Развитие науки и творчества

Таким образом, исходя из положения о социопространственном саморазвитии как об императиве, главном нравственном законе человеческой жизнедеятельности, следует, что творческая деятельность тем более должна включать в себя социопространственное саморазвитие как главное содержание, главное условие, главный предмет и главное средство, и вследствие этого, должна пониматься как социопространственное творчество.

Главной целью социопространственного творчества следует рассматривать стремление к целостности духовного мира, к его гармонии, к идеалам своего бытия. Без этой цели не существует ни духовного мира человека, ни самого человека как личности. Розанов В.В., например, ясно указывает именно на такую целевую направленность человеческого бытия: “...духовный мир человека есть уже от начала нечто в высшей степени сложное, но одновременно с этим и нечто глубоко гармоничное, цельное. Сохранить эту целостность, не расстроить этой гармонии душевных сил есть важнейшая задача всякого личностного существования...”.

Поэтому, социопространственное саморазвитие предстаёт не только главным нравственным императивом человеческого бытия, но и центральным звеном развивающейся деятельности: ведущим условием и предпосылкой гармонического, целостного бытия, бытия в непротиворечии самого с собою, бытия в согласии со своими внутренними динамическими интенциями и с внешними постоянно изменяющимися условиями. Оно поэтому составляет и суть социопространственного творчества. При таком антропологическом саморазвивающемся подходе суть социопространственного творчества можно свести к формуле - развитие ситуации через развитие себя. То есть, проникнуть в логику развивающейся ситуации можно только опосредованно, через проникновение в свой развивающийся менталитет, в мир идеальных устремлений, где в силу отношений представительства отражается характер происходящих в ситуации изменений. С.Н. Трубецкой по этому поводу писал: “личность представляет свое общество и свою эпоху...она может и должна вносить с собою нечто безусловное в свое общество - свою свободу... логически мыслить и познавать подлинную истину, вселенскую правду и осуществлять ее в своем действии”. Именно в силу отношений представительства, дисгармония в развитии ситуации есть одновременно и дисгармония духовного мира каждого его участника. Поэтому, в своем личностном пространстве творческая личность как на модели может обнаруживать различные рассогласования в ситуации. Но, обнаруживает она их, прежде всего как рассогласования в процессе своего саморазвития. Соответственно, и средства гармонизации процесса саморазвития (а тем самым и средства гармонизации преобразуемой ситуации), творческая личность находит тоже внутри собственного духовного мира. Такой метод взаимоотношения с миром можно обозначить как личностный метод, как «субъектный метод» - метод “из себя” в отличии от широко распространенного сегодня объектного метода “из вне”. В нем наиболее полно реализуется известный принцип Сократа: “Познай самого себя и через это познаешь мир”.

Проникновение в собственный мир духовного бытия творческая личность осуществляет тоже не средствами субъект-объектного подхода, то есть не посредством разума, вернее не только и не столько посредством разума, сколько посредством своего личностного саморазвивающегося творческого опыта: во-первых, опыта саморазвивающегося действования и переживания, а во-вторых, опыта рефлексирования над содержанием этого опыта. Исходной посылкой такого средства является понимание того факта, что самостоятельной роли ни мышление, ни даже более широко - самосознание не имеют в методе саморазвития: они здесь - лишь части. “Разум, - как справедливо заметил В.С. Соловьёв, - вообще по существу своему не есть орган для познавания какой бы то ни было фактической действительности. Всякая фактическая действительность, очевидно, познается только действительным опытом... Самосознание есть только один из актов психической жизни, наше сознаваемое “я” есть произведенный, обусловленный длинным рядом процессов “результат”, а не реальное существо”. То есть, только через личностный опыт саморазвития возможно обнаружение моментов разгармонированности в своем собственном духовном мире и средств приведения этого мира в актуальную гармонию. Именно поэтому, статус личности, саморазвивающейся во взаимосвязи с обществом, дает основание каждому творцу социального пространства понимать свой личностный метод саморазвивающегося творчества как истинный, соответствующий духу времени и места.

1.7 Биотехнология, развитие науки и научное творчество

Научное творчество - специфический вид творчества. Будучи основой научной деятельности, творчество стоит своеобразным особняком в самой науке, формализуемой и логически стройной. Творчество с его «озарениями» не вписывается в стройное здание науки. Неудивительно, что при всей перегруженности самыми различными учебными дисциплинами, в программах общеобразовательных школ и высших учебных заведений отсутствует специальный предмет, посвященный творчеству, хотя он должен бы быть основным учебным предметом.

Несмотря на всевозможные рассуждения о том, что в процессе обучения необходимо формировать «творческую личность», до сих пор отсутствует чёткая и стройная методология обучения творчеству, широко применяемая на практике. Процесс обучения состоит главным образом в том, что учащимся предлагается освоить уже готовые знания и применять их в решении стандартных задач. Такая система обучения в принципе не может сформировать «творческую личность», а если таковая и появляется, то, скорее вопреки системе, а не вследствие её применения. Не случайно, что многие величайшие учёные испытывали значительные трудности в процессе общения со своими преподавателями, ориентированными на следование именно такой системе.

Творческие способности человека в значительной мере обусловлены его генетической конституцией. Само формирование Homo sapiens стало возможным именно благодаря тому, что его геном обеспечил человеку способность мыслить и творить, способность, которая отсутствует у животных. Именно благодаря этой способности человек и стал Человеком, выделился из животного мира, приобрёл неоспоримую власть над всеми другими живыми существами, даже гораздо более сильными и быстрыми, чем он сам. Но, обретя эту уникальную способность, человек до сих пор слишком слабо осознаёт, каким именно богатством он располагает, как и какими средствами приумножить это богатство. Большинство существовавших социальных систем вовсе не способствовали развитию творческих способностей, весьма жёстко подавляя неординарные творческие личности.

