Конструирование метафор и мифов и их истолкование

Перейдём к истолкованию первой группы метафор. В неё включим такие метафоры, денотатами которых будут реальные объекты и явления. Их реалистичность определяется отнесённостью к денотации, направленной на саму действительность. Так, метафора «отец» в ситуации жертвенной церемонии может быть соотнесена с именем субъекта, играющего важную роль в данной церемонии. Таким именем в определённом нами классе субъектов будет, скорее всего, слово «жрец». Для слова «златозубый» в этом классе подходящим является выражение «с языками пламени» (имеется в виду, конечно, Агни).

Каков смысл фразы «они (т. е. стадо чего-то) не удержали его, вот он и родился». Если он, т. е. Агни, ушёл оттуда, где он обычно находится во время церемонии, т. е. из костра, то этим стадом, определённым множеством чего-то, может быть куча поленьев. Этого бога называют «далеко от своего поля примеряющим оружие». Естественно, на роль имени денотата данной метафоры в нашем классе слов вполне подходит имя «огонь». Таким же способом, а именно, перебором возможных денотатов в определённом нами классе и отбором подходящего по принципу частичного сходства, можно отыскать необходимые денотаты для следующих выражений: для метафоры «юные жёны становятся совсем седыми» денотативным выражением будет фраза «языки пламени утратили свой яркий алый цвет». Далее в таком же смысле следуют такие пары метафорических выражений и их денотатов:

· «кто те, что разъединили моего мужичка с коровами» > «кто те, что разъединили моего бога Агни с утренними зорями»;

· «он пригонит к нам скот» > «Агни вызовет утренние зори»;

· «он оттачивает рога, чтобы пронзить ракшаса» > «Агни усиливает языки пламени, чтобы убить злых духов»;

· «пусть дойдёт до неба треск Агни, вызванный его острым оружием» > «пусть дойдёт до неба треск, вызванный его огнём»;

· «его вспышки ярости разбивают всё» > «вспышки его огня уничтожают всё».

Из приведённых конструкций видно, что прямые значения метафор имеют своими денотатами явления из одного класса, а непрямые, т. е. основные -- совсем из другого класса. Но тем не менее мифотворцы умели находить между ними те или иные элементы сходства и благодаря этому соединять их в гибридные образования. Правильность истолкования метафор и состоит в нахождении для первого элемента из каждой подобной пары его во многом несходного коррелята из другого класса или области явлений. Критерием правильности решения этой задачи является наличие согласованности, когерентности выявленного денотата с реалистическим содержанием смысловой матрицы, мифа в целом. Такой итог интерпретации позволяет говорить о переходе данного процесса от правдоподобия его результатов к их достоверности.

Диссонанс в этот процесс вносит вымышленное содержание мифа. Его элементы хотя и соотносятся с теми или иными реалиями, но тем не менее они перенасыщены фантастическим контентом. Элементы этого контента лишь в незначительной части можно считать образами действительности, в основном же их содержание представляет собой бесплотные ореолы над этими образами, включающими воображаемые признаки, восторженные чувства, надежды, желания, верования архаичных людей. К примеру, в данном мифе такими мысленными конструктами являются бессмертные боги, из них, прежде всего Индра, Агни, богиня Ушас, мать-богиня, произведшая на свет Агни -- Мать-Земля, главная жена -- также Земля (супруга Неба), царь жилищ (Агни). При употреблении частичных образов возникает диссонанс от соединения элементов с реалистическим содержанием с элементами, в которых преобладает фиктивное содержание. Это становится условием для возникновения различных точек зрения на богов: одни поэты принимают существующие ореолы образов богов, другие отвергают их, заменяют новыми. Вследствие этого рождается конфликт между приверженцами разных точек зрения на ореольную часть мифических образов. Именно такой конфликт и как раз по этой причине возник между арийскими племенами, о котором с горечью повествует Васушрута Атри. Поэтому трактовка мифов должна учитывать и эту сторону генезиса и функционирования мифов и быть согласованной с нашими общими представлениями о соответствующем социуме и его бытии в конкретное время.

Проведённое исследование технологии конструирования метафор и мифов, как кажется, позволяет в итоге воспроизвести в более или менее явном эксплицитном и не разноречивом виде содержание мифа об Агни, т. е. предложить его дешифрованный смысловой перевод.

Миф о конфликте между сторонниками и противниками культа Агни

1. Юная мать, Ушас, тайно уносит

Укутанного мальчика-Агни и не отдаёт жрецу.

Люди не видят прежнего его облика,

Который заменён на солнечный диск.

2. Что это за мальчика ты несёшь, молодка,

Как злоумышленница? Его родила главная жена -- Земля.

Ведь много лет он рос зародышем.

Я видел его новорождённым, когда мать произвела его на свет.

3.Я видел Агни с золотыми языками пламени, с чистым цветом,

Далеко от места жертвоприношения светящего своим огнём,

Когда я возливал в костёр освобождающий напиток амриту.

Что сделают мне люди, не знающие Индру, не знающие гимнов нашим богам?

4. Я видел, как он уходит прочь с места жертвоприношения,

А костёр не очень-то пылает без него.

Жрецы не удержали его: вот он и ушёл.

Языки пламени от этого становятся совсем бледными.

5. Кто те люди, которые разъединили моего Агни с утренними зорями,

У которых не было духовного вожака даже чужого?

Да отпустят его те, что захватили его!

Он призовёт для нас утренние зори, знающий в этом толк.

6. Агни, домашнего бога,

Враждебные силы укрыли среди людей.

Молитвы риши Атри да освободят его!

Да встретят хулу хулители!

7. Даже связанного грешника Шунахшепу ты освободил, Агни

Привязанного к тысячи жертвенных столбов, ведь он потрудился на жертвоприношении.

Также и нас, о Агни, освободи от наказаний,

Усевшись здесь -- у жертвенного костра, о знающий ритуал главного жреца.

8. Ведь ты, Агни, ушёл от меня, сердясь, --

Это сказал мне хранитель закона богов Варуна.

Ведь это Индра-знаток тебя обнаружил.

Наученный им, о Агни, я пришёл к тебе.

9. Агни ярко сверкает высоким светом.

Своим сиянием он делает видными все предметы.

Он осиливает безбожные колдовские чары, действующие во зло.

Он усиливает пламя, чтобы поразить злого духа ракшаса.

