Концепции потоковых структур в современной социологии

Описывая современную элиту З. Бауман характеризует её как кочевую, утверждая, что она подобно древним кочевым воинам правит оседлыми народами занимающимися сельским хозяйством. «Кочевой образ жизни» является рациональной адаптивной поведенческой стратегией, экстратерриториальные субъекты концентрируют все больше власти [38, c. 74]. Также социолог утверждает то, чтобы власть могла быть текучей, необходимо обеспечение предельного снятия границ, барьеров и пропускных пунктов, разрушая сети социальных обязательств [2, c. 20-21].

В совокупности З. Бауман очерчивает текучую современность, как социальное пространство без социальных структур, каких-либо жестких регуляторов; как пространство мгновенной коммуникации всех со всеми. В такой современности процессы протекают чрезвычайно быстро, а новые социальные структуры не успевают на долго задержаться, поэтому данная современность именуется как текучая [2, c. 20-21]. Позиция З. Баумана для социологического сообщества слишком радикальна, и поэтому встретила много критики [48, c. 1472-1473]. В частности, автор производил некорректную экстраполяцию опыта наблюдений за жизнью западного общества, в частности Великобритании, в Лондоне, на весь мир и драматизировал наблюдаемые тенденции, не учитывая возможностей рефлексии текучего состояния и изменения вектора развития.

Поворот к мобильности.

Исследуя феномен глобализации, Дж. Урри широко использует процессную метафорику. Среди данных процессов он выделяет провозглашение необходимости свободного передвижения капитала сквозь границы национальных государств, и рассмотрение людей, денег, капитала информации, идей и образов как потоков, которые текут по каналам (скейпам) в сложной коммуникационной сети [42, c. 25-26].

Понимание самого общества Джоном Урри отражено в приведенной им же цитате американо-британского социолога -- Майкла Манна, который характеризует глобальное общество как глобальную силовую сеть по которой проходят волны власти перераспределяя массы людей, ресурсов и информации. Представленная метафорика очень близка теории потоковых структур М. Кастельса. Она исключает традиционное понимание обществ, как государств, но на замену им выдвигает концепт мобильности. То есть общество понимается как совокупность мобильностей, или, другими словами, совокупность процессов, практик или действий, непрерывно трансформирующих объекты, на которые направлен взор исследователя.

В своей работе Дж. Урри предпринял попытку обосновать необходимость поворота к мобильности в социологии и других общественных науках, выступая за междисциплинарный подход [41, 52]. В рамках данного поворота Дж. Урри предлагает использовать процессные метафоры: сети, потока, текучей среды и перемещения [39, c. 87; 42, c. 39].

Цитируя философов Башляра и Деррида Урри утверждает, что конституирование субъектов всегда происходит посредством форм текучести, и невозможно в рамках статичных структур [42, c. 45].

Возрастающая процессуальность культуры приводит к тому, что конечные выводы исследований, сконцентрированных на её статичных компонентах, неполноценны [15, c. 103].

Урри утверждает необходимость отказа или переопределения понятия общества. Ведь глобальные сети и потоки, проходящие сквозь и через общества, размывают их, и ранее способные на самовоспроизводство социальные стабильные структуры [39, c. 88]. Вместо обществ более продуктивно сосредоточится на сетях, потоках и гибридах людей, вещей, понятий, ценностей, связей и т.д. Данные гибриды на уровне планеты глобальны и стоят на гране хаоса. Возросшая нелинейность и сложность социальных систем, их постоянное движение бросает вызов обществу в виде рисков и необходимости новых инструментов для её познания [43, c. 235]. Поэтому важно найти наиболее удачные, с аналитической точки зрения, формы текучести с помощью которых возможно пронаблюдать данный процесс.

Мобильность и липкость. Понятие мобильности в социологии имеет достаточно длинную историю. И принципиально важно различать классическое понимание данного понятия от провозглашаемого в роботе Дж. Урри. Начиная с работы П. Сорокина «Социальная мобильность» и до недавнего времени мобильность понималась как вертикальная либо горизонтальная мобильность в социальном пространстве классов или страт. Если изучалось физическое перемещение, то исключительно, как перемещение из пункта А в Б, в рамках миграционной социологии или урбанистки, где пространство не содержало никакого смысла. Но параллельно с этой существовала и другая традиция исследующая мобильность как фактор формирования идентичности у Г. Зиммеля или как фактор социальной дестабилизации и роста городов в Чикагской школе. Но данные подходы в изучении мобильности остались на уровне маргинальных субдисциплинарных направлений.

Далее, динамику социологического теоретизирования можно проследить по двум векторам -- «за» и «против» мобильности. По двум крайним позициям. Один из них условно можно назвать «оседлым» подход. Представлен он в основной своей массе З. Бауманом. В рамках данного подхода мобильность сама по себе отвергается как нечто деструктивное, угрожающее местам и идентичностям, вызывающее опасения и неуверенность. Представители данной позиции отдают предпочтение иллюзорной стабильности и определенному смыслу. С другой стороны, выступает «номадизм» или «кочевничество». Данный подход настаивает на ничем не ограниченной подвижности в совокупности с отрицанием любого фундаментализма или традиции. Номадизм плохо сочетается с эмпирическими фактами, ведь наблюдая за мобильностью мы видим, что доступ к перемещениям не равен, существуют барьеры и разнообразные каузальные связи [48, c. 1472-1473].

Некоторые социологи предлагают внести уравновешивающую метафору «липкости» или «вязкости». Согласно Сартру, который ввел данное понятие в оборот, липкость или клейкость -- это неопределенное состояние вещества, которое находится в пограничном агрегатном состоянии, пребывая между состоянием твердости и текучести. Данное понятие могло бы дополнить понятие мобильность, объясняя существующие трения, конфликты и противоречия возникающие в ходе движения. Таким образом преодолевая оседлый консерватизм и неолиберальный номадизм [48, c. 1473].

