Сценарии, в которых другие акторы воспринимались коррумпированными, побуждали большинство респондентов классифицировать эти сценарии как нравственно неприемлемые: например, вымогательство денег у проституток или торговцев наркотиками (членов «преступного класса» со стабильным доходом) и получение взятки от адвоката (другого соучастника коррупции в системе уголовного правосудия) считались приемлемыми только для 14% респондентов. Однако подброс наркотиков действующему преступнику с целью гарантирования меры задержания был приемлем для 30% респондентов; здесь присутствует элемент «упрощенного делопроизводства» (summary justice) (Beck A. & Lee R., 2002).

Множество литературы, посвященной соблюдению законов, демонстрирует сильные гендерные различия. Женщины с меньшей вероятностью совершают почти все виды уголовных преступлений и менее склонны к участию и одобрению коррупции, уклонению от уплаты налогов и другой незаконной деятельности. Наблюдаемые гендерные различия на микроуровне могут так же перекладываться на макро-результаты. Например, исследования Д. Доллара и А. Свэми (Dollar D., et al., 2001; Swamy A., et al., 2001) показывают, что уровень коррупции в стране снижается с увеличением процентной доли женщин в парламенте. Кроме того, мнение о том, что более широкое представительство женщин в государственных учреждениях приведет к сокращению масштабов коррупции, привело к принятию конкретных политических мер. В 1999 году Мексика создала новые патрули из женщин и увеличила число женщин-полицейских для уменьшения масштабов коррупции (Transparency International, Пресс-релиз, Март 2000). Аналогичная политика была введена в Лиме, Перу (Swamy A., et al., 2001).

В литературе предложены две основные теории, объясняющие гендерные различия (Gottfredson M., & Hirschi T., 1990; Zager M., 1994). Одна из теорий объясняет гендерные различия фундаментальными различиями на когнитивном, эмоциональном и поведенческом уровнях из-за биологических, психологических и эмпирических реалий. Альтернативная теория объясняет гендерные различия различным вовлечением мужчин и женщин в рабочую силу и правительство. Например, в соответствии с этим мнением женщины менее коррумпированы, потому что они менее склонны занимать позиции власти и, следовательно, у них меньше возможностей стать коррумпированными.

В последние годы ряд исследований показали, что ценности, нормы и аттитюды влияют на экономическое поведение и институты (Knack S. & Keefer P., 1997). Согласно И. Айзену и М. Фишбейну (Ajzen I. & Fishbein M., 1980), поведение можно прогнозировать из отношений и субъективных норм. Например, в литературе по вопросам соблюдения законов о налогах зафиксирована прочная связь между отношениями к соблюдению налогов и фактическим соблюдением (Cummings R., et al., 2009). Фрей (Frey B. & Weck H., 1983; Frey B. & Torgler, 2007) сообщает о негативной корреляции между налоговой моралью (tax morale) (отношением к уплате налогов) и размером теневой экономики. По сравнению с другими переменными, налоговое настроение оказывает наиболее существенное влияние на размер теневой экономики. Аналогично, (Torgler B. & Valev N., 2010) обнаружили, что налоговая мораль (tax morale) значительно уменьшает уклонение от налогов.

Важно также отметить, что приемлемость коррупции положительно коррелирует с известными индексами фактического уровня коррупции, такими как Индекс восприятия коррупции Transparency International (r = 0,358 и статистически значим) и Рейтингом качества правительства (борьба с коррупцией), разработанный Кауфманном и коллегами (Kaufmann, et al., 2009) (r = 0,380, также статистически значим) (Torgler B. & Valev N., 2010).

2.7 Доверие

Взаимное доверие -- основной принцип социального капитала; служит его качественной характеристикой (Почебут Л. Г. и др., 2014). Никлас Луман (Niklas Luhmann) дифференцирует “trust” (доверие) -- к людям, и “confidence” (уверенность) -- к институтам (Luhmann N., 2000). Энтони Гидденс (Anthony Giddens) указывает, что доверие основывается на взаимной ответственности и соучастии. Доверие -- уверенность в надежности человека или системы, выражает веру в благонадежность человека или правильность абстрактных принципов (Giddens A., 1990).

Ф. Фукуяма: доверие -- ожидание, что другие будут демонстрировать сотрудничество, честное поведение, основанное на общепринятых нормах. Закон, договор и экономическая рациональность обеспечивают необходимую, но недостаточную основу постиндустриальных обществ. Они должны быть наполнены взаимностью, моральными обязательствами, доверием, основанные скорее на традиции (habit), чем на рациональном расчете (Фукуяма Ф., 1999).

Становится возможным выделить два очень отличных друг от друга подхода к изучению доверия (Веселов Ю. В., 2011):

• Фукуяма, Гидденс: доверие иррационально, социальная привычка, феномен веры, след традиционного общества;

• Луман, Коулман, Штомпка: доверие -- рациональное отношение к будущему.

Петер Штомка: доверие -- ставка в отношении будущих непредвиденных действий других (Sztompka, 1999). «Доверие -- это социальное благо, которое следует защищать и сохранять» (цит. по Почебут, и др., 2014). Рыночная экономика ставит человека перед выбором -- доверять или нет. Современное доверие связано с рациональным выбором, риском, свободой действий, активностью при неопределенности. Проблема двух основных подходов к определению доверия:

• доверие существует и в традиционных (досовременных) и в современных обществах;

• в разных обществах разные виды доверия;

• в традиционных -- на вере; в современных -- рациональное;

• в современных обществах оба вида доверия сосуществуют (безусловное доверие друзьям; рациональное доверие в бизнесе);

• современный тип доверия господствует, но переход в другой тип распространен;

• традиционное доверие для малых групп; современное -- для рыночного общества.

