Информационно-аналитический медиадискурс: прагмасемантический, когнитивный и коммуникативный аспекты (на материале российской деловой прессы)

Мой любимый философ Герберт Спенсер утверждал, что прогресс -- это рост разнообразия качеств. Потому я считаю, что должна развиваться разнообразная энергетика: и атомная, и тепловая, и ветряная, и приливная. Разные станции надо строить, единственное, против чего я категорически возражаю, -- это биоорганическое топливо.

Все это найдет своего потребителя. Пример: сейчас человечество стало стремиться жить в небольших городах, в маленьких поселках; зачем в какую-нибудь глушь линию передачи тянуть -- там будет небольшая локальная энергетика. Вот у меня домик в тайге, там у меня печка на дровах, которая без всяких двигателей вырабатывает электроэнергию, просто используя устройство с ячейками Пельтье -- телевизор работает, свет горит. Или топливный элемент водородного автомобиля можно к домашней сети подключить. Но не надо только это к большому заводу пытаться пристроить.

-- Вы призываете развивать энергетику, а многие требуютумеренности в ее наращивании, раз нет взрывного роста экономики.

-- Чем электроэнергия отличается от обычного рыночного продукта? У нее нет разнообразия качеств, разве что одно -- частота должна поддерживаться на определенном уровне. Там нет бренда. Электроэнергия -- нерыночный в общепринятом смысле продукт, потому что ее нельзя запасти. Запас на будущее -- это когда ты вводишь новую мощность. Не надо верить тем, кто говорит, что плановое развитие энергетики в стране преувеличено, что надо строить в меру, так как наш валовой продукт маленький и останется небольшим. Они не понимают, что рост валового продукта -- явление нелинейное, и я верю, анализируя то, что у нас сейчас с экономикой происходит, что Россию ожидает очень бурный подъем, промышленный бум, и у нас при умеренном подходе может просто не хватить электроэнергии. У нас уже сейчас за счет бурного строительства подушевое потребление электроэнергии выше, чем в лучшие советские годы. И поэтому я считаю, что энергетику, электроэнергетику надо развивать. Это продукт высокого качества, высокотехнологичный, спрос на него будет расти -- и экспортный, и внутренний. Поэтому нужно строить и гидростанции, и тепловые станции -- и большие, и маленькие. Угольную энергетику надо быстро развивать, линии передачи, локальные станции строить, ни в коем случае не ограничиваясь только наращиванием энергетики ядерной.

-- Владимир Елиферьевич, как получилось, что академическийИнститут теплофизики стал одним из немногих научных заведений,которые начали заниматься проблемами -- и научными, ипрактическими -- оборудования для энергетики? Это перетекло извоенных программ как-то?

-- Нет-нет, вы представляете, когда мы только начинали работать, нам до 1967 года запрещалось даже заключать хоздоговоры. Нам давали в громадном количестве бюджетные деньги и говорили: «Делайте, ребята, что хотите». И вот за те годы, я сейчас удивляюсь, сколько мы понаворотили в науке здесь в Сибирском отделении Академии наук и у нас в институте.

-- А как спрашивали? Мало ли на что вы эти деньги потратите?Это не может на одной совести держаться.

-- Может, и держалось, но не только на совести. Есть люди, которые любят саму науку, любят думать, спрашивать у природы, почему и как, таких на контроле держать было не нужно, тогдашние руководители страны это хорошо понимали. Ну и мне повезло, у меня так голова устроена, что я все время задаю вопросы: а почему, что будет, если? Вот не так давно задался вопросом -- уж отвлекусь, -- что будет, если я возьму и жидкий азот под воду вспрысну. Если на воду -- ясно, что будет, каждый видел -- кипит там, замерзает. А если под воду? Взяли бутылочку с азотом, кинули в ведро, грузик привесили. Она взорвалась с эквивалентом тротиловым, мы там подсчитали, 0,8. Разнесло ведро, лаборанты успели убежать, увидев, как расширяется этот пузырь. Сейчас мы что делаем? Мы под воду при большом давлении вгоняем жидкий азот. Правда, к сожалению, оказалось, опередили нас чуть-чуть американцы -- в 2010-м они проводили похожие эксперименты в попытках создания реактивного двигателя на азотно-водяной смеси. В воду вгонять азот, тот вскипает и выталкивает струю -- вот и двигатель. Мы для другой цели совсем изучаем: для получения газогидратов необходим сильный источник давления. И вот буквально на днях обнаружили, что давление может быть доведено до 600 атмосфер взрывом азота в воде в камере. Будем изучать -- как растет этот пузырь, как идет волна.

Настоящий ученый не может не искать. Петр Леонидович Капица, очутившийся под домашним арестом за то, что отказался участвовать в атомном проекте, увидел, как по оконному стеклу стекает пленка дождевой воды. Он заметил волны, бегущие по этой пленке, и написал для них уравнение. На это открытие Капицы ссылок в литературе, наверное, не меньше, чем на его нобелевские работы по сверхтеплопроводности, так как эти волны значительно усиливают процесс передачи тепла, играют колоссальную роль в энергетических установках и в установках химических производств. И знаете, я сумел завершить эту работу великого ученого: Капица думал, что те волны капиллярные, а я доказал, что они кинематические.

