Региональный политический режим

Справедливо, однако то, что у вышеперечисленных течений есть характерные общие черты мировоззрения. Прежде всего, их объединяет призыв к возврату к «истинной вере», то есть к такой, какой она была изначально (временные рамки, которыми ограничивается этот исторический эталон, варьируются). Предполагается, что за столетия существования идейная концепция ислама была засорена разного рода нововведениями («бида»). Также этим течениям свойственно стремление к созданию шариатского государства и понимание джихада прежде всего как борьбы против инакомыслящих (например, против «безбожного» - то есть светского - государства) Там же.. То есть, нетерпимость присуща таким направлениям на концептуальном уровне.

Нетрудно догадаться, что суфизм со своей специфической трактовкой шариата, щадящим отношением к местным обычаям и приспособлением к историческим условиям (советский период) является мишенью т.н. ваххабизма на Северном Кавказе. Однако стоит также заметить, что при анализе печально известных событий на Северном Кавказе, неправомерно объяснять все идеологией религиозных групп - ведь борьба за политическое влияние может быть не только концептуальным проектом, но и личной целью конкретных акторов.

2.1.3 «Народный» ислам КБР и КЧР

В Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии религиозное наследие существенно отличается от того, что можно наблюдать в Чечне, Дагестане и Ингушетии. Общим является разве что явление исламского радикализма - то, что в выше было описано как «ваххабизм».

Народный ислам в КБР и КЧР существенно отличается от чеченского, дагестанского и ингушского прежде всего тем, что ни там, ни там не распространен суфизм. Некоторые элементы суфийской обрядности впитал балкарский народный ислам, но на концептуальном уровне никакого отношения к суфизму он не имеет. Народный ислам в КБР и КЧР характеризуется обилием интегрированных народных и даже языческих обрядов (иногда даже расходящихся с Кораном и официальными фетвами) и бытовым уровнем применения без глубокой концептуализации Аккиева С. Ислам в Кабардино-Балкарской республике. [Электронный документ] http://www.ino-center.ru/doc/islam-in-kabardino-balkaria.pdf Проверено 19.12.2012, а также Кратов Е., Кратова Н.- Ислам в Карачаево-Черкесской Республике. [Электронный ресурс]http://www.ino-center.ru/news/doc/islam-in-karachaevo-full.pdf Проверено 19.12.2012; Ярлыпаков А. «Народный» ислам и мусульманская молодежь. [Электронный документ] http://journal.iea.ras.ru/archive/2000s/2006/2006_2_Yarlykapov.pdf Проверено 19.12.2012.. По сути, такой ислам, распространенный среди старшего поколения, является скорее частью национальной традиции (причем различающейся у балкарцев и кабардинцев, например). Однако, по мнению А.Ярлыпакова, именно народный ислам стал основной формой, в которой были сохранена религиозность республик.

2.1.4 «Мирные салафиты» Северного Кавказа и «молодые мусульмане» Северо-Западного Кавказа

Несмотря на то, что этот факт не всегда признается официальным духовенством республик, по-видимому, существует часть салафитов, которые, несмотря на приверженность радикальным взглядам (возврат к «чистому» исламу, единство институтов политического и религиозного лидерства и управления и т.д.) не являются ни приверженцами насильственного пути решения религиозных конфликтов, ни пособниками НВФ.

Салафитские мечети функционируют в Дагестане, Ингушетии, КБР под руководством «неформальных» имамов, оппозиционных местным ДУМ. Кроме того, в том же Дагестане существуют организации, позиционирующие себя как умеренное (в смысле методов борьбы) крыло салафитов, - например, скандально известная в последние годы Ахлю-Сунна под предводительством А. Кебедова.

Строго говоря, о связи последних с «лесом» известно очень мало; официальное духовенство обвиняет их в ее наличии, особенно после убийства суфийского лидера Саида Чиркейского, в то же время социолог и этнограф А. Ярлыпаков полагает, что «что есть серьезная борьба между «партией войны» и «партией мира» среди тех, кого называют салафитами или ваххабитами на Северном Кавказе». Эксперт.ру. Коррупция множит ваххабитов (интервью с этнографом А.Ярлыпаковым). [Электронный ресурс] http://expert.ru/2012/08/29/korruptsiya-mnozhit-vahhabitov/ Проверено 31.05.2013.

Кроме того, в КБР и КЧР ввиду несколько отличной истории реисламизации там сформировалась социальная группа со схожими взглядами, но не представленная никакими объединениями и социально неорганизованная. Переходя к описанию воззрений данной группы, заранее оговорюсь, что использую термин «молодые мусульмане» в том смысле, в котором его использует А. Ярлыпаков - то есть принципиально отделяя их, и даже противопоставляя ваххабитам. В этом смысле речь идет о молодежи, которая подхватила идею реисламизации после распада СССР, но ввиду возраста не являлась носителями никаких переданных естественными социальными путями воззрений. Таким образом, в социальной среде молодых людей, стремящихся заполнить духовный вакуум, образовавшийся в обществе, религиозная концепция по сути воссоздавалась заново на основании информации из разношерстных и структурно неупорядоченных каналов - доступная литература, проповеди священнослужителей разного толка, транслируемая официальным духовенством догматика и т.д. Таким образом, эту группа не является единой социальной общностью, а скорее совокупностью индивидов со схожими взглядами. Эти взгляды характеризуются прежде всего более ревностным отношением к религиозной обрядности, но также и духовной составляющей Корана и Сунны. В этом смысле их убеждения противостоят народному исламу, однако важно то, что эта часть населения ориентирована на мирное решение проблем унификации обрядности и интерпретации священных текстов.

Последняя группа ввиду отсутствия целостного представления о религии, обусловленного, в свою очередь, отсутствием авторитетного агента, продвигавшего бы последовательную и унифицированную концепцию ислама, отвечающего требованиям молодежи, является потенциальной социальной базой НВФ, хотя априорной связи с последними не имеет.

