Идеалистическая философия второй половины XIX века

Соловьев говорит, что человеку присуще чувство, мышление и деятельная воля. Каждое из них имеет две стороны - личную и общественную. В обществе, чувство имеет своим предметом объективную красоту, мышление - объективную истину, воля - объективное благо. Исходным фактором, началом общественной жизни является воля.

Воля направлена на получение от природы средств существования. Это реализуется в трудовой деятельности и союзе людей, в «экономическом обществе; первичной, элементарной формой такого «общества» является семья, затем община и т.д. Затем взаимоотношения людей формируется в «общество политическое» или государство. Соловьев отмечает взаимосвязь экономического и политического. «Разумеется, что государство имеет сторону экономическую, так же как экономическое общество имеет сторону политическую и различие состоит лишь в том, что в первом преобладающее, центральное значение имеет интерес политический, а во втором - экономический» (2,147).

Далее Соловьев переходит от экономического и политического к духовному общению. Именно на основе духовного общения идет совершенствование общества. Установление в мире совершенной гармонии возможно только на основе взаимной любви Бога и людей.

Человек должен стремиться к совершенному добру не для отдельной личности, а для всего человечества. Нравственный смысл жизни человека - служение Добру. Совершенствование общества ведет к устроению на земле «царства Божьего». По пути к царству Божию на земле люди должны действовать совместно, составляя общество, построенное на принципах справедливости. В обществе этом будут разрешены все социальные противоречия, установлен подлинный «христианский мир», «всеобщая справедливость», «истинная свобода». Такое общество есть добровольный духовный союз людей, церковь.

Соловьев подчеркивает особую роль церкви. «Церковь не есть собрание верующих только, но собрание любящих… Существуя во внешней среде гражданского общества и государства, церковь не может обособиться и отделиться от этой среды, но должна воздействовать на нее своею духовной силою, должна привлекать к себе государство и общество и постепенно уподоблять их себе, проводя свое начало любви и согласия во все области человеческой жизни».

Соловьев критически оценивает современное состояние общества. В нем отделены друг от друга экономическое общество («земство»), государство и церковь, на первый план вышла «плутократия», «в нас нет Бога», мы «живем не в истине». «Если современное состояние цивилизованного общества, вообще говоря, есть ненормальные в нравственном смысле, то виной этого не то или другое социальное учреждение, безразличное само по себе, а общий принцип современного общества, в силу которого оно все более и более превращается в плутократию, т.е. в такое общество, в котором верховное значение принадлежит вещественному богатству. Безнравственна не индивидуальная собственность, не разделение труда и капитала, а именно плутократия. Она же безнравственна и отвратительна как превращение низшей и служебной по существу своему области, именно экономической, в высшую, господствующую».

В настоящее время и в человеке, и в обществе - неправильное соотношение материального и духовного. «Господство низших сил души над разумом в отдельном человеке и господство материального класса над интеллектуальным в обществе суть два случая одного и того же извращения и бессмыслия» (I, 325).

Соловьев говорит, что действия человека имеют двойную обусловленность - материально - экономическую и нравственно-психологическую. Но, с точки зрения Соловьева, определяющий должна быть вторая. «Явления хозяйственного порядка мыслимы только как деятельность человека-существа нравственного и способного подчинять все свои действия мотивам чистого добра. Самостоятельный и безусловный закон для человека, как такого, один - нравственный, и необходимость одна - нравственная» (I, 412).

По Соловьеву, нет «естественных» законов «материально-экономического порядка» (I, 411). Хозяйственные элементы общественной и личной жизни определяется нравственными целями.

Продолжая характеристику состояние общества, Соловьев говорит, что есть три вида вражды:

- между различными народами;

- между обществом и преступниками;

- между классами (вопросы «национальный, уголовный и социально-экономи-ческий»).

Он призывает к прекращению вражды. Междунациональная вражда должна быть осуждена как «антихристианская» по своему существу. Отношения между народами должны быть построены на принципе: «Люби все другие народы как свой собственный» (I, 374). Для искоренения вражды между обществом и личностью («преступником») должна действовать государственная власть и право. «Во всяком случае, есть общая правительственная власть, непременная назначение которой состоит в ограничении частного своекорыстия» (I, 404). Право должно обеспечить равновесие «двух нравственных интересов: личной свободы и общего блага» (I, 457).

Соловьев указывает на три признака правовой сути закона: публичность (чтобы все знали), конкретность и реальная применимость (санкции в случае нарушения). «Право по существу своему требует для себя действительного обеспечения, т.е. достойной силы для реализации правовых норм» (I, 451). Нужно противодействовать преступлениям, общество «имеет право на безопасность». Соловьев выступал против смертной казни и пожизненного заключения, говоря, что «преступник имеет право на вразумление и исправление» (I, 403).

Для функционирования государства и права необходимы «подати и налоги», которые должны идти на дело, на пользу людям.

Интересно, что если в других случаях Соловьев отдает приоритет нравственному началу перед экономическим, то здесь он отмечает «дурное воздействие экономических условий современного человечества на состояние национального и уголовного вопроса» (I, 408).

Соловьев призывает к прекращению вражды между классами. Нужно равенство всех людей на основе любви, нужно построить царство Божие на земле. Ведь к этому и призывает идеал социализма. Царство Божие на земле предполагает уничтожение экономического рабства и эксплуатации, достижение справедливой организации труда и распределение.

Соловьев говорит, что история наказала различные варианты культуры, устройства обществ.

- Подчинение людей верховому началу, преобладание «исключительного единства» - такова ситуация на мусульманском Востоке.

- Свободная игра сил, свобода личности и ее деятельность - что характерно западной цивилизации.

В определенной мере отдавая дань славянофильской идеологии, Соловьев говорит об особой роли славянского мира:

- нарождается новая культура, которая синтезирует, примирит культуры единства и индивидуальности.

