Интересной является идея Х.-Ю. Зассе о том, что функциональность языка не затрагивается вплоть до момента языкового упадка, и, следовательно, нет возможности отличить языки на ранних этапах языкового сдвига от полноценных языков. Подобную же точку зрения высказывает Н. Дориан, говоря о том, что со структурной точки зрения в «благополучных» языках происходят похожие изменения, что и в исчезающих: «падежные конструкции заменяются предложными, аналогическое выравнивание уменьшает число алломорфов» и т.д. (Dorian 1981: 151, цит. по Викторова 2007: 69). В таком случае, описание языкового сдвига, по-видимому, должно затрагивать изменения в обществе, в функционировании языка, а также в его структуре.

Таким образом, можно заметить, что причины языкового сдвига сложным образом связаны друг с другом и, вероятно, сложно выстроить их в иерархическом порядке. В данной работе за основу описания языкового сдвига принимается концепция Х.-Ю. Зассе, а также учитываются социальные факторы, приведенные Н.Б. Вахтиным.

2.2 Языковая аттриция

2.2.1 Причины языковой аттриции и типы некомпетентных говорящих

Языковая аттриция, по определению Е.Ю. Груздевой, - это «по крайней мере частичная утрата говорящим контроля над родным языком (L1), которая происходит обычно в результате интенсивных контактов с другим языком или языками» (Груздева 2007: 18). Этот процесс может происходить как на коллективном, так и на индивидуальном уровне.

С когнитивной точки зрения аттриция может возникать у индивида либо в связи с утратой языка, как у информантов, опрашиваемых в данном исследовании, либо в связи с недостаточным овладением языком изначально. В обоих случаях у менее компетентного говорящего обнаруживается редукция языковой системы, а также большее количество заимствований (Груздева 2007: 18).

Языковая аттриция является аспектом языкового сдвига: она может быть частичной, в случае языкового сдвига, или полной, в случае языковой смерти (Clyne 1992: 18, цит. по Груздева 2007: 18). Р. Андерсен выделяет две основных причины языковой аттриции, связанные с использованием языка: ограничение в использовании языка (restriction in language use) и прерывание языковой традиции (break in linguistic tradition). Ограниченное использование языка в ситуации языкового контакта появляется при разнице в престиже, когда язык с более низким престижем начинает использоваться реже. Исследователь указывает, что «использование языка Х некомпетентным говорящим (language attrier) будет значительно ограничено по сравнению с использованием того же языка компетентным говорящим (linguistically competent) и предшествующим использованием языка Х некомпетентным говорящим, когда он был компетентным (если он когда-либо был таковым)» An LA's use of language X will be significantly restricted in comparison with an LC's use of the same language and the LA's earlier use of language X when he was an LC (if he indeed was an LC at one time)“ (Andersen 1982: 91). Прерывание языковой традиции связано с первой причиной, и выражается в том, что «некомпетентный говорящий будет демонстрировать отсутствие приверженности к языковой норме, которой придерживается компетентный говорящий, оба говорящие на одном и том же языке Х» An LA will exhibit a lack of adherence to the linguistic norm adhered to be an LC, both speakers of the same language X., причем «приверженность» определяется экстралингвистически (Там же).

Наиболее распространенной языковой ситуацией, при которой развивается аттриция, является утрата языка L1 (титульного языка) в окружении языка L2 (другой известный говорящему язык) (Груздева 2007: 19).

Языковая аттриция затрагивает язык говорящих, которых можно отнести к недостаточно компетентным, и поэтому описание этого явления невозможно без хотя бы приблизительного определения компетенции информантов. Существует несколько подходов в определении типов говорящих. Так, подход в определении типов говорящих, основанный в большой степени на возрастном критерии, предлагает Н. Дориан, выделяя старших компетентных говорящих, младших компетентных говорящих, а также полуязычных, т.е. не полностью компетентных (Dorian 1981, цит. по Груздева 2007: 21). Такая классификация, однако, не применима для данного исследования, так как нельзя сказать, что все старшие говорящие были полностью компетентными носителями языка.

Другую классификацию носителей предлагает В. Дресслер, опираясь на лингвистические критерии, который разграничивает четыре степени редукции, а также генерализацию (Dresler 1991: 99):

1. здоровые говорящие (healthy speakers), соответствующие «старшим компетентным говорящим в классификации Н. Дориан;

2. ослабленные говорящие (weaker speakers), редукция в речи которых видна в уменьшении словарного запаса;

3. претерминальные говорящие (preterminal speakers), показывающие редукцию и генерализацию также в грамматике;

4. лучшие терминальные говорящие (better terminal speakers), у которых еще больше редукции и генерализации;

5. худшие терминальные говорящие (worse terminal speakes), у которых сильно сокращен словарный запас и еще более редуцированная грамматика;

6. помнящие язык (rememberers), помнящие только отдельные единицы.

Однако определение степени редукции представляется сложной задачей, поскольку для этого необходимо сравнение разных типов говорящих друг с другом. В связи с этим довольно трудно точно определить к какому типу относится тот или иной информант. В контексте данного исследования применение подобной классификации затруднительно еще и потому, что т.н. «здоровых говорящих», язык которых не подвержен языковой аттриции, по-видимому, уже нет.

Более простым кажется подход, предлагаемый Л. Кэмпбеллом и М. Мюнтцел, которые выделяют всего четыре типа говорящих:

1. сильных, или (практически) полностью компетентных (strong, or (nearly) fully competent);

2. несовершенных (imperfect), достаточно свободно говорящих, так называемых «полуязычных»;

3. слабых полуязычных (weak semi-speakers), с «более ограниченной языковой компетенцией»;

4. помнящих язык (rememberers), которые знают только отдельные слова или изолированные фразы (Campbell & Muntzel 1989: 181).

