Современные проблемы взаимодействия России и США по вопросам борьбы с международным терроризмом

Размещено на http://www.allbest.ru/

ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ АВТОНОМНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ

ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

«НАЦИОНАЛЬНЫЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

«ВЫСШАЯ ШКОЛА ЭКОНОМИКИ»

Факультет Мировой экономики и мировой политики

Выпускная квалификационная работа - БАКАЛАВРСКАЯ РАБОТА

Современные проблемы взаимодействия России и США по вопросам борьбы с международным терроризмом

по направлению подготовки международные отношения

образовательная программа «международные отношения»

Бочков Тимофей Игоревич

Научный руководитель Старший преподаватель

Д.В. Суслов

Рецензент д-р наук, проф. В. И. Батюк

Москва 2016 г.

Содержание

Введение

1. Теоретические подходы к определению понятия «международный терроризм», его причинам и способам антитеррористического взаимодействия

1.1 Проблемы концептуализации международного терроризма

1.2 Анализ факторов международного терроризма

1.3 Методология межгосударственного взаимодействия в рамках противодействия международному терроризму

2. Дивергенция российского и американского подхода к борьбе с международным терроризмом

2.1 Российский подход

2.2 Противостояние международному терроризму в стратегии США

3. Опыт российско-американской кооперации в рамках противостояния международному терроризму с начала 2000-х гг. и современные проблемы

3.1 Эволюция предпосылок и ограничений сотрудничества в 2001 - 2014 гг

3.2 Украинский кризис и российско-американское взаимодействие на современном этапе: предпосылки и препятствия

Заключение

Список литературы

4. 

Введение

Интеракцию России и Соединённых Штатов Америки по вопросу противодействия такому явлению, как международный терроризм нельзя считать новой главой повестки двустороннего взаимодействия, несмотря на то, что обширность её предмета, интенсивность и характер институционально-методологического обрамления варьировался с течением времени и зависел, главным образом, от ряда следующих, в некоторой степени, взаимозаменяемых, факторов. Так, во-первых и в-главных, окраска и конструктивная наполненность исследуемой «главы» российско-американских отношений определялась степенью «пересечения множеств» тех акторов, которые в соответствии с официальными концепциями каждой из сторон подпадали под категорию международных террористов либо представлялись прямыми или косвенными причинами прибегания к данному способу достижения политических целей. Во-вторых, характер кооперации зависел от уровня конвергенции методологических подходов России и США к противостоянию данному средству политической борьбы и его причинам. В-третьих, колоссальное и в разное время разнонаправленное воздействие всегда оказывали характер и состояние общего контекста межгосударственных отношений, который, в свою очередь выражался в уровне взаимного доверия, количестве и масштабах противоречий по другим аспектам диалога. Отдельного внимания при анализе конкретно данной переменной заслуживают три её грани: общий характер взаимного восприятия силовых ведомств обеих стран как деривативных акторов, являющихся непосредственными субъектами практической кооперации, также вариации значения идеологии в политических процессах РФ и Соединённых Штатов, ну, и в заключении, степень приверженности внешних политик обоих государств к предустановленным стратегиям или же адаптивность последних в соответствии с трансформацией международного контекста. В-четвёртых, принципиально важный вклад привносят роль и место России в иерархии приоритетов США и наоборот в рамках общей стратегии каждой из стран по конкретному направлению борьбы с объективными негосударственными акторами. Так, по мнению эксперта НИУ ВШЭ Д. Суслова «коалиция (сложившаяся после теракта 11 сентября 2001 года) развалилась потому, что Вашингтон, находившийся в зените могущества, был уверен в собственном всесилии и немощи всех остальных, реальности однополярного мира и отсутствии необходимости сотрудничать не только с незападными центрами силы, но даже с союзниками». Суслов Д. В. Взаимодействие России и США по Сирии как тест для глобального управления в многополярном мире // В кн.: США и новые центры силы / Науч. ред.: Д. В. Суслов, М. В. Братерский, А. Крикович. СПб. : Алетейя, 2016. Наконец, в-пятых, необходимость адаптации повестки антитеррористического взаимодействия естественно будет определяться степенью и качественными характеристиками самой террористической угрозы.

Очевидно, что в настоящее время особо негативным образом на возможностях координации усилий в противостоянии общему врагу сказывается третья из вышеуказанных детерминант, что, в первую очередь, обуславливается последствиями глубокой деградации общей повестки российско-американских отношений из-за политического кризиса на Украине. В 2014 году данная повестка достигла самого высокого с момента окончания Холодной Войны градуса конфронтационного накала, который выражался в резком увеличении идеологического фактора в политиках обеих стран в отношении друг друга, неизбежно сопровождающегося разрывом или, в лучшем случае, заморозкой большинства механизмов прагматичного сотрудничества по ключевым направлениям, включая международный терроризм. Причём некоторые из данных механизмов уже успели к тому времени получить институциональное обрамление. Так, в частности, была приостановлена деятельность такого «продукта» политики «Перезагрузки» - Двусторонней Российско-Американской Президентской комиссии, в составе которой три рабочие группы прямо или косвенно были направлены на развитие сотрудничества на антитеррористическом треке.