Развитие науки неразрывным образом зависит от научного творчества, но может ли сама наука повлиять на развитие творческих способностей? Не только может, но и должна. Именно на научной основе должна быть создана такая система образования, главной целью и задачей которой является не «наполнение» учащихся знаниями, а повышение их творческого потенциала. Однако постепенно открывается и ещё одна возможность науки повысить творческий потенциал человека. Эта возможность состоит в целенаправленном изменении генома посредством методов новейшей биотехнологии.

Современные методы биотехнологии уже позволяют целенаправленно менять генетические программы развития и функционирования любого биологического организма - от простейшей Escherichia coli и до самого Homo sapiens. В настоящее время эти возможности направляются главным образом на придание новых качеств микроорганизмам, растениям и животным. Так, используя биотехнологические методы, можно получить микроорганизмы, продуцирующие специфические человеческие белки, или растения, продуцирующие вещества, отпугивающие насекомых. Однако совершенствование посредством биотехнологических методов возможно применить и к самому человеку. Пока это мыслится лишь в контексте исправления явных генетических дефектов - причины широко известных «генетических заболеваний», имеющих вполне очевидную симптоматику.

Вместе с тем, биотехнологические методы могут быть применены и в других целях, например, для повышения устойчивости человека к неблагоприятным факторам окружающей среды. Такой путь развития биотехнологии гораздо менее очевиден и способен вызвать весьма жёсткое сопротивление со стороны целого ряда общественных структур. Ещё большее сопротивление может вызвать стремление использовать биотехнологические методы для совершенствования интеллектуальных способностей человека, поскольку это напрямую затрагивает саму личность человека.

«Более разумный человек» будет располагать и более высоким творческим потенциалом, чем обычный «человек разумный». В этом его качестве нет ничего сверхъестественного, нет ничего, что противоречило бы законам природы. Более того, естественные вариации человеческого генома приводят к появлению творчески одаренных личностей - «природных гениев», чьими способностями человечество продолжает восхищаться даже спустя столетия после их жизни. Биотехнология даёт возможность, не дожидаясь этих редких подарков природы, самому человеку совершенствовать себя так, как он сам того пожелает.

Глубочайшим заблуждением было бы считать, что эволюция человека закончилась, что современный человек есть самое совершенное создание природы, и ничего лучше создать невозможно. Это совсем не так. Человек, достигнув в своем биологическом развитии определённой ступени, получив возможность мыслить и создавать технические средства, расширяющие его природные способности, может и должен продолжить свою эволюцию, направив её на достижение новых высот, прежде всего в отношении своих интеллектуальных и творческих способностей, стремясь достигнуть максимального уровня их совершенства, а сделать это можно только в результате совершенствования биологической основы человека путём использования тех возможностей, которые предоставляет новейшая биотехнология.

1.8 Лженауки в биологическом познании: факторы детерминации

Понятие лженауки в отечественной литературе второй половины ХХ века употребляется довольно часто, оставаясь неопределённым по смыслу, вкладываемому в него представителями дискутирующих сторон. Сочетание слов «ложная», т.е. ошибочная, сознательно искажаемая, неверная, и «наука», как развёрнутая система истинного знания, является необычным, своего рода нонсенсом. В самом понятии лженауки заключена некая ирония, призванная вызвать насторожённо-отрицательное отношение к тому, что относят к лженауке в качестве возможного шарлатанства, некомпетентности, малограмотных суждений недостаточно образованных людей. В дискуссиях 1930-х - 1960-х годов представители «советского творческого дарвинизма» или - «мичуринской биологии», во главе с лидером этого направления Т.Д. Лысенко, относили к лженауке вейсманизм-менделизм-морганизм и всю «классическую» генетику, включая отечественную, признанным лидером которой был Н.И. Вавилов. Позже, с 1970-х, отечественные генетики, или «вавиловцы», как некоторые из них называли себя и других последователей идей Н.И. Вавилова, стали относить к лженауке взгляды сторонников «мичуринской биологии» («советского творческого дарвинизма»).

Характеристика лысенковщины как лже - или псевдонауки становится привычной, воспринимаемой в трудах о судьбе Н.И. Вавилова и отечественной генетики, в художественной литературе уже почти бездумно, в качестве сложившегося стереотипа. Раньше, примерно с 1930-х и до 1960-х годов столь же привычным было относить к лженауке вейсманизм-менделизм-морганизм и взгляды вавиловцев. Остаётся, однако, загадочным: как могли лженауки конкурировать, а их идеи - обсуждаться и утверждаться в научных дискуссиях вавиловцев и их оппонентов на протяжении более полувека? Авторитет классической генетики вырастал из обнаруживаемых далеко не сразу, но эффективных практических результатов использования её положений. Селекция и агроприёмы на основе генетики давали заметные прибавки урожая гибридной кукурузы, полиплоидной свёклы и других культур. Данные генетики использовались в животноводстве. Утверждение приоритета взглядов Т.Д. Лысенко и обеспечение монопольного положения его учения во многом определялось вненаучными средствами. В первую очередь - безоговорочной поддержкой лидерами партии и государства (И.В. Сталиным, позже - Н.С. Хрущёвым) обещаний лысенковцев получить быстро, эффективно и почти без затрат приращения объёмов продукции, колоссальных в пересчёте на громадные территории Союза или зоны с/х производства.