Данная классификация на первый взгляд представляется более применимой на практике, однако ввиду ограниченности использования ингерманландского финского языка в речевой практике информантов, которые участвовали в данном исследовании, представляется сложным разграничивать «несовершенных» и «слабых полуязычных» носителей, так как не представляется возможным оценить степень владения более сложной грамматикой и словарем. Большинство информантов были способны вспомнить лишь некоторые лексические единицы из анкеты. Даже в случаях, когда они помнили большую часть материала, получение некоторых грамматических форм представлялось невозможным, так как эти формы оказывались малоупотребимыми, а также сказывалось отсутствие для них естественного контекста, что мешало части информантов перевести предложение на финский язык.

Некомпетентные говорящие, как было показано, не представляют собой однородной группы и различаются не только по своей языковой компетенции, но и по уровню исходного овладения языком. Х.-Ю. Зассе, говоря о типах носителей языка в ситуации упадка языка, выделял два типа некомпетентных говорящих (imperfect speakers): первый - те, кто обладал достаточно хорошим знанием грамматики языка и полноценным пассивным знанием языка, но у кого есть пробелы в словарном запасе и сложных областях грамматики (Sasse 1990: 32). Такие носители, по замечанию Зассе, развиваются из ранее свободно говоривших на языке, но из-за недостатка коммуникации на языке так и не ставших полноценными носителями (Там же). Их также можно назвать «forgetters». Второй тип - это те, кого Зассе называет «полуязычными», - говорящий, «чье владение языком с самого начала было неполноценным до патологической степени» (Sasse 1990: 33). Информанты первого типа составляли большинство в данной работе.

Стоит отметить, что исследователь не всегда может корректно оценить компетенцию информанта. Н.Б. Вахтин предлагает методику оценивания уровня владения языком самими говорящими, в основе которой лежит принцип экспертной оценки, то есть с точки зрения «эталонных» говорящих. В этом случае единицей обследования является поселок, экспертами являются жители поселка, хорошо знающие своих односельчан, и, соответственно, оценивающие их уровень владения языком (Вахтин 2001: 113-114). Данная методика, к сожалению, не может быть применена в данном исследовании, поскольку на территории Ингерманландии практически не сохранилось деревень, в которых бы жило больше одного-двух информантов, соответственно, оценить степень владения языком некому.

Выход из этой ситуации был предложен Д. А. Евменовым и М.З. Муслимовым. Поскольку, как указывают исследователи, наблюдать можно только «остаточную компетенцию в ингерманландском финском языке, а не образец местного диалекта» “.. only a record of their residual competence in Ingrian Finnish rather than a sample of the local dialect”., ими была предложена методика ранжирования ответов (Evmenov, Muslimov 2008: 92-93), применяемая, однако, для диалектологических исследований. Тем не менее, ее можно адаптировать и для целей данной работы. Информанты в этом случае должны родиться и вырасти в одной из деревень Ингерманландии, а также должны быть «в достаточной мере привержены речи на ингерманландском финском языке» (Там же). Оценивается не сама компетенция информанта, а то, насколько полученные от него ответы могут оцениваться как соответствующие конкретному диалекту. Учитывается четыре критерия:

1) владение информантом ингерманландским финским языком (ИФ), литературным финским языком (ЛФ) или литературным эстонским языком (ЛЭ) (3 - хорошее владение ИФ, плохое - ЛФ или ЛЭ, 2 - плохое владение ИФ, плохое - ЛФ или ЛЭ, 1 - хорошее владение ИФ, хорошее - ЛФ или ЛЭ, 0 - плохое владение ИФ, хорошее - ЛФ или ЛЭ);

2) нормативность варианта по отношению к литературному финскому языку (3 - соответствующий идиолекту, 2 - соответствующий местному диалекту, 1 - идентичный литературному эстонскому языку, 0 - идентичный литературному финскому языку);

3) выравнивание по аналогии в морфонологии (3 - отсутствие выравнивания, 0 - выравнивание по аналогии);

4) территориальная близость (3 - вариант, распространенный в небольшом ареале, 2 - распространенный близко к небольшому ареалу 1 - рассредоточенный в достаточно большом ареале, 0 - распространенный беспорядочно).

Такая система оценивания вариантов в данном исследовании адаптируется для оценивания компетенции информанта. Учитываются следующие факторы:

1) Идиолект информанта оценивается с точки зрения владения информантом ингерманландским финским языком и литературным финским языком по шкале от 3 до 0, где 3 - хорошее владение диалектом, умение отличать диалект и литературный язык, 2 - хорошее владение диалектом и литературным языком, диалект смешивается с литературным финским, 1 - предпочтение отдается литературному языку даже при хорошем знании диалекта, 0 - плохое знание диалекта.

2) Процент парадигм, затронутых аттрицией: 3 - процент аттриции ниже 10%, 2 - аттриция встречается в 10-25% полученных парадигм встречается выравнивание, 1 - выравнивание встречается в 25-50% полученных парадигм, 0 - выравнивание встречается в 50% и больше полученных парадигм.

3) Наблюдаются ли литературные формы в полученных парадигмах - 1 - нет, 0 - да.

Затем полученные баллы суммируются, тем самым оценивается диалектная компетенция информанта.

Также в рассмотрение берется отношение информанта к диалекту и к сообществу, в котором диалект функционирует:

1) Оценка отношения к диалекту: 3 балла - оценивает диалект как «свой» язык, и в случае, если дети не говорят, относится к этому с сожалением, 2 балла - оценивает диалект как часть финского языка, к передаче языка относится нейтрально, 1 балл - оценивает диалект как «испорченный» язык, но сожалеет, что не может его использовать, не передал язык детям, 0 баллов - оценивает диалект как «испорченный» язык, будущее диалекта информанта не волнует.

2) Оценка этничности: 3 балла - ингерманландец/ингерманландка, финка-ингерманландка, inkerlдine Ингерманландец 2 балла - ингерманландский финн, inkerin suomalainen Ингерманландский финн, «местный» финн, 1 балл - финн, suomalainen Финн, 0 баллов - русский/другое.

