Культурология в системе современного знания

Предмет семиотики - науки о коммуникативных системах и знаках, которыми в процессе общения пользуются люди (и не только люди, но и животные или машины), - прост. Что может быть проще и знакомее ситуации «я сказал - ты понял»? А между тем именно эта ситуация дает обильные основания для научных размышлений. Каков механизм передачи информации? Что обеспечивает надежность ее передачи? В каких случаях можно в ней сомневаться? И что означает «понимать»? Эти и многие другие вопросы, которые кажутся столь простыми, если ограничиваться узкой сферой бытового опыта, окажутся вполне серьезными, если приглядеться к ним внимательно. 

Коллизии непонимания, как правило, оканчиваются трагически. Чтобы не ссылаться на обильные примеры, которые мы находим в истории человечества, укажу на взаимоотношения, которые сложились на Земле между человеком и животным миром. Здесь сразу же возникла коллизия непонимания. Она привела к тому процессу полного истребления животных, который в настоящее время вступает в завершающую стадию.

Было ли оно необходимо? Всегда ли оно диктовалось борьбой за существование? Но ведь там, где мы имеем дело с подлинной борьбой за существование, например с конфликтом между хищниками и травоядными, птицами и насекомыми, почти никогда не происходит истребление одних и полное торжество других -устанавливается некоторое равновесие. Случай «тигры без остатка съели всех травоядных» в природе невозможен - он прежде всего не соответствует интересам тигров как биологического вида.

Истребление животных человеком далеко не всегда диктуется борьбой за существование - очень часто оно есть следствие непонимания намерений и действий животных. Рассуждения о том, что «животные не умеют думать» и, следовательно, «их невозможно понять», «они и сами друг друга не понимают и живут в вечной войне», «самое простое - избавиться от них», не только элементарно невежественны, но и подозрительно напоминают аргументы, на которые ссылались колонизаторы, ведя в прошлом веке истребительные войны против туземцев в Африке, Австралии и Америке. Тот, кто не понимает другого, всегда склонен считать, что тут и понимать нечего, надо истреблять. 

Нас не удивляет тот факт, что мы не понимаем книгу, написанную на языке, которым мы не владеем. Зато мы очень изумляемся (и даже сердимся), когда не понимаем произведение искусства - слишком новое или слишком старое. Л. Толстой не понимал Шекспира и имел смелость в этом признаться. Мы не признаемся, но означает ли это, что мы его понимаем? Понимаем ли мы детей? А что означает понимать себя? Очевидно, что на все эти вопросы (а в решении их заинтересованы и эстетика, и педагогика, и психология, и просто жизненная практика) мы не сможем ответить, пока не определим содержания слова «понимать», пока не превратим его в научный термин.

Во всех случаях, о которых шла речь, мы имели дело с некоторыми системами коммуникаций и передачей с их помощью определенной информации. Так выделяется некоторый общий предмет исследования. Говорим ли мы или пишем на каком-либо языке (эстонском, английском, русском, чешском или любом другом), наблюдаем ли сигнализацию уличных светофоров, читаем роман или смотрим кинофильм, улавливаем сигналы из космоса или дешифруем язык дельфинов, - мы стремимся включиться в некоторую систему коммуникаций и получить передаваемую с ее помощью информацию. Без получения, хранения и передачи информации невозможна жизнь человека - ни познание мира, ни организация человеческого общества. Поэтому очевидно, что сравнительно новая наука, изучающая коммуникативные системы, - семиотика - имеет право на место в семье наук и что место это со временем, видимо, окажется немаловажным.

Семиотика возникла как самостоятельная дисциплина сравнительно недавно, хотя еще в XVII в. английский философ-материалист Дж. Локк очень точно определил сущность и объем семиотики (использовав именно этот термин). Локк писал, говоря о разделении науки: «Следующий раздел можно назвать „семиотика", или „учение о знаках"». Задача этого раздела, по его мнению, - «рассмотреть природу знаков, которыми ум пользуется для понимания вещей или для передачи своего знания другим». Это определение семиотики до сих пор остается вполне удовлетворительным с научной точки зрения.

Однако долгие годы глубокие идеи Локка не получали развития. Потребовался общий переворот в целом ряде традиционных наук, чтобы произошло рождение семиотики. Наука эта возникла в пятидесятых годах нашего века на скрещении нескольких дисциплин: структурной лингвистики, теории информации, кибернетики и логики (это «гибридное» происхождение привело к тому, что до сих пор предмет и сущность семиотики несколько различно понимаются представителями этих областей науки).

Особенно велика была роль современного языкознания. Это не случайно. Мы уже говорили, что в основе многих семиотических проблем лежит изучение элементарной коммуникативной ситуации типа «я говорю - ты понимаешь». Но ясно: для того, чтобы это произошло, необходимо, чтобы у нас был общий язык. Языки, на которых говорят народы мира (их называют «естественными языками»), - самая важная, распространенная и хорошо изученная коммуникативная система. Успехи структурной лингвистики в значительной мере определили поэтому исследовательские приемы семиотики.

Однако в дальнейшем было замечено, что по типу естественных языков во многом организованы все знаковые коммуникативные системы, функционирующие в человеческом обществе, будь то система уличных сигналов, азбука Морзе или структура выразительных средств искусства. Понятие языка начало трактоватьсярасширительно - заговорили о «киноязыке», «языке танца» или определенных типах социального поведения как особых «языках». Всякий раз, когда мы имеем дело с передачей или хранением информации, мы можем ставить вопрос о языке этой информации. Так возникла общая теория коммуникативных систем.

