Современные проблемы взаимодействия России и США по вопросам борьбы с международным терроризмом

FOREIGN AFFAIRS AUGUST 31, 2015 Роли и месту партнёрств с точки зрения аккумуляции ресурса мягкой силы посредством обмена опытом придавал значение зам. Государственного секретаря США А. Блинкен. Артикулируя позицию Вашингтона Блинкен отмечал, что «Расширение партнерских отношений позволяет лучше понять насильственный экстремизм и его драйверы на международном, региональном, национальном и местном уровнях. Благодаря им правительство США способно формировать более эффективную политику, направленную на противодействие насильственному экстремизму».

Последняя Стратегия национальной безопасности, выпущенная в феврале 2015 г. уже в период «новой волны» идеологизации, которая во внешней политике выразилась в «демонизации» и стратегическом сдерживании новых центров сил, однако, опираясь при этом на «систему союзов» по-прежнему «приоритизирует коллективное действие с ответственными партнёрами по противодействию террористической угрозе (в.т.ч. в рамках совместных военных операций), а также идеологии насильственного экстремизма, лежащей в её основе». Вообще, само по себе выделение концепции «насильственного экстремизма (НЭ)» в отдельную категорию, фигурирующую ещё в стратегии 2013, что говорит, прежде всего, об увеличении роли мягкой силы как стремления изучить и помочь устранить те специфичные для каждого обще грани конфликта или протеста, приводящих людей к применению экстремальных методов. Выделяется четыре универсальные макропричины НЭ: бедность, экстремальное неравенство, политические репрессии (подавления), отсутствие возможностей для экономической самореализации (прежде всего, у женщин и детей). Методами коллективного действия рассматривается объединение, а также обмен информацией, технологиями, опытом, в том числе для поддержки более инклюзивного и подотчетного управления». Ibid Обозначается лидерская роль США в «мобилизации» системы союзов. Выделяется эффективность экономических санкций. Особое значение в рамках «обмена опытом» придаётся наделению подверженных риску стран возможностью самостоятельно справляться с причинами и последствиями террористической деятельности, включая экстремистские идеологии». И наконец, подчёркивается успешность американского опыта борьбы с терроризмом в последние годы, в том числе с точки зрения соотношения выгод и издержек, как материальных, так и в виде человеческих жизней, что подтверждает правильность американского подхода в том числе в плане материальной поддержки умеренной оппозиции в Сирии а их борьбе как с терроризмом, так и с жестоким режимом Б. Ассада. Ibid В своём последнем докладе Конгрессу «о состоянии Союза» Б. Обама ещё раз подтвердил два ключевых принципа своего подхода: оптимальное соотношение всех «аспектов американской силы», а также «мобилизацию всего мира на решение проблем глобальной значимости», при сохранении права на односторонние действия. Весной 2016 г. заместитель Государственного Секретаря А. Блинкен в целом подтвердил положения СНБ - 2015, обозначил приоритет «мягкой силы», и сделав акцент на специфичности причин политического насилия, обозначил дальнейшие параметры её оптимального применения, заключавшиеся в: 1) расширении партнёрских связей для лучшего понимания природы НЭ на всех уровнях: от международного до уровня локальных сообществ, 2) развитие аналогично многоуровневых партнёрств и «сетевых структур», выходящих за рамки межгосударственных отношений для наилучшей идентификации и решения основных политических, социальных и экономических проблем и рисков, которые ставят сообщества высокого риска 3) привлечении и усилить локально авторитетного «источника», который может разоблачить истинную дикую сущность экстремизма 4) особо затрагивается проблема содержания в тюрьмах по всему миру и последующей «ре-интеграции» в общество бывших боевиков, поскольку в последнее время большинство попыток осуществления терактов производятся «волками-одиночками», имеющими крайне слабые связи с террористическими сетями. Данные рекомендации завершаются цитатой Б. Обамы: «Важной составляющей в реальной и долговременной стабильности и прогресса не меньше демократии, а больше демократии».

Что касается военного аспекта «оптимизации» силовой стратегии «в общем» заключается в адаптации тактики ведения боя под «малые и точечные войны», минимизации человеческого фактора в борьбе с терроризмом, сокращение расходов на оборону, поскольку именно «вторжение США в Ирак привело к частичному распаду международной антитеррористической коалиции, а также к бессмысленной трате огромных финансовых средств». Таким образом, прежде всего, стояла задача вывода войск из Ирака. «Обама обещал полностью сосредоточиться на Афганистане и Пакистане, для чего была позднее разработана соответствующая стратегия, названная «АфПаковской». President Obama's Afghanistan-Pakistan (AFPAK) Strategy, FPC Briefing, General James Jones, National Security Advisor, Foreign Press Center, Washington, DC, March 27, 2009, http://fpc.state.gov/120965.htm В дальнейшем, ставилась также и задача о полном выводе войск из Афганистана, которая до сих пор остаётся нереализованной. В стратегии по противодействию терроризму императив сокращения расходов описывался таким образом, что: «применение американской силы против террористических угроз должно быть продуманно, обосновано и соразмерно. Соединенные Штаты должны всегда тщательно взвешивать издержки и риски своих действий ровно, как и расходы и риски бездействия». Приспособление США под ведение «ассиметричных» войн было наглядно отражено в последнем «Четырёхлетнем военном обозрении», где указано, что ресурсная обеспеченность для ведения двух больших «конвенциональных» войн трансформировалась в соответствии с достаточностью одной большой «конвенциональной» войны и множества «малых войн». Акцент на идентификации «полей», а также нахождении подходящего «оружия» для противодействиея ассиметричной угрозе (космические, ИКТ, спецподразделения, высокоточные оружия, и даже «психологические» средства) удовлетворяли потребности в обеспечении как традиционной (например, в сдерживании Китая), так и нетрадиционной безопасности. В программном документе «Приоритеты обороны в XXI веке» (Strategic Defense Guidance) поставлена задача развития инновационных подходов, основанные на низких расходах и ограниченном военном присутствии для реализации целей в сфере безопасности». Особенно жаркую дискуссию в экспертном сообществе, вызывает в данной связи применение беспилотной авиации - т.н. «дронов». На мой взгляд, решение Б. Обамы снизить человеческий фактор военных операций за счёт внедрения «дронов» ведёт к возникновению сразу двух дилемм - либеральной и реалистской. Первая состоит в том, что, с одной стороны, «дроны» изначально задумывались с прицелом на минимизацию жертв среди американских военных в рамках борьбы, как правило, с общепризнанным «мировым злом», таким образом, они позволяют обеспечить более справедливое «торжество добра» с меньшими потерями. С другой стороны, как показывает практика, эффективность «дронов» связана с жертвами среди «подозреваемых» в терроризме, чья вина не доказана, увеличивает риск случайных «невинных жертв». Критикуя «дроны» с этой точки зрения, эксперт М. Зенко апеллирует к американскому принципу «приоритета задержания над ликвидацией» в контртеррористической политике Б. Обамы, который не раз артикулировался внешнеполитическим истеблишментом и даже был закреплен в официальной дорожной карте по борьбе с терроризмом за подписью нынешнего президента. Эксперт так же приходит к выводу, что разница между 470 жертв среди подозреваемых при Дж. Буше и 3300 - за 2015 г. не оправдывает использование «беспилотников», к тому же при существующей в американском законодательстве презумпции невиновности (habeas corpus). Эксперт С. Брандт приходит к схожему заключению, утверждая, что «если государство, использует свой военный потенциал, выполняя полицейскую роль, закономерно что правила использования оружия не должны быть схожи с теми, которые допускаются во время войны. Они должны быть гораздо более строгими».