Встречающееся в литературе сведение лысенковщины к бесовщине и её поддержке могущественной личностью не раскрывает всей сложности и причин монопольного положения идей одного направления в биологии, утвердившегося на долгие годы. Сложность ситуации в том, что в лысенковщине оказались соединены и честолюбивые помыслы, и применение вненаучных средств для их достижения, и не подтвердившиеся суждения, которые с оговорками можно отнести к невежеству. Но было и «вежество» - ряд правильных и интересных для науки и философии общих идей. Последнее обстоятельство стали отрицать многие критики лысенковщины, особенно - в 1980-е и последующие годы. Вряд ли попытки критиков Т.Д. Лысенко утвердить истину ссылками на единодушие многих отрицательных мнений о его работах стали более приемлемыми доказательствами, чем аналогичные приёмы лысенковцев, также пытавшихся решать спорные вопросы большинством голосов и объявлявших иные взгляды в биологии несовместимыми с философией диалектического материализма. Попытки решать спорные вопросы большинством голосов оборачиваются непримиримостью к доводам оппонентов, к подмене силы научных аргументов силой идеологических, административных, партийно-политических и иных вненаучных факторов.

Односторонность критики лысенковщины делает возможным возрождение худших её черт в облике такого антипода как антилысенковщина. Конструктивное преодоление альтернатив достигается не отбрасыванием доводов противоположной стороны, а сознательным стремлением к синтезу моментов дополнительности альтернативных учений. Основные идеи «творческого дарвинизма» лысенковцев - единства условий организма и среды, адекватной и направленной изменчивости, наследуемости приобретённых в онтогенезе свойств, сальтационного появления новых форм жизни, возможности управления эволюцией организмов и их сообществ, связи теории с практикой - шли в русле поисков истины в биологическом познании. Только удивительное пренебрежение критиков к историко-культурному контексту творчества Лысенко и его школы приводит к недифференцированным, односторонне отрицательным характеристикам-ярлыкам, что во многом обесценивает критику просчётов лысенкоизма

По ряду признаков комплексного критерия научности (объективность, актуальность, преемственность, социальная значимость основных идей) теоретическое наследие школы Лысенко неправомерно исключать из потока биологического познания. Общие биологические идеи лысенковцев разрабатывались в русле механоламаркизма, допуская сальтации при образовании новых форм органической жизни. Различные варианты ламаркизма, как и противоположные им и дарвинизму учения о закономерности, направленности эволюции в форме вариантов ортогенеза или номогенеза, содержат моменты истины. Истинные положения могут, на основе принципа дополнительности, включаться в интеграционные процессы формирования новой биологии. Она рождается ныне независимо оттого, что на одном из многочисленных ответвлений на пути поиска истины вырос лысенкоизм - взгляды лысенковцев, которые следует отличать от лысенковщины, включающей администрирование в науке. Лысенкоизм, как и классическая генетика, включал научно обоснованные положения и ряд неточных трактовок и заблуждений. В лысенковщине доминировали вненаучные факторы, включавшие идеологические, административные или политические формы подавления инакомыслия, что заслуживает однозначно отрицательного отношения. Этого нельзя сказать о лысенкоизме, по отношению к которому возможны разные мнения, подходы и дискуссии.

Небезынтересно, что новейшие экспериментальные данные, по сути дела, подтверждающие некоторые старые возражения лысенковцев формальной (классической) генетике, привёл акад. В.А. Струнников (1988, 1989), решительно осудивший признание малейшей возможности каких-либо конструктивных моментов в лысенкоизме. Он привёл данные, свидетельствующие, что внегентические различия, начиная от размеров яйцеклетки, запасных веществ и экологических условий реализации генотипа в фенотипе определяют, что изменчивость зависит не только от «вещества наследственности», как полагала классическая генетика, но и от других факторов. Именно это и доказывали лысенковцы, обоснованно критикуя автогенез ранней (формальной, или классической, «вавиловской») генетики. Со временем пришлось признать, что у сложных многоклеточных организмов связь поколений через гаметы дополняется другими, надгаметными и надорганизменными линиями преемственности (В.И. Кремянский, В.А. Игнатьев).

Сочетание правильных и ошибочных положений, нацеленность на практическую отдачу и бесплодность многих рекомендаций определили как возвышение, так и неизбежное падение агробиологии Т.Д. Лысенко. Сложными и противоречивыми путями идёт преодоление заблуждений «творческого дарвинизма», как и осознание ряда односторонних и потому ошибочных представлений классической, или формальной, генетики периода её становления и бурного развития в первой половине ХХ века. Хотелось бы надеяться, что научное сообщество будет считаться с реальными трудностями биологического познания, и сможет отойти от характеристики-ярлыка лженауки, относимого к лысенкоизму. Ярлык этот выражает желание некоего «реванша» за ущерб, нанесённый таким же ярлыком и, главным образом, - лысенковщиной, развитию классической генетики. Генетика сейчас не нуждается в «реабилитации». Однако взгляды Лысенко и его последователей также нет оснований называть лженаукой, как и классическую, «вавиловскую» генетику.

1.9 Нейрокомпьютеры: инновации приходят из биологии

Возможность символьного представления информации, с ее последующей обработкой, используя алгоритмические логико-комбинаторные процедуры, когда-то представлялась неоспоримым свидетельством универсальной применимости традиционных фон Неймановских компьютеров. Приверженцы классической парадигмы искусственного интеллекта утверждали, что не существует такого процесса переработки информации, который не мог бы быть воспроизведен на ЭВМ.

