Сторонником революционного преобразования существующего общества был Ж.Мелье, сельский священник, ставший атеистом. В своем трехтомном

«Завещании» он показал, насколько непримиримы противоречия между народом и феодально-абсолютистским устройством, и обрисовал облик идеального коммунистического общества, в котором люди объединяются в единую общину, сообща владеют всеми благами, все трудятся, относятся друг к другу, как братья. Первопричину народных бедствий Ж.Мелье видел в частной собственности.

«Оттого и получается, - писал он, - что наиболее сильные, наиболее хитрые и ловкие, зачастую они же и самые злые и недостойные, лучше всех наделены земными угодьями и всякими удобствами жизни..., а остальные не имеют ничего»1. Похожую позицию занимал Л.Дешан. За радикальное переустройство общественных порядков, по преимуществу мирными средствами, выступал Г.Мабли. Он считал равенство естественным состоянием общества. В качестве мер перехода к такому положению Г.Мабли предлагал запретить роскошь во всех ее видах, ограничить владения отдельных граждан, препятствовать сосредоточению завещанного имущества в одних руках, отказаться от покровительственной роли государства по отношению к торговле и лицам, занимающимся ею. Единственным создателем политического строя он считал народ, осуществляющий свой суверенитет через выборы представительных органов всех уровней и подчинение им исполнительной власти.

С началом французской революции усиливается связь социалистических идей с реальной практикой борьбы народа за свое освобождение. Так, член якобинского клуба Ф.Буассель видел будущее рождавшейся республики в установлении революционной диктатуры санкюлотов (городской бедноты), которая должна подготовить постепенный переход общества к коммунизму. Мерами по осуществлению этой цели он считал установление контроля государства за собственностью, введение трудовой повинности, установление государственной системы распределения продовольствия и обеспечения населения всем необходимым для умеренной жизни.

Наиболее радикальную позицию в вопросах социального переустройства занял в конце XVIII века Г.Бабеф. Он был яростным противником частной собственности и видел суть демократии в торжестве коллективизма и эгалитаризма, считая помехой такому строю индивидуализм. Модель государства, предложенная Г.Бабефом, - «народное правление», которое создается в результате восстания, подготовленного конспиративной организацией. В переходный период это правление является диктаторским, а с утверждением коллективистских принципов социальной жизни оно приобретает демократический характер, обеспечивая «нерушимое благоденствие» всем и счастье каждому человеку.

Уже в переходный период таким правлением удовлетворяются неотложные нужды бедняков, в частности посредством конфискации имущества врагов революции и распределения его между обездоленными. Каждому предполагалось обеспечить наличие «предметов, совокупность которых дает умеренный и скромный достаток…»2. Именно на основе обеспечения людей таким минимумом необходимого для их жизни и могло сложиться подлинное общество свободных и равных - гражданское общество.

Наиболее развернутые программы создания общества, способного избавить человечество от эксплуатации и угнетения, были разработаны великими социалистами-утопистами А.Сен-Симоном, Ш.Фурье и Р.Оуэном. В частности, А.Сен-Симон обосновал концепцию поступательного движения человечества к справедливому обществу будущего. Он первым определил роль промышленного производства, поддерживаемого государством, в создании источников богатства и изобилия для всех граждан и увидел в антагонизме между «работниками» и

«бездельниками» движущую силу социального прогресса. Лозунгу буржуазии

«Обогащайтесь, кто как может!» Сен-Симон противопоставил идею, почерпнутую из раннего христианства и ставшую основой «нового христианства» - разработанной им нравственной доктрины «Все люди - братья». Он пророчески предсказал, что социализм немыслим без всеобщего, в том числе и государственного руководства экономикой, без осуществления принципа распределения по труду и его обязательности, без постоянной заботы о благе народа и создания всех условий для всестороннего развития личности. В социалистическом обществе, по мысли Сен-Симона, произойдет переход от управления людьми к управлению вещами, что обеспечит «людям наибольшую меру общей и индивидуальной свободы».

Другой представитель утопического социализма, Ш.Фурье, обличал буржуазное общество за то, что оно передает власть в руки богатых, устанавливая «тиранию индивидуальной собственности над массой». Основой нового общества, призванного в первую очередь обеспечить право на труд, «без которого ничего не стоят все остальные права», мыслитель считал производственно-потребительские товарищества с фалангами в качестве первичных ячеек. Это автономные социальные образования, наследующие частную собственность своих членов, сохраняющих некоторое имущественное неравенство и элементы нетрудового дохода, но строящие свою жизнь на основе коллективного труда и личной свободы каждого. Общеобязательные нормы принимаются в них лишь с согласия всего коллектива.

Как и многие другие мыслители, Р.Оуэн считал основным источником всех социальных зол частную собственность. Он сделал вывод, развитый затем К.Марксом и Ф.Энгельсом, о том, что прогресс производительных сил при капитализме, особенно рост крупной промышленности создают «необходимость иной и более высокой структуры общества», ведут к приближающейся великой социальной революции. Для ее победы необходимо воспитание низов, чтобы она не стала насильственным переворотом и социальным хаосом, если ее будут осуществлять темные, невежественные люди. Идеал общества, которое должно прийти на смену существующему, Р.Оуэн видел в возникновении «разумной и благой системы истины, богатства и счастья», или системы «единения общественной собственности и кооперации». «Молекулой» такого общества должны стать самообеспечивающиеся коммуны - «поселки общности» и их

«трудовые колонии», объединяющиеся в национальном, а затем и всемирном масштабе. В них должны были господствовать коллективный труд, общественная собственность, равенство прав и обязанностей граждан. Р.Оуэн, вышедший из богатой среды и занимавшийся успешной предпринимательской деятельностью, призывал к преодолению «того поражающего кризиса, который вызван в наши дни страданиями трудовых классов». Он считал, что рабочие больше всех «подготовлены к тому, чтобы немедленно приступить к собственному освобождению».