10. Пусть дойдёт до неба треск жертвенного костра Агни,

Вызванный сильным пламенем, чтобы он убил ракшаса!

Вспышки его огня разбивают всё, словно в опьянении.

Не удерживают его безбожные препятствия.

11. Эту хвалу тебе, о рождённый могучим, я, вдохновенный,

Сложил, как искусный мастер -- колесницу.

Если ты, о бог Агни, примешь её благосклонно,

Пусть завоюем мы благодаря этому счастливую жизнь!

12. «Бык с мощным затылком, набравшись силы,

Беспрепятственно пусть отнимет имущество у врага!» -

Так сказали этому Агни бессмертные боги.

Пусть окажет он защиту человеку, расстелившему для него солому у жертвенного костра!

Пусть окажет он защиту человеку, возлившему в огонь жертву!

Перетолкование мифа, или кто такой бог Вена?

Одной из весьма характерных черт процесса истолкования мифов является поливариантность его результатов, множественность толкований того или иного мифа. Она вызвана, во-первых, их значительным информативным лаконизмом, крайней скудостью содержащихся в них сведений, а, во-вторых, большой метафоричностью их языка. Эта метафоричность, как правило, даёт лишь весьма ограниченные намёки на реальные объекты или явления, что очень затрудняет однозначное истолкование. Напротив, эта специфика метафор становится поводом для соотнесения с ними нескольких и при том разных предметных ситуаций. Вследствие этого мифы и входящие в них метафоры оказываются полисемичными образованиями. В подобных обстоятельствах формулирование нескольких вариантов искомого толкования, а затем непростая задача отбора более подходящего варианта являются самым естественным способом поиска нужного результата. На стадии такого поиска предлагаемые точки зрения чаще всего оказываются гипотетичными, противоречивыми, незавершёнными, в большей или меньшей степени отличающимися друг от друга, движущимися не в сторону сближения и синтеза друг с другом, а дивергентно уходящими друг от друга. Без ответа остаются те или иные отдельные вопросы. Исследователям приходится снова и снова возвращаться к, казалось бы, удовлетворительно истолкованным мифам и метафорам.

Какие наиболее существенные недостатки и недочёты характерны для этой стадии интерпретационной работы? На какие её аспекты и моменты следует прежде всего обратить внимание? Попробую ответить на эти вопросы на примере истолкования одного из наиболее тёмных мифов выдающихся сочинений древних индийских мифотворцев Ригведы и Атхарваведы, а именно мифа о божестве Вене. Прочтём сначала этот миф, чтобы получить представление о необычайной сложности и ошеломляющей туманности и неопределённости многих ведийских текстов, бросающихся в глаза при первичном знакомстве с ними.

Ригведа. X.123. К Вене

1. Этот Вена подгоняет тех, что беременны пёстрым,

Скрытый оболочкой из света, когда он меряет пространство.

При соединении вод и солнца его

Лижут молитвами вдохновенные, как коровы - теленка.

2. Вена гонит вверх волну из океана.

Показалась спина желанного -- это Вена, рожденный в облаках, -

Сверкая на вершине, в высшем месте закона.

Женщины приветствовали криками общее ложе.

3. Многие матери теленка, происходящие из одного гнезда,

Стояли, призывно мыча общему дитяте.

Вздымаясь к высшему месту закона,

Голоса лижут сладкий напиток бессмертия.

4. Зная его облик, вдохновенные страстно стремились к нему:

Ведь они шли на рев дикого буйвола.

Идя правильным путем, они поднялись к реке.

Гандхарва нашел бессмертные имена.

5. Юная жена, Апсарас, улыбаясь любовнику,

Несет его на высшем небе.

Как любимый бродит он в недрах любимого.

Этот Вена сидит на золотом крыле.

6. Когда, алча сердцем, они увидали тебя,

Как орла, летящего в поднебесье,

Златокрылого вестника Варуны,

Птицу, трепещущую в излюбленном месте Ямы…

7. Ввысь в поднебесье взмыл Гандхарва,

Обращенный к небу, неся свое яркое оружие.

Одетый в благоуханную одежду, чтобы прекрасно выглядеть,

Как солнце, создает он себе любимые имена.

8. Когда капля устремилась к океану,

Взглядом коршуна озирая всю ширь вокруг,

То солнце, радуясь чистому пламени,

В третьем пространстве приобрело любимые имена.

Примем во внимание и добавим к этому тексту небольшое, но весьма глубокомысленное продолжение этого мифа, данное в Атхарваведе. в гимне II. 1.

Атхарваведа. II. 1.(Вена)

1. Вена видит то, что в глубокой тайне,

Где все бывает одной формы.

Это всё Пришни дала надоить -- рождающиеся поколения.

Находящие небо толпы женщин ликовали.

2. Пусть провозгласит это знаток бессмертия

Гандхарва -- место, что в глубокой тайне.

Три следа его втайне установлены.

Кто знает их, тот пусть будет отцом отца.

3. Он наш отец, родитель, а также связь.

Он знает все места, все существа.

Кто один-единственный дает имена богам,

К нему идут все существа, чтобы спросить.

4. Быстро обошел я вокруг неба и земли.

Я приблизился к перворожденному вселенского закона.

Как речь -- в говорящем, пребывает он в существах.

Он жадный до пищи. Не Агни ли это?

5. Я обошел вокруг всех существ,

Чтобы увидеть протянутую нить вселенского закона,

Где боги, достигшие бессмертия,

Направились к своему общему лону.

Существующие трактовки мифа и их проблематичность. Несмотря на свою смущающую туманность, загадочность и, как считают мифологи, мистичность, этот миф тем не менее производит впечатление текста обильно насыщенного глубоким сакральным смыслом. В небольшом объёме, в очень сконцентрированной форме изложены какие-то фундаментальные мировоззренческие идеи и весьма ёмкие образы богов. У читателя возникает мысль, что этот текст может многое рассказать нам о духовных воззрениях и сильных эмоциональных переживаниях авторов и почитателей этого религиозного и мифо-поэтического сочинения. Такая особенность данного мифа, его большая и вполне очевидная значимость привлекали и привлекают к себе внимание целого ряда выдающихся ведологов. Это американский санскритолог Уильям Дуайт Уитни, переводчики вед -- на французский язык Луи Рену, на немецкий -- Карл Гельднер, голландский индолог Францискус Бернардус Якобус Кёйпер, немецкий индолог Томас Цендер, переводчица Ригведы и Атхарваведы на русский язык Татьяна Яковлевна Елизаренкова и др. [23, 24, 25; 26 с. 225-255; 27; 28 с. 323-352; 29; 30].

