Следует сделать небольшую ремарку относительно содержания тождественных терминов, используемых социологами. А именно о «пространстве потоков» у М. Кастельса и Д. Ло. М. Кастельс описывает свой концепт пространства, как относящийся исключительно к евклидовой системе координат. Это физические сети телекоммуникаций, что выстраиваются вдоль потоков взаимодействий, обладающих властью индивидов. Пространство сетей в АСТ представляет собой семиотическое пространство отношений, на пересечениях которых образуются объекты, -- или, согласно Б. Латуру, -- сеть распределенных потоков отношений, опосредованных актантами. Пространство потоков, в интерпретации Дж. Ло, третье пространство, где сложные объекты не имеют четких границ и постоянно изменяются. Оно так же семиотично, как и пространство сетей, но характеризуется изменчивостью. Именно в данные двух типах пространств АСТ становятся доступными для объяснения процессы воспроизводства отношений, смысла и объектов, а также процессы создания нового.

Изменчивость и стабильность. Правилом для процессно-ориентированной социологии выступает процесс, движение, перформативность. Но, также есть и аномалии в виде «стабильности», требующие объяснения. «Стабильность» является аномалией, потому, что традиционно объясняется социальными силами. Но данные объяснения не подлежат проверке. На деле подтверждается обратное. Продолжительные во времени связи не способны существовать, опираясь исключительно на социальные навыки людей, что доказывается открытием наличия социальных навыков у бабуинов, и их хрупкого социального мира, который им приходится постоянно восстанавливать [23, с. 189-190]. Таким образом, в процессное исследование необходимо включать как символические, так и материальные объекты.

Та стабильность, которую мы наблюдаем в согласии, группах или социальном порядке легко разрушится, если утратит поддержку со стороны людей, устройств, орудий, инструментов или материалов. Другими словами, любая широкая и долговременная ассоциация поддерживается, то есть воспроизводится, широким спектром несоциальных объектов. Поскольку данный процесс невозможно зарегистрировать в рамках объектно-ориентированной социологии, фиксирующей «социальные силы» за каждой долговременной фигурацией, не уткнувшись в тавтологию и неправдоподобные выводы, необходимо переключиться в режим наблюдения за процессами образования форм из несоциальных объектов [25, с. 93-98]. Прекрасной иллюстрацией подобного переключения является мини-исследование «Социология одной двери», где Б. Латур в повествовательной форме раскрыл сеть отношений, из которой состоит такой простой и привычный доводчик двери [19, с. 199-222].

Стабильность и текучесть, это та дихотомия, что иллюстрирует различие объектной социологии от процессной. В процессно-ориентированной АСТ действует логика потока, в противовес логике сети или региона. Логика сети -- это логика пассажира самолета, перемещающегося без всяких преград на тысячи километров, не замечая тягот пешего перемещения. В логике потока простой перелет превращается в поход, где материальность настолько густа и настолько сопротивляется путешественнику, что совершенно невозможно её игнорировать. Поток -- это всегда сопротивление, это процесс изменений и постоянных ассоциаций [8, с. 113].

Преждевременная универсализация и стабилизация множественности мира в фактах о нем стала причиной доминирования объектно-ориентированных социологий, работающих с уже готовым социальным, не замечающих новые сущности. Более того, не замечающих общественный запрос на новые сущности. В данной связи, Б. Латур описывает два инструмента, работающих в двух противоположных направлениях с фактами, точнее социальными фактами, если принять новую трактовку социального. Первый, естественно-научный инструмент «позитивизм», на него ориентируется объектная социология. Он направлен на построение неоспоримых фактов. Второй, критический инструмент «антифетишизм», который занимается разоблачением и деконструкцией всего, что называет иллюзией. Но оба подхода неверны, так как природа вещей, подвергающихся воздействию данных сил слишком сложна для однозначности. Вещи слишком сильны, чтобы к ним относились как к фетишам или иллюзиям, и слишком слабы, чтобы быть неоспоримо каузальными объяснениями действия. Так, вещи не являются ни иллюзией, ни фактом. Факты не устойчивы, но и не иллюзорны, и за ними не стоят скрытые социальные силы. Факт -- это клубок полемики, эпистемологии и модернистской политики [49, 238-242]. Подобное видение фактов является квинтэссенцией реляционной онтологии.

Как видно, в основе социологии ассоциаций на всех уровнях лежит широкая процессная метафорика. Начиная с фундаментального уровня, а именно, онтологии и заканчивая набором метафор. Реляционная онтология понимает мир как конструируемый в первую очередь отношениями, а не субстанциями. Другими словами, она характерна тем, что открывает содержание акторов через их взаимодействия. Поэтому выявленные функции, качества, критерии, роли и т.д., как правило, не тиражируемы. То есть пригодны для конкретного случая, конкретной практики, события, действия. Процессная онтология понимается как перформативное взаимодействие с миром, то есть как непрекращающаяся работа по его созданию в моменте активного наблюдения за ним, например, в практиках знания. Метод, возможный при таком подходе, неизбежно приобретает процессуальные черты, он и носит название -- метод-сборка. В данном свете, само социальное понимается исключительно как процесс связывания, а не как нечто связываемое, а для описания самой реальности используются процессные метафоры: «поток» и «течение»

2. Концептуализация потоковых структур

2.1 Потоковые структуры в процессно-ориентированной социологии

В данном разделе представлена попытка концептуализации потоковых структур на базе реляционной и процессной онтологий. То есть потоковыми структурами выступают объекты, обладающие качествами структуры, одновременно со способностью изменяться под воздействием других. Более того, предлагается рассматривать, помимо сконструированных из эмпирической реальности структур, еще и структуры на более высоком уровне абстракции, то есть, теоретические обобщения. Далее, представлены три типа пространств по котором протекают потоковые структуры, а состояние текучести рассмотренных потоков разбиты на четыре состояния в зависимости от их интенсивности и направленности. Сами структуры рассматриваются как объяснения потоков и возможность для деконструкции конфликтных сборок и конструкции согласия, на базе критерия эффективности.

