Прочтение Дюркгейма: природа современного социального порядка

В изображении Мюнха интеллектуальный путь Дюркгейма выглядит как движение от позитивизма, подчеркивающего внеиндивидуальность социальных фактов, ко все более интегрированной волюнтаристской теории действия. По мнению Мюнха, Дюркгейм даже отчасти превосходит Вебера «в теоретической глубине и последовательности» [15, p. 42]. В частности, Дюркгейм продвинулся дальше Вебера в истолковании условий современного социального порядка. Под этим углом зрения Мюнх и интерпретирует дюркгеймовскую социологию.

В «Разделении общественного труда» Дюркгейм, как отмечает Мюнх, обосновал исключительно важный для волюнтаристской теории действия тезис о необходимости аффективного укоренения норм и ценностей. Это обоснование было дано в контексте критики утилитаризма. Обмен и внешнее принуждение, в которых утилитаризм видит источники социального порядка, принципиально не способны обеспечить устойчивый социальный порядок; поскольку социальный порядок, наблюдавшийся в современной Дюркгейму Европе, был далеко не так хаотичен, как следовало бы ожидать исходя из утилитаристских предпосылок, то его нужно было объяснить какими-то другими причинами. Выход из тупика утилитарной теории Дюркгейм усмотрел в «анализе консенсуальных оснований социального порядка». Чтобы действия акторов были предсказуемыми и чтобы достигаемые ими договоренности соблюдались, у них должна быть изначально заданная иерархия предпочтений, в которой подчинение правилам безусловно возвышалось бы над утилитарными соображениями. Чтобы быть безусловным, подчинение правилам должно быть аффективно укоренено. Актор должен не просто подчиняться нормам, но и желать это делать. Иначе говоря, условием социального порядка является соединение социального обязательства с личным желанием индивида, обеспечивающее добровольность соблюдения норм.

Такое объяснение современного социального порядка Мюнх считает предпочтительным по сравнению с веберовским. Вебер акцентировал процесс «расколдования мира» и полагал, что со времен Реформации интеллектуальная рациональность, охватив все сферы жизни, все более разрушала моральный консенсус. Исходя из того, что в современном мире ценностные конфликты могут решаться только политически, он приписывал интегративную функцию в современном обществе институтам состязательной демократии [15, p. 43-44]. Но «если бы … мы довели веберовскую гипотезу расколдования до логического конца, - пишет Мюнх, - нам следовало бы ожидать, что все современные общества будут лишены консенсуального нормативного порядка, равно как и консенсуального демократического порядка, а вместо этого будут существовать только в высокой степени нестабильные фактические порядки, основанные на констелляциях интереса и власти» [15, p. 48]. Иначе говоря, подход Вебера к объяснению условий современного порядка создает логический тупик, и выход из этого тупика может дать Дюркгейм: «Если Вебер приравнивает аффективные основания социального согласия к иррациональным основаниям и считает их разрушенными триумфом современной рациональности, то Дюркгейм гораздо яснее демонстрирует, что сами по себе принципы рациональности не обладали бы действенностью без аффективного базиса. Дюркгейм гораздо лучше Вебера показывает, как современный социальный порядок может строиться на аффективных основаниях» [15, p. 42].

Чтобы служить опорой социального порядка, аффективно укорененная иерархия предпочтений, согласно Дюркгейму, должна быть не индивидуальной, а присущей «всем акторам в интерактивном контексте»; иначе говоря, условием социального порядка является наличие общностной ассоциации, базирующейся на аффективной привязанности [15, p. 81-82]. Отсюда важная для Дюркгейма тема солидарности. Любая система ценностей, чтобы быть действенной основой социального порядка, должна быть укоренена в солидарности, или - что то же самое - в сообществе, образованном консенсусом по поводу норм.