Трудной оказалась проблема идентификации и соотнесения таких божеств, как Вена, Гандхарва, Сома, Солнце. Так Елизаренкова полагает, что под именем Вена скрывается бог Сома, который в свою очередь отождествляется с Солнцем. Сома под влиянием хвалебных поэтических речей поднимается ввысь и парит на крыльях Солнца. Мистической идентификацией Сомы и Солнца на небе является Гандхарва. Таким образом, согласно Елизаренковой, эти четыре божества представляют собой нечто единое, разными ипостасями которого являются эти божества. Но в соответствующих гимнах далеко не всегда можно так их отождествить. В стихе 7 гимна X. 123 Ригведы говорится, что Гандхарва выглядит как солнце, т. е. он сопоставляется с солнцем как с другим объектом. Кёйпер, напротив, кардинально различает Гандхарву и других названных богов. Он выводит его за пределы как богов, так и асуров (демонов). Гельднер объединяет в единый божественный образ напиток бессмертия Сому и небесное тело -- Солнце.

Приведённые точки зрения, во-первых, сильно отличаются друг от друга, а, во-вторых, не дают нам ответа на вопрос, что же в действительности является денотатом божественного образа «Вена»? Поскольку из текста мифа достаточно очевидно следует, что Вена является главным богом и даже демиургом вещей и существ, их всезнающим созидателем и управителем, то, естественно, он не может быть сведён к отдельным феноменам действительности, даже к таким сакральным, как Сома и Солнце. Следовательно, вопрос об идентификации денотата Вены остаётся нерешённым. Более того, предложенная трактовка этого образа почти никак не помогает получить истолкование целого ряда весьма сложных и тёмных метафор, встречающихся в мифе, хотя такой способностью должна обладать адекватная интерпретация центрального персонажа всякого мифа.

Аномальность мифа о Вене. При внимательном чтении этого мифа в глаза бросается отличие его образного строя, т. е. состава персонажей и их характера и образного строя всего корпуса вед. Так в данном мифе отсутствует значительное количество главных богов РВ и АВ, таких, например, как Индра, Агни, Ушас, маруты и др. На первое место выходят божества Солнца, Сомы и прежде всего новый бог Вена. По-иному выстраивается церемония почитания богов. Раньше она носила характер многокомпонентного жертвоприношения богам. Агни приносил им от адептов такие вполне вещественные жертвы как топлёное масло, лепёшки, молоко, смешанное с соком Сомой. В данном мифе о таких подношениях речь не идёт. Огонь ритуального костра приходит небожителям в виде «чистого пламени», незагрязнённого сгоревшим жиром или ячменной лепёшкой. С огнём поднимается в небо только напиток бессмертия Сома. И именно такая жертва радует Солнце, и оно проявляет свои лучшие качества («имена»).

Когда капля (сома.- А.М.) устремилась к океану (к небу. -- А.М.),

Взглядом коршуна озирая всю ширь вокруг,

То солнце, радуясь чистому пламени,

В третьем пространстве приобрело любимые имена (РВ. X. 123. 8).

Уже эти особенности мифа о Вене говорят о том, что перед нами мировоззренческая аномалия в рамках вед. А это требует от интерпретатора подхода к истолкованию данного мифа, освобождённого в большой степени от влияния образов и идей большей части текстов РВ и АВ. Они во многом перестают быть адекватным смысловым контекстом, в рамках которого следует вести поиск удовлетворительной трактовки. В данном случае мы, по-видимому, находимся в ситуации, когда нужно преодолеть сложившуюся парадигму восприятия и понимания многих ведийских мифов и попробовать построить основу нового смыслового контекста, которая бы была бы релевантной аномальному мифу.

Частью этой основы является круг материальных предметов и условий, образующих среду, или предметную ситуацию церемонии богопочитания. Анализируя содержание гимна X. 123 РВ, мы можем определить эту ситуацию. Во-первых, она по своему составу значительно скромнее традиционной предметной ситуации, сложившейся за многие годы у племен индоариев. В ней нет некоторых, весьма важных прежде компонентов: жертвенного столба, жертвенных животных, таких жертв, как топлёное молоко, ячменные лепёшки, соломы, расстилаемой около костра в качестве сиденья для богов, котелка с молоком и др. Нет большого числа жрецов. Главными участниками ритуала остаются риши -- вдохновенные поэты-певцы, исполняющие богам молитвы и хвалебные песнопения. Центром церемонии остаётся ритуальный костёр, но уже с «чистым пламенем», в которое приносят только одну жертву -- «сладкий напиток бессмертия». Возливая его в огонь, риши «лижут его молитвами». Языки пламени поднимаются ввысь, унося туда Сому. По-видимому, об этом говорят следующие слова: «находящие небо толпы женщин (языки пламени. -- А.М.) ликовали».

Автор гимнов стремится уйти от земного, от обыденных предметов и явлений. Он устремляется в мир небесного, сакрального и увлекает туда за собой соплеменников. В его предметной ситуации главенство отдаётся небесным объектам и явлениям. Они величественны, возвышенны, полны света, спокойной мудрости и поэтому могут духовно возвышать, наполнять светом и людей. Вместе с небом в предметную ситуацию включаются Солнце, облака, порозовевшие тучи, благодаря которым поднебесье наполняется движением, красками, звуками. Оно динамично, сверкает, сияет, гремит.

Описанная предметная ситуация выполняет роль определённого детерминанта содержания мифа. Это содержание должно строиться на основе и в согласии с этой ситуацией. Смысловые единицы мифа в тех случаях, когда они соотносятся с предметной ситуацией, должны быть в той или иной степени обусловлены и определены ею. Такая зависимость может использоваться в качестве детерминанта и при истолковании метафорических образов мифа. При поиске их денотатов компоненты ситуации могут, с одной стороны, подсказать признаки и черты искомого денотата, а с другой -- запретить принятие на роль денотата того или иного неадекватного феномена.

Элементы реалистического содержания мифа. Предметная ситуация мифа, в которой делается большой акцент на небесные явления, ориентирует нас на поиск прототипаВены в небе. Поступим так и попробуем вычленить из содержания гимнов реалистические элементы этого рода.