Проблема хранения и передачи информации одновременно оказалась и в центре внимания кибернетики, причем «информация» стала трактоваться здесь более широко, как всякая структурная организация. С этой точки зрения, информация - это не только то, что я узнал, но и то, что я могу узнать: не прочитанная еще книга, неоткрытая звезда или непроигранная граммофонная пластинка - все равно представляют определенные величины информации. Картина мира, набросанная отцом кибернетики Н. Винером, - это колоссальная битва организации и дезорганизации информации и разрушения («энтропии»). Таким образом, наука о передаче информации для кибернетика оказывается лишь частью его собственной проблематики. Однако известно, что передача информации требует одного непременного условия - знака. Понятие знака, которое одновременно разрабатывалось и лингвистами, и математиками, и логиками, стало фундаментальным понятием семиотики, которую не случайно чаще всего называют наукой о знаковых системах.

Английский писатель Дж. Свифт в фантастическом путешествии Гулливера на остров Лапуту описал чудаков-ученых, которые решили заменить слова предметами. Нагруженные разнообразными вещами, тащились они по городу и, вместо того, чтобы произнести слово, протягивали друг другу предметы. Именно в таком положении находилось бы человечество, если бы оно не сделало некогда одного из величайших открытий в своей истории - не изобрело знаков. Знаки заменяют сущности, явления и вещи и позволяют людям обмениваться информацией. Наиболее знакомый и употребимый вид знаков - слова. Однако мы широко пользуемся и другими видами знаков-заменителей. Так, деньги, как показал К. Маркс, являются знаком стоимости общественно необходимого труда, затраченного на производство вещи. Знаки с особенной активностью аккумулируют социальный опыт: ордена и звания, гербы и ритуалы, деньги и обряды - все это знаки, отражающие разные принципы организации человеческого коллектива. Но знаки используются и системами, накапливающими духовный опыт людей. Произведения искусства создают образы реального мира, которые служат накоплению и передаче информации, - эти образы тоже знаки.

Знаки обладают многими интересными свойствами. Так, например, для того, чтобы сдвинуть с места камень, надо приложить определенные усилия, причем по закону сохранения энергии эффект будет равен затраченным усилиям. Теперь представим себе заводской гудок. Энергия, которая потребна для его пуска, ни в коей мере не может быть сравнима с последствиями его действия: остановкой машин огромной мощности, приведением в движение масс рабочих. Знаки обладают способностью энергетически неравноценного воздействия. На этом же основана сила слова. Действие, которое оно производит, не может быть сопоставлено с затратой энергии на его произнесение.

... Семиотика - молодая наука, наука будущего. Ей предстоят еще многие открытия.

4.4 Знаково-символическая система в современной культуре: пример 1

Основные элементы и особенности функционирования знаково-символической системы на предприятии.

Знаково-символическая система является той формой, через которую осуществляется производство и воспроизводство культуры предприятия, ее постоянное функционирование. Иными словами, культура предприятия живет и действует на основе различных форм знаково-символической системы.

Функционирование знаково-символической системы осуществляется во взаимодействии двух ее составляющих моментов: мифологии и обрядов. Развитые корпоративные культуры быстро вырабатывают довольно разнообразную мифологию. Мифология - это система словесных символов. Обряд - это система символов в действии.

Слово всегда значимо, несет в себе оценочную нагрузку. Значение имеет сам способ формулирования мысли. Так, обращение предпринимателя или старшего менеджера к сотрудникам с такими словами: «Мои коллеги», «Мои служащие», «Члены моей команды» выражают оттенки различного к ним отношения и в какой-то мере определяют их статус. За этими словами для сотрудников компании скрывается большая или меньшая ответственность, мера причастности к общему делу, поощрение инициативы и т. д. Не менее значима и эмоциональная составляющая языка - тон, которым произносится обращение, распоряжение и т. д. Они в большей мере, чем формальные декларации, свидетельствуют о степени уважения к своим сотрудникам, характере делегирования полномочий, степени сотрудничества различных иерархических ступеней и т. д.

Содержательная же часть мифологии предприятий существует в виде метафорических историй, анекдотов, которые постоянно циркулируют на предприятии. Обычно они связаны с основателем предприятия и призваны в наглядной, живой, образной форме довести до рабочих и служащих ценности компании, ее «кредо». Эти истории рассказывают о том, как была создана компания, какими мотивами руководствовался ее создатель. Часто создание компании представляется как некий героический акт, который разрешил какую-то сложную ситуацию в биографии ее создателя или того города, поселка, в котором была создана данная компания. В принципе, через мифологию могут быть объяснены все важнейшие проблемы деятельности предприятий: вознаграждение, контроль, дифференциация статусов и т.д.

Приведение в движение мифологии, ее воспроизводство, превращение в факт социального общения осуществляется при помощи обрядов и ритуалов. Обряды и ритуалы направлены прежде всего на то, чтобы придать особую важность событиям, которые связаны со стержневыми ценностями предприятий, эпохальными событиями в деятельности предприятий, его рабочих и служащих. Это могут быть торжественные собрания, связанные с юбилейными датами деятельности компаний. Значительное распространение получили на предприятиях посвятительные обряды, которые проводятся при приеме новичков. В ходе этих обрядов их знакомят с основными ценностями, выработанными в компании, стремятся привить чувство причастности к большому коллективу компании и тем самым дополнительно мобилизовать их внутренние резервы.

Весьма распространены в компаниях ежегодные приемы, в которых участвуют высшее руководство, основные держатели акций, некоторые служащие - «ситуационные герои », главные клиенты и т. д. Эти мероприятия обставляются как большое рекламное шоу с привлечением прессы и электронных средств информации. На многих предприятиях систематически раз в месяц, раз в неделю на уик-энд проводятся совместные обеды, в которых чаще всего принимают участие высшее руководство компании и специально приглашенные рабочие и служащие. Основная цель таких мероприятий - символизировать общность, единство всех звеньев иерархии предприятия, представить предприятие как некую тождественную структуру.