Анализируя идеи Р.Оуэна, К.Маркс отмечал, что «он объявляет развитие

капитала необходимым условием для преобразования общества...»1. Утверждение Р.Оуэна определяло историческое место рожденного капитализмом гражданского общества как основы, на которой может возникнуть новое, социалистическое общество. Мыслитель предполагал, что это может произойти и без революции, создающей опасность бунтарских, разрушительных действий малообразованных и плохо организованных трудовых слоев.

Таким образом, в трудах великих социалистов-утопистов был раскрыт двойственный характер гражданского общества, созданного капитализмом. Во многом повторилась ситуация демократической Древней Греции. Там преобладавшие в населении рабы официально не являлись членами свободного общества, не считались гражданами, а зачастую и людьми. Но элементы гражданственности, которые вырастали в Афинах и других демократических городах - полисах, явились прообразом для тех поколений, которые стояли у истоков уже полноценного гражданского общества, утвердившегося в конце XVIII - начале XIX вв. в Северной Америке и Западной Европе.

Гражданское общество, созданное капиталом, также признавалось состоящим из двух неполноценных частей: собственников и лишенных собственности, а зачастую и всяких прав, эксплуатируемых трудящихся масс. С введением всеобщего избирательного права в Англии, Франции, США и некоторых других странах они не считались юридически отчужденными от гражданского общества, но фактически оставались вне его рамок и были порабощены капиталом и правительствами, обслуживавшими его интересы. Но наличие гражданского общества дало возможность угнетенным пользоваться гарантированными свободами для борьбы за свои права, в том числе и против тех слоев общества, которые всячески ограничивали и ущемляли эти права.

Для свободной конкуренции, освобождения общественных структур от остатков феодальной системы, сглаживания противоречий между трудом и капиталом буржуазии и поддерживающему ее среднему классу необходимо было гражданское общество. Не меньше в его существовании были заинтересованы и социальные низы. Для них гражданское общество по мере его укрепления и развития все больше превращалось в единственно возможное средство социального преобразования мира без использования крайних насильственных мер, чреватых разрушениями и социальным регрессом.

3. Взгляд на гражданское общество в эпоху капитализма: марксистские и немарксистские концепции

К.Маркс и Ф.Энгельс стремились поставить на научную основу идеи утопического социализма, служившие мечтой человечества на протяжении многих веков. К сожалению, теоретики марксизма, считавшие, что мир уже созрел для социализма, недооценили значение гражданского общества, рожденного буржуазией. Хотя первоначально в своей трактовке гражданского общества К.Маркс и Ф.Энгельс следовали сложившейся в этой области традиции. Так, в «Немецкой идеологии» они писали: «гражданское общество как таковое развивается только вместе с буржуазией; однако тем же именем всегда обозначалась развивающаяся непосредственно из производства и общения общественная организация, которая во все времена образует базис государства и

прочей идеалистической надстройки»1. Это почти полностью соответствует

гегелевскому представлению, согласно которому гражданское общество создается буржуазией и вместе с тем вырастает из определенных производственных и других общественных отношений.

В «Немецкой идеологии» К.Маркс и Ф.Энгельс еще не раскрывают содержание термина «базис». Но заметно, что, говоря о втором понимании гражданского общества, они подразумевали под ним именно базис, который возникает на определенном этапе развития производительных сил и в свою очередь образует надстройку, т.е. государство, другие политические учреждения, идеологию. Развивая эту мысль дальше, они отмечали: «Форма общения, на всех существовавших до сих пор исторических ступенях обусловливаемая производительными силами и в свою очередь их обусловливающая, есть

гражданское общество...». Ясно, что и в данном случае речь идет о базисе.

Основатели марксизма восприняли также гегелевскую идеюгражданском обществе как результате развития личных интересов до уровня всеобщих. Это можно заметить в рассуждениях авторов «Немецкой идеологии» о том, что смысл и направленность исторического процесса определяется не волей отдельных личностей, а классовыми интересами действующих на исторической арене социальных групп. Становление гражданского общества они связывали с развитием личных интересов до степени классовых.

К.Маркс и Ф.Энгельс соглашались с выдающимся французским историком

и политиком Гизо, который отмечал неразрывную связь между государством или публичной властью (pouvoir public) и гражданским обществом или индивидуальной свободой (liberte individuelle)2. Они делали вывод, что

«государство есть та форма, в которой индивиды, принадлежащие к господствующему классу, осуществляют свои общие интересы, и в которой все гражданское общество данной эпохи находит свое концентрированное выражение»3. В этой формуле четко проводится мысль о классовом характере государства, вместе с тем концентрировано выражающего интересы всего гражданского общества. Таким образом, уже здесь сделан шаг вперед по сравнению с Гегелем, отождествлявшим гражданское общество с буржуазным. К.Маркс писал:

«В этом обществе свободной конкуренции отдельный человек выступает освобожденным от природных связей и т.д., которые в прежние исторические эпохи делали его принадлежностью определенного человеческого конгломерата»4.