Отличительная черта современного общества, доверие -- социальный капитал. Благодаря нему общество становится эластичным во время социальных потрясений. Если индивид не доверяет государству (судебной системе, правительству, президентской власти), то вряд ли будет планировать свою деятельность в долгосрочной перспективе; дистанцируется и станет обманывать государство (Веселов, 2011). У доверия можно выделить уровни (Sztompka, 1999; Веселов, 2011):

• Базовый -- общая диспозиция доверия, присущая всем людям; “онтологическая безопасность” по Гидденсу (Giddens, 1990);

• Личностный -- опыт доверия, недоверия, воспитания, социализации; но, при этом, зависит не только от семьи, но и от социальных условий. В авторитарных режимах, с нормой доносительства, деление на “своих” и “чужих” доминирует;

• Социальный -- в рамках групп (малых и больших), предполагает институциональный характер; сильно продиктовано отношением “свой-чужой”; тем не менее, “отношения доверия в группах имеют универсальную природу”; не просто сумма доверия отдельных людей, имеет надындивидуальный характер;

• Культурный -- наоборот, национальный характер атрибутов доверия

Досовременные общества характеризуются механической солидарностью, о которой речь шла ранее, основывающейся на схожести мыслей и действий. Ей свойственно безусловное доверие к “своим”, недоверие -- к “чужим”, что созвучно понятию партикуляризма.

Современное общество -- органическая солидарность (Дюркгейм), основанная на различии индивидов. Доверие регулирует отношения между незнакомыми людьми. Доверие позволяет рыночному обществу соединять функционально различные интересы индивидов в единое целое. Борьба противоположностей не переходит в конфликт (Веселов, 2011).

Петер Штомпка выделил защитные реакции общества при недостатке доверия (Sztompka П., 1999):

• Провиденциализм -- высший Промысел, ведет к стагнации, саботажу, застою;

• Коррупция -- ложный контроль, стимуляция нужных действий;

• Чрезмерный рост бдительности -- охранные системы и заборы;

• Чрезмерное сутяжничество -- формализация и фиксация взаимоотношений;

• «Геттоизация» -- обособление этнических или социальных групп;

• Патернализм -- потребность в авторитарном лидере;

• Экстернализация доверия -- недоверие государственным социальным институтам. Поиск доверия в иностранном обществе.

Доверие -- необходимая предпосылка демократизации общества и институтов (Sztompka П., 1999; Инглхарт Р. и Вельцель К., 2011). Инглхарт обнаружил сильную корреляцию между уровнем межличностного доверия, благосостоянием граждан, экономическими успехами страны, демократизацией общества (Инглхарт Р. и Вельцель К., 2011; Azen R. & Budescu D., 2003).

Если акторы не знают друг друга, и их взаимодействие свободно регулируется общими ожиданиями, норма коррупции может структурировать ситуацию и может управлять поведением акторов. Но если действие основано на конкретной, а не общей информации о партнере по коррупции, между ними существует доверительная связь, потому что оба принимают отрицательные последствия наказания. Успешное повторение коррупционных сделок увеличивает доверие акторов друг к другу (Husted B., 1994). Это связано с тем, что в процессе повторения становится доступной все больше информации о партнере по взаимодействию.

Определение доверия зависит от теоретической перспективы автора. Однако существуют два аспекта, которые относятся почти к каждому определению доверия (Graeff P., 2004) и которые применяются как авторами, использующими теории рационального выбора Коулмана (Coleman J., 1990) так и авторами, которые используют функционалистские теории (например, Парсонса (Parsons T. & Shils E., 1951)): доверенные ресурсы размещаются в распоряжении другого актора или стороны (доверяемого), и это действие связано с риском. Риск в данной ситуации подразумевает, что доверяющий столкнется с потерей, если его доверие будет подорвано.

Взаимность (reciprocity) имеет особое значение в теориях о межличностном доверии. Она, как уже упоминалось ранее, является характерной чертой коррупционных сделок. Поскольку коррупционные транзакции являются незаконными, необходимо, чтобы оба актора ожидали справедливой сделки. Поскольку каждый актор предлагает или принимает коррупционную сделку по своей собственной воле, сделка не произойдет, если один из участников предположит, что его партнер не выполнит свою часть незаконной сделки. Концепцию доверия Коулмана (Coleman J., 1990) можно объединить с ранее упомянутыми представлениями о коррупции, поскольку она включает атрибуты, которые соответствуют атрибутам типичных коррупционных ситуаций. Взаимная симпатия или восприятие сходства также способствуют взаимности (Graeff P., 2004).

Представленная концепция доверия является конкретной (specific). Она не может быть применена в целом к другим социальным явлениям, которые связаны с доверием, так как этот вид доверия активируется только в определенных ситуациях. Доверие коррупционных акторов -- это когнитивная концепция; это «доверие, основанное на знаниях» (Yamagishi T. & Yamagishi M., 1994). Для его появления не значимы эмоции. Он не может рассматриваться ни как диспозиционное доверие (dispositional trust), то есть как последовательная тенденция к доверию по широкому спектру ситуаций и людей (Wrightsman L., 1991), ни только как ситуационное доверие. Характер доверия в коррупционных отношениях -- это решение о доверии или недоверии в результате оценки потенциальных прибылей и потенциальных убытков. «Решение доверять другому человеку по существу стратегическое. Стратегическое (или основанное на знаниях) доверие предполагает риск» (Uslaner E., 2004).

Есть несколько методов, используемых для инициирования коррупционных сделок, такой как предоставление небольших подарков. Накопление этих подарков делает (социально) трудным для актора, который получил подарки, отказаться от контакта. Этим пользуется дающий, который предлагает незаконную сделку, когда другой актор чувствует необходимость продолжать взаимоотношения. Но у каждого коррупционного актора есть определенная цель, которую он достигает посредством коррупционной сделки.