Тем не менее, однозначно позитивный для исследуемого направления сотрудничества тон задаёт четвёртый и, к сожалению, пятый фактор. Непревзойдённые со времён окончания Холодной Войны по своим масштабам и частотности террористические атаки, буквально сотрясающие западноевропейские столицы в течение последних двух лет сопровождаются непрекращающимися миграционными потоками, а также активизацией деятельности ячеек ИГИЛ в географически приближённых странах и регионах с населением преимущественно исламского вероисповедания (в.т.ч. и в Центральной Азии). Данные индикаторы глубокого кризиса системы безопасности как в отдельно взятых регионах (в Европе, ЦА и на Ближнем Востоке), так и, в целом, на глобальном уровне, в совокупности с уже упомянутой неудачей США в проведении односторонней контртеррористической политики при Дж. Буше мл., наряду с аналогичным провалом стратегии Б.Обамы, ориентированной на экстенсивное привлечение к этому делу своих традиционных союзников, заставили Соединённые Штаты всерьёз задуматься о придании более высокого значения роли сотрудничества с Россией. И визит главы НАК А. Бортникова в Вашингтон, состоявшийся в конце февраля 2015 по приглашению американской стороны, сопровождаемый заявлением Дж. Псаки о прекращении расширения антироссийских санкционных мер, является наглядным сигналом осознания необходимости возобновления конструктивного диалога с Москвой. Далее, в течение 2015 - 2016 гг. была организована серия двусторонних встреч, как на высшем, так и на высоком уровне, центральной темой которых в подавляющем большинстве случаев также являлась координация «антиИГИЛовских» действий в Сирии. В марте 2016 г. с целью обсуждения технических деталей «антиИГИЛовской» кооперации с высокопоставленными представителями ФСБ России Москву посетил директор ЦРУ США - Дж. Бреннан.

Таким образом, в настоящее время можно наблюдать выраженную активизацию процесса многоуровневого (от высшего политического руководства до профильных ведомств) согласования мер по очерчиванию новых контуров антитеррористического взаимодействия между РФ и США. Однако означает ли данный запуск переговоров открытие «окна возможностей» для выстраивания последовательной стратегии борьбы с объективными негосударственными акторами? Какие методы антитеррористического взаимодействия смогут быть задействованы, и какие будут пределы взаимодействия при низком уровне доверия, высокой степени террористической угрозы и неэффективности, альтернативных расширению сотрудничества вариантов? Будет ли возможный успех на контртеррористическом направлении способен изменить в лучшую сторону и другие элементы повестки российско-американских отношений на основе взаимного учёта интересов? Для ответа на все эти вопросы следует провести анализ особенностей взаимодействия между Россией и США в рамках противодействия транснациональной террористической деятельности, определив те рамки, внутри которых возможна ограниченная координация усилий, что и является целью настоящей работы.

Для достижения данной цели в ходе работы планируется решить следующие задачи:

1. Привести различные подходы к концептуализации терроризма, оценке степени террористической угрозы и причин возникновения данного феномена, используя междисциплинарный подход.

2. Выявив фундаментальные различия и противоречивость данных подходов, проиллюстрировать концептуальную многогранность и многофакторность проблемы транснационального терроризма, обуславливающую широкую вариативность возможных подходов к выстраиванию необходимого антитеррористического курса

3. Исследовать и оценить наиболее распространённые методы межгосударственного кооперативного взаимодействия, указав на их техническую эффективность в конкретных условиях и политические ограничения их применимости

4. Провести анализ подходов России и США к выстраиванию антитеррористической политики, сделав акцент на их политико-идеологической обусловленности, основанной на само восприятии роли и места каждой из стран в международной системе

5. Выявить возможности и приблизительные границы адаптации данных подходов в соответствии с трансформацией международного контекста.

6. Проследить эволюцию роли и места партнёра в иерархии приоритетов РФ и США при выстраивании их контртеррористических политик

7. Очертить примерные контуры кооперативного взаимодействия в период с 2001 по 2014 гг., указав на факторы, определяющие их размещение

8. Оценить степень воздействия модификации (деградации) общего контекста двусторонних отношений, взаимного восприятия сторон, в 2014 г. на повестку и методы осуществления взаимодействия контртеррористической направленности

9. Проанализировать существующие объективные предпосылки для расширения и качественного развития сферы межгосударственного сотрудничества

10. Классифицировать ограничительные факторы (препятствия и риски) кооперации на современном этапе

Объектом исследования настоящей работы является совокупность внешних политик России и США, в то время как предметом - взаимодействие РФ и США по противостоянию террористической деятельности характеризующейся глобальной объектонстью.

Методология исследования. Общенаучные методы: перечислительная индукция, сопоставление, дедукция, анализ эмпирических фактов; анализ научной литературы, классификация, синтез, абстрагирование.

Специальные: метод рациональных действий (реалистская теория), бюрократическая модель принятия решений, элитарная модель.

Актуальность: Тема является актуальной, прежде всего, по трём следующим причинам: во-первых, в контексте быстро меняющегося мира именно от отношений великих держав, с одной стороны, передовых в военно-политическом развитии, с другой - обладающих несоизмеримыми техническими и кадровыми потенциалами спецслужб, зависит способ и эффективность решения глобальных и региональных проблем безопасности быстроменяющегося и слабо предсказуемого мира. Во-вторых, контр-террористическое взаимодействие занимает значительный удельный вес в общей повестке и курс на его углубление, обусловленный экзистенциальной необходимостью, в состоянии, если не кардинально трансформировать, то, по крайней мере, в определённой степени снизить конфронтационную окраску общего характера российско-американских отношений, что, в свою очередь будет способствовать применению конструктивного и прагматичного подхода к межгосударственному взаимодействию в других областях. В-третьих и в-главных, в настоящее время наблюдается колоссальный по своим масштабам кризис систем региональной и международной безопасности. Угрозе подвержены в том числе и прилегающие к РФ регионы. Данный кризис, усугубляется к тому же, и существенно возросшей неопределённостью и непредсказуемостью международной системы, детерминируемой атерриториальной природой объективных негосударственных акторов, что выводит необходимость скорейший мобилизации ресурсов на борьбу с последними «на первые полосы» повестки международного взаимодействия.

