Фашизм: философия и практика

Ни расизм, ни евгеника не были изобретениями итальянских фашистов, или немецких национал-социалистов. Эволюционизм, упрощенно понимаемый как беспощадная конкурентная борьба, в т.ч. и в социуме, мальтузианство и социальный дарвинизм, вера во всесилие науки и в неизбежный научный прогресс, вера в евгенику и страх вырождения - вот тот контекст, который формировал модель мира в европейской (российской, североамериканской) науке XIX начала XX вв.

Английский историк, культуролог и социолог Арнольд Джозеф Тойнби (Toynbee, 1889-1975) писал: «современный расизм, ставший модным на Западе, ничего общего не имеет с гипотезами науки. Этот глубокий предрассудок нельзя рассматривать как нечто рациональное. Расистские предрассудки в современном западном обществе - это не столько искажение научной мысли, сколько псевдоинтеллектуальное рефлексивное выражение расового чувства, а это чувство, как можно наблюдать в наше время, является результатом мировой экспансии западной цивилизации, начатой в последней четверти XV в.».

Европейским колониальным империям была необходима научно обоснованная идеология, позволяющая и поощряющая эксплуатацию покорённых народов и такая идеология своевременно появилась и была научно обоснована, европоцентризм породил ориенталистский дискурс о Востоке, всеобъемлющий гуманизм эпохи Просвещения с рассуждениями Жан-Жака Руссо о природном равенстве всех, без исключения, людей (главный тезис Руссо, - «Человек рождён свободным»), был благополучно забыт. Конечно, в этом вопросе было бы слишком примитивно свести развитие огромного сегмента европейской науки к требованиям, обусловленным исключительно экономикой, как это делает марксистская школа с ее извечной классовой борьбой, детерминирующей весь ход человеческой истории. В европейской Новой истории «экономический спрос» не породил, но существенно стимулировал «научное предложение».

Первым научную классификацию человеческих рас по их физическим и психическим особенностям предложил шведский естествоиспытатель Карл Линней (Linnaeus, 1707-1778). Биологическая номенклатура Линнея объединяет всех представителей человечества в один биологический вид - Homo sapiens. По Линнею, «азиатскому человеку» свойственны жестокость, меланхоличность, упрямство и скупость, «африканскому человеку», - злость, хитрость, лень, равнодушие, а вот «человеку европейскому», - живость ума, подвижность, изобретательность. Тойнби А. Постижение истории. М.: Прогресс, 1991. С. 96.

Нестурх М.Ф. Человеческие расы. М: Просвещение, 1965. С. 97-98.

В 1777 г. в журнале «Der Philosoph fьr die Welt» вышла статья немецкого философа Иммануила Канта (Kant, 1724-1804) «О различных человеческих расах» (нем. «Von den verschiedenen Racen der Menschen»). В статье говорилось, что «все люди на всем пространстве земли принадлежат к одному и тому же естественному роду, ибо все они при совокуплении порождают детей, способных к продолжению рода, как бы сильно они вообще ни различались по своему внешнему облику. Для этого единства естественного рода, которое есть, строго говоря, не что иное, как единство силы воспроизведения, действительной для всех вообще людей, можно привести лишь одну естественную причину, а именно, что все люди принадлежат к одному и тому же основному роду (Stamm), из которого они произошли или по крайней мере могли произойти, несмотря на все их различия. В первом случае люди принадлежат не только к одному и тому же роду, но и к одной и той же семье; во втором случае они сходны, но не родственны между собой, и для объяснения этого сходства пришлось бы допустить много локальных актов творения - мнение, без нужды увеличивающее число причин».

Кант описал 4 основных человеческих расы: белую (с африканскими маврами, тюркско-татарским племенем, персами и др. народами Азии, не попавшими в другие расовые подразделения), негритянскую (Африка и Новая Гвинея), гуннскую (монгольскую, или калмыцкую, - древние гунны, поздние монголы, позднейшие ойраты) и индусскую, или индостанскую. Прочие расовые подразделения, или полурасы, - результат смешения основных рас, - смешанные или складывающиеся расы. Такова американская раса, которую составляют потомки переселившихся из северо-восточной Азии представителей калмыцкой расы. Сам калмыцкий тип Кант выводит с крайнего севера, или северо-востока Евразии. Все человеческие расы, по мнению Канта, имели какую-то предковую форму, или исчезнувшую, или наиболее близкую к древнему населению территории, лежащей «между 31-м и 52-м градусами широты». Эволюция рас, по мнению Канта, была связана с природноклиматическими условиями ареала обитания. Кант И. О различных человеческих расах. // Кант И. Сочинения в 8-ми т. Т.