Итак, мы видим, что ислам на Северном Кавказе разнороден и динамичен - как идеологически, так и социально.

Однако, на наш взгляд, допустимым упрощением будет свести все это многообразие к делению на традиционный ислам (к которому относится суфизм, распространенный на Северо-Восточном Кавказе, и «народный» ислам Северо-Западного Кавказа) и нетрадиционный (различные по догматике и степени радикализма учения, преимущественно привнесенные извне в последние 20 лет).

Обе же формы первого весьма умеренны, а кроме того обладают концептуальной гибкостью, что и позволило им на протяжении веков сосуществовать с другими социальными регуляторами и выживать при меняющихся социально-экономических и политических условиях. Нетрадиционные же формы изначально возникли (не только на Северном Кавказе, но и во всем мире) как критика такой приспособляемости и не существуют в этом смысле вне конфликта с традиционным исламом. Это противостояние, частично перешедшее в вооруженное, в значительной мере структурирует отношения ислама с органами государственной власти, о котором будет подробнее рассказано в следующем разделе. Здесь же стоит добавить, что именно оппозиционность нетрадиционного ислама объединяет в глазах инсайдерских групп - так зачастую в общественном сознании стирается грань (отчасти целенаправленно, о чем также будет говориться ниже) грань между мирной салафийей и тем, что в России принято называть «ваххабизмом», который, в свою очередь, представляет крайне идеологически разнородное направление религиозной мысли.

2.2 Религиозная политика республиканских органов государственной власти на Северном Кавказе

Как уже выше, религия представляет собой лишь относительно автономное от государства образование в том смысле, что является одновременно как объективной данностью для власти, ограничение ее деятельности, заданное извне, но и возможностью, так как органы государственной власти как минимум задают политические, социальные и экономические условия существования религии, а как максимум способны целенаправленно воздействовать на траекторию ее идеологической и социальной трансформации с помощью религиозной политики. В этом смысле концепция исламизации Хантингтона, о которой говорилось выше, отражает двойственность роли государства и его представителей во взаимоотношениях с религией - как объекта и субъекта действия одновременно.

Под религиозной политикой здесь мы будем подразумевать «систему действий государства в сфере государственно-конфессиональных отношений» http://www.religare.ru/print8227.htm, и так как религиозная политика не является предметом нашей работы, здесь мы лишь кратко осветим некоторые аспекты последней, которые будут особенно важны нам для понимания механизмов влияния религиозного фактора на региональные политические режимы.

2.2.1 Модели структурирования религиозного пространства ислама республиканскими органами власти на Северном Кавказе

Под религиозным пространством мы будем подразумевать систему религиозных акторов, их мировоззренческих установок и отношений между ними. Там же.

Как уже говорилось выше, это пространство является объектом религиозной политики, основным элементом которой являются государственно-конфессиональные отношения, то есть отношения между органами государственной власти и религиозными объединениями. Там же. В то же время, не стоит упускать из виду то обстоятельство, что эти отношения априори неравны, и не только ввиду монополии государства на насилие. Как было замечено постмодернистами (например, М. Фуко и П.Бурдье), метод собственно принуждения в современном мире отошел на второй план по сравнению с активно использующейся государством возможности навязывать гражданам тот или иной категориальный аппарат, задающий рамки процессу познания. В этом этапу собственно государственно-конфессиональных отношений предшествует этап своего рода дефиниции государством второй стороны отношений - религиозных акторов.

С одной стороны, эта дефиниция включает элементы естественного расслоения объекта (социальная и идеологическая неоднородность ислама на Северном Кавказе была нами продемонстрирована в предыдущем разделе этой главы). С другой, контуры глобального социально-идеологический раскола на Северном Кавказе (вся сложность которого, как мы уже выяснили раньше, может быть сведена к противостоянию традиционного и нетрадиционного ислама), также корректируются в то же время при соприкосновении с политической реальностью и властными структурами. В этом разделе , в частности, мы рассмотрим различные формы, которые может принимать этот раскол, на конкретном материале республик Северного Кавказа.

Упоминавшийся выше А. Малашенко полагает, что «на рубеже XX и XXI вв. на Северном Кавказе сформировались две точки зрения на перспективы установления в регионе исламского порядка. Одна, оппозиционная, исламистская, предполагает создание независимого исламского государства, другая -- организацию общества на исламской основе, но при этом в составе России» Малашенко А.В. Северный Кавказ: зарубежный субъект Российской Федерации?// Брифинг Московского Центра Карнеги, 2011. [Электронный ресурс] http://carnegie.ru/2011/11/22/ Проверено 01.06.2013.. С определенной долей условности (обусловленной теоретической возможностью промежуточного варианта, который будет подробно рассмотрен ниже) можно утверждать, что первая представлена «лесными», в то время как вторая отстаивается лояльным властям духовенством в лице республиканских ДУМ, поддерживаемых существенной частью общества.

В то же время, существует также и довольно тонкая (и неоднозначная по своей природе) прослойка умеренных салафитов, о которых говорилось в первой главе. Проранжированные по критерию официального положения последних республики можно рассматривать как некий континуум альтернативных вариантов, в реализации которых наряду с объективной культурной спецификой и конкретной ситуацией социальной обстановки не последнюю роль играет политика республиканского руководства.

Первый случай из возможных - заблаговременная интеграция салафитов в легальное пространство без их предшествующей групповой мобилизации с четким позиционированием и самопозиционированием в общественном дискурсе в качестве одной из сторон общественного конфликта, имеющей свои групповые интересы, и выдвижением специфических лидеров/организаций в качестве представителей интересов группы. Возможность такого счастливого сценария демонстрирует КЧР, где под эгидой ДУМ удалось объединить религиозных деятелей широкого идеологического спектра (и их паству). Кроме того, грамотная информационная политика на республиканском уровне позволила не допустить опасной категоризации салафийи как явления, чем-либо выделяющегося из совокупности течений исламской религии. В то же время, вероятно, успех КЧР в этом направлении, обусловлен в значительной мере существенной долей русского населения и исторически более слабой укорененностью ислама в республике.