В рамках современной социологии уже существует множество разрозненных подходов изучения мобильностей, опирающихся на разные философские перспективы. Во-первых, это исследования различных специфических режимов передвижения, таких как вождение, ходьба или «пассажиринг». Сюда можно также отнести и исследования повседневной самопрезентации в рамках драматургической социологии Гоффмана. Во-вторых, работа Фуко рассматривающая наличие или отсутствие мобильности, как способ распределения власти и формирования субъекта; эту идею развили М. Кастельс и З. Бауман. Данное направление связанно с исследованиями власти, войны и насилия. И, наконец, постколониальные теории критической социологии, направленной на пересмотр действующей политики пограничного контроля. Или более радикального варианта в феминистской критике статичных категорий расы, национальности, этноса или гендера [51, c. 792-793].

Процессные метафоры. Многие авторы, характеризуя современные социальные процессы используют процессные метафоры моря, реки, потока, волн, текучести, также бродяги, кочевника, пилигрима или мотеля [42, c. 45].

Дж. Урри рассматривает метафору номада как одну из ключевых в работах французских философов Делёза и Гваттари. Номад характеризуется им как субъект, который не имеет ни места, ни направления ни конечного пункта. Это кочевник, всегда враждебный государству, так как его режим существования кардинально расходится с последним [42, c. 46]. Приводя трактовки метафоры номада других авторов Урри пишет, что метафора номада применяется некоторыми феминистскими теоретиками как освобождающая от подавляющего нормативного порядка общества. Также, метафора номада используется для описания текучего состояния капитализма, который перемещается с территории на территорию в зависимости от направленности градиента заработных плат и налогового давления. С другой стороны, раскрывает критику метафоры со стороны У. Бека, который утверждает, что номады двигаются по строго определённому маршруту в отличии от тех явлений, которые именуются номадическими. У. Бек предлагает свои метафоры туриста и бродяги, которые более соответствуют вложенным ранее в номада характеристикам. Метафора номада и её производные: бабник, секс-турист, бездомный пьяница и папарацци критикуются за свою маскулинность, с предложением дополнить её метафорами домохозяйки, няни и проститутки [42, c. 46-48].

Дж. Урри подчеркивает популярность метафоры мотеля, который сам по себе обращен исключительно на циркуляцию сквозь себя, не создавая никаких предпосылок для какой-либо статичности. Среди используемых метафор, Урри замечает метафору корабля, как живой системы находящейся в движении [42, c. 49].

Метафора текучего пространства рассматривается в рамках работы Мол и Ло, исследующих то, как медицина во всем мире работает с анемией. Дж. Урри приводит три метафоры социальных топологий, среди которых есть текучая среда. Первый -- это регионы, в рамках региона существуют связанные между собой объекты, а сам регион обнесен границей. Вторая топология характеризуется зависимостью расстояния от отношений между вершинами сети (объектам). И, последняя, третья топология -- это текучие среды. Текучие среды не имеют границ, а отношения между элементами внутри потока всегда изменчивы и относительны [42, c. 50-52].

В рамках процессного подхода Дж. Урри предлагает использовать такие концепты, как «капитал подвижности» или «сетевой капитал». Они введены для того, чтобы определять уровень возможностей актора создавать и поддерживать социальные отношения получая от этого различные психологические или экономические выгоды [15, c. 103]. Следует обратить внимание на то, что Дж. Урри специфически трактует концепт «сетевой капитал», настаивая на том, что социальный капитал, как способность к самоорганизации, основанной на взаимном доверии, формируется не только на локальном уровне, в маленьких территориально близких сообществах, но и на расстоянии [43, c. 236].

Мобильная характеристика глобализации. Переходя к характеристике «глобального» или глобализации, Урри утверждает, что подавляющее большинство работ сосредоточено вокруг процессных метафор потока и сети, при этом метафора региона полностью исключается из анализа в качестве ключевой [42, c. 53].

Глобализация является результатом развития технологий, которые позволяют преодолевать пространства за более короткое время. Развитая инфраструктура выходит за границы отдельных национальных государств. Такая технология, как всемирная сеть интернет, вообще игнорирует любые границы и барьеры (за исключением прямого физического отключения), даже в виде программных средств блокировки [42, c. 53]. Кроме названных уже вошедшие в нашу повседневность торговые терминалы, мобильные телефоны, кредитные карты, телефоны, спутники, скоростные поезда, самолеты, скоростные магистрали, проволочные, оптоволоконные и коаксиальные кабели, микроволновые каналы. Данный набор технологий Дж. Урри именует «каналами» (scapes). Следует заметить, что приведенным Дж. Урри каналам соответствует первый уровень пространства потоков в теории М. Кастельса. Итак, по данным каналам движутся потоки, которые, в свою очередь, состоят из людей, образов, информации, денег и отходов [42, c. 56-57].

Глобализацию можно охарактеризовать как процесс перемещения потоков по сетям каналов, которые прорывают границы национальных государств или существуют вне их логики. Глобальные потоки или текучие среды имеют ряд характеристик. Они не имеют ни пункта отправления, ни назначения, представляя собой лишь мобильность, но движутся в определенном направлении и на определенной скорости; перемещаются по каналам, но и могут их покинуть; на их скорость влияет их вязкость; они темпоральны, обладают разнесенной во времени сложностью; перемещая отношения власти господства/подчинения распыляют её на микроуровень; а осуществление власти происходит через соединение различных текучих сред; потоки пространственно пересекаются в местах «не свойственных модерну»: мотели, аэропорты, интернет, ТВ, дорогие рестораны, международные отели [42, c. 61-62].

Потоки создают возможности для знакомства с другими культурами, для получения образования и участия в глобальных инициативах. Формируются новые группы активистов. Путешествия стали доступными для большего числа людей чем когда-либо, так же, как и потребительские товары.