Кроме мнения, высказанного в пользу моногенной природы человеческих рас, в той же статье Кант приводит интересные сведения о евгеническом эксперименте, который планировал французский естествоиспытатель, ПьерЛуи Моро де Мопертюи (Maupertuis de, 1698-1759): «На возможности путем тщательного обособления детей, носящих на себе признаки вырождения, от тех, кто дает нормальное потомство, создать в конце концов прочное фамильное сходство основывалось мнение г-на Мопертюи, поставившего задачу в какой-то местности культивировать благородные естественные свойства людей, где ясный ум, даровитость и честность могли бы стать наследственными. Замысел, по моему мнению, сам по себе, может быть, и выполнимый, но со стороны более мудрой природы встречающий решительное противодействие, так как именно в смешении зла с добром и заложены великие стимулы, приводящие в движение дремлющие силы человечества и заставляющие их развивать все свои способности и приближаться к предначертанному им совершенству».

Французский философ-гуманист Жан-Жак Руссо (Rousseau, 1712-1778) считал, что «успехи знаний везде вызывались нуждами людей». Руссо писал (1754): «вообще народы Севера более изобретательны, чем народы Юга, потому что им труднее без этого обойтись; как если бы природа таким образом хотела уравнять возможности, наделив умы тем плодородием, в котором она отказала почве». Казалось бы, это очевидно: для того, чтобы прокормиться и обогреться в суровых северных широтах, необходимо приложить усилия не только физические, но и умственные. Но, мысль Руссо была развита до того, что условным «южанам» было отказано в способности мыслить вообще. Для того, чтобы «дикаря» было не жалко, ориенталистский дискурс, с одной стороны, примитизировал его до Доброго дикаря, живущего на лоне природы в состоянии экологического гомеостаза, а с другой стороны - дегуманизировал его. Британский экономист и политический философ Уолтер Бэджет (Bagehot, 1826-1877) пояснял (в 1872 г.): «Современный дикарь менее всего похож на то простодушное существо, какое представляли себе в нем философы XVIII века; напротив того, жизнь его опутана бесчисленным множеством нелепых обычаев, разум его затемнен множеством странных предрассудков, и чувства его находятся под вечным гнетом множества ужасных суеверий». Такие варварские обычаи, как ритуальный каннибализм, или самосожжение вдов, следовало беспощадно искоренить. Плеханов Г.В. Жан-Жак Руссо и его учение о происхождении неравенства между людьми. // Ж.-Ж. Руссо: Pro et contra. СПб.: Изд-во Русской Христианской гуманитарной академии, 2005. С. 426.

Руссо Ж.-Ж. Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми. // Руссо Ж.-Ж. Трактаты. М.: Наука, 1969. С. 56.

Этот научный миф разобран М. Элиаде, см.: Элиаде М. Миф о благородном дикаре, или престиж начала. //

Элиаде М. Мифы, сновидения, мистерии. М.: Рефл-бук: Ваклер, 1996.

Вопреки утверждениям марксистской историографии и истории науки, создатель теории биологической эволюции Чарлз Дарвин тоже внес свою лепту в дело «научного расизма». При этом изучение научного наследия Дарвина нам представляется чрезвычайно важным для понимания корней тех явлений в науке и общественной жизни, совокупность которых носит названия «научный расизм» и «социальный дарвинизм». «Только допуская наследственную передачу нравственных принципов, мы в состоянии понять различия, которыя в этом отношении предполагаются существующими между различными расами человечества», - писал Чарлз Дарвин.