Техрегламент для рыночной стихии. И. Имамутдинов // Эксперт (2014. №44 (921))

Председатель правления ОАО «Системный оператор Единой энергетической системы» Борис Аюев уверен: для эффективного функционирования электроэнергетики как единого системного пространства экономические интересы ее участников не должны идти вразрез с технологическими правилами, регулирующими отрасль

На электростанциях нашей страны в 2012-2013 годах было введено около десяти с половиной тысяч мегаваттмощностей. Построены и обновлены десятки электрических подстанций трансформаторной мощностью 32 тыс. мегавольт-ампер, введено и реконструировано 155 линий электропередачи напряжением 220 киловольт и выше суммарной протяженностью в тысячи километров. Это данные Системного оператора Единой энергетической системы страны. В России работают оптовый рынок электроэнергии и рынок мощности, где конкурируют десятки компаний. Чтобы ни говорили критики отрасли, все это -- результат проведенных в 2000-х годах кардинальных изменений в электроэнергетике.

Правда, есть и другие цифры, которые омрачают эту картину. По данным того же СО, ежегодно на объектах электроэнергетики происходит свыше 24 тыс. аварий, из них около 700 серьезных, а более полусотни -- с тяжелыми последствиями. И все большее число последних имеют своей причиной эксплуатационное несоответствие оборудования техническим требованиям российской энергосистемы, причем в первую очередь это касается ввозимого из-за границы оборудования. Оказалось, что в отрасли, чересчур увлекшейся либеральной моделью преобразований, не были закреплены правовые нормы обязательного технологического регулирования. Последствия этой недоработки, оказавшейся ключевой для безопасного функционирования российской энергосистемы, все больше нивелируют положительные результаты структурных перемен. В постреформенных условиях с появлением разнообразных собственников под обязательный контроль в электроэнергетике поставили многие процессы, связанные, например, с финансами. Но до сих пор нет юридически зафиксированных правил контроля жизненно важных параметров необходимого оборудования: а способно ли оно по своим электрофизическим характеристикам работать в составе именно ЕЭС России?

В советское время непреложность этого системного соответствия закреплялась на уровне общегосударственных и отраслевых нормативно-технических документов, позже -- на уровне внутренних документов РАО ЕЭС. С ликвидацией РАО в 2008 году многие принятые ранее правила, оставаясь де-факто действующими, с точки зрения легитимности оказались спорными и теперь с точки зрения права образуют «серую» область. Говоря проще, многие энергетики, работающие сейчас в отрасли, и крупные потребители продолжают придерживаться этих правил из соображений профессиональной компетентности. Однако грамотные юристы субъектов электроэнергетики, недовольных требованиями, которые предъявляются этими правилами, сегодня могут без труда, действуя в соответствии с буквой закона, уклониться от их выполнения. Эта ситуация парадоксальным образом еще более усугубляется идущими в отрасли инновационными процессами, появлением множества новых технологий (таких, например, как парогазовые электростанции), особенности которых не могли быть учтены в действовавших ранее документах.

Стоит отметить, что и США, и Европа, пережившие преобразование своих энергосистем раньше России и чью методику реформ мы во многом брали в пример, одновременно с либерализацией рынка обязательные технические требования вводили нелиберально -- последовательно и жестко. Трагедия на Саяно-Шушенской ГЭС подтолкнула наши ведомства к воссозданию утраченной системы технического регулирования, обеспечивающей устойчивую работу всего электроэнергетического комплекса страны. Первый документ -- Правила технологического функционирования электроэнергетических систем (ПТФЭЭС), разработанный СО, -- уже готов к утверждению, но его принятию активно сопротивляется ряд генерирующих компаний и крупных потребителей, а также некоторые говорящие от их лица государственные ведомства, в частности Минэкономразвития. В попытках замылить вопрос оппоненты предлагают правительству вообще отложить принятие ПТФЭЭС на 2016 год. В свою очередь, в СО заявляют, что тянуть дальше нельзя, и с сожалением признают, что критически опасное и все более разрушительное отсутствие системы технического регулирования пока плохо осознается профессиональным сообществом.

О том, почему воссоздание системы техрегулирования так пугает ее оппонентов, мы спросили председателя правления ОАО «Системный оператор Единой энергетической системы» доктора технических наукБориса Аюева -- человека, пожалуй, лучше других информированного о том, что происходит в отрасли и что необходимо для ее надежного функционирования. Авторитетный технократ, Аюев в то же время личность непубличная: он крайне редко дает интервью (последний его разговор с журналистами датирован 2008 годом), однако для «Эксперта» сделал исключение.

-- Борис Ильич, расскажите, как вы пришли в отрасль.