С другой стороны, потоки приводят к дезорганизации и рассредоточенности в локальных местах за счет перенасыщения смыслового пространства альтернативами. Государства в этой ситуации испытывают большие трудности перед формированием национальной идентичности [42, c. 58]. Авторитарная политическая модель Советского Союза не смогла справится с всепроникающими потоками образов, товаров, идеологии из блока Западных стран. Данные потоки с крушением советской системы стали более отчётливо восприниматься различными группами людей во всем мире. Данное ощущение вторжения вызвало контрдвижения или «идентичности сопротивления», такие как «Нью-эйдж», «трайбализм», движение женщин и религиозный фундаментализм [42, c. 64-68].

Потоки, привлекают к себе внимание исследователей тем, что в месте их протекания создаётся зона напряжения, возникают риски, желания, возможности, возникает угроза суверенитету национальных государств [42, c. 58]. Кроме прочего, потоки формируют неравенства. Изучая возможности преодоления расстояния разными акторами, социолог может выявить систему неравенства [43, c. 236]. Другими словами, причиной неравенства выступают барьеры на пути к мобильности. Но если рассматривать более пристально проблему, то неравенство так же воплощается и в мобильности по принуждению. Когда временные работники, находятся в постоянной неуверенности за своё будущее, и вынуждены постоянно перемещаться, как это делают беженцы из мест, где идет война. С другой стороны, представители «кинетической» элиты -- глобальные профессионалы, менеджеры, ученые, политики, бизнесмены. Они путешествуют свободно, их перемещения демонстрируют их достаток и накапливают капитал [48, c. 1469].

Важно отметить, что именно описанное выше напряжение вызывает основную критику в адрес метафоры потока, так как поток не подразумевает сопротивления. Теоретики мобильности предлагают включить метафору потока в общее процессное теоретическое поле, в котором бы учитывалось соотношение номадизма и оседлости, сопротивление, трение, замедление, турбулентность и встречное движение. Таким образом расширяя исследовательский потенциал выходя за пределы ограничивающих метафор потока или скорости [51, c. 793-794].

Наметившийся мобильный поворот в социологии интересен и перспективен тем, что объединяет в себе множество ранее разрозненных направлений. Так, феноменологическая ветвь, исследующая на микро-социологическом уровне интеракцию, прекрасно сочетается с макроструктурными подходами, изучающими процесс глобализации, или исследующие государства. Сюда же входит и культурная социология, социальная антропология, постколониальная и феминистская теории, исследования науки и техники, исследования СМИ и коммуникаций. Всю эту совокупность нельзя строго отнести ни к структуралистскому направлению, ни к постструктуралистскому, но они и не относится к рекурсивным теориям Гидденса или Бурдье [51, c. 790].

Новый трансдисциплинарный поворот к мобильности обозначенный Дж. Урри имеет претензию на то, чтобы включить в себя исследования пространственной мобильности людей, нелюдей и объектов; циркуляцию информации, изображений и капитала; критические теории аффективных и социально-психологических последствий такой мобильности; и изучение физических средств для передвижения, таких, как транспорт, инфраструктура и программное обеспечение [51, c. 791-792]; исследования ранее невидимых устремленных структур, состоящих из пространственной сети акторов с разнесенной во времени сложностью; изучение процесса нарушения привычной социальности [14, c. 11-12]. В основе данного поворота лежит реляционная онтология реализма, позволяющая возвысится над традиционными социологическими дебатами между теоретиками [51, c. 790] касательно вопроса соотношения актора и структуры [14, c. 10].

В современной социологической теории, в частности, в рамках тематики теорий глобализации, наблюдается процессно-ориентированный тренд, который заключается в широком использовании процессных метафор или понятий для характеристики действующих социальных процессов и явлений. Начиная с Питирима Сорокина и до наших дней мобильность была в поле зрения социологов. Модерн, как центральный предмет социологии, с момента своего зарождения был текучим. Но только на современном этапе развития общества и социологической теории вместе с ним возникла острая необходимость в ревизии всех метафор и понятий используемых для характеристики процессов, так как процессы стали более явными, сильными и агрессивными по отношению к, традиционно изучаемым социологами, стабильным структурам. В данное направление внесли значительный вклад такие социологи, как М. Кастельс привнесший теорию потоковых структур, З. Бауман выработал концепцию текучей современности и Дж. Урри оформивший мобильный поворот и обозначивший вектор для развития процессного направления в социологии.

1.3 Развитие процессно-ориентированного подхода в акторно-сетевой теории

Акторно-сетевая теория -- современное направление в социальной теории, онтология гибридного мира [10] методология или подход в исследованиях материально-семиотической реальности [29, c. 143]. Данное направление имеет свой язык в виде совокупности понятий, своего метода, вектора исследований и базовой аксиоматики относительно природы реальности. Точкой отсчета считается «этнографическое исследование лабораторной жизни» проведенное Бруно Латуром и Стивом Вулгаром. В конце 90-х гг. все направление условно разделилось на две ветви: ланкастерскую Джон Ло, Анн-Мари Мол, Мадлен Акрич, Нильсон Альбертсен, Виктрия Синглтон и парижскую Бруно Латур и Мишель Каллон [8, 99-100].

Наиболее видным из представленной плеяды исследователей является французский социолог и философ, Бруно Латур продолжая уже ставшую традиционной риторику социальных теоретиков о кризисе социологии. Актуальное состояние современности указывает на непрерывный рост инноваций, размытие границ привычных социологических типологий и политических движений. Именно в данных условиях, возникают проблемы у традиционной «социологии социального» [25, c. 8]. Он предложил радикальное решение данной проблемы через принятие на вооружение реляционной онтологии и процессной ориентации, что повлекло за собой колоссальные последствия для всей социальной науки.