Обычно преступные действия, такие как коррупция или шантаж, не являются единичными случаями. Коррупционные акторы склонны также совершать другие уголовные преступления, особенно если они принадлежат к преступным сетям. Но для изучения принципов коррупции может оказаться ошибочным объединить этот социальный феномен с другими. Как доверие, так и нормы содействуют партнерам по коррупционным сделкам. Все социальные механизмы, такие как доверие или нормы, обеспечивающие такое содействие (facilitation), могут рассматриваться как социальный капитал (Graeff P., 2004).

2.8 Негативный социальный капитал

Коррупционную сделку можно рассматривать как попытку индивида инвестировать свои ресурсы наилучшим образом. Отношения актора, позволяющие ему получить дополнительные выгоды, можно воспринимать как ресурс (с точки зрения человека). Гленн Лоури (Loury G., 1977) ввел термин «социальный капитал» для такого рода ресурсов. Эта концепция была развита уже знакомыми нам авторами: Джеймсом Коулманом (1990), Фрэнсисом Фукуямой (1999) и Робертом Патнемом (1993). Однако, они явно используют социальный капитал для определенных позитивных отношений между акторами и исключают отношения, которые обеспечивают выгоды только за счет других. Эффективность социального капитала объясняется тем, что он позволяет участникам достигать тех целей, которые были бы недостижимы без него (Portes A., 1998).

Коррупция служит определенной цели, а именно для того, чтобы улучшить положение актора незаконным способом. Теоретические подходы, акцентирующие инструментальный характер социального капитала, могут быть использованы для нахождения теоретического различия между коррупцией и социальным капиталом. Коулман (1988) иллюстрирует этот инструментальный характер примером взаимоотношений между родителями, учителями и учениками в вопросе условий обучения в школе и возможности их улучшить.

Теоретические связи между доверием и социальным капиталом рассматриваются в литературе по-разному. Некоторые авторы считают доверие компонентом общих ценностей и норм, составляющих социальный капитал. Другие утверждают, что доверие является результатом социального капитала (Woolcock M., 1998). Если различать доверяющее поведение (trusting behavior) и доверительность индивида (trustworthiness), то проблема причинно-следственной связи может быть решена. Социальный капитал не может возникнуть в транзакции без взаимности (т.е. если актор не воспринимается как заслуживающий доверия). Люди, которые ведут себя не так, как они говорят, не могут содействовать другим. Термин социального капитала не должен использоваться для обозначения поведения, которое противоречит истинному аттитюду (Portes A., 1998).

Если социальный капитал используется успешно, результатом становится фасилитация определенных действий. Это может привести к формированию доверия. Если это так, это повышает доверие человека, оказывающего помощь. Поэтому социальный капитал в коррупционных обменах существует только в том случае, если все участники считают, что их партнеры ведут себя, как они говорят (эта особенность коррупции называется «взаимностью» (“reciprocity”). Это подчеркивает тот факт, что социальный капитал всегда позитивен для использующих его, несмотря на неопределенность того, будет ли это иметь положительные или отрицательные внешние воздействия на других людей (Portes A., 1998).

Нужно применить два условия, чтобы включить коррупционные транзакции в понятие социального капитала (Coleman J., 1990 p. 302). Во-первых, должна существовать социальная структура среди акторов. Эта социальная структура формируется в коррупционных сделках благодаря взаимности. Во-вторых, социальный капитал способствует определенным действиям людей в рамках социальной структуры и делает достижение определенных целей, невозможных прежде, возможными (Graeff P., 2004). Коррупционные сделки отражают эту характеристику социального капитала, потому что «агент» использует свои полномочия, чтобы предоставить «клиенту» возможность. Этот вариант был бы недоступен для «клиента» в ином случае (например, юридически).

Ценность социального капитала зависит от обстоятельств и от действий, соответственно. И обстоятельства, и действия конкретны в коррупционных сделках, так что (с точки зрения теории действий) социальный капитал может быть непосредственно связан с коррупцией. Поскольку социальный капитал не является в полном смысле измеримым, им невозможно торговать. Хотя коррупционные акторы используют его для частных целей, это не их «частная собственность», поскольку она закреплена в структуре их отношений (Graeff P., 2004).

Как правило, нормы и доверие являются особыми формами социального капитала. Нормы являются мощными, но нестабильными формами социального капитала. Относительно коррупции, это можно объяснить тем, что нормы предоставляют только неспецифическую информацию для действий, в то время как доверие основано на конкретных знаниях о других. Развитие коррупционных норм, используемых в качестве негативного социального капитала определенными группами, зависит от близости этих групп. Близость является необходимым условием возникновения ожиданий относительно определенных действий (Coleman J., 1990).

В коррупционных отношениях стабильность устанавливается благодаря секретности незаконной транзакции. Если акторы нарушают социальную норму, придерживаясь другой социальной нормы, то есть нормы коррупции, они должны отложить (социально) этические ценности в сторону. Восприимчивость к нарушению норм зависит от властных полномочий актора. Эмпирические результаты (Bailey F., 1971; Starr H., 1978) свидетельствуют о том, что наделенные властью люди, как правило, менее склонны подвергаться санкциям, нежели другие. Также менее вероятно, что влиятельные люди следуют правилам. Объяснение может заключаться в том, что акторы, не обладающие властью, избегают санкционировать их. Если сильная сторона замечает это, то их (субъективный) риск наказания за нарушение социальных норм снижается. Если влиятельные государственные чиновники нарушают социальные нормы (из-за коррупционных сделок), то они подвергают опасности свою позицию (Graeff P., 2004). С одной стороны, им есть что терять. С другой стороны, вероятность мала, что они будут привлечены к ответственности за их нарушение не наделенными властью коллегами или подчиненными. Представьте себе низкорангового государственного служащего, который обнаружил коррупционную деятельность высокопоставленного государственного чиновника. Он дважды подумает, прежде чем донести на него. Само по себе выявление коррупции не дает никаких преимуществ. Поскольку реакции его коллег и начальства также могут быть отрицательными, поскольку он обвиняет члена своей социальной группы, нет ни малейшей причины санкционировать высокопоставленного государственного чиновника. Более того, он должен учитывать, что влиятельные государственные чиновники могут контролировать информационные каналы, которые используются для раскрытия коррупции.