В труде Дарвина «Происхождение человека и половой отбор» можно прочитать следующие строки: «Замечательный успех англичан-колонистов, сравнительно с другими европейцами, лучшим примером котораго может служить сравнение благосостояния канадцев английского и французского происхождения, обыкновенно приписывается их "смелому и выдержанному характеру"; но кто может сказать, каким образом англичане приобрели свою энергию. По-видимому, много правды лежит в мнении, что изумительное процветание Соединённых Штатов, равно как и характер тамошняго населения представляют следствия естественного подбора. Наиболее энергичные, предприимчивые и смелые люди всех частей Европы выселялись в продолжении последних десяти или двенадцати поколений в эту обширную страну и успевали здесь соразмерно своим дарованиям. <…> нация, производившая в течение долгаго времени наибольшее число умственно-развитых, энергичных, храбрых, патриотических и доброжелательных людей, одерживает обыкновенно верх над менее одарёнными народами». Бейджхот У. Естествознание и политика: Мысли о применении начал естественного отбора и наследственности к политическому обществу. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2012. С. 180.

Дарвин Ч. Воспоминания о развитии моего ума и характера. // Дарвин Ч. Сочинения. Т. 9. Записные книжки. Дневники. Воспоминания. Жизнь Эразма Дарвина. М.: Изд-во АН СССР, 1959. С. 170.

Дарвин не допускает никаких сентиментов в отношении душевно больных людей, для него они не просто человеческий брак, но возврат к примитивным предковым формам: «Низшие члены группы дают нам некоторое понятие о приблизительном строении прародителя всей группы. <…> Мозг идиотов-микроцефалов, насколько он похож на мозг обезьяны, представляет в этом смысле случай возврата».

Для Дарвина умственный потенциал «дикаря» в сравнении с интеллектом европейца однозначно проигрывает, поэтому решение вопроса о равенстве рас не было для него столь очевидным, как для многих позднейших исследователей, во всяком случае, умственное отличие «дикаря» от животного, по мнению Дарвина, нуждалось в доказательствах: «Разница между дикарём и кем-либо из высших животных будет та, что он подметит более ничтожныя обстоятельства и скорее уловит связь между ними, чем животное, что конечно является уже большим преимуществом». Далее Дарвин описывает свои наблюдения над собственным 11-месячным ребёнком и сравнивает его реакции с реакциями «самых умных собак», из чего неизбежно следует вывод, что «дикари» являлись для Дарвина кем-то вроде малых детей в умственной иерархии человечества. О положительных моральных качествах, присущих «дикарям», Дарвин пишет с осторожными оговорками: «Дикарь рискнет, пожалуй (курсив наш - С.Д.), своею жизнью ради спасения одного из членов своего племени», «Собаки весьма склонны ненавидеть чужих людей и чужих собак, особенно если те и другие живут близко, но не принадлежат к той же семье, племени или общине; таким образом чувство это, повидимому,врожденное и, без сомнения, весьма упорное. Оно, повидимому, представляет чувство дополнительное и противоположное истинному общественному инстинкту. Что касается дикарей, то, повидимому, все только что сказанное приложимо и к ним», «Что касается возвышенных побуждений, то известно много случаев, где пленные дикари, лишенные всяких понятий о человеколюбии вообще и не руководимые никакими высшими побуждениями, сознательно жертвовали жизнью, чтобы не выдать товарищей. Такой поступок следует, конечно, назвать нравственным. <…> Нравственным же я называю такое существо, которое способно сравнивать между собой свои прошлыя и будущия действия или побуждения, и осуждать или одобрять их». Зато об отрицательных моральных качествах «варваров» Дарвин пишет без всякого сомнения: «Дикари большею частью вполне равнодушны к страданиям иностранцев и даже наслаждаются (курсив наш - С.Д.) этим зрелищем. Известно, что дети и женщины североамериканских индейцев помогают мучить врагов. Некоторые дикари находят особое наслаждение мучить животных и жалость к последним для них неизвестное чувство»4, «Величайшая неумеренность не считается пороком у дикарей. Их крайний разврат, не говоря о противоестественных преступлениях, в самом деле изумителен». Не ограничиваясь простой констатацией фактов недостаточной для европейца нравственности «дикарей», Дарвин пытается дать им объяснение: «Мы видели, что у дикарей, и, вероятно, также у первобытных людей, поступки считались хорошими или дурными, смотря лишь потому, насколько они могли быть непосредственно полезны племени, а не виду или отдельной личности. Это заключение согласуется с теорией, по которой т.наз. нравственное чувство развилось первоначально из общественнаго инстинкта, потому что оба были направлены вначале к общественным интересам. Главныя причины низкой степени нравственности у дикарей, с нашей точки зрения, - во-первых, ограничение симпатий узкими пределами одного племени; во-вторых, недостаточное развитие разсуждающей способности, вследствие чего влияние личных добродетелей на благосостояние племени не может быть оценено. Дикари не понимают напр. многочисленных вредных последствий неумеренности, недостатка целомудрия и т.д.. Третья причина есть слабая степень способности владеть собой, потому что эта способность не была усилена долгой, может быть наследственной (курсив наш - С. Данилов), привычкой, воспитанием и религией.