Отметим, что определение этничности информанта берется из социолингвистического интервью, проведенного с ним. Сначала описывается лингвистическая биография информанта, затем оценивается компетенция информанта, а также степень его лояльности к диалекту, после чего рассматривается соотношение двух этих аспектов.

2.2.2 Лингвистические проявления языковой аттриции

Источники изменений в языке, приводящих к аттриции, в целом могут быть разделены на три группы: (1) вызванные контактами с другими языками; (2) внутриструктурные изменения, не зависимые от внешнего влияния; (3) внутриструктурные изменения, связанные с утратой языка (Груздева 2007: 26). Здесь, однако, возникает проблема разделения внутриструктурных изменений, происходящих во всех языках и только в языках, находящихся в процессе утраты. Некоторые исследователи не ставят своей задачей разграничение языковых изменений, предлагая рассматривать их в комплексе. Такой подход предлагает, в частности, Р. Андерсен, который пишет, что «исследование языковой аттриции должно исходить из точки зрения использования языка» (Andersen 1982: 84). Аттриция изучается, таким образом, с точки зрения «(1) использования языка, (2) языковой формы, (3) компенсаторных стратегий, (4) нелингвистических последствий эрозии языка (Andersen 1982: 87).

Целью других исследователей является выявление различий между контактными и внутриструктурными изменениями. Например, Селиджер и Ваго (Seliger and Vago 1991) разграничивают внешние и внутренние языковые изменения. Под внешними изменениями понимаются «перенос, интерференция, конвергенция, межязыковые эффекты и кросслингвистическое влияние: элемент (форма, конструкция и т.д.) в L1 моделируется по аналогии с L2» „transfer, interference, convergence, interlingual effects, or crosslinguistic influences: an element (form, construction, etc.) in L1 is patterned on analogy to L2” (Там же: 7). Внутренние изменения «мотивированы либо универсальными принципами, либо относятся к какому-либо явлению грамматики L1» «the modification of linguistic forms is either motivated by universal principles or is related to some fact in the particular grammar of L1». (Там же: 10). Зассе (Sasse 1992) противопоставляет изменения, вызванные контактами, и изменения, связанные с утратой языка. В целом, контактные изменения являются наименее спорной точкой зрения, когда сходство между системами L1 и L2 достигается либо вследствие утраты элементов языковой системы, либо вследствие заимствования из L2 в L1 (Груздева 2007: 28).

Среди структурных языковых изменений, вызванных контактами, выделяется конвергенция, то есть утрата несовпадающих форм в контактирующих языках, и интерференция - появление новых форм в одном из контактирующих языков под влиянием другого. Поскольку аттриция - это утрата форм в языке, то она, вероятно, связана с конвергенцией (Там же). Эти процессы происходят на всех языковых уровнях: фонологии (утрата долгих гласных в языке пипил под влиянием испанского, см. Campbell and Muntzel 1989: 186), морфологии (утрата обязательного маркирования категории посессивности в языке серуа под влиянем малайского языка, см. Van Engelenhoven 2003). На уровне морфонологии контактная конвергенция описана, например, в языке дахало, который под влиянием суахили утратил ранее продуктивные способы образования именного множественного числа: изменение конечного гласного и изменение тоновой модели (Tosco 1992: 148, цит. по Груздева 2007: 29). Процессы языкового изменения под влиянием языкового контакта также затрагивают лексику, что часто происходит при языковом контакте, однако является опасным в случае, если заимствование происходит только из L2 в L1, лексика не интегрируется ни фонологически, ни морфологически, заимствования замещают исконные слова и т.д. (Dressler 1991: 102-103).

Однако аттриционные явления не всегда могут быть объяснены влиянием языковых контактов. Селиджер и Ваго выделяют четыре типа внутриструктурных изменений, которые приводят к языковой аттриции (Seliger and Vago 1991: 10-11):

1. Аналогическое выравнивание (analogical levelling), при котором «маркированная черта или нерегулярная модель исчезает и заменяется немаркированной или регулярной моделью». “whereby a marked feature or irregular pattern is eliminated and replaces by the unmarked, general or regular pattern.” Р. Андерсен, высказывая гипотезы о выравнивании по аналогии, указывает, что, во-первых, «более частотная форма или конструкция заменит нерегулярную форму или конструкцию при аналогическом выравнивании», а, во-вторых, что «при сверхгенерализации именно та морфема, которая употребляется часто, является слогообразующей или свободной и меньше связана с другими семантическими категориями, будет наиболее вероятным кандидатом для сверхгенерализации» (Andersen 1982: 103-104). Примером выравнивания по аналогии на ингерманландском материале может быть переход лексем из менее употребительных словоизменительных типов в более частотные, что встречается и в речи компетентных носителей языка (Муслимов 2007: 227).

2. Парадигматическое выравнивание (paradigmatic levelling), при котором «регулярные чередования морфем сокращаются, что ведет к более однородным парадигмам». “regular alternations of morphemes are reduced, leading to more uniform paradigms.”Для прибалтийско-финских языков (ПФЯ) западной Ингерманландии характерно устранение регулярных чередований в парадигме, проявляющееся либо в полном исчезновении чередований, либо в «замене одного алломорфа основы на алломорф с другой ступенью чередования». Сокращение алломорфов именного склонения затрагивает, в частности, падежные показатели иллатива и партитива (Муслимов 2007: 227-228).

3. Категориальное выравнивание (category levelling), «нейтрализующее категориальные различия путем распространения области одной категории на другую». neutralises categorical distinctions by extending the domain of one category to another. Описывая глагольную морфонологию северных финских говоров Ингерманландии, А.Е. Доброва отмечает, что «утрачено противопоставление показателя имперсонала -taa, употребляемого в формах плюралиса 1 лица презенса, и показателя плюралиса 2 лица -tta», в результате чего к показателю имперсонала стал добавляться показатель сингуляриса 1 лица -n (Доброва 2014: 106). М.З. Муслимов также приводит в пример нейтрализацию оппозиции аккузатив/партитив и аккузатив/номинатив, окказионально встречающуюся в речи некоторых говорящих (Муслимов 2007: 228).