В этом примере возникают вопросы о том, при каких обстоятельствах акторы обычно применяют санкции. Хотя участники не могут раскрывать коррупционную сделку, они должны принимать во внимание социальный капитал коррумпированных акторов (этот аспект делает борьбу с мафиозными организованными группами такой сложной и опасной). Государственный служащий низкого уровня должен учитывать, что высокопоставленный чиновник будет использовать свой социальный капитал для причинения ему вреда. Вероятнее всего, у высокопоставленного государственного чиновника есть лучшие источники информации, и он будет оказывать влияние. Его социальный капитал обладает сдерживающим эффектом -- он подавляет негативные внешние влияния. Государственный служащий низкого уровня мог бы преодолеть негативные внешние эффекты, если у него есть сильные этические или идеологические/религиозные взгляды.

Как правило, у акторов есть две возможности создать негативный социальный капитал: либо преднамеренно путем планирования или накопления, либо как «побочный продукт» случайных действий акторов. Социальный капитал, который используется для коррупционных сделок, иногда преднамеренно создается методами инициирования коррупционных обменов, как упоминалось выше. «Клиент» проверяет восприимчивость «агента» к коррупционным сделкам, предлагая крошечные подарки или намеки. Это полезно в ситуациях, когда людям не хватает информации друг о друге, так как накопление этих маленьких подарков может быть принято в качестве социального капитала, если они формируют отношение «клиента» и «агента». Дары -- это форма социального влияния в любом случае (Rose-Ackerman S., 1999). Выгода «клиента» возрастает, если «агент» воспринимает свои отношения все больше и больше как ситуацию взаимного обмена. Это может привести к ситуации, когда накопление мелких подарков суммируется до «взятки», что усложняет для агента прекращение отношений (Graeff P., 2004).

Исследования (Portes A., 1998) выявили по крайней мере четыре негативных последствия социального капитала: исключение аутсайдеров, избыточные требования к членам группы, ограничения индивидуальных свобод и понижающие нормы выравнивания. Сильные связи, которые приносят пользу членам группы, обычно позволяют ей препятствовать доступу других людей. Роджер Уолдингер (Waldinger R., 1995) описывает жесткий контроль, осуществляемый потомками итальянских, ирландских и польских иммигрантов над строительными профессиями и пожарными и полицейскими союзами Нью-Йорка. К другим случаям относятся растущий контроль за агробизнесом со стороны корейских иммигрантов в нескольких городах Восточного побережья, традиционная монополия еврейских торговцев над торговлей алмазами в Нью-Йорке и доминирование кубинцев над многочисленными секторами экономики Майами. В каждом случае социальный капитал, порожденный ограниченной солидарностью и доверием, лежит в основе экономического роста группы. Но, как указывает Уолдингер (Waldinger R., 1995 p. 595), «те же социальные отношения, которые... усиливают легкость и эффективность экономических обменов между членами сообщества, неявно ограничивают посторонних».

Социальный капитал оказывает положительное влияние на общество, если он связан с (этическими, идеологическими или религиозными) установками и правилами, которые побуждают людей оценивать свое поведение, принимая во внимание выгоды или потери других. Несмотря на то, что коррупционный актор учитывает выгоды и потерь своих партнеров, он не заботится о неудобствах третьей стороны (non-participants). Одним из основных недостатков, когда раскрывается дело о коррупции, является возникновение недоверия среди неучаствующих (non-participants). Это является препятствием для создания «позитивного» социального капитала (Portes A., 1998).

Существуют некоторые различия между тем, как работает негативный и позитивный социальный капитал. Обычно позитивный социальный капитал уменьшается, если уменьшается зависимость между участниками. Это не работает в случае негативного социального капитала (например, коррупционных отношений). Когда рассматривается негативный социальный капитал, отношения стабилизируются, когда взаимозависимость увеличивается. Социальная система коррупционных отношений закрыта. Таким образом, это способствует возникновению норм и доверия (Coleman, 1990). коррупция ценность самовыражение доверие

Влияние числа участников оказывает различное влияние на положительный и отрицательный социальный капитал: позитивный социальный капитал повышает его ценность для общества, если действий участников (развивающих социальный капитал) становится больше. По-иному происходит в социальных системах, использующих негативный социальный капитал. Если группа членов становится больше, принуждение к использованию и развитию отрицательного социального капитала повышается. Если один из членов отказывается использовать его, он ставит под сомнение его взаимность по отношению к другим членам (Graeff P., 2004). Подобное можно проиллюстрировать примером: представьте себе босса строительной компании, которая принадлежит к коррупционной сети. Однажды он начинает честно работать. Его старые «друзья» начинают его подозревать, когда он подает заявку на строительство в соответствии с законом или если он больше не спрашивает у них «содействия». В конечном итоге, им приходится выяснить причины его необычного поведения, потому что отказ от криминальной социальной системы представляет угрозу для остальных членов группы.

Выводы

Рассмотрение ряда подходов к изучению общественного развития и феномена коррупции позволили выделить ряд критериев, которые могут отражать терпимость к коррупции, присущей конкретной группе или обществу.

Механическая солидарность, ключевой характеристикой которой можно определить коллективизм, была описана Эмилем Дюркгеймом. Подобная характеристика общества, как предполагается теоретиками, может быть связана с коррупцией, так как нормативное давление в таких обществах выше, нежели в индивидуалистических. Синдром «культуры коррупции» или коррупционной нормы не находит препятствий.