Первый признак, который удовлетворяет нашей цели, это утверждение о том, что Вена рождён в облаках, т. е. появился среди туч, в небесной вышине (РВ. X. 123. 2.). Другой признак, который сразу привлекает к себе внимание, это его окраска. Он пёстрый (РВ. X. 123. 1). Он является результатом соединения вод и Солнца. В небе такое соединение происходит при взаимодействии дождевых туч с лучами Солнца. Благодаря этим лучам он оказывается покрытым светом. А следующие слова описывают его нарядным, со сверкающим обликом: он несёт своё яркое оружие, одетый в благоуханную одежду, чтобы прекрасно выглядеть, как Солнце ((РВ. X. 123. 7.). Из слов «он меряет пространство» следует, что он велик и может покрывать большие расстояния на небесном своде. У него выгнутая вверх форма, благодаря чему он обращён спиной к небу (РВ. X. 123. 2, 7.), т. е. у него форма дуги.

Все эти признаки выглядят вполне реалистичными, так что их можно принять за черты прототипа божества. Если порознь, по отдельности они допускают разное толкование, являются неоднозначными, то в совокупности они выстраиваются во вполне определённый образ, для которого нетрудно найти адекватный денотат. Этим денотатом оказывается такое природное, небесное явление, как радуга. Следовательно, можно допустить, что Вена олицетворяет собой именно это явление.

Дешифровка метафор с позиции радуговой трактовки Вены. Уверенности в правдоподобности такого допущения нам добавляет то, что с помощью этого образа удаётся достаточно легко определить подлинный смысл многих, поначалу неясных метафор, которыми обильно насыщен миф. Так становится вполне понятным, почему общей родоначальницей считается Пришни. Ведь она -- богиня грозовых туч, а, следовательно, имеет прямое отношение к радуге и к толпам женщин (по-видимому, туч), которые ликовали при появлении Вены. Протянувшуюся по всему небу дугу они воспринимали как общее для всех туч ложе.

В ведологии не получила однозначной интерпретации фраза: «Вена гонит вверх волну из океана». Были предложены не согласующиеся друг с другом варианты: это или волна поэтической речи, поднимающаяся из сердца поэта, или «содержимое чана, в который стекает выжимаемый сок Сомы» (Т. Я. Елизаренкова). Если же исходить из радуговой гипотезы, то из неё следует более логичное толкование, которое, кстати, отразилось и в фольклоре, а именно в представлении о том, что по радуге из моря вверх на небо поднимается вода, наполняющая тучи, а они движутся потому, что их «подгоняет» бог Вена.

В пользу предлагаемой гипотезы можно привлечь именование Вены «златокрылым вестником Варуны». Ведь этот бог связан с небесными водами: он сидит в месте слияния семи рек. Следовательно, оба этих бога являются родственными небожителями, поскольку связаны с водой. И скорее всего именно Вену-радугу называют поэты рекой, к которой они поднимаются, распевая хвалебные песни (РВ. X. 123. 4). Вена как река вполне может выступать вестником семиречного (по выражению РВ -- семиротого) Варуны.

Загадочным является утверждения АВ о том, что «три следа его втайне установлены» (АВ. II. 1. 2), и что это настолько важный и сакраментальный его признак, что знающий это человек превзойдёт своего отца. Опираясь на радуговую трактовку, можно предложить такой ответ на эту загадку. У радуги имеется три основных точки: две внизу по её концам, а одна на самой её вершине -- в небе. Как сама радуга, так и эти её основные точки видны только при определённых атмосферных условиях. В другое же время их не видно. Автора мифа, как, по-видимому, и его соплеменников занимал вопрос: где они находятся в остальное время, в каком тайном месте? Подобный же вопрос они задавали и по отношению к Солнцу: где оно бывает ночью?

В мифе есть и ещё несколько не совсем ясных метафор, но их можно истолковать таким же образом, если опираться на выявленную предметную ситуацию и реалистическое содержание как семантическое ядро этого мифа, используя предложенные методы и стараясь сохранить непротиворечивые смысловые связи между сформулированными ответами.

Кто же бог радуги -- Вена или Гандхарва? В гимнах, посвящённых Вене он неоднократно называется другим именем -- Гандхарвой. Как соотносятся эти имена? Являются ли они синонимами или нет? Похоже, что не являются. Так в гимне РВ. IX. 85.12. Гандхарвой именуется Солнце.

Прямо на небосводе встал Гандхарва,

Являя все свои цвета.

Его луч ярко засверкал чистым блеском.

Он осветил две половины мироздания, двух своих матерей (небо и землю. -- А.М) этот светлый.

Понятно, что светить таким масштабным, вселенским светом может только Солнце. Несколько раз в РВ Гандхарвой именуется Сома. И здесь мы находим разгадку этого имени. Описывая ритуал выжимания сока из растения сомы и его очищение через цедилку, риши воспевают его способность подниматься на небо, видеть все миры и перемещаться по ним. И более того, этот священный напиток может править всеми мирами и царствовать над ними. Вот за эту способность он и назван Гандхарвой -- царём и богом.

Семь сестёр (небесных рек. -- А.М.) приходят как матери к новорождённому

Ребёнку, родному, прозорливому,

К небесному Гандхарве вод, со взглядом героя --

К соме, чтоб он царствовал над всем миром.

Владыка, ты пересекаешь эти миры,

Запрягши, о сок, прекраснокрылых буланых кобылиц.

Пусть струят они тебе медовый жир, молоко!

Пусть пребывают народы в твоём завете!

Ты, о сома, -- со взглядом героя, смотрящий со всех сторон,

О Павамана (очищающийся. -- А.М.)-бык, ты пробегаешь через все миры.

Очищаясь, принеси нам владение добром, владение золотом! (IX. 86. 36-38)

Прочтя эти тихи, мы теперь знаем, что «Гандхарва» это не собственное имя Сомы, Солнца или Вены, а их общее, нарицательное имя. Они все -- боги, цари. Иными словами, это имя особого, небольшого класса богов, трёх, только что названных богов. Поэтому и Вена не единственный Гандхарва, а один из этих трёх гандхарв. Но что следует особенно подчеркнуть, так это то, что в эту избранную троицу не вошли другие главные боги ведийской религии и прежде всего Индра. Это наводит нас на радикальные мысли.