К знаково-символической системе культуры предприятий относятся также такие, как стиль одежды, знаки отличия, статус, награды и т. д. Все эти элементы призваны символизировать ценности предприятия. Как, например, используется одежда у «Тандем компьютеринг»: президент компании на ежегодный прием всегда идет в бледно-голубых ботинках и ковбойской шляпе. Это, по всей видимости, должно демонстрировать богатую историю компании и ее бойцовский характер. В IBM существует неписаный кодекс ношения одежды. Мужчины и женщины, находясь на работе и представляя IBM, всегда носят деловые костюмы: темный костюм, белая рубашка и неброский галстук. Как объясняет Ф. Дж. Роджерс, это связано с тем, что IBM серьезно относится к своему делу и хочет, чтобы ее представители всем своим поведением и обликом доводили это до клиентов.

Знаки отличия статуса информируют о престиже, на который имеет право личность. Это может быть связано с размером, размещением и отделкой помещения, соответствующие таблички и т. д. На ряде предприятий еженедельно или раз в месяц, наиболее отличившимся в труде, вручаются знаки отличия - бронзовая звезда или какой-то иной символ компании. Вся эта совокупность средств идеологического и морального воздействия создает серьезные внеэкономические предпосылки для эффективной деятельности компании и реализации его сотрудниками своих сил и способностей.

4.5 Знаково-символическая система в современной культуре: пример 2

... Существует ещё другой способ определения (или представления) сообщества: через символику. Именно так обычно происходит на уровне обыденного сознания или журналисткой практики: пытаясь выяснить, кто такие хиппи (или панки и проч.), мы прежде всего описываем их знаки.

А.Петров в статье "Пришельцы" в "Учительской газете" изображает тусовку волосатых: "Лохматые, в залатанной и сильно потёртой одежде, иногда босые, с холщовыми торбами и рюкзаками, расшитыми цветами и исписанными антивоенными лозунгами, с гитарами и флейтами парни и девушки прохаживаются по скверу, сидят на скамейках, на лапах бронзовых львов, поддерживающих фонари, прямо на траве. Оживлённо беседуют, поют в одиночку и хором, закусывают, покуривают...".

Автор передаёт как бы непосредственное впечатление, просто указывая на явление: "вот оно". Указание здесь - способ введения понятия (вместо аналитического определения). Если присмотреться, то оказывается: это "непосредственное впечатление" на самом деле целенаправленно вычленяет из наблюдаемой реальности символику тусовочного сообщества. Практически все, что упоминает А.Петров, служит у волосатых опознавательными знаками "своих". Здесь символика внешности: лохматая прическа, потертая одежда, самодельные сумки и т.п. Затем графическая символика: вышитые цветы (след Цветочной революции, породившей первых хиппи); антивоенные лозунги, типа: "Любите, а не воюйте", - знак важнейшей ценности этой среды - пацифизма, ненасилия.

Поведение, описанное в приведённом пассаже: неторопливые прогулки, свободное музицирование, вообще преувеличенная непринуждённость,- тоже знак. Это все форма, а не содержание общения. То есть первыми в глаза бросаются знаки принадлежности к сообществу - и именно их описывают, желая это сообщество представить. И действительно, наличие особой символики, расцениваемой как "своя", есть уже безусловный знак существования коммуникативного поля, некоторого социального образования. А.П.Коэн, например, вообще определяет сообщество как поле символики: "Реальность сообщества в восприятии людей,- пишет он,- заключается в их принадлежности... к общему полю символов". И далее: "Восприятие и понимание людьми их сообщества... сводится к ориентации по отношению к его символизму".

Наличие своей символики создает возможность образования общности, поскольку обеспечивает средство коммуникации.

Символ - оболочка, в которую упаковывается "своя" информация; в таком виде она отличима от чужой. А следовательно, возникает разница в плотности коммуникативных связей внутри той сферы, где действует символ, и вне её. Это и есть сгущение контактов, на базе которого формируются социальные структуры.

Сленг и символика составляют основу внутренней коммуникативной среды Системы, отделяя её от внешнего мира. При этом символика Системы чрезвычайно эклетична в её фонде можно встретить символы, пришедшие из разных религиозных групп (например, от кришнаитов или баптистов), молодёжных и рок-течений (атрибуты панк-рока или тяжёлого металла), а также различных общественно-политических движений: пацифизма, анархизма, коммунизма и проч. Система обладает особенностью впитывать чужую символику и, перекодируя, включать в свой фонд.

Итак, наличие общей сети коммуникаций с обслуживающим её собственным языком, а также общего самосознания, норм и ценностей позволяет говорить о Системе как о сообществе (еще не зная его структуры).

4.6 Семиотический взгляд на историю

В семиотической перспективе исторический процесс может быть представлен как процесс коммуникации, при котором постоянно поступающая новая информация обусловливает ту или иную ответную реакцию со стороны общественного адресата (социума). Таким образом, событиям приписывается значение: текст событий читается социумом.

Соответствующий «язык», с одной стороны, объединяет данный социум, обусловливая возможность коммуникации между его представителями, одинаковой реакции на происходящие события. С другой стороны, он организует самое информацию, обусловливая отбор значимых фактов и установление определенной связи между ними: то, что не описывается на этом языке, как бы вообще не воспринимается общественным адресатом, просто выпадая из его поля зрения.

Одни и те же объективные факты, составляющие реальный событийный текст, могут по-разному интерпретироваться на разных языках - на языке соответствующего социума и на каком-либо другом языке, относящемся к иному пространству или времени. В частности, то, что значимо с точки зрения данной эпохи и данного культурного ареала, может вообще не иметь значения в системе представлений иного культурно-исторического ареала, - и наоборот.