Идеи об «идеальной организации» и идеальном общественном устройстве восходят к Максу Веберу. Впоследствии его идеи не раз были подвергнуты сомнению и переосмыслению. Современные исследования позволяют понять, что не существует «единого наилучшего способа организации», но есть многообразие способов, одни из которых более отвечают целям конкретных культур и более эффективны, чем другие; однако все представляют возможность для исследователя понять природу человеческой культуры. Тем не менее, Вебером были заложены нерушимые принципы бюрократических и иерархических организаций, которыми, безусловно, являются государственные организации в Российской Федерации, пускай зачастую только лишь номинально. Важнейший принцип безличного и универсализма позволяет выявить важнейший культурный критерий, способствующий успешной деятельности государственного служащего и препятствующий коррупции. Идеи Вебера позволяют резюмировать, что лояльность - это партикуляристское обязательство, присущее докапиталистическим и феодальным обществам. В понимании Вебера, лояльность противоречит рынку. Рыночные нормы выражают универсализм.

Также, были рассмотрены два основных подхода культурного обоснования коррупции. Схема средства-цели, выдвинутая Р. Мертоном, объясняет коррупцию, как реакцию общества на невозможность равноправного доступа к ресурсам в силу общественных и экономических ограничений.

Э. Банфилд предлагает термин «аморальной семейственности», также постулирующий о тесной связи коррупции и партикуляризма -- деления общества на «своих» и «чужих», не в пользу последних.

Большое количество информации о коррупции и институциональном развитии можно получить в трудах современных ученых направления неоинституциональной экономики. Данная область знаний постулирует принципиальную важность общественных изменений для развития экономики. Экономические знания находятся в тесном взаимодействии со знаниями социологическими и социально-психологическими.

Безусловно, ни один из перечисленных культурных индикаторов не является однозначной причиной коррупции, не связан с коррупционным поведением непосредственно и напрямую. Однако множество теоретических и эмпирических работ показывают сильную связь между коррупцией и определенными культурными параметрами (Addison, et al., 2006; Ades, et al., 1997; Banfield, 1975; Barr, et al., 2010; Beck, et al., 2002; Broadman, et al., 1999; Dollar, et al., 2001; Fisman, et al., 2007; Frey, et al., 1983, 2007; Graeff, 2004; Haberfeld, et al., 2000; Halpern, 2001; Hauk, et al., 2002; Holmberg, et al., 2009; Husted, 1994; Kaufmann, 1997, 2009; Klitgaard, 1988; Knack, et al., 1997; Lambsdorff, 2003; Mauro, 1995, 1998; Miller, et al., 2001; Mingiu, 2006; Montinola, et al., 2002; Olken, 2006; Portes, 1998; Rauch, et al., 2000; Rose-Ackerman, 1999, 2004; Schulze, et al., 2003; Schweitzer, 2002, 2004; Smith, 2008; Swamy, et al., 2001; Torgler, et al., 2010; Treisman, 2000, 2007; Truex, 2011; Uslaner, 2004; Wei, 2000; Werner, 1983; Williamson, 1993; Waldinger, 1995; Zak, et al., 2001).

Современные исследования показывают межкультурную вариабельность ценностей. Также, многие авторы постулируют о трансформации ценностей с течением времени и благодаря культурным и экономическим изменениям. Человеческое развитие показано, как движение от традиционных обществ к более современным, с незначительными исключениями. Дихотомия ценностей выживания/самопрезентации может отражать приемлемость коррупционного поведения в обществе, а также детерминировать гражданственность, безусловно полезную в борьбе с коррупцией.

Обзор исследования социальных норм и коррупции показывает их вариабельность. Коррупционное поведение выражается в широком спектре противоправных действий, сильно варьирующихся в приемлемости обществом. Исследования показали, что одни виды коррупционного поведения вызывают сильное и повсеместное неодобрение, другие же могут неформально поощряться. Изучение аттитюдов к коррупции позволило установить гендерные и статусные различия в разнообразных сообществах.

Рассмотренные теории говорят о том, что, хотя возникающий интерес к «инвестированию в формирование социального капитала» является потенциально полезным компонентом наилучшей теории экономического развития, он тем не менее весьма проблематичен, поскольку он маскирует классические социологические проблемы, среди них: а) характер и степень социальных отношений различны в разных институциональных секторах и между ними; б) задачи, выполняемые этими отношениями, неизбежно изменяются по мере усложнения экономического обмена; и в) что как «слишком низкий», так и «слишком высокий» социальный капитал на любом институциональном уровне может помешать экономической деятельности (Woolcock M., 1998). Соответственно, если социальный капитал должен сохранить свой статус в качестве значимой теоретической и эмпирической концепции, он должен быть не только ресурсом, который помогает группам преодолевать по существу статические дилеммы коллективных действий (как бы важны они ни были). Он должен также охватывать ряд социальных аспектов и отображать определенные ключевые атрибуты, которые могут быть задействованы в процессе решения динамических организационных дилемм, когда сам успех коллективного действия сам по себе влияет на различные типы социальных отношений, координирующих этот успех в будущем.

Теоретический анализ позволил выделить характеристики сообщества, в котором создание социального капитала может обратиться негативными экономическими последствиями. Например, такое сообщество, членам которого скорее свойственны характеристики Общности или Традиционного общества (партикуляризм и коллективизм), будет создавать партикулярные сети доверия -- негативный социальный капитал, описанный Алехандро Портесом (Portes A., 1998; 2014).

В бюджетных организациях Российской Федерации, равно как и в любой бюрократической организации, существует строгая регламентация деятельности, то есть высоко давление универсальных правил. Эти правила ограничивают формальное взаимодействие в ситуации конфликта интересов. Характер доверия, способы установления и качественные характеристики установления доверительных отношений также могут стать предметом изучения в коррупционном контексте. Так, нехватка генерализированного доверия может вынуждать индивидов создавать более замкнутые, но тесные сети доверия -- партикулярные. Такие формы и сети доверия государственных служащих, как только в них обмен ресурсами начинает затрагивать экономические интересы третьих сторон, одновременно негативно влияют на социальный капитал общества.