4. Категориальное переключение (category switch), при котором «категория сохраняется, но выражается с помощью других языковых средств». “a category is maintained conceptually, but is expressed in a different linguistic form.” Для ПФЯ в Ингерманландии характерна, например, замена абессива на падежную конструкцию ilma («без») + Part, а также утрата притяжательных суффиксов с последующей их заменой на генитив соответствующих личных местоимений (Муслимов 2007: 229). Указанные изменения, однако, можно связать и с контактным влиянием, так как в литературном финском языке, например, отсутствует абессив, а в литературном эстонском - притяжательные суффиксы. Также необходимо учитывать, что степень владения языком у говорящих может значительно отличаться, и их идиолекты могут отличаться «как по степени сохранности старой системы, так и по произошедшим в этих идиомах изменениям» (Там же).

Исследованием языковой аттриции на материале ингерманландских диалектов финского языка занималась H. Riionheimo, изучая аттрицию в области глагольной морфонологии финнов-ингерманландцев, живущих в Эстонии. Рийонхеймо ставит задачу исследования связанных морфем, а также морфологической прозрачности, на материале образования форм имперфекта. Ее подход, безусловно, интересен, но связан скорее с психолингвистическим аспектом языковой аттриции, социальные факторы практически не берутся в рассмотрение (Riionheimo 1998).

Важной задачей при исследовании языковой аттриции является разграничение индивидуальных изменений и изменений, произошедших в говоре, вывод о которых делается на основе сравнения идиолектов информантов, между собой не контактирующих. Тем не менее, даже при таком подходе, далеко не всегда оказывается возможным разграничение изменений, характерных для языкового сдвига, и явлений, характерных для «здорового» языка.

При оценке изменений, происходящих в языке, М.З. Муслимов предлагает ориентироваться на четыре критерия (Муслимов 2007: 230-231):

1) время появления данного явления: если оно фиксируется в начале ХХ века, то может быть связано с языковыми контактами или внутриструктурными тенденциями;

2) географическое распределение данного явления: признаком недавнего появления инновации может быть отсутствие сплошного ареала ее распространения, что может быть связано либо с языковым сдвигом, либо с влиянием литературного финского языка;

3) корреляция между степенью владения языком и наличием данного явления в идиолекте данного информанта;

4) особенности лингвистической биографии данного информанта, в частности, изучение или владение литературным финским или эстонским языком.

Данные критерии принимаются во внимание и при анализе материала в данном исследовании.

В данной главе рассматриваются центральные понятия данного исследования - языковой сдвиг и языковая аттриция.

Описание языкового сдвига невозможно без учета как социальных факторов, способствующих этому процессу, так и структурных изменений в языке, которые при этом происходят. В социо-коммуникативном аспекте в рассмотрение берутся такие вопросы как функциональность языка, домены, в которых происходит общение, мотивации использования титульного языка или же, напротив, отказ от него, а также вопросы языкового престижа. Все эти факторы оказываются тесно связаны, и рассмотрение лишь одного из них не способно дать представление о причинах и условиях языкового сдвига.

Вторым важным аспектом описания языкового сдвига является исследования структурных изменений в языке, происходящих в результате языкового сдвига, то есть описание языковой аттриции. В данном исследовании это понятие раскрывается на индивидуальном уровне: рассматриваются изменения на разных языковых уровнях (фонетическая редукция, различные виды выравниваний в области морфонологии), которые происходят в идиолектах носителей финских диалектов Центральной Ингерманландии.

Описание четырех основных типов изменений в структуре языка: аналогического, парадигматического, категориального выравнивания и категориального переключения может помочь лучше понять механизмы, происходящие в языке в результате языкового сдвига.

В данной главе также предлагается методика определения компетенции информантов в условиях отсутствия спонтанных текстов посредством опоры на данные социолингвистических интервью и отношения информантов к своему языку. Посредством сопоставления этих двух показателей предполагается выяснить наличие или отсутствие корреляции между аттриционными явлениями в идиолектах информантов и социальными факторами.

Глава 3. Языковая аттриции в центральноингерманландских диалектах

3.1 Характеристика материала

Сбор материала производился методом опроса носителей ингерманландского диалекта финского языка, родившихся и/или проживающих в приходах центральной Ингерманландии. Всего в исследовании принял участие 21 информант, представлявших приходы Скворицы, Губаницы, Молосковицы, Кобрино, Колпаны, Серепетта, Хиэтамяки, Ярвисаари (восточная Ингерманландия), а также прихода Вуоле (северная Ингерманландия). Наличие в выборке информантов из приходов, не относящихся к центральной зоне, объясняется необходимостью получения именных парадигм из говоров других приходов для сравнения полученного материала из центральных районов и определения изменений в языке либо как следствия аттриционных процессов, либо как следствия региональных особенностей диалекта, а также для более детального освещения социолингвистической ситуации во всем регионе. Анкета, использованная для получения грамматических форм имен, представляла собой предложения на русском языке, которые информанту предлагалось перевести на финский язык (подобный метод использован, например, у Л.Я. Галаховой (Галахова 1974: 5)). Стимулы составлялись, в частности, исходя из анкеты, использовавшейся для нижнелужского ижорского. Выбор такого метода объясняется тем, что для проведения исследования необходимо было получение как можно более полных парадигм для каждой лексемы из списка (см. Приложение). Здесь нужно отметить, компетенция далеко не всех информантов позволяла им вспомнить перевод всех лексем на финский язык (информанты EK, HK, VH), либо же информанты могли вспомнить лишь изолированную словоформу (чаще в Nom.Sg. или Part.Sg.Pl.), но испытывали трудности при переводе предложений с этой лексемой. Традиционный для исследований ингерманландских диалектов метод записи и анализа спонтанной речи (использованный, например, в кандидатской диссертации М.З. Муслимова «Языковые контакты в Западной Ингерманландии: нижнее течение реки Луги») в данном случае не подходит, так как в этом случае получение большого количества разных форм от одной лексемы, по-видимому, не представляется возможным.