В работе «О разделении общественного труда» Дюркгейму удалось показать аффективную основу порядка на примере механической солидарности, но он еще не смог спроецировать эту модель на органическую солидарность. К решению проблемы социетальной солидарности он максимально приблизился в «Элементарных формах религиозной жизни», где показал, что любой институт держится на нерациональном основании, которым является аффективная связь членов сообщества друг с другом и с базовыми ценностями (или нормативными идеалами) сообщества - т.е., на языке Мюнха, «приверженность» [15, p. 46]. Действенность такой аффективной связи в условиях современного секуляризма была в самом общем виде объяснена Дюркгеймом через взаимопроникновение сакрального (сферы аффективно укорененного действия) и профанного (сферы действия, строящегося на интересе и власти) [15, p. 39].

Реконструируя дюркгеймовский анализ взаимопроникновения этих двух сфер (а Мюнх отмечает, что Дюркгейм впервые буквально употребил в данном контексте термин «взаимопроникновение»), Мюнх показывает, что он содержит ряд ценных идей для прояснения условий современного социального порядка.

Прежде всего, современный социальный порядок требует расширения аффективных связей, их выхода за пределы партикуляризованных групп, т.е. их универсализации [15, p. 50]. По мере роста общества, расширения кругов взаимодействия и удлинения цепочек взаимозависимости аффективные связи должны разрастаться, «преодолевая границы партикуляризованных групп и любые неравенства власти и ответственности» [15, p. 82]. Первоначально сфера аффективной привязанности ограничивается партикулярной группой, тогда как отношения за пределами этой группы имеют утилитарный характер; поэтому образование более широкого сообщества требует разрушения границы между сакральным внутренним миром группы и секулярным внешним миром, т.е. взаимопроникновения этих двух миров. Такое взаимопроникновение заключает в себе проникновение утилитарного действия в сакральный мир партикулярной группы и обратное проникновение аффективных связей во внешнюю для этой группы сферу (распространение аффективных привязанностей на «чужаков»). Образующееся универсалистское сообщество становится более широкой сферой влияния моральных правил, действенность которых поддерживается желаниями и позитивными эмоциями индивидов, т.е. их аффективной привязанностью к соблюдению этих правил [15, p. 47]. Таким образом, Дюркгейм показал, что «общая действенность моральных… категорий базируется на универсальной общностной ассоциации» и что без преодоления «этического партикуляризма изначальных групп» современный (волюнтаристский) тип социального порядка невозможен [15, p. 85, 104].

Еще одним условием волюнтаристского порядка является переводимость внешнего принуждения во внутреннее обязательство, возможная благодаря взаимопроникновению социальной системы и личности. С точки зрения Мюнха, Дюркгейм сделал ряд важных шагов в развитии теории интернализации норм в индивидуальной личности [11, p. 729]. В структуре сообщества социализация занимает сектор I, выполняя функцию стабилизации нормативного порядка за счет редукции символической сложности и контингентности действия. Чтобы эта функция выполнялась, нормы сообщества должны быть интернализированы его членами и стать постоянными стандартами действия; этим гарантируется их самоочевидность, сакральность и неприкосновенность. Такая «безоговорочная верность нормам сообщества требует очень тесной привязанности к сообществу от каждого индивида» [15, p. 104]. Аффективная привязанность к малым кругам взаимодействия, в которых происходит социализация, закрывает символический горизонт действия и само действие. В современных обществах требуется выход аффективной привязанности за пределы партикулярных групп; аффективное развитие индивида требует генерализации, т.е. распространения чувств «на все более крупные единицы взаимодействия и все более абстрактные идеалы» [15, p. 47]. Социализация, стало быть, должна обеспечивать не только аффективную привязанность к узкому партикулярному кругу, но и переход от партикуляризма норм к универсализму норм; т.е. в ней должна присутствовать не только фаза «партикуляристской привязанности» (сектор I_I), но и фаза «универсалистского открытия» (сектор I_A). «Существенно важно, чтобы социализирующая семья и другие арены социализации были как можно интенсивнее переплетены с более широкими контекстами социального взаимодействия… Только [это]… может не допустить слишком широкой пропасти между партикуляризованными нормами внутри семьи, клана или социального слоя и нормами, которые управляют отношениями индивида за пределами этих группировок» [15, p. 106-107]. Иначе говоря, поскольку социализация оказывается опосредствующим звеном между требованиями партикулярного сообщества и универсализацией привязанности к нормам, одно из условий современного социального порядка состоит в том, что институты социализации ни в коем случае не должны быть партикуляризованы.