-- Выбор профессии не был для меня сложным. Мои родители -- железнодорожные энергетики, поэтому разговоры об электричестве, переключениях и коротких замыканиях шли дома постоянно. Летом после восьмого класса я уже работал на предприятии электроснабжения разнорабочим, электрослесарем. Ко времени поступления в 1974 году в один из самых престижных технических институтов страны -- Уральский политехнический -- уже понимал кое-что в этих процессах, мог собирать электрические схемы, знал, как работают электрические приборы. На нашей кафедре «Электрические станции, сети и системы» развивалась новая для того времени дисциплина -- автоматизация управления энергосистемами. Это не было случайным. Диспетчерское управление в электроэнергетике всегда было одной из самых автоматизированных сфер в СССР, и все усложняющаяся система требовала новых программно-технических решений. В Свердловске это направление выкристаллизовывал тогдашний завкафедрой Дмитрий Александрович Арзамасцев, собравший вокруг себя специалистов, которые не только прекрасно разбирались в теории функционирования энергосистемы, но и разрабатывали для нее действующие системы автоматизации. В науку меня вовлек Аркадий Вениаминович Липес, яркий, незаурядный человек, ученый с мировым именем. Интерес к тому, как математически рассчитать системную работу тысяч устройств, как всем этим управлять, анализировать, автоматизировать -- все то, чем я занимаюсь до сегодняшнего дня, -- пробудил во мне именно он. Научная работа нашей кафедры была тесно связана с деятельностью Объединенного диспетчерского управления энергосистемами Урала, и институтские разработки велись в тесном сотрудничестве с энергетиками. Немало из того, чем мы в Системном операторе занимаемся сегодня, -- оценка состояния системы, автоматизированный анализ режимов, автоматизированный выбор управляющих воздействий -- для меня начиналось в восьмидесятые годы в ходе той совместной работы. Именно из тех лет я вынес понимание, что построить отраслевую систему управления, не занимаясь самой энергетической системой, невозможно.

-- Когда шла реформа отрасли, в пылу борьбы технократов -- как сторонников сохранения единой энергосистемы -- нередко противопоставляли экономистам и «эффективным менеджерам», живущим будто бы абстрагированно от отраслевых реалий и пытающихся всю эту систему раздраконить. А как вы, «системный» человек, попали в команду реформаторов?

-- Еще в 1998 году, в самом начале подготовки реформы, стало понятно, что для создания конкурентного рынка мало структурно выделить конкурирующих игроков из вертикально интегрированных компаний. Нужно было разработать такой организационный механизм, который позволял бы этим игрокам конкурировать при мгновенно меняющемся балансе спроса и предложения. То есть работать в темпе принятия решений, свойственном именно электроэнергетике как непрерывно действующей отрасли, когда произведенный продукт тут же оказывается у потребителя. Но задачу оперативного изменения нагрузки генераторов в зависимости от потребления нельзя решить без увязки с технологией разработки диспетчерского графика, жестко связанной с работой системы оперативно-диспетчерского управления, то есть системного оператора. В итоге решили не отбрасывать, а использовать сложившуюся к тому времени систему оперативно-диспетчерского управления, которая обеспечивала ежедневную работу ЕЭС России. Однако надо было сделать так, чтобы выбор и загрузка генераторов происходили по экономически обоснованным конкурентным основаниям. Для этого требовалось сделать две вещи: разработать правила рынка (что было относительно легко, потому что существовали аналоги -- конкурентные рынки, действующие в энергосистемах экономически развитых стран) и органично встроить эти правила в деловые процессы существующей системы технологического управления. С последним было сложнее -- людей, профессионально занимавшихся этими вопросами, в стране можно было пересчитать по пальцам, а в системе оперативно-диспетчерского управления таких вообще было всего несколько человек. Мы с группой инженеров к тому моменту уже достаточно долго изучали эти вопросы и понимали важность создания механизма, которому предстояло прийти на смену голому администрированию при разработке и реализации диспетчерского графика. Возглавлял группу мой старший товарищ Петр Михайлович Ерохин, он почти 30 лет преподавал на моей кафедре, научным сотрудником в Политехе создавал и внедрял технологии диспетчерского управления, а потом -- и до РАО, и после -- занимал руководящие должности в Объединенном диспетчерском управлении энергосистемами Урала. Уральские разработки позволяли корректно перевести идеи создания конкурентной среды в электроэнергетике на язык оперативно-диспетчерского управления. Когда в 1998 году Анатолий Чубайс начал собирать команду, он советовался в том числе и с Федеральной энергетической комиссией, а там, зная, что этими вопросами занимается Ерохин, обратились к нам. К 2002 году мы попали в проектную группу Системный оператор, которая и выдала в результате свою часть программы действий по реформированию РАО ЕЭС.

-- В 2007 году, отвечая на вопрос, какие отраслевые риски возможны после расформирования РАО ЕЭС с точки зрения СО, вы говорили, что кроме возможных срывов инвестсоглашений иных опасностей «даже гипотетически» не видите, поскольку сразу после появления СО в 2002 году как первенца реформирования ЕЭС готовились к тому, чтобы функционировать в условиях «пост-РАО». А почему нельзя было еще тогда предусмотреть нынешнюю ситуацию с попаданием обязательных технологических требований в «серую» зону?