К сожалению, не от всех информантов удалось получить полные парадигмы для всех лексем, представленных в анкете, однако полученный материал позволяет составить достаточно полную картину особенностей именной морфонологии диалектов центральной Ингерманландии.

Дополнительной сложностью при проведении исследования оказалась также необходимость чередовать вопросы морфонологической анкеты и социолингвистического интервью, что связано с относительной монотонностью процесса получения нужных грамматических форм, чтобы усталость информанта не становилась одним из факторов, влияющих на порождение форм. С другой стороны, некоторые информанты, напротив, не хотели освещать некоторые аспекты, необходимые для социолингвистической анкеты, даже при свободном разговоре, поэтому акцент было необходимо делать на грамматической анкете, а социолингвистическая анкета заполнялась уже постфактум при анализе бесед с информантом. Подобное явление отмечают также Ф.И. Рожанский и Е.Б. Маркус при исследовании социолингвистической ситуации у носителей ижорского языка: «поскольку практически все носители ижорского языка являются пожилыми людьми, пережившими депортацию и последующие гонения, сбор персональной информации в жанре анкеты «вопросы по пунктам» мог вызвать негативную реакцию и нарушить контакт с исследователем» (Рожанский, Маркус 2013: 265).

Всего было получено 417 парадигм (не все из которых полные), в которых представлено 4594 словоформы 47 лексем. Некоторые лексемы, которые были изначально включены в список (huurre «мороз», turve «дерн», pijot «свадьба», hauki Информанты говорили, что у них в деревне не водились щуки, поэтому такое слово никто не употреблял. «щука», kuoleva lintu «мертвая птица»), позднее были исключены из него, поскольку информанты их не помнили или испытывали трудности при образовании форм.

3.2 Некоторые замечания о фонетике и морфонологии ингерманландских диалектов финского языка

Для фонологической системы некоторых финских диалектов характерна развившаяся вторичная геминация, т.е. удвоение согласных в положении между кратким ударным слогом и долгим гласным или дифтонгом (CVCCVV, CVCCV?), который образовался вследствие выпадения смычного согласного в слабой ступени, либо интервокального h, например, kujjaa - Ill.Sg. от kuja «двор», lihhaa -Ill.Sg., Part.Sg. от liha «мясо». После краткого слога удваиваются все согласные, после слога со второстепенным ударением данное явление касается согласных t, k, m, l, n. Общая геминация встречается в юго-восточных, всех савокских диалектах финского языка, а также в ижорском и в некоторых говорах водского языка. (Галахова 1979:221). В говорах прихода Тюрё геминация появляется также в случаях, когда начальный слог имеет структуру CVV или CV?, в четным слоге долгий или полудолгий гласный, а также дифтонг, например, noussoo (встаёт), noussoi (они встают), uammuu (Part.Sg. от uamu «утро»). Геминация после безударного слога, отмеченная Л.Я. Галаховой в основном в дер. Куккузи, Бронки,Таменгонт прихода Тюрё (Ломоносовский район), например, lukemmaa «читать», valkehhii «белых», rukehhee «в рожь», не правилами ни общей, ни вторичной геминации, а также влиянием хэваского диалекта ижорского языка, что, по мнению исследователя, является признаком развития собственных правил геминации, характерных не для прибалтийско-финских языков, а для ограниченного числа финских говоров Ленинградской области (Галахова 1974 : 129). Такая расширенная геминация, по-видимому, является относительно молодым явлением, поскольку Л.Я. Галахова указывает, что М. Рапола называл ее молодым явлением в 1966 году (Галахова 1979: 222).

Особенностью многих финских диалектов Ингерманландии также является дифтонгизация долгих гласных *aa > ua и *дд > iд, причем ее наличие варьируется от региона к региону: дифтонгизация в первом слоге («умеренная») и слогах дальше первого, так называемая «радикальная» характерна для приходов Марково и Ярвисаари (Восточная Ингерманландия), дифтонгизация в первом слоге (умеренная) встречается в ряде приходов Центральной Ингерманландии (к востоку от Стрельны-Ст.Бегуниц-Волосово) и отсутствует к западу от указанной линии (Муслимов 2009:189). Дифтонгизации также могут подвергаться *oo > uo, ua*цц > yц, yд, *ee > ie, ia, однако в «умеренном» виде она присутствует во всех говорах.

Наличие или отсутствие дифтонгизации не является единственным признаком, позволяющим различать говоры приходов Ингерманландии. Им также присущи различия в наличии или отсутствии чередовани st/ss, наличие которого характерно для говоров западных районов Ингерманландии, наличии или отсутствии показателя множественного числа -loi-/-lцi-, характерного для сойкинского, хэваского и оредежского диалектов ижорского языка, карельского и частично водского языка (под влиянием водского) (Лаанест 1966: 106-108). Присоединение этого показателя осуществляется, по-видимому, к именам с основой на -u, -y, -o, -ц, -i в карельском языке (Зайков 1999: 32), в ижорском языке (Лаанест 1966: 106-107). А. Лаанест не формулирует такого правила, однако, судя по приводимым на странице 106 примерам (tьttцlцille «девушкам», lonttiloille «на льдины», verkkoloil «на сетях», uhluloil «на ведрах», pцkрьlцiю «в штанах», лapрiлoil'e «на детей, детям»), -loi-/-lцi- присоединяется к основам на u, -ь, -o, -ц, -i, либо же к таким основам, в которых во множественном числе происходит замена e > i (лapрe - лapрi). Для финских диалектов Ингерманландии подобное правило формулируется М.З. Муслимовым (Муслимов 2009: 191) и, учитывая наличие типологических параллелей, можно предположить, что условия присоединения показателя множественного числа -loi-/-lцi- в финских диалектах Ленинградской области будут выглядеть примерно так же, как в карельском и ижорском языках.