Основоположники марксизма, как уже отмечалось, определенно склонялись к отождествлению гражданского общества с базисом, который, по их мнению, представляет всю систему общественных отношений, прежде всего производственных. По характеру взаимосвязи общества с государством К.Маркс уже в рукописи «К критике гегелевской философии права» выделил четыре основные ступени развития первого: древность (азиатская деспотия и античное государство), средние века, новое время, демократия будущего. Это было основой учения об общественно-экономических формациях. С развитием этого учения окончательно отпала надобность выделения гражданского общества как самостоятельной социально-экономической категории. В предисловии к «К критике политической экономии» К.Маркс прямо отождествляет гегелевское понимание гражданского общества с базисом. Он пишет, что совокупность жизненных материальных отношений Гегель называет «гражданским обществом». Еще раньше ту же мысль К.Маркс выражал следующим образом:

«Возьмите определенную ступень развития производства, обмена и

распределения - вы получите... определенное гражданское общество. Возьмите определенное гражданское общество, и вы получите определенный политический строй, который является лишь официальным выражением гражданского общества»3. Последователи К.Маркса и Ф.Энгельса, однако, отождествляли последнее исключительно с буржуазным обществом в соответствии с первым пониманием термина «гражданское общество», предложенным Гегелем.

Учение об общественно-экономических формациях, базисе и надстройке стало одним из фундаментальных основ марксистской теории. Говоря о социализме, К.Маркс и Ф.Энгельс все время подчеркивали, что он рождается, когда еще сохраняется прежний базис, т.е. в рамках существующего гражданского общества, так как социальная революция начинается с надстройки и лишь в результате длительного переходного периода приводит к формированию социалистического базиса. Таким образом, созданное буржуазией гражданское общество или старый базис уничтожается, но не насильственным путем.

Следовательно, зрелое социалистическое общество, т.е. коммунизм, воспринималось ими не как рожденное капитализмом гражданское общество, а иная общественно-экономическая формация, общество принципиально нового типа, основанное не на частной, а на общественной собственности. В этом обществе кардинально меняется роль государства, которое превращается из

«органа, стоящего над обществом, в орган, этому обществу всецело подчиненный»1, и постепенно отмирает, уступая место безгосударственному народному самоуправлению (в пределах территориальных коммун, отраслевых ассоциаций и общества в целом). В переходный период государственные функции выполняет диктатура пролетариата (уже в значительной степени не государство), которая тоже постепенно отмирает.

Опираясь на опыт Парижской коммуны, К.Маркс показал, что она стремилась заменить власть буржуазного государства, существовавшего вне французского общества, «политическим объединением самого французского общества при помощи коммунальной организации»2. Такое объединение, по мнению К.Маркса, несомненно, было бы гораздо выше по своему демократизму, чем буржуазное государство, и восприняло бы многие черты ориентированного на социальный консенсус гражданского общества.

В.И.Ленин, следуя свои учителям, также смотрел на рожденное буржуазией гражданское общество, как на паллиатив, призванный уступить место обществу всеобщего равенства и социальной справедливости. В своих фундаментальных работах «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?» и «Развитие капитализма в России» он дал глубокий анализ экономических аспектов рождавшегося в России гражданского общества, признав, вопреки представлениям народников, прогрессивный характер этого закономерного процесса. Но термин «гражданское общество» также был использован лишь как аналог понятия «базис капиталистического общества», причем в виде большой цитаты из предисловия Маркса к «К критике политической экономии».

Решительно отвергая взгляды экономистов и «легальных» марксистов, предлагавших пойти «на выучку к капитализму», В.И.Ленин, как и другие марксисты, связывал будущее гражданского общества только с социализмом и коммунизмом, означающим отмирание государства, а, следовательно, и гражданского общества.

Таким образом, вплоть до начала XX века сторонники социалистических идей, за исключением реформистов, продолжали отождествлять гражданское общество с буржуазным, не видя его прогрессивного значения как одного из закономерных этапов формирования подлинно гуманистической человеческой цивилизации. Однако независимо от теоретических трактовок само гражданское общество все больше раскрывало свои возможности и постепенно утверждалось в политической, социальной и экономической жизни различных стран.

Идею общества социальной справедливости воспринимали как синоним гражданского общества не только марксисты, но и сторонники других социально-политических доктрин, добивавшиеся освобождения человечества от гнета, насилия и порабощения. Например, Т.Карлейль развивал концепцию

«родственных отношений» между собственниками и низшими общественными классами, ратовал за возвращение людей к гармоничному слиянию в социальный монолит, что, якобы, было характерно для докапиталистического общественного устройства. Демократически настроенные последователи идей христианского социализма стремились избавить трудовые слои от эксплуатации на основе обеспечения классового партнерства и духовно-нравственного самосовершенствования. В частности, Ф.Ламенпе считал, что христианская любовь позволит объединить всех граждан в единую семью и тем самым избежать перекосов социальной революции.

Российские славянофилы также отстаивали консервативно-утопические идеи гармонического устройства допетровской Руси, видели начала «соборности» (свободной общности) в общинном землевладении, выступали против подчинения общественной жизни государственным установлениям, идеализировали народные традиции, скреплявшие, в их понимании, воедино и общество, и власть. Представители, как они полагали, «истинного социализма» идеализировали докапиталистические порядки, видели в мирной проповеди всеобщей любви и братства главное средство преобразования общества на основах гражданственности.

Создатели концепции «государственного социализма» Л.Блан, К.Родбертус-Ягецов, Ф.Лассаль и другие пытались объявить буржуазное государство ведущей силой в придании гражданскому обществу социально- ориентированного характера. Так, сторонники так называемого «катедер- социализма» с университетских кафедр проповедовали даже необходимость вмешательства государства в экономические и социальные отношения для

«введения» социализма сверху, через производительные ассоциации (Л.Блан, Ф.Лассаль) или демократическую парламентскую систему (демократический социализм). Реформистские принципы «демократического социализма», распространяемые в рабочем движении, породили и так называемый «этический социализм», сторонники которого, в том числе Э.Бернштейн, видели путь к справедливому обществу в «социальной педагогике» и нравственной эволюции человечества, а не в политической борьбе против эксплуататорского строя.