Для описания языка некоторого историко-культурного ареала особенно показательны конфликтные, контроверзные ситуации, обусловленные столкновением разных языков по отношению к одной и той же действительности и обнаруживающие вообще неадекватное восприятие одних и тех же событий; в предельном случае возможна ситуация, когда отправитель и получатель сообщения по существу пользуются различными языками при одних и тех же внешних средствах выражения. В частности, богатый материал для описания системы ассоциативных связей допетровской Руси дает петровская эпоха, и именно ввиду внутренней ее противоречивости, культурной гетерогенности; вместе с тем рассмотрение ее под указанным углом зрения представляет, как кажется, непосредственный интерес для характеристики личности самого Петра.

Одной из возможных интерпретаций этой эпохи как раз и будет признание того, что отправитель и получатель сообщения (Петр и социум) пользовались в принципе различными языками. Перед нами во всяком случае - ярко выраженная конфликтная ситуация, так как деятельность Петра и его сподвижников оценивалась широкими массами населения безусловно отрицательно, в предельно негативных терминах: как известно, Петр воспринимался современниками (отчасти же и последующими поколениями, если говорить о старообрядцах) как Антихрист, что, в свою очередь, обусловило ряд выступлений против Петра. Существует значительное количество документов (разного рода), свидетельствующих о таком восприятии. Вместе с тем их анализ как раз и позволяет вскрыть непосредственно формальную, семиотическую (языковую - иногда даже и в узколингвистическом смысле) подоплеку такой реакции. Можно решительно утверждать, что действия Петра и не могли восприниматься иначе: целый ряд его поступков более или менее однозначно предопределял соответствующее восприятие в системе фоновых представлений допетровской Руси - примерно с такою же точностью, как если бы Петр сам о себе это заявлял.

В определенных случаях эта семиотическая обусловленность восприятия такого рода выступает особенно наглядно; рассмотрим лишь некоторые относящиеся сюда факты, сознательно обращая внимание главным образом именно на формальные, «языковые» моменты.

Так, брак Петра с Екатериной вызвал резко отрицательную реакцию не только потому, что Петр женился вторым браком при живой жене, насильственно постриженной,- подобные прецеденты по крайней мере имели место (пусть в исключительных случаях) и раньше. Беспрецедентным было смешение духовного и плотского родства. Дело в том, что восприемником Екатерины, когда она переходила в православие, был царевич Алексей Петрович. Следовательно, Екатерина была крестной дочерью Алексея (ведь даже и «Алексеевной» Екатерина была названа по имени своего крестного отца, то есть это могло рассматриваться именно как отчество в прямом смысле слова!), а по отношению к самому Петру она оказывалась в духовном родстве внучкой; при этом духовное родство в данном случае не различалось от плотского, но лишь ставилось еще выше. Итак, обвенчавшись с Екатериной, Петр как бы женился на своей внучке. Это не могло расцениваться иначе, как своего рода духовный инцест, кощунственное попрание основных христианских законов.

Нетрудно видеть, что соответствующая реакция обусловлена в конечном счете семантикой слова «отец». Семантика этого слова сыграла существенную роль и в отношении к церковным реформам Петра и Феофана Прокоповича.

В 1721 г. Петр принял новый титул: он стал официально называться «Императором», «Великим» и вместе с тем «Отцом отечества». Последнее название фактически применялось к Петру и раньше: так, «отцом отечества» называет его Феофан Прокопович уже в 1709 г.- в своей «Песни победной», посвященной Полтавской победе. Это выражение есть не что иное, как перевод латинского pater patriae - почетного титула римских императоров. Однако в русском культурном контексте оно звучало совершенно иначе. Поскольку отцовство вообще может быть либо кровным, либо духовным и при этом Петр, очевидно, не мог быть отцом людей в смысле кровного родства, это наименование было понято именно как претензия на родство духовное. Но духовным отцом мог быть только иерей; в свою очередь, титул «отец отечества» мог быть применен только к архипастырю - архиерею, и прежде всего к патриарху. И действительно, так именовались вселенские патриархи (константинопольский и александрийский).

Поскольку, далее, официальное принятие этого титула совпадало с упразднением патриаршества и с последующим объявлением монарха «Крайним Судией» Духовной коллегии, постольку указанное наименование могло восприниматься в том смысле, что Петр возглавил церковь и объявил себя патриархом. Именно так это и воспринималось. Но по каноническим правилам для управления церковью требуются благодатные полномочия святительского (епископского) сана; еще патриарх Никон признавал вторжение светской власти в церковное управление за проявление антихристова духа. Соответственно, Петр обвинялся в том, что, самовольно «восхищая на себя святительскую власть, именовася отец отечества». 

В полемических противопетровских сочинениях Петр обвиняется в том, что он «восхитил на себя» не только духовную (святительскую) власть, но и Божию, и соответственно называется «лжехристом». Необходимо признать, что и для этого вывода имеются достаточно веские с точки зрения допетровского мировоззрения основания. Петр действительно допускал называть себя «богом» и «Христом». Так, в целом ряде сочинений Феофана Прокоповича, а также Феофилакта Лопатинского (причем некоторые из этих сочинений были собственноручно отредактированы самим Петром!) обосновывается тот тезис, что монархи суть «Бози и Христы», и Петр именуется соответствующим образом. При этом слово «христос» употребляется здесь в смысле помазанника, но совершенно очевидно, что оно должно было восприниматься современниками прежде всего как имя собственное, а не как нарицательное имя. Этому в достаточной степени способствовало и поведение самого Петра, в частности, окружающий его церемониал. Так, в Москве после победы над врагами (21 декабря 1709 г.) Петра встречали словами церковного пения, обращенного к Христу в Вербное воскресенье: «Благословен грядый во имя Господне, осанна в вышних, Бог Господь и явися нам...», то есть Петр как бы изображал Христа, входящего в Иерусалим. Аналогично и при выходах Петра из Спасского монастыря его встречали пением «Осанна в вышних...», то есть опять-таки обращались к нему как к Богу, причем выходил он в венце, который легко мог ассоциироваться с терновым венцом.