Еще одна особенность ингерманландских диалектов без радикальной дифтонгизации, сохранивших долгие гласные дальше первого слога -это нерешенный окончательно вопрос о наличии противопоставления долгих и кратких гласных в этой позиции. По наблюдениям А. Лаанеста, в 60-х годах в сойкинском диалекте ижорского языка долгие гласные непервых слогах сохранились, в отличие от хэваского и нижнелужского диалекта, где употреблялись краткие или полудолгие гласные. В оредежском диалекте в непервых слогах были представлены краткие гласные (Лаанест 35: 1967). Фонологическая оппозиция гласных трех степеней долготы представлена в эстонском языке (краткий-долгий-сверхдолгий).

В финских диалектах Ленинградской области А. Лаанест еще в 60-е гг. отмечал постепенное укорачивание гласных в слогах дальше первого, связывая это с контактным влиянием русского языка. Однако нагрузка оппозиции краткий:долгий в финских диалектах Ингерманландии частично снимается наличием геминации (Лаанест 36: 1967). Для ингерманландских диалектов финского языка С.А. Ракитина показывает наличие неустойчивых продленных гласных, которые, однако, не составляют фонологической оппозиции с устойчивыми краткими и долгими. Ракитина также демонстрирует что, в зависимости от позиции слова в предложении, продленные гласные могут совпадать с краткими или долгими в двусложных словах (Ракитина 2015: 63-64). В трехсложных словах в открытом слоге «исторически краткий гласный оказывается длиннее, чем исторически долгий» (Там же). Ракитина предполагает, что в трехсложных словах в последнем слоге отсутствует различение гласных по долготе. Все вышеуказанное вызывает некоторые трудности при определении долготы гласного в непервом слоге, поэтому для гласных в данной работе приняты следующие обозначения: a для краткого, диграф аа для долгого, и а с грависом обозначает гласные, которые не воспринимаются как определенно долгий или определенно краткий.

Чередование ступеней согласных в финских диалектах Ленинградской области, в целом, соответствует представленному в финском литературном языке. В ингерманландских диалектах смычные между гласными чаще всего являются глухими (p, t, k), в отличие от ижорского языка. Полузвонкие B, D, G могут появляться в говорах отдельных деревень Всеволожского и Волосовского районов (kдGi «кукушка», ср. центральноингерманланский вариант kдki). (Галахова 1974: 42-43). Такое же явление, вызванное, однако, контактами с ижорским языком, отмечает А. Лаанест в эурямёйсском диалекте Ингерманландии (Лаанест 1966: 21). В Таблице 1 приведены основные чередования ступеней, характерные для финских диалектов Ингерманландии (на основании работ Л.Я. Галаховой и М.З. Муслимова) и для литературного финского языка (Грамматика 1958).

Таблица 1. Чередования ступеней.

По наличию или отсутствию некоторых чередований ступеней можно определить, изменяется ли лексема по литературному или диалектному типу (ср. Nom.Pl. от vesi «вода» слабоступенной основой: veet/vejet в диалекте (t // ё / j) и vedet (t//d) в литературном финском языке).

Все вышеуказанные особенности необходимо учитывать при анализе морфонологии финских диалектов Ингерманландии.

3.3 Проявления аттриции

Языковая аттриция в исследованном материале проявляется различными способами, которые включают в себя аналогическое выравнивание, парадигматическое выравнивание, категориальное переключение, категориальное выравнивание, заимствования из финского литературного языка, синтаксическую редукцию, а также фонологические и синтаксические изменения, вызванные влиянием доминирующего языка.

3.3.1 Смешение типов

Смешение словоизменительных типов имен является одним из примеров аналогического выравнивания, которое проявляется в первую очередь в том, что лексема интерпретируется как принадлежащая к нескольким типам, что вызывает смешение этих типов при словоизменении. Необходимо отметить, что хотя выравнивание по аналогии обычно описывается для замены нерегулярных типов регулярными, однако реинтерпретация принадлежности лексемы к тому или иному типу тем не менее происходит и при одинаково продуктивных словоизменительных типах. Смешение типов может появляться в следующих случаях:

1. Основа имени оканчивается на один и тот же гласный в единственном числе (как в omena «яблоко» - основы множественного числа выступают как omeni- и omenoi-). Частично это может быть также связано с принадлежностью одной и той же лексемы к разным типам в говорах разных приходов: материал данного исследования показал, что в диалектах приходов Кобрино (ст. Сиверская), Ярвисаари (д. Муйя), Хиэтамяки (д. Кемпелево), Молосковица (д. Малые Озертицы) лексема porstuva «сени» относится к типу слов многосложных слов на -а c основой множественного числа на -i, тогда как идиолектах информантов из приходов Губаницы (д. Кандокюля), Скворицы (д. Ахмузи) и Колпаны (д. Черницы), представляющих западногатчинский диалект, эта лексема относится к типу многосложных слов на -а c основой множественного числа на -oi.

В отличие от porstuva «сени», варианты которого имеют географическую дистрибуцию, вариант omena с основой на -oi в чистом виде появляется лишь у информанта HP, в смешанном виде с непоследовательным использованием основы на -i и на -oi у информантов VH и RRm, у остальных 18 информантов omena относится к типу с основой на -i.

2. Одно и то же значение выражается лексемами, которые относятся к разным типам типа makja - makkee, pimjд - pimejд - pimmee. Смешение основ этих типов, видимо, исторически связано с тем, что тип pimmee по крайней мере в диалекте прихода Тюрё (Ломоносовский район) в 50-х годах выглядел следующим образом: Nom.Sg. pimme?, Iness.Pl. pimiћд?s (темный), а также Nom.Sg. korke?, Nom.Pl. korke?t, Adess.Pl. korkiћa?lt (высокий). При этом в береговых диалектах в начале слога со вторичным ударением слышалось j: valkijas (Iness.sg. от valkija «белый», pimejдs (Ruoppila 66: 1955). Таким образом, смешение типов в подобных лексемах хотя бы в некоторых бывших эурямёйсских говорах Ленинградской области имело регулярный характер, например, в говорах приходов Тюрё и Хиэтамяки. Руоппила отмечает, что для эурямёйсских говоров характерна ассимиляция конечного класного формы с предшествующим гласным, в связи с чем и появился долгий гласный у pimmee, makkee (Руоппила 2012: 341, 343). Предшествующие описания говоров приходов центральной Ингерманландии, представленных в основном савакотскими говорами, не дают основания утверждать, что смешение типов в них может быть закономерным явлением.