Я коснулся безнравственности дикарей потому, что некоторые из современных писателей составили себе слишком высокое мнение об их нравственных качествах, или отнесли большинство их преступлений на счет дурнопонятого добродушия. Эти писатели судят, повидимому, по тем дикарям, которые обладают добродетелями, полезными или даже необходимыми для существования племенной общины, а мы знаем, что эти добродетели встречаются у дикарей даже очень развитыми». Дарвин Ч. Происхождение человека и половой подбор. СПб.: Типография И.Н. Скороходова, 1896. С. 100.

Обратим внимание на предположение Дарвина о возможной наследственной передаче некоторых привычек, характеризующих степень нравственности. Вот другая цитата, свидетельствующая о том, что Дарвина занималитаки вопросы наследственной передачи духовных качеств, на каковые сам себе он отвечал неуверенно: «я сомневаюсь в том, является ли гуманность природным, врожденным качеством»2. В другом месте Дарвин пишет (в связи с изложением взглядов Г. Спенсера): «Мне кажется, что нет ничего невероятного в том, что доблестныя стремления были более или менее способны передаваться по наследству; ибо, не говоря о разных наклонностях и привычках, наследственных у многих из наших домашних животных, я слышал про случаи, где желание воровать и стремление лгать появлялось в семействах высшаго класса, а так как воровство - редкость в этих слоях общества, то едва-ли мы можем объяснить случайным совпадением подобное стремление, являющееся у двух-трех членов одного семейства. Если худыя наклонности передаются по наследству, то, вероятно, передаются также и хорошия. <…> Даже частичная передача хороших наклонностей была бы огромным подспорьем первичному побуждению, вытекающему прямо и косвенно из социальных инстинктов. Допуская, на время, что хорошия наклонности передаются по наследству, кажется вероятным, что по крайней мере такия качества, как целомудрие, умеренность, любовь к животным и т.п., запечатлеваются в умственной организации привычкою, воспитанием и примером в продолжение нескольких поколений в одном и том же семействе и, в меньшей или ничтожной степени, тем, что личности, отличавшияся этими качествами, имели наилучший успех в борьбе за существование»1, «относительно умственных способностей наследственная передача очевидна на наших собаках, лошадях и других домашних животных. Кроме того, наверное передаются особенные вкусы и привычки, смышленость, смелость и пр.. На человеке мы видим подобные факты почти в каждом семействе, и знаем теперь, благодаря удивительным трудам м-ра Гольтона, что таланты, представляющие удивительносложное сочетание способностей, имеют наклонность передаваться по наследству. С другой стороны, слишком хорошо известно, что помешательство и ограниченность умственных способностей подобным же образом держатся в одних и тех же семействах», «привычки, существовавшия в течение нескольких поколений, вероятно, склонны передаваться по наследству», «Очевидно, что племя, заключающее в себе большое число членов, которые наделены высоко развитым чувством патриотизма, верности, послушания, храбрости и участия к другим, - членов, которые всегда готовы помогать друг другу и жертвовать собой для общей пользы, - должно одержать верх над большинством других племен. Это будет естественным подбором. Во все времена и на всей земле одна раса вытесняла другую; а так как нравственность составляет один из элементов успеха, то ясно, что общий уровень нравственности и число выходящих из ряда людей должны постоянно стремиться к увеличению и нарастанию». «Социальный дарвинизм» в чистом виде. Комментарии, как говорится, излишни. Я привёл один случай, где трое патагонских индейцев дали себя разстрелять, один за другим, не желая выдать военных планов своих товарищей. - Прим. Ч. Дарвина. Т.о., патагонские индейцы, согласно Дарвину, могут считаться «существами нравственными», несмотря на то, что они «лишены всяких понятий о человеколюбии вообще и не руководимы никакими высшими побуждениями».