Что касается дилеммы безопасности, то с одной стороны, «дроны» действительно являются более «экономичным» способом по сравнению с содержанием солдат и финансированием многочисленных заморских военных баз, (о чём говорит наблюдавшееся снижение военных расходов по соответствующим статьям). С другой - во-первых, в случае задержания террористы которые подвергались бы секретным допросам могли являться источниками важной информации, являющейся основой для коррекции «трафарета» силовой проекции на ассиметричную угрозу. Также, по сути, в ряде случаев неизбирательные убийства (которые являются элементом стратегии терроризма) приводят к деградации потенциала мягкой силы США как идеологического ему противовеса. Более того, нередко служащие Пентагона сами жалуются функциональную неэффективность нововведения. Так, по словам Капитана Роберт Ньюсона, занимавшего пост директора Объединенной Межведомственной оперативно-тактической группы-борьбе с терроризмом: «сами по себе они лишь затягивают действие, и везде я был, в Ираке, Афганистане, Йемене, каждый военнослужащий, от солдата до генерала признаёт это».

Данные «дилеммы» представляют собой лишь «упрощённое представление», призванное продемонстрировать дискуссионность и противоречивость проблемы. Одно из лучших аналитических исследований на данную тему с точки зрения влияния «политики дорнов» на реализацию стратегических целей американской политики было проведено Одри Курт Кронин.

В общих чертах оценивая антитеррористическую политику Б. Обамы, исследователь Г. Роуз, выражает опасения, что промежуточные успехи в деле избавления от негативных результатов «перебалансировки» администрации Дж. Буша («арабская весна» и убийство Бин Ладена) может привести к обратным тенденциям недооценки угрозы, что с точностью до наоборот повлияет на недостаточность силового компонента в стратегии, и приведёт к неадекватности всего «пучка» мер для противодействия «заниженной» опасности. В настоящее время можно наблюдать, что мрачная картина нарисованная основателем школы неоклассического реализма становится реальностью.

3. Опыт российско-американской кооперации в рамках противостояния международному терроризму с начала 2000-х гг. и современные проблемы

3.1 Эволюция предпосылок и ограничений сотрудничества в 2001 - 2014 гг

Несмотря на всю непримиримую разницу подходов РФ и США к противостоянию угрозам безопасности и оценке их причин, особенно в периоды «идеологизации», глобальный джихадизм per se, развивавшийся на Ближнем востоке, представлял колоссальную угрозу для всех государств мира. Факт наличия и усиления «общего врага» привел к беспрекословной коллективизации мер РФ и США для физического устранения структур Аль-Каиды сразу после терактов 11 сентября, на которую эксперты по обе стороны океана возлагали большие надежды как на существенный фактор сближения России и США по всем аспектам международной повестки.

Владимир Путин оказался первым среди мировых лидеров, кому удалось дозвониться до главы администрации Белого дома, чтобы не просто выразить соболезнование, что предписывалось любому государству нормами дипломатического этикета, а обозначить готовность принять самые решительные меры для оказания, на тот момент (ещё не был решен Чеченский вопрос) максимально возможного содействия для усиления потенциала США в борьбе с терроризмом. После согласования технических вопросов уже в следующем - 2002 г. по результатам саммита в Москве и Петербурге президентами РФ и США было подписано Совместное Заявление об антитеррористическом сотрудничестве. A. ALEXANDER BELKIN (2004) US-Russian Relations and The Global Counter-Terrorist Campaign , The Journal of Slavic Military Studies, 17:1, 13-28, Так, была запущена комплексная и разнохарактерная по своей повестке антитеррористическая коалиция, которая в первые два года своего существования оказалась в высшей степени эффективной, вследствие превосходной слаженности действий, высокого уровня взаимного доверия, а также готовности России полностью принять американский и Натовский сценарий, несмотря на то, что к тому моменту разница в подходах к способам урегулирования международных кризисов в последние несколько лет (в том числе в плане применения силы) уже заметно снизила вероятность сотрудничества России и США как принципиальных партнёров в области решения проблем безопасности. Так, например, квинтэссенцией взаимного отчуждения во многом, по причине цивилизационно-обусловленных факторов и общности проблем «территориальной целостности» РФ и Югославии стала военная интервенция НАТО в последнюю с последующим государственным расколом. Примечательно, что методы «интеграционной» политики РФ в Чечне США также не поддерживали.