Противоположные позиции отстаивали анархисты, выступавшие и против государства, и, фактически, против неразрывно связанного с ним гражданского общества. Идеал общественного устройства они видели в федерации производственных ассоциаций, коммун, обеспечивающей политические и экономические основы гражданской свободы личности. Причем индивид, согласно М.Штирнеру, должен стремиться не к социальной, а к личной свободе, защищающей его от эгоистических устремлений других личностей и созданных ими социальных и политических образований. Радикальное направление анархизма, представленное М.Бакуниным и П.Кропоткиным, отстаивало идею антикапиталистической народной революции, открывающей дорогу к обществу свободы и социальной справедливости. С ними смыкались представители необабувистского коммунизма, выступавшие за насильственное переустройство общества посредством революционного переворота, осуществляемого заговорщической конспиративной организацией, устанавливающей свою диктатуру (Т.Дезами, Л.О.Бланки, В.Войтлинг, С.Нечаев и другие). Однако самый яркий представитель утопического коммунизма первой половины XIX века Э.Кабе, изображавший будущее общество как ассоциацию граждан, построенную на основе принципов социального равенства, демократии, братства и единства, и сформулировавший знаменитый лозунг «От каждого по способностям, каждому по потребностям», считал, что переход к такому обществу возможен мирным путем - посредством убеждения и реформ.

Проповедь эволюционных методов преобразования общества становится определяющей в доктринах сторонников гражданского общества либерально- демократического типа. Критикуя античеловеческую сущность капитализма, представители трансцендентальной школы связывали становление гражданского общества с нравственным совершенствованием человека. Например, Р.Эмерсон был сторонником идей свободолюбия, превращения каждого человека в живущего своим трудом фермера или независимого ремесленника, полного освобождения американского общества от всех видов рабовладения и эксплуатации. Другой представитель этой школы Г.Торо видел действенную альтернативу стяжательству, корыстолюбию, бездуховности, насаждаемым капитализмом, в «добровольной трудовой бедности» и неразрывных контактах с природой в процессе добывания необходимых для свободной жизни средств существования. Способом достижения демократических целей он предлагал сделать мирную революцию - гражданское неповиновение. Эти социально- нравственные идеи, высоко оцененные Л.Н.Толстым, оказали влияние на формирование взглядов М.Ганди, М.Л.Кинга, других сторонников идеи гуманизации общественных отношений без насильственной конфронтации.

На позициях реформаторства существующего строя стояли и многие революционно настроенные мыслители, в том числе крупнейший теоретик анархизма П.Ж.Прудон. Он объявлял капиталистическую собственность кражей, но отстаивал возможность владения собственностью, не связанной с эксплуатацией рабочей силы. Крупные же предприятия он предлагал передать в руки независимых ассоциаций рабочих и служащих. Либеральные теоретики, напротив, использовали социалистические идеи, отстаивая допустимость лишь мирных реформистских методов совершенствования гражданского общества. Например, К.Робертус считал возможным обеспечить «компромисс между

трудом и собственностью на землю и капитал»1.

На поздней стадии развития капитализма возникла реальная угроза разрушения традиционных устоев гражданского общества, сложившихся в большинстве стран западной ориентации. Это ускорило процесс сближения

«гражданского общества» и буржуазного государства, влияние и мощь которого быстро возрастали. Именно государство помогло устоять

«гражданскому обществу» на тех основах, которые создавались и видоизменялись с ростом и эволюцией капитализма.

В конце XIX века гражданское общество, подобно двуликому Янусу, совмещало в себе черты всеобщности, экономической основой которой стала свобода конкуренции, и тенденцию к обособлению экономически и политически господствующих общественных слоев. Пока преобладали черты всеобщности, оно сохраняло свой прогрессивный характер. Но закон концентрации капиталистического производства толкал к сужению социальной базы этого общества. Пролетарии, разорившиеся крестьяне и другие мелкие собственники, городские и сельские низы фактически находились вне его. Причем число и удельный вес социальных изгоев и аутсайдеров стремительно нарастали. Какое- то равновесие поддерживалось благодаря почти неограниченному притоку средств из колониальной периферии, эксплуатация которой усиливалась всеми капиталистическими государствами. Но противоречия, вызванные фактическим расколом гражданского общества, обострялись, порождая все более масштабные социальные конфликты.

Особенно сильно изменилась ситуация в начале XX в. Капитализм окончательно вступил в стадию своего общего кризиса. Всевластие монополий, засилье финансовой олигархии и транснациональных корпораций породили тенденцию к свертыванию демократических свобод и институтов, а с ними - и к искажению самих основ гражданского общества. Широкое распространение получили реакционные утопии, в числе которых был фашизм, открыто выступавшие за демонтаж гражданского общества и замену его тоталитарными, по сути дела средневековыми, порядками.

Под воздействием жесточайшего противоборства двух мировых общественных систем - капитализма и социализма - деформировалась и возникшая с победой Октябрьской революции народно-социалистическая модель гражданского общества. Утвердившееся в ряде развитых стран традиционное гражданское общество стало утрачивать черты былой всеобщности. Не только в социалистическом, но и в капиталистическом обществе утвердилась роль административно-политического аппарата. Все важнейшие процессы общественной жизни подвергались государственному регулированию. Граница между государством и обществом становилась все менее различимой. Новые варианты либеральных концепций (неолиберализм) строились на признании государства как силы над обществом, но использующей это господство в

«интересах» индивида. Доктрины социалистической государственности, отвергавшиеся ее противниками как тоталитарные, также приписывали именно государству, а отнюдь не гражданскому обществу функцию строителя новой жизни в интересах объединенных в народ тружеников-индивидов.