В. Вахштайн выделил три этапа развития АСТ, обозначив её как теоретическую парадигму поворота к материальному. Первый этап он поместил в формулу «социальное конструирование «Х» в практиках «У», при этом исследуемые практики насыщенны материальностью [10, с. 10]. Второй этап Второй этап характеризуется как «эпистемическая эмансипация», когда вещи перестают объясняться социальными фактами и выступают уже в качестве «условий возможности». «Больше нет практик и их объектов -- есть объекты и их практики» [10, с. 11]. Данный этап я также включил бы в категорию объектно-ориентированных социологий. К направлению в социологической теории, что уделяет внимание преимущественно статичным социальным системам и объектам в эссенциалистском смысле. В АСТ подобные теории Б. Латур называет «социологией социального». И, наконец, третий этап определяется Вахштайном как период окончательного стирания грани между субъектом и объектом, человеком и не-человеком. Так, нематериальные, аморфные и трудноуловимые сущности так же обретают статус полноценного действующего, то есть актора. Как пишет В. Вахштайн Б. Латур решает «опрокинуть семиотику в онтологию», имеется ввиду провозглашенная Латуром «релятивная онтология», когда что-либо существует только в том случае если оно действует. Данный переход именуются как «онтологический поворот» [10, с. 12].

Специфическим свойством всего направления АСТ -- это неопределенность терминов и понятий, которыми оперируют исследователи, следующие данному направлению. Подобное обращения с понятиями является логическим распространением методологии подхода на сам подход и способ теоретизирования. То есть, происходит намеренное конструирование пространства возможностей для интерпретаций, тем самым уходя как можно дальше от традиционных клише, которые следуют за такими понятиями как «объект», «вещь», «группа», «конструирование», «социальное», и др. Б. Латур пишет, что любой термин хорош, если он позволяет охарактеризовать то, что: не всегда существовало; составлено из гетерогенных частей; имеет определенную степень свободы от создателя; налагает определенные ограничения; могло не возникнуть; непредсказуемо; и требует поддержки, чтобы существовать [22, c. 384]. Поэтому он часто пользуется большим спектром синонимов для обозначения одних и тех же феноменов [21, с. 357].

Новый онтологический проект.

В новой онтологии не существует материального или нематериального, но действующее или недействующее [10, с. 13]. В рамках новой социологии теория действия строится на замене принципа «потенциальности» и «действительности», когда актор воздействующий на объект переводит его из потенциальности в действительность. В основу новой интерпретации действия вкладывается идея опосредования или события. Действовать -- значит опосредовать действия другого. В данной связи Латур пишет о том, что социальное представляет из себя потоки действий, которые существуют, концентрируются, создаются и передаются благодаря посредникам. В роли действия выступает символическая система обозначенная самим актором. [23, c. 189-190].

Как видно в процессной социологии центральной идей выступает движение, действие, активность. Преимуществом данной позиции выступает приобретение возможности схватывания объекта как многогранного проявления движущегося и изменяющегося потока распределенного действия. Каждый объект в человеческом восприятии сконструирован им, как и само восприятие человека, но факт конструирования не делает объект менее важным и интересным для исследования, ведь именно из процесса непрерывного конструирования реальности и состоит коллективная жизнь людей. Будь это конструирование вещей, идей или самих себя.

Изучая социальные связи, в центре внимания становятся смысловые потоки, или потоки распределенного действия, на пересечениях которых, в пучках, существуют объекты будь это объекты материального мира, как машины, бланки, скрепки, животные или идеального, как государство, Бог или рука рынка. В данном случае, объекты выступают преобразователями и собирателями действий, осуществляемых людьми. Хоть и человек остаётся привилегированным субъектом [44].

Все представители социологии ассоциаций, работают в рамках представленной выше реляционной онтологии. Реляционность является индикатором, указывающим на то, что данная теория относится к процессно-ориентированной социологии. РеляАнн-Мари Мол, например, определяет реальность как множественную, а единственность в виде согласованных утверждений о наблюдаемом является не более чем продуктом онтологической политики, направленной на выработку этих самых «единственностей». В множественной реальности объекты дробны т.е. они всегда связаны с контекстом и наблюдателем. Другими словами, как пишет Ло, объекты состоят из различий, по-разному собранных и реализуемых разными практиками в разных местах [29, c. 158-9]. Центральным понятием в её работах выступает «приведение в действие» или «задействование» -- допущение, согласно которому отношения, а значит -- реальности и репрезентации реальностей бесконечно и неизменно «осуществляются» в непрерывном процессе производства и воспроизводства. У них нет статуса, положения или реальности в отрыве от этих процессов [34, c. 232].

Донна Харауэй пишет о материально-семиотической сети, из которой собирается человек или субъект. Она определяет сеть как множество отношений, которые одновременно имеют дело и со значениями, и с материалами. Из этого следует, что любые утверждения субъекта неразрывно связаны с самим субъектом, а, следовательно, критерий объективности как разрыва невозможен. Д. Харауэй использует метафору киборга для характеристики множественной идентичности индивида, утверждая, что человек и его идентичность является набором частичных связей, то есть незавершенным и сконструированным, из текучего беспорядка, знанием [45, c. 322-377].

Кнорр-Цетина выделяет такой тип объектов, как «объекты познания» или «эпистемические объекты». Данный тип объектов характеризуется ею как изменчивые и раскрывающиеся. Данная характеристика происходит прежде всего из специфических свойств данных объектов. Как, например, незавершенность и нетождественность самим себе. Незавершенность существования проявляется в том, как объекты воспринимаются, конструируются и преобразовываются в то, чем они не были ранее. Процесс материализации объектов непрерывен, и они постоянное приобретают новые качества и изменяют уже имеющиеся. Объекты предстают «раскрывающимися структурами отсутствия». Более того, данные объекты множественны, что проявляется в их одновременно существующих разных формах. Данные объекты следует рассматривать больше как процессы и представления, а не как четко очерченные предметы [17, c. 318; 18, c. 287-288].

