Студенты же, кроме устных ответов, читали свои сочинения и курсовые. Отчеты об этих актах и печатные сочинения рассылались по всему киевскому округу и даже в некоторые светские учебные заведения, а так же многим из архипастырей русской Церкви. Таким образом, публичные экзамены весьма схожи с современными конференциями, которые проходят как в духовных высших заведениях, так и в светских. Однако есть одно существенное отличие. В то время, экзамены служили своего рода рекомендацией на различные общественные и педагогические должности, - поэтому на данный момент данная технология представляется нам весьма интересной, а самое главное нужной как для учебного заведения, так и для самого выпускника.

Таким образом, Иннокентий заботился о возрастании интереса к научной деятельности не только в стенах академии, но и в духовных семинариях. В 1836 году, после предварительного совещания с митрополитом Евгением, Иннокентий на одном из заседаний академической конференции сделал следующее предложение: «Обязанность академической конференции - распространять и поощрять ученость в своем округе. Эта обязанность исполнялась до сих пор по отношению к одним наставникам академии и лицам, ближайшим образом соприкосновенным к конференции. Между тем в числе наставников семинарий могут быть также достойные поощрения и вознаграждения не только по своей особенной деятельности и успешному прохождению возложенных должностей, но и по особым трудам, принимаемым, сверх классических занятий, из любви к учености и в намерении способствовать общей пользе просвещения. Так как о таковых трудящихся по семинариям наставниках конференция не получает никакого сведения; то не благоугодно ли сделать распоряжение, чтобы конференции ежегодно доставлялись сведения из всех семинарий округа о тех наставниках, кто сверх классических занятий своих, произвели что-либо особое, например, написали какое- либо ученое сочинение, или изготовили перевод какой-либо полезной книги, или усердно занимаются проповедованием слова Божия» (Цит. по: 23, 84). Однако из ответа, последовавшего за словами Иннокентия, его утешило немногое. Почти во всех семинариях кроме классных занятий наставники занимались только проповедованием. Несмотря на это, Иннокентий всегда стремился расширить научные средства и связи академии, вследствие чего он приобретал ей различных членов и корреспондентов из лиц, известных своим просвещением или ученостью. Среди таковых, были не только русские ученые, но и иностранные (например, Константин Экономос).

Предавшись всецело священному долгу образования других, Иннокентий продолжал и собственное самообразование. Он всегда интересовался каждой научной новостью, не важно отечественной или западной она была. Приобретать, штудировать и оценивать их с научной точки зрения - было для Иннокентия почти страстью. Его библиотека была весьма обширна уже во время его киевского ректорства. Современник Иннокентия вспоминает: «Помнит всяк, кто бывал в комнатах покойного, сколько у него было книг, и кажется, разом читанных: и в кабинете, и в гостиной, и в спальне, везде были книги. Он не только ходил и сидел с книгой, но и засыпал не с книгою только, а и на книгах» (48, 55). Но и этого было мало. Ученому ректору Киевской академии хотелось быть таким же полновластным хозяином и в области естественных наук, каким он был в области наук богословских, философских и исторических. У святителя Иннокентия дар проповедника и ученого сочетались одновременно. Неудивительно, ведь не было не одной области знаний, в которых бы святитель был бы не сведущ. И нумизматика, и стратегия, и сельское хозяйство, и философия, и естествознание - все в одинаковой мере занимало его. Все это лишний раз подтверждает, что Иннокентий действительно был человеком науки.

В деле постановки преподавания академических предметов, точнее в деле возрождения и усовершенствования богословской науки в Киевской духовной академии значение Иннокентия было так велико, что оно почти не отделимо от значения самой академии в деле богословского образования и духовного просвещения нашего отечества и в истории нашей Церкви. Это доказывает масса писем, пришедших от разных лиц и учреждений на имя Киевской духовной академии в день ее пятидесятилетнего юбилея, в которых значение академии для русской церкви и русского государства почти никогда не отделяется от значения Иннокентия для самой академии. Вот что, например, было написано в поздравительном письме от Московского Императорского университета:

«Блестящим, необыкновенным успехом ознаменовано было уже самое начало истекшего пятидесятилетия Киевской духовной академии. Едва возродилась она из новой, и дала русскому православному и ученому миру Иннокентия. Гениальный питомец, много послуживший русской Церкви и науке своими глубоко назидательными и учеными трудами. Был самым дорогим приобретением и для воспитавшей его академии...

...Высокодаровитый наставник и вождь, он и в академии, когда ему выпал жребий стоять во главе ее, учением и примером, неустанно двигал науку вперед, и ему, своему бывшему ученику, она обязана и тем, что ее главная русская богословская наука заговорила в ней на родном, чисто русском языке, вместо чужого, латинского схоластического языка» (23, 72).