В разных фазах социализации индивид интернализирует новые, все более широкие социальные контексты, и по мере этого его личностные диспозиции становятся «все более генерализованными и не зависящими от конкретных условий, приверженностей и ожиданий», обеспечивая требования самых разных социальных ролей [15, p. 119]. Как следствие этого, индивидуальная автономия действия и соответствие действия ожиданиям, связанным с разными ролями, не только не противоречат друг другу, но, более того, друг друга предполагают. Именно здесь, по Мюнху, кроется объяснение характерного для современности соединения индивидуальной автономии и широкого нормативного порядка: оно создается интеграцией социальных обязательств и индивидуальных желаний в личности. «Только благодаря последовательному высвобождению аффективных связей и принятию новых связей на каждом новом уровне социализации и благодаря интернализации все более широких нормативных миров диспозиции обретают генерализованный характер, который освобождает индивида от ограничений партикуляристских групп и впервые допускает индивидуальную автономию. В то же время… индивид становится интегрированным во все более широкий социальный контекст… Универсализация аффективных связей - особое измерение модернизации» [15, p. 125, 127]. Специфика современного социального порядка, следовательно, состоит в том, что в силу генерализации аффективной привязанности солидарность может формироваться в бесконечно расширяющемся круге социальных отношений. Неразрывная связь увеличения размера сообщества с автономией индивида была зафиксирована Дюркгеймом в анализе «культа индивида» (дальнейшее развитие эта идея нашла в концепции «гражданской религии» Р. Белла и в концепции «институционализированного индивидуализма» Парсонса).

Таким образом, прочитывая социологию Дюркгейма в волюнтаристском духе, Мюнх рассматривает значение общностной ассоциации для поддержания современного (волюнтаристского) социального порядка. Суммарный итог этого анализа представлен на рис. 4. Мюнх приводит следующее его пояснение: «Базовую структуру общностной ассоциации обеспечивает код сообщества. Этот код выполняет функцию генерализации, поскольку он способен заключить самые разные и, следовательно, самые контингентные действия в рамки общего порядка. Далее, если взять под-элементы внутри кода, пределы для диапазона действия устанавливаются общим нормативным порядком посредством его закрывающей функции, тогда как общий запас символов выполняет функцию генерализации, готовность членов сообщества к санкции - специфицирующую функцию, а координация ожиданий и действий в конкретном действии - открывающую функцию. Границы действия, допускаемые кодом сообщества, определяются социализацией и аффективной привязанностью к нормам - факторами, которые в этом отношении… выполняют функцию закрытия. Монополизация сообществом возможностей удовлетворения потребностей позволяет совершать отбор сообразующегося с нормами действия в конкретных ситуациях даже в условиях высокой сложности символически наличествующих альтернатив. Экспансия и возрастающая плотность взаимодействий открывают социальные отношения, предоставляя тем самым возможность преодоления партикуляризма с помощью процессов универсальной общностной ассоциации, даже если рост взаимодействия не может этого достичь сам по себе» [15, p. 91].

Мюнх не утверждает, что современный порядок имеет исключительно аффективную основу, но полагает, что такая основа является одним из важных его условий, наряду с другими. Среди этих других наиболее фундаментальным он считает взаимопроникновение сферы общностного действия со сферами экономического, политического и социально-культурного действия [15, p. 110]. Одной из важных особенностей современного нормативного порядка является его способность контролировать социальное действие в самых разных сферах. Эта способность как раз и обеспечивается указанным взаимопроникновением (см. схему этого взаимопроникновения на рис. 5).