Структура и объяснение.

Для того чтобы определить, чем же являются потоковые структуры в море мобильностей и течений необходимо, для начала, разобрать, что мы подразумеваем под понятием «структура». Понятие структуры и потока заимствуется из социальной топологии АСТ. Джон Ло как один из наиболее ярких представителей АСТ, описывает разные типы пространств, в том числе пространство потоков, в связке с определением категории «объекта».

Говоря о структуре, Джон Ло обращается к базовой интуиции структуралистов, а именно семиотике. Из семиотики структуралисты переняли понимание смысла или значения. Отношения между элементами языка порождают смысл каждого из них. То есть ни одно слово само по себе смысла не содержит, до тех пор, пока не встанет в соотношение с другим словом. Структуралистское понимание языка с глубинной структурой перешло и на понимание общества. «За» обществом единой глубинной структуры не обнаружилось, поиски «за» языком все ещё продолжаются. Следующей волной, вслед за структурализмом последовал постструктурализм. Постструктурализм настаивает на существовании множественных структур, каждая из которых производит определенные объекты. Все объекты являются по-прежнему результатом их отношений между собой. Сегодня постструктурализм получил развитие в акторно-сетевой теории ланкастерской ветви. Дж. Ло обозначает лишь одно отличие между этими двумя подходами. В АСТ исследуются не «границы возможного», а конкретные стратегии, что встроены в объекты, т.е. в пересечения отношений, воплощенных в объекты [27, с. 224].

Таким образом, мы видим, что Дж. Ло под структурами понимает уникальные, или одноразовые, как писал Б. Латур, объяснения. То, что поддерживает объекты, состоящие из отношений. То, что сохраняет приятный стратегический курс. Этот тип структур можно обозначить как эмпирические структуры. Так потоки людей, машин, идей, мусора, информации, образов и т.д. поддерживаются и направляются некими структурами, состоят из структур. Социолог может попробовать собрать структуру, которая бы хорошо работала, например, объясняла бы, как она работает или почему не работает как хотелось бы и, возможно, позволяла бы делать прогнозы. Итак, структуры на эмпирическом уровне более специальные или одноразовые.

Пример исследования группообразования является хорошей иллюстрацией тезиса, данного выше. Прямое исследование и непосредственная фиксация жизни групп позволяют накапливать эмпирический материал и паттерны, собранные из данного материала. Выявленные паттерны в каждом отдельном случае являются теми самыми эмпирическими структурами или стратегиями. Накопленный материал позволяет идти дальше, и образовывать структуры на более высоком уровне абстракции. Иными словами, последующая типологизация паттернов позволяет теоретику собрать структуры группообразования -- процесса выстраивания связей между конфигурациями культурных и природных объектов, символического и материального или смысловых и физических сущностей [25, с. 38]. К примеру, Б. Латур выделяет универсальные структурные компоненты, присущее любому группообразованию: наличие людей, легитимирующих группу, отстаивающих её существование выстраивая границы, говорящих от её имени, объявляющих другие группы иными или несуществующими, управляющих группой и, наконец, людей, привлекающих ресурсы для укрепления границ группы [25, с. 47-50].

Но данный переход на более высокий уровень абстракции [25, с. 307] невозможен без совершенного ранее переопределения «социального». Обозначая «социальное», как процесс ассоциации, а не как то, что ассоциируется, то есть соединятся или собирается. Важным становится процесс группообразования, а не группы, обусловленный множеством противоречивых способов формирования идентичности [25, с. 44-46]. Более того, сами группы есть не что иное, как процесс, требующий постоянной поддержки, то есть -- структуры [25, с. 56].

Как все крупные теоретики Б. Латур довольно противоречивая фигура. Поэтому, несмотря на то, что он сам приводит пример структур группообразования, он всё же заявляет о стремлении уйти от сильных объяснений, считая, что достаточно ограничиться одноразовыми объяснениями и исключением метаязыка [26, с. 120-40]. Подобные разногласия с самим собой встречаются от текста к тексту, что даёт широкое поле для интерпретаций [1, 16]. Так, подход Б. Латура не так уж и далек от «сильной программы» [3] Д. Блура [4, 5, 20], только он предлагает более тщательную проработку сетей, по которым циркулируют смыслы. Главное, Латур предлагает рассматривать их в динамике [36, c. 95].

Но, как видно, строгий эмпиризм, предложенный представителями АСТ справедлив, но только на первом этапе построения «историй». Вполне возможно, процедуры, реализуемые акторами, будут образовывать паттерны, например, группообразование, которые и потребуют некую типологию или метаязык, от которого пытается уйти АСТ. Это уже не будет объяснением конкретных действий акторов или подменой их объяснений своими. Но будет объяснением на более высоком теоретическом уровне, сосуществующим со свободным от притязаний социологов миром акторов.

На теоретическом уровне применимо определение структуры, данное Н. Луманом. Структура -- это то, что связывает коммуникации, упорядочивает действия и ограничивает допустимые связи. Сами структуры могут продолжать существовать и реактуализироваться и при замене элементов [30, c. 371-373]. Н. Луман применял понятие структуры к понятию системы, понимая последнею как самореференцию или конституирование своих элементов и элементарных операций через соотношение их друг с другом, используя различение системы и среды [30, c. 32]. Данное определение системы близко к тому, что Б. Латур называет актор-сетью, актором или просто объектом. Актор-сеть -- существует благодаря связям и приводится в действие большой звездообразной паутиной втекающих и вытекающих посредников, то есть элементов [25, 303].

Исходя из вышесказанного структура -- это то, что объясняет поток, понимаемый как распределенное действие или практика воплощающаяся в местах сопротивлений -- объектах.