Почти те же самые мысли, хотя и в других словах, высказал в своем приветствии Киевской духовной академии, известный академик и служитель истории М.П. Погодин, говоривший не от какого либо ученого общества, а от простого русского сердца. «В новое время, говорил Погодин, сюда (то есть в Киевскую академию) приходил искать мудрости Ломоносов; в новейшее - здесь учил, проповедовал и благовествовал силою многою наш незабвенный, наш златоустный Иннокентий. Дух его, верно, теперь, здесь носится, и он радуется на зрелые плоды своего сеяния, которыми мы, современные свидетели ученых и духовных подвигов в этом торжественном собрании внутренне утешаемся и услаждаемся» (Цит. по: 23, 72).

Существовало еще и другое мнение - академика Макария (Булгакова), высказанное в некрологе для отчета Академии Наук, по поводу деятельности Иннокентия: «Это был образцовый профессор: своими вдохновенными импровизациями он пробуждал, увлекал, восторгал умы слушателей. Но по самому складу и настроению своих способностей, он не произвел и не мог произвести эпохи в науке, какую преподавал; он не подвинул ее вперед он даже вовсе ее не обрабатывал; лекции, записанные со слов его воспитанниками может быть не всегда верно и доселе сохраняющиеся в рукописях, суть лекции живые, легкие, часто обаятельные, но не показывают ни широкого, ни самостоятельного взгляда на целую область науки, не везде запечатлены зрелостью и основательностью, и вовсе не отличаются богатством сведений ... но не видно того, что называется христианским глубокомыслием и богословской ученостью. Судя по историческим сочинениям Иннокентия, он мог быть блестящим повествователем-живописцем, отнюдь не ниже Карамзина, но не обладал собственно историческим талантом, не имел духа исторической критики и вообще тех свойств, какие ныне требуются от современного историка» (Цит. по: 110, 37). На что Т. Буткевич отвечает: «Вот что, значит, судить о человеке по чуждой для него мерке» (23, 6). Ученый академик вырвал Иннокентия из окружающей его среды и тех условий, под влиянием которых он действовал. Макарий предъявил к Иннокентию требования его, современного времени. И если же, по словам Буткевича, Иннокентий «по самому складу и настроению своих способностей не произвел и не мог произвести эпохи в науке, которую даже сам преподавал», «не продвинул ее (науку) вперед», «был чужд зрелости и самостоятельности», то зачем же ученому академику говорить о таком заурядном человеке, который только умел «красно говорить»? (23, 6). Однако ученый академик, на наш взгляд, забыл про многое в своей оценке деятельности Иннокентия, забыл, прежде всего, то великое значение, какое, несомненно, принадлежит Иннокентию в деле возрождения богословской науки, если не в России вообще, то, по крайней мере, в Киевской академии. По словам того же Буткевича, «вся ошибка его произошла от того, что он судил об Иннокентии лишь по одним требованиям нашего времени (к. XIX в.) и не потрудился взглянуть на него глазами его времени» (23, 7). И с этим нельзя не согласиться. Однако это говорит о том, что о личности и деятельности Иннокентия нельзя судить по одной какой-либо стороне, так как сам святитель был чужд всякой односторонности. Поэтому противоречивое мнение его современников отчасти понятно, и подтверждает нашу мысль о том, что чем многограннее деятельность человека, тем труднее о ней судить. Как это видно в случае со святителем Иннокентием.

Несмотря на это, вышесказанное позволило нам говорить о том, что как ректор, профессор, богослов святитель Иннокентий Херсонский выступает в истории образования вполне определившимся самобытным русским педагогом-новатором XIX века. Педагогическая же сущность духовного наследия. святителя Иннокентия заключалась в следующих моментах.

Как представитель православной Церкви и педагог святитель Иннокентий выработал собственный взгляд на цели, сущность и содержание образования. Своей практикой, идеями, образом Иннокентий создал условия для раскрепощения самобытной богословской мысли. Тем самым, сделав богословскую науку частью русской литературы и живым достоянием русского общества. Как педагог-новатор вводит в курс богословия - нравственное богословие и организует его как науку, при этом уточнив его цели, содержание и этапы. Так как именно эта наука, по мнению Иннокентия, могла сделать человека истинным христианином. Так, суть нравственного богословия, согласно воззрениям святителя, заключается в изложении процесса религиозного спасения. Его задача - показать как Дух Святой производит в человеке ту перемену, которая на языке Св. Писания называется возрождением. Рассматривая возрождение как спасение, святитель открывает духовный смысл педагогики и указывает на то, что возрождение происходит посредством раскрытия в себе Образа Божьего, соединения человека с Богом, а это согласно христианской педагогики - главная задача человека. Так как образование подчинено осуществлению определенной цели, то источником педагогики, согласно взглядам Иннокентия должна быть христианская этика, в которой соединяются нравственное богословие, раскрывающее божественные источники моральных истин и философская этика, обосновывающая нравственные начала исходя из человеческой природы.