-- Справедливый вопрос. Вероятно, потому, что среди приоритетов, которые тогда расставило РАО «ЕЭС России», не оказалось задачи разработки системы регулирования технической деятельности в отрасли, и мы просто не успели уделить ей должного внимания. Хотя можно было бы сразу понять, что рынок, давая свободу ведению бизнеса, не может существовать вне формальных рамок и ограничений, без обязанностей того же бизнеса выполнять определенные требования, тем более такой технологически сложный рынок. Правда и в том, что о массовом строительстве мы тогда могли только мечтать, действующие же объекты и процедуры и без того отвечали обязательным требованиям, обеспечивающим устойчивую работу энергосистемы. И еще, честно говоря, было сильно ощущение, что профессиональный опыт энергетического сообщества не позволит ему совершать несистемные действия. До поры до времени так и было, однако сейчас среди самых тревожных отраслевых трендов -- значительное число системных аварий из-за несоответствия оборудования обязательным требованиям. Ежегодно таких аварий случается уже до семидесяти. Однако все эти аргументы не оправдывают нашу тогдашнюю недальновидность.

-- Почему необходимость скорейшего принятия правил технологического функционирования стала проявляться только сейчас, через шесть лет после ликвидации РАО?

-- Это не так. На то, что вопрос установления правил технологической работы электроэнергетических систем на всех стадиях их жизненного цикла не урегулирован законодательно, в августе 2009 года обратила серьезное внимание парламентская комиссия по расследованию трагедии на Саяно-Шушенской ГЭС. Когда к разбирательству подключились правоведы, они установили, что юридически корректного механизма, который бы предъявлял требования к субъектам, к структурам, владеющим оборудованием, нет -- он утрачен. И тогда комиссия рекомендовала правительству в целях обеспечения безопасности и надежности работы ЕЭС России такие нормативно-правовые акты разработать. В марте 2011 года президентом страны было дано поручение внести в законодательство изменения, которые предусматривали бы установление технологических правил работы электроэнергетических систем и входящих в них объектов в целях повышения ответственности субъектов электроэнергетики за обеспечение надежности их функционирования. После этого началось развертывание работы: внесение разных изменений, в том числе в федеральный закон «Об электроэнергетике», который адресовал эту работу правительству, а через Минэнерго и нам, Системному оператору. Много времени, естественно, ушло на разработку документа и последующее его согласование с отраслевым сообществом.

Сейчас «Правила технологического функционирования электроэнергетических систем», мы считаем, готовы к утверждению, их надо принимать как можно скорее, так как, повторюсь, последствия упущения десятилетней давности проявляются весьма зримо. Заработали экономические механизмы, собственники начали закупать и вводить новое генерирующее оборудование -- и тут выяснилось, что при фактическом отсутствии регулирования технической деятельности в отрасли, по сути, никаких рамок для собственников не существует.

-- Это приводит, насколько я понимаю, к неурядицам в работе энергосистемы. А можно привести какие-то конкретные примеры?

-- Наши специалисты в большинстве случаев последствия этих «неурядиц» быстро нивелируют, поэтому они оказываются малозаметными для потребителя. Но бывает и по-другому: в августе прошлого года (а до этого и в 2011 году) в результате неверной работы управляющей автоматики были «посажены на ноль» оба парогазовых энергоблока Калининградской ТЭЦ-2, без электричества на несколько часов остались 645 тысяч человек. Произошло это из-за того, что настройка автоматики газовых турбин Siemens была выполнена на основании регламентов Европейских системных операторов, которые не соответствуют требованиям ЕЭС России. В нашей ЕЭС допускается возможность короткого замыкания в сети 330 киловольт в течение 0,44 секунды и возникновения колебаний мощности с большой амплитудой после его устранения. «По-европейски» настроенная автоматика, не рассчитанная на такие возмущения, решила, что энергоблок отключился от сети, и остановила его, усугубив аварийную ситуацию. Другой пример: из-за отсутствуя обязательного требования по обеспечению высоковольтных линий устройствами однофазного автоматического повторного включения в ноябре прошлого года линия 500 киловольт УПК Тыреть--Ключи отключилась всеми тремя фазами. Обесточенным оказался Иркутский алюминиевый завод с потреблением почти 800 мегаватт, было отключено 700 мегаватт генерирующих мощностей на нескольких электростанциях. Есть примеры, когда целые регионы с сотнями тысяч потребителей оставались без электроэнергии из-за несоблюдения технологических правил. Еще десятки аварий, произошедших именно из-за отсутствия обязательных технических требований, не стали резонансными благодаря скоординированным действиям энергетиков по ликвидации их последствий.

-- Разве это не говорит об устойчивости энергосистемы?