Возникновение ереси в ведизме. Миф о Вене по своему содержанию сильно отличается от общего контекста вед. Он ставит на место довольно обширного пантеона традиционно ведийского культа небольшую группу богов. Часть из них -- это боги прежней традиции, но в какой-то степени с изменённым обликом и статусом. Во главе этой группы теперь стоит совершенно новый бог -- Вена. Изменяется ритуал. Из него исключаются материальные жертвоприношения (кроме напитка Сомы), в том числе жертвы животных. Вся церемония почитания богов ограничивается духовным компонентом -- воспеванием и прославлением богов в молитвах и просьбах к ним. Преобладает обращённость адептов к надземному, высшему, небесному. Главным элементом ритуала является возлияние в огонь напитка бессмертного Сомы, а объектами почитания -- Сома, Солнце, радуга и высший мир, полный тайн. Вена как главный бог наделён большим числом универсальных качеств и способностей. В частности он обладает исключительно божественной способностью видения скрытого, сакрального в мире, знает бессмертие, даёт имена богам, т. е. определяет их природу и их достоинство, является сущностью всего живого, своим внутренним огнём подобен Агни, он связывает воедино людей и богов, обеспечивает последним путь в их царство -- «общее лоно». В отличие от Индры, бога войны и захватов, Вена предстаёт как бог мира и любви. Одним из буквальных значений его имени является признак «любящий». Другое значение -- «тоскующий». Возможно, автор мифа имеет в виду тоску любящего существа по недостатку любви среди других существ. Вена даёт всему -- и людям, и предметам, и богам «любимые имена», т. е. наделяет всех их лучшими свойствами и качествами. Предметом почитания и воспевания в новом вероисповедании становится то, что наполнено светом, что ярко, полно блеска -- блистательное Солнце, золотистый Сома, цветистая радуга, чистое пламя жертвенного костра. Автор мифа увидел, что свет чистого пламени, свет Агни пребывает во всех существах. И это его восхитило. Восхитило его то, что все существа, которых он обошёл, находятся в единой связи, которую он называет «протянутой нитью» вселенского закона.

Здесь уместно сказать, что до нашего времени дошли хотя и полумифические, но тем не менее красноречивые сведения о создателе этого вероучения. Им был один из древних царей, потомок Ману, поэт, риши с тем же именем, что и новый бог -- Вена. Он запретил сжигаемые на огне жертвоприношения. В гимне РВ. IV. 1. он сам описывает церемонию встречи восходящего Солнца, которое представлено метафорой «брахман». О нём говорится и в других сочинениях -- в «Махабхарате», в «Вишну-Пуране» и в «Бхагавата-Пуране». Другие мудрецы воспротивились этому новшеству и (по одой версии) убили его, а по другой -- Вена освободился от грехов и удалился в обитель, наложив на себя покаяние.

У этого Вены были предшественники -- хулители культа Агни и Индры. О них говорится в Ригведе в гимне V. 2. В обоих случаях ересь была изжита, а именем «Гандхарва» стали называть демонов [31, с. 264].

Теперь предлагаю читателю деметафоризованный перевод мифа о Вене.

Ригведа. X. 123. К Вене

1. Этот бог Вена подгоняет тучи, что беременны радугой,

Скрытый оболочкой из света, когда простёрт в пространстве, словно меряя его.

При соединении дождевых вод и Солнца ему

Поэты произносят молитвы.

2. Вена поднимает из моря воду и гонит её вверх.

Показалась спина радуги -- это бог Вена, рожденный в облаках, -

Сверкает в высшем небе.

Тучи приветствовали громом радугу, похожую на большое ложе.

3. Множество огненных языков жертвенного костра, породивших юного бога Агни,

Поднялись вверх, шумя для него.

Вздымаясь к небу,

Певцы воспевают сому -- сладкий напиток бессмертия.

4. Зная облик радуги-Вены, поэты в воображении страстно стремились к нему:

Они поднимались к яркому сиянию радуги.

Идя верным путём, они поднялись к ней.

Гандхарва, царь Вена, нашел бессмертные истины.

5. Юная небесная дева вод -- облако Апсарас, улыбаясь Вене как любовнику,

Несет его в высшем небе.

Как любимый бродит он в пространстве солнца.

Бог Вена сидит на радуге.

6. Когда, алча сердцем, поэты увидели радугу,

Как орла, летящего в поднебесье,

Златокрылого вестника бога небесных вод Варуны,

Как птицу, трепещущую в излюбленном высшем месте бога смерти Ямы…

7. Ввысь в поднебесье взмыла радуга-Гандхарва,

Выгнутая к небу, яркая и благоухающая.

Старающаяся прекрасно выглядеть, как выглядит Солнце,

Вена наделяет радугу лучшими качествами.

8. Когда капли сомы, возлитые в костёр, испаряяся, понимаютсяк небу

И словно взглядом коршуна озирают всю ширь вокруг,

Тогда Солнце, радуясь чистому пламени костра,

В высшем пространстве проявляет всю свою красоту.

Атхарваведа. II. 1. Вена

1. Вена видит то, что в глубокой тайне,

Где все остаётся в неизменной форме.

Это всё создала богиня грозовых туч Пришни -- рождающиеся поколения людей.

Поднимающиеся к небу языки пламени костра ярко светят.

2. Пусть знаток бессмертия

Гандхарва Вена возвестит о месте, что в глубокой тайне.

Три его следа -- два нижних конца радуги и высокая средняя часть её -- там установлены.

Кто знает постоянное место этих следов, тот превзойдёт своего отца.

3. Он наш отец, родитель, а также связь всего.

Он знает все места, все существа.

Кто один-единственный определяет сущность и облик богов,

К нему идут все существа, чтобы спросить о важном.

4. Быстро обошел я, поэт, вокруг неба и земли.

Я приблизился к перворожденному божеству -- к Вене.

Как речь -- в говорящем, пребывает он в существах.

Он жадный к жертвам. Не Агни ли это?

5. Я обошел вокруг всех существ,

Чтобы увидеть протянутую нить вселенского закона,

Согласно которому боги, достигшие бессмертия,

Направились к своей общей обители.

