В целом внешняя политика Франции в отношении Ирана всегда имела целью укрепить положение Парижа в регионе в целом, помимо очевидного стремления не допустить получения Ираном ядерного оружия. Однако данная внешняя политика проходила в двух парадигмах: неоконсервативной и голлистко-миттеранистской. В обоих парадигмах Иран воспринимался как угроза, но если в первой парадигме подход Пятой республики заключался в создании максимального давления на Исламскую республику и ее международной стигматизации, то после 2015 г. Пятая республика наоборот стремилась урегулировать иранскую угрозу дипломатическими методами.

Египет

Наконец, Египет на протяжении всего изучаемого периода имел два образа в французском внешнеполитическом дискурсе: пространства нестабильности и великой державы партнера. Каждый из этих образов служил в целях саморепрезентации Франции в качестве великой державы: так, когда французские политики говорили о нестабильности в Египте, они призывали египетское правительство к демократизации и стабилизации; когда они говорили о Египте как о великой державе-партнере, они делали выбор признавать ее таковой. В обоих случаях подчеркивалась особая роль Республики на Ближнем Востоке.

Если же говорить о внешней политике в отношении Египта, ее характеризовала желание стабилизировать Египет с одной стороны, и видеть Египет в качестве союзника в регионе - с другой. В связи с этим Французская республика, закрыв глаза на многочисленные нарушения прав человека после становления режима Абдель Фатаха Ас-Сиси, стала первым экспортером оружия в Египет, заняв место, оставленное Соединенными Штатами. В то же время Франция и Египет начали совместные военные операции в Ливии по поддержке ЛНА.

Таким образом, оба образа Египта выразились в поддержке Францией установившегося режима в военной и политических сферах. Французские политики хотели видеть стабильный, сильный и союзный Египет - и если к первым двум определениям могут возникнуть вопросы, в третьем Республика очевидно преуспела.

Рассмотрев эволюцию геополитических образов и внешней политики Франции в указанных геополитических пространствах, в заключительной части главы мы исследуем трансформацию дискурсивных парадигм и французской внешнеполитической идентичности.

4.2 Трансформация дискурсивных парадигм и внешнеполитической идентичности

Эволюция дискурсивных парадигм во французском внешнеполитическом дискурсе демонстрирует перемены в самой внешнеполитической идентичности Франции. Если в начальном периоде французский политический дискурс был преимущественно неоконсервативным, то уже с 2014 г. в связи с дестабилизацией всего макрорегиона он сменился на голлистко-миттеранистский, кроме того, в отношении некоторых регионов, прежде всего, Сирии, он приобрел цивилизационный оттенок. В период 2016-2018 г. дискурс стал полностью голлистко-миттеранистским, а в конечном периоде сама дискурсивная парадигма начала претерпевать изменения - к ней добавилась определенная европейская составляющая, что дает основания называть дискурс администрации Макрона дискурсом «евро-грандера». Рассмотрим данные трансформации подробнее.

От неоконсерватизма к грандеру

Прежде чем говорить о самой трансформации от неоконсерватизма к грандеру, необходимо объяснить, как неоконсервативная парадигма стала господствующей в французском дискурсе. Данная перемена произошла вследствие двух крайне важных событий для французской внешней политики: арабской весны и интервенции в Ливию.

Франция изначально не поддержала арабскую весну. Более того - администрация Николя Саркози напрямую оказывала поддержку режимам Бен Али в Тунисе и Хосни Мубарака в Египте. Ничего удивительного в этом не было - Франция в традициях голлистско-миттеранистской парадигмы поддерживала дружественные ей авторитарные режимы. Однако их падение и последующее обнаружение свидетельств французской поддержки арабским диктаторам сильно ударили по престижу Франции в регионе и ознаменовали провал голлистко-миттеранистского подхода к политике в регионе.

Французское руководство осознало масштаб происходящих изменений. Огромное арабское пространство от океана до Залива пришло в движение - ни о какой стабильности не могло уже быть и речи. Франции необходимо было не упустить момент - региональные пертурбации предоставляли шанс восстановить позиции, которые Франция стабильно теряла с 1991 г. в регионе. Кроме того, медлить было нельзя - в свете двух провалов в Тунисе и Египте действовать надо было стремительно.