Итак, Процессно-ориентированная социология не отказывается от объяснения как методологического принципа. И кроме этнографических исследований, предлагается и позитивистская программа создания паттернов, обобщений, структур, перемещаясь с уровня эмпирики на более высокие уровни абстракции. В данной связи имеет смысл рассматривать применение принципов понимающей социологии [7], на базе формализма, моделирования, методологического индивидуализма и современных результатов исследований в естественно-научных областях исследования человека.

Пространства потоковых структур.

Потоковые структуры не существуют сами по себе, они всегда где-то перемещаются, в каком-то пространстве, пересекая определенные места. И исходя из вышеизложенного, четко просматриваются три типа пространств: евклидово (географическое или материальное), семиотическое (смысловое) и пространство потоков. Но как уже было предложено ранее, пространство потоков и семиотическое продуктивнее рассматривать как одно, но имеющее разную степень текучести или изменчивости.

Но помимо евклидового и семиотического пространств необходимо также добавить временное пространство. Когда происходит изменение объекта, но при этом перемещения в евклидовом или географическом пространстве не происходит. Объект может перемещаться от места к месту не только в пространстве, но и во времени. Например, с течением времени развитие технологий и практик требует от старых институтов преобразований, но они недостаточно текучи, чтобы принять вызов и вовремя среагировать на запрос. Необходимость в подобных преобразованиях вызвана излишней неэффективностью устаревших сборок, будь это бюрократическая процедура, технология, политический миф или лечение болезни.

Двигаясь во времени объект не обязательно должен перемещаться в евклидовом пространстве. Подобное преобразование иллюстрирует пример со средневековым замком. Восприятие замка с течением времени трансформируется: сначала, как продукта инновационной военной инженерии или представительства власти, но спустя сотни лет он воспринимается уже как объект культурного наследия эпохи средневековья. В Семиотическом пространстве, в отличии от евклидового, изменения могут проходит как во времени, так и вне его. Например, когда сосуществуют два способа диагностики одной и той же болезни (анемии). Изменения происходят при переключении внимания исследователя от одного способа к другому, где время не имеет существенного значения.

Исследования, ориентированные на материальность (М. Кастельс, Дж. Урри), в рамках процессной социологии, концентрируются на связях объектов находящихся в сети взаимодействий. Исследуются пространственные перемещения физических объектов в евклидовом пространстве или пространстве регионов. Потоком выступают скоординированные движения объектов, таких как машины, мусор, идеи, люди, товары. Структурируют их направляющие ограничения.

Исследования в постструктуралистском ключе, проводимые Дж. Ло, Анн-Мари Мол, Б. Латур и др., подходят шире и, кроме уже действующих материальных потоков, требуют изучать любые репрезентации. То есть к первичным качествам, -- устойчивым и продолжительно существующим структурам, -- добавляются и вторичные, -- частные репрезентации. Целью данных исследований является поиск консенсуса между акторами в деле производства более эффективных сборок в политическом смысле.

В данном семиотическом пространстве, течение проходит в пространстве времени, иногда, без перемещений в евклидовом пространстве. Наприме, рынок выражается в непрерывном колебании курсов и котировок акций [17, с. 307-341], замки разрушаются, а государства нуждаются в постоянной легитимации. Потоком тут выступает сама эмпирическая реальность, которая непрерывно движется, не замечая преград и доступная для наблюдения лишь через паттерны, в которые наблюдатель её схватывает. Но также течение возможно вне времени, при условии одновременного сосуществования нескольких или множества репрезентаций. Например, репрезентации болезни [50, с. 641-671], лечения или катастрофы. Естественно, речь идет о множественных репрезентациях одного объекта, между которыми и происходит перетекание данного объекта, так как мы всегда отождествляем саму репрезентацию и репрезентируемый объект. Так, объекты выступают потоковыми структурами, благодаря чему сохраняют свою форму при перемещении в каждом из пространств. Это возможно благодаря ядру устойчивых отношений, оставляющих объект тождественным самому себе, при всех перемещениях в евклидовом, временном или семиотическом пространствах [9, с. 28]. Данное ядро является структурой объекта.

Согласие как обратная сторона текучести.

В результате исследования работ представителей АСТ было выявлено то, что потоки практик, воплощенных в объектах, будь то репрезентации, вещи или технологии, перемещаясь в различных пространствах, изменяются по степени текучести. Течение может как быть, так и отсутствовать во всех трех пространствах: временном, евклидовом и семиотическом. Но наиболее интересным, с нашей точки зрения, является течение в области семиотического пространства, так как именно репрезентации реальности порождают новое, а их рефлексия позволяет достигать согласия воплощенного в эффективных сборках.

Текучесть условно можно разбить на четыре степени. Нулевая степень текучести предполагает отсутствие практики, нет ни объектов, ни течений. Первая степень характеризуется созданием новых репрезентации, акторы образуют связи, паттерны, иными словами -- плетут сети. На второй степени, наблюдается уже не только создание нового, но работа внутри созданных сетей. На третьей, практика создания нового прекращается, и течение концентрируется только внутри сети, без привлечения акторов со стороны. И, наконец, степень четвертая. В случае согласования, происходит застывание потока переключений между конкурирующими практиками в одной из сетей репрезентаций, разделяемых всеми участниками. В сети действует одна репрезентация. Латур и Вулгар настаивают на том, что конструирование прекращается и поток застывает, когда сеть практик становится слишком большой и дорогостоящей для того, чтобы изменяться дальше. Но как показала А. Мол, может существовать довольно широкая и дорогая сеть практик и, тем не менее, содержать в себе множественные репрезентации одного объекта. Как пишет А. Мол, эпистемология должна интересоваться не референцией, а тем как скоординированы практики по производству реальности. Каковы практические обстоятельства приведения в действие. Необходимо также выявлять уместность представленных задействований [34, с. 233-335].