Так, Типовой кодекс этики и служебного поведения государственных служащих Российской Федерации и муниципальных служащих (2010) накладывает сильные универсалистские обязательства на действующих государственных служащих или должностных лиц: конфликт интересов и поведение не могут противоречить правилам или предполагать исключения.

«Механическая солидарность», основывающаяся на схожести мыслей и действий, безусловном доверии к «своим», недоверии -- к «чужим», а также «аморальный фамилизм» Э. Банфилда постулируют об очевидном противоречии партикуляризма государственных служащих и эффективного противодействия коррупции.

Отличительная черта современного общества, -- доверие -- социальный капитал. Благодаря нему общество становится эластичным во время социальных потрясений. Если индивид не доверяет государству (судебной системе, правительству, президентской власти), то вряд ли будет планировать свою деятельность в долгосрочной перспективе; дистанцируется и станет обманывать государство. Современное общество -- «органическая солидарность» Э. Дюркгейма, основанная на различии индивидов. Доверие регулирует отношения между незнакомыми людьми. Доверие позволяет рыночному обществу соединять функционально различные интересы индивидов в единое целое. Борьба противоположностей не переходит в конфликт. М. Вебером подчеркивалась теснейшая связь эффективной бюрократической организации и государства с универсализмом - прямой противоположностью партикуляризму.

Характеристики когнитивного социального капитала (по определению Н. Апхоффа (Uphoff N., 2000)) рабочей группы государственных служащих, а именно такие характеристики, которые позволят оценить столь требуемую «органическую солидарность», возможно изучать опосредовано, получая данные о разделяемых ценностях, нормах и аттитюдах конкретной группы и сопоставлять их с характером ее деятельности и непосредственными обязанностями ее членов.

Исходя из теоретических посылок, описанных в Главах 1 и 2, можно сделать вывод, что коррупция свойственна менее современным сообществам, с низким универсализмом и высоким партикуляризмом. Оппортунизм, как свойство, позволяющее нарушать принятые правила и извлекать из них выгоду, возможно оценить опосредованно - оценивая правовую культуру индивида и его аттитюды к праву.

Переходные социально-экономические периоды сильно изменяют характер доверия в обществе в худшую сторону. Новые институты только формируются, старые теряют силу. Изменяются как формальные, так и неформальные стороны отношений. Партикулярные неформальные отношения вступают в ведущую роль при непринятии формальных. Когнитивный социальный капитал - форма социального капитала, свойство и ресурс общества или группы, позволяющий эффективно взаимодействовать, повышать доверие. На государственных служащих лежит повышенная ответственность распределять ресурсы справедливо, пользоваться универсальными правилами. Социальный капитал может формироваться негативным, партикулярным образом, формируя тесный коррупционный обмен ресурсами, потворствующий неравенству и расслоению общества.



ГЛАВА 3. ПРОГРАММА, МЕТОДИКИ И ОГРАНИЗАЦИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ

3.1 Программа исследования

Осознавая недостатки метода субъективных оценок коррупции, исследователи стремились использовать объективные данные экономического микроуровня. Однако они столкнулись с отсутствием надежных данных, полученных в реальных условиях из-за присущего им теневого характера коррупции. Чтобы обойти это препятствие, ученые проводили контролируемые лабораторные эксперименты. Экспериментальная методика исследования позволила исследователям зафиксировать влияние различных характеристик индивидов на их выбор при различных коррупционных ситуациях. Б. Франк и Г. Шульце (Schulze G. & Frank B., 2000) сообщают, что крупные экономисты (особенно мужчины) более склонны к коррупционному поведению, чем студенты-неэкономисты. Виви Алатас (Atalas V., et al., 2006) изучала роль культуры, исследуя склонность к участию и наказанию за взяточничество в четырех странах (Австралии, Индии, Индонезии и Сингапуре), которые имеют разный уровень коррупции. Она обнаружила большее отклонение в модальности и масштабах наказаний, чем в вероятности участия в коррупции в рассматриваемых странах. В продолжение работы, В. Аталас и Л. Кэмерон (Alatas V., et al., 2007) добавили гендерные различия в анализ культурных различий, не обнаружив широкого гендерного воздействия на готовность субъектов участвовать в коррупции и наказывать их, за исключением австралийских субъектов. Ривас (Rivas M., 2013) приводит доказательства, которые согласуются с закономерностями, наблюдаемыми среди австралийской выборки В. Алатас. В его исследовании мужчины более склонны участвовать в коррупционных действиях, чем женщины. Аталас и др. (2009) исследовали, влияет ли опыт людей в качестве работников государственного сектора на их поведение во взяточничестве по сравнению с пулом сравнения студентов в Индонезии. Их выводы указывают на более низкую терпимость к коррупции со стороны государственных служащих, а не со стороны учащихся. Кроме того, студенты, как правило, оправдывали свое поведение с использованием более простых аргументов, чем государственные служащие, которые объясняли бы свое решение участвовать или нет в коррупции, ссылаясь на низкие заработные платы, которые они зарабатывают, или на издержки, которые коррупция налагает на общество.

Оценить социально-психологические характеристики, теоретическая связь с коррупционным поведением которых была описана в Главах 1 и 2, наибольший смысл имеет среди современных студентов направления государственной службы, а также действующих чиновников. Несмотря на то, что актуальные исследования не описывают конкретных коррупционных предикторов в контексте социального капитала, понятие когнитивного социального капитала позволяет теоретически рассматривать и изучать его компоненты (Ценности, Нормы и Аттитюды) при помощи актуальных смежных подходов и существующими апробированными методиками.

Формально, наивысшим когнитивным социальным капиталом, способствующим эффективной деятельности на современной государственной службе в Российской Федерации (критерии описаны в Типовом этическом кодексе (2010)), будут обладать те индивиды, кто проявят наивысший универсализм, в сочетании с адекватным отношением к праву, а также руководствующиеся современными ценностями (Равноправия, Социальной Автономии и Профессионального Развития) -- именно эти характеристики способствуют адекватному принятию бюрократической организационной культуры, восходящей в своих принципах к идеям Макса Вебера, и описанной в Типовом кодексе (2010).