В этих условиях администрация Николя Саркози решила радикально изменить внешнеполитический курс Франции, начав поддержку ливийской революции против Муаммара Каддафи. Можно долго обсуждать различные причины, по которым Франция решилась на интервенцию: столкновение франко-ливийских интересов в Африке, давление нефтяного лобби, личная неприязнь Саркози к Каддафи - все это не столь важно. Ливия, которая с 1980-х гг. была соперником Франции в ее pre carrй в Сахеле была, своего рода, идеальной жертвой - режим экстравагантного лидера Джамахирии не пользовался поддержкой ни одного влиятельного государства. В Ливии Франция пошла на риск и невероятным образом изменила свое внешнеполитическую парадигму: критикуя за восемь лет до этого вторжение США в Ирак под надуманным предлогом с целью смены режима, Франция мобилизовывала западные державы с целью свержения Каддафи под раздутым предлогом защиты мирных жителей.

Последствия интервенции НАТО в Ливии были огромными как для самой страны и региона, так и для самой Франции. Восприятие себя и своих возможностей значительно изменилось. Пятой республике, казалось бы, удалось провести полностью успешную интервенцию, свергнув ненавистного диктатора и освободив ливийский народ. Толпы в Бенгази кричали «one-two-three - Merci Sarkozy». Отойдя от принципов голлизма, Пятая республика смогла улучшить свой имидж на арабском востоке.

На фоне успеха в Ливии Франция пересмотрела полностью весь подход к региону, начав поддержку сирийской оппозиции и демократических сил в арабских странах Южного берега. Центром внимания Франции, все же, была именно Сирия, и, если в еще в 2012 г. Пятая республика не была готова начать интервенцию и призывала к политическому решению (с уходом Асада), то в 2013 г. Франция начала открыто призывать к интервенции в Сирию. Кроме того, Пятая республика заняла открыто враждебную позицию в отношении Ирана и сблизилась с арабскими странами Залива.

Однако неудачная попытка интервенция и общая обстановка в регионе в 2013-2014 гг., которую можно охарактеризовать как арабскую зиму, значительно изменили восприятие Францией региона. Попытки стать вторыми Соединенными Штатами закончились ничем - Франция не решилась нанести самостоятельные удары по Сирии. У Республики не было ни сил для проведения политики в духе неоконсерватизма, ни морального основания такой политики - Парижу было тяжело представлять себя как поборника демократических ценностей, если единственным успехом французской политики на Ближнем Востоке были увеличивающиеся продажи вооружения наиболее авторитарным странам в регионе - монархиям Залива.

Однако ключевым фактором, предопределившим изменение дискурсной парадигмы Франции, стало разрастание терроризма в регионе. Победный марш ИГИЛ в Сирии и Ираке, появление «вилаятов» исламского государства Ливии, Египте, Тунисе, исламизация сирийской оппозиции, гражданская война в Ливии - все это продемонстрировало абсурдность политики «оказания помощи» арабских государствах в их «демократических переходах». Регион превратился в дугу кризиса - от Сахеля до Ирака. Наконец, последней каплей, предопределившей переход к парадигме грандера, стали теракты в самой Франции, которая продемонстрировали угрозу исламского терроризма.

Таким образом, переход от неоконсервативной парадигмы к парадигме грандера произошел по двум ключевым причинам: осознания недостаточности собственных сил для силового влияния в регионе и кардинальной дестабилизации самого региона, приведшей к разрастанию очагов исламского терроризма.

От грандера к еврограндеру

Дискурсивная парадигма, установившаяся в 2014-2015 гг., содержала в себе черты и цивилизационного дискурса: регион начал представляться как чуждый, варварский, полный терроризма. Целью Франции виделось борьба с исламским терроризмом, борьба с силами, стремящимися уничтожить цивилизацию.

Однако цивилизационный дискурс вскоре сошел на нет, когда французские лидеры осознали, что дестабилизации региона помимо угроз несет с собой и значительные возможности для Франции. Vers l'Orient compliquй, je volais avec des idйes simples - эта известная цитата Шарля де Голля как нельзя кстати пришлась для описании сменившейся французской парадигмы. Франция вновь начала действовать в рамках голлистко-миттеранисткой внешней политики.

Наиболее ярко это проявилось в политике Франции в отношении Ливии, где республика вместе с своими арабскими партерами - Египтом, ОАЭ и Саудовской Аравией - поддержала маршала Хафтара. Франция пыталась выступить в качестве посредника и в Сирии, и во время Катарского кризиса, и в отношении Ирана.

Однако старая внешнеполитическая парадигма заключала в себе все те недостатки, которые привели к ее пересмотру в начале изучаемого периода. Попросту говоря, Франция не могла эффективно проецировать силу и влияние в одиночку, не являясь частью какой-либо коалиции, как это случилось в Ливии. На остальных направлениях попытки Франции проводить независимый курс потерпели крах по причине отсутствия достаточных военных, экономических, политических ресурсов.