Снова и снова Соловьев обращается к религии. Такое «примирение» возможно на основе признания «выше человека и внешнего мира» божественного мира, «откровение высшего божественного мира» идет через мир «славянства», особенно через русский народ.

У России есть свои специфические проблемы. История навязала ей три «великие вопроса» - польский «или католический», восточный и еврейский. Но это не все.

В настоящее время «Россия страдает от действительных бедствий, угрожающих ей великими опасностями: от экономического расстройства, от владычества кабака, от извращения и застоя религиозной жизни. Эти бедствия и опасности частию беспрепятственно выросли под сению всевластной бюрократии, частию прямо ею созданы». Но русскому народу присуща внутренняя религиозность, стремление к высокой нравственности, к «святому делу», к Богу. Соловьев говорит, что «великое историческое призвание России, от которого только получают значение и ее ближайшие задачи, есть признание религиозное в высшем смысле этого слова». Именно Россия сыграет решающую роль в духовном примирении Востока и Запада в богочеловеческом единстве вселенского христианства.

Соловьев говорит о «свободной теократии». Вся предшествующая история человечества была предуготовлением грядущей вселенской теократии - как верховенства церкви, духовенства над государством, как подчинение человеческого божественному, без принуждения, свободно.

Русская философия, считает Соловьев, отражает стремление русского народа к высокой нравственности, внутренней религиозности. «Миролюбие и кротость, любовь к идеальному и открытию образа Божия даже под оболочкой временной мерзости и позора - вот идеал русского мыслителя, мечта русской нравственной философии».

В пореформенный период старое славянофильство трансформируется в так называемое «почвенничество», представляющее собою разновидность консервативной политической идеологии и течение идеалистической философии, часто смыкающееся с религиозной философией. Неославянофилы продолжали противопоставление европейской и русской цивилизаций, утверждали самобытность устоев русской жизни и необходимость их развития, призывали к сближению интеллигенции с народом.

Видные представители неославянофильства - Ап.А. Григорьев, Н.И. Страхов, Н.Я. Данилевский, Ф.М. Достоевский, К.Н. Леонтьев. Идеология неославянофильства проводилась не только в специальных философских работах, но и в поэзии, прозе, публицистике. Яркое выражение она получила в братьями Достоевскими журнале «Время».

Аполлон Александрович Григорьев (1822-1864) - поэт, литературный критик, публицист. Он окончил юридический факультет Московского университета. Вошел в литературный кружок, сложившийся вокруг журнала «Москвитянин» (Островский, Мей, Мельников-Печерский и др.). В этом кружке начала формироваться идеология так называемого почвенничества как своеобразного продолжения славянофильства.

На Григорьева определенное воздействие сказала философия Шеллинга. Григорьев исходит из того, что мир в целом - живой единый организм; человеческое общество - его часть. Сущность жизни рационально непознаваема. «Для меня жизнь есть нечто таинственное, то-есть неисчерпаемое, необъятная ширь, в которой нередко исчезает, как волна в океане, логический вывод».

В мире - гармония, вечная красота. Высшая форма познания - искусство, имеющее своим объектом высшие начала бытия, прекрасно-гармоничные по своей сущности. Философия, как интеллектуальное познание, может дать лишь частичное познание истины. Искусство идет дальше. В искусстве есть логическая сторона, отражающая внешнюю жизнь, и идеально-внутренняя, бессознательная, выражающая скрытые «жизненные» силы явлений мира и самого художника-творца. Именно искусство достигает цельного знания, именно искусство удовлетворяет познавательную потребность цельного человека. Искусство - «цельный, непосредственный и сжатый синтез новых отношений мысли к жизни, который дается таинственным откровением великой художественной силы».

Григорьев смотрит на народ как на единый организм, внутренне связанный духовной общностью. Дворянство утратило народные стихии. Мир «лежит во лжи». Правда жизни лежит в народе. Народная жизнь и есть та «почва», на которой все растет; общественное движение будет правильным, когда совершается «не теряя почвы под ногами». «Почва» у Григорьева - это глубина народной жизни, таинственная сторона исторического движения. Нужно погрузиться в глубину народности. Вся духовная жизнь должна быть продуктом века и народа. Особая ответственность здесь у художника. Истинный художник является выразителем народного духа. В конечном счете, Григорьев говорит о том, что тайна русской народности раскрывается в православии.

Высоко оценивается народ, Григорьев вместе с тем, не умаляет значимость личности. Свободная личность - высшая культурно-историческая ценность. Ничто не должно давить на нее. И здесь Григорьев против преувеличения роли общины, которая может «подавить» личность. Но личность и не должна, в свою очередь, отрываться от народа. Только связь личности с «народной правдой» дает ей возможность сберечь свою оригинальность, способность к творчеству.

Николай Николаевич Страхов (1828-1896) автор работ «О методе естественных наук и их значение в общем образовании» (1865), «Об основных понятиях психологии и философии» (1886), «О вечных истинах» (1887) и др. Он выступает как сторонник так называемой органической теории. В книге «Мир как целое» он пишет: «Мир есть стройное целое или, как говорят, гармоническое, органическое целое. То есть части и явления мира не просто связаны, а соподчинены, представляют правильную лестницу, пирамиду, всего лучше сказать, - иерархию существ и явлений… Они представляют гармонию, служат одни для других, образуют одно целое, в котором нет ничего ни лишнего, не бесполезного»

Страхов говорит, что материализм и идеализм впадают в крайности, когда видят единое начало мира либо в материальном, либо в духовном. «Избежать той или другой односторонности можно лишь в одном случае, если объединяющего начала материальной и духовной сторон бытия мы будем искать не в них самих, а выше их, - не в мире, представляющем двойство духа и материи, а вне мира, в высочайшем существе, отличном от мира». Есть единая «истинная сущность» мира. Мир - «различные степени воплощающегося духа». Корень всего бытия как связанного целого - вечное духовное начало, которое составляет подлинное единство мира. Это духовное начало, Бог примиряет дуализм материи и духа.