Но, как это часто бывает, время расставило свои коррективы. И на сегодняшний момент уже очевидно, что надежды, возлагаемые на классическую парадигму искусственного интеллекта, оказались излишне оптимистичными. Чем это можно объяснить? Дело в том, что некоторые виды интеллектуальной деятельности почти не поддаются алгоритмизации. Сюда относятся творческие акты, различного рода решения, основанные на интуиции, и в частности, процессы распознавания образов, в их самых разнообразных формах. Приходится признать, что для решения задач такой степени сложности, как задачи распознавания образов, даже самые быстрые суперкомпьютеры являются медленными. А если так, то закономерно возникает вопрос, является ли решение таких задач принципиально возможным? Или же мы оказались в тупике? В принципе, задача эффективного моделирования таких процессов разрешима, что подтверждается самим фактом существования эффективных реализаций данных процессов в нейронных сетях мозга. Биология, а точнее, нейрофизиология уже решила за нас эту проблему. Несмотря на довольно медленное время работы нейронов, наш мозг быстро распознает образы именно потому, что использует в своей работе другой принцип обработки информации, нежели традиционные компьютеры.

Инновации приходят из биологии

Итак, кризис традиционного подхода к искусственному интеллекту, заставляет исследователей искать новые пути развития компьютерных архитектур. Одно из перспективных направлений развития современных ЭВМ - нейрокомпьютинг - связано с переходом от логического базиса булевских элементов к нейросетевому логическому базису, что обеспечивает параллельную обработку информации на алгоритмическом уровне. Кроме того, в нейронных сетях, как технических устройствах, имитирующих биологические нейросети, учтены следующие информационные принципы их функционирования:

Несимвольное, аналоговое представление и обработка информации. Именно аналоговая обработка объясняет большую устойчивость нейронных сетей к помехам разного рода.

Предельный параллелизм и одномоментность обработки информации с последовательной передачей информации от слоя к слою.

Адаптивность, перестраиваемость межнейронных связей.

Следствием введения в вычислительную технику выше обозначенных биологических инноваций являются следующие преимущества нейрокомпьютеров перед традиционными ЭВМ.

1) В нейрокомпьютерах во главу угла ставится не столько вычислительная эффективность, сколько адаптируемость и пластичность в решении задач разного уровня сложности.

2) Место программирования в нейросетях занимает обучение. В этом смысле можно говорить о нейронных сетях как об индуктивных устройствах: они обучаются на примерах выявлять даже сложные нелинейные нерегулярности. Последнее позволяет нейрокомпьютерам, как непрограммируемым, адаптивным системам обработки информации, разрабатывать собственные алгоритмы поведения в ответ на воздействия окружающей среды.

3) Нейросетевой подход не требует готовых алгоритмов и правил обработки: система должна уметь вырабатывать правила и модифицировать их в процессе решения конкретных задач обработки информации. Для многих задач, где такие алгоритмы неизвестны, или же известны, но требуют значительных затрат на разработку программного обеспечения, нейрокомпьютинг дает эффективные, легко и быстро реализуемые методы решения.

2. Методологические проблемы творчества

2.1 Философия как творческая методология науки

Одним из важнейших итогов философского развития, на данный момент, как представляется, стала своеобразная проекция предмета на метод. Изменение угла зрения на знание, познание и сознание в целом, обусловленное тенденцией движения к постнеклассическому типу философствования, изменило понимание метода философии. И в качестве отличительной черты метода современной философии стала осознаваться, прежде всего, его постоянная самокоррекция, осуществляющаяся в пространстве-времени философской практики, то есть понятая нелинейно, онтологически, в форме бытия.

Это, на мой взгляд, принципиальный результат, фундаментальность и эвристичность которого доказывает, что перед нами некоторая новая форма развития современной философии. И такого рода явление, безусловно, может быть основанием и, по сути, является основанием философского движения, объединяющего современно мыслящих представителей философского и научного сообщества.

Но такое новое понимание метода нуждается в расшифровке.

Вопрос первый. Может ли сама современная философия, и если да, то в какой мере, выступать в роли метода, в том числе, в роли метода научного познания?

Представляется, что сейчас одновременно существуют, по крайней мере, три парадигмы взаимодействия философии и конкретных наук. В их основе - разное понимание философии в качестве метода: классическая, неклассическая и постнеклассическая.

Классическая парадигма выступает в двух ипостасях: - либо полное отрицание философии как метода науки /к примеру, позитивизм/, либо безусловное признание ее в качестве такого метода. Во втором случае мы имеем также две разновидности: философия «на службе» общества /к примеру, марксизм/ и философия «на службе» субъекта /различные формы субъективистской философии/. Но надо сказать, что субъективистская философия на словах начисто отрицает свою методологическую роль, выступая за понимание философии как исключительно свободной и самодостаточной сферы духа.

В неклассической парадигме проблема философии как метода вообще снимается, так как устраняется оппозиция субъекта и объекта.

В постнеклассической парадигме философия может выступать в роли метода, но не безусловно, не абсолютно, а временно и относительно. Мы можем выделить линейную и нелинейную разновидности их связи. В линейной философия предстает в форме мышления. В этом случае философия «участвует» в научном познании «до» и «после» науки - либо задает вектор науке, либо «подытоживает» ее результаты. Таким образом, остается невыявленным внутренний механизм связи философии и науки, не учитывается момент спонтанности развития познания. В нелинейной философия предстает в форме сознания. Но это сознание, понимаемое не как «функция мозга», а как форма бытия. Именно такое понимание сознания занимает все большее место в современной философии. В нелинейной разновидности постнеклассической парадигмы философия являет собой предельно общий категориальный каркас, задающий вектор, «технологию» познания. И процесс познания идет в этих методологических рамках, во взаимосвязи с изменением условий данного процесса, до тех пор, пока не наступает момент совпадения изменения форм и условий нашей мыследеятельности.

Возникает точка креативности, спонтанности; точка континуальности новообразований, или континуум новообразований. Он в этот момент не поддается аналитике и требует в качестве дополнительного языка язык феноменологического описания. В данной точке имплицитно содержится не только новая смысловая структура, новая диспозиция смыслов, но и новая методологическая идея, и новый язык. Эта точка осмысливается современными учеными и философами как точка бифуркации /И. Пригожин/, «взрыва» /М. Лотман/ и т.д.