Объекты, согласно утверждению Кнорр-Цетины, являются продуктом стабилизации коллективности и, наоборот, сами её стабилизируют. Другими словами, объекты выступают результатом сборки коллективами или ансамблями других объектов. Но и с другой стороны, сами объекты помогают поддерживать во времени сложные структуры отношений в коллективах [18, c. 290]. Подобное взаимное структурирование вписывается в формулу Мида о выборе роли на базе межсубъектной рефлексивности. Её суть заключается в том, что данная рефлексивность возможна, когда субъект структурируется после усвоения установки другого по отношению к субъекту, и наоборот [17, c. 330]. Иллюстрацией данного тезиса выступает анализ А. Мол составления эпидемиологической статистики по уровню смертности по причине сердечно-сосудистых заболеваний в Нидерландах. Она сделала вывод, что репрезентация реальности или её со-конструирование носит взаимный характер. Элементы образуют совокупность (статистические данные), а совокупность формирует элементы. Например, оказывая влияние на врачей, ставящих диагноз без тщательного обследования, который бы соответствовал статистике [34, c. 246].

Процессная онтология. Совместная работа Джона Ло с Джоном Урри определила его установку на исследования изменчивых, подвижных форм социальной координации. Дж. Ло, продолжая традицию Дж. Урри, определяет объектом социологии не единое и тотальное общество, а множественные, гетерогенные и гибридные миры, находящиеся в постоянном движении [9, c. 24]. Разбирая природу реальности, Дж. Ло опирается на философскую установку, которую можно обозначить как процессная метафизика или онтологический релятивизм. Данная позиция близка к феноменологии, суть которой заключается в том, что не существует иной реальности кроме той, что создается в нашем сознании относительно чувственного опыта.

Для понимания сути процессной онтологии, прежде всего следует разобрать базовую, как пишет Дж. Ло, европейскую-американскую метафизическую установку о реальности. Данная установка содержит пять основных характеристик: существует внешняя реальность; она независима от наблюдателя; существовала до её фиксации; феномены реальности всюду одинаковы (единственны); и обладают определенным свойствами. В свете феноменологической интерпретации реальности, все репрезентации о реальности и есть сама реальность [23, 29].

Однако, предлагая процессную метафизику Дж. Ло полностью не отрицает европейско-американскую онтологию. Расхождения лишь в том, что классическая онтология утверждает дифференциацию объектов на более или менее реальные по отношению друг к другу, Ло это отрицает. Общее поле тут в том, что эмпирический опыт и репрезентации этого опыта неспособны охватить густую реальность (обозначенную Дж. Ло в рамках европейско-американской онтологии), непрерывно наваливающуюся массивным потоком на наблюдателя. Наблюдатель неизбежно упрощает данный поток, обобщает и фиксирует в паттерны, которые, в свою очередь, не менее реальны, чем то, что они описывают. Таким образом, часть реальности предшествует наблюдателю и независимо существует во вне (хинтерланд), а часть со-созидается наблюдателем и предшествующей ему реальностью, непосредственно в процессе её восприятия и репрезентации. В результате процессная онтология производит реалии, которые впоследствии описываются в критериях европейско-американской классической онтологии. Эти две онтологии сосуществуют вместе, образуя множественную реальность [29, с. 70-71].

Переопределение социального. Проект новой социологии, предложенный Б. Латуром, исходит из отрицания двух предыдущих проектов. Первый, модернистский проект, исходил из того, что существует единый мир, который необходимо открыть. Это созвучно с социологией систем и структур, которые ожидают своего открытия. Второй, постмодернистский совмещает в себе конструктивизм и деконструкцию. Соответственно, второй проект включает в себя критическую социологию и социальный конструктивизм. Новый проект предполагает предложение второго, но уже в позитивном ключе. Иными словами, не отрицается то, что не существует единого мира, но с другой стороны предлагается взяться за работу его построения, прежде всего разобравшись в том, как собираются отдельные его элементы, отбросив спекулятивные объяснения социального социальным, и утверждения о том, что мир уже един [21, c. 358].

Необходимость нового проекта выросла из исследований науки и техники. Изначально социологи, на первом этапе развития еще не оформленного направления АСТ, в рамках STS опираясь на критический инструментарий искали социальной стоящее «за» процессом производства научного знания, за процессом собирания фактов учеными в своих лабораториях. Подобные поиски не увенчались успехом. Даже более того, попытки объяснить науку социальным более радикальными представителями критического крыла социологии встретили мощный ответ со стороны представителей естественных наук. Данное противостояние получило имя «Научные войны» (англ. Science wars) [49].

Ситуация вынудила начать пересмотр оснований социальной науки. Необходимо было пересмотреть такие понятия как социальное, общество, объект, актор, действие. Подобные вопросы потянули за собой и все остальное, а именно фундаментальную онтологическую установку и методологические принципы.

Традиционное понимание социального, как некой автономной области жизни людей, что наделена специфическими силами, воздействием которых можно объяснять другие области жизни (наука, искусство, религия) оказывается неадекватным наблюдаемым реалиям. Понимание социального в данном ключе не демонстрирует способность справиться с ускоряющейся и усложняющейся действительностью, к тому же за два столетия поисков так никаких скрытых сил не обнаружилось.

Объяснение социальным, исходящее от социальных конструктивистов неприемлемо потому что, с одной стороны, не существует настолько податливого материала, чтобы подчиниться воздействию воображения субъекта, а с другой, не существует силы способной безусловно подчинить субъекта воле идеи. Всласть воздействия распределяется между субъект-объектами, то есть между актантами, проводниками и преобразователями силы [21, c. 377].

В рамках теоретической социологии качестве выхода из данной ситуации предлагаются две стратегии переопределения понятия «социального», и обе предполагают экспансию. Первая, продолжая традицию конструктивизма, направлена на расширение понятия социального через его растворение в других сферах: право, политика, экономика, менеджмент, психология и т.д. -- «все есть социальное» [25, c. 138]. В результате данного хода социология непременно сталкивается с сопротивлением со стороны других дисциплин, в особенности представителей естественных наук, не желающих менять вывеску на «социальное»; но чаще социологи становятся перед вопросом о том, существует ли вообще «социальное»?