Данные обстоятельства привели к видоизменению парадигмы грандера - при администрации Макрона она начала трансформироваться во внешнеполитическую парадигму «евроголлизма». Первые исследования, посвященные европеизации политики Пятой республики на Ближнем Востоке и Северной Африке, появились еще в 2012 г. Однако «европеизация» французской политики ограничилась интеграционной политикой на средиземноморском направлении.

С конца 2018 г. можно говорить о полноценной европеизации политики Республики в регионе. Наглядными примерами являются франко-германские попытки свести вместе Астану и процесс Small group; скоординированный европейский ответ на обострение напряженности в Персидском Заливе; лоббирование Францией ядерной сделки с Ираном. Французская внешнеполитическая идентичность с приходом Макрона в принципе начала европеизироваться - данный феномен заметен и на Ближнем Востоке.

Безусловно, нельзя сказать, что европеизированная политика Франции представляет собой новую парадигму - ливийский конфликт, где Франция играет против другой европейской державы, Италии, тому яркий пример. Евроголлизм не предполагает отхода от основ парадигмы грандера - суть политики принципиально не меняется. Меняется, в первую очередь, восприятие себя; если раньше Республика действовала от имени себя, великой Франции, то сейчас она действует от имени великой Франции и единой Европы. Однако продолжение европеизации французской политики, безусловно, приведет к перемене ценностных и политических ориентиров парадигмы голлизма.

Однако не стоит забывать и о третьей парадигме - цивилизационной. Франция не застрахована от прихода популистов к власти, а как показали выборы 2017 г., вероятность подобного исключать нельзя. Цивилизационный дискурс Франции является темой для отдельного исследования, однако предсказать его трансформацию в поле дискурса практиков политического управления в случае прихода правых популистов не представляется возможным.

Франция в поисках идентичности

Трансформация дискурсных парадигм в данном периоде несмотря на то, что объясняется изменением геополитического поля и геополитической идентичности, является частью общеисторического процесса поиска Францией своего места в регионе.

С момента подписания Эвианских соглашений в 1962 г. Франция находилась в процессе осознания своего места в регионе, который еще четверть века до этого был неотъемлемой частью французской империи. Де Голль, придя к власти, смог сконструировать новую французскую идентичность, основанную на чувстве грандера, исключительности и особой цивилизационной миссии Франции. При Франсуа Миттеране данная идентичность выкристаллизовалась в голлистко-миттеранистскую внешнеполитическую парадигму.

Однако после окончания Холодной войны Франция потеряла свою уже ставшую традиционной роль в регионе, в результате чего Республика обратила взор на Юг, запустив интеграционные процессы в Средиземноморье, которые при этом все равно проходили в рамках голлистко-миттеранисткой парадигмы.

Своего пика средиземноморский голлизм достиг при Николя Саркози, запустившем Союз для Средиземноморья в качестве фирменного проекта Франции, призванного закрепить ее уникальную средиземноморскую роль. Однако средиземноморский проект разбился об Арабскую весну, после чего последовали трансформации, описанные в предыдущем параграфе.

В настоящий момент Франция вновь находится в процессе обретения своей внешнеполитической идентичности, позиционируя себя как лидера единой Европы в регионе и создавая новый еврафриканский геополитический конструкт. Насколько успешной и устойчивой окажется новая идентичность и роль Франции в регионе - покажет время. Однако какой бы ни была французская идентичность и понимание своей роли в регионе, Франции придется разрешить противоречие, ставшее бичом французской политики в регионе: какой должна быть политика Республики, если действовать в одиночку в регионе она не в состоянии, в то время как ее великодержавный статус, амбиции и возможности не позволяют бездействовать или довольствоваться ролью «средней державы»? В настоящий момент Французская республика не может дать ответ на этот вопрос.



Заключение

Целью нашей работы было исследование эволюции французских геополитических образов и дискурсивных парадигм во французском внешнеполитическом дискурсе в период администраций Франсуа Олланда и Эммануэля Макрона. Нами также были поставлены задачи определить характерные черты и эволюцию геополитических образов, характерные черты и эволюцию геополитических парадигм, характерные черты и эволюцию французской внешней политики в регионе.