Столь тесное партнёрство вызывало удивление ещё и потому, что значение американской идеологии во внешней политике Дж. Буша резко возросло после терактов 11 сентября, заставив администрацию США принять на вооружение неоконсерватизм как высшую форму идеологизации, предполагающего неприязнь региональных гегемоний, второстепенность понятия «государственный суверенитет», односторонность, беспрекословность американской гегемонии и исключительности. В свою очередь Россия конца 1990-х г. взяла ориентир на теоретически разработанную и принятую на вооружение Е. Примаковым «Каплановскую» концепцию многополярности. Политическая элита также начал задумываться о возрождении «национальной идеи», которая с учётом особенностей великодержавной истории России, (имперский период развития России был самым продолжительным с 1648 г.), а также первичных «неудач» либерального «проекта» точно не стала бы совпадать с американской системой ценностей. К концу 1990-х уже начинала делать резкие критические «выпады» в адрес Запада, тогда как новый лидер государства В. Путин уже успел обозначить (через американскую призму представлений) тенденции к авторитарным методам централизации власти и «огосударствления» политической системы РФ (жёсткие методы решения чеченского вопроса, позиция в отношении «крупных бизнесменов»). Слабая предсказуемость тесного коалиционного сотрудничества РФ и США обуславливалась и наметившемся к тому времени сближением на основе общности принципов и схожести проблемных повесток безопасности (напр., угроза суверенитету, территориальная целостность) РФ и странами будущих ОДКБ и ШОС. Во-первых, их политика безопасности была направлена «во внутрь», а во-вторых интеграционные процессы могли восприниматься США как попытки воссоздать «региональные гегемонии» авторитарных государств.

В таком случае закономерно задаться вопросом, только ли терроризм, толкнул стороны на путь достаточно тесной кооперации, которым к концу 1990-х были даны «разнонаправленные импульсы», на встречу друг другу? Ведь как утверждал Д.В. Суслов, «Вашингтон, находившийся в зените могущества, был уверен в собственном всесилии и немощи всех остальных, реальности однополярного мира и отсутствии необходимости сотрудничать не только с незападными центрами силы, но даже с союзниками», что относило Россию на «задворки» внешнеполитических приоритетов США в данной сфере. Тогда как Москва, на тот момент имевшая, главным образом, свою, не совместимую с пожеланиями Вашингтона повестку «многополярности», для реализации которой необходимо было сосредоточиться на «самоусилиении» за счёт решения внутренних проблем безопасности (где союзниками являлись страны ОДКБ и ШОС). Логика распределения сил в международной структуре, а также цивилизационно-обусловленные модели реакции элит США на соответствующие «импульсы» внешней среды предписывали США и их постоянным союзам (НАТО) действовать в одиночку.

Большое количество экспертов уверено, что коалиционное взаимодействие имело для В.В. Путина в большей степени инструментальную ценность для получения односторонних выгод, коль скоро абстрагируясь от проблемы «относительных выгод» при выборе сотрудничества РФ могла спокойно оказаться «свободным всадником» на предоставляемом Соединёнными Штатами «общественном благе», которые, к тому же тратят лишнюю силу (скажем, не приземляясь на аэродромах стран Средней Азии), даже несмотря на то, что экзистенциальные интересы обеих стран совпадали, и Россия, в силу большей географической и культурной близости (ислам - вторая религия по числу населения), протяженности и недостаточной охраняемости границ, была сильнее подвержена воздействию радикализации, а также осуществлению террористических атак. (Это подтверждалось, например, доказанными связями чеченских боевиков с Аль-Каедой). Plugatarev, `Local Conflicts 2005/A Sluggish War on the Caliphate,' Nezavisimoye Voyennoye Obozreniye, #49, December 2005 Однако сужая, как уверены многие эксперты, границы сотрудничества с точки зрения силовых трат до минимально необходимых, Путин видел в США способ получения, относительно бтльших по сравнению с ними же выигрышей. (Например, символический жест одобрения ввода войск США в Афганистан, несмотря на то, что ООН не играл для них особой роли) уже мог рассматриваться Москвой как способ увеличить переговорные позиции. Тогда как провалы на данном фронте предопределили к 2003 г. глубокую деградацию коалиции и существенное увеличение «удельного веса» конфронтационных тактик в российско-американском взаимодействии по вопросам безопасности. Причём уровень «секьюритизации» дилемм безопасности в стратегии РФ был достаточно высок, что определялось требованиями Москвы к большой разнице между выгодами и издержками даже в условиях ограниченной формы коалиционного взаимодействия. Несоответствие ожидаемой разницы актуальному распределению сил в системе МО и явилось первоочередной причиной кризиса кооперации.

Коалиционное взаимодействие осуществлялось под эгидой ООН, формально в соответствии с принятыми резолюциями, но его фактические границы определялись соотношением ожидаемых выгод и рисков (затрат) от ситуативной меры кооперации в плане реализации стратегических целей. Ожидаемые выгоды и риски рассчитывались элитами либо на основании дипломатических сигналов партнёра (например, «морковка перед носом» в виде интеграции в Евроатлантические структуры) либо на основании разведданных, исходя из предыдущего опыта кооперации, либо в процессе внутриполитического торга, особенностей идеологии и др. Риски складывались с силовыми затратами, которые заблаговременно известны. Что касается внутриполитических факторов, то, по мнению М. Макфола: «Решение (о создании коалиции) было примечательно, потому, что он (Путин), скорее всего, столкнулся с сильной оппозицией со стороны “силовых” ведомств, в первую очередь военных и спецслужб, которые возражали против размещения американских военных баз на территории когда-то подконтрольной Москве». Michael McFaul, US-Russia Relations After September 11, 2001 (Washington, DC:

Carnegie Endowment for International Peace, 2001), available at http://www.carnegieendowment.

org/publications/index.cfm?fa=view&id=840 Примечательным, в данной связи, является заявление тогдашнего министра обороны С. Иванова, который ещё до выработки «дорожной карты» коалиции исключал «даже гипотетическую возможность, что Россия или другие постсоветские государства будут предоставлять какие-либо базы». Michael Wines, “After the Attacks: In Moscow; Russia Takes Stand against Terrorism,

but the Stance Wavers Quickly,” The New York Times, September 16, 2001, available at http://www.

nytimes.com/2001/09/16/us/after-attacks-moscow-russia-takes-stand-against-terrorism-but-stancewavers.

html?pagewanted=print Упомянутый выше как продвигающий идею о выгодности расширения НАТО для РФ, С. Сестанович также отмечал, что деградация коалиции по Афганистану во многом зависит от воздействия «части российского правящего класса, особенно от представителей ведомств безопасности». Stephen Sestanovich, `Restoring US-Russia Harmony', The Washington Post, 31 May 2003 По мнению Д. Тренина «В российском правительстве не наблюдалось практически никакой поддержки вмешательства (РФ) в Афганистан. Исключала её, во многом, память советских катастрофы в Афганистане». Dmitri Trenin and Alexei Malashenko, Afghanistan: A View from Moscow (New York:

Carnegie Endowment for International Peace, 2010), 17, available at http://www.carnegieendowment.

org/publications/index.cfm?fa=view&id=40672 «Сопротивление “старых мыслителей” с мировоззрением времён Холодной войны в военном руководстве России» являлось, согласно С. Кросс причиной «торможения» военной реформы как необходимого условия эффективного антитеррористического взаимодействия в рамках совета «Россия - НАТО». Russia's Relationship with the United States/NATO in the US-led Global War on Terrorism

Sharyl Cross

Согласно С. Бонну, региональные стратегические цели РФ с самого начала сводились к: 1) воздействию на те результаты действий кампании, которые имеют отношение к национальным интересам; 2) сохранению «региональной гегемонии» 3) демонстрации глобального лидерства и «незаманимости»; 4) нахождению оптимальных переговорных позиций с Соединенными Штатами и Европейскими странами по политическим, экономическим и вопросам безопасности. К тому же, эксперт М. Гольджер указывает на то, что немаловажным ожиданием Путина от участия в коалиции была поддержка США Российской операции в Чечне, тогда как российские военные эксперты и дипломаты активно и небезосновательно продвигали версию о связи боевиков Аль-Каиды с чеченскими сепаратистами. Ожидания отчасти оправдались, и Буш резко снизил критики российской кампании. Данную позицию разделяет и Ш. Кросс, отмечая, что участие в коалиции «предоставило возможность Путину воевать с Чечней как с частью общей террористической угрозы, которая является причиной атак на территории США». Sharyl Cross, Putin's Turn Toward the West…, 2004 Однако рассмотрение Чечни как объекта воздействия всей коалиции ограничивалось остатками реалистской доктрины С. Райс, утверждавшей, что «Американо-российские отношения должны сосредоточиться на стратегических вопросах, а не на внутренних делах РФ». По мнению П. Бейкера, «кремлёвские советники надеются, что они будут

получать американскую поддержку по таким вопросам, как поправка Джексона-Вэника, дополнительные иностранные инвестиции, реструктуризация или списание советских долгов, адаптация договора по ПРО (Буш сразу после прихода к власти пообещал односторонний выход - авт.), присоединение ко Всемирной торговой организации, и расширение НАТО». Peter Baker and Susan Glasser, Kremlin Rising: Vladimir Putin's Russia and the End of

Revolution (New York: A Lisa Drew Book/Scribner, 2005), 133-134. Геополитика целей Путина и её высокая «секьюритизированность» подтверждается и Военной доктриной 2003 г, в которой приоритетной угрозой названо: «наличие иностранных войск (без санкции Совета Безопасности ООН) на территории сопредельных государств, дружественных Российской Федерации», когда после лишь некоторых однозначно неоправданных ожиданий был выбран некооперативный путь. С. Ко и Р. Легволд, в свою очередь, уверены, что участие в коалиции являлось «разменной монетой» на повышение переговорных позиций России, главным образом, посредством вступления в престижные евроатлантические структуры на выгодных РФ условиях, (без проведения необходимых структурных реформ) во внутренней политике. По мнению Меннона, при вступлении в евроатлантические структуры РФ рассчитывала получить от союзников опыт противостояния вызовам и угрозам глобвлизации в экономической и политической сфере, которые не могли предложить ни Китай, ни страны СНГ. Ещё более худшим вариантом в современных условиях представлялся формат «Россия-крепость», выраженная в преимущественной «опоре на собственные силы». По мнению Н. Злобина и М. Макфола, интерес РФ при вступлении в евроатлантические структуры выражался в открытии возможностей для создания совместной ПРО.

Несмотря все вышеперечисленные амбициозные планы Кремля, повестка российского участия в коалиции была весьма ограниченной. В конце сентября 2001 г. президент России выделил четыре сферы Российской поддержки: 1) расширение обмена разведданными с США о локализации террористов и их инфраструктуры; 2) разрешение на пролет над Российской территорией для поставок гуманитарных грузов для антитеррористической операции на местах; 3) предоставление возможности американским военным иметь базы в Центральной Азии; 4) участие по требованию поисково-спасательных операциях; 5) увеличение поставок вооружения и военной техники. Vladimir Putin, “Zayavlenie Prezidenta Rossii,” (speech, Moscow, September 24, 2001),

available at http://2004.kremlin.ru/text/appears/2001/09/28639.shtml

Не без преследования односторонних выгод Россия участвовала Боннской конференции декабря 2001 года, где было создано временное правительство под эгидой ООН, а также принята дорожная карта реконструкции «пост-талибского» Афганистана. Россия оставляла за собой право существенно влиять на программу будущей реконструкции. Однако уже в следующем 2002 году Россия отказалась предоставить финансовую поддержку для оказания гуманитарной помощи и реконструкции. «Министр Иностранных дел С. Лавров заявил, что РФ уже в каком-то смысле оказала помощь Афганистану в размере 170 млн. долл. Основным препятствием для выделения дополнительных средств является долг Афганистана перед СССР в размере 9,8 млрд. долл». Golnaz Esfandiari, “RFE/RLAfghanistan Report,” Radio Free Europe/Radio Liberty, April 7, 2004, available at http://www.rferl.org/content/article/1340571.html) As in the military sphere, Russia По оценкам С. Бонна военная помощь России Афганистану также была весьма ограниченной, тогда как её роль в коалиции, «в целом ограничивалась уступками». Как справедливо замечал Д. Тренин, «Поскольку Россия и США были согласны по причинам терроризма, Путина полностью устраивал тот факт, что войска МССБ уничтожают российского противника. Не отягощённый военными обязательствами в Афганистане, Россия перефокусировалась на продвижение своих интересов в Средней Азии». Но каким бы тесным ни было сотрудничество по Афганистану, по оценке Н. Злобина и М. Макфола, «оно являлось лишь краткосрочной целью (его повестка рано или поздно исчерпается - авт.) и никак не могло стать достаточным предварительным условиям для стратегического партнёрства». «Когда-то даже Сталин был американским союзником. (ally) У США союзнические отношения и со многими диктатурами на Ближнем Востоке, но только демократическим странам США могут доверять в долгосрочной перспективе» - заключают они. Тем не менее, нельзя однозначно утверждать, что российско-американская коалиция совсем не может иметь долгосрочных последствий. Именно коалиционное взаимодействие по Афганистану дала «импульс» для запуска двух, пусть и с весьма ограниченной и колеблющейся повесткой (в зависимости от «волн» взаимного восприятия РФ и США), но сравнительно устойчивых к «мини-кризисам» механизмов взаимодействия: Российско-американская рабочая группа по борьбе с терроризмом, а также Совет Россия - НАТО (см. ниже). Ещё одно достижение антитеррористической коалиции - согласие России на предоставление разведданных ЦРУ по Северной Корее. Пожалуй, наиболее существенной из всех уступок РФ по другим аспектам являлся вывод российских войск из двух последних больших военных баз СССР - на Кубе и во Вьетнаме, встреченный резкой критикой депутатов ГД.