Страхов говорит, что человек находится в центре мира, он - «узел мироздания, его величайшая загадка, но и разгадка его». У человека есть тело и бессмертная душа. «Ни тело не становится субъективным, ни душа не получает объективности. Эти два мира остаются строго разграниченными». Как идеалист, Страхов отдает предпочтение духовной стороне человека. В гносеологии он принимает концепцию врожденных идей; высшая из них - идея Бога.

В основе жизни общества - вечное духовное начало жизнь народа развивается по законам, неподвластным воздействием «извне» - со стороны политиков, государственных деятелей, ученых. Страхов, как и Григорьев, говорит о «бессознательном» моменте в историческом процессе. «Нужно уважать… внутреннюю духовную жизнь» народа, «нужно учиться понимать ее».

Страхов говорит, что основа гражданского мира - общее согласие, которое зиждется на общих авторитетах истины, красоты и добра, на признании самоценности каждой личности, без различия социальной и национальной принадлежности. Высший идеал русского народа - простота, добра и правды, «весь русский душевный строй проще, скромнее, представляет ту гармонию, то равновесие сил, которое одни согласны с истинным величием и нарушение которых мы ясно чувствуем в величии других народов». Русский народ явил миру новую форму героической жизни - мощь и величие скромности, смирение и добры. Он почитает не страсти и силу, а святость. «В этой глубокой народной жизни наша сила и наше спасение. Мы должны всячески стремиться примкнуть к ней и сердцем и умом, привести ее себе к сознанию, проникнуться ею, ценить и беречь ее во всех ее проявлениях». Выступая за подъем культуры, Страхов считает причиной ее упадка вредоносное влияние материализма, позитивизма и нигилизма. Страхов выдвинул лозунг развития России на собственной почве. Нужно оградить русскую жизнь и культуру от тлетворного влияния западного, буржуазного мира.

Николай Яковлевич Данилевский (1822-1885) - естествоиспытатель, социолог, публицист. Проходил по делу петрашевцев. В противоположность Дарвину, он утверждает идею о божественной предопределенности и целесообразности в природе. Разнообразие видов определяется «морфологическим принципом». А «морфологический принцип есть идеальное в природе», определенные «планы».

В книге «Россия и Европа» (1871) Данилевский развивает концепцию «культурно-исторических типов» (до него эту идею выдвинул немецкий историк Рюкерт, а после продолжил О. Шпенглер, без ссылок на Данилевского). Данилевский считает, что нет единой общечеловеческой цивилизации. Нет единого плана развития общества. Прогресс «состоит не в том, чтобы идти всем в одном направлении (в таком случае он скоро бы прекратился), а в том, чтобы исходить все поле, составляющее поприще исторической деятельности человечества, во всех направлениях».

Каждый народ живет своею независимой жизнью, национально-расовые культуры существуют и развиваются самобытно, независимо от других. Самобытность и своеобразие культурно-исторических типов определяются природными, этнографическими факторами. В одно и то же время разные народы находятся на разных стадиях развития.

Данилевский выделяет 10 культурно-исторических типов. «Культурно-исторические типы, или самобытные цивилизации, расположенные в хронологическом порядке, суть: 1) египетский, 2) китайский, 3) ассиро-вавилоно-финикийский, халдейский или древнесемитический, 4) индийский, 5) иранский, 6) еврейский, 7) греческий, 8) римский, 9) ново-семитический, или аравийский, и 10) германо-романский, или европейский. К ним можно, еще, пожалуй, причислить два американских типа: мексиканский и перуанский, погибшие насильственною смертью и не успевшие совершить своего развития. Только народы, составлявшие эти культурно-исторические типы, были положительными деятелями в истории человечества». Данилевский далее говорит, что существуют народы, которым не суждено «ни положительной, ни отрицательной исторической роли» (например, финские племена) и народы - «бичи божии»: гунны, монголы, турки, которые помогают гибнуть умирающим цивилизациям, а затем «скрываются в прежнее ничтожество».

Культура в целом, по Данилевскому, включает в себя четыре вида культурной деятельности: 1) религиозная, 2) собственно культурная, включающая в себя а) теоретическое отношение к внешнему миру (наука), б) эстетически-художественное, в) технически-промышленное, 3) политическая, 4) общественно-экономическая. Некоторые культурно-исторические типы имеют и развили одну основу: еврейская - религиозную, греческая - собственно культурную, римская - политическую. Это - представители «одноосновной» культуры. Германо-романский тип двуосновный, политико-культурный тип.

В перечне культурно-исторических типов отсутствует Россия и славянский мир. Дело в том, что, по мнению Данилевского, Европа находится в «апогее своего цивилизационного периода», но ее расцвет - предвестник близкого заката. На смену Европе идет славянская цивилизация с самобытными общественно-политическими учреждениями и культурой. В России складывается новый культурно-исторический тип. Оригинальность славянского типа, особенно России, в том, что его культура - «четырехосновная». Славянский тип складывается одновременно на религиозной, научной, творческой в искусстве, технике, политической, экономической общинной базе.

Данилевский предложил 5 «законов» развития культурно-исторических типов. Это: 1) закон «сродства языков», как условие самобытности культурно-исторического типа; 2) закон «политической независимости», 3) закон «непередаваемости цивилизации», 4) закон «разнообразия и силы составных элементов типа» (здесь учитывается зависимость полноты цивилизации от богатства и разнообразия этнографических особенностей народа), 5) закон «краткости периодов цивилизации».

Каждый культурно-исторический тип проходит несколько стадий развития: а) длительный этнографический период, когда формируется психический облик народа, б) государственный, в) последний - период цивилизации, который сравнительно короток, в течение его истощаются силы культурно-исторического типа.