3. Форма Part.Sg. на долгий гласный реинтерпретируется как основа единственного числа, от которой впоследствии образуется основа множественного числа. Чаще всего это происходит в именах с основой на -e, что приводит к тому, что от основы с продленным гласным начинает образовываться плюральная основа с дифтонгом *ee + i > ei, что переводит лексему в другой словоизменительный тип, например, Ill.Pl. suveihen от формы Ill.Sg. suvvи (susi «волк»)

4. Добавление показателя деминутива -ne-, переводящего лексему в тип на -ne (подробнее о типах см. раздел 3.4.). Суффикс деминутива, при этом, может добавляться не только к основе единственного числа, но и в некоторых случаях к основе множественного числа после показателя плюралиса: у VH в Gen.Pl. jokiloisen, RRm в Transl.Pl. jokiloiseks от joki «река». Частотным является появление показателя деминутива у информанта RRm: такой вид смешения типов появляется в 8 формах, причем в формах All.Pl. tuaheloisel и Abl.Pl. tuaheloiselt аффикс также занимает позицию после показателя множественного числа -loi-/-lцi-.

5. При выпадении конечного согласного в форме Nom.Pl. лексема интерпретируется информантами как разный тип (kyntel', kans). В этом случае тип, к которому информант относит лексему, зависит от того, какой гласный информант пытается восстановить. Это приводит к тому, что kyntel' «свеча» относится либо к типу двусложных имен с основой на -i типа harmi «досада», либо к типу kynttilд с основой множественного числа на -цi.

3.3.2 Реинтерпретация и переразложение основ

Это явление возникает нерегулярно и лишь в небольшом количестве случаев (всего четыре на весь материал). При этом одна из падежных форм образуется нерегулярно, реинтерпретируется как основа единственного числа, которая начинает изменяться в соответствии с новым типом (onnemusta - onnetomuksen - onnetomuhja - onnetomuksija).

Рассмотрим этот случай подробнее.

onneton «несчастный»

Nom.Sg. дан информантом MA в форме onneton как в литературном финском языке.В Iness.Sg. onnetomмs используется основа множественного числа в единственном числе. Для Part.Pl. onnettomija, образованного от сильной основы с геминатой, дан второй вариант onnettomiva с заполнением зияния *ia с помощью -v-. Для образования формы Elat.Pl. onnetomist используется слабая ступень, в Nom.Pl. onnettomat - сильная с геминатой. В Elat.Sg onnetomisesta, где использовано окончание эссива из литературного финского языка, и Essiv.Sg. onnetomisen используется гласная основа onnetomise-, появление которой, по-видимому, свзяано с типом hevone (гласная основа hevose-). В Part.Sg. onnetomusta, Transl.Sg. onnetomuksen, Ill.Pl. onnetomuhja и в Transl.Pl. onnetomuksija используется основа как в типе kysymys (имена на -s с гласной основой на -kse, согласная основа совпадает с Nom.Sg.). По-видимому, в Part.Sg. происходит окказиональное использование основы onnetomus-, которая далее реинтерпретируется как тип kysymys, от которого образуется гласная основа на -kse: onnetomuksen, что, по-видимому, также может быть связано со схожестью -kse- и показателя транслатива -ksi в финском литературном языке. Схожесть эта приводит к тому, что гласной основой становится onnetomu- с апокопой -s, которая и используется далее для образования форм Ill.Pl. onnetomuhja и в Transl.Pl. onnetomuksija, где показатель Part.Pl. -ja (не встречающийся, однако, в идиолекте информанта MA) реинтерпретируется как показатель множественного числа, занимающий позицию после падежного показателя (подробнее о реинтерпретации падежных окончаний см. в параграфе 3.1.4). В данном случае падежными показателями являются -h иллатива, характерный для прихода Молосковицы и -ksi транслатива, заимствованное из финского литературного языка.

Еще одинм случаем реинтерпретации и переразложения стало восстановление конечного гласного по аналогии с существующим суффиксом, что встретилось у информанта MH для лексемы hapan «кислый», который был проинтерпретирован как hapana, по аналогии с tyven - диалект. tyvenд «тихий, спокойный»). Это вызвало смешение типов, при котором основа плюралиса образовывается как в типе avvain на -м, а основа единственного числа образуется с использованием -se- (Ill.Sg. happasиn, Iness.Sg. happases). Появление -se- может быть вызвано реинтерпретацией -na из Nom.Sg. как -ne, что вызывает изменение по типу hevone (с гласной основой на -se).

Частным явлением такой реинтерпретации, по-видимому, можно считать смешение лексем. Оно наблюдается при наличии чередования ступеней одного и того же сочетания согласных в разных лексемах, относящихся к разным типам, но в случае слабой ступени звучащих схоже, когда слабоступенная форма похожей лексемы заменяет либо сильноступенную форму: lammen (Gen.Sg. от lampi «небольшое озеро» в качестве Gen.Sg. для lammas «овца» (при ожидаемом lampaan), либо слабоступенную форму: Elat. Sg. kannast, Iness.Sg. kannas, Elat.Sg. kantoist от kanta «стебель» вместо ожидаемых kannest, kannes, kansмst для kans' «крышка».