Второй вариант заключается в попытках властей интеграции салафитов, декларирующих готовность жить и заниматься религиозной деятельностью в рамках юридического и политического поля РФ, в легальногое юридико-политическое пространство уже после их выделения в качестве отдельной группы, явно присутствующей в общественном дискурсе, и длительного общественного конфликта. Особенно ярким (и исключительным в своем роде) примером такого развития событий является Дагестан, где, несмотря на формально до сих пор действующих закон о запрете ваххабизма, руководство в лице экс-главы республики Магомедова признало существование мирных салафитов как группы, не представленной официальными религиозными организациями, но отличной от вооруженных радикалов, пребывающих вне закона, и инициировало религиозный диалог ДУМ с ассоциацией мусульманских ученых Ахлю-Сунна, представляющей интересы салафитов. Однако, после убийства главного суфийского лидера Саида Чиркейского диалог заглох, а антисистемные лозунги недавнего митинга, организованного Ахлю-Сунной свидетельствуют о некоторой смене тактики организации и ставят под вопрос о правомерности дальнейшего рассмотрения этой социальной группы как оппозиции, способной вести диалог по правилам российской государственности. В условиях недавней смены руководства в республике, перспектива трансформации «промежуточного звена» между НВФ и официальным духовенством остается вдвойне туманной. В последовавшей примеру Дагестана Ингушетии, где глава республики недавно легализовал несколько салафитских мечетей, поставив их на государственный баланс, институт легального салафитского лидерства не сформировался или еще не сформировался в том смысле, что салафиты представлены лишь на уровне локальных сообществ, формирующихся на основе принадлежности к одной мечети (джамаатов), но не на республиканском уровне. В Кабардино-Балкарии ситуация характеризуется еще большей степенью невыраженности группы мирных салафитов, хотя, по мнению исламоведа А. Ярлыпакова «молодые мусульмане», о которых говорилось в 1 главе, там также есть. По-видимому, это связано с историей злокачественной трансформации существовавшего в начале нулевых на территории республики салафитского джамаата, руководство которого в лице М. Мукожева было готово вести диалог с властями. Последние тогда проявили полнейшую не заинтересованность в разрешении общественного конфликта, что стало причиной дальнейшей радикализации организации и ее последующий переход в подполье. Вероятно, это обусловило поляризацию потенциальных религиозных лидеров и отторжение от салафитского джамаата «молодых мусульман», не принимающих насильственных методов последнего. В итоге, последние являют собой аморфную и аполитичную группу, довольствующуюся индивидуальными религиозными практиками в официальных мечетях и не встроенными в социальную структуру суммы, так как официальное духовенство, дискредитированное сотрудничеством с государством (в частности с правоохранительными структурами) в начале нулевых также не представляет для них приемлимой альтернативы. В этой связи призывы главы республики А. Канокова, изъявляющего готовность республиканской власти к диалогу с салафитами и их интеграции в общество, остаются без ответа в виду отсутствия умеренных салафитских лидеров, а инициативы республиканского руководства в основном сводятся к диалогу с родственниками членов НВФ.

Четвертым, крайним случаем взаимодействия властей с салафийей является Чечня. Здесь на республиканском мы наблюдаем попытку подменить ислам суфизмом, а все остальное объявить агрессивными течениями, «не имеющим отношения к исламу» Современный политический экстремизм. - М.: РОССПЭН, 2007. - 321 с.. Таким образом, явление мирных салафитов - а теоретических оснований полагать, что они существуют во всех республиках Северного Кавказа кроме Чечни, нет - игнорируется как не существующее и подавляется, по всей видимости, силовыми методами и полусиловыми методами. Например, «воспитательные беседы» главы республики с девушками, одетыми по арабским традициям.

Итак, анализируя влияние ислама на отношения региона с Москвой, мы предлагаем ввести дополнительную классификацию - легальный (то есть официально признанный властями) и нелегальный (преследуемый силовыми методами) ислам. Это разделение наряду с разделением на традиционный и нетрадиционный ислам, будет нам операционально полезно в основной части работы, в связи с тем, что, как будет показано ниже, в целом, легализованные региональным руководством религиозные институты в целом переходят в глазах центра под ответственность последних и признаются Центром как допустимое явление. И, хотя контр-террористическая деятельность, традиционно осуществляющаяся под контролем последнего, периодически вторгается в пределы ведения региональной власти (например, ущемления силовиками прав мусульман, особенно салафитского толка), имеет место органичная общероссийская система патрон-клиентских отношений, все стороны и уровни которой объединены единым интересом сохранения статус-кво, а потому у Центра не возникает особых вопросов по поводу стратегически значимых инициатив региональных властей. В этом смысле смысле борьба с терроризмом представляет собой скорее совокупность тактических мер, в том смысле, что вооруженный экстремизм влечет за собой более очевидные разрушительные последствия в краткосрочном периоде.

Вместе с тем, недавняя тенденция к перерождению (или снятию маски) дагестанских мирных салафитов (которые на данный являют единственный полноценный пример групповой мобилизации кавказских салафитов в легальном пространстве России), свидетельствует, как минимум, об имеющем место на данный момент недостатке эмпирических данных для констатации потенциальной способности последних к диалогу по правилам светского государства и, как следствие, действенности такой меры для обеспечения стабильности в обществе в долгосрочном периоде. Кроме того, даже долгосрочный эффект мер по поддержке региональными властями (с молчаливого согласия федерального центра) абсолютно лояльного духовенства (сторонников проекта по исламизации СК в составе РФ) может привести к потере контроля федеральной власти над данными территориями. Так, на территории всего Северо-Восточного Кавказа сегодня имеет место практика Казенин К. «Исламское примирение» и будущее Дагестана. [Электронный ресурс] http://www.flnka.ru/digest-analytics/667-konstantin-kazenin-islamskoe-primirenie-i-buduschee-dagestana.html Проверено 19.12.2012;

