Массовая коммуникация и власть

Размещено на http://www.allbest.ru/

????????????

2002

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК УРАЛЬСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ ИНСТИТУТ ФИЛОСОФИИ И ПРАВА

Массовая коммуникация и власть

Елена Дьякова

Дьякова Е.Г. Массовая коммуникация и власть. Екатеринбург: УрО РАН, 2002. 299 с.

Монография посвящена анализу проблемы взаимодействия массовой коммуникации и власти в двух основных аспектах: воздействия властных отношений на процессы массовой коммуникации и воздействия средств массовой информации на аудиторию. Рассматриваются две основные модели, используемые для анализа взаимоотношений массовой коммуникации и власти: модель доминирования и плюралистическая модель.

Адресована политологам, социологам, журналистам, специалистам по связям с общественностью, а также студентам соответствующих факультетов высших учебных заведений.

Оглавление

массовый коммуникация доминирование плюралистический

Введение

1. Проблема взаимодействия массовой коммуникации и власти как базовая дисциплинарная проблема современной коммуникативистики

2. Модель доминирования: сущность и основные этапы эволюции

2.1 Конструктивный принцип модели доминирования

2.2 Основные этапы эволюции модели доминирования

3. Плюралистическая модель: сущность и основные этапы эволюции

3.1 Конструктивный принцип плюралистической модели

3.2 Теория установления повестки дня как результат эволюции плюралистической модели

Заключение

Введение

Проблема места и роли средств массовой информации в современном обществе стала одной из самых актуальных политологических проблем с момента появления в начале XX века массовой аудитории и действительно массовых средств коммуникации. Происходящая в настоящее время информационная революция, появление новых средств коммуникации, таких как Интернет, и метаморфозы, которые под их влиянием претерпевают традиционные средства массовой информации, как электронные, так и печатные, поставила вопрос о влиянии власти на массовую коммуникацию и влиянии массовой коммуникации на власть с особой остротой.

В России ситуация осложняется тем, что на общемировые процессы, порожденные информационной революцией, в нашей стране накладываются свои особые процессы. Эти процессы обусловлены как особенностями социально-политического развития страны за истекшее десятилетие, так и социокультурной спецификой отечественных средств массовой информации. Российское общество стало свидетелем появления на развалинах некогда мощной советской системы средств массовой информации и пропаганды качественно новой системы электронных и печатных СМИ, во многом ориентированной на западные образцы. При этом для значительной части населения, привыкшей к стилю и формату советских средств массовой информации, новые российские масс-медиа оказались непривычными и во многом чуждыми и неприемлемыми. О том, насколько болезненно и с каким трудом осваивается российским обществом современная модель средств массовой информации, свидетельствует поколенческий раскол внутри самого журналистского сообщества. В то время как представители новейших вестернизированных СМИ склонны утверждать, что в советские времена такой профессии, как журналистика, вообще не существовало и им пришлось строить постсоветские масс-медиа, так сказать, «с чистого листа», ветераны советской журналистики, наоборот, заявляют, что в советские времена они были более свободны, чем теперь, когда диктат государства над средствами массовой информации сменился контролем собственников.

Одновременно у российской политической элиты произошла актуализация традиционной отечественной фобии, вызываемой так называемой «торговой журналистикой». Признавая, что новые средства массовой информации обеспечили аудитории невиданную доселе свободу выбора, представители политической элиты в то же время постоянно выражают опасения, что эта свобода ведет к разрушению русской культуры под напором массовых жанров и массовой информации и, следовательно, к разрушению основ отечественной ментальности и национальной самобытности. В принципе, враждебность представителей элиты средствам массовой информации не является сугубо российской особенностью. Она характерна для всех стран, в которых модернизация приводит к появлению массовой аудитории и массовых средств коммуникации. Однако в российских условиях эта враждебность обостряется общим кризисом, который переживает общество на очередном этапе российской модернизации, и поэтому зачастую приобретает гротескные формы. Образ России, «распятой на электронной дыбе», является одним из самых популярных в отечественной политической публицистике, особенно публицистике националистически-консервативного направления.

Современные рассуждения о средствах массовой информации, их влиянии на общество и механизмах их взаимодействия с государством и властными элитами, как правило, опираются на некритически усвоенные положения, разработанные в рамках некоторых теоретических подходов к анализу проблемы взаимодействия массовой коммуникация и власти, и на здравый смысл (за которым скрываются те же положения, но в мифологизированной форме). К сожалению, это касается не только публицистических работ, но и работ, претендующих на академический статус, но фактически остающихся в русле публицистики.

При этом практически не осознается, что средства массовой информации, как и всякий объект социального анализа, могут изучаться с самых разных теоретических позиций, причем получающаяся в итоге модель взаимоотношения массовой коммуникации и власти во многом предопределена тем, какие теоретические положения были положены в основу анализа. Активно используя выводы, полученные в рамках некоторых направлений политической коммуникативистики и пугая общество «медиакратией», представители элиты часто не задумываются над тем, каким путем были получены эти выводы и насколько они обоснованны теоретически и эмпирически.

Между тем проблема взаимоотношений массовой коммуникации и власти требует осмысления прежде всего как теоретическая проблема политологии, имеющая свою историю, свои основные вопросы и свои неустранимые антиномии. Только тогда, когда будет проведена базовая с точки зрения гносеологии процедура анализа того, как в процессе исследования конструируется такой объект, как средства массовой коммуникации, возможна демифологизация проблемы взаимоотношений массовой коммуникации и власти. Всякий теоретический подход по определению ограничен, и игнорирование этих ограничений является одним из основных источников мифологизации средств массовой информации как в сознании элиты, так и в массовом сознании. На основе теоретического и методологического анализа основных подходов к исследованию массовой коммуникации возможно вскрыть те конструктивные принципы, на которых базируются эти подходы, и тем самым показать пределы их применимости. Поэтому всесторонний анализ основных моделей взаимодействия массовой коммуникации и власти представляет собой весьма актуальную и назревшую задачу современных политологических исследований.