Последующая деградация коалиции была закономерно обусловлена «неоправданными ожиданиями» в других сферах двусторонних отношений, а также ряд предпринятых США шагов соответствующих тогдашнему «распределению сил», но воспринятых РФ «в штыки» по причине цивилизационно-обусловленной и преемственной склонности находящейся России (находящейся на «волне» к «пере-балансировке» с западными странами и великодержавности. Идеологические корни имела также и «секьюритизация» коалиции. Так, например, не являясь «глобальной» державой, РФ не могла иметь интересов Ираке. Ирак не являлся союзником России. Тем не менее, по мнению многих исследователей, «факт американской интервенции значительно повлиял на распад коалиции». Rouben Azizian, Russian-American Strategic Relationship in the Aftermath of September 11., 2003 Так, «российский МИД был первым, кто в открытой форме выразил протест против агрессивной политики США». В своем ежегодном обращении к членам обеих палат российского парламента 16 мая 2003 года Путин отметил, что «сильные, хорошо вооруженные национальные армии подчас используются не для борьбы с этим злом (международный терроризм), а для расширения зон стратегического влияния отдельных государств». http://news.bbc.co.uk/hi/russian/news/newsid_3033000/3033931.stm Принимая во внимание ценностно-идеологический фактор, обратимся к данным опроса населения - непосредственного носителя мировоззренческих парадигм. Так, по данным проведённого в конце марта 2003 г. опроса, «14% россиян считали, что на сегодняшний день Америка сыграла «в основном положительную роль в международных делах», тогда как 91% не одобряли войну в Ираке. FOM, conducted 22 March 2003. Accessed at <www.fom.ru/reports/frames/

of031201.html> on 19 April 2003. По результатам другого исследования (Фонд общественного мнения; апрель 2003 г.), 82% даже выразили возмущение по поводу военных действий. FOM, conducted 22-23 March 2003. Accessed at <www.fom.ru/reports/frames/short/d031212.html> on 19 April 2003; and VTsIOM, conducted 21-24 March2003. Рейтинг неодобрения политики Джоржа Буша в целом составил в России 76%. Однако рейтинг поддержки политики Саддама Хусейна также оказался достаточно низким - всего 22%, тогда как Ирак большинством опрошенных (51%) рассматривался как «ни дружественное, ни враждебное государство». FOM, conducted 29 March 2003. Accessed at <www.fom.ru/reports/frames/of031305.html> По данным опроса, проведённого ВЦИОМ примерно в это же время, только 1% россиян считают, что США является гарантом мира на Земле. Тогда как большинство респондентов склонны полагать, что США вмешиваясь в дела других стран, насильно навязывают свои ценности, а также стремятся заполучить мировое господство (61%). Ibid Интересным представляется тот факт, что более трети опрошенных считают, что экономические интересы США - главным образом, контроль над иракской нефтью - являются основополагающей причиной создания ими «casus belli». Ibid Что касается США, то жители государства в целом одобряли вторжение на кануне начала операции. http://www.svom.info/entry/222-vtorzhenie-ssha-v-irak/

Что касается договора по ПРО, который «отравил» повестку российско-американских отношений, то с т.з. реализма, он является таким же «продуктом политической конъюнктуры», как и многочисленные заверения американской дипломатии о не направленности систем противоракетной защиты против РФ. Решение об отмене договора АБМ уходят корнями в идеологические представления США об «абсолютной безопасности», тогда как объективной угрозы для России ПРО не представляет. Более того, был заключён достаточно «гибкий» договор об СНП, резервировавший возможность «складировать» боеголовки для будущего использования. Не было, к тому же, расписания по сокращению боеголовок, декларировалось лишь обещание выполнить обязательства к 2012 г., отсутствовала формула проверки соблюдения. По мнению редакторов журнала «Тайм»: «с этим договором проблема ПРО не может являться препятствием на пути к партнёрству».Sangtu Ko (2002) Change of U.S.?Russia relations after the September 11 terrorist attacks, Global Economic Review, 31:2, 35-47, Что касается подвижек по ВТО, и экономических ожиданий вообще, то можно с уверенностью сказать, что администрация США пусть и не всегда удачно, но предпринимала все возможные меры для углубления кооперации, которые могли бы иметь бтльший эффект при условии сохранения коалиции, распавшейся под гнётом идеологической «секьюритизации». Например, президент направлял запрос на отмену поправки «Джексона-Вэника», однако он не был удовлетворён Конгрессом. Ibidem Проблемы, в частности упирались в низкую политико-экономическую консолидацию (statecraft), присущую американской политической культуре. Как пишет Бреммер, Вашингтон не может заставить компании инвестировать в Россию, потому что многие ТНК США испытали на себе весь ужас с хаосом корпоративного управления России 1990-х. Bremmer, Ian and Alexander Zaslavsky (2001) "Bush and Putin's Tentative Embrace" World Policy Journal 18 (4) Что касается энергетических проектов - важным препятствием является и географическая удалённость месторождений от американских рынков, и вообще, честно говоря, инвестиционные решения мало зависят от несущественных «потеплений» и «похолоданий», однако, как показала практика, фактор политической воли всё же имеет значение. Тем более, если долгосрочный проект единожды запущен, то будущие политические «флюктуации» не позволят «отыграть назад». Согласно С. Ко, Дж. Буш постоянно призывал диверсифицировать импорт энергоносителей в США, коль скоро доля в ипорте нефти стран ОПЕК составляла на тот момент (2002 г.) - 51%. Важным результатом стал «Сахалинский проект» кампании Эксон Мобил, оценивающийся в 12 млрд долл. Ещё одним «достижением коалиции» стала пролоббированная Дж. Бушем поправка о присвоении России статуса экономики со свободным рынком. Тем не менее, к 2003 г., когда основные военные задачи коалиции были уже выполнены силами МССБ, региональная угроза, исходящая от терроризма существенно снизилась, а результаты «сотрудничества», не удовлетворили высокие запросы России к сценариям выстраивания общей повестки межгосударственных отношений, РФ начинала рассматривать сами Соединённые Штаты и их союзников «сквозь призму» геополитического противостояния. Соединённые Штаты оказались правы, отказавшись разменять «скоропортящийся продукт» на товар длительного пользования в виде «стратегического партнёрства», предполагающий гораздо большую плоскость совпадающих интересов, высокий уровень взаимного доверия, близость подходов к интерпретации международного контекста и предсказуемость. Переломным моментом стала серия демократических «цветных революций» на постсоветском пространстве в 2002 - 2005 гг. (Украина, Грузия, Киргизия), в ходе которых в наибольшей степени выявилась идеологический разрыв, повлиявший на трактовки данных событий. С 2003 г. международная антитеррористическая политика РФ осуществляет попытку «разворота на Восток». Помимо принятия вышеупомянутой Военной доктрины 2003 г., рассматривающей военное присутствие Натовских баз как первостепенную угрозу, в 2005 г. Москва принимает конкретные шаги, продавливая через ШОС требование вывода ВС США из стран постсоветского пространства, причём в соответствии с предустановленными сроками. Andrei Kazantsev, “Russian Policy in Central Asia and the Caspian Sea Region,”