Новая смысловая, категориальная структура фиксируется уже как бы «на выходе» из поля неопределенности. Она уже есть результат реорганизации прежней методологии как диспозиции смыслов и категорий и одновременно переоценки их ценности, результат перегруппировки между собой категорий философии и естествознания.

Таким образом, философский метод выступает как нелинейная система методологических ситуаций. В каждой из них он выражает меру данного качества как меру хаоса - порядка, априорного - апостериорного, определенного - неопределенного, вербализованного - невербализованного и т.д.

Философия, таким образом, не всегда выступает как методология. Но в определенных пределах она не может не выступать методологией. Философский метод развивается через самоорганизацию, самокоррекцию. Он выражает диалектику абсолютного - относительного, непрерывного - дискретного, актуального - потенциального и т.д. Но понять его в такой наиболее полной форме можно лишь как факт сознания, взяв в виде онтологической нелинейной системы, включающей момент креативности как момент спонтанности. И функцией философии, возможно, становится «сверка» вновь возникшего категориального каркаса с эталонным философским каркасом, выявление и оценка новизны появившегося каркаса, определение его «технологических возможностей», и, как результат, коррекция самого эталонного философского каркаса.

Философское творчество новой смысловой целостности выступает, как смысловая реорганизация проблемы через создание нового методологического каркаса и может позволить вывести ту или иную проблему на уровень возможности ее осмысления с позиций других дисциплин, в том числе, на уровень политических, правовых и др. решений, на уровень участия в этой деятельности самой широкой общественности. А это может в определенный момент оказаться решающим для судьбы цивилизации.

2.2 Н. Бердяев: программа творческого преображения философии

Впервые проект переосмысления специфики и задач философии, повышения ее творческого потенциала Бердяев представил в раннем трактате «Смысл творчества» с подзаголовком «Опыт оправдания человека» (1916), который и на склоне лет он считал одной из лучших своих работ.

Бердяев начинает философский дискурс с сопоставления философии и науки. В отличие от Хайдеггера он признает такое сопоставление плодотворным, высвечивающим нечто существенное в них. Чтобы жить и развиваться, говорит Бердяев, человек должен ориентироваться в мировой данности, со всех сторон на него наступающей. Наука и становится орудием приспособления к навязанной ему действительности: «Наука есть познание необходимости через приспособление к мировой данности и познание из необходимости» Бердяев. Н. Смысл творчества. // Философия свободы. Смысл творчества. М., 1989. С. 266-267.

. Она способствует самосохранению человека через опознание частных состояний сущего. Философия же дает ориентировку в совокупности бытия. Находясь на почве науки, человек пребывает в неволе у мировой данности, для философии же подобная зависимость есть падение и измена познавательной воле к свободе. Наука есть «послушание необходимости», в ней нет творчества, философия же стремится освободить человеческий дух от рабства у необходимости, и является творческим актом.

Складывается впечатление, что Бердяев нигилистически оценивает роль науки и не включает ее в сферу творчества. Но чтобы правильно понять мысль Бердяева, надо учитывать его понимание творчества и свободы. Он не вдается в описание лаборатории науки, не занимается разбором творческих операций, с помощью которых изучается объект. Его интересует смысл науки и философии в человеческом существовании. Наука преследует «прагматические», «жизненно корыстные» цели, она нужна человеку в настоящем, помогает ему удержаться и выжить в этом мире. А философия приподнимает человека над обыденностью, готовит его к будущему, совершает прорыв к свободе. Иными словами, Бердяев рассуждает не о творческих процессах в науке и философии, а о том, выполняют ли они творческую миссию в человеческой жизни. Т.к. наука не в силах преобразовать естественную необходимость, а только использует ее, она не вносит принципиально, творчески нового в существующий мир. Надо принять во внимание также максималистский подход Бердяева к свободе и творчеству. Свобода для него безосновна, она есть первоначало, предшествующее бытию и самому богу, и вместе с тем свобода - это финал, будущее состояние человечества. А творчество - индетерминированный порыв, запредельное усилие, преодолевающее мировую данность и выводящее за границы естественного порядка вещей. Творчество есть переживание силы, это победа.

Противопоставление науки и философии исходит у Бердяева из его заветной идеи о несовместимости двух планов бытия - материального и мистического. Наука погружена в царство повседневности и помогает человеку зацепиться в нем, а философия - не от мира сего. Но, двигаясь в этом противостоянии двух миров, Бердяев делает множество метких и тонких замечаний о земной реальности. Поэтому, памятуя о его излюбленной оппозиции двух миров, я остановлюсь в дальнейшем на его характеристике здешнего мира, тем более что трансценденция у Бердяева не похожа на традиционное христианство. Да и сам автор признает, что это - мечта и его «Самопознание» можно было бы назвать «Мечта и действительность». «О, Бог совсем, совсем не то, что о нем думают», - восклицает Бердяев - Бог это высшая сфера свободы, вечной и подлинной жизни^» Бердяев. Н. Самопознание. М., 1990. С. 284.. Вот оно что, Бог - символ для обозначения свободы и вечности.

Но обратимся к посюстороннему миру. Ученые, мимоходом бросает Бердяев, занимались изучением отдельных сторон объектов, расчленяли мировую данность на специальные области и сокращенно, экономно описывали их «под наименованием законов природы». Наука, безусловно, имеет огромное практическое значение, она дает с помощью техники власть над природой. Но в науке нет человека как субъекта, а только в нем таятся родники свободы и творчества. Она осуществляет познание вне человека, т.е. с позиции абстрактного внеличностного наблюдения. Ее истины общеобязательны, потому что основаны на формальном общении, как в юридической практике, устанавливающей взаимное обязывание врагов. Да человеку и нет места в естественных науках после открытий Коперника и Дарвина, показавших человека крупинкой во вселенной и незначительной особью среди других живых организмов.