Главная сложность при анализе проблемы взаимотношения массовой коммуникации и власти состоит в том, что на русском языке серьезные исследования, посвященные данной теме, практически отсутствуют. Дело в том, что проблема массовой коммуникации стала объектом самостоятельного анализа в отечественной политологии только сравнительно недавно. В советские времена сам термин «массовая коммуникация» находился под запретом как «буржуазный» (в связи с этим его периодически предлагалось заменить термином «массовое общение»). Та дисциплина, которая в западном обществознании получила название «теория массовой коммуникации», у нас именовалась «социология журналистики», причем специально оговаривалось, что советская социология журналистики не имеет ничего общего с западными исследованиями такого рода. Если существование социологии журналистики в советском обществознании еще допускалось (хотя и с множеством оговорок), то о политологии журналистики не могло быть и речи. Идеологическое давление на исследователей, занимавшихся изучением взаимодействия массовой коммуникации и власти, было исключительно велико: достаточно сказать, что статьи по этой теме обычно публиковались в сборниках под названием «Вопросы теории и методов идеологической работы», то есть теоретическая проблема взаимодействия массовой коммуникации и власти сводилась к чисто технической проблеме совершенствования методов воздействия на население.

По этой же причине исследователи, стремившиеся ввести в отечественный научный оборот достижения зарубежной политической коммуникативистики, испытывали весьма значительные трудности. По идеологическим причинам явное предпочтение оказывалось работам, которые проводились в марксистской парадигме. Однако если выводы, к которым приходили ученые, работавшие в данной парадигме, находились в противоречии с официальной догмой, их работы практически игнорировались. Характерно, что в советский период такое влиятельное направление современной политической коммуникативистики, как Бирмингемская школа (в отличие от Франкфуртской школы) не изучалось вообще.

Тем не менее, несмотря на идеологическое давление и разнообразные запреты, в 60-80-е годы вышел ряд работ, в которых рассматривались некоторые направления теоретического анализа взаимоотношений массовой коммуникации и власти. Это работы таких авторов, как Э.Г. Багиров, Н.С. Бирюков, А.И. Власов, П.С. Гуревич, В.А. Мансуров, С.М. Митина, В. Терин и др. Уже в разгар перестройки была написана монография А.И. Федякина (1988), подводящая итог отечественным исследованиям современной политической коммуникативистики (которую А.И. Федякин по традиции называл «буржуазной»).

Перелом произошел в 90-е годы. За последнее десятилетие появилась целая серия исследований, вводящих в отечественный научный оборот основные достижения западной теории массовой коммуникации, в том числе и политической коммуникативистики. В работах А.В. Дмитриева, Л.М. Земляновой, В.В. Латыпова, В.Ф. Олешко и других были описаны новейшие этапы развития современной коммуникативистики. Однако все они имели один общий недостаток - практически игнорировали методологические и общетеоретические основания в подходах к анализу проблем массовой коммуникации. В результате выводы, к которым приходили исследователи, работавшие в принципиально различных теоретических традициях, объединялись между собой и даже сливались до полной неразличимости. Это способствовало скорее мифологизации проблемы взаимодействия массовой коммуникации и власти, чем ее прояснению и конкретизации.

Только в 2000 году появилась монография М.М. Назарова, в которой основные направления коммуникативистики описываются исходя из общесоциологических подходов. Однако М.М. Назаров не ставил себе целью подробный анализ интересующей нас проблемы, поскольку его работа носит обзорный характер и посвящена социологии, а не политологии массовой комммуникации.

Таким образом, в отечественной политологии проблема взаимоотношений массовой коммуникации и власти практически не изучена именно как теоретическая проблема. В результате у отечественных специалистов сложилось во многом искаженное представление о степени ее разработанности. Только этим можно объяснить, например, исключительную популярность у отечественных политологов такого автора, как М. Маклюэн, реальный статус которого в современной коммуникативистике является в лучшем случае маргинальным, а представления о взаимодействии массовой коммуникации и власти - типичным образцом технологического детерминизма.

Между тем проблема взаимодействия массовой коммуникации и власти изучается с момента возникновения теории массовой коммуникации как научной дисциплины, находящейся на пересечении социологии и политологии. При этом с самого начала наметились два взаимоисключающих подхода к данной проблеме, один из которых, основанный на марксистской социологии, абсолютизировал роль и влияние массовой коммуникации в обществе, а второй, основанный на позитивистской социологии, наоборот, отстаивал тезис о минимальном влиянии средств массовой коммуникации. Основоположниками первого подхода можно считать представителей Франкфуртской школы Т. Адорно и Г.Маркузе, а второго - отца-основателя американской коммуникативистики П. Лазерсфельда.

Дальнейшее развитие конструктивных принципов в рамках каждого из этих подходов привело к тому, что они разветвились на несколько исследовательских направлений.