Europe-Asia Studies, vol. 60, no. 6 (August 2008): 1083 Государства-члены ШОС и ОДКБ стремились координировать свои усилия по Афганистану, прежде всего в сферах незаконного оборота наркотиков и терроризмом, уделяя большее внимания первой проблеме, что связано с увеличением за годы действия коалиции потока наркотических средств в РФ, за что Москва ужесточила свою критику в адрес МССБ. Таким образом, ещё одним фактором «сведения на нет» коалиции стала определившаяся разница в иерархии приоритетов, уходящая, также корнями в фундаментальную дивергенцию подходов. В данном случае, речь идёт о степени «сикретности» в определениях понятий «терроризма» и транснациональных ОПГ. В последующие годы по мере интенсификации наркопотоков данная проблема российско-американского взаимодействия будет только обостряться, не смотря даже на то, что антитеррористическая стратегия Обамы определила более существенную взаимозависимость между терроризмом и ОПГ.

Индикаторами «разворота» России были, в частности, создание в рамках ОДКБ рабочих групп по противодействию наркотрафику и по Афганистану (2005 и 2007 гг. соответственно). Kabul Interested in CSTO, Cooperation, Russian Armament--Govt,” RIA Novosti,March

17, 2007, available at http://en.rian.ru/world/20070314/62000929.html Антинаркотическая контактная группа в рамках ШОС также была создана в 2005 г., однако её деятельность, согласно А. Джузотти, во многом оставляла желать лучшего. Anna Matveeva and Antonio Giustozzi, The SCO: Regional Organization in the Making, Crisis States Working Paper Series, 2nd ser., 39 (2008), 16

Тем не менее, несмотря на вышеописанную деградацию российско-американских отношений, было бы ошибочно утверждать, что кооперация России и США как по противодействию терроризму в целом, так и по Афганистану, в частности полностью прекратилась. Скорее она трансформировалась в координацию разных политик с разнящимися целями или приоритетами, но имеющими схожие механизмы их достижения, объединение которых предоставляет определённый синергетический потенциал, реализуемый например, в ходе обмена опытом, оперативной информацией, совместных учений. В условиях также ограниченного характера взаимодействия в рамках ОДКБ и ШОС, «разворот» скорей было бы уместно назвать диверсификацией, тогда как после распада «коалиции», основная энергия российско-американского взаимодействия сместилась на две вышеупомянутые «площадки» - СРН и РАРГБТ.

СРН является организацией с широкой военной повесткой, куда помимо вопросов борьбы с терроризмом входят и другие аспекты военного сотрудничества. Организация, созданная в мае 2002 г. пришла на смену некогда действующему Постоянному военному совету Россия - НАТО, прекратившему своё существование вследствие югославского конфликта. -`Resetting' NATO-Russia Relations: A Realist Appraisal Two Decades after the USSR Luca Ratti СРН позволил России внести существенный вклад в серию операций «Активные усилия» в Средиземном море, целью которых являлось предотвращение свободного перемещения террористических групп, а также ОМУ. На Стамбульском саммите НАТО в 2004 году Альянс и Москва договорились о развитии совместного план действий по борьбе с терроризмом (Joint Action Plan). Удачные результаты договорённостей привели к предложению министра обороны России Сергея Иванова о переименовании СРН в «Новую Антитеррористическую организацию». S. Ivanov, `Russia-NATO', speech given at the International Institute for Strategic Studies, London,

13 July 2004. Quoted by D. Lynch `“The enemy is at the gate”: Russia after Beslan', International Affairs,

81, (2005), p.151 «За годы существования СРН провел беспрецедентные по значимости совместные оценки террористической угрозы и способов проведения миротворческих операций на Балканах». Resetting' NATO-Russia Relations: A Realist Appraisal Two Decades after the USSR Luca Ratti НАТО и Россия предприняли ряд конкретных шагов для укрепления

сотрудничества в борьбе с терроризмом, включая: совместные заявления об осуждении