Необходимо различать, полагает Бердяев, саму науку как полезное практическое средство ориентации в мире и научность как способ познания и отношения к миру. Принципы и критерии научности выработаны специально для проведения научных исследований и должны действовать в сфере самой науки. Их не следует экстраполировать на другие области духовной жизни - на философию, религию, искусство, мораль: «Если признать философию специальной наукой в ряду других наук (например, наукой о принципах познания или о принципах сущего), то этим окончательно упраздняется философия как самобытная сфера духовной жизни. Нельзя уже будет говорить о философии наряду с наукой, искусством, моралью и т. п. О философии придется говорить наряду с другими науками, с математикой, с физикой, химией, физиологией и т. п. Но ведь философия - самостоятельная область культуры, а не самостоятельная область науки» Бердяев. Н. Смысл творчества. С. 264.. Для философии важно не только сущее, но и должное, человеческие цели, идеалы. Она стремится придать смысл человеческой жизни и преодолеть бессмысленность круговорота вещей в природе.

Далее Бердяев останавливается на отличии наукообразной философии, стремящейся подражать стандартам научной деятельности, от подлинной философии. На протяжении всей истории философии, начиная с Аристотеля, включая средневековых схоластов, Спинозу, Декарта, Лейбница, Канта, Гегеля и кончая современными позитивистами, мыслители старались превратить философию в научную дисциплину. Наука достигла впечатляющих успехов, пользуется престижем в обществе, и философия не желает от нее отставать. «Философия есть принципиально иного качества реакция на мир, чем наука, она из другого рождается и к другому направляется», она нужна для выхода за пределы данности Там же. С. 268-269..

Подлинную философию от наукообразной (или критической, по терминологии Бердяева) отличает присутствие в ней человека - всегда субъекта (захваченного философствованием автора и подразумевающегося участника диалога, читателя), но никогда не объекта, не внешнего препарата для научных изысканий: «В определении природы философии и ее задач центральное место принадлежит вопросу об антропологизме в философии. Философия не в силах уйти от того первоначального сознания, что философствует человек и что философствуют для человека». Замечательно понимание Бердяевым тщетности усилий вытравить из философских сочинений присутствие автора, невозможности создания бессубъектной философии. Попытки освободить философское «познание от всякого антропологизма всегда будут производить впечатление поднятия себя за волосы вверх». Тем самым «хотят создать философию, в которой будет философствовать сама философия, а не человек. Почитателям наукообразности кажется, что философский антропологизм ведет к субъективизму, релятивизму, но, стараясь избавиться от человека, они выхолащивают философию. Они вроде бы стесняются и стыдятся того, что человек, остающийся для философии проблемой, «так очевидно предшествует философии и командует ею». Но так как без человека нет и философии, то большинство философов практикует «полусознательный, частичный антропологизм, антропологизм немного стыдливый и прячущийся». Отсюда снижение уровня философии: «Вне-антропологическая и под-антропологическая философия не может быть названа творческой философией - в ней нет творца, нет творческого преодоления творящим человеком мировой необходимости, в ней человек приведен в состояние абсолютного послушания категориям философского познания, стремящегося упразднить человека и себя поставить на его место», как было у Гегеля Там же. С. 286-287..

Подлинная философия «имеет дело не с фактом человека как объекта научного познания (биологического, психологического или социологического), а с фактом человека как субъекта высшего самосознания». «Робко и боязливо пробивается высшее самосознание человека в философии и совсем замирает в философии научной». В контексте сопоставления философии и нефилософии становится понятной бердяевская расстановка фигур в иерархии ступеней анропологизма. На высшую ступень пьедестала Бердяев, человек верующий, как это ни поразительно, ставит атеиста Фейербаха. Большое значение, говорит он, «для обострения антропологического сознания имеет пламенно-атеистическая философия Л. Фейербаха. Его гениальная «сущность христианства» есть вывернутая наизнанку истина религиозной антропологии. Для Фейербаха загадка о человеке оставалась религиозной загадкой» Там же. С. 298.. Оставим сейчас в стороне вопрос, почему Бердяева так влечет к себе «пламенный» атеист и зачем он вновь переворачивает открытую Фейербахом зависимость небесной идеализации человека от земного подлинника - это предмет особого разговора. Для обсуждаемой темы важно, что «сущность христианства» признана гениальной, ибо Фейербах открыто признал философский антропологизм. Среди русских авторов Бердяев выделил Несмелова, представившего «один из лучших опытов философской антропологии».

Куда прохладнее Бердяев отзывался о Шеллинге Там же. С. 543.. Хотя последний, по словам Бердяева, питался мистикой и предполагал раскрыть исключительность человека, «но у него можно найти лишь осколки учения о человеке». Натурфилософия подавила у него философскую антропологию, главным оказалось понятие природы Там же. С. 298.. Еще суровей судит Бердяев, казалось бы, близкую ему феноменологию Гуссерля. Бердяев цитирует его статью «Философия как строгая наука», в которой мудрость, философское глубокомыслие рассматривается как «знак хаоса», преобразуемого наукой в ясный порядок: «Превращение чаяний глубокомыслия в ясные рациональные образования - вот в чем заключается существенный процесс новообразования строгих наук». Наука уже поднялась от глубокомыслия к рациональной ясности, и философия, надеется Гуссерль, достигнет того же. Но, по мнению Бердяева, борьба против мудрости «есть борьба против философии, против творческой интуиции … творческой роли личной гениальности и одаренности в философском познании». А значит, Гуссерль хочет «истребить философию как искусство, как творчество», а науку посадить на трон Там же. С. 535-536..