А поскольку цель образования, по убеждению святителя Иннокентия, совпадает с целью жизни, отсюда вытекает и естественная связь педагогики с нравственным богословием в качестве его прикладной, дидактической стороны. Отсюда следует, что антропологическое обоснование педагогики, с одной стороны - веяние времени, с другой же - следование традиции Церкви, которая, несмотря на утверждение теоцен- тричности мироустройства, в педагогике утверждает необходимость ан- тропоцентричности, возводя человека до "образа Божия".

Сущность и содержание образования согласно воззрениям святителя Иннокентия, заключалась в том, что религиозное образование не должно ограничиваться изучением только Закона Божьего. Для того чтобы в сознании учащихся не порождалось двоемыслие и неверие, духом христианского учения должно быть пронизано содержание всех учебных предметов - гуманитарных и естественных, теоретических и практических.

Расширяя круг специальных богословских наук, педагог-богослов доводит ее почти до пределов нынешней научно-богословской систематики, - указав при этом на «новые», более жизненные по задачам и направлению «методы» для богословия: исторический и историко- сравнительный, историко-археологический, метод исторического изучения догматов. С помощью этих методов богословская наука сопоставлялась в связь с современными направлениями научной мысли и, общественного сознания, - и при этом сохранялась строго православная постановка изучения богословия в его первоисточниках - Св. Писании и памятниках Св. Предания - совсем забытых в прежнем схоластическом богословии нашей духовной школы, где, при увлечении логической стороной дела, истины веры почти превращались в отвлеченные сухие понятия рассудка, мало говорившие сердцу и поэтому бесплодные для жизни. Данные методы он использовал во многих произведениях своего обширного наследия. Так же вышеперечисленные методы нашли свое дальнейшее развитие, а затем и блестящее завершение в богословских трудах и системах последующих киевских профессоров (Димитрия Муретова, Макария Булгакова, епископа Киевского Сильвестра).

Будучи человеком, истинно образованным и просвещенным, святитель Иннокентий в своем духовном наследии придерживался той идеи, что знания богословские должны гармонично сочетаться со знаниями светскими. Святитель Иннокентий пытался внести в область богословских знаний рациональный, до того времени чуждый ему элемент, тем самым, восстанавливая связь между богословием и наукой. Посредством лекций Иннокентия, студенты знакомились с результатами не только богословских наук, но и с результатами современной науки.

Новизна, жизненная свежесть, оригинальность и смелость богословской мысли, а так же необыкновенная увлекательность изложения и художественная красота слова составляют отличительные черты и достоинство духовного наследия преосвященного Иннокентия. Таким образом, святитель Иннокентий Херсонский был педагогом не только по своей биографии, но и педагогом по оставленному им наследию.

Благодаря многогранному наследию святитель Иннокентий Херсонский вновь воссоздал в России деятельность Церкви учащей, сообщил новую энергию служению русских богословов. В результате этого была создана из его учеников и последователей целая богословская школа, к которой принадлежали многие знаменитости нашей Церкви (кроме названных Димитрия Муретова, архиепископа Херсонского, и Макария Булгакова, митрополита Московского, Филарет Гумилевский, архиепископ Черниговский, Иоанн, епископ Смоленский, протоиерей Сидон- ский, Голубинский).

В русской Церкви и духовной школе облик ученой личности святителя Иннокентия навсегда останется незабвенным. А основное убеждение Иннокентия в необходимости и возможности полной гармонии и солидарности веры и знания, религии и науки стало ответом на то, что христианство должно обнять собой всю жизнь и частную, и общественную. О чем будет сказано в следующем параграфе.

2.2 Общественно-педагогическое наследие святителя Иннокентия Херсонского

Объективные духовно-нравственные потребности общества, осознающие утрату основополагающих ценностей жизни, заставили, по мнению В.И. Несмелова, вновь обращаться к смыслу христианского учения, чем и объясняется оживление религиозных интересов и исканий (95, 594). Поэтому центральное место в претворении проекта оцерковления жизни и христианизации общества «новые богословы» отводили религиозному образованию, которое должно было воспитывать новые поколения не в духе неопределенного «классического» гуманизма, составляющего внутреннюю суть светского миросозерцания, а в духе обязательных, по их мнению, для всех русских, истин православной веры.