В рамках марксистской политологии была сформулирована целая система доказательств, обосновывающих тезис о полной подчиненности средств массовой коммуникации властвующей элите. Это было сделано в работах целой группы исследователей массовой коммуникации (Дж. Голдинг, Дж. Карран, Й. Ларрэн, П. Мердок, Дж. Ситон, М. Уилер, Б. Фрэнклин, Э. Херман, С. Холл, Н. Хомски и др.). С другой стороны, был подвергнут существенной коррекции тезис о том, что аудитория является пассивным объектом воздействия средств массовой коммуникации. Представители Бирмингемской школы (Р. Вильямс, Л. Гросс, А. Макробби, Т. Модлески, Д. Морли, Дж. Стори, Дж. Хартли, С. Холл, Дж. Фиск, Й. Энг) выдвинули положение о «семантической герилье» как особом способе политического противостояния масс властному блоку.

Одновременно в рамках Франкфуртской школы оригинальную модель взаимодействия массовой коммуникации и власти на основе принципа историзма создал Ю. Хабермас. Для этого ему пришлось подвергнуть основные положения Франкфуртской школы весьма значительной ревизии.

Параллельно с марксистской политологией аналогичную по структуре, но базирующуюся на несколько иных основаниях модель взаимодействия массовой коммуникации и власти разрабатывали такие исследователи, как Б. Багдикян, Дж. Блюмлер, К. Дотрих, Н. Гэйблер, Н. Постмэн, М. Робинсон, О. Рэнни, Т. Хартли и другие сторонники радикально-либерального подхода к исследованию СМИ.

Что касается второго подхода, то политологи-позитивисты, основываясь на разработанной П. Лазерсфельдом и его школой методологии прикладного социологического исследования, пришли к выводу об активном характере аудитории примерно на тридцать лет раньше марксистских теоретиков СМИ. Работы таких классиков позитивистской коммуникативистики, как П. Лазерсфельд, Р. Мертон, Э. Кац и Дж. Клаппер легли в основу множества политологических исследований, в которых изучалось воздействие средств массовой информации на аудиторию и обосновывался тезис об ограниченном характере этого воздействия.

С начала 70-х годов XX века в политической коммуникативистике появляется новое направление, основанное на феноменологической социологии и занимающееся изучением функционирования средств массовой информации как социального и политического института. В работах таких авторов, как Л. Зигельман, Т. Кук, Дж. Макманус, Х. Молотч, Б. Роско, Д. Олтейд, П. Сноу, Дж. Такмен, исследовалась внутриорганизационная рутина электронных и печатных СМИ и рутинные методы взаимодействия средств массовой информации с другими социальными и политическими институтами и властвующей элитой.

Синтез обоих направлений - позитивистских исследований воздействия средств массовой информации на аудиторию и феноменологических исследований средств массовой информации как социального института - позволил конкретизировать модель взаимодействия массовой коммуникации и власти в виде работающей теории установления повестки дня. В качестве гипотезы эта теория была сформулирована Д. Маккомбсом и Д. Шоу, а затем получила дальнейшее развитие и обоснование как в трудах своих создателей, так и в работах целой группы авторов, таких как У. Боот, Дж. Диаринг, Ш. Ийенгар, Дж. Кингдон, Д. Киндер, Дж. Коген, Р. Нейман, Э. Роджерс, Дж. Уокер, П. Шумэйкер и другие. Хотя данный синтез еще не полностью завершен, в настоящее время именно теория установления повестки дня является базовой моделью для немарксистской политической коммуникативистики.

При этом сравнительный анализ основных моделей взаимодействия массовой коммуникации и власти в современной научной литературе еще не проводился. В силу специфики этих моделей каждая из них воспринимается ее сторонниками как самодостаточная, а конкурирующие модели - как не отвечающие по тем или иным причинам критериям научности. Поэтому, несмотря на большое количество обзорных работ по теории массовой коммуникации, включая фундаментальные труды М. Дефлера и Д. Макквайла, проблема взаимодействия массовой коммуникации и власти не проанализирована в современной коммуникативистике как целостная научная проблема. Хотя данная проблема существует в условиях типичного для коммуникативистики политематизма и конкуренции научных направлений, она, тем не менее, сохраняет статус общедисциплинарной и поэтому ее анализ следует вести с позиций теории массовой коммуникации как научной дисциплины.

При этом следует учесть, что методологически анализ взаимодействия массовой коммуникации и власти ориентирован на англо-американский тип средств массовой информации как социального и политического института. То, что данный тип СМИ отнюдь не стерилен в культурном отношении и имеет выраженную социально-историческую специфику, западными исследователями, как правило, не осознается. Поэтому изучение господствующих моделей взаимодействия массовой коммуникации и власти, осуществляющееся на основе принципиально иного культурного контекста, позволяет четче увидеть границы их применимости с учетом аспектов, которые носителям англо-американской культурной и политической традиции кажутся самоочевидными. Одновременно это позволяет наметить подходы к решению проблемы адаптации данных моделей на отечественной почве, с учетом специфики отечественных СМИ.

Главной целью нашего исследования является всесторонний анализ проблемы взаимодействия массовой коммуникации и власти как одной из базовых дисциплинарных проблем современной политической коммуникативистики.

Источниковую базу исследования составили основные тексты англоязычной коммуникативистики. Многие работы были впервые введены нами в отечественный научный оборот. Мы надеемся, что проделанный нами анализ позволит развеять некоторые популярные мифы и лучше понять, какова действительная роль средств массовой информации в современном обществе.