ОРЕС.ru. Северный Кавказ: модернизационный вызов. [Электронный ресурс] http://www.opec.ru/1341115.html Проверено 31.05.2013. (масштаб которой не поддается никакому учету) подмены на локальном уровне функций и процедур светского государства (судо- и делопроизводства, защиты прав собственности) религиозными нормами. И это в условиях абсолютно лояльного власти/аполитичного официального духовенства, как, например, в Ингушетии. В Чечне же усилиями руководства республики протекает процесс конструирования национально-патриотической идеи на базе идеологии суфийского лидера 19 века Кунта-Хаджи и достаточно успешная мобилизация молодежи и населения в целом под этими знаменами. В условиях Чечни, где были последовательно дискредитированы проекты светского пути развития в составе СССР и построения самостоятельной государственности на основе религиозных норм, проходимой альтернативой оказалось возрождение культуры и религии как ее составляющей в составе России. И если даже учитывать тот факт (продемонстрированный отчасти в главе 1, а также в главе 3), что в Чечне религия была для руководства республикой скорее дополнительной возможностью, чем острой необходимостью, заданной объективными обстоятельствами, встает вопрос о том, не станет ли она необходимостью в итоге логического завершения религиозного подъема, наблюдаемого с начала 90х годов.

Здесь уместно еще раз (и на этот раз более подробно) обратиться к концепции исламизации Хантингтона, согласно которой, «исламизация, как правило, происходит сначала в культурном плане, затем переходит на социальную и политические сферы» через посредство лидеров от интеллигенции и политики, которые «не могут ни игнорировать, ни избегнуть принятия ее в той или иной форме» Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. [Электронный документ] http://grachev62.narod.ru/hantington/content.htm Проверено 19.12.2012.. С одной стороны, данная концепция, очевидным образом имеет ряд существенных ограничений. Первым ограничением является то, что под политическим воплощением исламизации автор понимал реализацию принципов «более чистой и требовательной» формы этой религии. В кавказских же республиках салафийя на данный момент не обладает достаточно обширной социальной поддержкой. Во-вторых, республики Северного Кавказа не являются самостоятельным/самостоятельными государственными образованиями уже на протяжении уже практически двух столетий. Таким образом, как о «культурной уверенности в себе» (в трактовке Хантингтона), так и о свободном продвижении культурной и социальной исламизации в область политики, речь может идти с существенными оговорками. С другой стороны, однако, традиционный ислам, представленный республиканскими ДУМами, будучи на данный момент в целом политически лояльным, уже сегодня выдвигает инициативы по шариатизации кавказского общества. Так, во многих республиках остро стоит вопрос допустимости хиджабов в публичных местах, некоторые из муфтиев отваживаются говорить о необходимости легализации многоженства. Другие (например, покойный Саид Чиркейский), пропагандируют на подконтрольных ресурсах идею институционализированного включения мусульман как особой социальной группы в политический процесс. Ассалам.ру. Почему моджахедов называют террористами? . [Электронный ресурс] http://www.assalam.ru/sites/default/files/pdf/2009/assalam_01_02_2009.pdf Проверено 31.05.2013. Третьи (в частности, убитый в 2009 муфтий КЧР И. Бостанов), утверждают, что «со временем подвергнется пересмотру принцип отделения религии от государства» Независимая газета. Муфтияты встают на казенное довольствие: [Электронный документ] http://www.ng.ru/regions/2005-01-31/9_caucasus.html. Проверено 13.06.2011.. На данный момент федеральные (и, как следствие, региональные) власти могут противостоять подобным инициативам, преимущественно по той причине, что культурно-социальное давление снизу еще недостаточно велико. Однако в условиях, когда религиозные нормы предлагают весьма достойную альтернативу формальным регуляторам, гарантом эффективности которых является государство, ситуация на низовом уровне может измениться.

Подробнее о влиянии факторов легального и нелегального ислама на степень автономии республик Северного Кавказа от федерального Центра мы будем говорить в соответствующем разделе следующей главы.

2.2.2 Современная религиозная обстановка и государственно-конфессиональных отношения в республиках Северного Кавказа

Республика Дагестан.

Основной организацией Дагестана, объединяющей ряд более мелких религиозных организаций, имеющих статус общественных, является ДУМ Дагестана (правопреемник ДУМСК). По официальным данным, в республике действует 658 мусульманских организаций, однако есть основания полагать, что не все существующие общины зарегистрированы. Так, Р. Силантьев полагает, что реальное число как минимум в 3 раза превышает эту цифру. Силантьев Р. Ислам в современной России: Энциклопедия. - М.: Алгоритм, 2008. - 576 с. Более того, даже те общины, которые официально зарегистрированы (то есть, входят в состав ДУМД), далеко не всегда признают авторитет последнего. В качестве объяснения такого положения вещей можно назвать две вещи. Во-первых, на территории Дагестана существуют общины, не придерживающиеся традиционного для данной территории традиционного ислама - суфизма - оплотом которого является ДУМД. Кроме того, даже на роль представителя интересов традиционной части суммы республики данная организация может претендовать с трудом, так как власть в ней в середине 90х была монополизирована аварцами, что в условиях исключительной полиэтничности суммы вызывало и продолжает вызывать некоторую напряженность, равно как и тот факт, что ключевые посты там до недавних пор занимали сторонники и ученики одного шейха (из нескольких влиятельных шейхов Дагестана) - Саида Чиркейского (убит осенью прошлого года).