Все это вело к усилению ответных действий общества по восстановлению своей суверенности. Натиск общества на государство приобрел невиданные прежде масштабы. На Востоке Европы это сопротивление, стимулированное извне, привело к сокрушению государственного строя почти десятка стран и распаду такой авторитетной в мировом сообществе державы, как СССР. В политической системе современных индустриально развитых государствах также мало что осталось от обществ, возникших в эпоху утверждения капиталистического строя. Влияние опыта социализма, совмещение теории и практики современного либерализма с социал-демократическими доктринами, переход капиталистических общественных отношений в постиндустриальную стадию, нарастание явлений глобализации в экономическом, политическом и духовном развитии привели к тому, что современное гражданское общество по своему характеру изменилась по сравнению с серединой XX века. Конечно, оно по-прежнему противоположно социалистическим моделям, но стихийно происходившая конвергенция сблизила два типа общественного устройства.

Ведущей силой гражданского общества в развитых странах явился средний класс. Буржуазия тормозила процесс демократизации этого общества и тем самым ослабляла его, а рабочий класс, во всяком случае его авангард, был устремлен к социализму. Низшие слои буржуазии и высшие слои рабочего класса вливались в средний класс, которому не противостояли (да и не могли противостоять) классы-антагонисты. В результате смягчились социальные антагонизмы, которые в XIX веке превращали гражданское общество в арену жестких социальных столкновений.

Дуализм общества сохранился, но он приобрел иное содержание, так как низы получили возможность с помощью общедоступного образования и посредством существующих демократических институтов все в больших масштабах пополнять «средний» класс. Государство из органа защиты интересов узкого меньшинства, став правовым и социальным, превратилось в инструмент агрегирования общенародных интересов. Леволиберальные и социал-демократические политики даже поспешили объявить его «народным», государством «всеобщего благоденствия», что фактически снимало поставленную в доктрине классического гражданского общества проблему дифференциации его от государства.

«Народный» характер гражданского общества выдвинул на первый план в его рамках постматериальную систему ценностей, потому что экономика по- прежнему находится под контролем дистанцировавшегося от нее крупного капитала. Изменился и характер представления политических интересов: осуществился переход от классовой партии к модели народной партии, партии для всех (catch-all party). Широкий размах приобрели всевозможные массовые общественные движения, пробуждающие и осуществляющие гражданские инициативы. Общество стало плюралистическим во всех своих сферах, многоцветным, объединяемым выборными демократическими институтами, в том числе и государственными, обеспечивающими более прочную связь между государством и обществом.

Однако, как свидетельствует практика последних лет, и «верхи», и «низы» не заинтересованы в том, чтобы государство полностью растворялось в обществе. Функция защиты интересов граждан от внешних и внутренних посягательств по плечу только сильному государству. И общество готово идти на самоограничения, чтобы государство сохранило столь необходимую для граждан мощь. Это признают и консерваторы, и социалисты, и неолиберальные защитники буржуазного индивидуализма. Не исключено поэтому, что в некоторых странах общество будет вынуждено несколько потесниться, давая возможность государству расширить сферу своей интервенции в гражданский сектор. Но очень важно, чтобы в любом случае не нарушались права человека и гражданина, соблюдение которых сейчас рассматривается и гражданским обществом, и демократическим государством в качестве высшей цели.

Все цивилизованные демократические государства сегодня позиционируют себя как правовые и социальные, защищающие интересы народаи оберегающие устои гражданского общества. В большинстве из них правовая система стала объектом и государственного, и общественного регулирования, в котором участвуют народные массы. Представительные органы власти в условиях свободных всеобщих выборов приобрели черты общественных институтов. Информационная революция превратила общественное мнение в мощный фактор стимулирования и регулирования деятельности государственного аппарата в интересах общества. Независимые СМИ стали средством эффективного общественного контроля за государственными структурами. Конечно, идея передовых мыслителей о превращении государства из Левиафана в защитника и выразителя интересов всего общества пока не осуществилась. Но государство всеобщего благоденствия способно обуздать и алчность крупного капитала, и экстремистскую агрессивность социальных низов, обеспечить если не гражданский мир в обществе, то хотя бы устойчивое цивилизованное взаимопонимание и партнерство носителей противоположных социальных интересов.

Согласно либеральной доктрине обеспечение свободы индивида - главная функция гражданского общества. Но в XX веке, особенно после Второй мировой войны, эта же функция превратилась в определяющую и для демократического государства. В результате противопоставление государства и гражданского общества как социальных антагонистов утратило свою актуальность. Их былое противоборство уступило место совместной выработке принципов и механизмов взаимодействия, согласования общественных интересов. На этом фоне всеобщее признание получила модель социального устройства А.Арато, состоящая из трех равнозначных и взаимодействующих секторов общественной жизни:

политического общества (государства), экономики и гражданского общества.

Такая трихотомическая модель стала господствующей в западных политических доктринах гражданского общества.

Демократическое государство не стремится к подчинениюсебе гражданского общества, а проникает, «входит» в него, становясь важнейшим фактором сохранения целостности и прогрессивного развития всего общественного организма. Противопоставление оправдано лишь тогда, когда государство монополизирует отдельные функции общественного управления, а его аппарат уходит от общественного контроля. Но такая ситуация в глобализирующемся мире, где сильны традиции и принципы правового государства, становится осуждаемой со стороны всего международного сообщества, не говоря уже о населении тех стран, где государство пытается узурпировать роль доминирующей общественной структуры.