Исходя из вышесказанного, остановка этой непрерывной реализации реальности возможна лишь в результате сознательного согласования практик. Хотя, в данном случае, подобный «союз» будет лишь временным решением, так как довлеющее течение времени, случайностей, технологического развития и других факторов будут вызывать новые разногласия. В таком случае, более рационально работать даже не только лишь над отдельными случаями разногласий, но и работать над самим методом конструирования согласия, которым, по сути, и является процессно-ориентированная социология.

В рамках АСТ Б. Латур ищет приемлемый способ доказать зависимость прочности, автономности, необходимости и устойчивости сборки от качества вложенной в её создание работы [22, с. 384]. Эта мысль слишком абстрактна, ведь набор критериев оценки чрезвычайно широк. Наиболее приемлемой, с нашей зрения, была бы корректировка показателей прочности и необходимости в сторону эффективности сборки, то есть подсчета затрат и целедостижения. Другими словами, эффективность сборки могла бы быть критерием согласия. Экономический подход дает возможность попытаться рассчитать стоимость создания и эксплуатации сборки, на основе анализа вложенной в её создание работы, а также степень достижения выработанной ансамблем цели. Подобную работу проводил Б. Латур, утверждая, что одним из самых дорогих продуктов в мире являются научные статьи. Развивая данную идею, можно проводить аналогичные подсчеты альтернатив, таким образом находя более необходимые и прочные ансамбли, будь это способ реабилитации пациентов, организация труда рабочих или политическая идеология.

Концентрируясь на данных вопросах процессно-ориентированная социология как часть прагматического поворота имеет перспективу практического использования. В более широком контексте процессный подход помогает в раскрытии сложной конфликтной реальности, для последующего формирования общего языка для примирения конфликтующих реальностей.

2.2 Потоковые структуры коллективной памяти

Нововременная линза в социологических исследованиях привела к возникновению и распространению объектно-ориентированной социологии. Эта линза характерна прежде всего игнорированием процессной природы объектов, то есть их гибридности и изменчивости. Но процесс, именуемый Б. Латуром как практика «перевода», непрерывно множит число гибридов. Опираясь на концепцию несуществующего модерна, он утверждает, что фундаментальной практикой, в онтологическом смысле, выступает как раз практика смешивания различных объектов, в результате чего множатся гибриды. [24, с. 73].

Линза нового времени или модерна характерна тем, что описанная выше практика маскируется. И, на её место, внедряется и распространяется практика «очищения» непрерывно возникающих гибридов от их гибридности или смешанности. Данный процесс характеризуется разнесением составных частей гибрида по разным углам «онтологической зоны». В одном углу находится природа, объекты и не-человеки, а в другом, культура, субъекты и человек [24, с. 73]. Иначе говоря, происходит разделение на природу и общество. Из данного разделения исходят следующие две установки. Первая, что природа не конструируется и, что люди создают общество [24, с. 99]. Данная практика прекрасно отражена в данном Б. Латуром описании двуличности представителей нового времени. Он пишет, что они всегда провозглашали независимость научных суждений от политики, но при этом сила всегда основывалась на разуме, а разум на силе [24, с. 105].

Так, возникает третья практика, а именно критика донововременных конструкций. Критика, созданная для того, чтобы разоблачить действующий гибрид и показать его ложность, в итоге обернулась против тех, кто её использовал. Главным инструментом критики был перевод трансцендентных сущностей в имманентные, то есть перевод объектов из независимого от субъекта состояния в его конструкт. Изначально критика была направленна на человеческие предрассудки, мифы, суеверия. Она путем данной практики очищения изобретала науки о природе. В период второго Просвещения XIX века изобретаются науки об обществе, потенциал которых был использован критикой уже против науки о природе, то есть объектов, собранных под данной категорией. Затем критика опрокинулась на саму конструкцию общества. И, наконец, замыкая порочный круг в течении постмодернизма или самоотрицания, критика была направленна на самих критиков [24, с. 103].

Итак, Б. Латуром были выделены три типа практик: перевод, очищение и критика. Каждая из них является неотъемлемым элементом производства социальной реальности человека. Реальности, где циркулируют постоянно изменяющиеся объекты, созданные людьми либо в виде паттернов, характеризующих эмпирический опыт, либо в виде материальных объектов в виде орудий, игрушек или оружия. Данная реальность требует больших усилий для её создания, и более того, для поддержания её существования. Например, поддержание сохранности архивов, техническое обслуживание техники или содержание зданий.

Исключение из поля зрения практики перевода привело к «разбалансировке» реальности, и понимание подменилось спекулятивными объяснениями. Объекты потеряли свою историчность. В таком свете возникновение новых феноменов, вещей, репрезентаций представляется как чудо или революция, хотя каждая новация является результатом продолжительного труда по собиранию сети из разнородных объектов [24, с. 138].

Постепенно настигающий кризис объектно-ориентированных подходов, неспособных справиться с лавиной множащихся гибридов, и самой критики, разоблачающей саму себя, стимулировал рост интереса к процессам и внестандартным явлениям. Расширяется сфера процессного подхода. Возникает видение того, что несмотря на внешний и кажущийся независимым характер природы, она все же мобилизуема, гуманизируема и социализируема, например, в рамках современного экологического движения и исследованиях цикличной (или циркулярной) экономики. Природа доступна нам через приборы и предсказуема в научных сетях. Ученые формируют репрезентации опираясь на широкую сеть из людей и вещей. Далее репрезентации расплываются в общественном пространстве, попадая в сети СМИ и политических партий, иногда вступая в конфликт с альтернативами. С другой стороны, видно непреступное общество со своим господством над маленьким человеком, несмотря на кажущуюся его подвижность, гибкость и мобилизуемость социальных сил [24, с. 103].