В 30-е годы, религиозные философы и славянофилы (К.С. Аксаков, И.В. Киреевский, A.C. Хомяков и др.), стремятся, по выражению И.В. Киреевского, к синтезу церковного сознания с «ценнейшими итогами современного просвещения». Искания русских религиозных мыслителей- славянофилов были связаны с преодолением секуляризма с особенным именно для России, отличным от западного, православным христианством и основанным на нем взгляде на культуру, просвещение, воспитание человека. В их понимании православное просвещение, основываясь на святоотеческих традициях, византийско-греческом православии, включало в себя все ценное, что созрело в русской и западноевропейской культуре нового времени.

Уже в то время религиозные философы стремились выявить воспитательный потенциал православия. В подходе к воспитанию понятие «вера» стало центральным для всех поколений религиозных мыслителей России XIX-XX столетий. Суть этого подхода выразил A.C. Хомяков: «все глубочайшие истины мысли, вся высшая правда вольного стремления доступны только разуму, внутри себя устроенному в полном нравственном согласии с все сущим разумом, и ему открыты невидимые тайны вещей божеских и человеческих. Это полнейшее развитие внутреннего знания и зрячести было названо верой» (Цит. по: 17, 234). Лишь перед цельным, а, следовательно, верующим человеком, раскрывается истинная картина мира и смысл жизни. Вл. Соловьев считал, что сама природа человека влечет его к вере, что смысл воспитания определяется естественно религиозным характером человека. Верой, как объединяющим центром, создается целостность духовной жизни. Основой жизни человека должна быть признана не физическая или психическая, а духовная сторона, которая одна является залогом целостности и внутреннего роста личности. Цельная личность, по И.В. Киреевскому, это личность, для которой вера и разум существуют в согласии. Святитель Иннокентий Херсонский являл собой пример именно такого человека, у него вера и разум, любовь и совесть находятся в единстве, истинно образованность и высоко нравственность сочетаются в полной гармонии. Именно поэтому интерес к общественно-просветительскому наследию святителя неслучаен, а обусловлен потребностью общества и времени.

Вообще, важно заметить, что заслугами для развития в России богословского образования, проповедничества и науки не ограничивается историческое значение святителя Иннокентия Херсонского.

В своем общественно-педагогическом наследии святитель Иннокентий очень часто касался вопросов просвещения и образования. Что же считалось «просвещением» в то время?

Как вполне самостоятельный термин «просвещение» появилось, по канонам догматического богословия, с момента крещения Иисуса Христа в Иордании Иоанном Предтечей. Это исходно христианско- богословский термин, обозначающий обожение человека, познание истины, освещение светом Господним, Святым Духом. Просвещение - это и есть познание Духа Святого человеком земным и грешным: про - свет, про - светить, т.е. сделать светлым, полным светом, добра, надежд. Просвещение без истины - не просвещение. Просвещение - это движение к ней, это обретение духовного зрения.

В XVIII-XIX веках термин «просвещение» активно использовался и был широко распространен в российской общественной мысли. Так, известный славянофил A.C. Хомяков неоднократно говорит о том, что мера просвещения, характер просвещения, источники просвещения определяются мерой, характером и источником веры. Эта идея важна для нас, именно поэтому, в наше время интерес к понятию «просвещение» возрастает, несмотря на то, что данный термин в современных словарях в рассматриваемом нами смысле практически отсутствует. Термин «просвещение» выражает направление и философское, и богословское. Обратимся к толкованию слов «просвещать, просвещение». По В.И. Далю «образовать - улучшать духовно, просвещать». «Просвещать - это устранять мрак, прояснять, светить сквозь что-то, даровать свет умственный, научный, нравственный. Просвещенный человек - человек с понятиями об истине, доблести и долге» (37, 508).

«Просвещение - свет науки и разума, согреваемый чистой нравственностью; развитие умственное и нравственное сил человека, научное образование при ясном сознании своего долга и цели жизни».

«Просвещать», по толковому словарю русского языка, значит, «сообщать кому-нибудь знания, распространять среди кого-нибудь знания, культуру». Воспитание должно просветить сознание человека, чтоб перед глазами его лежала ясно дорога добра (К.Д Ушинский) (82, 296).

Согласно академическому словарю, «просвещение» - значит: 1) осияние светом, 2) обогащение ума познаниями. В энциклопедическом словаре термин «просвещение» означает: 1) распространение знаний, образования, 2) система воспитательно-образовательных и культурно- просветительных учреждений в стране (140, 1070). Так в XIX столетии понималось просвещение - наиболее адекватно нашим представлениям.