Поскольку каждый культурно-исторический тип развивается независимо от других, постольку для России попытки перенять европейскую цивилизацию не только не плодотворны, но и вредны, поскольку задерживают естественный ход развития. «Европа не только нечто нам чуждое, но даже враждебное». Русский народ, по Данилевскому, мягок, покорен, почтителен к властям, «одарен в высшей степени консервативными инстинктами». Поэтому «Россия есть едва ли не единственное государство, которое никогда не имело (и по всей вероятности никогда не будет иметь) политический революции».

Данилевский приводит сопоставление различных понятий церкви и ее непогрешимости. «Понятие православное, утверждающее, что церковь есть собрание всех верующих всех времен и всех народов под главенством Иисуса Христа и под водительством святого Духа, и приписывающее церкви, таким образом, понимаемой, непогрешимости. Понятие католическое, сосредоточивающее понятие церкви в лице папы и потому приписывающее ему непогрешимость. Понятие протестантское, переносящее право толкования Откровения на каждого члена церкви и потому переносящее на каждого эту непогрешимость, конечно, только относительно его же самого, или, что то же самое, совершенно отрицающее непогрешимость где бы то ни было. Наконец, понятие некоторых сект, как, например, квакеров, методистов и так далее, которое можно назвать мистическим, так как оно поставляет непогрешимость в зависимость от непосредственного просветления каждого Духом Святым и признаком такого просветления выставляет собственное сознание каждого, считающего себя вдохновенным или просветленным».

Данилевский отводит особую роль России и вообще всего славянского мира в защите православия. Славяне - народы «богоизбранные». Идея «славянства» должна объединить все народы. «Для всякого славянина… после Бога и Его святой Церкви, идея славянства должна быть высшей идеей, выше свободы, выше науки, просвещения, выше всякого земного блага, ибо ни одно из них не достижимо без ее осуществления». Данилевский считает, что после распада Австро-Венгрии возникает всеславянская федерация во главе с Россией со столицей в Царь-Граде (Константинополе). Характерно, что идеи Данилевского подхватило «охранительное» направление (М.Н. Катков, Л.А. Тихомиров, К.П. Победоносцев).

Панславизм в 60-70-х годах говорил о необходимости политическими и военными средствами ускорить освобождение южных славян и включения их в сферу влияния России.

В заключение заметим, что концепция Данилевского подвергалась критике; одним из первых ее подверг острой и аргументированной критике Вл. Соловьев.

Федор Михайлович Достоевский (1821-1881) не писал специальных философских трудов. Но в его творчестве реализовалась одна из характерных особенностей русской литературы - в сочинениях ее классиков (Гоголя, Л. Толстого, Достоевского, М. Горького и др.) разрабатываются философские проблемы в специфически-практической, ориентированной на жизнь, форме. Достоевский и Л. Толстой, будучи одновременно и художниками, и глубоки. ми мыслителями, оказали сильное влияние на русскую и мировую философию.

В 40-х годах Достоевский был учеником Белинского, активным членом кружка Петрашевского, увлекался французским утопическим социализмом. В духе евангельских заповедей он говорил о свободе, нравственной чистоте, равенстве, был противником крепостного права. За участие в кружке Петрашевского был приговорен к смертной казни, которая в последний момент заменена каторгой. Последовали 4 года ссылки и 5 лет он был солдатом арестантской роты.

Достоевский пережил тяжелый идейный кризис. На каторге он столкнулся с подонками общества, с одной стороны, и людьми, ставшими жертвами социальной несправедливости, с другой. Он ощутил глубокую пропасть между народом и дворянством, пришел к выводу, что высшие слои общества, включая демократическую интеллигенцию, не знают нужд народа, строят умозрительные планы общественных преобразований. Достоевский отрекается от социалистических идеалов. Нужно, чтобы интеллигенция слилась с народом посредством опрощения. В «Дневнике писателя» отмечено: «Мы должны преклоняться перед народом и ждать от него всего, и мысли и образа, преклоняться перед правдой народной». Он объявляет религию исконным миросозерцанием народа, призывает к смирению и покорности.

В 60-е годы Достоевский становится идеологом направления, получившего название почвенничества. В 1861 г. изданы «Униженные и оскорбленные», затем - «Записки из мертвого дома», с 1866 по 1880 г. вышли основные «философские» романы: «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Подросток», «Братья Карамазовы» В этих романах Достоевский осудил нигилистическую этику, приписав ей оправдание преступлений ради превратно понятого общего блага, противопоставлял ей евангельскую мораль. Проводится мысль о моральном превосходстве простых людей над образованными, но оторванными от народа, порочными слоями общества роман «Бесы» (1870) написан по следам известного нечаевского дела. Имея в виду авантюристические действия Нечаева, Достоевский изобразил ранние народнические организации как скопище политических демагогов, провокаторов и социальных отщепенцев. Достоевский выступает против атеистов. Утратой веры в бога он объясняет социальные пороки. Тема критики нигилизма и атеизма, столкновения двух мировозрения, противопоставления веры и разума проходит и в романе «Братья Карамазовы» (1880).

Достоевский поддерживает идею «почвы», «родственного единения с народом», он считал, что русский народ имеет две главные черты: необыкновенную способность усваивать духовную суть других наций и сознание своей греховности, жажды к лучшей жизни, очищение, подвиг. В своей глубине он носит образ Христа. «Наш народ просветился уже давно, приняв в свою суть Христа и учение его», а потому быть с народом значит иметь Христа». Терять же связи с ним - значит становиться атеистом или нигилистом. Без Христа человек стоит за чертой морали.

Как идеолог почвинничества, Достоевский говорил о негативных последствиях петровских реформ, которые привели к разъединению дворянства и народа. Народ не принял европейскую цивилизацию. Достоевский убежден в том, что «мы тоже отдельная национальность, в высшей степени самобытная, и что наша задача создать себе новую форму, нашу собственную, родную, взятую из почвы нашей, взятой из народности духа и народных начал». Первый шаг на пути сближения интеллигенции с народом Достоевский видел в грамотности и образовании народа, без чего невозможно решение всех назревших вопросов экономической и политической жизни общества.