Хотя структура имеет статус общественной и на уровне официальной позиции (как властей республики, так и собственно ДУМД) не проявляет явной прогосударственной направленности, до назначения главой республики М. Магомедсаламова, ДУМ пользовалась значительной поддержкой республиканских властей как естественный союзник власти и основной негосударственный актор в борьбе с ваххабизмом в конце 90х годов. Так, в годы правления двух предшественников нынешнего президента (1998-2009) руководство республики открыто озвучивало, что делает ставку на ДУМД как на «мощный стабилизирующий фактор» Информационно-аналитический портал IslamRF. Президент Дагестана Муху Алиев: Духовное управление мусульман всегда было стабилизирующим фактором в республике [Электронный ресурс]http://www.islamrf.ru/news/rusnews/russia/2117 Проверено 19.12.2012 в борьбе с ваххабизмом. Соответственно, вся религиозная активность за пределами ДУМ автоматически относилась к ваххабизму. С 1997 действует (формально - до сих пор) закон, согласно которому, в республике может быть зарегистрировано только по одной организации от каждой конфессии (и от ислама это ДУМД). И, хотя М. Алиев утверждал, что «государство не ставит знак равенства между ваххабитами и экстремистами»Ассалам.ру. Как становятся ваххабитами? [Электронный ресурс] http://www.assalam.ru/content/story/1195 Проверено 19.12.2012, однако добавлял, что при этом «почему-то ни один ваххабит ни в печати, ни по телевидению не выступил и не заявил: экстремисты - и наши враги» Там же.. Выступал он против и отмены действующего с 1997 года в республике закона о запрете ваххабизма по причине неготовности т.н. ваххабитов к диалогу.

В недавнее же время (после прихода к власти нового главы М. Магомедова) идеологическая позиция руководства по данному вопросу претерпела существенное изменение: теперь салафитов, также отстаивающих возвращение к «чистому исламу», но ориентированных на мирное урегулирование религиозных разногласий, предлагается перенести из категории «ваххабизм» в категорию «разрешенного ислама». В выступлениях Магомедова (теперь уже экс-главы республики) прослеживалась попытка объединить последних их с традиционалистами на основании противопоставлению (в методах) ваххабитам в рамках единого политического и юридического пространства РФ.

Теперь этот, относительно недавно вышедший из нелегального положения, второй полюс исламской религии представлен в Дагестане ассоциацией ученых Ахлю Сунна. Организация стремится объединить часть суммы, не проповедующую суфизм. В общих чертах идеологические позиции Ахлю Сунна можно охарактеризовать как салафизм, о котором говорилось более подробно выше. С организационной точки зрения Ахлю Сунна довольно неоднородна - с одной стороны это богословы (часть из них, например, официальный лидер ассоциации А. Кебедов участвовала в диспутах с таррикатистами еще в 90ые, в то время как другая часть - молодые проповедники), с другой стороны - группа адвокатов, занимающихся помощью населению в случаях задержания по подозрению в причастности к бандподполью. Здесь естественным образом встает вопрос об отношениях между «мирными салафитами» и бандподпольем. К сожалению, достаточных оснований, чтобы подтвердить или опровергнуть наличие солидарности между последними группами, нет. Однако, как бы то ни было, эта двусмысленность позиции играет (как мы увидим ниже) свою роль в процессе противостояния.

Оценить масштабы влияния этих двух центров сложно. В целом, ДУМД наиболее сильна в аварских горских районах, в то время как в приграничных южных районах население практически не практикует суфизм. В той же части равнинного Дагестана, где концентрируется большая часть населения (т.н. треугольник «Махачкала - Хасавюрт - Кизлярский район») - достаточных оснований, для того чтобы констатировать преобладание того или другого течения, нет. Там случается, что в одной общине есть 2 мечети (салафитская и суфийская) или верующие обоих толков собираются в одной. По данным доступных опросов не менее 30%-45% Кавказский Узел. Исламские организации не верят опубликованным опросам о недоверии духовенству со стороны мусульман Дагестана [Электронный документ] http://www.kavkaz-uzel.ru/articles/127067/ Проверено 31.05.2013. дагестанских мусульман не доверяют местному духовному управлению.

Несмотря на формальное сохранение дистанции руководством республики от особо вызывающих инициатив ДУМ (например, резкий отказ Алиева от введения религиозного образования в школе и рассмотрения закона о многоженстве), в период до 2010 года оно проводило политику «безусловной поддержки силовиков» Казенин К. «Исламское примирение» и будущее Дагестана. [Электронный ресурс] http://www.flnka.ru/digest-analytics/667-konstantin-kazenin-islamskoe-primirenie-i-buduschee-dagestana.html Проверено 19.12.2012. С помощью имамов лояльных имамов составлялись списки граждан, подозреваемых в «ваххабитских» убеждениях, которые ставились на учет в правоохранительные органы. Кроме того, в те годы в полномочия ДУМ (в частности, Экспертного отдела ДУМ) входила цензура СМИ на предмет ваххабитских идей. Кроме того, правительство Алиева существенно поспособствовало усилению влияния ДУМ в образовании. В свою очередь, жесткие меры силовиков в борьбе с ваххабизмом вызвали массовое недовольство населения. Случаи притеснения прав мусульман в ходе антитеррористических операций, похищения людей и пр. привели к регулярным и многочисленным митингам под предводительством умеренно-салафитской ассоциации ученых Ахлю-Сунна - так, по приблизительным подсчетам осенью прошлого года на улицу вышло около 4 тысяч человек. При этом, по мнению эксперта К. Казенина Казенин К. «Исламское примирение» и будущее Дагестана. [Электронный ресурс] http://www.flnka.ru/digest-analytics/667-konstantin-kazenin-islamskoe-primirenie-i-buduschee-dagestana.html

Проверено 19.12.2012, эти митинги выражают претензию не к властям, а именно к силовикам.