Для достижения данной цели мы применили теорию критической геополитики, постулирующую, что внешняя политика или геополитика того или иного государства является социальной практикой геополитического дискурса. Геополитический дискурс конструирует геополитические идентичности, геополитические образы, артикулируют интересы государства в существующем геополитическом контексте. Теория критической геополитики выделяет три вида геополитических дискурсов: практический, формальный и популярный. Кроме того, существует классификация дискурсов по степени их гегемонистичности:

Кроме того, в работе также использовался подход критического дискурс-анализа, позволивший нам выявить политические импликатуры, деконструировать геополитические образы и идентичности во французском внешнеполитическом дискурсе.

Составляя эмпирическую подборку, мы отобрали 60 текстов, относящихся к официальному дискурсу, и разделили их на материалы практического и формального дискурса. В данную подборку вошли речи и выступления французских президентов Франсуа Олланда и Эммануэля Макрона, министров иностранных дел Лорана Фабиуса, Жана Марка Эро и Жана Ива ле Дриана, стратегические документы - Белая книга 2013 г. по вопросам обороны и национальной безопасности и Стратегический обзор 2017 г. по вопросам обороны и национальной безопасности, а также парламентские доклады, представленные Национальной ассамблее и Сенату Французской республики.

Во второй главе нами были рассмотрены исторические связи Франции с Ближним и Средним Востоком, Средиземноморьем и Африкой. В каждом их этих геополитических регионов Франция имеет многолетнюю историю присутствия, что отражается в ее геополитической культуре и геополитических практиках.

В третьей главе нами были рассмотрены различные геополитические лексемы, обозначающие пространство региона, а также выделены субрегионы, чьи образы исследуются в нашей работе. Нами было выделено четыре основных субрегиона и две страны-геополитических пространства: Сирия/сиро-иракское пространство, пространство Залива, Магриб/Южный берег Средиземноморья и Ближний Восток. Кроме того, в силу их значительной артикулированности в практическом дискурсе, были также рассмотрены геополитические образы Ирана и Египта.

В французском геополитическом дискурсе нами было выделено три парадигмы: парадигма грандера, она же голлистко-миттеранистская парадигма, самая старая и гегемонистическая; неоконсервативная парадигма, возникшая во французском дискурсе в 2000-е гг. и превалировавшая в начале 2010-х гг.; цивилизационная парадигма, являющаяся наиболее маргинальной.

Дискурсивная парадигма грандера отличается восприятием Франции в качестве независимой великой державы, моста между Востоком и Западом. Основной целью Пятой республики в регионе представляется преследование своих экономических интересов и урегулирование конфликтов. В продвижении политики в регионе отдается предпочтение политическим инструментам. Основными угрозами, исходящими из региона, представляются нестабильность и терроризм, поэтому видение будущего региона в голлистко-миттеранистской парадигме заключается в достижении мира и стабильности. Развитием голлистко-миттеранистской парадигмы является парадигма евро-грандера, где Франция, сохраняя основные постулаты голлистско-миттеранистской традиции, начинает выступать не просто как великая держава, но как великая держава-лидер Европы.

Неоконсервативная парадигма представляет Францию как великую западную державу - одну из столпов либерального миропорядка. Основной целью Пятой республики в регионе представляется преследование своих и западных интересов вместе с распространением универсальных ценностей демократии и прав человека. В продвижении политики используются как политические, так и экономические, а также военные инструменты. Видение будущего региона заключается в его демократической трансформации, а основной угрозой в регионе являются репрессивные автократические режимы.

Цивилизационная парадигма представляет Францию как великую державу - часть континентальной европейской цивилизации. Основной целью Республики представляется преследование собственных интересов, заключающихся в борьбе с исламским терроризмом и защите христианских меньшинств на Ближнем Востоке. Основными инструментами политики политические и военные средства. Как таковое видение будущего региона отсутствует, а основной угрозой, исходящей из региона, является исламский терроризм.

Далее нами были выделены четыре периода, в которых мы рассматривали французский внешнеполитический дискурс администраций Франсуа Олланда и Эммануэля Макрона: период с 2012 по 2013 гг.; период с 2014 по 2015 гг.; период с 2016 по 2018 гг. и период с 2019 по 2020 гг. Данная классификация объясняется значительными изменениями геополитического контекста региона.

Проведя дискурс-анализ выбранных материалов, разбитых по периодам, мы подтвердили нашу предварительную гипотезу о том, что геополитические представления о пространстве Западной Азии и Северной Африки трансформировались из образов пространств трансформации и перехода в образы пространств терроризма и нестабильности, а впоследствии - в образы пространств геополитической конфронтации, в то время как доминирующая дискурсивная парадигма сменилась с неоконсервативной на парадигму грандера с оттенками цивилизационной парадигмы, а впоследствии - на парадигму еврограндера.