Рассуждая о морфологическом «пробеле» между современным человеком и предположительными ископаемыми предками человека (т.е., о пресловутом «недостающем звене»), Дарвин пишет: «В какой-нибудь из будущих периодов - и даже не слишком отдаленный, если мерять столетиями - цивилизованныя человеческия расы почти наверное уничтожат и вытеснят в целом мире дикия расы. К тому же времени, как замечает проф. Шафгаузен, человекообразныя обезьяны будут, без всякаго сомнения, уничтожены. Пробел в этом случае сделается еще больше, потому что он будет лежать между человеком, можно надеяться, еще более цивилизованным, чем кавказское племя, и обезьянами, настолько низкими как павианы, тогда как теперь он идет, от негра или австралийца к горилле». Совершенно четко здесь представлена градация видов, от «кавказского племени», т.е. европеоидов, по нисходящей к негру, или австралийцу и, далее, -- к горилле. Вполне спокойно пишет Дарвин и о разнице в объеме головного мозга у представителей «цивилизованных рас» и «дикарей»: «Убеждение, что у человека существует связь между объемом мозга и степенью умственных способностей, основывается на сравнении черепов диких и цивилизованных рас». Удивительно, как ученыемарксисты столь длительный период времени умудрялись «не замечать» вышеуказанные места в сочинениях Чарлза Дарвина! Впрочем, ученыемарксисты умели не замечать неудобные места даже в трудах собственных классиков. Например, такое: «те операции, к которым наши предки в эпоху перехода от обезьяны к человеку на протяжении многих тысячелетий постепенно научились приспособлять свою руку, могли быть вначале только очень простыми. Самые низшие дикари и даже те из них, у которых приходится предположить возврат к более звероподобному состоянию с одновременным физическим вырождением, все же стоят гораздо выше тех переходных существ». Вот так, совершенно спокойно, Фридрих Энгельс пишет о «самых низших дикарях», некоторая часть коих, вероятно, вернулась к «звероподобному состоянию» в результате духовного и физического вырождения. И почему бы Энгельсу этого не писать, если подобные представления разделяло подавляющее большинство его ученых современников? Энгельс не знал, что спустя сто с лишним лет эти представления прошлого станут для нынешних ученых достаточным основанием для того, чтобы объявлять своих ученых предшественников неучами, мракобесами и «предтечами нацистов».

В своих исследованиях Чарльз Дарвин касался и вопроса о человеческих расах и их происхождении. В главе VII работы «Происхождение человека и половой отбор» он подробно рассматривает аргументы в пользу признания человеческих рас отдельными видами человека и аргументы против этого мнения, склоняясь ко второму варианту решения вопроса. Дарвин пишет: «Некоторые натуралисты стали в новейшее время употреблять выражение "подвиды" для обозначения форм, которыя обладают многими из отличительных признаков настоящих видов, но не вполне заслуживают столь высокаго места. Если мы взвесим, с одной стороны, важные доводы, приведённые выше в пользу возведения человеческих рас на степень видов, а с другой стороны, непобедимыя трудности, встречаемыя при их определении, то выражение "подвиды" может показаться нам весьма уместным. Но вследствие долгой привычки термин "раса" останется, вероятно, навсегда в употреблении. <…>

Вопрос о том, состоит ли человеческий род из одного или нескольких видов, был в последние годы много раз подымаем антропологами, которые делятся на две школы - моногенистов и полигенистов. Те, которые не признают начала постепеннаго развития, должны смотреть на виды или как на произведение отдельных актов творения, или как на единицы самостоятельныя в каком-нибудь отношении. Они должны решать вопрос о правах различных форм на степень вида, по аналогии с другими органическими существами, принимаемыми обыкновенно за отдельные виды. Было бы, однако, безнадежной попыткой решить этот вопрос на здравых основаниях, пока не будет установлено повсеместно точнаго определения слова "вид"; а в этом определении не должно, конечно, заключаться элемента, котораго нельзя было бы проверить, каково напр. понятие об отдельном акте творения. Мы могли бы точно также безуспешно пытаться решить без всякаго определения, должно ли известное число домов быть названо селом, местечком или городом. Мы имеем наглядный пример подобнаго затруднения в нескончаемых спорах, поднимающихся по поводу вопроса, должны-ли многочисленныя близкородственныя млекопитающия, птицы, насекомыя и растения, которыя имеют представителей в Европе и Северной Америке, быть признаны отдельными видами или географическими расами. <…>