-- Нам важно устранить причины возможных аварий, а не радоваться быстрому устранению последствий. Не обременяя читателя излишними техническими деталями, замечу, что в электроэнергетике всегда существовали сотни обязательных для исполнения требований -- и к конкретным характеристикам оборудования, и к регулировочным характеристикам генераторов, и к алгоритмам работы противоаварийной автоматики, и даже к обучению персонала. Их невыполнение приводило и, думаю, еще будет, к сожалению, приводить к серьезным системным авариям, пока мы не сделаем эти требования юридически обязывающими. Но противодействие субъектов энергетики идет не только в части таких требований. В процессе работы над документами, которые формируют систему нормативного регулирования технической деятельности, мы столкнулись с тем, что жесткий отпор вызывают вообще фактически все попытки регламентации. Идет ли речь о такой процедуре, как ввод объекта в эксплуатацию, или о попытке регламентировать все виды необходимых проверок и анализа работы оборудования на предприятии, или о попытке урегулировать технические взаимоотношения, возникающие из-за того, что у двух объектов, которые соединяет одна линия электропередачи, разные собственники, -- все встречает противодействие. Очевидно, что четкая регламентация технической деятельности поставит всех в одинаковые рамки и повысит прозрачность обоснования и принятия решений. А многим это не нравится, хотя понятно, что непрозрачность губит саму идею рынка.

-- А что вы имеете в виду, говоря о непрозрачности?

-- Возьмем рынок мощности. По сути, это механизм отбора по экономическим критериям, то есть по цене, достойных генераторов, способных стабильно поставлять электроэнергию на рынок. Раз так, то предполагается, что мощности, которые торгуются, должны соответствовать набору определенных требований; если же этого соответствия нет, тогда нет и оснований вообще за это деньги получать. В результате отсутствия правил не происходит первичной селекции только достойных и на рынок проникает генерирующее оборудование, иногда едва работающее. Собственник ненадежного старья, сэкономив буквально на всем, на тех же ремонтах, предлагает низкую цену и попадает в число отобранных, вытесняя с рынка владельца модернизированного оборудования с проведенными регламентными работами, а значит, более дорогого. Если бы были обязательные требования, то все собственники заботились бы об оборудовании, ведь иначе оно, разваливаясь, в конце концов перестало бы соответствовать требованиям и ушло с рынка.

-- Ну вам на это скажут, что честный подход придется оплачивать потребителю.

-- Нам так и говорят оппоненты: дескать, соблюдение общеобязательных технологических требований приведет к повышению цен, и называют при этом разные цифры. Мало того что никто не берется объяснить, откуда эти цифры взялись, -- оппоненты не говорят главного: потребитель уже заплатил за надежное электроснабжение. За все, связанное с его обеспечением, -- и за поддержание необходимых характеристик генерирующего оборудования, и за корректную подготовку персонала, и, конечно же, за своевременные ремонты и необходимую модернизацию. Это все есть в цене киловатт-часа, который потребитель оплатил. Именно поэтому вся страна сейчас интуитивно считает, что уж надежность-то электроснабжения, то есть хорошее эксплуатационное состояние оборудования, которое гарантирует его надежную работу в составе ЕЭС России, его собственник обеспечивает априори. Однако этого «априори» в реальности -- по закону -- не существует. Некоторые субъекты потому и против принятия технологических требований, что обязательность выполнения правил заставит их действительно заплатить за все то, что они не делали, хотя должны были. Деньги-то они получали в объемах, рассчитанных на их ответственность выполнять все необходимое для поддержания надежности.

-- А какие аргументы технологического характера приводят ваши оппоненты?

-- Многие технологические аргументы от наших коллег во время обсуждения проекта мы с благодарностью выслушали и включили в ПТФЭЭС. Сейчас главными нашими оппонентами выступают некоммерческие партнерства «Сообщество потребителей энергии» и «Союз производителей энергии», а в этих партнерствах работают представители, по сути, одних и тех же бизнес-структур, и от них мы в основном слышим нетехнологические доводы. Похожей позиции придерживались и некоторые работники Минэкономразвития, считавшие, что эти правила ухудшат инвестиционный климат, и не принимавшие во внимание то, что растущая аварийность наносит больший и, главное, реальный вред этому самому инвестклимату. В целом же идет дискуссия следующего плана: не создавайте безосновательных сдержек для развития бизнеса; утверждается, что позиция Системного оператора ограничивает свободу предпринимательства. Но я на фактах показываю, что мы, давая свободу подключающимся генераторам с несистемным оборудованием, ухудшаем положение, а значит, ограничиваем свободу других предпринимателей, уже работающих в системе, однако наши визави аккуратно уходят от ответа. А ведь правила технологического присоединения объектов к системе прямо предписывают, что при подключении новых субъектов не допускается ухудшение положения имеющихся. Нашего аргумента, что владельцы функционально неполноценных энергетических объектов, создавая аварийные ситуации, ограничивают право всех других субъектов этой системы на ее стабильную работу, оппоненты слышать не хотят. Складывается впечатление, что просто лоббируются интересы вновь подключающихся генераторов.

Понимая необходимость снижения рисков в важной инфраструктурной отрасли, Минэнергетики РФ последовательно продвигает принятие ПТФЭЭС. И поскольку проблема имеет межотраслевой характер, можно ожидать, что точка будет поставлена где-то выше, на межведомственном уровне.