Также, в-четвёртых, как уже было упомянуто выше, последние 1,5 года ознаменовались появлением выраженных намёков на восстановление позитивной повестки взаимодействия в сфере противостояния негосударственным акторам вопреки негативному воздействию украинского кризиса на российско-американские отношения.

Учитывая всё вышесказанное, основная гипотеза исследования, сводятся к тому, что, несмотря на беспрецедентную необходимость возобновления старых, а также налаживания новых механизмов межгосударственной кооперации на основе совпадающих экзистенциальных интересов, под гнётом системной деградации двусторонних отношений и глубокого кризиса доверия российско-американское взаимодействие по борьбе с объективными негосударственными акторами в среднесрочной перспективе будет ограничено до наиболее примитивных форм координации.

Так, во-первых, культурно-исторические и внутриполитические (более конъюнктурные) детерминанты национального интереса РФ и США, обуславливают разницу целей, а также интерпретацию намерений и приоритетов партнёра со стороны элит и бюрократии обеих стран в нынешнем контексте международного развития, что не позволит привести внешнеполитические стратегии обеих стран в соответствие в степени, достаточной для осуществления стратегического взаимодействия, предполагающего рациональное использование ресурсов (пр. информационных) партнёра с целью максимизации абсолютных выгод от сотрудничества.

Во-вторых, сотрудничеству, превосходящему уровень минимально необходимого будет препятствовать и структурный сдвиг системы МО вызванный (возможно временным) объективным усилением позиций России относительно США: 1) в плане военного потенциала и его односторонняя проекция в.т.ч. не на региональном уровне идущая в разрез с интересами США 2) в форме «мягкой силы» (чёткая, выверенная и эмпирически обоснованная позиция по сценарию противодействия ИГИЛ). Принятие США Российской повестки приведет к частичной утрате престижа как на региональном (на Ближнем Востоке) так и на глобальном уровне, позволявшего сохранять последним статус лидера.

В-третьих, несмотря на декларативное углубление сотрудничества в формате многосторонних организаций и форумов (в том числе и под эгидой РФ) рабочие механизмы будут оставаться серьёзно ограниченными ввиду разночтений в определениях терроризма и причин прибегания к данному виду политической борьбы, а также в оценках угроз и методов устранения последних, что во многом также определяется культурно-историческими факторами самоидентификации государств и элит и определения их роли в современном мире.

Таким образом, наиболее приемлемыми теориями международных отношений для верификации данных гипотез, будут являться во-первых, неоклассический реализм, который анализирует международные отношения как совокупность внешних политик, и принимает во внимание не только внешние импульсы, но и внутриполитические факторы модели поведения государств на международной арене. Данная теория, на наш взгляд, в большей степени применима к исследованию внешнеполитического поведения государств, политика которых подвержена существенному влиянию идеологии (РФ и США), роль которой, надо сказать в последнее время возрастала, особенно при выстраивании внешнеполитических курсов РФ и США по отношению друг к другу. Для более чёткого описания глобальных и региональных интересов исследуемых стран как факторов способствующих \ препятствующих сотрудничеству будет также задействован инструментарий неореалистского подхода.

В общем и целом, использование теории неоклассического реализма в анализе обуславливается ограниченностью адекватности выработки контртеррористических подходов, основанных на не всегда верной оценке степени угрозы, роли и места международного терроризма в общей иерархии внешнеполитических приоритетов, а также заведомо идеологической (ограниченно рациональной) обусловленности интерпретации причин террористической угрозы политическими элитами.

1. Теоретические подходы к определению понятия «терроризм», его причинам и способам антитеррористического взаимодействия

1.1 Проблемы концептуализации международного терроризма

Как в нормативно-правовых документах, так и в академической среде отсутствует единое и исчерпывающее определение понятия «международный терроризм», также не существует и магистрального определения, и даже отправной для него точки вокруг которых мог бы сложиться консенсус критического большинства профильных экспертов и исследователей. Различные международные организации, затрагивающие решение вопросов безопасности, определяют содержательную наполненность термина «международный терроризм» исходя из целей и принципов их деятельности.

«Международный терроризм», его предпосылки и движущие силы в большинстве случаев являются объектом многоуровнего (человек - общество - государство - система МО) и междисциплинарного анализа. Как отмечала в данной связи американский эксперт Одри Курт Кронин - исследование терроризма находится на неудобных междисциплинарных «стыках» практически всех социальных наук, таких как, в частности, социология, теология, антропология, история, право, политология и международные отношения. Причём, согласно Кронин, применительно к оценке терроризма данные дисциплины пересекаются в самых труднодоступных для исследовательского глаза местах. Cronin A Behind the Curve: Globalization and International Terrorism // International Security. - 2002. - №3. Согласно израильскому исследователю Т. Мэйселсу, процесс выработки унифицированного определения осложняется обусловленностью объектом изучения конкретной дисциплины. Так, например, «Юристы вырабатывают определение с той целью, чтобы преследовать и наказывать "террористов". Они должны отличать терроризм в точных юридических терминах от других форм преступности. (Причём, как будет показано ниже, разные отрасли права требуют отличные друг от друга определения терроризма (с прилагательными) - авт.). Социологи же ставят перед собой цель совершенствования нашего социо-психологического восприятия данной проблемы современного мира». Meisels T Defining terrorism - a typology // Critical Review of International Social and Political Philosophy. - 2009. - №12:3