Прочтение Вебера: модернизация как взаимопроникновение

Обращение Мюнха к наследию Вебера вызвано его интересом к такой классической теме социологии, как природа западной модернизации. Согласно Мюнху, Вебер внес непреходящий вклад в понимание специфики современного западного развития. Вместе с тем, Вебер не создал завершенной теоретической системы, в рамках которой этот вклад можно было бы должным образом понять и оценить. Для придания веберовской работе теоретической связности Мюнх предлагает поместить ее в схему соотнесения волюнтаристской теории действия Парсонса (в мюнховском ее истолковании), в центре которой находится теория взаимопроникновения. Он аргументирует это тем, что «любое сегодняшнее объяснение современного западного развития, которое не использует теорию взаимопроникновения, представляет собой откат на допарсонсовские позиции» [15, p. 197]. Такое прочтение, считает Мюнх, позволяет пойти не только дальше Вебера, но и дальше Парсонса, в частности за счет выявления присущих теории Вебера недостатков, которые по сей день воспроизводятся его последователями.

Один из таких недостатков - преобладание в интерпретациях Вебера теории рационализации. В большой статье «Через Парсонса к Веберу: от теории рационализации к теории взаимопроникновения» [15, p. 197-250] Мюнх подверг критике целый ряд современных теорий модернизации, воспроизводящих этот недостаток и в силу этого неверно истолковывающих природу современности. Это теория «процесса цивилизации» Н. Элиаса, экономическая теория Д. Норта и Р. Томаса, неовеберианское объяснение современности в «теории власти и конфликта» Р. Бендикса, «идеалистическо-материалистическая логика развития» Ю. Хабермаса, функционалистская теория систем Н. Лумана, а также различные версии теории рационализации («материалистическая» теория рационализации С. Брёйера, «интеллектуалистская» теория рационализации Ф. Тенбрука, «диалектическая» теория рационализации В. Шлюхтера). Неверное объяснение современности, ее уникальности и генезиса в этих теориях проистекает, с точки зрения Мюнха, из того, что их авторы неверно трактуют Вебера и игнорируют достижения Парсонса.

У Вебера действительно есть элементы теории рационализации, которые присутствуют в его исторических объяснениях развития Запада и неразрывно связаны с чрезмерным акцентом на целерациональном действии как образце, по отношению к которому остальные типы действия являются «отклонениями». Проблема, по Мюнху, состоит в том, что всем решениям проблемы порядка, использующим эту веберовскую типологию действия, присуща общая черта: все они «сосредоточены исключительно на одном аспекте действия и не способны установить какую-либо его связь с другими аспектами», а потому одномерны и либо дают псевдорешения, не связанные с реальностью, либо ведут к бегству в радикальный дуализм фактической и идеальной рационализации [15, p. 12]. На нынешнем этапе развития социологии (т.е. после Парсонса) подобные решения проблемы порядка представляются Мюнху неприемлемыми: «Любое далее идущее решение теоретической проблемы порядка должно суметь преодолеть эту одномерность, позитивно определить типы действия и их особые функции и свести их в завершенную модель. Такого решения можно достичь в рамках волюнтаристской теории действия» [ibid.]. Так, каждый веберовский идеальный тип действия может быть размещен в пространстве действия: целерациональное действие займет тогда сектор A, ценностно-рациональное действие - сектор L, аффективное действие - сектор G, а традиционное действие - сектор I. Такое размещение позволяет увидеть целерациональное действие как один из аспектов действия и правильно установить взаимоотношение между всеми его аспектами. Точно такую же операцию можно проделать в отношении разных типов этики, разных типов господства и т.д. При таком прочтении современное развитие надо трактовать уже не как всего лишь рационализацию, а как «рост взаимного проникновения всех компонентов действия и… типов господства» [15, p. 15]