Если обобщить видимые процессы, то можно их охарактеризовать как движение имманентного в сторону трансцендентного, то есть движение сконструированных сущностей, репрезентаций, вещей в сторону устойчивых и независимых, то есть тогда, когда они начинают действовать и влиять на создавших их сети. Но вытеснение в трансцендентное не приговор, и объекты начинают двигаться в другую сторону, пересобираться, реконсолидироваться и репрезентироваться в других формах и проявлениях [24, с. 158-159] Данные объекты не принадлежат ни природе, ни обществу, ни языку [24, с. 132].

Применение процессного подхода выходит за рамки нового времени, вовлекая в сферу своего внимания не только практики очищения гибридов и разнесению их в разные онтологические полюсы природы и культуры, но и практики перевода или создания гибридов и их распространения. Речь идет о собирании сети, течениях внутри неё и постоянном процессе пристраивания. Кроме того, в некотором смысле следуя за Ч. Миллсом [33], мы считаем, что прослеживание сети, по сути, расширяет число зафиксированных сил, воздействующих на объект, увеличивая тем самым шансы для предсказания поведения объекта в аналогичной сети, если подобная будет найдена.

Одним из примеров гибридов выступает историческое сознание. Историческое сознание, будучи репрезентацией масштабной сети, то есть её производной, стремится предстать в объективном свете. То есть выдать себя за независимый от политики актор, всегда существующий и не требующий культивации. Особенно контрастно это выглядит на фоне столкновения двух репрезентаций исторического сознания. Опираясь на исследования коллективной памяти в России выделяют два полюса или две памяти. Первая, национальная или официальная государственная память, и вторая, совокупность разрозненных местных сообществ памяти, именуемые все вместе как гражданская [47].

Используя процессный подход в исследовании исторической памяти можно раскрыть феномен национальной «первой» памяти, выступающей лишь вершиной масштабной сети, благодаря которой усиливается её убедительность в претензии на универсальность. Данный подход призван продемонстрировать, что ни один актор, сборка, сеть, а в данном случае, историческая память, не является самоценным, то есть истинным априори. Всегда есть роль убедительности и масштаба сети. Мощь сети, а не сила аргументации чаще определяет успех [24, с. 40].

Абсолютизация версии исторического сознания будет наивным реализмом, с другой стороны, нельзя сказать, что версии прошедших событий никак не связанны с эмпирической реальностью в прошлом и являются исключительно продуктом акторов сети, иначе мы становимся на сторону наивного конструктивизма. Процессный подход предлагает рассматривать факты как действительно действующие, то есть существующие, а сила их действия уже зависит от масштаба сети. Чем больше сеть, тем более убедительна версия исторического сознания.

Конкурирующие памяти, в качестве сетей материально-семиотических сетей и их репрезентаций, сталкиваются, добиваясь большей убедительности в умах акторов. В данном случае мы видим столкновение сил памяти, где каждая стремится быть более убедительной и занять универсальную позицию. Каждая сеть производит память как средство для достижения определенной цели. Так, можно выделить два полюса. Полюс этатизма, и второй, полюс прав человека. Первый, направлен на конструирование идентичности патриота, для последующей эксплуатации государством в качестве мобилизационного ресурса. Второй, собирает образ жертвы, для предостережения от возможного повторения трагических событий, имевших место, как правило, в результате работы тоталитарных режимов или экологических катастроф по вине человека.

Данный подход позволяет видеть проблему комплексно. Под прицел исследователя попадает не один актор сети, подобный вершине айсберга, который выдаёт себя за самостоятельного актора, но вся сеть, что производит или воспроизводит определенную репрезентацию или сборку. Исторические репрезентации не могут существовать вне тех сетей что их воспроизводят иначе о них просто не узнают, а те что знают -- забудут. Например, в деле противостояния сетей памяти стоит обращать внимание не только и не сколько на сами исторические факты, а на конфигурации сети их представляющей, то как она работает, поддерживая свое существование, каким ресурсом обладает и как была создана, как может быть усилена или ослаблена.

Более того, репрезентация коллективного сознания внутри одной сети совершенно неоднородна. Это поток, или постоянно изменяющийся объект, пребывающий в процессе перемещения от одного актора сети к другому. Так, можно прослеживать то, как данный объект изменяется в тех или иных местах сети, как акторы повлияли на действующую конфигурацию репрезентации, как действующая первая память стала такой какой мы её знаем и как она развивается в данный момент.

Исследование коллективной памяти. Проблема согласия чрезвычайно актуальна для России на данном историческом этапе. Последнее десятилетие средством достижения согласия выступает политика, направленная на создание образа прошлого. Риторика акторов политического пространства РФ касательно истории, что сосредоточена вокруг темы исторической политики, лишь подтверждает данный тезис. Предложенная президентом России В. Путиным инициатива создания единого учебника истории Советник министра культуры А. Сорокин, солидаризируясь, цитирует министра культуры В. Мединского: «Единый подход к истории задается либо государством, либо кем ни попадя». Лидер партии «Яблоко» Г. Явлинский призывает дать четкую оценку двум революциям 1917 г., аргументируя это тем, что невозможно двигаться вперед, не осудив события октября. Г. Зюганов, Председатель ЦК КПРФ, призывает объединять «все лучшее», то есть сконструировать историческую память в строго позитивном ключе, культивируя миф о золотом веке. Одной из главных точек напряжения в споре между сторонниками современной российской оппозицией и сторонниками власти -- это опыт 90-х годов. Используются различные интерпретации этого периода, оценки, с выстраиванием собственных причинно-следственных связей, для оправдания или осуждения практик, реализуемых уже в наше время. В данном случае этот спор можно обозначить как борьбу двух мифов: мифа об упадке и мифа о возрождении. Данные социологических опросов можно проинтерпретировать как свидетельство разобщения в обществе на базе коллективной памяти, и, что еще хуже, об отсутствии диалога между разобщенными группами. Можно сказать, что мы наблюдаем множество сетей внутри которых циркулируют репрезентации исторического прошлого России.