Вообще, экспертное сообщество едино во мнении относительно недостаточной изученности данного феномена современной повестки и его природы, в особенности сквозь призму теории международных отношений, Батюк В.И. Война с негосударственными противниками в американской военной стратегии // Электронный журнал «Россия и Америка в XXI веке». №2, 2014 что характеризуется высокой степенью погрешности результатов исследований во время прохождения процедур валидации, что связано с большим количеством и неопределённостью подходящих критериев истины, часть из которых вступают друг с другом в противоречие. По мнению М. Креншоу, проблема определения терроризма которая затрудняет анализ с момента начала подробных исследований феномена в 1970-х гг нисколько не утратила свою актуальность и в начале 21 века. Crenshaw M The Psychology of Terrorism // Political Psychology . - 2000. Выдающиеся исследователи определения терроризма на интердисциплинарном уровне - А. Шмидт и А. Йонгман ещё в 1988 г. иронично замечали, что в попытках дать определение терроризму «авторы пролили почти столько же чернил, как субъекты терроризма-крови», Schmid А., Jongman А. Political terrorism: a research guide to concepts, theories, data bases and literature // Amsterdam: North Holland Publishing Company. - 1988. тогда как не менее известный учёный У. Лакё утверждал, что «у всех определений терроризма есть свои недостатки, потому что реальность всегда богаче (сложнее), чем любые обобщения»..Laqueur W The age of terrorism. // Boston: Little Brown and Company. - 1987. У. Конноли охарактеризовал международный терроризм как «в сущности своей оспариваемое понятие», смысл которого поддаётся бесконечным и априори неразрешимым спорам. Connolly W The Terms of Political Discourse // Princeton: Princeton University Press . - 1993. В свою очередь, согласно Дж. Сартори, «правила подъема и спуска по «лестнице абстракции» - очень простые правила. Мы делаем понятием более абстрактным и более общим путем выхолащивания присущих только ему отличительных свойств и атрибутов». Sartori, G Social Science Concepts // Beverly Hills: Sage Publications . - 1984 Следуя логике Сартори, каждая попытка дать всеохватывающее определение терроризма будет критиковаться либо за излишнюю узость (когда дефиниция не затрагивает определенное множество случаев, воспринимаемых обществом как теракты), либо за избыточную «широту охвата». В таком случае, разница будет стираться между «терроризмом» и другими формами преступлений. Ibid.

Например, Э. Ричардс Richards A Conceptualizing Terrorism // Studies in Conflict & Terrorism. - 2014. и Т. Шанаан Shanahan T Betraying a certain corruption of mind: how (and how not) to define `terrorism' // Critical Studies on Terrorism. - 2010. - №3:2. критиковали очень часто встречающееся «насилие» при характеристике терроризма, за «сужение» определения. Так, автор проводит несколько процедур эмпирической фальсификации, исходя из положения, что терроризмом должно являться все то, что широко воспринимается обществом как данное явление. Одним из примеров является случай, когда «в ноябре 2001, письма, содержащие споры сибирской язвы были отправлены по почте в определённые медиа-издательства, а также членам Сената США. Пять человек погибли и семнадцать человек были заражены. Правительство США, ровно как и ведущие новостные издатели однозначно классифицировали событие как акт терроризма, несмотря на то, что данное преступление не вовлекало акты насилия». Ibidem Тот факт, что любое слово может либо непозволительно расширить, либо сузить «область определения», причём оставляя мало шансов формулировкам для попадания «в точку» тщательно анализировался Э. Ричардсом. Так, помимо упоминания «факта насилия» критикуется еще два «постулата», используемых в большинстве случаев для описания терроризма. Во-первых, критикуется «узость» характеристики субъекта исключительно целью политического характера, тогда как добавление других характеристик целей (например, экономической) будет стирать границы между терроризмом и другими преступлениями. Во-вторых, автор не соглашается с определением объекта воздействия терроризма, как «не участвующих в военных действиях». Одно из центральных положений исследования заключается в том, что успешная дефиниция должна быть полностью инклюзивной, согласно Ричардсу «использование частой или даже преобладающей особенности явления не является определительной характеристикой концепции, дефиниция должна быть применима ко всем проявлениям», Richards A Conceptualizing Terrorism // Studies in Conflict & Terrorism. - 2014. в то же время нельзя добиться 100%-ой инклюзивности, не затронув дефиницией и случаи иррелевантные. Учёные Д. Колльер и Дж. Мэхон назвали методологическую трудность концептуализации, которую применяли в анализе терроризма Сартори, Ричардс и Шанаан - «проблемой концептуальной растяжимости» (stretching problem), Collier D Conceptual `Stretching' Revisited: Adapting Categories in Comparative Analysis, // The American Political Science Review. - 1993. - №87:4 по сути, представляющей собой необходимость поиска компромисса между длиной определения, его инклюзивностью, и уровнем абстракции. Так же выделяют методологическую «проблему путешественника» (traveling problem), когда искажения происходят вследствие физической или психологической дистанцированности исследователя от наблюдаемого явления. Weinberg L The Challenges of Conceptualizing Terrorism // Terrorism and Political Violence. - 2004. - №16:4. Нередко в критике определений терроризма исследователи «играют» и на несовершенстве языка (что значительно осложняет полную консервацию исходной смысловой нагрузке при переводе), а именно - многозначности слов с точки зрения намерений автора. Так, например, Т. Мэйселс, указывает на неадекватность критических замечаний в отношении словосочетания «неизбирательное (random) убийство невинных людей» в дефиниции М. Уолцера, суть которых заключается в том, что террористы (в частности Бин Ладен при подготовке к терракту 11 сентября) почти всегда осознанно и заблаговременно выбирают свои цели, руководствуясь критериями осуществимости и целесообразности (к примеру, «Близнецы» как символ американского процветания). Согласно Мэйсельсу, «неизбирательный», в данном случае, не является синонимом к слову «нерациональный», а неизбирательность проявляется в безразличности к личностям конкретных людей, которые становятся жертвами террористических атак. Meisels T Defining terrorism - a typology // Critical Review of International Social and Political Philosophy. - 2009. - №12:3