Такая интерпретация, по Мюнху, не является насилием над материалом. Если рассмотреть Вебера под углом зрения волюнтаристской теории действия, то в его объяснении современного социального порядка и его генезиса могут быть найдены не только элементы теории рационализации, но и «существенные пассажи, содержащие элементы теории взаимопроникновения» [15, p. 248]. В первую очередь это касается веберовского объяснения развития, приведшего к кальвинизму. В сравнительных исследованиях по социологии религии Вебер, анализируя взаимоотношение между религиозной этикой и миром, прибегает к «неявной» теории взаимопроникновения [11, p. 730-732; 15, p. 16-19, 241-243]. Исходя из наличия фундаментального «напряжения» между религиозной этикой и миром, Вебер демонстрирует, что конфликт между ними может разрешаться по-разному: (1) возможна аккомодация религиозной этики к миру, как это имеет место в случае конфуцианства; (2) возможно их взаимное примирение, примеры которого представляют индуизм и средневековое монашество; (3) возможно бегство религиозной этики от мира, реализованное буддийскими монахами; и, наконец, (4) возможно взаимопроникновение этики и мира, ярчайшим образцом которого является кальвинизм. Исторически уникальная пуританская деловая этика, образовавшаяся в зоне взаимопроникновения указанных сфер, согласно Мюнху, не просто некий «качественно новый продукт», это - «специфический признак современного капитализма, в отличие от незападных и досовременных форм экономического поведения» [11, p. 731]. Нигде, кроме как на Западе, сакральное и профанное не оказались таким образом соединены; никакая другая религия не смогла обеспечить такого глубокого проникновения этики в мир и систематического упорядочения повседневных действий, какое смог обеспечить кальвинизм; а следовательно, взаимопроникновение этики и мира представляет «специфический характер современного западного развития» [15, p. 242].

Мюнх предлагает понимать веберовские сравнительные исследования в области социологии религии именно в такой широкой перспективе, как образец анализа взаимопроникновения между контролирующими и генерализирующими подсистемами действия, с одной стороны (их представляет религиозная этика), и динамизирующими и специфицирующими подсистемами действия, с другой (их представляет «мир» экономики, политики, науки, власти, интересов и т.п.).

В этом взаимопроникновении Мюнх выделяет два аспекта, что связано с особой значимостью, которую он придает общностной ассоциации.

Во-первых, взаимопроникновение религиозной (социально-культурной) сферы и сообщества обеспечивает систематизацию и универсализацию этики сообщества и ее практическое применение. Универсальная этика, укорененная в сообществе, обусловливает возможность экспансии сферы действия за пределы партикулярных сообществ при сохранении внутренней приверженности актора нормам разрастающегося универсального сообщества [15, p. 7, 242]. Во-вторых, взаимопроникновение между сообществом и культурной, политической и экономической сферами является предпосылкой культурного, экономического и политического порядка. Это многостороннее взаимопроникновение, продуктом и условием которого был протестантский «мирской аскетизм», стерло границы между духовенством и мирянами, между духовным сообществом и мирским сообществом, между сферами морального действия и утилитарного действия, между идеальными и материальными факторами действия, между ценностями и интересами, между стратегическими и ситуационными ориентациями действия. Результатом этого процесса, по Мюнху, стал «волюнтаристский порядок… устойчивый, нормативно обязывающий, но также открытый для внутренних изменений и практичный в плане применения» [15, p. 19].

Таким образом, если прочесть Вебера через призму теории Парсонса, то становится очевидно, что уникальность современного западного развития Вебер связывает не столько с рационализацией дифференцированных сфер действия как таковой, сколько с взаимопроникновением этих сфер. В этом Мюнх видит главное достижение Вебера в истолковании модернизации, без учета которого теряется из вида «самая суть веберовского объяснения современного западного развития, которая может обеспечить дальнейший теоретический прогресс» [15, p. 243]. Отсюда необходимость решительного изменения курса в реконструкции работы Вебера: от теории рационализации - к теории взаимопроникновения.

Отталкиваясь от описанной выше интерпретации, Мюнх разрабатывает теорию взаимопроникновения дальше, уже без ссылок на Вебера, но с видом на создание такого аналитического «каркаса», в котором конкретные исторические объяснения Вебера могли бы быть размещены.