А пока идет дискуссия, правовых оснований, чтобы предъявлять обязательные требования к оборудованию, работающему в составе энергосистем, и к организации их работы, не существует.

-- Откуда берется цифра колоссальных издержек -- 300 миллиардов рублей, которые будто бы потянет за собой принятие Правил?

-- Мы не раз просили дать расчеты, откуда эта сумма взялась. Увидеть их не удалось ни разу. По нашим оценкам, это не стоит практически ничего, поскольку абсолютное большинство оборудования и так соответствует требованиям, перестраивать ничего не нужно. При покупке нового оборудования и модернизации старого добросовестные энергетики ориентировались на характеристики, необходимые энергосистеме. Однако так поступали не все. Даже когда сейчас потребовалось перенастроить те же сименсовские газовые турбины, оказалось: все, что надо сделать, -- это собраться инженерам, подумать над системой регулирования, подключить компьютер и подстроить ее параметры. Да, зарплата инженеров -- это расходы, но они несопоставимо меньше того ущерба, который будет нанесен в случае аварийного отключения этих турбин.

Узник детства. О. Ханцевич // Эксперт (2010. №22 (707))

В России вышел «Французский роман» Фредерика Бегбедера -- главная книга 2009 года во Франции

В 2008 году самого известного и продаваемого французского писателя задержала полиция: выйдя из ночного клуба в центре Парижа, Фредерик Бегбедер разложил дорожку кокаина на капоте припаркованного автомобиля. За хулиганскую выходку он провел в камере временного заключения 36 часов, за которые успел придумать свою, пожалуй, лучшую и восьмую по счету книгу. У себя на родине «Французский роман» награжден премией Ренодо и признан критикой экзистенциальным прорывом автора. В нем писатель рассуждает о своих корнях: детстве в неполной семье, цинизме разведенных родителей-буржуа, зависти ко всяческим успехам старшего брата, связи поколений. После неожиданного успеха во Франции вмиг «повзрослевший» Бегбедер привез роман и в Россию -- страну, к которой давно питает особые чувства.

-- Вас никогда не жаловала французская пресса. Чем вызван столь теплый прием этого романа во Франции?

-- Это книга сильно отличается от всего того, что я писал раньше. Читатели, которые ждут от меня романов о ночных клубах, проститутках и наркотиках, будут сильно разочарованы. Это книга о маленьком мальчике, который гуляет со своим дедушкой по пляжу. Простите, если я кого-то резко разочарую, но иногда нужно уметь обновляться. На самом деле все мои персонажи из предыдущих книг, без корней и прошлого, имели свою историю.

-- Вы провели в камере около полутора суток и уже сравниваете себя в книге с Достоевским, Лимоновым, Вольтером, де Садом и Верленом, хотя им пришлось посидеть в десятки и сотни раз больше. Вы ничего не преувеличиваете?

-- Эта книга еще и о том, как тюрьма вдохновляет писателей на творчество. Когда вас помещают в камеру размером со стол, у вас отбирают часы, вам нечего читать, происходит странное явление -- буквально через секунду вы испытываете необходимость выйти оттуда. Каждая минута длится год, а тридцать шесть часов, которые я провел в заключении, превратились в века. В таких условиях единственный выход для того, чтобы вырваться из тюрьмы, -- в воображении, в мечтах. Собственно, что и произошло со мной. У меня вообще не очень богатое воображение, но здесь мне пришлось нырнуть в воспоминания, в мое детство. Кстати, недавно я открыл для себя рассказ Достоевского «Маленький герой», который он написал в тюрьме в 1849 году, в нем речь идет об одиннадцатилетнем мальчике. Оказывается, в этом смысле я не придумал ничего нового. Когда вас запирают, вы автоматически начинаете думать о детстве.

Общее между моей последней книгой и Россией -- тот факт, что мне пришлось оказаться в тюрьме, чтобы написать ее. Заключение как метод работы для писателя -- своеобразная традиция именно в России. Во Франции мы пытаемся вам подражать: когда-то у нас был Маркиз де Сад, он тоже побывал в тюрьме, в Англии это Оскар Уайльд, но Россия все равно лидер в этой области, пример для подражания. (Смеется.)

-- Может, стоить поблагодарить полицейских за полезный опыт?

-- Да, конечно. Без них я бы не написал хорошую книгу и не заработал бы кучу денег.

-- У «Французского романа» будет продолжение? Ведь история в нем заканчивается, когда Фредерику исполняется пятнадцать лет...

-- О да, я не смогу устоять перед соблазном написать продолжение, оно закончится на моей свадьбе -- как раз на том периоде, с которого начинается мой уже написанный роман «Любовь живет три года». Тогда пробел будет заполнен. Удивительно, насколько мой искренний и личный рассказ тронул Францию, поэтому соблазн написать вторую часть очень велик.

-- Начав писать сентиментальный и рефлексивный «Французский роман», вы не боялись превратиться из кумира молодежи в кумира домохозяек или, наоборот, вы хотели расширить круг своих читателей?