Согласно утверждению одного из самых выдающихся исследователей терроризма - Брюса Хофмана - несмотря на то, что термин терроризм используется крайне часто, все исследователи имеют лишь примерное и всегда уязвимое для критики представление о его содержательной наполненности, и никто из них не может сформулировать исчерпывающей дефиниции. Hoffman B Inside Terrorism // Oxford University Press. - 2006. Более того, учёный добавляет, что весь тот множественный набор определений, который можно наблюдать на сегодняшний день как в нормативно-правовых актах, так и в академических работах подвержен непрерывной и непрекращающейся трансформации с течением времени, что связано не только, и, даже, не столько с совершенствованием теоретико-методологического аппарата социальных наук, сколько с изменением характера самого явления и, как следствие, доминирующих восприятий последнего в тех или иных социокультурных средах. Ibid. Зависимость определения терроризма от требований временнтго контекста подтверждает и Давид Рапопорт, связывая широкое распространение термина «терроризм» с тем периодом, когда сами организации, осуществляющие политическое насилие испытывали потребность в «новом языке, описывающем их деятельность». Cronin A Behind the Curve: Globalization and International Terrorism // International Security. - 2002. - №3 На трансформацию определения терроризма с течением времени обращал внимание и американский исследователь Г. Флетчер, при проверке на предмет применимости в своей книге «Романтики на войне» современных концепций о терроризме к американским партизанам в период Войны за независимость США. Fletcher G Romantics at war - glory and guilt in the age of terrorism // Princeton, NJ & Oxford: Princeton University Press. - 2002. В свою очередь, Дж. Валдрон, видимо разочаровавшись слишком большим количеством споров и разночтений отреагировал на весь сложившийся массив обоснованных, но противоречивых определений, выработкой пожалуй самого эксклюзивного, и спорного теоретического подхода, согласно которому знак равенства ставился между определением и его восприятием каждым отдельным индивидом, находящимся на самом низком уровне анализа социальных наук. Валдрон метафорически выразился по данному поводу, сравнив терроризм с порнографией, заявляя о том, что точное представление о явлении можно получить лишь после эмпирического опыта. Waldron, J Terrorism and the uses of terror // The journal of ethics. - 2004. - №8. Следуя логике исследователя, можно заключить, что для попыток выработки некоторых общих представлений о феномене в анализ надо брать исследование не самих признаков, а объективных (онтологических) (например, цивилизационных, естественно-географических) факторов, влияющих на выработку тех или иных «общих знаменателей» субъективных восприятий.

Тем не менее, уделяя особое внимания различиям индивидуальных представлений, можно отметить, что даже в абстракции от временного континуума факторы социализации индивидов даже в одной социо-культурной среде настолько специфичны, что нельзя «отфильтровать» некоторые постоянные необходимые (не говоря уж о достаточных) условия терроризма посредством проведения дихотомического теста на (не)соответствие, что приведет к непозволительным исключениям. Вместо этого, было бы разумным отнести каждую из наиболее употребляемых дефинитивных характеристик к разряду переменных для определения в конкретной ситуации (или вообще) их «близости» к представлениям о террорирзме, что позволит исследователю очертить лишь незамкнутые контуры данного понятия. Так, в своём исследовании под названием «Идентифицицируемая концепция терроризма» Дж. Флетчер оценивает «степень релевантности» восьми подобных переменных, в частности: насилие, намерение, жертвы, нарушители и.т.д. Fletcher G The indefinable concept of terrorism // Journal of international criminal justice. - 2006. - №4.

Принимая во внимание отсутствие единого определения, «общие черты» в восприятиях терроризма в специфичной социо-культурной среде очень часто используются в качестве отправной точки для исследования данного явления. При этом, в качестве первичных источников учёные, как правило, апеллируют к анализу разноплановых нарративов. Нарратив может являться, например политическим, то есть основанным на совокупности публичных выступлений и официальных программных документов или же общественным, где источниками будут являться, к примеру, таблоиды, популярные статьи журналистов, результаты опросов общественного мнения. Данный метод, известный науке как дискурс-анализ, использовали в частности, А. Спенсером, М. Линчем и Катзенштейном в исследованиях исламского джихадизма и Аль-Каеды. Так, согласно Спенсеру, теракт 11 сентября изначально очень часто сравнивался в нарративе с атакой на Пёрл-Харбор, также часто в дискурсе фигурировало клише «тактика камикадзе». Лидер же Аль-Каиды Осама Бен Ладен представлялся полководцем (war lord), объявившим войну западному миру. При обсуждениях терроризма в медийном пространстве высока была также частотность использования слов «войска», «война», «армия», «поле боя», «вооруженные силы». Всё вышеперечисленное, заключает исследователь, является подтверждением концептуализации «терроризма как военных действий»,Spencer A The social construction of terrorism: media, metaphors and policy implications // Journal of International Relations and Development . - 2012. что в свою очередь требует симметричной «контратаки» и использования военной силы в качестве главного инструмента противодействия терроризму (что было отражено, например, в «бушевском» подходе «объявления войны с терроризмом» - WoT). Согласно Катзенштейну, ситуация изменилась в 2004 году, когда после терактов в Лондоне и Мадриде произошло заметное размежевание в дискурсах США и стран Западной Европы, главным образом Германии. Так, по мнению исследователя, если раньше под воздействием событий 11 сентября немецкое государство и общество, отталкиваясь от приоритетной важности консолидации с США в рамках антитеррористической коалиции, приводило свои отправные (для антитеррористической политики) концепции терроризма в соответствие с американскими, то теперь с 2004 г. наблюдалось всё большее отчуждение понятий «терроризм» и «война».Katzenstein P Same War--Different Views: Germany, Japan, and Counterterrorism // International Organization. - 2003. - №57 С этих пор, по утверждению Спенсера, основной метафорой терроризма стало «преступление», а те, кто раньше именовался «отрядом самоубийц» (suicide squads), теперь идентифицировались дискурсом, в том числе и политическим, как «преступники» (murderers). В качестве одного из доказательств наличия специфичного для Европы концептуального сдвига в сторону конструкта «терроризм как преступление» Спенсер приводит анализ новых политических стратегий Великобритании в области борьбы с терроризмом. Spencer A The social construction of terrorism: media, metaphors and policy implications // Journal of International Relations and Development . - 2012.