Миф как полисмысловой текст и методы его дешифровки. Сопоставление двух вариантов мифа о Вене -- оригинального и дешифрованного -- сразу обнаруживает одну из особенностей мифических текстов. Они содержат разные типы смыслов. Если в дешифрованном варианте мы видим при первом взгляде явный, вполне определённо данный смысл, то в оригинальном варианте перед нами предстают при таком же взгляде два типа смыслов -- явный и скрытый, эзотерический. Но при более внимательном всматривании в содержание мифа мы находим в нём и другие разновидности смысла. Это смысл отдельных слов, семантических блоков, структур и планов, из которых состоит всё смысловое тело мифа. К таким компонентам и относятся интегральные характеристики мифа -- его тема, предметная ситуация, блок элементов реалистического содержания, сюжет и др. Миф представляет собой смысловой комплекс, объединяющий эти компоненты. Между разновидностями смыслов и внутри них устанавливаются определённые связи и отношения, благодаря которым формируется цельное полисмысловое образование. Процесс толкования мифов -- это процесс анализа текста с целью выявления его компонентов, определения их смыслов и последующего синтеза этих смыслов в единую, общую смысловую конструкцию. Такой процесс является процессом решения проблем, касающихся вида и характера компонентов мифа, их смысла и способа их соединения в смысловое целое. Такой анализ естественным образом выстраивается в последовательность или в комбинацию параллельно движущихся последовательностей компонентов, смыслы которых взаимодействуют в этом процессе. Тем самым компоненты мифа выполняют определённые методологические и логические функции, выступая в качестве регулятивов этого процесса, его эвристических факторов. Дальше излагается выработанная мною одна из возможных моделей этого процесса. Её стадии и процедуры таковы.

-- Тема Мифа. Она определяет предмет обсуждения в мифе и тем самым очерчивает круг объектов, явлений и событий, которые будут отображены в содержании мифа. Так темой мифа о Вене является ритуал жертвоприношения этому богу, включающий в себя исполнение в честь него хвалебных песнопений, а также изложение основных идей нового вероучения. Крайне важно определить тему мифа как можно более точно, поскольку от этого зависит удовлетворительное выполнение следующей процедуры.

-- Определение предметной ситуации мифа. Тема подсказывает, какие объекты, явления, условия внешней среды, а также персонажи следует включить в число элементов, из которых будет строиться содержание мифа. В случае мифа о Вене тема ставит акцент на феномены, удалённые от земного, житейского мира и нацеливает автора на явления небесного, космического мира, на духовное. Поэтому в поле зрения поэта попадают объекты и события, связанные с впечатляющим природным явлением -- радугой. Это такие феномены, как Солнце, тучи, гром, небо, свет, а также ряд сакральных явлений -- огонь, сок Сома и др. Весь набор таких элементов образует подготовительное смысловое поле, из которого автор мифа и его последующие интерпретаторы черпают вдохновение для своего творчества.

-- Реалистическое содержание мифа. Это особенно значимое семантическое поле, поскольку оно даёт наиболее надёжный материал для решения интерпретационных задач. Прежде всего в нём удаётся отыскать те реальные феномены, с использованием которых интерпретаторы начинают строить смысловую ткань мифа.

-- Зацепки в содержании мифа. В начале анализа мифа чаще всего не удаётся сразу обнаружить главные его элементы. Исследователь поэтому ищет какие-нибудь незначительные несущественные признаки -- зацепки, ухватившись за которые, как за кончики нитей в запутанном клубке, можно постепенно размотать его весь, т. е. в нашем случае перейти к более значимым и существенным характеристикам. В мифе о Вене это такие признаки: пёстрый (говорящий об объекте разных цветов), «меряющий пространство» (т. е. соединяющий собой большие расстояния), рождённый в облаках, «в поднебесье… златокрылый вестник Варуны» (т. е. явление, находящееся в небе, имеющее яркий, золотой цвет, связанное с богом небесных рек). Такие признаки наводят на мысль о радуге.

-- Ключевые слова мифа. Это слова о таких признаках и образах, которые с большой определённостью отсылают к искомому объекту. В мифе о Вене это такие признаки как «соединение вод и Солнца», «Вена гонит вверх волну из океана», описание его яркого, нарядного облика, имеющего прекрасный вид, как у Солнца. Эти признаки вполне однозначно говорят об образе радуги. Однако не всегда удаётся более или менее быстро найти подобный центральный образ. Поэтому в процессе поиска приходится использовать метод пробных гипотез -- формировать несколько вариантов искомого результата, проверять их на достоверность. Удовлетворительным может быть такой гипотетический образ, с помощью которого удаётся расшифровать и другие загадочные конструкты.

-- Деметафоризация мифа. Мифы, как правило, в большой степени являются эзотерическими текстами. Таковыми их делают главным образом метафоры. Средством к экспликации эзотерического смысла может быть в первую очередь разгаданный центральный, ключевой образ мифа, каким, например, в исследуемом тексте является образ радуги. После его определения удаётся более или менее легко интерпретировать целый ряд метафор в этом тексте. С точки зрения этого образа вполне ясными становятся такие выражения, как «Вена подгоняет тех, что беременны пёстрым» (т. е. тучи), «показалась спина желанного -- это Вена, рождённый в облаках» (спина -- выгнутый верх радуги), «вдохновенные… поднялись к реке» (т. е. к протянувшейся по небу радуге), Вена «бродит в недрах любимого» (т. е. радуга простирается в окружающем Солнце пространстве), златокрылый орёл, летящий в поднебесье (поскольку Вена -- не Солнце, то другое подходящее явление на роль денотата данного имени, -- это радуга).

-- Различение основных смысловых блоков. Перевод мифа на деметафоризованный язык позволяет довольно ясно увидеть два основных блока смысла мифа. Во-первых, это смысл реалистических элементов его содержания, а, во-вторых, смысл вымышленных элементов. Установление типа каждого из элементов позволяет более адекватно определить смысловое содержание элемента. Тип выступает как регулятив характера этого содержания. Предпринятое различение помогает нам увидеть способ, каким строится содержание мифа. Это синтез двух типов содержания. Автор мифа формирует образ какого-нибудь особенного реального объекта или явления, затем дополняет его вымышленным содержанием сверхъестественного характера, т. е. деифицирует реалистический образ, ставший прототипом мифического образа. Знание такой двойственной природы содержания мифа также помогает более адекватно определить смысл его элементов и мифа в целом.