-- Не стоит недооценивать домохозяек и пренебрегать их ролью в обществе. В действительности я был очень удивлен тем, что эта книга обрела успех. Я, конечно, мог всю жизнь составлять романы из одних ингредиентов -- красивых девушек, дискотек, алкоголя, наркотиков, вечеринок, но выяснилось, что книга, которая начинается с вечеринки, а потом говорит о совсем других вещах, имела намного больший успех, чем предыдущая («Идеаль»). И думаю, тут дело не в домохозяйках, а в том, что молодежь, которая меня читала, тоже начала стареть вместе со мной и понимать, что, тусуясь каждый вечер, люди тупеют и устают -- это бег по кругу. У них тоже с утра болит голова, и с похмелья они смотрят в зеркало и спрашивают себя, кто они такие и откуда взялись.

-- Вы признаетесь, что начали взрослеть только в сорок два года, оказавшись в камере, вспомнив свое детство и переосмыслив, таким образом, свою жизнь… Вам не кажется, что взрослеть в сорок два поздновато?

-- Думаю, что как раз в этом возрасте человек начинает интересоваться своим прошлым. Потому что до этого мы спешим жить: делать что-то, путешествовать, соблазнять женщин и работать. И только после сорока мы начинаем волноваться и задумываться о своем происхождении, корнях.

Жизнь человека в своей первой части обращена в будущее, тогда как во второй половине она поворачивается к прошлому. Мы часто замечаем, что очень пожилые люди вспоминают о своем раннем детстве, в семьдесят-восемьдесят лет к ним возвращаются воспоминания о варенье, которое варила мама, и о других подобных деталях, которые были давно забыты. И, наверное, то, что я начал писать о детстве, говорит о моем старении, это симптом преклонного возраста.

-- В книге вы описываете достаточно сложные отношения со старшим братом, которому вы всегда завидовали в детстве и который был во всем гораздо успешнее вас. Изменилось ли что-то после того, как он прочитал эту книгу?

-- Да, кое-что книга изменила. Прежде всего, он был очень тронут. Благодаря роману он впервые узнал, что в детстве я очень страдал от развода родителей и что он был для меня своеобразной моделью успеха. Его, в свою очередь, расставание родителей почти не затронуло, он позитивный человек и во всем видит только хорошее. В каком-то смысле он мой антипод: он на все смотрит с оптимизмом, у него всегда хорошее настроение, он успешен в браке, он глубоко верующий человек. В детстве я одновременно завидовал ему, ненавидел его и восхищался им. Я видел его в прошлое воскресенье, ничего не изменилось: он все время улыбался и вел себя так, как будто у него все хорошо. И я надеюсь, что это так на самом деле. Но я всегда задавался вопросом: может ли книга, художественное произведение, изменить отношения реальных людей? Скорее всего, нет.

-- Книга заканчивается трогательным признанием в любви матери -- феминистке, которая предпочла семейным ценностям свободу и в результате осталась одна с двумя детьми на руках. Какой была реакция матери на этот во многом очень личный роман?

-- Мама очень много плакала. Сначала она страшно нервничала, сердилась, я бы даже сказал, несколько дней была в бешенстве. Я ей говорил тогда: послушай, подожди неделю, потом перечитай, и ты увидишь, что все не так страшно. Она считала, что в книге я рассказал про нее ужасные вещи. Ей пришлось заново пережить то, что осталось в прошлом. Возможно, она увидела, в какой степени освобождение, которого она добилась разводом с отцом, сыграло с ней злую шутку: оно вылилось в одиночество. В шестидесятых-семидесятых годах французских женщин обманули. Им говорили: если вы бросите своих мужей, вы станете независимыми и счастливыми, а в реальности матери пришлось воспитывать двоих сыновей одной и без денег. Ее жизнь оказалась полной иллюзий, и очень тяжелой. И ей было трудно читать об этом и принять эту книгу. Но с другой стороны, в книге есть и очень красивые моменты: о моих нежных чувствах к матери и о глубокой благодарности. Сейчас, спустя какое-то время, этот роман просто показывает маме, каким свое детство видит ее сын. И она счастлива, потому что знает, что я не несчастный человек и люблю ее.

-- В ваших работах часто встречаются упоминания известных брендов, исключением не стал и «Французский роман». И если в книге «99 франков», рассказывающей о рекламном бизнесе, product placement был уместен, то как вы объясните его появление в сентиментальном романе-автобиографии?

-- Я не имею к product placement никакого отношения и не понимаю, о чем вы говорите. Я никогда ничего не вставлял в текст за деньги. К несчастью, ни одна марка и ни одна компания не просила меня об этом и не предлагала мне деньги за то, чтобы оказаться в моей книге, и я этим очень разочарован. И если благодаря вашему вопросу я могу обратиться с призывом к известным брендам, я заявляю, что с удовольствием приму в дар Mercedes, например…

-- Или Bentley, который упоминается во «Французском романе»?