Теоретический анализ позволил выделить ряд предикторов более терпимого отношения к коррупции в сообществе, а также стать предиктором коррупционного поведения: предполагается, что индивид, наиболее отрицает главенство правил, универсализма, а также проявляет деформированное отношение к праву, -- то есть высоко оценивающий партикуляризм

Для эмпирического анализа когнитивного социального капитала современных студентов направления государственного управления и собственно государственных служащих были выбраны методы, позволяющие оценить искомые гипотетические характеристики. Так как эти характеристики относятся к культурным параметрам, метод их изучения позволяет поместить в фокус исследования смежные культурные параметры и социально-психологические характеристики.

Так, для оценки места Партикуляризма и Оппортунизма в когнитивном социальном капитале испытуемых были предложены подходы к изучению ценностей Шалома Шварца, структурно-функциональный подход к изучению социального действия Толкотта Парсонса (рассматривает дихотомию Партикуляризм-Универсализм и другие параметры), а также методику оценки типа Отношения к праву Дмитрия Сергеевича Безносова (оценивает адекватное и деформированное отношение к праву). Важно отметить, что отдельные характеристики не формируют коррупционера, а лишь постулируют о принципиальных расхождениях его когнитивного социального капитала и бюрократической культуры.

Цель настоящего исследования -- изучить социально-психологические характеристики студентов государственного управления и действующих государственных служащих, определяющих терпимое отношение к коррупции.

Предмет: когнитивный социальный капитал, а именно: такие ценности, нормы и аттитюды, которые способствуют неэффективной профессиональной деятельности государственного служащего в бюрократической организации и развитию негативного социального капитала.

Объект исследования: выборка из 196 респондентов (143 женщины, 53 мужчины) в возрасте от 17 до 45: студенты высших учебных заведений Санкт-Петербурга профиля государственного и муниципального управления (СЗИУ РАНХиГС, факультет ГиМУ; НИУ-ВШЭ СПб, факультет ГиМУ), действующие служащие одного из комитетов Администрации Санкт-Петербурга, кандидаты программы Кадрового Резерва Администрации Санкт-Петербурга.

Таблица 2 показывает описательные характеристики выборки. Неравномерное распределение в группах испытуемых по полу обусловлено характером выборки -- в каждом из действующих коллективов количество женщин преобладало над количеством мужчин.

Таблица 2. Описание выборки

	Мужчины	Женщины	Всего
Администрация	30	22	52
РАНХиГС	77	24	101
ВШЭ	36	7	43
Всего	143	53	196

Для настоящего эмпирического исследования были сформулированы следующие гипотезы:

5. Различные организации будут различаться в контексте когнитивного социального капитала;

6. Студенты продемонстрируют социально-психологические характеристики, демонстрирующие большую терпимость к коррупции, нежели действующие государственные служащие (подразумевая эффект социальной желательности и профессиональной деформации);

7. Респонденты проявят вариабельность в характеристиках, сопутствующих терпимости к коррупции;

8. Группа респондентов с более высокой толерантностью к коррупции будут отличаться от респондентов с более низкими показателями.

Для проведения исследования были сформулированы следующие исследовательские задачи:

• Проанализировать подходы к пониманию коррупции и смежных понятий в культуре и социологии;

• Сформулировать индикаторы и предикторы культуры, терпимой к коррупции, в терминах социальной психологии;

• Эмпирически изучить компоненты когнитивного социального капитала, связанные с коррупционным поведением, студентов и действующих государственных служащих;

• Разделить выборку на 2 группы, где будут сравнены респонденты с высокой терпимостью к коррупции с остальными респондентами, для выявления различий по иным социально-психологическим характеристикам.

3.2 Методики

Методика ценностных ориентаций Ш. Шварца

Методика создана зарубежными психологами Ш. Шварцем и У. Билски. Они выдвинули предположение о наличии ограниченного числа универсальных ценностей. Ш. Шварц провел кросс-культурное исследование 66 ценностей как «руководящих принципов жизни» в 20 странах мира и с помощью статистики выделил 10 групп универсальных ценностей:

1. самостоятельность;

2. стимуляция;

3. гедонизм;

4. достижения;

5. власть;

6. безопасность;

7. конформизм;

8. традиции;

9. щедрость;

10. универсализм.

Шварц исходил из идеи о том, что основные человеческие ценности свойственны всем культурам, так как они связаны с универсальными человеческими потребностями как осознанные цели. По его мнению, культурные варианты решения этих проблем располагаются вдоль полярных осей:

1. консерватизм -- автономия;

2. иерархия -- равноправие;

3. гармония -- мастерство.

Согласно точке зрения авторов методики, ценности равноправия и автономии важны для поддержания демократии, поскольку представляют собой ценностную и моральную базу социальной ответственности. Ценностной основой свободного предпринимательства являются ценности мастерства и автономии. Соответственно приоритет ценностей автономии, равноправия и мастерства свойствен современному западному обществу с развитыми рыночными отношениями (Лебедева, 2000). Доминирование ценностей консерватизма, иерархии и гармонии присуще традиционным обществам коллективистического типа.

Распределение ценностей по противоположным осям, предложенное Ш. Шварцем, было несколько пересмотрено авторами (Почебут Л. Г., 2010). Дело в том, что полюса осей Шварца не являются противоположностями в строгом смысле слова. Так, полюс консерватизма не является логическим противопоставлением полюсу автономности. С точки зрения логики консерватизму противостоит новаторство, а автономности -- зависимость. Так же нелогично выглядит ось «гармония --мастерство».

В результате корреляционного, факторного и логического анализа, опираясь на теорию Ш. Шварца и работы Л. Г. Почебут, была получена структура ценностей, показанную на Рисунке 1 (Почебут Л. Г., 2010).