террористических актов; декларации согласившись о намерении коллективного противодействия политическому насилию, а также (самое важное) обозначение конкретных направлений совместной работы. NRC United in Condemnation of Recent Terrorist Attacks in Russia, September 7, 2004 http://www.nato.int/docu/update/2004/09-september/e0907a.htm На страницах журнала «Военная мысль» генерал-полковник Ю. Балюевский высоко оценивает уровень взаимопонимания между Россией и НАТО о выборе средств упреждения и борьбы с терроризмом. Yu. N. Baluyevskiy, `Rossiya i NATO: Printsipy vzaimootnoshyeniy problemy i perspektivy sotrydnichestva,' Voennaia Mysl, #6, 2003., pp. 12-17 Особо выделялась угроза заполучения террористами средств массового поражения. Так, Американские и российские военные эксперты (Грэм Эллисон, Борис Пядышев, и другие) всецело разделяют мнение, что «это только вопрос времени, когда террористы смогут проводить в действие химическое, биологическое или же компактное ядерное оружие против гражданских лиц». The Islamic World and Russian Foreign Policy,' International Affairs, #4, 2005. Graham Allison, Nuclear Terrorism: The Ultimate Preventable Catastrophe (New York: Times Books, 2004), p. 15 К декабрю 2004 г. НАТО и Россия создали рабочие группы, направленной на разработку повышеных мер безопасности в рамках борьбы с терроризмом, и они участвовали в сценарных брифингах, направленных на извлечение уроков из терактов в лондонском и московском метро. Sharyl Cross (2006) Russia's Relationship with the United States/NATO in

the US-led Global War on Terrorism, The Journal of Slavic Military Studies, 19:2, 175-192, Было также подписано Соглашение о статусе сил (СОФА), обеспечивающее правовую основу для движения ВС: оборудования и персонала «в» и «из» стран НАТО». Russia to Join Partnership with Status of Forces Agreement, April 21, 2005 (http:// www.nato.int/docu/update/2005/04-april/e0421a.htm) Была введена практика разработки «Планов действий Совета Россия-НАТО по борьбе с терроризмом» - был призван к налаживанию «прагматичного» и «целенаправленного» сотрудничества в области обмена разведданными ликвидации излишков ОМУ и прочих боеприпасов, контроль над поставками переносных зенитно-ракетных комплексов (ПЗРК) и др. Совет Россия-НАТО http://www.nato.int/nrc-website/ru/about/ В отношении последних в 2005 г. было заключено отдельное соглашение «Российско-американское соглашение по контролю над распространением переносных зенитно-ракетных комплексов», которое стало реакцией двух стран на многочисленные попытки террористов обстреливать такими ракетами гражданские самолеты. Важным шагом стало также принятие «Инициативы о сотрудничестве по использованию воздушного пространства», предполагающую создание общего «пула» данных воздушного движения для борьбы с терроризмом воздушного базирования. Luca Ratti (2013) `Resetting' NATO-Russia Relations: A Realist Appraisal

Two Decades after the USSR, The Journal of Slavic Military Studies, 26:2, 141-161 В общем и целом, практика объединения усилий в рамках СРН развеяла скептические настроения Москвы, основанные на том, что повестка СПС (Permanent Joint Council) была слишком расплывчатой и неопределённой. Andrei Kelin, `Russia-NATO: Toward a New Stage of Interaction,' International Affairs, #1, 2005, pp. 34-42.

Аналогично СРН главной целью РАРГБТ обозначался переход от более «общей», «теоретической» повестки к механизмам, ориентированным на выполнение конкретных задач в строгом соответствии с графиком, в конкретных функциональных областях. Joint Press Statement by US-Russia Working Group on Counterterrorism, US Department of

State/Office of the Spokesman, April 1, 2004 Согласно Ш. Кросс, в годы своего существования РАРГБТ являлся главным институтом антитеррористической кооперации. В рамках РАРГБТ выделялись две подгруппы по региональному и функциональному принципу. Sharyl Cross (2006) Russia's Relationship with the United States/NATO in

the US-led Global War on Terrorism, The Journal of Slavic Military Studies, 19:2, 175-192, При взаимодействии внутри РАРГБТ «стороны (Москва и Вашингтон) неоднократно подчёркивали, что не стоит преувеличивать возможности для успеха рабочей группы, однако участники разделяли вывод, что организация в значительной мере способствовала: достижению большего согласия по ряду вопросов, укреплению взаимного доверия, реализации ряда важнейших задач в сфере безопасности. Ibid Так, например, Вашингтон указал, что российская сторона была более открытой для принятия авиационной помощи США, а также поддержки в других областях после захвата заложников в г. Беслан. Ibid

Далее, в 2005 г. «были разработаны глоссарии терминов в области борьбы с терроризмом и миротворчества», НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ ОРГАНИЗАЦИИ И СОДЕРЖАНИЯ ВОЕННОГО СОТРУДНИЧЕСТВА РОССИЯ-НАТО (1994-2008 ГГ.) В.С. Кузнецов Электронный журнал «Россия и Америка в XXI веке». №2, 2014 что являлось важным шагом на пути унификации определений. В 2006 г. в г. Брюсселе круглом столе СРН «Промышленные технологии в рамках борьбы с терроризмом» были определены два приоритетных направления совместных исследований и в рамках военно-технического сотрудничества: борьба с самодельными взрывными устройствами и утилизация взрывчатых веществ и материалов. Данные темы являлись ключевыми в ходе следующих встреч в рамках рабочей группы СРН в г. Брюсселе, г. Виктории (Канада) и г. Братиславе. (2006 - 2007 гг.). От России участниками конференции были ведущие специалисты «Рособоронэкспорта», МИДа и МО РФ. В эти же годы не раз поддерживалось развитие контртеррористических инициатив, принимаемых в рамках как СРН, так и РАРГБТ. Увеличивалась и удельная доля «вопросов, связанных с использованием террористами Интернета для подстрекательства, рекрутирования новых членов и сбора финансовых средств» в повестке организаций. там же

Нельзя также утверждать, что взаимодействие РФ и США в 2003 - 2008 гг., не испытывало на себе трудностей, в.т.ч. и политических, которые порой становились серьёзным препятствием для попыток выстраивания кооперативного взаимодействия. Так, например, по мнению Ш. Кросс, «бюрократическая неэффективность, коррупция, затяжная подозрительность и сопротивление консерваторов (old-thinkers) препятствовали проведению полномасштабной, но крайне необходимой военной реформы с прицелом на адаптацию военных средств к борьбе с НГА внутри РФ, а углублению сотрудничества с НАТО вообще. Обе стороны жалуются на проблемы с доверием. Рассеяние порой не готовы принять ценные предложения со стороны США из-за отсутствия необходимой открытости транспарантности». Sharyl Cross (2006) Russia's Relationship with the United States/NATO in the US-led Global War on Terrorism, The Journal of Slavic Military Studies, 19:2, 175-192, Важным фактором является описанная в пердыдущих главах «дивергенция подходов», в.т.ч. к определению оценке причин терроризма. Например, «в 2007 г. под экономические санкции попали три российские компании «Рособоронэкспорт», «Тульское КБП» и «Коломенское КБ машиностроения», которые потеряли контракты с американскими компаниями. Санкции против них были введены Госдепом США за продажу оружия «спонсорам терроризма» - Ирану, Сирии и Венесуэле».