Вероятно, обострение данного вопроса подтолкнуло новое руководство к резкой смене курса с учетом религиозного фактора. Во-первых, с 2010, когда к власти пришел Магомедов, «власти фактически прекратили публичную поддержку ДУМД в его споре с оппонентами» Там же.. Во-вторых, нынешнее руководство призывает силовиков прекратить гонения на мусульман, не замешанных в уголовных преступлениях. В-третьих, что особенно важно, при формальном действии закона от 1997 власти в 2011 инициировали первую попытку диалога между ДУМД и умеренным крылом салафитов (в частности с уже упоминавшейся ассоциацией ученых Ахлю-Сунна), который продолжается с переменным успехом до осени 2012го (уже без участия государства), несмотря на провокативные убийства ряда суфийских деятелей (ректор Института теологии и международных отношений Максуд Садиков убит в июне 2012, имам Гаджи Алиев - в ноябре), в том числе самого шейха Саида Чиркейский (в сентябре). В критической обстановке той осени президент республики по-прежнему призывал сотрудников в правоохранительных органов к взвешенным поступкам. Тем не менее, тогда появились первые признаки того, что диалог будет прерван со стороны таррикатистов. Патимат Гамзатова (жена муфтия и редактор нескольких продумовских изданий, то есть, по выражению ученого Э.Кисриева, «человек, ответственный за информационную политику ДУМ» Кавказский Узел. Фаталлуев: диалог между суфиями и салафитами в Дагестане неизбежен [Электронный ресурс]http://www.kavkaz-uzel.ru/articles/212501/ Проверено 19.12.2012) опубликовала на Islamdag.ru крайне резкую статью, в которой она обвинила оппонентов в связи с «лесными», которые, в свою очередь, по ее мнению, виновны в смерти Саида-Афанди. В статье она именует «умеренных» и радикалов собирательным и доселе почти исчезнувшим из лексикона муфтията названием «ваххабиты» и утверждает, что перед смертью устаз, который дал некогда добро на диалог с салафитами, дал знак к его прекращению. Также в статье было сказано, что суфий якобы знал о своей грядущей кончине и после стольких лет борьбы с салафией пошел на поводу у руководства республики, чтобы продемонстрировать обществу (и представителям государственной власти?) истинное лицо этого течения. Формально ДУМД долго воздерживалось от комментариев, после чего заявило, что это личное мнение Гамзатовой как журналиста, а представитель Ахлю-Сунна сказал, что пока от собственно ДУМ подобных заявлений не поступало, диалог будет продолжаться. С тех пор царит напряженная медийная тишина, действия по сотрудничеству приостановлены, Ахлю Сунна возобновляет стратегию митингов, о чем речь пойдет ниже. На данный момент ситуация трудно прогнозируема, особенно учитывая недавнее назначении нового главы республики, который еще не продемонстрировал четкой позиции по данному вопросу.

Чеченская республика.

Для Чечни, также как и для других республик Северного Кавказа, характерно противостояние традиционного ислама и более радикальных его форм. Вероятно, помимо суфиев и «лесных» существует в республике и мирная салафийя - однако активная дискредитация ваххабизма на уровне регионального правительства переросла в попытку подмены единого «ислам Пророка» его конкретной разновидностью, традиционной для Чечни - суфизмом. Так, в интервью Кадыров заявлял, что «нет твоего, моего ислама», есть «ислам пророка» Президент ЧР Р.А. Кадыров дал пресс-конференцию иностранным журналистам [Электронный ресурс] http://chechnya.gov.ru/page.php?r=126&id=7315 Проверено 19.12.2012., коим является традиционный ислам Чечни. Все остальное - согласно официальной позиции, транслируемой самим Кадыровым и муфтием Мирзаевым - либо относится к ваххабизму как экстремистскому течению, последователи которого не имеющему якобы отношения к исламу как к религии, либо игнорируется как не существующее вовсе. Примечателен в данном случае сам факт использования термина ваххабизм, который, как уже говорилось выше, по своей этимологии является искусственным и чрезмерно собирательным.

В интервью глава республики заявляет, что государство и религия должны «помогать друг другу» Светлой памяти героя России Ахмада-Хаджи Кадырова. Ислам в Чечне. [Электронный ресурс] http://www.kadirov.ru/node/70 Проверено 19.12.2012. На Интернет-странице ДУМ ЧР (которая, к слову, находится в официальном портале Правительства и Главы республики) указано, что организация призвана «регулировать государственно-религиозные (исламские) отношения», а «основная его задача - добиться объединения всех мусульманских общин вокруг ДУМ ЧР, обеспечения государственно-правовой поддержки основных направлений своей деятельности» Духовное управление мусульман Чеченской республики. [Электронный ресурс] http://www.islamtuday.com/new112/ Проверено 19.12.2012.. Кроме того, тот же источник открыто констатирует следующий факт: «ДУМ ЧР через средства массовой информации ведёт религиозно- пропагандистскую деятельность, при поддержке Президента и Правительства республики» Там же..

В Чечне роль ислама в политическом процессе принципиально отличается от той, что играет религия в соседних республиках, так как ислам используется здесь для целенаправленного формирования национально-патриотической идеи и личного имиджа единоличного политического и духовного лидера. В этой связи под «традиционным исламом Чечни» имплицитно подразумевается преимущественно тарикат кадирия, на социальную базу и каналы влияния которого опирается нынешняя политическая элита республики. Практически это объясняется тем, что многие политические противники и конкуренты Кадырова на первых порах его правления принадежали к другим таррикатам, например, к накшбандии (Алу Алханов). Таким образом, возрождение традиций именно кадирии было инструментом для формирования лояльной политической элиты по приходу к власти. С точки зрения же концептуального оформления, это проявилось прежде всего в «возвращении из небытия» Малашенко А. Рамзан Кадыров: российский политик чеченской национальности. - М.: РОССПЭН, 2009. - с.23 и последующей сакрализацией именно идейного наследия Кунта-хаджи, который, по словам А. Малашенко, был буквально «возведен на пьедестал духовного патриарха чеченской нации». Действительно, что могло бы лучше подойти на роль национально-религиозной интегрирующей идеи, чем концепция восстановления, накопления сил. Причем, следует особо заметить, что пацифистски настроенный старец проповедовал «не пораженчество, а возрожденчество» Там же., что очень важно для понимания следующего вопроса - формата существования Чечни в российском политико-юридическом пространстве - ведь по сути этот идеологический курс проводит параллели между Кавказской войной 19 века и недавней чеченской кампанией, между сепаратистами и Шамилем, между Кунта-Хаджи и Ахмадом-Хаджи.