Не ограничиваясь декларацией об антропологическом статусе философии, Бердяев стремится обосновать антропологизм и оградить философию от обвинений в субъективизме и релятивизме. Для этого нужно, говорит Бердяев, повысить в ранге не науку, а человека. Он приводит несколько весьма эмоциональных, перетекающих друг в друга доводов, которые разбросаны в свойственной ему несистематической манере по всему пространству его сочинений. Во-первых, человек это первое, непосредственно данное в самопознании, в котором субъект слит со своим предметом и через эту слиянность выходит во внешнее окружение. «Человек себя знает прежде и больше, чем мир, и потому мир познает после и через себя. Философия и есть внутреннее познание мира через человека, в то время как наука есть внешнее познание мира вне человека» Там же. С. 295.. Далее, человек - высшая форма бытия, сверхприродное существо, превышающее все вещи мира. Дробная часть вселенной не могла бы постичь целого. Само сознание человека как центра мира предшествует онтологии, гносеологии, всей философии. Эмпиризм, позитивизм, рационализм, критицизм делали основой философствования какие-то отдельные способности, но все искали источники познания в человеке. В духе античной традиции, а, также ссылаясь до Хайдеггера на Новалиса, Бердяев говорит о единстве в человеке микрокосма и макрокосма. Человек есть малая вселенная, поэтому он способен вместить ее в свое сознание: «Человек и космос меряются своими силами как равные». Это самосознание исключительности человека добыто не философией, оно предваряет всякое познание, а философия должна осознать эту предпосылку Там же. С. 294-295.. Речь идет не об индивидуально-психологических предпосылках, а о человеке как родовом существе, наделенном духом и потому способном объять мировой Логос.

Бердяев ставит вопрос о том, как могло появиться человеческое сознание. Ведь дух не выводим из природы. В конце концов, он апеллирует к божественной идее человека. Но ведь бог у Бердяева отнюдь не все может, он передал эстафету творения человеку и ждет от него небывалых свершений. Бог у него, скорее символ свободы и творчества. Бердяеву претит человекобожество, т. е. культ земного несовершенного человека, кесаря, он защитник богочеловечества, претворения в человеке божественных качеств, но еще ненавистное ему всяческие попытки принизить человека, свойственные его эпохе. В целом Бердяев возносит человека на головокружительную высоту, прибегая к мифопоэтическим приемам. «Я пытался создать миф о человеке», - признается он в «Самопознании» Бердяев. Н. Самопознание. С. 281..

Главным делом своей жизни Бердяев считал разработку новой философии, базирующейся на антропологической посылке. Такую философию он называл творческой, становящейся органом творческой активности человека. Призвание философии - изменять жизнь (в мире объективации - частично и по возможности) и готовить переход в иное измерение, в котором уже не будет истории и времени. Развивая мотив творческого мессианства, Бердяев дает все более чеканные формулировки сущности антропологической философии, которая коренится в личном мироощущении мыслителя, в его собственном опыте. Она «связана с целостной жизнью духа. Она может узнать тайну бытия, лишь погружаясь в человеческую судьбу, лишь плача над ней, а, не отвлекаясь от нее» Бердяев. Н. О назначении человека. Опыт парадоксальной этики. Париж. С. 5-11.. «Философия познает бытие из человека и через человека, в человеке видит разгадку смысла, наука же познает бытие как бы вне человека, отрешенно от человека. Поэтому для философии бытие есть дух, для науки же бытие есть природа … философия исследует человека и в человеке, исследует его как принадлежащего к царству духа, наука же исследует человека как принадлежащего к царству природы, то есть вне человека, как объект» Там же. С. 5-11.. (Курсив мой - Л. Я.) Философ «может сделать предметом своего познания Бога и природу, но его сфера есть по преимуществу сфера человеческого существования, человеческой судьбы, человеческого смысла. И он познает Бога и природу в этой перспективе». Поэтому «философия неизбежно антропологична, но познает бытие в человеке и через человека. И весь вопрос в том, чтобы повысить качество этого антропологизма, чтобы раскрыть то, что я назвал бы «трансцендентальным человеком», которого нужно отличать от совсем не человеческого «трансцендентального сознания» Бердяев. Н. Я и мир объектов. Опыт философии одиночества и общения. Париж. С. 5-33.. Трансцендентальный человек это не логическая абстракция, а единство индивидуальности и универсальности.

Русская философия еще не может быть «названа творчески - активной, антропологической философией», т.к. она строилась «до мирового кризиса культуры», полагает Бердяев. Исключение он делает для Несмелова и Федорова, осознавшего, что «философия должна перестать быть пассивным созерцанием, она должна стать активным действием в мире» Бердяев. Н. Смысл творчества. С. 540-541.. В эмигрантский период жизни Бердяев углубил свое понимание антропологизма: творческая философия должна строиться на основе персонализма, исходить не из умозрительного всеобщего человека, а из живой личности, в которой воплощается универсальное. «Моя философия не принадлежит к онтологическому типу … - замечает Бердяев. - Наиболее враждебен я натуралистической философии, которая объективирует и гипостазирует процессы мысли, выбрасывая их вовне и, принимая их за «объективные реальности»… Моя философия есть философия духа. Дух же для меня есть свобода, творческий акт, личность, общение любви» Бердяев. Н. Самопознание. С. 278.. Уточняя свое понимание универсальности личности, Бердяев пишет о своем особенном интересе к философии истории, находящемся в традиции русской мысли. «Я принадлежу к людям, которые взбунтовались против исторического процесса, потому что он убивает личность, не замечает личности и не для личности происходит», - говорит Бердяев. Но у историософской темы есть и другая сторона - не только трагический конфликт личности и истории, но и переживание исторических событий как личной судьбы, осознание своей ответственности и необходимости творческой активности Там же. С. 286-287..