Характерно, что такая же манера, столь же легкое отношение к сакральным текстам проявляется и в быту. Так, Феофан Прокопович может встретить Петра, явившегося к Феофану во время ночной пирушки его с друзьями, словами тропаря: «Се жених грядет во полунощи»; точно так же Б. П. Шереметев, рисуя в письме Петру картину пьянства по случаю известия о рождении у царя сына (1715 г.), может взять образ из евангельского рассказа о сошествии Св. Духа на апостолов («И как оной всемирной радости услышали, и бысть между ними шум и дыхание бурно, и, воздав хвалу Богу и пресвятой Его Богоматери, учали веселиться»), а Меньшиков в письме к Петру от 10 декабря 1709 г. называет Петербург «святой землей».

Если в контексте барочной театрализованной культуры подобные явления и могли относиться исключительно к плану выражения, то в глазах современников Петра все это выглядело неприкрытым кощунством: Петр как бы публично объявлял себя Богом, заявлял о себе как о Боге - если не прямо лингвистически, то семиотически. И действительно, известны случаи почти религиозного почитания Петра. Так, сподвижник Петра инвалид Кириллов держал портрет Петра посреди образов в красном углу и поклонялся ему как иконе: ежедневно лобызал, ставил перед ним свечу и т. п. Ср. позднейшее обращение к Петру Крекшина в форме молитвенного славословия: «Отче наш, Петр Великий! Ты нас от небытия в бытие привел; мы до тебя быхом в неведении... До тебя вси нарицаху нас последними, а ныне нарицают первыми» и т. п.

Итак, в поведении Петра современники не могли не усматривать притязания на Божественные прерогативы - и это поведение тем самым в точности соответствовало их представлению о поведении Антихриста (идущему еще от новозаветного текста) (ср.: Мф. XXIV , 5).

Прямое отношение к только что приведенным примерам имеет, конечно, и деятельность «Всешутейшего собора», которая не могла восприниматься иначе, как издевательское глумление над церковью и церковной службой. Важно отметить, что в это карнавальное действо включались подлинные элементы сакрального обряда, которые в соответствующем окружении как бы приобретали противоположный смысл. Так, во время потешной свадьбы патриарха 13 декабря 1715 г. чин венчания совершал в церкви настоящий священник (Архангельского собора), девяностолетний старец. Знаменательно, что не только наблюдатели, но и сами участники подобных действ могли воспринимать их как нечто аналогичное черной мессе, то есть как обряд, имеющий отрицательную - сатанинскую - силу (ср. свидетельство кн. И. И. Хованского: «имали меня в Преображенское и на генеральном дворе Микита Зотов ставил меня в митрополиты, и дали мне для отречения столбец, и по тому письму я отрицался, а во отречении спрашивали вместо „веруешь ли" „пьешь ли", и тем своим отречением я себя и пуще бороды погубил, что не спорил, и лучше мне было мучения венец принять, нежели было такое отречение чинить»).

Представлению о том, что царь объявил себя духовным или даже священным лицом, в большой степени должно было способствовать и то обстоятельство, что Петр повелел себя именовать без отчества: ведь так именовались духовные лица или же святые. Еще большее впечатление должно было произвести наименование себя первым, что, несомненно, должно было казаться претензией на святость. Для допетровской культуры характерно вообще мифологическое отождествление тех или иных лиц и объектов с соответствующими лицами и объектами, находящимися в иерархически первичной ипостаси, которые и являются в этом смысле «первыми» - онтологически исходными. Так, например, Константинополь и Москва отождествлялись с Римом и назывались соответственно вторым и третьим Римом, Ивана III называли вторым Константином и т. д. и т. п. Речь идет при этом именно об отождествлении, которое как бы вскрывает подлинную онтологическую сущность того, кто именуется таким образом. (Показательно, что в определенных случаях человека могли именовать непосредственно по его тезоименитому святому. Так, митрополит Паисий Лигарид, обращаясь к царю Алексею Михайловичу, может называть его: «Алексее, человече Божий», то есть он как бы видит в Алексее Михайловиче проявление сущности его патрона - преподобного Алексия, человека Божия, в честь которого был окрещен царь; в этом же смысле, например, павликиане в свое время называли себя по имени апостола Павла, и его учеников и сподвижников - признавая себя за воплощение этих лиц.) Естественно, что при такой системе взглядов наименование «Петр Первый» должно было восприниматься как неправомерное притязание на то, чтобы быть точкой отсчета, началом, - что было доступно, вообще говоря, лишь сфере сакрального (или по крайней мере тому, что освящено традицией). То, что Петр стал именовать себя «Великим», было в глазах современников гораздо менее нескромным, чем то, что он стал именовать себя «Первым».

Нет необходимости подробно останавливаться на таких известных фактах, как насильственное брадобритие и замена русского платья немецким. Укажем только, что брадобритие и немецкое платье приобретали особый смысл в глазах современников ввиду того, что в соответствующем виде изображали на иконах бесов (ср. гоголевский образ черта в немецком платье, в котором можно усматривать определенную иконографическую традицию). Тем самым соответствующий образ отнюдь не был чем-то новым для русского человека: он был ему именно знаком, вписываясь в совершенно определенное иконографическое представление: по словам современников, Петр «нарядил людей бесом». Брадобритие могло непосредственно связываться с еретичеством: характерно, что патриарх Филарет соборно проклинал «псовидное безобразие», против него выступали и оба патриарха петровского времени - Иоаким и Адриан, причем последний прямо грозил брадобрейцам церковным отлучением. Что касается противопоставления русского и западного платья, то показательно, что еще в 1652 г. иностранцам, живущим в России, было запрещено под страхом наказания одеваться в русское платье; на этом специально настаивал патриарх (Никон). С другой стороны, следует иметь в виду, что немецкое платье в допетровской Руси было потешным (маскарадным). Так, немецкое платье могли носить в это время царевичи и их окружение. Напротив, в петровское время свадьбы шутов Шанского и Кокошкина празднуются в русском платье, принявшем теперь характер маскарадного (точно так же позднее в XVIII в. гимназистов и студентов наказывали, переряжая их в крестьянскую, то есть русскую национальную, одежду). Можно сказать, таким образом, что сама оппозиция русского и западного платья сохраняется - но знаки при этом меняются на противоположные.