1. Проблема взаимодействия массовой коммуникации и власти как базовая дисциплинарная проблема современной коммуникативистики

Теория массовой коммуникации существует как особая дисциплина с 40-50-х годов XX века. Именно в этот период исследования массовой коммуникации стали активно приобретать все признаки полноценной научной дисциплины:

- собственные социально-организационные структуры (университетские факультеты, кафедры и специализированные исследовательские организации);

- институционализированные формы коммуникации между членами научного сообщества - научные журналы, серийные научные издания, конференции и семинары;

- установившийся институт публикаций (монографии, справочники, учебники, хрестоматии и т.п.);

- собственные отцы-основатели, начиная с Г. Ласуээла и П. Лазерсфельда;

- единое и общепризнанное определение объекта исследования - массовой коммуникации как процесса, «в ходе которого сложно организованный [социальный] институт посредством одного или более технических средств производит и передает общезначимые послания, которые предназначены для большой, неоднородной и рассеянной в пространстве аудитории» Dominick J.R. The Dynamics of Mass Communication. 3^rd ed. N.Y., 1990. P. 15-16. Книга Дж. Доминика - популярный американский учебник по коммуникативистике для колледжей, и все определения в нем являются стандартными. .

Одной из базовых проблем теории массовой коммуникации как научной дисциплины является проблема взаимодействия массовой коммуникации и власти. Безусловно, данная проблема является объектом изучения не только в коммуникативистике, но и в таких политологических дисциплинах, как теория идеологии, теория социальных проблем, теория элиты, и в других направлениях политологии. Однако если в других дисциплинах данная проблема имеет частный статус (например, в теории идеологии массовая коммуникация рассматривается только как инструмент трансляции тех или иных идеологических положений, а в теории социальных проблем средства массовой информации выступают как один из множества факторов, ответственных за конструирование социальной проблемы), то для коммуникативистики данная проблема является базовой и предопределяет основные направления исследований, как чисто прикладных, так и общетеоретических. Однако, несмотря на базовый статус данной проблемы, а точнее, именно благодаря такому статусу, она не имеет общепризнанного решения и существует в виде набора теоретических антиномий таким образом, что каждый вариант решения имеет свою противоположность в рамках единой научной дисциплины.

Антиномическая форма существования проблемы взаимодействия массовой коммуникации и власти объясняется тем, что, несмотря на консенсус относительно объекта исследования, коммуникативистика всегда относилась к числу так называемых политематических научных дисциплин, т.е. дисциплин, в рамках которых конкурируют сразу несколько парадигм, каждая из которых претендует на роль господствующей. Подобного рода ситуация типична для гуманитарных наук, поэтому то, что к анализу процессов массовой коммуникации применяются практически все подходы, существующие в современной социологии, не должно вызывать особого удивления. Анализ массовой коммуникации более или менее активно осуществляется в рамках таких принципиально различных направлений, как позитивистская социология, социальная феноменология, ортодоксальный марксизм и различные версии неомарксизма, структурализм и постструктурализм (представленные Британской школой культурных исследований), макросоциологический подход Торонтской школы.

В рамках каждого из этих подходов формулируются собственные вопросы и даются собственные ответы на них. Так, позитивисты детально изучают, какое воздействие оказывает массовая коммуникация на сознание и поведение членов аудитории. Социальная феноменология рассматривает массовую коммуникацию как целенаправленный процесс конструирования реальности и описывает основные механизмы, отвечающие за процесс конструирования, а также основные характеристики получающейся медиа-реальности. Марксисты разоблачают идеологическую функцию массовой коммуникации в обществе и анализируют те способы, какими она внедряет “ложное сознание” в людские массы. Сторонники Британской школы культурных исследований исследуют массовую коммуникацию как процесс кодирования и распространения значений в интересах господствующей элиты и подробнейшим образом описывают, что это за значения и каким образом они декодируются различными сегментами аудитории в своих собственных интересах. Наконец, исследователи Торонтской школы сосредотачиваются на анализе того, как коммуникативные технологии определяют базовую структуру общества и на этой основе выстраивают предельно общие схемы коммуникативной эволюции общества от традиционного к современному, а затем к постсовременному.

Принципиальные различия в постановке исходных проблем обуславливают столь же принципиальные различия в методах анализа коммуникативных процессов. Позитивисты считают необходимым обосновывать свои утверждения с помощью количественных социологических исследований, феноменологи предпочитают плотные этнографические описания, включенное наблюдение и case study, постструктуралисты - «вчувствование» в позицию другого и художественную интуицию. Марксисты и исследователи Торонтской школы, как и подобает макросоциологам, опираются преимущественно на обобщающие исторические и культурологические исследования, хотя не пренебрегают и откровенной публицистикой.

Даже когда сторонники разных направлений применяют один и тот же метод, они дают ему качественно различную интерпретацию. Например, такой на первый взгляд совершенно нейтральный метод, как контент-анализ, используется исследователями позитивистского направления для того, чтобы «осуществить категоризацию медиа-содержания в количественной форме, а затем проанализировать его для подтверждения определенных гипотез» Rogers E. The Empirical & Critical Schools of Communication Research // The Media Revolution in America & in Western Europe. Norwood, 1987. P. 224.. Позитивистская версия контент-анализа широко применяется в прикладных целях, в том числе в исследованиях, далеко выходящих за пределы собственно коммуникавистики как академической дисциплины, например, в электоральной социологии и в коммерческих исследованиях аудитории средств массовой информации.