Другая стратегия, предлагаемая Б. Латуром в рамках исследовательской программы ANT, предполагает расширение понимания социального на все типы связей того, что не является социальным. Таким образом, во-первых, происходит отказ от социологической мифологии, заключающейся в бездоказательной вере в существование социальных сил и социального контекста; во-вторых, признаётся право на свободное существование различных сфер деятельности, как наука, религия, право, политика, искусство и т.д. от всеобъемлющего объяснения социальным; и, наконец, социальное занимает своё место в реальности в качестве процесса ассоциации несоциальных элементов. Необходимо подчеркнуть, что речь идёт именно о процессе ассоциации, что указывает на процессную логику самой социологии в рамках исследовательской программы ANT.

Общество не может быть источником объяснения. Данную идею, кроме Б. Латура, также развивают Дж. Урри, У. Бэк, М. Кастельс и др. Общество, как выясняется, является тем, что должно быть объяснено. Ведь общество сконструировано, смонтировано, собрано, слеплено, составлено и скреплено. Именно данному сомнению в объяснительных возможностях социальных наук, по мнению Б. Латура, обязано появление в обиходе социологов таких понятий как «сеть», «текучесть», «поток» и др. [21, с. 349-350].

Данная проблема также отражается в споре между номинализмом и реализмом. Но, согласно Б. Латуру, слова (объясняющее) и миры (объясняемое) существуют не по разные стороны баррикад, но обозначают результат сложнейших практик, инструментальных посредничеств, форм жизни, интересов и участия, по построению новых сообществ-ассоциаций [22, c. 382].

Джон Ло данные практики называет «практиками знания», то есть практиками по производству знания, а вместе с ним и самой реальности. Данный подход именуются как перформативный. Смысл его в том, что рассматриваются обстоятельства, в которых слова являются не описаниями -- «констативами», а действиями, влияющими на реальность или создающими ее. То есть перформативностью называют практики, учреждающие реальность. В том числе и практики знания. Так реальности, включая знания о реальностях, зависят от практик, охватывающих или связанных сетью с другими релевантными практиками, которые в свою очередь, учреждают собственные реальности. Иными словами, существует актор-сети производящие разные практики, которые производят различные реальности. Важно отметить, что практики знания устойчивы, если способны создавать знания, которые работают, упорядочены, убедительны и оправдывает ожидания [28, с. 220-221].

Итак, социальное это все виды практик по выстраиванию сетей отношений между гетерогенными объектами. Здесь важно отметить, что социальное не может быть одним и тем же, оно постоянно претерпевает преобразования. В силу данной изменчивости или текучести социальной реальности Б. Латур настаивает на уникальных или одноразовых объяснениях [26, c. 137-140].

Процессно-ориентированный метод.

Предложенная онтология находится в плотной связке с методологией и методами АСТ в изложении Дж. Ло. Методологическая позиция Дж. Ло проистекает из постструктурализма. Прежде всего, Ло заимствовал из постструктурализма реляционность -- как идею о производстве значений, смыслов и даже вещей отношениями, из которых они состоят и в которые они сами включены. Кроме реляционности, была также заимствована логика соотношения постструктуралистских понятий: «присутствие», «явленное отсутствие» и «Инаковость». Их содержание будет рассмотрено далее [29, c. 174-85]. Они используются Дж. Ло в определении его центрального понятия -- «метод-сборка», обозначенного как реализация отношений выстраивания границ между присутствующим, отсутствующим и иным; кроме того, Ло обрамляет их понятием -- «хинтерланд», обозначая его как пучок отношений, включающих в себя присутствующие утверждения о реальности, сами реалии и инструменты их фиксации; и учреждающих вероятное и невозможное; и, наконец, использует в определении третьего ключевого понятия -- «репрезентация», которое выступает произведенной версией реальности составляющей хинтерланд [29, c. 325-332].

Базовые методологические установки. Базовыми методологическими установками Джона Ло выступает симметрия, нейтральность и приоритет суждений акторов, а не исследователя. Ло предлагает несколько примеров понимания симметрии. Блур и Барнас говорят об «эпистемологической симметрии», где под симметричностью понимают одинаковые типы причинности в объяснении как истинных, так и ложных убеждений. Мишель Каллон, в свою очередь, пишет об «онтологической симметрии», как об использовании одинаковых типов объяснений для происходящего как в «естественнонаучном» мире, так и в «социальном». То есть культура и природа не могут быть объяснены в разных терминах. М. Каллон предлагает принцип, способный реализовать данные установки, а именно принцип «свободных ассоциаций». Следуя данному принципу, только в ходе наблюдения за акторами (тот, кто действует) исследователь может определить, кто на самом деле является актором, будь это люди, идеи или вещи, и каким образом они выстраивают мир (социальный или природный) вокруг себя [29, с. 215-216]. Сам Джон Ло принимает предложенный принцип свободных ассоциаций. А принцип генерализованной симметрии понимает, как непризнание онтологически данным разделение на «социальное» и «материальное» [9, c. 26]. Итак, методологию АСТ, согласно Дж. Ло составляют такие принципы как реляционность, симметрия, нейтральность и принцип «свободных ассоциаций».

Произвольность актора. Приведенные выше принципы воплощаются в методе, именуемом как «метод-сборка». Данное название является результатом рефлексии социологом онтологической позиции, лежащей в основе используемого им метода. Понятие «метода-сборка» подчеркивает главную интуицию процессной онтологии, а именно, процесс описания о объяснения реальности является процессом её создания. Так, получается, что социолог, проводя исследование помогает акторам создать более плотную и устойчивую, а с тем и убедительную, реальность.