В качестве причин вышеописанных трансформаций европейского дискурса (а значит, и восприятий) об исламском терроризме в целом и об Аль-каеде, в частности, Линч указывает во-первых, на утрату данной организацией в ранние «нулевые» большинства военных баз в Афганистане, что лишало последнюю чёткого территориального обрамления как главного признака государства и во-вторых, на стратегические особенности данной организации, в основе которых лежит не национально-государственная, а исламская (религиозная) «идентичность», Lynch M Transnational dialogue in an age of terror. // Global Society. - 2010. - №19(1). что выводит восприятие террористических организаций исламистского толка за рамки вестфальской «системы координат», традиционно присущей «вестфальским», «национальным» государствам Западной Европы при выстраивании силовых (военно-политических) стратегий. И действительно, в соответствии с каноническим реализмом, проводящим строгий водораздел между внешней и внутренней политикой государств, террористические организации, в том числе и транснациональные всецело относятся к категории внутренних политик тех государств, на которых располагаются их представительства и не могут быть использованы в анализе международных отношений. Waltz K The Continuity of International Politics // Worlds in Collision: Terror and the Future of Global Order. - 2002. Однако, как видно из примера изначального сближения американского и немецкого нарративов на основе американской повестки, «культурный пласт» интернационализма, наложенный, главным образом после Второй мировой войны также оказал влияние на социализацию участников дискурса о терроризме.

В свою очередь, формировавшаяся в течение всей истории США интернационалистская, политическая идентичность позволяет последним неизменно описывать категориями «войны» ценностно-идеологическое противостояние (вызов западным ценностям, образу жизни), что, на мой взгляд, во многом объясняется крайне высокой (экзистенциальной) ролью идеологии в период Холодной Войны, - единственного случая «балансирования» США с равным по силе противником. Именно поэтому, анализ исключительно «баланса сил» в отрыве «баланса идеологий» не позволил последователям школы (нео)реализма предсказать победу США в Холодной Войне.

Таким образом, именно историко-культурные особенности развития как американского, так и европейского общества, задавшие отдельные тоны социализации элит и других «участников дискурса» являются наглядным примером неизменности подхода США к определению исламского джихадизма как военного противника, а также временных модификаций в восприятиях, и следовательно, определениях терроризма в Европе. Если смотреть шире, то приведенное выше сравнение доказывает вариативность в концептуализациях организованного исламского джихадизма, как частного проявления международного терроризма как в пространственном, так и во временном континууме.

Однако, после объяснения данных различий посредством анализа особенностей «образа мысли» конкретных обществ и, в частности, элит, которые (особенности) повлияли на выборку классификационных категорий при описании терроризма, а также выявив некоторые цивилизационные (онтологические) причины специфичности «образа мыслей» в тех или иных (Европейских и Американских) социокультурных средах, некоторые могут задаться вопросом о том, по каким принципам проводить «разделительные линии» между данными средами, до какой степени общим (количество разделяемых положений) должно быть представление во-первых, о самом понятии «терроризм», и, во-вторых, о категории лиц, подпадающих под данную категорию среди критического большинства индивидов, чтобы оно вообще выделялось в отдельную социокультурную среду, Какое большинство можно считать критическим? И вообще, как и до какой степени связаны между собой онтологические и гносеологические факторы приводящие к разнородной концептуализации терроризма. Joseph J Critical of What? Terrorism and its Study // International Relations. - 2009. - №23(1). Отсутствие единого ответа на все эти и многие другие вопросы определяет всю ту множественность трудов, направленных на анализ сильных и слабых сторон многочисленных определений, их тестирование на предмет предвзятости (что может быть оправдано, когда преследуется цель «осуждения» терроризма) и степени эмансипированности, на выявление соответствия определения цели, поставленной исследователем (например, использовать в качестве нормативно-правового акта). В последнем случае, как показывает практика человечеству так и не удалось определить терроризм таким образом, чтобы его дефиниция охватывала хотя бы тот минимум целей, на которые бы ориентировались все «цивилизованные нации» в противостоянии данному явлению, находящемуся на современном этапе «на первых полосах» международной повестки. Данное положение подтверждается тем фактом, что Организация Объединённых Наций признаёт 19 глобальных и региональных конвенций, где фигурируют разные по своей сути определения понятия «терроризм». Nesi G International cooperation in counter-terrorism // University of Trento. - 2002. Данные определения являются лишь мизерной частью «длинного списка» всех существующих дефиниций, закрепленных другими юридически обязывающими как односторонними, так и многосторонними договорами с различными объектами правового регулирования и, следовательно, определяющими разнохарактерные проявления данного вида правонарушений (например, Конвенция по борьбе с незаконными актами, направленными против безопасности морского судоходства). Примечательно, что почти сразу же после осуществления первой в истории попытки глобальной унификации определения терроризма на уровне Лиги Наций в 1937 г. сразу в двух международных договорах, выявилась колоссальная ограниченность эффективности новых определений с точки зрения осуществления её цели. Ibid.