23 января 2017 г. в Комитете гражданских инициатив был представлен экспертный доклад «Какое прошлое нужно будущему России», подготовленный Ассоциацией «Вольное историческое общество» (ВИО) по заказу КГИ [47]. На материалах данного исследования мы хотим продемонстрировать возможности применения концепции потоковых структур. Принципиально важно, что исследование проводилось не методом опроса, а глубинного интервью. Таким образом, социологи избежали ловушки навязывания интервьюером своих или государственных идеологем (о которых далее в тексте) респондентам. Респонденты разворачивали собственные сети и позволяли исследователям двигаться дальше, сталкиваясь с множественными репрезентациями реальности.

«Коллективная память» в России прекрасно подходит для иллюстрации работы потоковых структур. Так как «коллективная память» не является большим нарративом, то есть устоявшейся сетью, включающей в себя всех граждан России и не имеющей внутри множества потоков репрезентаций. Хотя есть тенденция навязывания именно такого образа. На деле это утопичная картина, нигде в мире не существует такого тотального единодушия. Напротив, существует огромное число сетей, иногда связанных между собой, а иногда нет, по которым циркулирует потоки множественной коллективной памяти. И задачей данного исследования было показать их существование и те столкновения, в которые они вступают с мета-нарративом. Если учитывать международный контекст, то необходимо рассматривать мета-нарративы международных организаций, политических союзов, государств, и отдельных регионов. Они так же являются сетями, которые распространяют собственные репрезентации, в том числе, значительно влияя на сети, локализованные в России.

Память о том, что было в прошлом, как известно, плохо хранится в гиппокампе, поэтому для её сохранения используются широкие распределенные сети практик, воплощенных в различных акторах. Такие сети называются «сообществами памяти», то есть это такие сообщества, где все члены группы разделяют общие формы памяти. Они довольно жестко структурированы «акторами памяти». Акторы памяти -- это элементы сети, которые сохраняют, ретранслируют репрезентации и также могут их создавать, что именуется как «работа памяти». Среди таких акторов выделили: работников музеев и краеведов, журналистов (исторической тематики), школьных учителей истории, историков, авторов учебников, активистов исторических движений.

В докладе сказано о тенденциях, то есть о доминирующих репрезентациях, в коллективной памяти. Первая, это акцент на «победах», «героях», «золотом веке» и т.д. Вторая, сосредоточена на судьбе «простого человека», «жертвах» и «трагедиях». Так сети коллективной памяти располагаются по спектру между этими двумя крайними модусами. А акторы пребывают в постоянном движении перетекая то ближе к одному полюсу, то к другому [47, с. 14]. Как утверждают авторы, космополитические и локальные сети памяти сообща вытесняют национальные (государственные) сети памяти, придерживаясь модуса памяти жертв репрессий, государственных преступлений, колониального прошлого, геноцида, техногенных и природных катастроф. Здесь и далее приводятся прямые цитаты ответов респондентов, выдержанные из текста доклада:

«Я считаю, что если говорить вот так в целом о проблемах исторического сознания, я считаю, что у нас в историческом сознании России продолжается Гражданская война. [...] Внешне мир изменился, но я встречаюсь с людьми, которые будто вчера вернулись с Гражданской войны, у них пистолет в кобуре и завтра, им разреши, они начнут отстреливать людей. Что с этим делать? Если бы у меня были какие-то рычаги и механизмы, если бы я лично мог как-то влиять, я считаю, что нужно каким-то образом искать примирения. Вот как с этими ребятами поступить, что с ними делать, что их тоже отстреливать или что? Очевидно, должен быть диалог внутри, межнациональный. [...] Что так же, как в годы перестройки Горбачев провозгласил общечеловеческие ценности, что Советский Союз должен придерживаться общечеловеческого класса. Мы должны в России, мне кажется, вводить общеисторические ценности. [...] И очевидно, что та Россия будущего, которую вы просите меня обрисовать, она должна в своем историческом сознании принять эту революционную Россию. И православную традицию, и другие религиозные традиции. Что-то, видимо, надо взять и из советского общества. Но это не должно быть какое-то механическое соединение, это должно идти на уровне какого-то внутреннего приятия, сознания, где люди просто должны любить друг друга, уважать друг друга и уважать свою историю. И то, что нас разделяет, оно должно перестать быть причиной желать кого-то убивать. Должно что-то появиться, что преодолевает противоречия. Этого нету. Я не знаю, как этого достичь и возможно ли этого достичь в России. Но то, что разжигать эту рознь между либералами, коммунистами, националистами -- это путь деградации.» (А, краевед) [47, с. 62].

Данный отрывок иллюстрирует видение информантом ситуации сквозь призму компонентов метафоры Гражданской войны, когда наблюдается раскол видения прошлого по идеологической линии: либерализм, коммунизм, национализм, и этот раскол подпитывает непрекращающиеся конфликты внутри российского общества. Но лишь на идеологии невозможно выстроить разделяемый многими нарратив, нужна работающая сеть.

Исследования выявило множество сетей памяти, но также проявилась отчетливая асимметрия между одной сетью репрезентаций (государственной) и всеми остальными, в рамках государства. Одна из сетей достаточно широко разрослась, обладает большой устойчивостью и союзниками. Её структурирование обеспечивается такими акторами, как государственный праздник (День Победы), государственные мемориалы, государственные музеи, триумфальный нарратив в кино и литературе при поддержке государства, аппарат центральной власти, сети коммуникаций по властной иерархии как по вертикали, так и по горизонтали (между чиновниками одного ранга). Как видно данная сеть обладает несравнимо большим ресурсом поддержки, консолидирована и способна подавлять сети памяти меньшего масштаба. Подобная ситуация возникла из-за продолжительной монополии государства на строительство сети памяти, внутри которой циркулировал единый нарратив. Данная сеть условно носит название «Первая память».