-- Контекст. Этот феномен является одним из наиболее продуктивных и эвристичных средств истолкования мифов. Он касается смысловых связей и отношений внутри отдельных фраз, предложений, внутри всего текста. Они проявляются в связности, согласованности, когерентности элементов этих структур. Данные характеристики выступают в качестве критериев информативного и логического качества результатов интерпретационной деятельности. Подобранные истолковывающие образы или понятия могут считаться удовлетворительными, если они содержательно и логически хорошо согласуются с другими элементами соответствующей структуры, если смысл этой структуры оказывается непротиворечивым, достаточно ясным, образует вместе с другими элементами цельный смысловой контекст. Таким образом, смысловой синтаксис мифологического контекста, т. е. связи и отношения смыслов, тип последних, с одной стороны, подсказывает, какого рода недостающую смысловую единицу нужно подобрать, а с другой -- предоставляет право найденной единице на её вхождение в реконструируемый текст, т. е. оказывается двойственным регулятивом интерпретационного процесса. Этот мощный функциональный потенциал контекста позволяет, в частности, преодолевать трудности, порождаемые таким свойством метафор, как их смысловая поливалентность. Она заключается в том, что к каждой метафоре, если её брать изолированно от предложения или от всего текста, можно подобрать несколько интерпретирующих её смыслов или денотатов. Но в каждом отдельном тексте релевантным оказывается лишь какой-либо один из смыслов или денотатов. Так решается вопрос о выборе нужного интерпретанта с помощью контекстного смысла. Он определяет конкретный характер того смысла, который требуется в данной ситуации. Следовательно, контекст является детерминантом смыслов отдельных элементов соответствующего текста.

-- Метод герменевтического круга. Этот метод основывается на смысловой связи и взаимообусловленности целого и его частей, например, мифа и его отдельных элементов, в том числе метафор. Такое взаимоотношение позволяет достигать понимания одного (скажем, частей) на основе понимания другого (целого). Процесс перехода от одного из этих факторов к другому осуществляется в форме поступательно-возвратного движения: поняв одно (допустим, части целого) мы с опорой на него можем сконструировать другое (целое), а затем от другого возвратиться к первому (к другим частям целого). В результате такого движения процесс истолкования приобретает циклический характер и постепенно продвигается вперёд к полному истолкованию всего текста и всех его частей. Возможность такого взаимообусловленного и прогрессивно развивающегося процесса обеспечивается тем, что каждый фактор (с одной стороны, отдельной части, а с другой -- целое) во всяком цикле этого процесса приобретает некоторую долю новой информации, с помощью которой удаётся сформировать новую долю информации о другом факторе. Затем эта процедура реализуется в обратном направлении, и мы получаем новую информацию о первом факторе. После неоднократного повторения этих циклов, постепенно подтягивая друг друга вперёд, мы можем получить конечный искомый результат: смысл всего целого и отдельных частей. На начальных и последующих стадиях этого процесса каждый фактор не обладает таким количеством информации, чтобы на её основе можно было сформировать полное представление о другом факторе. Но её достаточно для того, чтобы получить какую-то новую порцию искомой информации о другом факторе. Эта порция также недостаточна для получения полного представления о предыдущем факторе, но она достаточна для формирования новой порции информации о нём. Так шаг за шагом происходит пополнение всего объёма искомой информации. Недостаточная информация об одном из факторов постепенно пополняясь, создаёт предпосылки для увеличения информации о другом факторе. Понемногу информационно обогащаясь, факторы по очереди усиливают друг друга, таким «порциальным» способом преодолевая отсутствие полной информации.

Смысл мифов

Я исхожу из понимания смысла знака как информации об обозначаемом им предмете и любом другом ментальном содержании, представляемом знаком, даже если у него нет реального денотата. Это -- содержательная единица сознания, мысль, связанная в этом сознании с ментальным образом вещественного знака, т. е. с интерпретантом Пирса. Эта связка (интерпретант -- мысль) подсказывает возможную этимологию термина «смысл». Приставка «с-» в русском языке означает «соединять». Тогда в слове «смысл» благодаря этой приставке, возможно, подразумевается соединение мысли с некоторым другим элементом. Этим элементом и может быть мысленный образ внешнего знака. Поэтому данное слово можно представить как такую комбинацию «с-мысл(ь)». Это и будет означать мысль, существующую вместе с дополнительным элементом -- ментальной формой знака. О такой связке в памяти человека говорят и психологи.

Но этим своим модусом смысловая сторона знака не ограничивается. Это лишь один вид смысла, его первое определение, хотя он и является базисным. Его можно назвать информативным смыслом. Он содержит в себе самые общие сведения о предмете без намёка на какое-нибудь специальное предназначение, направленность и т. п.

Другой вид смысла обнаруживается, когда мы проводим сопоставление информативного смысла, образующего его содержание, со всем содержанием соответствующего референта. Тогда обнаруживается, что данный вид смысла представляет свой референт лишь какой-то частью всего содержания последнего, какой-то аспект этого содержания, какую-то определённую точку зрения на него, какой-то особый ракурс, т. е. референт представлен каким-то определённым способом. На эту черту смысла обратил внимание Фреге. Смысл знака -- это то, «в чём выражается конкретный способ задания обозначаемого» [32, с. 231], -- писал он. Иначе говоря, смысл -- это определённый срез содержания объекта, которым представлен данный объект в мысли. Благодаря такому виду смысла, обозначаемый предмет можно представить целым рядом значений, содержательно не сходных друг с другом, хотя и относящихся к одному и тому же предмету «всегда возможны высказывания с разным значением, которые относятся к одному и тому же предмету» [33, с. 50], -- говорил Э. Гуссерль.

Этот вид смысла определяет значимость выбранного содержания для говорящего или слушающего. Поэтому знак может репрезентировать тот или иной объект или понятийно, или в форме представления, тем или иным набором свойств референта, определяемым, например, научными или житейскими потребностями. Данный вид смысла обусловливает выбор из всего содержания референта важных в соответствующей коммуникативной ситуации свойств последнего. Таким образом, он определяет характер формируемого в этой ситуации содержания слова, а тем самым и характер репрезентации этим словом объекта. Поэтому содержание, например, понятия, образующего значение слова, -- подчёркивал Г. Шпет, -- «никогда не есть всё содержание предмета, а есть содержание целесообразно и планомерно подобранное в соответствии с намерением и замыслом сообщения и выражения» [34, с. 401]. Такой вид смысла можно назвать специфицированным, т. е. предопределённым заданным способом представления объекта.

Существует ещё один вид смысла -- третий. Ему подходит название «функциональный». Почему?