То, что высказывания о реальности, или утверждения об объекте, формируются учёными и участвуют в производстве данной реальности [29, c. 74-80], не значит, что эти высказывания могут быть произвольны или что находятся во власти прихоти высказывающего их субъекта. На деле, каждое высказывание, каждый измерительный прибор, каждый навык укоренен в целой сети отношений с целым спектром предшествующих высказываний (законов, теорий, примеров, заключений), предметов и практик, именуемых Дж. Ло «хитерлендом» [29, c. 62].

Важно понимать место наблюдателя-создателя или актора в процессно-ориентированной социологии. Реализм (европейско-американская онтология), предполагающий существование независимой, предшествующей реальности во вне, опирается на идею свободного наблюдателя, субъективность которого необходимо исключить из его описаний и объяснений. В процессной социологии наблюдатель, то есть актор (действующий), или даже актант (вовлеченный в действие), всего лишь одни из элементов сети взаимодействий, не способный на произвольность или «свободу воли», которая делает возможной субъективность. Как видно, принцип симметрии в онтологии, освобождает пространство возможного, и, одновременно с этим, забирает свободу у субъекта-актора, понимаемую как произвольность.

Понятие «сборка». Практики высказываний, измерений, наблюдений реализуемые акторами есть ни что иное как процесс «сборки» объектов реальности. Саму сборку Дж. Ло определяет, как процесс связывания, собирания или рекурсивного само-собирания, в котором соединяемые элементы не приобретают фиксированную форму и не принадлежат к более обширному пред-данному списку, а конструируются в ходе взаимного переплетения [29, с. 92]. Само понятие собирания (англ. gathering), Ло возводит к глаголу собирать (англ. gather), обладающего целой палитрой коннотаций -- сводить в одном месте, со-относить, встречаться, стекаться, сходиться, сгущаться [29, с. 211-212].

Джон Ло предлагает два варианта рассмотрения «сборки». Первая относится к Б. Латуру и Вулгару, и носит название «конструирование». Они пишут о том, что объекты не обладают изначально устойчивой идентичностью, они складываются постепенно, в результате дискуссий трансформируются и становятся все более устойчивыми, пока их трансформация или замена не станет слишком дорогой в буквальном смысле слова. Второй вариант относится к А. Мол, исследующей практику выявления и лечения атеросклероза в клинике. Она пришла к выводу о том, что каждый объект реален, если является частью практики. Иными словами, сборка осуществляется непрерывно, в каждый момент времени, она это назвала «реализованной реальностью». Данное видение, является продолжением исследований науки, феминистской теории и культурных исследований перформативной реализации [29, с. 120-122].

Метод-сборка. Итак, рассмотрев понятие сборки с разных углов, методологические установки и онтологические позиции, можно представить определение метода-сборки. «Метод-сборка -- реализация пучка разветвляющихся отношений, формирующих, опосредующих и отделяющих друг от друга репрезентации [объект] здесь-внутри, репрезентируемые реалии [его релевантный контекст] там-вовне и невидимые внешние отношения, процессы и контексты, необходимые для здесь-внутри» [29, с. 176]. Как видно, данное определение строится на связке из трех понятий, взятых Ло из постструктуралистского словаря. Где, присутствие -- это то, что делается присутствующим или сгущается «здесь-внутри». Формы присутствия (репрезентации, объекты, процессы) учреждаются внутри практик; явленное отсутствие -- то, что выступает коррелятором для присутствующего. Альтернативные репрезентации и контексты, причины и последствия; и, инаковость -- то, что протекает рутинным образом, в то время пока явленное присутствует. Это может быть «черным ящиком» в АСТ или «вытесненным» в культурных исследованиях [29, с. 178].

Рассмотренный метод предполагает столкновение с множественной реальностью, которая постоянно изменяется и перегружает восприятие деталями. В данной ситуации, единственным выходом будет следование совету Т. Куна, а именно, распознавать сходства между случаями, несмотря на то, что они никогда не бывают тождественными. Это значит, что должна быть проделана активная работа по собиранию несвязности или текучести в повторяющиеся паттерны -- слова, предложения, навыки, вещи, встречи, впечатления, ощущения, фантазии, темы и т.д. -- опуская, так называемый, фоновый шум, представляющий из себя сгусток нерелевантных «неправильных» сходств и различий [29, с. 227-231]. Другими словами, практики метод-сборки сгущают одни реалии или паттерны и вытесняют другие в область Иного. Кроме того, метод позволяет усиливать собранную реальность, когда хинтерланды реального пересобираются и следом создают новую реальность [29, с. 243].

Концептуализация подвижности.

Возникают инновации, границы между группами становятся все менее определенными, а элементы взаимодействия все более неустойчивы. В данных условиях объектно-ориентированная социология, или «социология социального», как пишет Б. Латур, не справляется с задачей объяснения, так как ориентирована на то, что уже существует, а не на преобразованиях существующего или появление нового. Объектно-ориентированную социологию он называет дорелятивистской, то есть ориентированной на медленную реальность. Для неё порядок есть правило, а изменение -- аномалия. Процессно-ориентированная социология, напротив, отказываясь от идеи «социальной субстанции», как это сделали физики в начале ХХ века с эфиром, выступает объяснительным инструментом в исследованиях инноваций, будучи способной проследить как историю преобразований наблюдаемых объектов, так сам процесс их создания [25, с. 24-26].

Метафора текучести. Джон Ло и Анн-Мари Мол, будучи представителями АСТ, употребляют метафору текучести по отношению к объектам отождествляя её со способностью к изменению формы от места к месту [29, 168]. Все объекты, с которыми мы как социологи сталкиваемся, обладают данным свойством. Но каждый объект обладает разной степенью текучести. То есть, при смене мест объект, например, может быть недостаточно податлив чтобы вписаться в новый контекст и стать устойчивым и эффективным.