Достоевский писал, что мы составляем великую нацию, перенесли бесконечные страдания, но не потеряли своего лица. «Все-таки наш народ безмерно выше, благороднее, честнее, наивнее, способнее и полон другой, высочайшей христианской мысли, которую не понимает Европа с ее дохлым католицизмом».

Достоевский отмечает противоречивый характер русского национального сознания, в котором уживаются и смирение, и самомнение, страстность и совестливость. Достоевский считает русский народ самым смиренным народом в мире, и он гордился этим. Он считал русский народ «народом-богоносцем», ему предназначена всечеловеческая миссия - духовное оздоровление Европы и создание новой мировой цивилизации. «Русская душа, гений народа русского, может быть, наиболее способный из всех народов вместить в себе идею всечеловеческого единения, братской любви». Русский «коллективизм» и русская «соборность» - великое преимущество русского народа; причем народ - это простонародье, крестьянство, мужики.

Но в русском народе есть и другое начало. Сама русская природа, русская земля, с ее просторами и равнинами приводит к тому, что русская душа не может жить в узких границах. В нашем народе есть склонность к стихии, страстной и сладорадостной, к странствию, к нигилизму. Русская душа мало чем дорожит.

Достоевский не склонен идеализировать допетровскую Русь; он признает большое значение петербургской, петровской России. Ценит Европу, ее культуру, но решительно отвергает ее «буржуазный», мещанский дух, обличает в ней измену заветам прошлого, осуждает преобладание материализма. Россия находится в более выгодном положении; ее спасает наша «отсталость». После возвращения из ссылки он не раз проклинал «век пороков и железных дорог», его приводили в изумление европейское торжествующее мещанство, культ денег и вещей, буржуазная свобода. «Что такое «liberte»? Свобода. Какая свобода? Одинаковая свобода всем делать все что угодно в пределах закона. Когда можно делать все, что угодно? Когда имеешь миллион. Дает ли свобода каждому по миллиону? Нет. Что такое человек без миллиона? Человек без миллиона есть не тот, который делает все что угодно, а тот, с которым делают все что угодно».

Достоевский говорит об античеловечности общества. Оно все больше поляризуется на тех, кого делают «тряпкой», «клопом» и на «мерзавцев», которые превращают в мерзость жизнь других.

Достоевский критикует социализм, видя в нем вариант «буржуазности». Социализм идет на смену христианству; он проникнут мессианским пафосом, претендует нести благую весть о спасении человечества от всех бедствий и страданий. Для Достоевского в революционном, атеистическом социализме раскрывается антихристово начало, антихристов дух. Социализм желает рационализировать жизнь, подчинить ее коллективному разуму. Для этого необходимо покончить со свободой. Отречься от свободы человека можно соблазнами хлеба земного (а свободное существо предпочитает страдать и нуждаться в хлебе насущном, чем лишиться свободы духа).

Если будущее общество возникает по рецептам социализма, оно станет обществом всеобщего деспотизма, в котором человек будет принесен в жертву насильственно навязанного общего принципа. Социализм не только не отменит антагонизма общества и личности, но, против, посредством предельной регламентации еще более его обострит. Социализм призывает к равенству. Но когда общество устремляется к равенству, оно неизбежно должно прийти к деспотизму; стремление к равенству, к равному счастью и равной сытости должно привести к величайшему неравенству, к тираническому господству незначительного меньшинства над большинством.

Достоевский против революции. Она ведет к рабству человека, отрицанию свободы духа. У революции обманный характер; она никогда не достигает того, чем прельщает. Революционная мораль отрицает нравственное значение личности, она допускает обращение с личностью как материалом, применение каких угодно средств для торжества дела революции. Старец Зосима в «Братьях Карамазовых» говорит: «Мыслят устроиться справедливо, но, отвергнув Христа, кончат тем, что зальют мир кровью, ибо кровь зовет кровь, а извлекший меч погибнет мечом».

Достоевский считает, что все политические системы создаются на убеждении в разумности человека, на возможности рационального регулирования человеческого поведения. Но он считает, что рассудок не является единственным регулятором личности. «Рассудок, господа, есть вещь хорошая, что бесспорно, но рассудок есть только рассудок и удовлетворяет только рассудочной потребности человека, а хотение есть проявление всей жизни, т.е. всей человеческой жизни, и с рассудком и со всеми почесываниями. И хотя жизнь наша в этом проявлении зачастую выходит дрянцо, но все-таки жизнь, а не одно только извлечение квадратного корня».

У Достоевского делается акцент на волевое начало («хотение») в поведении человека. Он часто изображает личности-нигилисты разного рода. У одних (Раскольников, Иван Карамазов, Петр Верховенский, Ракитин) сознание подчинено рассудку, с помощью котрого оправдывается любой поступок, в том числе зло; у других (Федор Павлович, Дмитрий Карамазов) на первом месте воля, плотские побуждения, идущие от «звериного начала» от природы. Такой человек становится «диким и злым животным», спущенным с цепи. Обе эти разновидности нигилизма Достоевский осуждает. В конечном счете, в поисках гаранта добра, справедливости он обращается к богу.

Через роман «Братья Карамазовы» проходит тема: столкновение рационализма и иррационализма, науки и веры, утилитаризма и свободы. Поставлен вопрос о том, достигает ли наука тех сущностей, которые определяют индивидуальное существование человека. Этот вопрос иначе звучит в форме соотношения законов космоса (макромира) и законов человеческого бытия (микромира). Иван Карамазов говорит: чтобы правильно жить, нужно знать законы жизни, а они недоступны. Человек связан с природой и в то же время противостоит ей. Человек - чужой в этом мире, потому что законы природы и законы человеческого существования не совпадают.