С другой стороны, те естествоиспытатели, которые признают начало постепенного развития - и к этому числу принадлежит большинство молодых натуралистов, - будут убеждены, что все человеческия расы произошли от одного первоначальнаго корня. При этом они могут находить справедливым или несправедливым признавать эти расы за особые виды, с целью определения степени существующих между ними различий. <…>

Когда человеческия расы отделились в чрезвычайно отдалённую эпоху от общаго родоначальника, оне, вероятно, мало отличались друг от друга и были малочисленны. Следовательно, насколько вопрос касается их отличительных признаков, оне в то время имели меньше прав на степень отдельных видов, чем существующия теперь так называемыя расы. Тем не менее такия древния расы могли быть признаны каким-либо натуралистом за особые виды <…>

Возможно, впрочем, хотя и очень далеко от вероятности, что древние родоначальники человека сначала значительно уклонились друг от друга и стали более различны, чем какия-либо из существующих рас; но что впоследствии <…> они стали снова сближаться по своим признакам».

Дарвин предполагал, что «в скором времени спор между моногенистами и полигенистами умрёт тихой и незаметной смертью». Как показала дальнейшая история науки, великий английский учёный ошибался.

Наконец, французский философ, политолог и социолог Пьер-Андре Тагиефф (Taguieff, род. 1946) приводит уж совсем обескураживающие сведения из эпистолярного наследия основателя антропосоциологии Жоржа Ваше де Лапужа (о нем см. ниже). В письме расовому теоретику Третьего рейха Гансу Фридриху-Карлу Гюнтеру (о нем см. ниже) де Лапуж пишет: «Когда в отдаленные времена моей молодости я делился с Дарвином [!] моими идеями по поводу социального отбора, практических принципов общественной морали и права на выработку биологических законов, он мне отвечал: "Вы безусловно правы, но до пришествия биологического права приготовьтесь носить венец мученика"». Из текста этого письма следует, что, во-первых, Ч. Дарвин был осведомлен о теоретических построениях антропосоциологов, а вовторых, поддерживал их, если, конечно, приведенные сведения правдивы.

Отечественный специалист по теории эволюции и философским проблемам биологии Александр Борисович Георгиевский (род. 1939) в статье «Чарльз Дарвин - основоположник эволюционной антропологии» кратко рассматривает связь творчества Дарвина с евгеникой: «Дарвин был знаком с книгой Ф. Гальтона "Наследственность гения" (Galton, 1869), которая положила начало возникновению евгеники - науки, призванной, по замыслу ее основоположника, служить благородной цели улучшения биологической природы человеческого рода. Несомненно, что именно под влиянием работ.

Дарвина об искусственном отборе родилась идея о селекции, которую можно было внедрить в теорию и практику селекционной деятельности по отношению к самому человеку. Евгенические исследования легко довести до абсурда и крайнего антигуманизма, что и делалось в социал-дарвинистских учениях о расовой гигиене и социальном отборе, отчасти в колонизаторской политике, с размахом в практике национал-социализма.

Из текста "Происхождения человека" видно, что Дарвин солидарен с Гальтоном в выделении негативной и позитивной евгеники, хотя и не упоминает этих названий. С достаточной осторожностью и указанием на ограничения в практике использования евгенических приемов он замечает: человек "мог бы кое-что сделать разумным отбором не только для физического сложения и наружности своих потомков, но и для развития их умственных и нравственных качеств" (Дарвин, 1951)1. Первый способ достижения цели заключается в осознанном воздержании от браков партнеров, страдающих физическими и психическими недостатками, чем будет оказана большая услуга человечеству. Позднее этот табуированный акт нежелательных браков, основанный на разумном социальном отборе, получил признание в медицинской генетике, названной таким научным термином в противовес дезавуированной евгенике.