Текучесть объекта прекрасно описана в исследовании «практики диагностики и лечения алкогольного поражения печени» описанной в книги Дж. Ло «После метода». Как оказалось, объект изучения был лишь отправным пунктом, включившим исследователей в процесс производства медицинскими работниками и врачами этого объекта. Социологи в ходе своего исследования столкнулись с тем, что объект изменял форму и название: «заболевание печени», «алкогольный цирроз», «злоупотребление алкоголем», «алкоголизм», «общее качество жизни в связи с употреблением алкоголя». Была выявлена проблема высокого процента рецидивов и предложен вариант решения: переупорядочить организационные и профессиональные отношения так, чтобы добиться баланса между доминирующей (сугубо медицинская) и альтернативной (переплетение психиатрического, социального и медицинского) версиями «алкогольного поражения печени» [29, c. 147-167].

Другим примером текучести, на первый взгляд, совершенно устойчивого объекта, является репрезентация человеческого тела в биологии. С одной стороны, все человеческие тела подчинены ряду общих закономерностей в функционировании и развитии, что даёт право их обобщить в вид homo sapiens. С другой стороны, конечно же, присутствует индивидуальная изменчивость благодаря, как известно из общего курса по биологии, мутациям. Поэтому жесткие классификаторы болезней, психических расстройств, сексуальных предпочтений и рас подвергаются постоянному пересмотру. И даже это не спасает от регулярных несоответствий этих классификаций индивидуальным случаям. Данная ситуация вынуждает, например, врачам обходится с подобными классификациями как с текучими объектами. Их форма неопределенна, податлива, они могут включать в себя определенные элементы, а могут и исключать из себя действующие. Даже более того, они могут содержать в себе взаимоисключающие интерпретации, как в случае, например, с диагностикой и лечением атеросклероза, изученным Анн-Мари Мол [34, c. 233].

Понятие «текучести» соответствует понятию «несвязности», как нагромождения реалий, которое Дж. Ло использует для характеристики множественной реальности, описывая катастрофу со скоростными поездами в Англии или центр помощи больным алкоголизмом. Противоположным понятием выступает, соответственно, «связность». Такое состояние, при котором есть однозначная репрезентация реальности, исключающее любые неопределенности и противоречивости. Связность, как мы утверждали ранее является скорее аномалией, чем нормой и требует пристального изучения, то есть работы по её учреждению. Текучесть объекта сменяется связностью, когда реализуется практика принятия решения о действии, реализации процедуры, освоения технологии, выделения денег или принятия закона [29, c. 206-207]. Данная смена происходит благодаря практике собирания.

Связность и определенность, будучи одной из выделенных Дж. Ло характеристик европейско-американского метода тесно связанно с понятием структуры. Ло размышляя о текучести, то есть о способности объектов менять форму и имя, предлагает расширить понятие «определенности», и называть ранее неопределенные текучие объекты как определенные. Таким образом понятие структуры через расширение характеристики определенности настигает текучие объекты. То есть называть определенным то, что на первый взгляд таковым не является. По сути это призыв к выходу на более высокий уровень абстракции, где потоки обретают структуру [29, c. 172].

Текучие пространства. Логику пространств и потоков в процессной социологии последовательно раскрывали Дж. Урри, М. Кастельс и Дж. Ло. Пространственные течения вещей, идей, образов, людей, технологий и т.д. детально описаны в работах Дж. Урри и М. Кастельса. Они развивали концепцию географического пространства в рамках которого разворачивались потоки материальных и смысловых объектов, перемещаясь из пункта «А» в пункт «Б».

Кроме текучести между местами в пространстве географическом, также существуют и течения между местами в пространстве семиотическом, то есть смысловом. Так, Джон Ло выделяет два дополнительных типа пространств. Помимо евклидового, он выводит сетевое и потоковое. Первое, знакомое физическое евклидово пространство, с тремя осями координат. Второе, сетевое пространство. Под сетевым пространством Ло подразумевает пространство отношений между объектами, где объекты создаются на пересечениях линий отношений. Так, в первом пространстве объекты выступают трёхмерными фигурами, в сетевом -- сетью. Изменения в сети приводят к изменениям формы объекта в евклидовом пространстве, и, так же, происходит наоборот [27, c. 231-233].

Но наиболее важным и интересным для данной работы является следующий шаг Дж. Ло, а именно, выделение третьего типа пространства, пространства потоков. Пространство потоков или текучая пространственность определяется им как пространство отношений, формирующих объекты, но при этом характер и число отношений, составляющих объект, может меняться [27, c. 234-236]. Когда, например, одновременно сосуществуют несколько репрезентаций одного объекта, конкурирующих между собой или находящихся в отношениях кооперации. В данном случае, объект перетекает от одной репрезентации в другую в зависимости от ситуации или в результате перемещения фокуса внимания самого исследователя.

Различение между сетевым пространством и пространством потоков незначительное. Если границу различения поставить в месте где важны свойства объекта, то объект в обоих пространствах будет состоять из смысловых отношений. Но если переместить границу в область фиксации динамики, то различие становится совершенно отчетливым. Движения в пространстве сети практически отсутствует, в отличии от пространства потоков. Тем не менее, наличие данного различия не мешает воспринимать эти два пространства как одно. Как указал сам автор, объекты переходят из сетевого режима в режим потоковый и обратно, чего нельзя сказать об объектах евклидового пространства, которые его не покидают [27, c. 239]. Но никогда нельзя сказать достоверно, в каком из пространств пребывает объект в сетевом или потоковом. Объект как бы мерцает, переключаясь между двумя режимами, или находится частично в двух пространствах. Таким образом, кажется более уместным рассматривать объект в двух пространствах: в евклидовом и семиотическом. При этом необходимо учесть фактор динамики, но в более гибкой метафоре спектра. Так объекты, перемещается по спектру подвижности от состояния текучести до неподвижности. Данного рода преобразования хорошо видны на примере Всемирной выставки XIX в., что проводилась в Великобритании. Она была порождена столкновением многочисленных потоков, которые постепенно стали сетью, и, наконец, укоренившись обрели очертания региона -- символа XIX в. в памяти людей [40, c. 47].