Несмотря на устойчивую эффективность институциональных механизмов к незначительным «потепелениям» и «похолоданиям» российско-американских отношений (главным образом, СРН, «разбавленная» европейскими странами), в августе 2008 года было принято решение приостановить деятельность Совета Россия - НАТО по причине развязанной Россией войны в Грузии. НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ ОРГАНИЗАЦИИ И СОДЕРЖАНИЯ ВОЕННОГО СОТРУДНИЧЕСТВА РОССИЯ-НАТО (1994-2008 ГГ.) В.С. Кузнецов Электронный журнал «Россия и Америка в XXI веке». №2, 2014 Однако данная форма «межакторного» общения была вскоре рекуперирована в контексте «общего» улучшения российско-американских отношений в период «Перезагрузки». Тем не менее, центральным функциональным звеном контртеррористического взаимодействия между РФ и США СРН уже не станет.

В сотрудничестве между РФ и США в период нахождения у власти администрации Б. Обамы (период с 2009 по 2014 гг), в целом, можно условно обозначить два основных направления: 1) комплексная форма коллективизации мер по данной конкретной проблематике «под эгидой» целевой рабочей группы учреждённой в 2009 г. «Двусторонней Российско-Американской Президентской комиссии» (РАПК), а также 2) контртеррористический аспект российско-американской интеракции по Афганистану, который, в данном случае неразрывно связан со «смежными» аспектами взаимодействия, в частности: военно-техническое сотрудничество, распределение усилий в сфере «государственного строительства», борьба с транснациональной ОП, совместная ликвидация прочих причин терроризма.

Необходимо отметить, что стратегические параметры сотрудничества задаются на уровне внешнеполитических элит, тогда как расширение\сужение повестки, а также её качественная трансформация определяется набором факторов, перечисленных во введении, пожалуй, главным из которых является общий характер взаимного восприятия партнёров, рассчитываемый, главным образом на соотношении выгод и рисков с т.з. реализации «общестратегических» задач во внешней политике. Опыт коалиционного взаимодействия РФ и США по Афганистану наглядно продемонстрировал, что антитеррористическое взаимодействие может вообще являться внешнеполитической тактикой, «разменной монетой» для достижения других, более важных экономических, военно-стратегических, а также внутриполитических императивов. Так, например, основной «фокус» международной (в.т.ч. антитеррористической) стратегии Б. Обамы был направлен на «рационализацию лидерства» через оптимальное подключение партнёров (в.т.ч. НЦС) к производству ГОБ посредством институтов. Одним из таких «продуктов институционализации» и стала РАПК.

Анализ повестки двусторонней российско-американской кооперации в рамках РГБТ РАПК носит важный методологический характер с т.з. выявления фактических «точек соприкосновения» российского и американского подходов в определении, оценках причин терроризма, возможных контртеррористических методологий, а также восприятии роли и места партнёра в решении общих задач, что, например отсутствовало при решении Ливийского и Сирийского (2013) вопросов.

Результаты, в.т.ч. и промежуточные, деятельности РГБТ РАПК, (а также, иногда, повестка, заложенная на будущее) публикуются, главным образом, в ежегодных Совместных докладах о деятельности РАПК, которые представляются на сайтах внешнеполитических ведомств РФ и США. Всего, за период деятельности РАПК до её приостановки в 2014 г. было опубликовано 4 таких доклада (2009 - 2013). Из них можно некоторые примеры достижений «Перезагрузки». Необходимо отметить, что антитеррористическая повестка затрагивается и в рамках других рабочих групп, регулирующих направления, подверженные «присутствию» данной неопределённой угрозы, например, «рабочей группы по вопросам угроз в сфере использования информационно-коммуникационных технологий (ИКТ) и самим ИКТ», «Рабочей группы по сотрудничеству по линии разведсообществ». Коллективизация военных действий регулируется «рабочей подгруппой по борьбе с терроризмом и проведению ряда совместных учений» рабочей группы по военному сотрудничеству. Так, например, в рамках последней в мае 2012 г. проведено российско-американское антитеррористическое учение подразделений специального назначения сил специальных операций сухопутных войск ВС США и Воздушно-десантных войск ВС Российской Федерации на военной базе в Форт-Карсоне, штат Колорадо. В результате этого мероприятия удалось улучшить понимание того, как российское и американское военные ведомства решают задачи по борьбе с терроризмом. Продолжается планирование аналогичного учения на территории России. Кроме того, в рамках Рабочей группы был проведен ряд других практических мероприятий. В августе 2012 г. российские ВМФ, американские и норвежские ВМС успешно провели военно-морские учения «Северный орел» Норвежском море с целью отработки взаимодействия на море и повышения функциональной совместимости при противодействии терроризму и отработке вопросов миротворчества. В августе 2012 г. состоялось компьютерное командно-штабное учение по совместным действиям при захвате террористами воздушного судна «Бдительный орел-2012», в ходе которого были отработаны действия по обнаружению, опознаванию и перехвату самолета, нарушающего воздушное пространство». СОВМЕСТНЫЙ ДОКЛАД О ДЕЯТЕЛЬНОСТИ РОССИЙСКО-АМЕРИКАНСКОЙ ПРЕЗИДЕНТСКОЙ КОМИССИИ 2013 Официальный сайт МИД РФ http://www.mid.ru/bdomp/ Всего, в рамках всей РГВС проведено более 30 процентов от общего количества мероприятий рабочего плана. В 2014 г. основной акцент в военном сотрудничестве планировалось сделать на проведении мероприятий, направленных на повышение взаимодействия. Там же По мнению отечественного исследователя Д. Суслова, характерной чертой РГБТ являлась её устойчивость к «мини-деградации» общей фактуры российско-американских отношений 2012-2013 г., Suslov D. V., A New Start for Russian-US Counter-Terrorism Cooperation // Valdai International Discussion Club Publication. 2013 URL: http://valdaiclub.com/usa/60020.html что, прежде всего, говорит об осознании со стороны, как РФ, так и США высокой роли и места партнёра в реализации стратегических приоритетов через сотрудничество в противодействии НГА (даже, несмотря на усиливающаяся разницу в оценках причин - пр. Сирия)