В совокупности все остальные сети памяти гораздо больше по числу акторов, но так как они не консолидированы, то есть децентрализованы, их преимущество теряется, а голос неслышен. Данные сети именуются как «Вторая память» и структурируются такими акторами: интернет платформы (чаще всего «социальные сети»), общедоступные архивы, публичные библиотеки, открытые базы данных, частные и общественные события и памятники, ограниченные сообщества, образовательные программы, независимые или частично независимые музеи с интерактивной концепцией.

«Какая у нас проблема, я не знаю, характерно ли это для Москвы, думаю, что характерно, просто не так бросается в глаза. У нас был [старое название города] 300 лет, потом он недолгое время был [советское название города], потом была [война], а потом он стал [городом Г]. Среднестатистический житель города какую-то историю знает, только начиная [с войны], с середины прошлого века, а что было до этого -- это то, что было до рождения мира. Если человек -- не профессиональный историк, или не профессиональный дилетант, который этим интересуется, то скорее всего, там ничего не будет, там потемки были.» (Г, краевед) [47, с. 74].

Как видно, отсутствие сети пяти в городе Г, или не включенность горожан в слабую сеть профессиональных историков приводит к тому, что история города до войны воспринимается, по словам краеведа, как период «до рождения мира».

Далее отрывки из интервью иллюстрирующие акторов сетей «второй памяти»:

«То есть наш дизайнер нарисовал всё по истории [города Е] шестьдесят сюжетов. Там вложена книжечка, которая объясняет каждый сюжет. И вот, ну, как бы в увлекательной форме ребята могут играть. Обычная игра-ходилка. Чем ещё хорошо, что они от гаджетов, в принципе, это уже для них новое. То есть гаджеты это для них как бы понятно и вообще просто, а вот это, вот это ещё надо понять, как играть. Ну, и плюс, что и с родителями могут это делать. Родители в это время будут ему читать этот сюжет, если они не знают ничего.» (Е, краевед) [47, с. 74].

«Сейчас я заканчиваю книгу о Троцком. Дальше, ЕБЖ [если буду жив], будет сборник очерков, условно говоря, листая архивные страницы. Один очерк называется -- конокрад, который попал в постановление ЦК, это было целое социальное явление, потому что слова коррупция не было, а коррупция была и тогда. У него была крыша -- милиция и судьи, и он был безнаказанный.» (Б, историк) [47, с. 75].

«По истории данного лагеря и заключенных. И будет виртуальная экспозиция. Можно будет пройтись, заглянуть в одно, второе, третье здание -- что внутри. Можно познакомиться с распорядком дня. Планируем сделать интерактивные анимированные действия «Один день в лагере [...]. Вопросы и ответы. И какие-то фигурки при этом куда-то движутся. Вот, в семь часов подъем. Вы встали. Вы должны быть в таком-то месте, вы опоздали на пять минут. Что вас ждет? [...] Или: я заключенный, я двигаюсь по лагерю, пришел туда-то. А там меня -- стоп! И наказание. [...] Это начальная стадия. И что, все-таки, предполагается в качестве готового продукта. Это должен быть настоящий виртуальный музей. А музей -- это центральная экспозиция и база к ней. Фундаменты все к ней. Виртуальные экспозиции -- это выставки, которые сменяются.» (А, активист) [47, с. 75].

«Я предложила сделать... они говорили, что уберут Ленина там, да, и не знали, что здесь делать. И я предложила, что, например, есть памятник Марине Цветаевой в Елабуге, и всё завязано там, хотя она там пробыла недолго. Там у них и музей в Елабуге Марине Цветаевой, всё привязано. Я говорю: «А у нас есть свои тоже люди. Например, [...], которая у нас всю жизнь посвятила [городу Д] и написала много книг о Чердыни и в прозе и в стихах». И я говорю: «Почему бы не сделать у нас площадь, посвящённую [...]?» Но не только ей, но и говорить о тех людях, которые воспевали [город Д]. Вот такое место культурное, куда бы люди могли приходить, и предложила там сделать лавочки, там фонарики какие-то, ну, такое приятное место для отдыха, для культурного взаимодействия. Вот. Эта идея была поддержана.» (Д, сотрудник музея) [47, с. 76].

«У нас есть традиция, когда каждый год мы проводим небольшие семинары или конференции, которые посвящены выдающимся деятелям [...] просвещения. Это продолжается несколько лет, центр проводит, уровень конференции зависит от личности, которой она посвящена. Несколько лет назад был юбилей [...], мы думали, что это фигура большая и значимая, будет много конференций, а мы проведем небольшой круглый стол и какие-то свои вопросы будем решать. Но оказалось, что ни в [...], нигде, больше не было ни одной конференции, посвященной этому юбилею, она была единственная, запланированная, и она выросла в более-менее крупное мероприятие, и сборник потом пользовался спросом у коллег, хотя это начально было наше маленькое мероприятие, которые мы традиционно проводим.» (Б, историк) [47, с. 76].

Как видно, в отрывках представлены элементы сети «Второй памяти»: книжка с историями и иллюстрациями о городе Е и «игра-ходилка»; книга о Троцком и сборник очерков (одни очерк «конокрад»); виртуальная экспозиция с элементами интерактива, которая в перспективе рассматривается как музей; городская площадь, посвященная важному для города Д человеку; семинары и конференции, посвященные выдающимся деятелям города Б.

Сеть «Первая память» выступает проблемой для совокупности малых сетей «Второй памяти», так как она воспринимается ими как угроза, в частности, из-за неоднократных попыток унификации исторической памяти, причем в одностороннем порядке, а не через широкую дискуссию. Далее информанты, будучи представителями «Второй памяти», повествуют об опыте столкновения сетью «Первой памяти», разворачивая своё видение возможного с ней взаимодействия.