Тем не менее, несмотря на то, что проблема определения терроризма может показаться неразрешимой, многие исследователи данного феномена уверены, что попытки найти ответ на вопрос «что такое терроризм» не должны прекращаться. Так, британский эксперт Э. Ричардс в статье «Концептуализация терроризма» приводит пять причин необходимости постоянного поиска определения, главной из которых является слишком большой «разрыв» между инструментальным использованием термина в научном, политическом и юридическом дискурсе и степенью изученности самого феномена. Richards A Conceptualizing Terrorism // Studies in Conflict & Terrorism. - 2014. - №37:3. По мнению А. Шмидта отсутствие определения терроризма широко воспринимается как один из ключевых факторов, способствующих дальнейшему распространению данного явления. Schmid А., Jongman А. Political terrorism: a research guide to concepts, theories, data bases and literature // Amsterdam: North Holland Publishing Company. - 1988. Многие исследователи особо выделяют необходимость дальнейшей работы над юридической спецификацией данного термина на национальном и международном уровне. Так, учёные Б. Голдер и Г. Уильямс, указывали на то, что одной из опасностей неопределённости понятия является непозволительно сильное расширение полномочий государств в области применения силы, Golder B, Williams G What is Terrorism--Problems of Legal Definition // University of New South Wales Law Journal. - 2004. - №27(2) . в то время как У. Ачаря отмечала, что «отсутствие международно-признанной дефиниции терроризма привело

к росту международного беззакония и одностороннему самосуду». Acharya War on Terror or Terror Wars: The Problem in Defining Terrorism // Denver Journal of International Law and Policy . - 2008-2009. - №37(4) .

Помимо признания безрезультатности, но в то же время и критической необходимости поиска определения терроризма, нередко в научной литературе встречается и типологическая разбивка, и классификация многочисленных определений терроризма, иногда - присвоение каждой классификационной категории экспертной оценки степени её научной объективности, меры соответствия академическим стандартам. Также определяются проблемы и вырабатываются конкретные методологические рекомендации к выработке определений. В ряде случаев авторы выдвигают собственные примеры определений, в наибольшей степени, приближенных «к академическому идеалу», доказывая существенное преимущество предлагаемого варианта над другими, но вместе с этим указания даются и на его недостатки, и ограничения применимости. См. Meisels T Defining terrorism - a typology // Critical Review of International Social and Political Philosophy. - 2009. - №12:3 См. Shanahan T Betraying a certain corruption of mind: how (and how not) to define `terrorism' // Critical Studies on Terrorism. - 2010. - №3:2.

Так, Т. Мэйселс Meisels T Defining terrorism - a typology // Critical Review of International Social and Political Philosophy. - 2009. - №12:3 выделяет две категории дефениций: «оборонительная» (defensive) и «критическая» (critical). Первая категория подвергается критике за «политическую мотивированность» или «нормативную бесполезность» для уточнения границ представлений о данном явлении. В данную категорию, автор, включил, в частности, определение оксфордского толкового словаря. Вторая категория, согласно автору, намного лучше помогает отличить терроризм от других видов деятельности, однако при этом содержит стилистически-нейтральные определения, которые поддаются несправедливой критике за недостаточную освещенность моральных вопросов. В качестве примера одной из лучших дефиниций второго типа приводится определение М.Уолцера.

Во многом схожую классификацию из двух категорий предлагает Т. Шанаан Shanahan T Betraying a certain corruption of mind: how (and how not) to define `terrorism' // Critical Studies on Terrorism. - 2010. - №3:2. в работе «Как следует и как не следует определять терроризм», критикуя т.н. «предписывающие дефиниции», основной целью которых, согласно автору, является «выработка рекомендаций каким образом феномен надо (ought to) понимать. Такая дефиниция, как правило, содержит минимум эмпирической адекватности, и исходит из обывательских представлений».

Наиболее подробная классификация исследований терроризма вообще была осуществлена Л. Веинбергом, А.Педазуром и С. Хирш-Хофлером, Weinberg L The Challenges of Conceptualizing Terrorism // Terrorism and Political Violence. - 2004. - №16:4. основанная на контент-анализе энного количества статей трёх наиболее авторитетных (impact-factor) академических журналов междисциплинарного характера, фокусирующихся на изучении терроризма. Так, в качестве критериев для количественного сопоставления были, в частности, взяты: частоты употребления элементов определения `терроризма' (страх, политический, угроза жертва) по году публикации, а также в зависимости от принадлежности автора к академическому сообществу (academic OR non-academic); также исследовалась зависимость тех же частот от региональной принадлежности автора (Европа, Америка, Ближний Восток), а также от его сферы специализации (Социология, Политология, Коммуникации, Психология, История, Философия, Юриспруденция и Международные отношения (МО)). В науке о МО 67% из общего числа исследовательских работ задействуют термины «политическое» и «насилие» (главным образом в словосочетаниях), 0% - включают слово «жертва» (что также применимо к 7 из 9 рассматриваемых дисциплин), тогда как ок. 30% профильных статей оперируют с каждым из оставшихся понятий (страх, угроза, тактика, гражданские (невоенные), движение).

Что касается методологии работы над определением, то А. Шмидт выделяет четыре взаимосвязанные «среды» участников его формирования: академическая; государственная (выраженная в форме законов, судебных решений, публичных выступлений официальных лиц и.т.д.), общественная (СМИ, общественные обсуждения); «среда» тех, кто выступает против доминирующих общественных ценностей, совершает или морально поддерживает акты терроризма.