3.3.3 Влияние другого языка

1. Влияние русского языка, что проявляется в нейтрализации фонологической оппозиции tt/t в случае появления основы opetaj- для opettaja «учитель». Такое влияние доминирующего языка, приводящее к изменениям в языке, находящемся под угрозой исчезновения, предполагает Р. Андерсен, указывая, что в речи двуязычного менее компетентного носителя языка будет наблюдаться меньшее количество фонологических оппозиций, чем у полностью компетентного носителя, а также лучше будут сохраняться оппозиции и черты, присущие обоим языкам или же только доминантному языку (Andersen 1982: 95). Встретившийся в материале данного исследования случай, однако, может быть объяснен также обобщением правила (в этом случае - правила чередования сильной и слабой ступеней в основе) и применением его даже при отсутствии условий для применения этого правила. Вторым проявлением нейтрализации оппозиции является нарушение сингармонизма, который в финском языке касается рядности гласных звуков: при нормальных условиях гласные переднего ряда (д, ц, y) не могут сочетаться с гласными заднего ряда (a, o, u) в переделах одной основы и относящихся к ней аффиксов (это, однако, не касается приставки epд- и некоторых заимствований). Тем не менее, у RRm встретилось несколько случаев, когда показатель множественного числа -loi-/-lцi- выступал в виде -loi- в основе с гласными переднего ряда: vettдloi (Part.Pl. от vesi «вода»), mдkilois (Iness.Pl. от mдki «гора»). Для идиолекта MH в целом характерен сдвиг гласных переднего ряда назад, так что они звучат скорее как гласные среднего ряда. Подобные изменения в фонетике отмечаются и для языка финских иммигрантов в США, где, как отмечают Кэмпбелл и Мюнтцел, под влиянием доминирующего языка (английского) полуязычные говорящие «часто сокращают геминированные согласные до негеминированных, и они также производят большое количество замен для губных гласных переднего ряда, которые варьируются от yu до u для /y/ ([ь]) и ретрофлексных шва для /ц/ (Campbell & Muntzel 1989: 187) «also they often reduce geminate consonants to nongeminates; and they produce a variety of

substitutions for the front rounded vowels ranging from yu or u for lyl ([ь]) to retroflexed schwas for /ц/»

2. Влияние литературного финского языка, проявляющееся в трех случаях:

1) Заимствование лексемы из литературного языка. Помимо частичного смешения словоизменительных типов, также вызванного литературным финским языком, некоторые информанты используют не диалектизм, а лексему из литературного языка, которая не употребляется в диалекте. В нашем материале это лексемы onneton «несчастный» (ц.ингерм. onnetoin) у информанта MKH (Gen.Pl onnettomмn), perhe «семья» (ц.ингерм pere) у информантов TA, HK, у которых также представлен соответствующий литературный тип словоизменения без геминации, и makuinen «вкусный» (ц.ингерм makusa, makus'a) у информанта HP (за исключением формы Nom.Sg.). Не у всех информантов заимствование происходит целиком, так лексему perhe у информанта MA характеризует образование форм иллатива с помощью показателя -h (Ill.Sg. perhиh,Ill.Pl. perheih).

2) Замещение в части парадигмы диалектных форм литературными. Это одно из проявлений смешения типов, которое, однако, связано с влиянием литературного языка, а не других словоизменительных типов в рамках диалекта. Это явление можно наблюдать для лексем onneton/onnetoin, когда часть парадигмы изменяется по типу литературного onneton, а часть - по типу диалектного оnnetoin (у информантов SH, NH), при этом в Nom.Sg. и Part.Sg. выступает лексема onnetoin, в Gen.Sg., Ill.Sg., а также Iness.Sg. и Part.Pl. - по типу onneton. Влияние диалекта может также проявляться в геминации в четвертом слоге с долгим гласным (подробнее о типах и дистрибуции основ см. параграф 3.4.). Интересным образом замещение части парадигмы проявляется в идиолекте информанта HP: используется лексема из литературного финского языка, но к ней применяется правило общей геминации в четвертом слоге, а чередования ступеней не происходит, таким образом форма Part.Pl. выглядит как onnetommм вместо ожидаемого *onnettommм.

Частичное замещение диалектных алломорфов падежей литературными также характерно для идиолектов информантов MH (9 случаев в лексемах susi «волк», lдhe «родник», jumala «бог», lehti «лист»), MKH (12 случаев в лексемах susi «волк», lдhe «родник», vesi «вода»). В лексеме lдhe c сильной основой lдhte- у обоих информантов произошло выравнивание номинатива ед.ч. по сильной ступени, которая затем была реинтерпретирована как сильная по типу литературного языка с чередованием ht//hd, что вызвало возникновение форм со слабой основой lдhde-, например, Elat.Sg. lдhdest, Elat.Pl. lдhdeistд. Такая реинтерпретация не может быть названа заимствованием лексемы из литературного языка, так как лексемы lдhe/lдhte со значением «родник» в финском литературном языке не существует.

3) Заимствование падежных окончаний, которое появляется практически у всех информантов: Ill. на -V?n (33), Ill.Pl. на -hin (51, но это окончание употребляется также в ряде говоров), Iness. на -ssa/-ssд (59), Elat. на -sta/-stд (53), All. на -lle (4), Adess. на -lla/-llд (9), Abl. на -lta/-ltд (2), Essiv на -na/-nд (35), Transl. на -ksi (53). Наибольшее количество литературных окончаний встречается у информантов MH, MKH, MA, VK, LR, что связано с социолингвистическими аспектами, обсуждаемыми в Главе 4.

3.3.4 Реинтерпретация падежных показателей

С падежными окончаниями также связан такой интересный феномен как присваивание целому падежному окончанию или его элементу нового грамматического значения. Рассмотрим три таких случая:

1. Литературное окончание транслатива -ksi в 4 случаях используется для противопоставления единственного и множественного числа транслатива разными информантами (MKA - opettajaks - opettajaksi, TA - suveks - suveksi, repoks - repoksi, MH - kдrmeks - kдrmeksi). Это можно объяснить сходством -i- в -ksi- и показателя множественного числа -i-, который используется в косвенных падежах. По-видимому, произошла реинтерпретация и переразложение -ks-i-, где конечное -i- начало выполнять функцию показателя множественного числа.