В то же время исследователи марксистского и постструктуралистского направлений применяют методы контент-анализа для того, чтобы выявить скрытые мотивы и тем самым разоблачить латентный идеологизм самых невинных, казалось бы, посланий Любопытно, что такого же подхода придерживался Г. Ласуэлл, разработавший саму методику контент-анализа средств массовой информации. Правда, он давал полученным результатам фрейдистскую интерпретацию. Характерно, что в дальнейшем позитивистская американская коммуникативистика просто отторгла данную сторону ласуэлловского метода. . В 70-80-е годы к такого рода методам постоянно прибегали исследователи «Glasgow Media Group» для того, чтобы показать, как английские СМИ навязывают аудитории угодное правящим классам понимание социальных проблем. Однако позитивистские методы, эффективно работая на подтверждение соответствующим образом сформулированных позитивистских гипотез, малоприменимы в сфере совершенно иных по структуре марксистских идеологем. Поэтому даже сочувственно относящиеся к «Glasgow Media Group» исследователи признают, что в работах этой школы результаты контент-анализа в значительной степени подгоняются под уже имеющиеся идеологические посылки, которые состоят в том, что телевизионные новости «постоянно укрепляют и поддерживают культурную рамку, внутри которой точки зрения, благоприятные для сохранения status quo, занимают преференциальные и привилегированные позиции» Glasgo University Media Group. More Bad News. L., 1980. P. 122.

Классическим по своей прямолинейности образцом некорректного переноса позитивистской методики контент-анализа в совсем иную сферу можно считать известную работу А. Дорфмана и А. Маттеляра «Как читать Дональда Дака? Империалистическая идеология в комиксах Диснея”. Авторы рассматривают комиксы о Дональде Даке как особо утонченный образец американского «культурного империализма». По мнению Дорфмана и Маттеляра, эти комиксы навязывают латиноамериканскому читателю буржуазную систему ценностей, воспевают консьюмеризм, проповедуют культ денег и ведут антиреволюционную пропаганду, и тем опаснее, что по видимости выглядят совершенно деидеологизированными (по образному выражению авторов, скрывают стальную хватку под бархатной перчаткой). Они утверждают авторитарную родительскую власть, как и всякую власть вообще, путем ее видимого отсутствия: «комиксы, как и телевидение, во всех иерархически структурированных обществах, полагаются на расстояние как на средство авторитарного давления» Dorfman A., Mattelar A. How to Read Donald Duck. N.Y., 1971. P. 32. . В комиксах за аутентичный голос ребенка выдается голос его отца, и ребенку не остается ничего другого, как идентифицироваться с этим голосом и с тем опытом блокирования реальных проблем, который за ним стоит. Данные утверждения обосновываются с помощью соответствующих статистических выкладок, основанных на контент-анализе содержания комиксов, а любая попытка их опровергнуть отвергается с порога на том основании, что мышление того, кто занимается опровержением, сформировано под влиянием Диснея, и буружазные (= патерналистские) ценности, проповедуемые Диснеем, полностью им интериоризированы.

Однако даже полностью разделяя антиимпериалистический пафос разоблачителей Дональда Дака, вполне лояльные критики их исследования указывают, что Дорфман и Маттеляр “неодоценивают интеллект аудитории и исходят из непосредственного воздействия текста на пассивного читателя» Wheeler M. Politics & the Mass Media. Oxford, 1997. P. 187.. Как будет показано ниже, эта недооценка (как и тезис о том, что комиксы идеологически нейтральны только «по видимости») далеко не случайна и непосредственно связана с той моделью решения проблемы взаимоотношений массовой коммуникации с представителями элиты и массовой аудиторией власти, которая лежит в основе марксистского и производных от него подходов к анализу коммуникативных процессов.

В целом принципиальные различия в постановке базовых проблем и выборе методов их решения приводят к тому, что базовая для коммуникативистики как научной дисциплины проблема взаимоотношений массовой коммуникации и власти описывается таким же количеством способов, сколько существует социологических направлений, занимающихся анализом массовой коммуникации. Это вполне естественно, поскольку в рамках каждого из этих направлений имеется своя собственная трактовка того, что такое «власть», кто является ее носителем и как функционирует в обществе система властных отношений. Совершенно очевидно, что позитивизм и социальная феноменология, рассматривающие в качестве источника развития согласие между различными слоями общества и описывающие его как эволюционный процесс, в своей трактовке властных отношений не могут не отличаться от марксизма и структурализма, которые считают движущей силой развития социальные конфликты и понимают его как скачкообразный революционный процесс.

Тем не менее, несмотря на более чем существенные содержательные различия между основными направлениями медиа-исследований, можно осуществить формальную классификацию подходов к проблеме взаимоотношений массовой коммуникации и власти и объединить эти подходы в рамках обобщенных моделей.

Уже при первичном анализе можно выделить два основных аспекта анализа проблемы взаимоотношений массовой коммуникации и власти:

- власть массовой коммуникации;

- власть над массовой коммуникацией.

В первом аспекте речь идет о том, насколько СМИ влияют на общество в целом и на отдельного индивида и в какой мере они детерминируют социальную реальность. Во втором аспекте в центре внимания оказывается то, насколько автономными являются сами СМИ как социальный и политический институт, а также о том, каким образом и посредством каких механизмов осуществляется воздействие господствующих элит и государства на этот специфический институт.

Чисто формально все варианты решения анализируемой проблемы можно представить как различные конфигурации из трех возможных вариантов ответов на вопрос о том, как осуществляется власть элит и государства над СМИ, и трех возможных вариантов ответов на вопрос о том, как СМИ реализуют свою власть над аудиторией.

Первые три варианта выглядят следующим образом:

- СМИ полностью контролируются властными структурами и правящими элитами.

- СМИ в некоторой степени контролируются властными структурами и правящими элитами, но относительно независимы от них.

- СМИ полностью независимы от властных структур и правящих элит.

Вторая группа ответов аналогична первой:

- СМИ полностью контролируют сознание и поведение аудитории.