Австралийский исследователь в области международных отношений - К. Вайт, справедливо утверждая, что все теоретические подходы к данной науке (либерализм, реализм, конструктивизм) пока не могут приемлемым образом описать явление терроризма, вырабатывает собственную теорию, способную, на его взгляд, наиболее точно оценить роль и место данного явления в международной системе. Основным посылом К. Вайта является жёсткая связка концепций «терроризм» и «государство», причём государство характеризуется в данной теории через «веберианскую» формулу «монополиста на осуществления легитимного насилия в рамках своей территории». Из этого следует, тот факт, что поскольку терроризм является нелегитимной формой насилия, значит, он всегда осуществляется негосударственными акторами, что ведет (к большому сожалению либералов) к неприменимости понятия «терроризм» к противозаконным и аморальным видам применения государственной силы в отношении своих граждан. Помимо априорной нелегитимности и негосударственной природы терроризма, в теории Уайта выделяется еще три необходимых условия данного феномена: насилие с политическими целями; осознанная нацеленность на негосударственные акторов; жертвы террактов не являются целью, а лишь «содержанием» политического сообщения. Wight C Theorising Terrorism: The State, Structure and History // International Relations. - 2009. - №23.

Пожалуй, наиболее удачную на сегодняшний день попытку дать определение терроризму, приписывают работе А. Шмидта: «The Routledge Handbook of Terrorism Research», Schmid A The Routledge Handbook of Terrorism Research // London and New York. - 2011. которая также подвержена широкомасштабной критике со стороны экспертного сообщества, в том числе и по причине наиболее авторитетного статуса. Так, в результате анализа и синтеза более, чем 260 дефиниций, Шмидт выделил 22 элемента (слова, словососетания) общих для подавляющего большинства дефениций, на основании которых было составлено 12 основных определительных положений, суть которых сводится к следующему:

1) Терроризм с одной стороны, является доктриной об эффективности насильственной и устрашающей тактики, с другой - заговорщическая практика рассчитанных, демонстративных и непосредственных насильственных действий без юридических или моральных ограничений, направленных против случайных лиц, не имеющих отношения к конфликту (его причинам), сторону которого представляют террористы.

2) Тактика терроризма применяется (воспринимается эффективной - авт.) в трёх контекстах: незаконные репрессии со стороны государства; пропагандистская агитация со стороны негосударственных акторов вне зоны конфликта; в контексте партизанской войны (применяется как государством, так и негосударственными акторами).

3) Физическое насилие или с угроза его применения, используемые может иметь однофазный характер (взрыв), или являться поэтапной последовательностью действий (похищение - переговоры).

4) Жертвы террористических атак имеют инструментальную ценность «передатчиков» сообщения в подавляющем большинстве политического характера (о существующей угрозе, атмосфере небезопасности, неопределенности) целевой аудитории (государственным институтам, представителям определённого этноса, конфессии, политического движения) с целью запугивания, раздражения, дезориентации, дестабилизации, принуждения, деморализации делигитимации или побуждения к действию (в случае с выкупом терроризм не является политическим - авт.) целевой аудитории, в зависимости от мотива террориста.

5) Субъектами терроризма являются: террористы-одиночки (lone wolfs); малые группы; распространённые межнациональные сети или инспирируемые государством подпольные агенты с широким спектром индивидуальной и коллективной мотивации, начиная с личной мести (о причинах см. далее).

6) Террористическая тактика редко проявляется в одиночных акциях, когда последние являются частью кампании насилия, которая посредством последовательного характера актов насилия и угроз в свой адрес направлена на создание всепроникающей атмосферы страха, позволяющая террористам манипулировать политическими процессами

Разобравшись с общими тенденциями в попытках определения понятия «терроризм», а также проиллюстрировав отсутствие единой дефиниции и ограниченные возможности для её составления, как в юридической, так и в академической практике можно сделать вывод о том, что отсутствие чёткого представления данном явлении современной повестки, открывает широкие возможности для национальных государств осуществлять интерпретацию и выборку субъектов терроризма в соответствии с национальными интересами. В условиях отсутствия дефиниции, данные интересы, в соответствии с которыми варьируется содержательная наполненность понятия «терроризм» обусловлены, не только положением государства в системе международных отношений в купе с неизменными и укоренёнными цивилизационными особенностями его развития, но также и конъюнктурными взглядами лиц, принимающих решения, доминирующей идеологией (точнее, степенью её выраженности) на определённом историческом этапе. Как будет, например, проиллюстрировано в следующей главе, существенные различия в стратегиях по борьбе с терроризмом администраций Дж. Буша и Б.Обамы основанных на специфике определения (восприятия) данного явления и его причин обуславливается не столько рациональной адаптацией к меняющемуся контексту, сколько разницей в общеполитических повестках данных администраций, определяемых внутриполитическими факторами. Можно заранее оговориться, что ограниченная «рациональность действий» реализма и её «вытеснение» ролью идеологии зависит, в том числе, и от объективной невозможности рассчитать силу террористических организаций, проецируемую через ассиметричные каналы. Таким образом, даже в условиях относительного постоянства международного контекста совокупность субъектов, подпадающих под категорию «терроризм» (из-за отсутствия единого определения) также подвержена постоянной трансформации, что существенно осложняет международное сотрудничество. Так, по мнению профессора Военного университета А. Кулакова «Мы (Россия) согласны бороться с терроризмом лишь в той трактовке, которую мы вкладываем в это понятие. Вместе с тем, видя, насколько широк диапазон трактовок в зависимости от целей (т.е. интересов - авт.), которые преследуют наши партнеры и союзники по борьбе с терроризмом, я, как специалист, подозреваю, что здесь есть подковерная игра, то есть попытка подтасовать под свои политические цели какие-то определенные действия». Кулаков О, Ситуация в Афганистане - необходимо определиться по поводу термина «терроризм» // Международная жизнь. - 2014. - №2. Таким же образом именно проблема отсутствия единого определения придает «оттенок политизации» часто слышимым обвинениям США со стороны РФ в делении террористов на «хороших» и «плохих».