Приведенные факты можно было бы значительно умножить, но уже и они дают основание для определенных выводов. Поведение Петра, под некоторым углом зрения, предстает не как культурная революция, но как анти-тексты, минус-поведение, находящееся в пределах той же культуры. Во всяком случае, так могло расцениваться оно современниками, и это принципиально важно. Иначе говоря, поведение Петра, как это ни парадоксально, в большой степени не выходило за рамки традиционных представлений и норм: оно вполне укладывалось в эти рамки - но только с отрицательным знаком. Соответственно, на языке эпохи действия Петра и не могли восприниматься иным образом: в глазах современников Петр как бы публично заявлял о себе, что он „- Антихрист.

Но ведь Петр, безусловно, знал этот «язык» и мог, следовательно, предугадать эффект своих поступков. Одним из возможных объяснений его поведения будет признание того, что Петр вполне сознательно игнорировал свой родной «язык» как неправильный, признавая единственно правильным импортируемый «язык» западноевропейских культурных представлений. В самом отношении к «языку» - почти иррациональном! - Петр остается при этом верным сыном своей культуры: принятие «правильного» языка и отказ от «неправильного» оказывается субъективно более важным фактором, чем возможные последствия соответствующих поступков. Из этого объяснения следует, что Петр сознательно творил тексты на ином языке, нежели тот, на котором они читались (социумом). Это, вообще говоря, может быть прослежено и в узко лингвистическом смысле (см., например, выше о выражении «отец отечества», которое употребляется как перевод латинского « pater patriae », несмотря на то, что в русских текстах это выражение имеет другой смысл; таким же образом могут трактоваться и некоторые другие приведенные выше факты).

Тема 5. Индивидуальное измерение культуры

5.1 Социализация и инкультурация

Влияние культуры на личность происходит в процессах инкультурации и социализации, с помощью которых ребенок овладевает знаниями и навыками, необходимыми для жизни в обществе и в той или иной конкретной культуре. Под социализацией понимают процесс усвоения индивидом социальных ролей и норм. При этом человек формируется как личность, социально и культурно адекватная обществу. Таким образом происходит гармоничное вхождение индивида в социальную и культурную среду, усвоение им ценностей общества, позволяющее ему успешно функционировать в качестве его члена.

Самые разнообразные кросс-культурные исследования показывают, что формирование и развитие принятых в данном конкретном обществе качеств личности происходит, как правило, путем воспитания, т.е. целенаправленной передачи норм и правил достойного поведения от старше поколения младшему. В каждой культуре исторически сложились свои способы обучения приемлемому поведению.

Этнологи и социологи сравнили стили воспитания детей в различных культурах и выделили два противоположных- японский и английский.

С европейской точки зрения детей в Японии чрезмерно балуют. Малы шам ничего не запрещают, лишая тем самым поводов заплакать. Взрослые не реагируют на плохое поведение детей, словно не замечая его.

Японцы чаще обращаются к поощрению, нежели к наказанию. Воспитывать там означает не ругать за дурной поступок, а, предвидя неладное, обучать правильному поведению. Даже при очевидном нарушении правил приличия воспитатель избегает прямого осуждения, чтобы не поставить ребенка в унизительное положение. Вместо порицания детей обучают конкретным навыкам поведения, всячески внушая им уверенность, что они способны научиться управлять собой, если приложат соответствующие усилия. Японцы считают, что чрезмерное давление на психику ребенка может дать обратный результат.

Первые ограничения начинаются в школьные годы, но вводятся постепенно. Так ребенок учится подавлять в себе эмоции, вести себя подобающим образом, уважать старших, чтить долг и быть преданным семье. По мере взросления регламентация поведения значительно усиливается.

В Англии процесс воспитания основывается на совершенно иных принципах. Дисциплинирующее воздействие на детей оказывается с самого раннего возраста. Наказывать детей в Англии - право и обязанность родителей. Англичане считают, что неумеренное проявление родительской любви и нежности приносит вред ребенку. Баловать детей - значит портить их. Традиции английского воспитания требуют относиться к детям сдержанно, даже прохладно.

С детства англичане приучаются к самостоятельности и ответственности за свои поступки. Они рано становятся взрослыми, и для взрослой жизни их не надо специально готовить. Сознательно отстраняясь от детей, родители готовят их к трудностям взрослой жизни. Уже в 16-17 лет, получив водительские права и аттестат, дети уезжают из родительского дома и живут независимо.

В отличие от социализации понятие инкультурации подразумевает обучение человека традициям и нормам поведения в конкретной культуре. Это происходит в процессевзаимообмена между человеком и его культурой, когда, с одной стороны, культура определяет основные черты личности человека, а с другой - человек сам влияет на свою культуру. В ходе этого процесса формируются основополагающие человеческие навыки, например, типы общения с другими людьми, формы контроля собственного поведения и эмоций, способы удовлетворения основных потребностей, оценочное отношение к различным явлениям окружающего мира и т.д. В результате инкультурации появляетсяэмоциональное и поведенческое сходство человека с другими членами данной культуры и его отличие от представителей других культур. По своему характеру процесс инкультурации сложнее, чем процесс социализации. Социальные законы жизни усваиваются гораздо быстрее, чем культурные нормы, ценности, традиции и обычаи.