Так, в периоде 2012-2013 г. превалирующей парадимгой в практическом дискурсе была неоконсервативная парадигма, а в формальном дискурсе, в силу гегемонистичности парадигмы грандера данные две парадигмы «соперничали». Основным образом геополитического пространства региона был образ пространства трансформации, относительно удачной как в Южном береге Средиземноморья, или неудачной, как в Сирии, где трансформация обернулась гуманитарной катастрофой. Франция позиционировала себя как великую державу и борца за свободу и демократию народов региона.

Однако расширение террористической угрозы, «Арабская зима», террористические атаки на территории Франции привели к изменению дискурсивной парадигмы в 2014-2015 гг. - она сменилась на парадигму грандера с оттенками цивилизационной парадигмы, а доминирующим образом региона стал образ пространства нестабильности и терроризма. Франция позиционировала себя как великую державу - борца с терроризмом, поборника цивилизации.

Изменение геополитического контекста региона и необходимость поиска нового подхода к участию в политических процессах на Ближнем Востоке и в Северной Африке привели к изменению дискурсивной парадигмы в 2016-2018 гг., которая наиболее ярко выразилась в изменении формального дискурса, ставшего «евро-голлистким». В практическом дискурсе в это же время также начался переход к парадигме евро-грандера. Превалирующими образами региона были образы пространства терроризма и пространства геополитической конфронтации. В данном периоде Франция позиционировала себя как посредника и активного политического игрока, стремящегося урегулировать различные конфликты.

Неудачное применение старых подходов к политическим процессам в регионе и меняющийся геополитический контекст привели к трансформацию французской дискурсивной парадигмы от парадигмы грандера к парадигме евро-грандера в 2019-2020 гг. Превалирующим геополитическим образом стал образ пространства геополитической конфронтации. Франция продолжила репрезентировать себя как политического посредника, но при этом стала представлять себя как лидера единой Европы. Стоит также отметить появление нового еврафриканского геополитического конструкта в практическом и формальном дискурсе.

Изменения дискурсивных парадигм и геополитических образов отразились и в изменении внешней политики в рассматриваемые периоды. На 2012-2013 г. пришелся пик «ястребиной» политики Франции: попыток интервенции в Сирии, стратегии максимального давления на Иран и сближения с монархиями Залива. Однако провал интервенции и дестабилизация всего региона с появлением террористических ячеек вынудили Францию начать борьбу с исламским терроризмом в Ираке, Сирии и Ливии. Желая извлечь выгоду из конфликтов в регионе, Франция начала активно участвовать в ливийской гражданской войне и старалась возглавить процесс сирийского урегулирования. Неудача в Сирии, отсутствие результатов в Ливии и неспособность самостоятельно повлиять на события в Заливе и противостояние Ирана с США и Саудовской Аравией, Франция начала европеизацию своей политики, в частности - в регионе Залива.

Подобные изменения дискурса и внешней политики иллюстрируют попытки лидеров Французской республики осознать свое место в меняющемся регионе. Данный процесс поиска характеризует всю историю внешней политики Пятой республики на Ближнем Востоке и Северной Африке. Франция слишком сильна и слишком амбициозна, чтобы бездействовать или действовать исключительно в субрегиональном формате; однако она слишком слаба для действий в одиночку. При этом французское чувство особости и при этом принадлежности к западному, европейскому миру затрудняет формирование Францией прочных альянсов, что и показывает анализ внешней политики Республики за последние десять лет.

Европеизация французской политики в регионе, попытки конструирования еврафриканского пространства являются еще одной попыткой Франции обрести свое место на геополитическом пространстве Западной Азии и Северной Африки. Насколько они окажутся удачными - покажет время; однако европеизация французской политики и повторный запуск евро-средиземноморских и евро-африканских интеграционных проектов представляются безальтернативными, так как в настоящий момент только эти подходы могут разрешить парадокс французского присутствия в регионе.

В своем исследовании мы не ставили цели рассмотреть все нюансы французского дискурса. Мы не ставили целью исследование дискурса в ретроспективе; дискурс широкого французского политического поля, дискурс академии, медиа и культуры также остался за рамками данного исследования. Все эти темы могут быть освещены в будущих работах, посвященных французскому дискурсу о Ближнем Востоке и Северной Африке.