Немецкий протестантский богослов Матвей Флаций Иллирийский (1520-1575) занялся истолкованием Библии в лютеранском духе. Результатом этой деятельности было его сочинение «Ключ к священному писанию». В нём он ведёт речь о необходимости понимания не только фактов, но и причины и цели того, что говорится, а это значит понимать «дух говорящего». «Духом, -- поясняет он, -- я называю разум, мысль, замысел и намерение говорящего. Так можно понять не только, что говорится, но и почему и зачем» [35, с. 244]. Усмотрение в смысле, помимо его содержания, ещё и таких свойств, как цель, намерение говорящего, назначение сказанного -- крайне важный результат герменевтических исследований. Благодаря этому за выраженным содержанием стал виден субъект. У смысла появилась функция -- достичь определённого результата, эффекта. Он оказывается наделённым определённой значимостью, ценностью для взаимодействующих в процессе коммуникации людей, является аксиологическим феноменом. Наличие у смысла только что описанной функции и позволяет назвать этот вид функциональным. Это ещё одно свойство смысла, которое актуализируется вместе с содержащейся в нём мыслью, что ещё раз может быть выражено комбинацией «с-мысл(ью)».

Можно предложить теперь третье определение смысла: это социокультурный ментальный феномен, представляющий собой комбинацию содержательного элемента сознания и интенциональной (от слова «интенция», «намерение») функции. Благодаря этой функции смысл является также и прагматической категорией.

Обнаружение с помощью описанного понимания смысла такой его характеристики, как значимость, ценность, важность для адресата речи, для других феноменов позволяет распространить понятие смысла на любые объекты живой и неживой природы. Опыт поиска смысла в языковых знаках, в текстах ориентирует нас на осуществление такого поиска и по отношению к иным объектам. Поэтому вполне естественным стало говорить о смысле вещей, предметов, явлений. Так, Шпет видит смыл вещей, созданных человеком, в их предназначении, в их цели [36, с. 172].

Опираясь на определение третьего вида смысла, попытаемся сформулировать его общее определение. Это такая характеристика какого-либо феномена, в том числе и содержательных ментальных структур, которая определяет значимость, статус, роль этого феномена в отношениях с другими феноменами или внутри некоторого целого, к которому данный феномен принадлежит.

Смысл имеет место там, где находятся во взаимодействии два и более разных феномена. Смысл -- межсубъектное и межобъектное явление. Поле его функционирования -- взаимодействие разных феноменов, как социальных, так и природных. В этом поле он и проявляет себя, наделяя происходящие в указанном взаимодействии процессы связностью, упорядоченностью, организованностью, целостностью, логичностью, продуктивностью, что порождает значительное сходство социального и природного миров. В подобных процессах проявляется главная черта смысла, а именно, такая значимость одного феномена для другого, в результате которой они образуют некоторое единство.

Операция истолкования мифов, поиск их смыслов затрудняются значительным различием между планом выражения мифов и их референциальным планом, т. е. планом их референтов. Несмотря на то, что мифические образы наполнены богатым и ярким содержанием, чего нет у знаков самих по себе, тем не менее, это содержание часто ведёт не по прямому пути к его референтам, а, напротив, нередко уводит в сторону от них. Причина кроется в отсутствии сколько-нибудь существенных представлений о референтах и в подмене адекватных образов этих референтов мнимыми, вымышленными, метафорическими, аллегорическими и тому подобными образами. Но если существует такая аберрация плана выражения реального содержания, тогда в чём смысл создания таких ментальных структур.

Для ответа на этот вопрос обратимся к предложенному выше определению смысла языковых выражений как отражения целей и намерений субъектов речи.

Мифы создаются для того, чтобы ответить древним людям на вопросы о том, что представляет собой окружающий мир, как и почему происходят в нём всевозможные изменения и события. Но поскольку для формулирования адекватных ответов у архаичного человека было мало исходных данных, а также был бедным арсенал познавательных средств, то эту задачу решало фантазирующее мышление, создавшее в большой степени вымышленные образы. Но и такие образы и сюжеты помогали вносить определённую организованность и содержательность в практическую и мыслительную деятельность людей. Это, в частности, и было смыслом мифотворчества, реализуемом с помощью описательной и объяснительной функций. Благодаря им в содержании мифов оказывалась информация, адекватно отображавшая различные моменты реальной действительности. Такая информация вместе с намерением получить и отобразить её в мифах являлась смыслом, который можно назвать эпистемологическим.

Описательная функция мифов

Содержание мифов не оторвано полностью от реальности. Их авторы, как правило, тесно привязывают их к тем реальным условиям, в которых живут и действуют их социумы. Таким способом мифотворцы, по-видимому, старались придать характер реалистичности вымышленному содержанию. Благодаря этому мы находим в мифах большое количество правдоподобных описаний реальных предметов, явлений, событий, картин природы, людей. Чтобы сформировать адекватные образы этих феноменов, авторам мифов нужно было внимательно наблюдать их в реальной действительности, выявлять в них наиболее характерные черты, соединять, связывать их в единое целое, а значит ярко и наглядно описывать эти феномены. При этом слова чаще всего используются в их прямом значении, но одновременно и метафорически, однако так, чтобы их смысл не затемнялся и легко понимался адресатами. Всё это и можно рассматривать как факт выполнения мифами описательной функции. Так, в индийских ведах мы встречаем большое количество описаний такого рода: это и картины утренней зари, и динамичные образы бурных рек, и зарисовки быстроходных колесниц, запряжённых парами буланых коней, и образы арийских воинов. Риши отразили в мифах и самих себя, и прежде всего, свой внутренний мир. Из многих мифов видно, как внимательно они всматривались в свою душу, более или менее точно описывали свои чувства, мысли, переживания [37, с. 172].

Реалистическое описание реалистических же феноменов -- это один вид описаний, встречающихся в ведах. Но там есть и другие виды описания. Так, какое-нибудь реальное явление описывается или вымышленным образом, или реалистическим, но не адекватным описываемому явлению. В подобных случаях между явлением и описанием нет отношения соответствия, сходства. Оно оказывается условным, малоинформативным. Требуется чрезвычайно тонкий анализ описания, чтобы выявить в нём хотя бы какие-то элементы, адекватные явлению, чтобы по ним суметь распознать объект описания. К примеру, через образ дракона в Ригведе была представлена запруда на Амударье. И хотя это довольно разные феномены, однако в образе дракона оказались вкраплёнными несколько таких черт, которые намекают на признаки бурлящего перед запрудой водного потока [38, с. 33-49]. Такой способ описания можно определить как иносказательный.

...