Говорят, что в мире есть гармония, но даже если они есть, то она не искупает страданий одного маленького человека. При любой гармонии целого мать не может простить страданий растерзанного ребенка. А если так, спрашивает Иван Карамазов, то где же гармония? Нужна настоящая гармония, не примиряющаяся с индивидуальным страданием человека, исключающая насилие, угнетения, глумления над слабым.

Основной мотив произведений Достоевского - человек. Он говорит, что человек - не просто одно из явлений природы, а микрокосм как центр бытия, как солнце, вокруг которого все вращается. В этом плане характерно, что действие произведений Достоевского обычно разворачивается на фоне города; но город не просто пассивный фон, в городе - трагическая судьба человека. Человек отпал от природы, оторвался от органических корней. В атмосфере туманов Петербурга зарождаются безумные мысли, созревают замыслы преступлений.

С обывательской точки зрения герои Достоевского производят впечатление бездельников. Но их внутренний духовный мир, отношения между людьми, по Достоевскому, и есть единственно серьезное «дело».

Главное в человеке - свобода. Путь к свободе начинается с крайнего индивидуализма, с уединения, с бунта против внешнего миропорядка. Достоевский показывает раздвоенность человека. Человеческая природа противоречива и иррациональна. У человека есть неискоренимая потребность в иррациональности, в безумной свободе. Человек не обязательно стремится к выгоде; сплошь и рядом он предпочитает страдание. Свобода выше благополучия. Свобода - это не господство разума, свобода иррациональна и безумна. Безмерная свобода мучает человека, влечет его к гибели, но человек дорожит этой мукой и этой гибелью.

Достоевский говорил, что «красота спасет мир». В романе «Бесы» мы читаем: «Если в народе сохраняется идеал красоты, значит, в нем есть потребность здоровья, нормы, а, следовательно, тем самым гарантировано и высшие развитие этого народа». Верховенский говорит: «Без науки можно прожить человечеству, без хлеба, - без одной только красоты невозможна. Вся тайна тут, вся история тут». Достоевский говорит, что народы движутся силой «эстетической», что в последнем слое есть «искания Бога». Красота божественна, но она представляется Достоевскому противоречивой. Митя Карамазов говорит: «Красота - это страшная и ужасная вещь. Страшная, потому что неопределимая, а определить нельзя, потому что Бог создал одни загадки. Тут берега сходятся, тут все противоречия вместе живут». «Красота есть не только страшная, но и таинственная вещь. Тут дьявол с Богом борется, и поле битвы - сердца людей». Красота раскрывается через человека, но человеку нет покоя и в красоте.

Человек достигает истинной свободы, когда освобождается от низших стихий, от власти страстей, перестает быть рабом самого себя и окружающего мира. Истина делает человека свободным, но он должен свободно принять Истину, а не насильственно к ней приведен. Достоевский предоставляет человеку идти свободно к Истине; но путь этот лежит через тьму, бездну, трагедию, это путь испытаний, путь добра и зла.

Достоевский проводит мысль, что без свободы, греха и зла мировая гармония не может быть принята. Он восстает против всякой принудительной гармонии, будь то католическая или социалистическая. Свобода человека не может происходить от порядка, наоборот, именно свобода должна предшествовать порядку.

Существование зла в мире - один из атеистических аргументов против существования Бога. Достоевский говорит, что существование зла - доказательство бытия Божьего. Если бы мир был исключительно добрым и благим, то Бог был бы не нужен, так как мир был бы уже Богом. Бог есть потому, что есть зло; это значит, что Бог есть потому, что есть свобода. Если признаешь человеческую свободу, то признаешь и Бога.

Зло необъяснимо без свободы. Но добро - тоже дитя свободы. Свобода иррациональна - она может создать и добро, и зло. Достоевский исследует вариант, когда свобода переходит в своеволие, своеволие ведет к злу, зло - к преступлению, а преступление - к наказанию. Наказание подстерегает человека в самой глубине его души. Человек сам не может примириться с тем, что он не ответственен за причиненное зло и преступления. Недостойно свободному человеку слагать с себя бремя ответственности, возлагать его на внешние условия.

Зло связано с личностным началом в человеке. Только личность может творить зло и отвечать за зло. Страдание возвышает человека. Достоевский выступает за то, что зло должно быть изоблечено в своем ничтожестве и должно сгореть. Зло же должно привести к искуплению; искупление возвращает человеку свободу. Достоевский в своих романах проводит человека через этот процесс - через свободу, зло и искупление.

Один из аспектов проблемы свободы - проблема преступления, проблема о том, все ли дозволено. Когда человек пошел путем свободы, перед ним встает вопрос, существуют ли нравственные границы, на все ли он может дерзнуть. Свобода, переходящая в своеволие, не хочет знать никаких ограничений, никаких святынь. Если нет Бога, если сам человек-Бог, то все дозволенно. Но тот, кто в своеволии своем не знает границ своей свободы, теряет свободу, становится одержимым «идеей», которая еге порабощает. Вот Раскольников. Он - маньяк, одержимый «идеей», которая его порабощает. Он считает себя принадлежащим к избранным людям, думает, что все можно и хочет испытать себя. Может ли он убить отвратительную старуху - процентщицу, которая ничего, кроме зла, не причиняет людям? И вот оказывается, что это не дозволено. Природа человеческая сотворена по образу и подобию Божьему и поэтому даже в самом последнем человеке есть безусловное значение.

Когда человек убивает другого человека, он убивает и самого себя, перестает быть человеком, теряет свой человеческий образ, его личность начинает разлагаться. Никакая «идея», никакие «возвышенные» цели не могут оправдать преступления к любому, даже самому последнему из ближних. Человек, мнивший себя великим человеком, человекобогом, переступив границы, низко падает, убеждается, что он не сверхчеловек, а бессильная, низкая тварь. Раскольников сознает свое ничтожество. Испытание пределов своей свободы и своего могущества привело к уничтожению самого себя. Вечный закон «Не убий!» - вступил в силу.