Стоит ли исследовать Францию и ее политический дискурс? Безусловно, стоит - Европа становится все более субъектной в регионе, а Франция - ее неотъемлемая часть и возможный лидер всеобщей европейской политики в регионе. Более того, Франция все еще остается великой политической, экономической, военной и культурной державой, способной влиять на события. В мире, стремящемся к все большей многополярности и все большей анархии, изучение дискурса одного из столпов будущего полюса нового многополярного мира-Европы представляется крайне актуальным - ибо понимание того, как думает и воображает держава, позволяет предсказать, как она будет действовать в будущем.



Список использованных источников

1. Ван Дейк Т. А. Дискурс и власть: репрезентация доминирования в языке коммуникации / М. URSS, 2013.

2. Высоцкая Н. И. Африканская политика Франции. М., ИАфрРАН, 2006. С. 54-57.

3. Морозов В. Россия и другие: идентичность и границы политического сообщества / М. Новое литературное обозрение, 2009ю 651 с.

4. Филипс Л., Йоргенсен М. В. Дискурс-анализ: Теория и метод. Харьков, 2004. С. 14.

5. Фуко M. Археология знания / M. Фуко, Санкт-Петербург: Гуманитарная академия: Университетская книга, 2004.

6. Campbell D. Writing security: United States foreign policy and the politics of identity / D. Campbell, Rev. ed-е изд., Minneapolis: University of Minnesota Press, 1998. 289 c.

7. Chauprade A. Chronique du choc des civilisations: du 11 septembre 2001 а la guerre contre l'Йtat islamique, analyses gйopolitiques et cartes pour comprendre le monde d'aujourd'hui / A. Chauprade, Paris: Chronique йditions, 2015.

8. Davies P. The National Front in France: ideology, discourse, and power / P. Davies, London; New York: Routledge, 1999. 278 c.

9. Dijk T.A. van Critical Discourse Analysis под ред. D. Schiffrin, D. Tannen, H.E. Hamilton, Wiley, 2005. 349-371 с.

10. Fairclough N., Fairclough I. Political discourse analysis / N. Fairclough, I. Fairclough, New York: Routledge, 2012. 266 c.

11. Geopolitical traditions: a century of geopolitical thought под ред. K. Dodds, D. Atkinson, London; New York: Routledge, 2000. 392 c.

12. Hansen L. Security as practice: discourse analysis and the Bosnian war / L. Hansen, London; New York: Routledge, 2006.

13. Heraclides A., Dialla A. Humanitarian Intervention in the Long Nineteenth Century: Setting the Precedent / A. Heraclides, A. Dialla, Manchester University Press, 2016.

14. Howard T. Power and Glory: France's Secret Wars with Britain and America, 1945-2016. L., Biteback Publishing Ltd, 2016. 288 P.

15. Lacoste, Y. La gйographie, зa sert, d'abord, а faire la guerre. Paris: La Dйcouverte. 2014.

16. O'Tuathail G. Critical Geopolitics. The Politics of Writing Global Space. London: Routledge, 2005. 250 p.

17. Rethinking geopolitics под ред. S. Dalby, G. Toal, New York: Routledge, 1998. 333 c.

18. Rieker P.French Foreign Policy in a Changing World. Oslo, 2017. P. 16-17.

19. The Ashgate research companion to critical geopolitics под ред. K. Dodds, M. Kuus, J.P. Sharp, Farnham, Surrey, England ; Burlington, VT: Ashgate, 2013. 548 c.

20. The handbook of discourse analysis под ред. D. Tannen, H.E. Hamilton, D. Schiffrin, Second edition-е изд., Malden, MA ; Chichester, West Sussex: Wiley Blackwell, 2015. 1 c.

21. The world community and the Arab Spring под ред. C. Зakmak, A.O. Цzзelik, Cham: Palgrave Macmillan, 2019. 425 c.

22. Toal G. Critical geopolitics: the politics of writing global space / G. Toal, 1. publ-е изд., London: Routledge, 1996. 314 c.

23. Toal G. Near abroad: Putin, the West and the contest over Ukraine and the Caucasus / G. Toal, New York, NY: Oxford University Press, 2017. 387 c.

24. Van Genugten S. Libya in Western Foreign Policies, 1911-2011, Abu Dhabi, 2016. P. 123.

25. Wendt, A. Social Theory of International. Cambridge: Cambridge University Press, 1999.

26. Wong R. Europeanization of french foreign policy: france and the eu in east asia. / R. Wong, Place of publication not identified: Palgrave Macmillan, 2014.

27. Наджаров А. М., Лукьянов Г. В. Особенности политики Франции в отношении Ливии в 2011-2017 гг. НИУ ВШЭ, 2018.