Очевидно, что национально-патриотическая идея (например, политика «возрожденчества») нуждается в национальном лидере как акторе, ответственном за ее претворение в жизнь. Национальное же лидерство подразумевает не только политическое измерение, но и нравственное. В данном случае нравственное лидерство приняло форму религиозного. Как было показано в 1 главе, ислам поощряет совмещение политической и религиозной власти в одном лице, и эта особенность сыграла не последнюю роль в формировании имиджа Р. Кадырова. Глава республики не только всячески демонстрирует свою преданность исламской вере, но и претендует (весьма успешно) на роль духовного лидера Чечни. Пожизненный муфтий С.Мирзаев, в свою очередь, не только не оспаривает легитимности такого положения вещей, но и предлагает закрепить его, утверждая, что «по шариату Рамзан Кадыров имеет право на статус имама» СКФО News. «Путинский имам»: Рамзан Кадыров и «симфония властей». [Электронный ресурс] http://skfonews.info/article/111 Проверено 02.06.2013.. Подобное позиционирование сохраняется и на международной арене, о чем свидетельствует визит чеченской делегации в Саудовскую Аравию в 2009, где в ритуале омовения Каабы вместе с признанными лидерами мусульманской суммы мирового масштаба принял участие Кадыров, а не Мирзаев.

При этом, национальное измерение первично как в самой идеологии, на основании которой осуществляется мобилизация населения, так и в природе лидерства Кадырова. В этом отношении особенно показателен эпизод, связанный с изменением официальной позиции на счет ношения хиджабов. Кадыров, несколько лет назад обязавший женщин на государственной службе к ношению хиджаба, теперь выступает против женской одежды арабского фасона, потому что она противоречит местной традиции. Свою позицию он мотивирует тем, что Коран не предписывает носить черное и закрывать лицо - однако очевидно, что не предписывает он и обратного. Таким образом, ислам выступает как неотъемлимая часть традиции, но не самостоятельная переменная.

В ограничении последних особую роль играет ДУМ как инструмент руководства республики, наделенный всеми полномочиями для реализации своей «спасительной» функции (нравственного оздоровления чеченской нации, подразумевающего борьбу с ростками идей радикального ислама) . Так как новая интерпретация ислама нуждается в закреплении в общественном сознании (а функция эта возложена на плечи лояльного муфтията), сначала ДУМ ЧР обладает исключительными полномочиями в аттестации религиозных учреждений. По официальным сведениям, проверки проходят на предмет компетенции преподавателей, и соблюдения организационных норм, однако по факту власть муфтията не ограничена, таким образом, его руководство по своему усмотрению может закрывать любые неугодные и подозрительные с точки зрения официального ислама медресе. Последняя такая кадровая чистка была проведена в 2010 году. Более того, на протяжении всех последних лет велась дискуссия о введении в общеобразовательных школах преподавания основ религии. В итоге, на официальном сайте Правительства республики уже появилась информация о том, что подобные уроки введены будут, причем вести их будут представители духовенства. Как имплицитно вытекает из официальных заявлений Кадырова, акцент в курсах «основы религии» и «история религий», вводимых в рамках объявленной правительством «войны за умы и сердца молодого поколения» будет поставлен в соответствии с целью «донести до школьников суть истинного ислама». Несмотря на то, что московские правозащитники бьют тревогу, вопрос пока остается открытым.

Также в компетенции ДУМ ЧР - экспертиза мечетей, по итогу которой имамы могут быть отстранены от должности. Формально, также как и в случае с образованием, ДУМ выступает гарантом качества, но с неограниченными полномочиями, позволяющими организации полностью контролировать данный вопрос. Также ДУМ ЧР обладает монополией на информационное обслуживание религиозной сферы. По словам самого Кадырова, «вся информация религиозного характера, выходящая в СМИ Чеченской Республики, < благо, для ее распространения существует две исламские газеты и целая типография, один специализированный телеканал - помимо республиканских СМИ общей направленности, подробно освещающих новости религии>согласовывается с Духовным Управлением мусульман» Институт религии и политики. Без духовности нет общества.[Электронный ресурс] http://i-r-p.ru/page/stream-event/index-24508.html Проверено 19.12.2012. По данным РИА Новости, Кадыров даже некогда «заявил, что местные телекомпании, в эфире которых не разъясняются основы ислама, будут закрыты» OPEN ECONOMY. Рамзан Кадыров под угрозой закрытия требует от телеканалов разъяснения основ ислама. [Электронный ресурс]http://www.opec.ru/1109086.html Проверено 19.12.2012..

Таким образом, религия в ЧР является одной из составляющих национально-патриотической идеи, которая призвана оправдать характер власти политического лидера.

Республика Ингушетия.

До недавних пор все зарегистрированные религиозные общины Ингушетии, коих в республике насчитывалось 17, входили в состав ДЦМ Ингушетии, хотя доподлинно известно, что организация объединяла не все существующие де-факто в республике мечети. Долгое время ДЦМ Ингушетии являлось признанным (в том числе руководством республики) актором в борьбе с ваххабизмом. В этой связи государство оказывало ДЦМ финансовую, организационную, административную и информационную поддержку деятельности муфтията. По сути, ДЦМ является скорее государственной структурой, чем общественной, учитывая тот факт, что глава республики Ю.Б. Евкуров неоднократно заявлял, что религиозные организации не должны уравниваться с общественными и добился договоренности с федеральной властью о региональном финансировании ДЦМ включая деятельность по организации хаджа.

Кроме того, анализ официальной позиции ДЦМ, что деятельность данной организации не распространяется за пределы религиозной сферы. Так, официальный сайт ДЦМ освещает исключительно непосредственно касающиеся религии события и не затрагивает общественных вопросов более общего характера. Этой же линии - абсолютной лояльности региональной и федеральной власти - ДЦМ придерживается и в тех немногих аспектах своей деятельности, касающихся сферы политики. Даже в тех нечастых случаях, когда ДЦМ позволяет себе инициативу в религиозных вопросах, имеющих политический подтекст, таких как например, полемика о хиджабах в школе и многоженстве, руководство натиску религии не уступает.