Главные постулаты новой философии в понимании Бердяева: персоналистски-экзистенциальный антропологизм, творческий пафос, устремленность к свободе, признание человеческого духа главной ценностью. Поскольку он шел к тому духовно - культурному состоянию, которое он называл «персоналистической революцией», несопоставимой со всеми прежними революциями, постольку он постоянно возвращался к вопросу о сущности философии, о ее отношении к творческой миссии человека. Еще до Хайдеггера Бердяев понял, что основной вопрос философии - это вопрос о том, что такое философия, в чем ее предназначение в человеческой жизни. Философия не может быть на службе у партий, государств, академий, отдельных лиц и частных целей, она должна соответствовать царственному призванию человека в мире.

2.3 Творчество как целостное мышление

Часто называемые целостность, многосторонность и широта охвата, образность, включение неосознаваемых элементов не являются критериями различия стандартного и творческого мышления - они присущи всякому мышлению вообще. Как уже отмечалось См. Семенов С.Н. Развитие творческих способностей в процессе обучения. - Уфа, 1998. С. 15. , подобным критерием, на наш взгляд, может служить только присутствие в мыслительной деятельности фактов разрешения нестандартных (во всяком случае, для данного субъекта) противоречий.

Чтобы окончательно определиться в тех позициях, с которых можно начать конкретный анализ сущности и механизмов творческого мышления и методологических проблем его оптимизации и формирования, необходимо сформулировать наше понимание мышления вообще и специфики именно творческого мышления.

Проблема состоит в том, что мышление связывается, прежде всего, его абстрактно обобщенной, понятийно-словесной формой, о других же формах мышления говорится редко и не очень определенно, при этом мышление также все время сводится к такому виду духовной деятельности, как познание мира.

Что касается творчества, то оно иногда упоминается в числе важнейших характеристик мышления, но их связь не получает раскрытия.

Как нам представляется, многие проблемы понимания мышления становятся яснее при рассмотрении такого его проявления, где все компоненты и характеристики мышления находят наиболее полную, даже предельную реализацию творчества.

Многочисленные определения творчества представляются однотипными, по сути, и обычно сводятся к чисто внешнему пониманию творчества, как создание нового, с вариациями от подчеркивания уникальности и ценности до просто любой новизны вообще.

Рассматривая подобные, наиболее общепринятые определения, можно отметить главное - в них выделяются те механизмы, с помощью которых осуществляется творческий процесс, а также отсутствуют критерии, позволяющие отличить творческое мышление от обыденного, продуктивную деятельность - от репродуктивной («новизна» - понятие достаточно неопределенное и она присуща многим процессам мира, а не только творчеству).

Однако, хотя творческая деятельность в большинстве определений характеризуется, прежде всего, с внешней, результативной ее стороны, можно отметить некоторые моменты, приближающие нас к пониманию сущности и внутренних механизмов творчества. Во-первых, творчество - это человеческая, т.е. субъективная, культурная, опосредованная духовными качествами деятельность.

Во-вторых, новизна возникает в процессах изменения и развития, к которым может быть причислено творчество.

В-третьих, понятие «качественно нового» предполагает определенные критерии именно качественного отличия результатов творчества от предыдущего состояния его предмета.

Наконец, в-четвертых, «социальная значимость» вводит творчество

как процесс в социально-культурное пространство, позволяя осмысливать его в соответствующих координатах.

Хотя в стремлении свести мышление преимущественно к абстрактно-понятийным, словесным его формам обычно опирается на опыт научно-теоретического познания (игнорируя художественное, моральное, религиозное, политическое и т.д. мышление), тем не менее, в науковедении имеется множество данных, опровергающих эту позицию.

В научной и научно-мемуарной литературе имеется множество свидетельств о том, что открытия и изобретения совершаются в результате возникновения в сознании ярких образов, в том числе и во сне. Напомним лишь некоторые примеры. Н. Тесла пришел к идее генератора переменного тока, наблюдая закат солнца, представившегося ему в виде сердечника. М. Фарадей «видел» силовые линии магнитных полей в образе узких трубочек, изогнутых в пространстве. А. Кекуле увидел во сне сцепившихся обезьян и нашел пространственную схему бензола. И. Ньютон не только наблюдал за падающим яблоком, но и представлял образную схему пушки, выпускающей с единственной на условной планете высокой горы снаряд, становящийся спутником данной планеты. «Счастливейшей мыслью» по словам А. Эйнштейна стал для него образ человека, который одновременно и падает и находится в покое. Он также размышлял над образами человека, летящего рядом с лучом света с той же скоростью, и многими другими.

Эти и подобные им факты, приводят некоторых авторов к безапелляционным выводам, в целом разделяемом современным науковедением и философией. «Открытие не является предметом логического размышления, даже если окончательный результат привязан к логической структуре» - пишет Вин Венгер.

Это мнение хотя и популярно, но имеет определенные сомнения. Поэтому стоит подробнее проанализировать то, что происходит в психике творцов, согласно их самоотчетам.

Весьма глубокими и интересными представляются мнения о математическом творчестве видного математика и философа А. Пуанкаре. Он отмечает, что творчество состоит в выборе из множества бесполезных комбинаций - плодотворных для решения проблемы. «Творить - это отличать, выбирать». Выбор производится «я» подсознательным, причем «наиболее плодотворными» оказываются те комбинации, «элементы которых взяты из наиболее удаленных друг от друга областей». При этом «тонким критерием» отбора является «специальное эстетическое чувство», знакомое «всем истинным математикам».