Уникальность современного западного порядка, в отличие от других его типов, состоит не в высокой степени дифференциации и рационализации сфер действия, а в высокой степени их интеграции. Взаимопроникновение есть один из возможных механизмов создания порядка, сочетающий дифференциацию и интеграцию сфер действия. Благодаря этому механизму преодолевается раскол общества, поскольку в противном случае автономные процессы рационализации в разных сферах действия неизбежно создавали бы, в условиях высокой степени дифференциации современного общества, острые (возможно, непримиримые) конфликты между этими сферами. Именно взаимопроникновение поддерживает характерное для современных обществ «единство в многообразии» [15, p. 224].

Мюнх считает взаимопроникновение эволюционно более высоким типом связи между дифференцированными сферами действия, так как оно дает каждой подсистеме действия возможность выходить в своем развитии за те пределы, которые в противном случае неизбежно создавались бы другими подсистемами. Взаимопроникновение, с его точки зрения, «центральный механизм эволюции», если считать критерием эволюционного развития «развертывание способностей дифференцированных систем на более высоких уровнях» [15, p. 230]. Благодаря взаимопроникновению становятся возможными дальнейшие дифференциации, не наносящие существенного ущерба социетальной интеграции. Создаваемый взаимопроникновением порядок (волюнтаристский порядок) обладает высокой устойчивостью, и он тем более устойчив, чем больше зон взаимопроникновения создается между различными сферами в пространстве действия. В современных обществах таких зон очень много, и некоторые из них Мюнх анализирует.

Мюнх выделяет две общие предпосылки взаимопроникновения.

Первая предпосылка - это дифференциация функциональных систем от конкретных социальных единиц, обеспечивающая генерализацию их продуктов. Разъясняя этот момент, Мюнх говорит, что теория взаимопроникновения дает возможность увидеть дифференциацию в новом свете. Взаимопроникновение в некотором смысле уничтожает «конкретную дифференциацию подсистем»; это значит, что отдельные функциональные подсистемы утрачивают привязанность к конкретным социальным единицам и присутствуют как аспекты в различных социальных единицах. «Суть дифференциации как черты эволюции в том, что функциональные системы с их особыми продуктами дифференцируются от конкретных социальных единиц, а не в том, что они отделяются друг от друга… Поскольку одни и те же социальные единицы оказываются охвачены разными функциональными подсистемами, возможен перенос генерализованных продуктов одной функциональной системы в конкретное действие в другой» [15, p. 230-231]. Такими генерализованными продуктами являются, например: для сообщества - этика; для социально-культурной системы - стандарты когнитивной рациональности; для экономики - беспристрастность (рыночная рациональность); для политики - генерализованное право.

Вторая предпосылка - генерализация посредников, обеспечивающих передачу генерализованных продуктов в другие системы. Для сообщества таким генерализованным посредником является приверженность, для социально-культурной системы - аргумент, для экономики - деньги, для политики - политическая власть. Взаимопроникновение между разными сферами может анализироваться как обмен генерализованными посредниками и продуктами. (См. в качестве примера рис. 5.)

Современные институты в этой перспективе «следует интерпретировать как продукты взаимопроникновения и объединения внутренне противоречивых элементов» [15, p. 236]. Современные конституции, политические порядки, экономические порядки, наука не могут быть объяснены иным образом. Так, современное право комбинирует в себе интеллектуальную рационализацию (L), универсалистскую общностную привязанность, выраженную в равенстве перед законом (I), открытость сфере интересов (A) и избирательность в построении порядка, выраженную в правовом рационализме (G) [15, p. 237].

Волюнтаристский порядок, теорию которого разрабатывает подобным образом Мюнх, нигде не осуществился в полной мере, в том числе и на Западе. Вместе с тем именно он отличает западные общества, в большей или меньшей степени к нему приближающиеся, от всех иных обществ. В западных обществах он реализовался по-разному и в разной степени: более всего приближены к нему англосаксонские общества (США и Великобритания) [15, p. 47-50], в меньшей степени - общества континентальной Европы. Мюнх подчеркивает, что его теория является по своему характеру аналитической, что она имеет смысл прежде всего в контексте сравнения и что окончательный ответ на вопрос, насколько действительно происходит описанное взаимопроникновение, можно получить только эмпирически [15, p. 249-250].