- СМИ в некоторой степени влияют на сознание и поведение аудитории.

- СМИ вообще не влияют на сознание и поведение аудитории.

Однако далеко не все из формально возможных комбинаций этих вариантов реализуются в исследовательской практике. Так, комбинация “СМИ полностью независимы от властных структур и вообще не влияют на сознание и поведение аудитории” не встречается ни в одном направлении медиа-исследований, ввиду того, что она лишает их всякого смысла.

Нам известно единственное исключение - У. Макгайр. Проанализировав имеющийся корпус работ о воздействии СМИ на аудиторию, этот исследователь пришел к выводу, что полученные в ходе медиа-исследований результаты в лучшем случае противоречат друг другу, а в худшем - просто некорректны. В результате на каждый убедительно обоснованный аргумент можно найти не менее обоснованный контраргумент, и поэтому доводы исследователей взаимно уничтожают друг друга. Например, многократно подтвержденная эмпирически теория избирательного восприятия, постулирующая, что воздействие СМИ на аудиторию ограничено собственными установками членов аудитории, избегающими получения нежелательной информации, опровергается с помощью следующего утверждения: эта теория превращает социум в сообщество аутичных индивидов, в то время как разумная тактика члена социума часто состоит в том, чтобы сознательно искать неприятную информацию, а не избегать ее. Аналогичным образом фальсифицируются и другие известные У. Макгайру модели воздействия массовой коммуникации на аудиторию. В результате, с точки зрения У. Макгайра, тезис о влиянии массовой коммуникации на общество, в каком бы виде он ни формулировался (будь то позитивистская аксиома о минимальном воздействии СМИ на аудиторию или марксистский тезис о всемогуществе СМИ), не имеет под собой никаких эмпирических оснований и является не более чем мифом. Этот миф, по его мнению, был изобретен в интересах специалистов по рекламе, политических и академических исследователей, которым надо было как-то обосновать, чем они занимаются, и сознательно поддерживается в их же интересах См.: McGuire W. The Myth of Massive Media Impact: Savaging & Salvaging. // Public Communication & Behaviour. V. 1. L., 1986. P. 187..

Однако точка зрения У. Макгайра, естественно, является не более чем научным курьезом. В реальной исследовательской практике конкурируют между собой две основные комбинации решений проблемы взаимоотношений массовой коммуникации и власти:

Известный нидерландский исследователь современной коммуникативистики Д. Макквайл назвал первую комбинацию “моделью доминирования”, а вторую - “плюралистической моделью”. Базовые различия между этими моделями Д. Макквайл изобразил в виде таблицы McQuail D. Mass Communication Theory. L., 1994. P. 70., которая широко используется в медиа-исследованиях самых различных направлений и приобрела статус общепризнанной. Обе модели, естественно, представляют собой упрощенные и обобщенные описания реальных исследовательских практик.

В основу обеих моделей положена классическая схема коммуникативного акта, предложенная Г. Ласуээлом на самом первом этапе коммуникативных исследований. Согласно Г. Ласуээлу специфика любого коммуникативного акта может быть исчерпывающе описана, если получены ответы на следующие вопросы: «Кто передает что кому и с каким эффектом?». Как видим, схема, которую Г. Ласуээл использовал для анализа процессов коммуникации, с таким же успехом может быть применена для анализа исследовательских практик в сфере коммуникативистики.

Имеющийся комплекс медиа-исследований описывается с помощью выделенных Д. Макквайлом моделей достаточно полно. Можно говорить только об одном направлении коммуникавистики, которое не вполне вписывается в обе модели, - Торонтская школа коммуникативных исследований. Как будет показано ниже, исследователи Торонтской школы в силу технологического детерминизма вообще избегают анализа властных отношений. В той мере, в какой они его все же осуществляют, их исследования укладываются скорее в рамки модели доминирования, чем плюралистической модели.

Таблица 1

Две основные модели решения проблемы взаимоотношения массовой коммуникации и власти

Впрочем, предложенный Д. Макквайлом способ описания обеих моделей имеет один, но чрезвычайно важный недостаток. Он не вскрывает внутренней логики их построения и не касается специфики аргументации в каждой из них. Это вполне объяснимо - Д. Макквайла интересовали в первую очередь формальные различия между моделями, а не их внутренняя структура. Для того чтобы перейти от описания формальных различий к описанию внутренней структуры и конструктивных принципов обеих моделей, необходимо связать их с определенными направлениями общетеоретической социологии, поскольку данные модели возникли в рамках вполне конкретных социологических направлений, хотя последующая их эволюция носила относительно автономный характер.

Изначально модель доминирования была сформулирована в рамках марксизма и во многом определила подход к анализу СМИ в работах структуралистов и постструктуралистов. Плюралистическую модель разработали исследователями позитивистского направления, а затем она была развита в феноменологических исследованиях СМИ.

Обе модели с момента своего возникновения претерпели значительные изменения и в результате утратили исходную жесткость и однозначность. Специфика эволюции данных моделей состоит в том, что ослаблению, как правило, подвергался только один из двух базовых тезисов, описывающих, как соотносятся массовая коммуникация и власть, а не оба этих тезиса одновременно. Так, эволюция модели доминирования шла по линии постепенного отказа от тезиса об абсолютном контроле СМИ над пассивной аудиторией, притом что тезис о полной подконтрольности СМИ господствующим элитам остается практически в полной неприкосновенности. Эволюция плюралистической модели, наоборот, осуществлялась путем признания того, что СМИ контролируются властными институтами гораздо сильнее, чем предполагалось первоначально, тогда как тезис о минимальном воздействии СМИ на аудиторию сохраняет у сторонников этой модели значение аксиомы.