В то же время само гражданское общество, оказывая влияние на политику государства, кадровый состав его аппарата, не должно стремиться к установлению верховного суверенитета по отношению к государству. Такой суверенитет принадлежит только народу. А гражданское общество - это лишь один из этапов исторически обусловленного процесса возрастания определяющей роли народных масс во всех сферах общественной жизни. Далеко не всегда в гражданском обществе осуществляется в полном объеме суверенитет народа. Даже в США, где о существовании гражданского общества было заявлено более двух веков тому назад, суверенитет народа - скорее пропагандистская иллюзия, нежели реальная действительность. И, наоборот, Советский Союз был страной, где провозглашался народный суверенитет, но полноценное гражданское общество так и не сложилось.

Некоторые авторы считают, что общество в интересах защиты гарантированных индивиду свобод «может действовать как сила, независимая от государства, и определять всеобщий интерес должно не государство, а гражданское общество». Но это, несомненно, пережиток представлений классического либерализма, а не «неолиберализма», признающего неотделимость гражданского общества от правового государства и правового государства от гражданского общества. В современной англо-американской политической науке признано, что смысл существования гражданского общества

- в обеспечении доверия и взаимообмена между его членами и элементами. А для этого необходимо сотрудничество с государством, поддержка его демократических устремлений, участие в формировании справедливого правопорядка. Таким образом, гражданское общество все больше приобретает характер также и политического общества, а государство, сохраняя свой суверенитет, становится генератором гражданских инициатив, обеспечивает гражданскую целостность социума. Их функции тесно переплетены. И кто возьмет на себя основную тяжесть ответственности за его устойчивость - государство или гражданское общество, в конечном счете не так важно. Главное, чтобы и то, и другое считалось с волей народа, с воспринятыми его большинством законами, духовно-нравственными нормами и традициями, ставшими общенародными.

Глава II. ПРЕДПОСЫЛКИ, МОДЕЛИ И ПРОЕКТЫ ФОРМИРОВАНИЯ ГРАЖДАНСКОГО ОБЩЕСТВА В СССР И РОССИИ

1. Национально-исторические, теоретические и социально-психологические предпосылки гражданского общества

Россия долго оставалась страной, где формирование гражданского общества имело сложный и трудный характер. Прошел значительный период времени, прежде чем в стране возникли и стали функционировать его элементы. Петр I своими реформами преобразовал поздний феодализм в абсолютизм, а Екатерина II придала самодержавному строю характер просвещенного абсолютизма который в основных чертах сохранялся в России вплоть до начала XX века. Лишь революция 1905-1907 гг. заставила самодержавие сделать шаг в сторону представительной монархии. Формировавшееся гражданское общество было фактически во власти военно-полицейского самодержавного государства. Оно давало свободу лишь небольшому слою крупных собственников и близкой к властям части интеллигенции. Большинство народа не могло и мечтать о суверенности и автономности. Оно было порабощено правящей элитой, активно поддерживавшей царское самодержавие.

Лишь после реформ 1860-1870 гг. стали медленно складываться некоторые элементы гражданского общества. Тон в этом процессе задавали не сторонники идей европейского Просвещения, а представители нового класса, создававшие «гражданское общество» для себя, а не для народа. Характеризуя атмосферу пореформенного развития России, Н.А. Некрасов писал: «Бывали хуже времена, но не было подлей». Идея социальной справедливости, издревле преобладавшая в миросозерцании народа, стала подменяться буржуазным либерализмом, утратившим в России свой освободительный характер и искавшим поддержки у самодержавия. В результате в экономике, в духовной сфере насаждались капиталистические порядки, основанные не на свободе, а на подчинении власти денег. Российское общество все больше расслаивалось. Оно втягивалось в пучину гражданского противостояния.

В России появление предпосылок гражданского общества в силу ряда исторических причин было мало похожим на то, что происходило в Западной Европе. В западноевропейских странах уже завершилась промышленная революция, утвердился капитализм, действовала достаточно эффективная парламентская система, на смену абсолютизму пришел политический плюрализм. В России же с большим временным лагом осуществлялись лишь первые демократические реформы, сделавшие возможным развитие капитализма и легализовавшие само слово «свобода». Только к началу XX столетия социальные отношения в стране стали в чем-то сопоставимы с западноевропейскими. При этом Россия по-прежнему оставалась страной с неразвитым гражданским обществом, но с мощным военным потенциалом и сильным полицейским аппаратом. Одновременно рост внешней торговли, зарубежные инвестиции, участие в военно-политических блоках теснее связывали Россию с европейской цивилизацией, способствуя таким образом проникновению в страну некоторых форм и институтов гражданской жизни.

Между тем традиции гражданственности в России уходили своими историческими корнями еще в эпоху становления первых государственных формирований среди восточнославянских племен. Византийский историк Прокопий Кесарийский писал в своей книге «Война с готами» о юной Руси IV- Vвв., что она напоминала Древнюю Грецию классической эпохи: такие же города-государства, свободные граждане (вольные смерды), народное собрание (вече наподобие афинской агоры), избираемые и контролируемые народом лица, ответственные за организацию различных сфер общественной жизни. Широко распространен был и термин «гражданин». Так называли свободных жителей городов, которые пользовались в средневековой Руси определенными правами.

Именно в таком смысле употреблялись известные выражения «гражданин Минин», «почетный гражданин» и т.д.

Новгородом, Псковом, Старой Ладогой и другими русскими городами правили городские общины, назначавшие посадников, тысяцких, бояр и других лиц, ответственных за общегородские дела. Высшим органом было собрание горожан - вече, принимавшее решения о принятии или изгнании князя. Горожане делились на партии, отстаивавшие интересы своих кланов, кварталов, профессий. Жили большими семьями, в относительном достатке, гармонии с природой. Память об этом золотом веке изначальной Руси прочно укоренилась в народном сознании. Передававшиеся из поколения в поколение в несколько идеализированном виде эти представления и послужили отправной точкой формирования русской мечты о справедливом и свободном обществе, где человек человеку - друг, сподвижник, брат, а достойная жизнь каждого является условием и залогом достойной жизни всех.