28. Наджаров А. М., Лукьянов Г. В. Сравнительный анализ политики США и Франции в отношении конфликтов на Ближнем Востоке на примере Ливии и Сирии. НИУ ВШЭ, 2018.

29. Bulhasen S. Les Relations franco-libyennes. Universitй d'Auvergne Clermont-Ferrand I, 2000. P. 80.

30. Gielis B. Analyse critique du discours de Dakar de Nicolas Sarkozy et commentaire de sa traduction anglaise. University of Gent, 2014.

31. Siegel H. A. Les Ambitions de Sarkozy et Le Leadership Francais dans L 'Intervention en Libye de 2011. Claremont Mckenna College, 2012. P. 101-105.

32. Sissela H. M. The Politics of Intervention: Political Parties' National Roles Conceptions in Foreign Policy Narratives on Military Intervention in Ongoing Conflict 2018.

33. Smeets M. France's foreign policy discourse and behaviour towards the Syrian civil war 2016. Leiden University, 2016. 77 P.

34. Styan D. A. Franco-Iraqi relations and Fifth Republic foreign policy, 1958-1990. London School of Economics, 1999. 278 P.

35. Карева Д. О. Франция и ЕС: средиземноморская политика на рубеже XX-XXI вв. Вестник Московского университета, №1, 2014. С. 94-109.

36. Карева Д. О. Франция и ЕС: средиземноморская политика на рубеже XX-XXI вв. Вестник Московского университета, №1, 2014. С. 94-109.

37. Филиппов В. "Франсафрик": тайная политика Парижа на Черном континенте, Международная жизнь, 3, 2014, C.136.

38. Beauchamps M. Perverse Tactics: `Terrorism' and National Identity in France // Culture, Theory and Critique. 2017. № 1 (58). C. 48-61.

39. Blin L. Le djihadisme franзais, avatar sinistre du voyage en Orient et produit monstrueux de la modernitй // Confluences Mйditerranйe. 2018. № 2 (N° 105). C. 199.

40. Bogain A. Security in the name of human rights: the discursive legitimation strategies of the war on terror in France // Critical Studies on Terrorism. 2017. № 3 (10). C. 476-500.

41. Bogain A. Terrorism and the discursive construction of national identity in France // National Identities. 2019. № 3 (21). C. 241-265.

42. Boniface P. Le gaullo-mitterrandisme, un concept toujours pertinent // Revue internationale et stratйgique. 2018. № 1 (109). C. 22.

43. Bowen N. Multilateralism, Multipolarity, and Regionalism: The French Foreign Policy Discourse // Mediterranean Quarterly. 2005. № 1 (16). C. 94-116.

44. Bratberg Ш. Ideas, tradition and norm entrepreneurs: retracing guiding principles of foreign policy in Blair and Chirac's speeches on Iraq // Review of International Studies. 2011. № 1 (37). C. 327-348.

45. Cahen J. La politique syrienne de la France, de Jacques Chirac а Nicolas Sarkozy, Politique йtrangиre, 2009, p. 177 - 188.

46. Capdepuy V. Proche ou Moyen-Orient? Gйohistoire de la notion de Middle East // Espace gйographique. 2008. № 3 (37). C. 225.

47. Caron J.-F. Understanding and interpreting France's national identity: The meanings of being French // National Identities. 2013. № 3 (15). C. 223-237.

48. Chafer T. Chirac and `la Francafrique': No Longer a Family Affair. Modern & Contemporary France 13:1, 2005, P. 7-23.

49. Chafer T. Hollande and Africa Policy, Modern & Contemporary France, 22:4, 2014. P. 524.

50. Chillaud M. IR in France: state and costs of a disciplinary variety // Review of International Studies. 2014. № 4 (40). C. 803-824.

51. Delgado M. France and the Union for the Mediterranean: Individualism versus Co-operation. Mediterranean Politics, 16:1, 2011, P. 42.

52. Dodds K. Political geography III: Critical geopolitics after 10 years // Progress in human geography. London, 2001. Vol. 25. № 3. P. 469-484.

53. Emerson M. Making sense of Sarkozy's Union for the Mediterranean, CEPS Policy Brief, 155, 2008. P. 2

54. F. Heisbourg. The War in Libya. The Political Rationale for France. Political Rationale and International Consequences of the War in Libya. Oxford Scholarship Online, 2016. 25 P.

55. G.У Tuathail, 'The language and nature of the “new geopolitics”--the case of USEl Salvador relations', Political Geography Quarterly, 1986, vol. 5, pp. 73-85

56. Gaffney J. Highly Emotional States: French-US Relations and the Iraq War // European Security. 2004. № 3 (13). C. 247-272.