На индивидуальном уровне процесс инкультурации протекает в повседневном общении с родственниками, друзьями, знакомыми или незнакомыми представителями одной культуры. И у них - сознательно или бессознательно - человек учится, как вести себя в разнообразных жизненных ситуациях, как оценивать события, встречать гостей, реагировать на те или иные знаки внимания и сигналы.

В процессе инкультурации человек приобретает следующие знания и навыки:

жизнеобеспечение: профессиональная деятельность, домашний труд, приобретение и потребление товаров и услуг;

личностное развитие: получение общего и профессионального об разования, общественная активность, любительские занятия; 

социальная коммуникация: формальное и неформальное общение, путешествия, физические передвижения; 

восстановление энергетических затрат: культура потребления пищи, навыки личной гигиены, пассивный отдых и сон.

Инкультурация идет несколькими путями, однако чаще всего выбирает опосредованный, когда человек наблюдает (как бы подглядывает) за поведением других людей. Такой механизм называется имитацией. Даже простейшая процедура, которую мы неоднократно проделываем каждый день, например прием пищи, с точки зрения инкультурации представляет определенную ценность, поскольку состоит из определенных поз и жестов, наделенных разным смыслом и значением в различных культурах. Иначе говоря,культура учит нас, что, когда и как следует делать.

Например, в большинстве культур основной прием пищи происходит в полдень, а у англичан - во второй половине дня. Англичане обедают в 7-8, а испанцы - даже в 10 часов вечера Европейцы едят вилкой в левой руке и но жом в правой. Нарезанное ножом мясо они сразу же отправляют в рот вилкой, которую американцы предварительно перекладывают в правую руку.

Инкультурация также прибегает к помощи идентификации, в ходе которой дети усваивают родительское поведение, установки и ценности как свои собственные. Дети воспринимают личностные особенности родителей и других близких людей. Часто дети выбирают профессии своих родителей, чтобы стать похожими на них.

Помимо позитивных механизмов инкультурации, каковы имитация и идентификация, есть и негативные - стыд и вина. Первые способствуют формированию определенного стиля поведения, вторые - запрещают и подавляют его. Чувства стыда и вины тесно взаимосвязаны, однако не во всем совпадают. Человек, застигнутый на месте «преступления», разоблаченный и опозоренный, чувствует себя подавленным и униженным. Чувство вины связано с теми же переживаниями, но для его появления достаточно одного голоса собственной совести - и вы будете мучиться от сознания совершенного вами дурного поступка. Таким образом, человек сам себя наказывает.

Стадии инкультурации.

В инкультурации обычно выделяют две основные стадии: начальную (первичную) - детство и юность, и взрослую (вторичную) - зрелость и старость.

На первичной стадии протекает процесс воспитания и обучения детей. Дети усваивают важнейшие элементы родной культуры, овладевают ее азбукой, приобретают навыки, необходимые для нормальной социокультурной жизни. Результаты инкультурации реализуются у них в это время в основном в результате целенаправленного воспитания и частично на собственном опыте. По мнению американского культурного антрополога Мелвилла Херсковица, ребенок хотя и не остается совершенно пассивным элементом инкультурации, но выступает здесь скорее как инструмент, нежели как игрок. Взрослые, применяя систему наказаний и поощрений, ограничивают его возможность выбора или оценки. Кроме того, дети не способны к сознательной оценке норм и правил поведения, они усваивают их некритично. Дети должны усваивать и выполнять правила того мира, в котором они живут. Это приводит к тому, что они видят мир в черно-белом цвете и не способны на компромиссы.

Для этого периода в любой культуре существуют специальные способы формирования у детей адекватных знаний и навыков для повседневной жизни. Чаще всего это происходит в форме игры. Игры бывают следующих типов:

физические, тренирующие и развивающие физическую активность;

стратегические, тренирующие и развивающие способность прогнозировать возможные результаты любой деятельности и оценивать вероятность этих результатов;

стохастические, знакомящие ребенка со случайными процессами, удачей (неудачей), неконтролируемыми обстоятельствами, риском;

ролевые, в ходе которых ребенок осваивает те функции, которые ему придется выполнять в будущем

В играх развиваются такие личностные свойства, как интеллект, фантазия, воображение, способность к обучению.

Маленькие дети играют в одиночку, не обращая внимания на окружающих. Им свойственна уединенная независимая игра. Чуть позже они начинают копировать поведение других детей, не вступая с ними в контакт. Это так называемая параллельная игра. Малыши трех лет начинают учиться координировать свое поведение с поведением других детей. Они играют в соответствии со своими желаниями, но учитывают и чужие - объединенная игра. И, наконец, с четырех лет дети способны к совместной игре - координации своих действий и поступков с другими детьми.

Значимое место в процессе первичной инкультурации принадлежит освоению трудовых навыков и формированию ценностного отношения к труду. Также важно, чтобы ребенок научился учиться. Параллельно ос ваиваются и другие ценности, формирующие отношение человека к миру, закладываются основные модели поведения, словом, выстраивается «культурный айсберг». Ребенок на основе своего раннего опыта приобретает социально обязательные общекультурные знания и навыки, носящие неспецифичный в профессиональном отношении характер. Их приобретение и практическое освоение становятся ведущими в жизни ребенка. Большую роль в процессе первичной инкультурации играют соответствующие институты - детские дошкольные и школьные учреждения. Можно сказать, что в это время складываются предпосылки трансформации ребенка во взрослого человека, способного к адекватному участию в социокультурной жизни.

Разумеется, не следует преувеличивать роль первичной инкультурации в сохранении культурной традиции. Ее результатом может стать как практически полное и безусловное усвоение культуры новым поколением (с небольшими, едва фиксируемыми отличиями между родителями и детьми), так и нарушение культурной преемственности, когда дети вырастают абсолютно непохожими на своих родителей.