На Руси понятие индивидуальной свободы, жизни вне общинного (потом коммунально-цехового, далее - трудового) коллектива долгое время фактически отсутствовало. Оказаться вне коллектива означало стать изгоем, бродягой. Многие крестьяне уходили от феодальной эксплуатации, но на новых местах они присоединялись к действовавшим там коллективам или создавали свои собственные. Да и само слово «свобода» не сразу появилось в русском языке. Оно пришло из западнославянских языков вместе с его дериватом «слобода».

Правда, было другое древнеславянское слово «воля», которое в дальнейшем стало синонимом «свободы». В других индоевропейских языках «воля» (will - в английском, wille - в немецком) означает только «устремление, желание, власть», а у славян - еще и «свобода». На немецком последнее понятие передается словом freiheit, на английском - liberty, freedom, на французском -liberte и т.д. и сейчас зачастую свобода в западноевропейской культуре нередко воспринимается как разрушительное отрицание общепринятых норм, крайнее проявление анархизма. В сознании же русских свобода - это воля, т.е. право распоряжаться своей судьбой в рамках данного коллектива и общепринятых норм поведения. Если абсолютная свобода достигается лишь в сфере духовности (как у Гегеля), то в повседневной жизни индивид связан обязательствами перед ближними, своим коллективом, обществом в целом. В духовной же сфере он ответственен только перед своей совестью, которая, как показывает житейский опыт, у каждого человека разная.

Индивидуальную свободу на Руси можно было получить сравнительно легко, так как ее гигантские пространства позволяли уйти навсегда от злобных хозяев и жестоких поработителей. Иное положение было в странах западного средневековья. Здесь не было подобного понимания свободы личности. «Права человека в средние века, собственно, не были его индивидуальными правами. Пользоваться своими правами индивид мог лишь как член корпорации, сословной группы... Оказываясь вне социальной группы, человек переставал быть членом общества, становился бесправным и незащищенным изгоем».

Это не значит, конечно, что он не ощущал или не стремился ощущать себя личностью. Но общество его не воспринимало как личность. Отсюда поразительное для малонаселенной в средние века Европы чувство ксенофобии, доходящей до явной мизантропии по отношению к чужакам. На Руси же, как и в Киргизияе, радовались любому пришельцу, и он, потеряв все у себя на Родине, мог легко стать членом нового коллектива или избрать себе жизнь отшельника. Как и в любом средневековом обществе, о нем тоже судили «по отцу, по матери», но, в первую очередь, - по его делам, по его отношению к окружающим. Этим, кстати говоря, объясняется и многонациональный (полиэтнический) состав населения наших стран.

Согласно Н. Данилевскому1, возможно многолинейное развитие человечества, объединяющее различные типы цивилизации. Россия и Киргизия представляют один из таких типов -евразийский. На это указывает много общих факторов.

Если проанализировать былины, пословицы, сказки, которыми богат русский и кыргызский фольклор, то можно отметить, что их герои - люди большого ума и физической силы, смелые и терпеливые, трудолюбивые и добрые, отзывчивые и духовно стойкие. Эти качества характера особенно ценились и культивировались и у русских, и киргизов - землепашцев, скотоводов, воинов, ремесленников, торговых людей. При этом в отношениях друг с другом нет строгой субординации, иерархии, привязанности к собственности, местам проживания или социальным привилегиям. Отсутствуют характерные для средневекового Запада «идиотизм деревенской жизни», цеховая или сословная замкнутость. Жадность, высокомерие, эгоизм осуждаются. Бескорыстие, дружелюбие, товарищество, готовность оказать помощь ближнему вознаграждаются. Над всем господствует вольнолюбивое чувство общинного коллективизма и соборного духовного единения.

Разумеется, в реальной жизни такого идеального общества ни в Древней Руси, ни в Киргизии не было. Но о нем мечтали, к нему стремились. Причем готовы были довольствоваться и малым, если оно вело, в конечном счете, к осуществлению заветной мечты, доставшейся от предков. Если суммировать сказанное, то мечтали о справедливом трудовом обществе равных и свободных людей, что и стало в наших странах равнозначным понятию гражданского общества. Характерно, что великий народный эпос «Манас» и менталитет кыргызов, который имеет много общего с ментальностью жителей ранней Руси, рисуют тот же идеал общественного устройства.

Многие ученые считают, что в истории России немалую роль сыграли восточные славяне. В IV - V веках их жизнь была неустроенной. В Приднепровье они поселились в лесостепной зоне, уже частично заселенной хазарами. Приходилось защищать себя от сильного противника, от набегов других недругов. Одновременно надо было осваивать лесостепь, превращать целину в пахотную землю, разводить скот, расширять охотничьи угодья. Все это требовало упорства, мужества, огромного трудолюбия, а главное - умения жить и трудиться сообща, в тесно сплоченных коллективах. То же происходило и в кыргызской этнической общности, защищавшей свое право на самостоятельность в тяжелом труде и жестоких битвах.

Соседская община, утвердившаяся на Руси, требовала максимальной демократизации общественных отношений. Вече и лица, назначаемые им ответственными за разные участки общественной жизни, поочередное исполнение общественных функций общинниками - эти демократические институты в ряде случаев ограничивали власть старейшин, нарождавшейся родовой аристократии. Вольные смерды чувствовали себя равными даже тем, кому принадлежала реальная власть в племени или союзе племен. Имущественное расслоение также еще не подорвало устоев общинной жизни.