«Я считаю, что государство должно регулировать только какие-то основные моменты, которые связаны с общими подходами, с общими требованиями. То есть, особенно это чувствительно для России, учитывая, что мы имеем негативный опыт тоталитарного общества, и очень важно сохранить те позитивные моменты, которые имели за последние годы. И здесь государство должно быть только регулятором, который следит за предоставлением равных возможностей, за равными требованиями и так далее. но государство не должно непосредственно вторгаться в профессиональную сферу, в содержательный аспект. То есть, к сожалению, сегодня, все, кому ни лень, начинают заниматься историческим образованием» (Б, историк) [47, с. 65].

«Ведь смотрите, что получается: Присоединение города Д к Московскому государству. Москва взяла под свою руку", и так далее и тому подобное. Да, хорошо, интересно, если какую-то государственную доктрину, культурную такую, обосновать, такую имперскую, как её называют ещё иногда. А если посмотреть глазами местного жителя, это не что иное, как аннексия. То есть пришла [...] и более, так скажем, слабое княжество, по большому счёту, удельное, взяла и подмяла под себя. Вот и всё, что мы имеем на этот момент. Тем более язычество исчезло, практически, на корню, православие просто-напросто и огнём, и мечом в том числе, покорило эту землю. То есть, если посмотреть здравомыслящему человеку на такую вещь под таким аспектом, получится, что не всё так и гладко. Вот я и говорю, что нельзя людям подавать вот всю эту вещь историческую, ход исторического, по крайней мере, процесса как-то однобоко. Только... только, желательно, с разных точек». (Д, краевед) [47, с. 60].

«Мне кажется, это важнее человеку, когда он научится жить в таком многогранном мире, он не так остро будет переживать свои какие-то неудачи. Он будет и себе позволять быть разным, и другим будет позволять быть разными, и научится их прощать. Понимаете, когда мир четко в двухцветной гамме, тогда «я прощаю или не прощаю», полутонов-то нет. И тогда я и с собой в ладу быть не могу, потому что я себе тоже что-то не могу простить. А как тогда жить, не в ладу-то с собой?» (А, учитель) [47, с. 60].

«Понимаете, если ученикам показывать только эту сторону, не показывая достижений советской поры, то мы отторгаем самый успешный период нашей истории. А на чем будем воспитывать патриотизм, в котором сегодня нуждается Россия? Сегодня реальные угрозы для России обозначились. Как воспитаете патриотизм, на чем? На репрессиях? Только ненависть можно воспитать. Отрицание прошлого можно воспитать. Но патриотизм не воспитать никогда. В этом плане нужны какие-то примеры. Советский период очень богат на примеры для молодежи. Очень богат, очень.» (А, историк) [47, с. 61].

«Не надо никому ставить оценку, нужно просто рассказывать конкретную историю... Люди не идиоты, они сами могут сделать эти выводы. Можно уйти от этой пропаганды. Но с помощью этого можно сделать выводы и заботиться о любом, независимо от того специалист это или старик, или младенец.» (З, сотрудник музея) [47, с. 59].

Активист из города Б так говорит об акции Бессмертный полк: «Когда она начиналась, это было движение гражданское, оно вызывало у меня большую симпатию. [...], дочь солдата, которого мы нашли, она мне писала и присылала фотографию: «Я шла с портретом отца, которого вы нашли». И мы понимаем, насколько для неё это важно. А потом, когда это оседлали власти, буквально оседлали, увидели народное гражданское движение. Но что мы видели после этого? Власти же не умеют. Я видел студентов, которых пригоняют на эту акцию, видел фотографии брошенных плакатов. Зачем это? Такое ощущение, что ко всему, к чему они притрагиваются, они пачкают.» (Б, активист) [47, с. 67].

Интервью указывают на неравные отношения между сетями памяти. Используя широкий доступ к сетям средств массовой информации, государство внедряет определенные идеологемы, затем по ним проводит опросы, и предъявляет результаты населению, как уже устоявшуюся репрезентацию реальности. Создается определенный миф о том, что история России косна и неподвижна. Выражаясь в наших терминах, воспроизводится миф о том, что историческая память находится на четвертом этапе степени текучести, то есть существует лишь одна репрезентация, и она циркулирует по каналам, выстроенным структурами государственных акторов.

Выявленная практика вытеснения более крупной сетью «Первой памяти» репрезентаций малых сетей «Второй памяти» вызывает естественное сопротивление последних. В докладе приведены примеры возможного сопротивления малых сетей «второй памяти» «первой» за счет выхода на инфраструктуру мощных международных сетей гражданских организаций, объединений, фондов и т.д. Первый пример из Индии, о резонансе вызванном аварией на химическом заводе в Бхопале. Акторы памяти, -- участники движения, -- пытались разворачивать сети поддержки памяти жертв аварии, но государственная сеть была не в состоянии включить выдвинутую репрезентацию в свою инфраструктуру. Тогда сеть активистов нашла канал обмена с международной сетью экологов. Был выработан общий язык: борьба за «экологическую справедливость», что позволило выйти на большую сеть, существующую в мировом масштабе, для распространения собственной репрезентации локальной катастрофы. Аналогичный по форме случай с локальным инцидентом «Кровавое Воскресенье». Случай, когда в 1972-м году военные расстреляли группу мирных демонстрантов. Тогда акторы памяти вышли на инфраструктуру международной сети борьбы с последствиями колониализма, изменив язык репрезентации в терминах колонизации [47, с. 16].

Мы считаем, что важно уделять внимание разработке такой структуры, которая бы позволяла налаживать и поддерживать контакт между различными сетями памяти. Создать каналы перевода или общий язык, связывающий множество сетей «второй памяти» с доминирующей сетью государства «первой памяти» и, также, между собой. На сегодняшний день государственная машина сильно забюрократизирована, доступ к иностранным грантам ограничен, отсутствуют навыки обмена положительным опытом. Частичное решение данных проблем, будет приводить к высвобождению потоков исторической памяти, способствуя развитию общего пространства взаимообмена и, если будет существовать общественный запрос, то поиска общего нарратива, без ущемления и дискриминации частных и местных репрезентаций.