Достоевский показывает муки совести в тайных помыслах человека. Даже если воля к преступлению не перешла ни в какие действия, человек кается, обличает себя. Совесть человеческая более беспощадна, чем холодный закон государства, она требует большего от человека. Мы убиваем наших ближних не только тогда, когда приканчиваем их физически; тайный помысел, направленный к отрицанию ближнего, - тоже убийство. Все мы - убийцы и преступники. Иван Карамазов не убивал отца, но в тайну души желал его смерти. И вот - муки совести, доводящие его до безумия.

Путь свободы привел человека к путям зла. Путь зла - раздваивает человека. Достоевский показывает это раздвоение у многих героев своих произведений. Страдание - последствия зла. Но в страдании зло сгорает. Через покаяние душа Раскольникова преображается. Происходит нравственное воскресение личности. Достоевский верит в духовное перерождение личности.

Константин Николаевич Леонтьев (I83I-I89I) считается последней крупной фигурой неославянофильства (хотя некоторые неославянофилы по ряду мотивов открещивались от его идей). Родился он в дворянской семье в селе Кудиново Калужской губернии. После гимназии и лицея учился на медицинском факультете Московского университета. Служил военным лекарем, работал домашним врачом, занимался, литературным трудом, был на дипломатической работе на Ближнем Востоке, работал цензором в Московском цензурном комитете; последние годы жизни провел в Оптиной Пустыне, незадолго до смерти принял тайный постриг.

Ранний Леонтьев в традициях славянофильства идеализировал простой народ, крестьянство, сельскую общину. Он проповедовал самобытное русское направление и русский самобытный идеал культуры. Ему нравились сельские церковки, избы под соломенной крышей, мужики за сохой. Он защищает безграмотность народа, его «варварство», как источник национального своеобразия. Но эта позиция в последующем претерпевает изменения.

Леонтьев теперь весьма критически, настроен по отношению к действительности. В Европе мещанство победило католичество, аристократию, поэзию старой Европы. Он разочаровывается в идеале русской самобытной культуры. «Оригинален наш русский психический строй, между прочим, и тем, что до сих пор, кажется, в истории не было еще народа менее творческого, чем мы».

Леонтьев, в чем-то продолжая Данилевского, считал себя его последователем, предлагает концепцию трех стадий в развитии народа. Подобно живому организму, народ бывает юным, зрелым и старым. «Все сначала просто, потом сложно, потом вторично упрощается». «Тому же закону подчинены и государственные организмы, и целые культуры мира. И у них очень ясны эти три периода:

I) первичной простоты, 2) цветущей сложности и З) вторичного смесительного упрощения». На стадии «первоначальной простоты» - детство народа, когда набираются силы и закладываются основы социальной и культурной жизни. На второй стадии - многообразное гармоническое творчество. На третьей - народ дряхлеет, клонится к естественному концу.

Европа пережила «сложное цветение» в эпоху Возрождения. Такая эпоха предполагает сложное и разнообразное строение общества, неравенство сословий и классов, существование аристократии, великих людей, возвышающихся над массой, гениев и святых. После французской революции ХVIII в. Европа вступила в период «вторичного упрощения», что связано с провозглашением равенства и свободы, развитием мещанства, т.е. буржуазии. Страсть к равенству, демократические движения означают наступление старости, умирание.

Леонтьев говорит, что прогресс есть и на третьей стадии. «В прогресс надо верить, но не как в улучшение непременно, а только как в новое перерождение тягостей жизни, в новые виды страданий и стеснений человеческих. Правильная вера в прогресс должна быть пессимистическая, а не благодушная, все ожидающая какой-то весны. Бессмысленно говорить о царстве права и блага на земле, верить в земной рай. «Глупо и стыдно, даже людям, уважающим реализм, верить в такую нереальную вещь, как счастье человечества, даже и приблизительное… Смешно служить такому идеалу, несообразному ни с опытом истории, ни даже со всеми законами и примерами естествознания. Органическая природа живет разнообразием, антагонизмом и борьбой; она в этом антагонизме обретает единство и гармонию, а не в плоском унисоне. Если история есть лишь самое высшее проявление органической жизни на земле, то и тогда разумный реалист не должен быть ни демократом, ни прогрессистом в нынешнем смысле. Нелепо, оставаясь реалистом в геологии, физике, ботанике, внезапно перерождаться, на пороге социологии, в утилитарного мечтателя».

Леонтьев - против идеи равенства - равенство чуждо природе, в которой идет «по временам жестокая борьба».

Леонтьев везде проводит идею неравенства - биологического, социального, эстетического, морального и религиозного. Он верил, что сам Бог хочет неравенства, контраста, разнообразия. Стремление к равенству, к смешению, к однообразию - враги жизни, прогресса и безбожны. «Для развития великих и сильных характеров необходимы великие общественные несправедливости». «Миллионы русских людей должны были прожить под давлением трех атмосфер - чиновничьей, помещичьей и церковной, хотя бы для того, чтобы Пушкин мог написать Онегина, и Годунова, чтобы построились Кремль и его соборы, чтобы Суворов и Кутузов могли одержать свои национальные победы».

Леонтьев - за особую мораль: мораль ценностей, а не мораль человеческого блага. Сверхличная ценность выше личного блага. Достижение высших целей оправдывает жертвы и страдания истории. Надо заметить, что идея всеобщего блага была для Леонтьева безнравственной идеей. Он - за мораль силы. «Без насилия нельзя. Неправда, что можно жить без насилия… В трудные и опасные минуты исторической жизни общество всегда простирает руки не к ораторам или журналистам, не к педагогам или законникам, а к людям силы, к людям, повелевать умеющим, принуждать дерзающим».

Леонтьев разделяет «любовь к ближнему» и «любовь к дальнему». Первую (любовь к человеку) - защищает, вторую (к человечеству) - высмеивает за надуманность и неправду, за непонимание» непоправимого трагизма жизни».