Более того, несмотря на открытый протест ДЦМ, руководство республики в лице Ю.Б. Евкурова в недавнее время решилось на резкую смену курса в отношении оппозиционной ветви ислама, находящейся при этом в рамках правового пространства РФ - мирной салафийи. В конце прошлого года глава республики лично заявил о легализации прежде незарегистрированных мечетей, слывущих в республики салафитскими. Более того, имамам этих мечетей назначена зарплата из регионального бюджета наравне с «официальными», то есть, продцмовскими имамами. Подобный шаг, с одной стороны, призван демонстративно уравнять в правах две стороны потенциального диалога, навязываемого властями этим двум группам, но с другой стороны, он по сути ставит эти мечети в то же подчиненное государство положение, в котором находится ДЦМ.

Кабардино-Балкарская республика.

По-видимому, в самом распространении радикальной версии ислама в республике и трагическим событиям в Нальчике в 2005 году, когда боевики захватили здание ОВД и взяли заложников, способствовали биэтничность и клановость, свойственная политическому процессу в КБР. При В. Кокове установился некий баланс этих сил, каждая из которых старалась не привлекать внимание к существующей проблеме, чтобы не потерять своего правящего статуса. Тогда набирал силы тогда еще легальный салафитский джамаат, возглавляемый М. Мукожевым. Мукожев гарантировал мир и безопасность в обмен на «возможность жить своей общиной и следовать исламу, так, как мы считаем правильным». Ответом стали репрессивные меры: закрытие мечетей, «черные списки ваххабитов» и массовые аресты. Духовное управление мусульман однозначно поддержало позиции власти, выступив единым фронтом против революционной молодежи.

Также идею легализации в то время активно лоббировал руководитель Института исламских исследований Кабардино-Балкарии Руслан Нахушев. Он говорил о необходимости диалога власти с радикальной молодежью для «предотвращения катастрофы». В таком диалоге Нахушев, в прошлом офицер КГБ, пользовавшийся доверием лидеров местных салафитов, предлагал себя в качестве модератора. Идея не нашла поддержки у властей, сам Руслан Нахушев исчез бесследно после допроса в местном УБСБ в конце 2005 года. В результате, к моменту отставки Кокова ситуация на этом направлении была настолько запущенной, что в период смены власти НВФ решились перейти в наступление; на тот момент новый глава республики А.Каноков не пребывал на посту еще и двух недель. Ответственность за терракт на себя взял некий амир Муса - в республике ни у кого не вызывает сомнение, что это был Муса Мукожев. Кроме того, на сайте исламских радикалов "Кавказ-Центр" от имени Мукожева была опубликована статья, автор которой одобрительно отзывался о терракте 2005 года и призвал продолжать "линию 13 октября". В то же время, он также неоднократно заявлял, что переход к вооруженным действием был вынужденной реакцией на бездействие властей и их неготовность к ведению конструктивного диалога.

После случившегося Каноков призывал к обновлению состава одиозного, несущего пережитки советской эпохи, кадрового состава ДУМ за счет молодых проповедников широкого идеологического спектра. Когда этого не случилось, предпринимались попытки властей радикально выстраивать отношения с религиозными общинами через голову непопулярного ДУМ. И хотя эта стратегия была отвергнута еще в самом начале реализации, за все эти годы ДУМ незначительно продвинулось в продвижении своего имиджа и, как следствие, в объединении общины. Однако новые салафитские лидеры, готовые открыто полемизировать от лица мобилизуемых ими части суммы в легальном пространстве, на место Мукожева и Астемирова не пришли.

В то же время, сам глава и по сей день не оставляет попыток диалога, встречается с родителями радикальных подпольщиков, открыто поддерживает необходимость легализации салафитов и реинтеграции их в общество. Позиции Канокова, как и других региональных лидеров, ослабляются отсутствием реальных рычагов управления - силовые структуры находятся в прямом подчинении Москвы и не обязаны согласовывать свои действия с местным президентом, о чем более подробно уже говорилось в первой главе. Последнее обстоятельство нивелирует как мирные усилия гражданской власти, так и ее авторитет, а значит, и роль в переговорном процессе.

Карачаево-Черкесская республика.

Карачаево-Черкесия значительно отличается от остальных четырех выбранных нами республик.

Здесь существенно ниже уровень насилия, связанного с НВФ. Так, за всю постсоветсткую историю республики здесь не произошло ни одного из крупных и скандально известных всей России терактов, хот я общая тенденция к радикализации и политизации ислама была здесь представлена официально зарегистрированным "Мусульманское общество N°3" , печально известным в связи с террактами, случившимися за пределами региона, и было уничтожено к 2002 году. И хотя в 2011 г. число жертв выросло в 8 раз, абсолютный показатель пока остается небольшим по сравнению с остальным СКФО. Так, на данный момент, Карачаево-Черкесия не входит в одну группу «горячих» республик, в которую входят остальные 4 из тех, о которых мы говорили ранее. Это можно объяснить двумя факторами. Первый - количество этнических мусульман, которые, преимущественно, являются потенциальной социальной базой «леса» - здесь их всего на несколько процентов больше, чем русских. Второй - грамотная работа ДУМ и взвешенная религиозная политика, в которой руководству республики удалось учесть печальный опыт соседней КБР.

ДУМ, которая, по мнению специалистов-исламоведов давно интегрировала в свой состав молодых проповедников широкого идеологического спектра (в том числе и получивших образования в других странах), в то же время не акцентируя на этом внимания широкой общественности. Последнее в данном случае особенно важно: глава муфтията в своих интервью тщательно избегает навешивания ярлыков, которые могли бы способствовать политическому противостоянию.

Информационной политике уделяет большое внимание и региональное руководство; так, в 2012 была даже создана Межведомственная