Общества, фундаментом которых являются общинные отношения, по классификации М. Вебера относятся к числу традиционалистских, какими они складывались и в Киргизии, и России. Российский традиционализм прежде всего проявлялся в гомогенности общественных структур, что было свойственно и кыргызскому обществу. Эта естественная гомогенность всегда восхищала непредвзято настроенных наблюдателей. Она послужила источником стабильности общественного устройства, существовавшего в России и до революции, и особенно после нее. Однако за пределами России, а затем СССР гомогенность стала отождествляться с тоталитаризмом, т.е. с установлением всеобщего контроля со стороны правящей партии и государства за обществом, его отдельными ячейками и даже личностью индивида. Однако и противопоставлявшийся «тоталитаризму» западный космополитический плюрализм в наших странах также не смог прижиться, в том числе из-за их традиционалистского характера.

Объявленный высшим в общественном устройстве индивидуально- рационалистический тип казался М.Веберу и его последователям в корне противоположным традиционалистическому. Но Русь через Византию раньше восприняла духовный рационализм древней Греции, чем Западная Европа признала превосходство рационального над иррациональным. Киргизия, несмотря на его исламизацию, в народной среде в самые трудные времена также сохранял рационализм. В то время как на Западе принижение чувственного восприятия вело к схоластике, формализации мышления, отрыву его от реальных объектов познания, на Руси и в Киргизияе мир разума и мир духовности взаимодействовали как составные элементы единой системы общественного познания. Тот тип общественного устройства, который проявлялся в восточных деспотиях, в формулах власти некоторых римских императоров и феодальных правителей Европы, не затронул дореволюционную Россию и ставший ее составной частью Киргизия.

В России при всей ее традиционности идеи западных мыслителей, разрабатывавших доктрину гражданского общества, были достаточно хорошо известны образованной части российской общественности. Так, один из сподвижников Петра I В.Н.Татищев осуждал рабство и неволю, требовал смягчения условий крепостного состояния, предлагал точно определить юридический и экономический статус основных сословий с целью их более интенсивного корпоративного развития. А ведь именно корпоративное развитие третьего сословия стало в Европе решающим фактором становления гражданского общества, опиравшегося на рационалистскую основу. При Екатерине II князь М.М.Щербатов выступал за «равность между гражданами», к числу которых он относил достаточно обеспеченных и образованных представителей дворянского, купеческого и мещанского сословий. Он считал, что такая равность «сделает их «единым народом», т.е., по сути дела, гражданским обществом. Но Екатерина II, как известно, не думала уравнивать с кем-либо главную социальную опору самодержавия - дворянство. Другие мыслители, например С.Е.Десницкий, Я.П.Козельский, предлагали начать строительство гражданского общества с создания выборных органов на местах.

Наконец, А.Н. Радищев писал, что «человек рожден для общежития», а само общество и есть «народ в свободном своем лице»1. Он мыслил такое общество как союз вольных городов и общин, где истинным государем является народ, выражающий свою волю на вечевых собраниях2. Эта модель соответствовала специфике исторического развития страны, где человек, отказываясь от части своей индивидуальной свободы в пользу общего блага, оставался свободным, но связанным гражданскими обязанностями и добродетелями.

Для XIX века характерным стало разочарование передовых мыслителей России в достижениях гражданского общества на Западе. Это общество оказалось чисто капиталистическим со всеми присущими классическому капитализму противоречиями. Не получилось ни единства народа, ни его свободы. Во многих отношениях положение народных масс оказалось даже хуже, чем в период абсолютизма или сословных монархий. Тогда корпоративное устройство как-то обеспечивало если не индивидуальную, то хотя бы коллективную свободу тружеников. В XIX же веке они оказались совершенно незащищенными перед эксплуататорскими устремлениями хищнического капитала. Буквально с нуля стали создаваться новые корпоративные объединения (профсоюзы, кооперация и т.д.), способные помочь трудящимся отстаивать свои интересы.

Ничего подобного в России не было. Вместо корпораций продолжали существовать сословия, не объединявшие, а, наоборот, разъединявшие общество, подчиняя его отдельные части самодержавной государственной машине. Не было внесословных представительных учреждений. Сохранявшаяся цеховая система сковывала представителей сословий круговой порукой. Такую же роль помощника самодержавной бюрократии выполняла и крестьянская община, давно уже разделявшаяся на связанную с бюрократией и помещиками верхушку и совершенно бесправное большинство крестьян, львиная доля которых находилась в крепостной зависимости (от помещиков, церкви и монастырей, царского двора, государства).

Начало XX века принесло России первую революцию. Она была демократической по своему характеру, ее авангардом стал рабочий класс, а главной движущей силой - крестьянство. «Третье сословие» - буржуазия, буржуазная интеллигенция, обуржуазившееся чиновничество, верхушка крестьянства и другие средние слои, хотя и приняло участие в революции, но больше искало компромисса с самодержавием. За годы буржуазных реформ оно завоевало прочные позиции в экономике и рассчитывало, что царизм, спасаясь от народной революции, вступит в союз с буржуазными элементами и пойдет им на уступки также и в политической сфере.

Рабочий класс и трудовое крестьянство, а также демократически настроенная интеллигенция шли в революции за социалистическими партиями и течениями (социал-демократами, эсерами, трудовиками и т.д.). Они воспринимали только ту модель гражданского общества, которая предусматривала установление равенства, основанного на социальной справедливости, свободе и трудовом братстве между людьми. Буржуазия и ее союзники стремились к классической западной модели, предусматривавшей свободу частной собственности, имущественное расслоение, конкуренцию и гарантии индивидуальных, политических и социальных прав граждан.