И сама любовь должна быть связана со страхом перед Богом. «Та любовь к людям, которая не сопровождается страхом перед Богом, не зиждется на Нем, - такая любовь не есть чисто христианская». Без страха Божья любовь к людям теряет свой глубокий источник, легко превращается в сентиментальность.

Утверждается так называемый «эстетический аморализм». Леонтьев против гуманистической морали. Он любил и почитал не всякую индивидуальность. Герой романа «В своем краю» Мильнеев рассуждает: «Не в том дело, чтобы не было нарушений закона, чтобы не было страданий, но в том, чтобы страдания, были высшего разбора, чтобы нарушение закона происходило не от вялости или грязного подкупа, а от страстных требований лица!» «Что бояться борьбы и зла?. Дайте и злу и добру свободно расширить крылья, дайте им простор… Растопчут кого-нибудь в дверях - туда и дорога». В произведениях Леонтьева часты эротические мотивы.

У Леонтьева - неверие в человеческий разум, в современную культуру с ее «поэзией изящной безнравственности». Он говорит о существовании «невидимых сил, таинственных и сверхчеловеческих». Человек будет жить и в потустороннем мире; его жизнь там зависит от жизни здесь. Для Леонтьева - все мелочно и пусто в здешней жизни.

Леонтьев высоко оценивал деятельность Петра и Екатерины, поскольку они ориентировались на европейскую культуру, когда она была в расцвете. А сейчас Европа находится в фазе уравнительного смешения и ориентация на Европу может быть губительным для России.

Леонтьев не любил современную Россию. «Нынешняя Россия мне ужасно не нравится. Не знаю, стоит ли за нее или на службе ей умирать? Я люблю Россию царя, монахов и попов, Россию красных рубашек и голубых сарафанов, Россию Кремля и проселочных дорог, благодушного деспотизма». Западная Европа, по мнению Леонтьева, переживает старость. А Россия походит к ней. Глубокие сомнения в русском народе, предчувствие грядущего разложения привели Леонтьева к выводу о том, что «надо подморозить Россию, чтобы она не «гнила».» Нужно мобилизовать все консервативные силы. «Слава Богу, что мы стараемся теперь затормозить хоть немного свою историю, в надежде на то, что можно будет позднее свернуть на вовсе иной путь. И пусть тогда бушующий и гремящий поезд Запада промчится мимо нас к неизбежной бездне социальной анархии». Задача идеологии и государственной власти состоит в том, чтобы по возможности препятствовать постарению общества. Но как это сделать?

Спасение от третьей стадии - в развитии «византийских» начал. А что это такое? «Византизм в государстве значит самодержавие. В религии он значит христианство с определенными чертами, отличающими его от западных церквей, от ересей и расколов». Именно из византийского мира Россия заимствовала принципы самодержавия, православия, наклонность «к разочарованию во всем земном».

Народ нужно держать в повиновении. И лучше, когда народ не просвещен.» В наше время основание сносного монастыря полезнее учреждения двух университетов и целой сотни реальных училищ». Леонтьев высоко оценивал «наш сельский поземельный мир».

Леонтьев рисует идеал устройства страны: «Государство должно быть пестро, сложно, крепко, сословно и с осторожностью подвижно, вообще сурово, иногда и до свирепости; церковь должна быть независимее нынешней, иерархия должна быть смелее, властнее, сосредоточеннее; быт должен быть поэтичен, разнообразен в национальном, обособленном от Запада единстве; законы, принципы власти должны быть строгие, люди должны стараться быть лично добрее - одно уравновесит другое; наука должна развиваться в духе глубокого презрения к своей пользе».

Леонтьев верил, что Россия должна спасти разлагающийся и погибающий западный мир. Он призывал к созданию новой цивилизации. Поворотным пунктом для нас, русских должно быть взятие Царьграда и заложение там основ новому культурно-государственному зданию.

От традиционного славянофильства Леонтьева отличает нелюбовь к южным славянам, особенно болгарам. В южном славянском мире уже распространились ненавистные европейские мещанские начала. Леонтьев предпочитал южным славянам поляков за их верность католицизму, аристократизм; высоко ценил греков, как хранителей византийского православия. Леонтьев дорожит не славянизмом, а византизмом, который интересы церкви ставит на передний план и подчиняет им интересы политические. Более того, он не хотел освобождения южных славян, т.к. верил, что под гнетом турок они будут духовно выше и оригинальнее, а при свободе потеряют своеобразие, либерально-демократические принципы поставят выше Церкви и старых святынь.

Если бы в России не было принудительных византийских начал, то господство народных начал привело бы ее к разложению. «Русские люди не созданы для свободы. Без страха и насилия у них все прахом пойдет» Великий народ может процветать только под организующей его принудительной идеей. «Национальное начало вне религии не что иное, как начало эгалитарное, либеральное медленно, но зато верно разрушающее». Здесь, однако, нужно отметить противоречие во взглядах Леонтьева на Россию. С одной стороны, он думал, что идея революции в России поддерживается исключительно интеллигенцией и чужда народу; с другой стороны, он считал, что в русском народе есть непреодолимая склонность к бунту, анархии.

Леонтьев предсказывал, что надвигается мировая социальная революция. Гуманизм переродится в антигуманнзм. «Эта новая культура будет очень тяжела для многих, и замесят ее люди столь близкого уже XX века никак не на сахаре и розовой воде равномерной свободы и гуманности, а на чем-то ином, даже страшном для непривычных».

Он говорит о социалистах, что «все существенные стороны охранительных учений им понадобятся. Им нужен будет страх, нужна будет дисциплина, им понадобятся предания покорности, привычка к повиновению.»

В ряде случаев взгляды Леонтьева близки к официальной идеологии, выраженной К.Н. Победоносцевым, М.Н. Катковым, Д.А..Толстым.