Именно тот тезис, который остается в неприкосновенности в процессе теоретической эволюции моделей, и является ее конструктивным принципом, отказ от которого невозможен без разрушения своей модели. Иными словами, модель доминирования существует только до тех пор, пока ее сторонники рассматривают СМИ как подконтрольный, а не автономный социальный институт, а плюралистическая модель - лишь до тех пор, пока ее сторонники сохраняют верность аксиоме о минимальном воздействии. Поэтому на уровне конструктивных принципов конвергенция моделей невозможна. Даже когда высказывания сторонников двух моделей начинают в буквальном смысле слова повторять друг друга Ср.: «Как кажется, постоянно растет поддержка той ветви коммуникативных исследований, которая утверждает, что просмотр телепередач является активным социальным процессом» (Э. Кац и Т. Либес, позитивисты и сторонники плюралистической модели) и «Просмотр телепередач, те предпочтения, которые его определяют, и те многочисленные социальные потребности, которые он удовлетворяет, с современной точки зрения однозначно оказывается активным социальным процессом» (С. Холл, основоположник Британской школы культурных исследований и сторонник модели доминирования). Цит. по: Media & Cultural Studies. KeyWorks. Malden, Mass., 2001. P. 193. , они вкладывают в них в корне различное содержание. Там, где сторонники модели доминирования видят свободных и независимых членов аудитории, определяющихся на основе личных вкусов и предпочтений, сторонники плюралистической модели видят людей, вовлеченных в «семантическую герилью» против господствующей идеологии и изначально обреченных на поражение. В свою очередь там, где сторонники модели доминирования видят «наемных слуг капитала», занятых внедрением господствующей идеологии в массы, сторонники плюралистической модели видят профессионалов, чья зависимость от элиты во всяком случае не сильнее их зависимости от массовой аудитории.

Тем не менее к началу 90-х годов параллельная эволюция привела к настолько сильному сближению двух основных моделей, что начинавший свою работу в рамках модели доминирования английский исследователь Дж. Карран даже назвал это сближение “тектоническим сдвигом”. Впрочем, с точки зрения Каррана, данный сдвиг носил односторонний характер и осуществлялся исключительно за счет сдачи позиций сторонниками модели доминирования. По его мнению, в течение нескольких десятилетий имело место “постепенное внедрение плюралистического подхода в радикальную традицию, в особенности путем отказа от всеобъясняющей тотальной логики марксизма, переосмысления аудитории как творческой и активной и перехода от политической к массовой эстетике” Curran J. The New Revisionism in Mass Communication Research: a Reappraisal //European Journal Of communication. 1990. V. 5. № 3. P. 157-158. . Однако реальный процесс, на наш взгляд, имел более сложный вид, поскольку сторонники модели доминирования оказали весьма значительное влияние на сторонников плюралистической модели, побудив их заняться изучением первоначально практически игнорировавшейся теми проблемы СМИ как социального и даже политического института, со своей особой конфигурацией наличных целей и оперативных норм и специфической организационной рутиной. Иными словами, «тектонические сдвиги» произошли в обеих моделях, однако эти сдвиги не затронули и не могли затронуть их конструктивные принципы

Хотя говорить о синтезе обеих моделей и достижении полного консенсуса по вопросу о роли и месте СМИ в обществе, конечно, не приходится, но крайние точки зрения, безусловно, в значительной мере утратили популярность. Любопытную эволюцию при этом претерпело отношение к базовым для каждой модели исследовательским традициям. Мы имеем в виду современное отношение к школе Лазерсфельда, которая заложила основы плюралистической модели, и Франкфуртской школе, создавшей первый развернутый вариант модели доминирования.

Исследования школы П. Лазерсфельда по-прежнему сохраняют статус пионерских, классических, хотя и несколько устаревших научных работ. Их устаревание считается не столько следствием методологического несовершенства, сколько результатом исторических перемен. Так, С. Чаффи и Дж. Хокхаймер, подробнейшим образом проанализировавшие методологические основания классических работ Лазерсфельда, пришли к выводу, что «результаты эмпирических исследований должны интерпретироваться в историческом контексте, с учетом особенностей места и времени, в которых проходил сбор данных» Chaffee S.H., Hochheimer J.L. The Beginning of Political Cоmmunication Research in the United States: Origins of the «Limited Effects» Model // The Media Revolution in America & in Western Europe. Norwood, 1987. P. 290.. Работы Лазерсфельда устарели в том смысле, что они уже не могут служить основанием для вневременных генерализаций и сохраняют валидность только для своей эпохи. С появлением телевидения и превращением его в ядро всей системы массовой коммуникации произошли очень значительные изменения в объеме информации, доступном рядовому зрителю, и поэтому предложенная Лазерсфельдом и его последователями модель коммуникативного процесса перестала работать. Любопытно, что Чаффи и Хокхаймер в лучших традициях американской позитивистской коммуникавистики делают из этого более чем оптимистические выводы: если «просвещенный гражданин», романтизируемый теоретиками демократии, вообще существует, то скорее в современной Америке, чем в Америке сороковых годов» Ibid. P. 281., когда П. Лазерсфельд проводил свои классические исследования.

Таким образом, работы Лазерсфельда сохранили свой научный статус вплоть до настоящего времени. Произошло это прежде всего потому, что именно в работах Лазерсфельда был впервые в четкой форме сформулирован тезис о минимальном воздействии средств массовой информации на аудиторию, ставший конструктивным принципом плюралистической модели.