Заключительные замечания

Попытки развития социологии на базе по-новому истолкованной теории Парсонса, предпринятые в 80-е годы Александером и Мюнхом, - безусловно, одни из самых серьезных и масштабных проектов в области «высокой теории» конца ХХ века. В обоих этих проектах проявилась острая восприимчивость к актуальной проблематике, прежде всего к проблеме современного общества, его развития и специфичного для него социального порядка. В обоих проектах была произведена попытка более эффективного и ясного соединения парсонсовской «высокой теории» с эмпирическими исследованиями (отчасти убедительная, отчасти нет). Обоим проектам свойствен высочайший уровень теоретической сложности, и оба крайней сложны с точки зрения практической реализации. Оба проекта, в силу последнего обстоятельства, таят в себе одни и те же опасности: это - схоластика, отрыв от реальных социальных проблем и стерильность. Во избежание этих опасностей надо относиться к предложенным ими построениям не как к окончательным и утвердившимся схемам, а как к общим ориентирам, помогающим преодолевать одномерность социологического мышления. Одно из наиболее важных достижений Александера и Мюнха - их систематические реконструкции теории Парсонса, после которых читать Парсонса так, как его читали раньше, наверное, уже невозможно.

Литература

1. Александер Дж. Интерпретация классики как теоретический аргумент: Талкотт Парсонс и его критики в послевоенный период // Современная зарубежная социология (70-80-е годы). М., 1993. С. 47-62.

2. Александер Дж. Новое теоретическое направление в социологии: одна из интерпретаций // Социология на пороге XXI века: Новые направления исследований. М., 1998. С. 155-163.

3. Александер Дж. После неофункционализма: деятельность, культура и гражданское общество // Социология на пороге XXI века: Новые направления исследований. М., 1998. С. 231-249.

4. Буржуазная социология на исходе ХХ века: Критика новейших тенденций. М., 1986.

5. Мюнх Р. Диалектика и динамика развития глобального информационного общества // Социология на пороге XXI века: Новые направления исследований. М., 1998. С. 18-32.

6. Alexander J. Formal and Substantive Voluntarism in the Work of Talcott Parsons: A Theoretical and Ideological Interpretations // American Sociological Review. 1978. Vol. 43, №2. P. 177-198.

7. Alexander J. Theoretical Logic in Sociology. Vol. 1. Positivism, Presuppositions, and Current Controversies. L. etc., 1982.

8. Alexander J. Theoretical Logic in Sociology. Vol. 4. The Modern Reconstruction of Classical Thought: Talcott Parsons. L. etc., 1983.

9. Alexander J. Action and Its Environments: Toward a New Synthesis. N.Y., 1988.

10. Alexander J. Structure and Meaning: Relinking Classical Sociology. N.Y., 1989.

11. Mьnch R. Talcott Parsons and the Theory of Action. Part I. The Kantian Core // American Journal of Sociology. 1981. Vol. 86, №4. P. 709-739.

12. Mьnch R. Talcott Parsons and the Theory of Action. Part II. The Continuity of the Development // American Journal of Sociology. 1982. Vol. 87, №4. P. 771-826.

13. Mьnch R. Theorie des Handelns. Frankfurt a. M., 1982.

14. Mьnch R. Theory of Action. L., 1987. (Перевод глав 1-3 Theorie des Handelns).

15. Mьnch R. Understanding Modernity: Toward a New Perspective Going Beyond Durkheim and Weber. L., N.Y., 1988. (Перевод глав 4-9 Theorie des Handelns).

16. Mьnch R. The Interpenetration of Microinteraction and Macrostructures in a Complex and Contingent Institutional Order // The Micro-Macro Link / Ed. by J. Alexander, B. Giesen, R. Mьnch, N. Smelser. Berkeley etc., 1987. P. 319-336.

Размещено на Allbest.ru