57. Gaffney J. Political leadership and the politics of performance: France, Syria and the chemical weapons crisis of 2013. French Politics, 12, 2014218-234

58. Gillespie R. A `Union for the Mediterranean' ... or for the EU? Mediterranean Politics, 13:2, 2008. P. 284-285.

59. Guillaud Й., Chagnollaud J.-P.: Les interventions de la France dans les conflits en Mйditerranйe et au Moyen-Orient // «Confluences Mйditerranйe», 2016, p. 115 - 125.

60. Haddad S. France-Liban-Syrie. Outre-Terre, 23. 2009, p. 173 - 178.

61. Henry J.-R. Sarkozy, The Mediterranean And The Arab Spring, Contemporary French and Francophone Studies 16:3, 2012, P. 410-415.

62. Howorth J. `Opйration Harmattan' in Libya: a paradigm shift in French, European and transatlantic security arrangements? Journal of Transatlantic Studies, 12:4, 2014. P. 405-417.

63. Howorth J. Sarkozy and the `American Mirage' or Why Gaullist Continuity will Overshadow Transcendence // European Political Science. 2010. № 2 (9). C. 199-212.

64. J. Vaisse. A Gaullist By Any Other Name, Survival: Global Politics and Strategy, 50:3, 2008. P. 5-10.

65. Krotz U., Sperling J. The European security order between American hegemony and French independence // European Security. 2011. № 3 (20). C. 305-335.

66. Levallois A. La politique etrangиre de la France en Syrie. Esprit. 2016/5 (Mai), P. 76-85.

67. Macleod A. Just defending national interests? Understanding French policy towards Iraq since the end of the Gulf War // Journal of International Relations and Development. 2004. № 4 (7). C. 356-387.

68. Mikail B. France's shifting Middle Eastern alliances. Fride, 188, 2014. 7 P.

69. Mьller P. The Europeanization of France's foreign policy towards the Middle East conflict - from leadership to EU-accommodation // European Security. 2013. № 1 (22). C. 113-128.

70. O'Loughlin J., Tuathail Gerard Toal G.У., Kolossov V. Russian geopolitical culture and public opinion: the masks of Proteus revisited: Russian geopolitical culture and public opinion // Transactions of the Institute of British Geographers. 2005. № 3 (30). C. 322-335.

71. O'Tuathail G., Agnew J. 1992: Geopolitics and discourse: practical geopolitical reasoning in American foreign policy // Political geography. St. Louis, 1992. Vol. 11. P. 190-204.

72. Ostermann F. The discursive construction of intervention: selves, democratic legacies, and Responsibility to Protect in French discourse on Libya // European Security. 2016. № 1 (25). C. 72-91.

73. Ratka E. La politique mйditerranйenne de Nicolas Sarkozy : une vision franзaise de la civilisation et du leadership // L'Europe en Formation. 2010. № 2 (356). C. 35.

74. Rieker P. Power, Principles and Procedures: Reinterpreting French Foreign Policy Towards the USA (2001-2003) // International Politics. 2005. № 2 (42). C. 264-280.

75. Rieker P. The French return to NATO: Reintegration in practice, not in principle // European Security. 2013. № 3 (22). C. 376-394.

76. Scharaeder P. J. Cold war to Cold Peace: explaining US-French competition in Francophone Africa. Political Science Quarterly, 115:3, 2000. P. 408-410.

77. Schmitt O. The Reluctant Atlanticist: France's Security and Defence Policy in a Transatlantic Context // Journal of Strategic Studies. 2017. № 4 (40). C. 463-474.

78. Silverstein P. A. France's Mare Nostrum: colonial and post-colonial constructions of the French Mediterranean, The Journal of North African Studies, 7:4, P. 1-4.

79. Stuchlнk J. "Public Opinion and Foreign Policy Discourse in the United Kingdom and France during the Iraq Crisis (September 2002-March 2003)". Perspectives: review of Central European affairs 23:05-35.

80. Taheri A. France's "Arab" Policy: Time for a Debate. American Foreign Policy Interests: The Journal of the National Committee on American Foreign Policy, 25:4, 2003. P. 323-336.

81. Tuathail G.У., Agnew J. Geopolitics and discourse // Political Geography. 1992. № 2 (11). C. 190-204.

82. Utley R. France and the Arab Upheavals. The RUSI Journal, 158:2, 2013. P. 68-79.

83. Whiteman K. The Man Who Ran Franзafrique. The National Interest, 49, 1999. P. 92-99.

Размещено на Allbest.ru

...