Математическая обработка осуществляется с помощью ключа. Ценности респондентов ранжируются и распределяются по описанным выше группам и полюсам. На основе полученных данных делается вывод о приоритетных и отвергаемых ценностях респондентов, о принадлежности их системы ценностей к традиционной общности или к современному обществу.

Рисунок 1. Структура ценностей методики Ш. Шварца (в работе Н. Лебедевой)

Методика «Социально-эталонные переменные»

Социально-эталонные переменные определяют альтернативные предпочтения, ожидания или предрасположенности. В системе личности они описывают ожидания или предрасположенности актора по отношению к другим акторам с точки зрения организации его личности. СЭП показывают, как реагирует система потребностей личности при взаимодействии с системами потребностей других людей. В случае общества СЭП - это важнейшие компоненты в определении ролевых ожиданий. Культурно они определяют эталоны ценностной ориентации. Культурные эталоны предписывают определенное поведение. Существует пять основных эталонных переменных:

1. Аффективность - аффективная нейтральность (АФФ-АФН) измеряет отношение актора к нормам общества.

2. Ориентация на себя - ориентация на коллектив (ИНД-КОЛ) измеряет отношение актора к интересам сообщества.

3. Универсализм - партикуляризм (УНИ-ПАР) измеряет отношение актора к требованиям сообщества.

4. Качества - результативность (КАЧ-РЕЗ) измеряет критерии оценки личности, применяемые сообществом.

5. Специфичность - диффузность (СПЕ-ДИФ) измеряет степень включенности актора в ситуации взаимодействия.

Социальные эталонные переменные выполняют специфические функции. АФФ-АФН применяется для определения, имеет ли место оценивание ситуации. Переменная ИНД-КОЛ предназначена для того, чтобы определить, преобладают ли моральные эталоны в процессе оценивания. Переменная УНИ-ПАР предполагает определение того, какие эталоны - познавательные или катектические - преобладают в процессе оценивания. КАЧ-РЕЗ способствует определению подхода к объектам оценивания - с точки зрения комплекса их качеств или по результату деятельности. СПЕ-ДИФ показывает степень включенности индивида в оценивание значимости объекта.

Все социальные эталонные переменные отражают в культурном аспекте нормативные эталоны; в личностном аспекте - систему оценки объектов и ситуаций; в социальном аспекте - систему ожиданий.

Выбор человеком одной СЭП из дихотомии характеризует его ведущую диспозицию во взаимоотношениях с людьми:

1. АФФ - безоценочное поведение («Я стараюсь удовлетворить свои потребности»).

2. АФН - оценочное поведение («Я стараюсь заслужить одобрение окружающих»).

3. УНИ - преимущество когнитивной оценки по сравнению с ценностной и моральной. Оценка личности вне зависимости от принадлежности к общности («Мне безразлична моральная сторона отношений с людьми»).

4. ПАР - преимущество моральной оценки перед когнитивной. Оценка личности на основе близости, принадлежности к той же общности («В своем поведении я ориентируюсь на моральные принципы взаимоотношений»).

5. ИНД - преимущество когнитивно различительных эталонов во взаимоотношениях («Я учитываю только свои интересы»).

6. КОЛ - преимущество коллективных моральных эталонов («Я учитываю интересы окружающих»).

7. КАЧ - отношение к объекту как комплексу качеств. Взаимные ожидания конформизма и согласия.

8. РЕЗ - отношение к объекту, как комплексу деятельности. Взаимные ожидания успешности в деятельности.

9. ДИФ - удовлетворение всех требований социального объекта, если они не противоречат другим обязанностям субъекта («Я стараюсь заслужить любовь людей»).

10. СПЕ - удовлетворение только тех требований социального объекта, которые официально определены в отношениях между ними («Я стараюсь заслужить уважение окружающих»).

Математическая обработка и анализ результатов проводится на основе выраженности одной из противоположных парных переменных.

Обработка результатов осуществляется по ключу. Преимущество в оценке одних или противоположных переменных характеризует диспозиционную структуру личности. Исследование системы СЭП показало кросс-культурные различия в диспозиционной структуре личности (Почебут Л. Г., 2010).

Методика «Отношение к праву»

Разработана Д.С. Безносовым, измеряет различные виды отношения к праву как проявление правового сознания. Правовой реализм как нормальное позитивное отношение к праву показывает толерантность человека к правовой системе общества.

Автором была выделена шкала нормального отношения к праву (правовая толерантность):

Правовой реализм - положительное отношение к праву, нормальное правосознание, связанное со знанием и позитивной оценкой законодательства, признание права в качестве основного регулятора поведения в обществе, толерантность к правовой системе общества.

И 7 деформированных отношений к праву (правовая интолерантность):

Правовой скептицизм - критическое, недоверчивое отношение к праву, сомнение в возможности правовой системы исправить недостатки организации общества и поведения человека.

Правовой конформизм - признание власти правовой системы в обществе, бездумное подчинение законам, основанное на их незнании, отсутствие интереса к системе права.

Правовой цинизм - осознанное отрицание роли права в обществе, сознательное нарушение его норм, вера в собственные силы и возможности перебороть общественные правовые отношение, навязать свою волю окружающим, самому диктовать правила поведения, неподчинение нормам права, принятым в современном обществе, создание собственных правил. Может быть свойствен людям, преступившим нормы закона, уголовникам, заключенным.

Правовой фетишизм - отношение, расценивающее право, как предмет слепого поклонения, приписывающее закону, праву магическое всесилие.

Правовой инфантилизм - отношение, основанное на незнании или недостаточном знании норм права, опирающееся на мысль о том, что в современном обществе можно спокойно прожить без проблем, не зная права, не интересуясь им.

Правовой идеализм - отношение, основанное на идее о том, что только правовая система способна осуществить преобразования в обществе, правильные и хорошие законы могут привести к процветанию общества. Гиперболизация (преувеличение) роли права в общества.

...