Вхождение человека в культуру не заканчивается с достижением им совершеннолетия. Взрослым человек считается, если обладает рядом важных качеств, среди которых:

достижение необходимой степени физической зрелости организма, как правило, несколько превышающей сформировавшуюся способность к воспроизведению потомства;

овладение навыками собственного жизнеобеспечения в сфере домашнего хозяйства и общественного разделения труда;

овладение достаточным объемом культурных знаний, навыков и со циального опыта через практическую деятельность в составе различных социокультурных групп;

принадлежность к одной из социальных общностей, состоящей из взрослых участников системы разделения труда.

На вторичной стадии инкулътурация носит фрагментарный характер и касается только отдельных элементов культуры. Обычно это какие-либо изобретения и открытия, существенно меняющие жизнь человека, или новые идеи, заимствованные из других культур.

На второй стадии инкультурации развиваются способности человека к самостоятельному освоению социокультурного окружения в пределах, установленных в данном обществе Человек получает возможность комбинировать полученные знания и навыки для решения собственных жизненно важных проблем, принимать решения, которые могут иметь значимые последствия как для него, так и для других людей. Он приобретает право участвовать в действиях, которые могут привести к значительным социокультурным изменениям. Ведь взрослые способны к сознательной оценке своих и чужих поступков, а также ценностей и норм культуры. Кроме того, они могут идти на компромиссы, в их картине мира появляется серый цвет. Члены общества получают возможность принять на себя ответственность за экспериментирование в культуре, за внесение в нее изменений различного масштаба. Иными словами, индивид может принимать или отбрасывать то, что ему предлагается культурой. Он получает доступ к дискуссии и к творчеству.

В этот период основное внимание уделяется профессиональной подготовке. На нее тратится большая часть усилий и времени личности. Необходимые знания и навыки в основном приобретаются в средних специальных и высших учебных заведениях. Также большое значение имеет освоение молодыми людьми их нового, взрослого статуса в семье, расширение круга их социальных контактов, осознание ими своего нового положения, накопление собственного жизненного опыта.

В более позднее время, когда человек совершенствует свои профессиональные навыки уже на рабочем месте, инкультурация бывает связана в основном с непосредственными (формальными и неформальными) социокультурными контактами. Кроме того, жизнь взрослого человека невозможна без включенности в целый ряд других социальных групп: семью, компанию друзей, группы по интересам и т.д. В это время человек полностью включен в общественную жизнь, выполняя гражданские обязанности и пользуясь определенными правами. И наконец, наступает старость и человек выходит на пенсию. У него появляется много свободного времени, дети живут отдельно, часто умирают друзья. Для человека в этот период очень важно не утерять смысл жизни, поэтому инкультурация пожилых людей является очень актуальной проблемой в современном мире.

Влияние социокультурной среды на инкулътурацию.

Каждому человеку на протяжении всей его жизни приходится осваивать множество социальных ролей - процессы социализации и инкультурации продолжаются всю жизнь. Каждая социальная роль заставляет осваивать множество культурных норм, правил и стереотипов поведения, невидимыми социальными нитями она связана с другими ролями. До глубокой старости человек под влиянием своего социокультурного окружения меняет свои взгляды на жизнь, привычки, вкусы, правила поведения, роли и т.п. Существует три способа передачи культурной информации в процессе инкультурации:

вертикальная трансмиссия, в ходе которой социокультурная информация передается от родителей к детям;

горизонтальная трансмиссия, когда освоение культурного опыта и традиций идет в общении со сверстниками;

непрямая трансмиссия, когда индивид обучается у окружающих его взрослых родственников, соседей, учителей, как на практике, так и в специализированных институтах инкультурации.

В раннем детстве (до трех лет) ведущую роль в инкультурации играет семья и особенно забота матери о своем ребенке. Ведь в отличие от других млекопитающих, довольно быстро овладевающих основными навыками, необходимыми для жизни, человеческий ребенок, чтобы выжить, нуждается в заботе других людей, которые будут его кормить, одевать, а самое главное - любить. Дети, лишенные родительской любви, тесного контакта с матерью, демонстрируют низкие показатели интеллектуального развития, у них формируется неустойчивая психика (вплоть до развития психических заболеваний). В особенно тяжелых ситуациях (известны случаи так называемых маугли, воспитанных животными), когда время уже упущено, эти дети уже не сумели стать полноценными людьми, овладев лишь простейшими навыками социальной жизни. Также известно явлениегоспитализма - вредных последствий пребывания детей в казенных детских учреждениях, где с ними занимались, но они были лишены родительской ласки и любви. По сравнению с обычными детьми они демонстрировали более высокий уровень заболеваемости и смертности, отставание в физическом и умственном развитии.

Поэтому отношения младенца с родителями, братьями, сестрами, родственниками, друзьями семьи становятся в ранний период инкультурации определяющими. Причем если в европейском обществе главными агентами инкультурации выступают родители, и прежде всего мать, то в традиционных обществах в воспитании ребенка принимают участие все члены общины или рода, к которому он принадлежит.

Основная цель этого периода - формирование у ребенка мотивации на привязанность к другим людям, что выражается в доверии, послушании, желании сделать им приятное.

На ребенка от 3 до 15 лет все сильнее действуют и другие агенты инкультурации - общение со сверстниками, школа, СМИ, контакты с ранее незнакомыми взрослыми людьми (учителя, воспитатели, врачи, руководители кружков и т.д. В это время дети получают навыки оперирования с предметами с целью достижения какого-то практического результата. Они способны создавать образы, в том числе у них формируется образ мира, который позже превратится в картину мира. Они знакомятся со знаками и символами, а позже с понятиями, овладевают абстрактным мышлением. На основе чувства удовлетворенности или неудовлетворенности развивается и эмоциональная сфера. Так, постепенно, окружающие ребенка общество и культура становятся для него единственно возможным и существующим миром, с которым он себя полностью идентифицирует.