В то же время работы основоположников Франкфуртской школы, которые впервые в развернутом виде сформулировали модель доминирования (до этого марксистские исследователи не проявляли особого интереса к СМИ), оказались вытесненными скорее в сферу интересов историков общественного сознания, чем историков науки. Даже такой более чем доброжелательно настроенный в отношении марксистской традиции исследователь, как Дж. Ситон, обращаясь к анализу работ исследователей Франкфуртской школы, не может удержаться от указания на то, что в основе их построений лежат не столько эмпирические факты, сколько эмоциональная реакция вынужденных эмигрантов на глубоко чуждую им американскую культуру. По мнению Дж. Ситона, «значительная часть работ таких авторов, как Маркузе и Адорно, была основана на отторжении всего современного, массового и американского» Curran J., Seaton J. Power without Responsibility: the Press & Broadcasting in Britain. L., 1988. P. 222.. В частности, это влекло за собой утверждение, что под влиянием новых средств массовой информации Соединенные Штаты, вслед за Германией, неизбежно превратятся в фашистское государство, и серию дополнительных выводов того же порядка.

Таким образом, к настоящему времени и Маркузе, и Адорно перешли из разряда ученых в разряд пророков, пророчество которых к тому же оказалось ошибочным, что не могло не сказаться на их авторитете. Произошло это потому, что, как будет показано ниже, в их работах конструктивному принципу модели доминирования (утверждению о полной подконтрольности средств массовой информации господствующей элите) практически не уделялось места. Этот принцип декларировался, но сколько-нибудь подробно не разрабатывался. Маркузе и Адорно сосредоточили свои усилия на демонстрации того, как «культуриндустрия» подчиняет своему контролю сознание масс. Как только в рамках модели доминирования произошел отказ от тезиса о полной подконтрольности аудитории средствам массовой информации, работы основоположников Франкфуртской школы стали выглядеть совершенно архаичными.

Впрочем, нельзя сказать, чтобы антикапиталистическая риторика Франкфуртской школы полностью утратила популярность в левых кругах. Так, в 1995 году Дж. Сталлабрас в «New Left Review» описывал такое суперсовременное явление, как создаваемое с помощью средств интерактивной электронной коммуникации «киберпространство» в качестве «репрезентата Капитала», и уверенно заявлял: «киберпространство можно рассматривать как заключительный акт Просвещения, в котором «интерфейс Природы» заменен другим, значительно более божественным... В то время как любой солипсист-пользователь наделяется властью, все остальное сущее предназначено для его пользования. Киберпространство - это точное воплощение «второй природы» Лукача, в которой субъективное и объективное сливаются воедино, и так как, в отличии от преобразования реального мира Капиталом, оно развертывается без материальных разрушений, скорость его развертывания (и духовное разрушение) являются еще более поражающей» Stallabras J. Empowering Technology: the Exploration of Cyberspace // New Left Review. 1995. № 211. P. 30. . Как видим, риторика франкфуртцев сохранена Дж Сталлабрасом в полной неприкосновенности. Однако не будем забывать, что «New Left Review» давно утратил статус передового обществоведческого издания. В более академических (и более модных) изданиях данная риторика воспринимается как безнадежно устаревшая, и именно потому, что основной акцент в ней делается на способности «культуриндустрии» полностью блокировать самостоятельное мышление масс.

Таким образом, хотя плюралистическая модель и модель доминирования в процессе эволюции достаточно сильно сблизились, никакой конвергенции пока не произошло, и исследования, проводимые в рамках каждой из этих моделей, осуществляются на основе различных конструктивных принципов. Сторонники модели доминирования, какими бы оговорками они ни сопровождали свои утверждения, продолжают держать и государство, и особенно господствующие элиты под подозрением и рассматривать реальные процессы массовой коммуникации как «неправильные», осуществляющиеся в ущерб интересам разнообразных подчиненных групп и меньшинств и навязывающие им чуждые позиции и «ложное сознание». Сторонники плюралистической модели, признавая факт влияния (и даже факт очень сильного влияния) государства и господствующих элит на СМИ, тем не менее сохраняют оптимизм и продолжают рассматривать СМИ как по сути автономный институт, ориентированный на удовлетворение реальных потребностей аудитории, а не на донесение до нее информации, в которой заинтересованы господствующие элиты.

Однако, как мы уже упоминали, в коммуникативистике существует целое направление, которое не в полной мере укладывается в формальную классификацию подходов к решению проблемы взаимоотношений массовой коммуникации и власти. Это Торонтская школа коммуникативных исследований, в рамках которой коммуникация рассматривается с позиций технологического детерминизма. Суть данного подхода сформулировал основатель Торонтской школы Гарольд Иннис. По Иннису, использование определенных средств коммуникации влечет за собой сначала изменения в структуре символов, посредством которых люди думают, затем изменения в структуре интересов людей, определяя не только как, но и о чем они думают, а затем к изменению природы сообщества в целом. Излюбленным примером такого рода коммуникативной революции для исследователей Торонтской школы является изобретение и распространение греческого алфавита, предопределившего развитие европейской цивилизации на две с половиной тысячи лет, вплоть до появления радио и телевидения.

При таком подходе проблема взаимоотношений массовой коммуникации и власти не может быть адекватно поставлена, поскольку с точки зрения сторонников Торонтской школы тип коммуникативной технологии определяет специфику всех общественных структур, включая и экономические отношения, и властные структуры. Иными словами, возможности власти целиком определяются возможностями соответствующей коммуникативной технологии, так что представительная демократия, например, появляется с изобретением печатного станка и утрачивает смысл с появлением телевидения.