В общем заключении к "Происхождению человека" он пишет, что предложение обсудить этот вопрос с точки зрения искусственного отбора, столь эффективного в селекции животных, вполне логично, но требует большой осторожности и грамотности в его практической реализации. Совершенно очевидно, заключает Дарвин, что такая практика не просматривается даже в отдаленной перспективе, если она вообще допустима и возможна». Дарвин Ч. Происхождение человека и половой отбор. // Дарвин Ч. Сочинения. М.: Изд-во АН СССР, 1951. Т.5. С. 655. - Прим. А.Б. Георгиевского.

Георгиевский А.Б. Чарльз Дарвин - основоположник эволюционной антропологии. // Историкобиологические исследования, 2009. Т. 1, № 1. С. 148.

При внимательном прочтении «Происхождения человека» можно обнаружить следующие отнюдь недвусмысленно евгенические рассуждения

Дарвина (именно о них пишет А.Б. Георгиевский): «Если новое изобретение было важно, то племя должно было увеличиться в числе, распространиться и вытеснить другия племена. В племени, которое стало многочисленнее вследствие таких причин, будет всегда более шансов для рождения других одаренных и изобретательных членов. Если такие люди оставят детей, которые могли бы наследовать их умственное развитие, то шансы для рождения ещё более одаренных членов несколько возрастут, а в маленьком племени положительно поднимутся. Даже в том случае, если эти люди не оставят потомков, в племени будут все-таки находиться их кровные родственники; а из опыта сельских хозяев известно, что можно получать желаемыя особенности при тщательном разведении животных из семьи убитой особи, в которой по смерти оказались ценныя качества», «У дикарей слабые телом или умом скоро уничтожаются и переживающие обыкновенно одарены крепким здоровьем. Мы, цивилизованные народы, стараемся по возможности задержать этот процесс уничтожения; мы строим приюты для слабоумных, калек и больных; мы издаем законы для бедных и наши врачи употребляют все усилия, чтобы продлить жизнь каждаго до последней возможности.

Есть основание думать, что оспопрививание сохранило тысячи людей, которые при своем слабом сложении в прежнее время погибли бы от оспы. Таким образом слабые члены цивилизованного общества распространяют свой род. Ни один человек, знакомый с законами разведения домашних животных, не будет иметь ни малейшего сомнения в том, что это обстоятельство - крайне неблагоприятно для человеческой расы. Нас поражает, до какой степени быстро недостаток ухода, или неправильный уход ведет к вырождению домашней породы; и за исключением случаев, касающихся самого человека, едва-ли найдется кто-либо, настолько невежественный, чтобы позволить худшим животным размножаться. Дарвин Ч. Происхождение человека и половой подбор. С. 90-91.

Помощь, которую мы склонны оказывать слабым, представляет главным образом следствие инстинкта участия, приобретенного первоначально как составная часть общественных инстинктов и сделавшагося впоследствии <…> более нежным и широким. <…> если бы мы намеренно оставляли без внимания слабых и безпомощных, то делали бы это лишь в виду могущаго произойти отсюда добра в будущем, купленного ценой большого и вернаго зла в настоящем. Стало быть, мы должны переносить безропотно несомненно-вредныя последствия переживания и размножения слабых. Существует, повидимому, только одно средство задерживать их размножение, именно, чтобы браки между слабыми и мало одаренными членами общества были реже, чем между здоровыми и способными. Эта задержка могла бы быть усилена до безконечности (хотя на это можно скорее надеяться, чем ожидать), если бы слабые умом или телом совсем воздерживались от брака».

Т.о., Чарлз Дарвин высказывался по вопросам, касающимся расового неравенства и евгеники, вполне недвусмысленно, в чем мы смогли убедиться выше. Утверждение о том, что Дарвин в своих трудах прямо не распространял действие законов биологической эволюции на социум, не может иметь силы аргумента против возможности такой интерпретации вышепроцитированных мест из сочинений великого натуралиста. Дарвин такой возможности, по крайней мере и не отрицал, по той простой причине, что социология никогда не входила в круг его научных интересов, посему вопросами общественной жизни отец эволюционной теории и не занимался.