-- Да, или Bentley, который действительно был у моего отца, и поэтому он фигурирует и в книге о моем детстве. Я полюбил Bentley еще в возрасте семи лет, и, если эта марка предложит мне десяток лимузинов за то, чтобы я вставлял ее в свои романы в будущем, я сразу соглашусь. Я напомню вам, что еще Шарль Бодлер сказал: предназначение искусства -- это проституция.

-- Недавно вы объявили, что сами будете режиссировать экранизацию романа «Любовь живет три года». Чем это вызвано: вам не хватает литературной славы или просто не понравился фильм «99 франков»?

-- Нет, что вы! «99 франков» мне очень понравились, мне кажется, экранизация получилась удачной, я смеялся вдоволь при просмотре. Что касается проекта фильма «Любовь живет три года», то эта история длится уже несколько лет. Сценарий готов давно, и я им доволен, но не хватало только подходящего режиссера. Мне давно предлагали снять фильм самому, но я отказывался, объясняя, что это не моя профессия и так далее. Но годы идут, а фильма все нет… Поэтому я и решился взяться за это дело. Главную роль исполнит очень интересный французский актер Гийом Гальен, и я надеюсь, что фильм получится.

-- А что вы как француз, часто бывающий в России, думаете о том, чего не хватает нашим странам для настоящего сближения?

-- Прежде всего виза -- основное препятствие для развития отношений Франции и России как культурных, так и человеческих. Каждый раз, приезжая к вам, я возмущаюсь: почему я, популярный в России писатель, должен оформлять визу? Это идиотизм. Считаю, что это первая вещь, которую стоит отменить, после этого взаимоотношения сразу выйдут на

-- А что больше всего удивляет в России?

-- То, что Россия больше и богаче Франции, я имею в виду богаче природными ресурсами, но сама ничего не производит и не потребляет российское. В России все носят Chanel и Dior, тогда как во Франции никто не то что не потребляет, но даже не знает Denis Symachev, к примеру. Да и я знаю о Denis Symachev только потому, что хожу в его бар. Вот это, пожалуй, самое странное в России, и, чтобы изменить это, наверное, нужно много времени.

Фото напоказ. Е. Уткин // Эксперт Online (17.05.2012)

В Милане недавно прошла выставка-ярмарка MIA Fair - Milan Image Art Fair. Она собрала 268 известных итальянских и мировых галерей, которые выставляли своих фотохудожников. Многие выставляли одного-двух, поэтому выставка представляла собой набор персональных экспозиций. За 15 евро входного билета можно было увидеть около 300 персональных фотовыставок, что само по себе уникально. При этом еще и купить любую понравившуюся работу. Хотя цены на фотографическое искусство были не самые дешевые, я нашел работы от 800 до 50 000 евро, со средней ценой около 2000 евро за фотографию.

Выставка проходила второй раз, но уже зарекомендовала себя интересной площадкой. Было достаточно много людей, несмотря на кризис. Ее посетили около 20 000 человек (15 000 в прошлом году), более 1000 журналистов. Кроме самой выставки проходили семинары, встречи с фотографами, презентации фотоальбомов.

Специальный павильон (Fine Art di Moda) был посвящен фотографии моды. Там были представлены итальянские галереи, такие как Admira (фотографы Pasquale De Antonis и Ugo Mulas), Aforisma (Piero Gemelli), Archivio Alfa Castaldi, франзузские Kyo (Malick Sidibй) и Galerie Esther Woerdehoff (Michel Comte); американские Cristinerose Contemporary Art (Rodney Smith), Danziger Gallery (Andy Warhol и Scott Schuman), Edwynn Houk Gallery (Herb Ritts), Howard Greenberg Gallery (WilliamKlein e Saul Leiter); венская PhotographersLimitedEdition (Albert Watson) и персональная экспозиция Uli Weber. Там можно было увидеть и фотографии «российских» моделей, таких как Наталья Водянова и Наоми Кэмпбелл. Было несколько фотографий Карлы Бруни, супруги Николя Саркози, как совсем девочки, так и в более зрелом возрасте. Ее пытались продать особенно, подозревая, что, потеряв статус первой леди Франции, ее фотографии тоже упадут в цене.

Выставлялись и российские галереи. Московская Galerie Iragui Кати Ираги привезла итальянского фотографа Карло Пиза (впрочем, он уже давно живет в Москве и фотографирует Россию), петербургская AL Gallery Лизы Савиной и Натальи Панковой представляла проектДмитрия Провоторова «Письма из Поднебесной». Некоторые итальянские галереи выставляли авторов из бывшего СССР, Саида Атабекова (родился в Узбекистане, живет в Казахстане), Светланы Остаповичи (родилась в Молдавии).

Были представлены как звездные фотографы, такие как Elliot Erwitt иMario Giacomelli, так и совсем молодые, как кубинка Luna Trista или итальянка Silvia Camporesi. Очень интересные работы (человеческое тело прикладывалось к светочувствительной бумаге) представилаAlessandra Salardi. Фотографы с Ближнего Востока обрамляли свои фото в персидские ковры, итальянские добавляли светоаппликации и трехмерное изображение. Короче, можно было найти «свою» фотографию, на любой, самый изысканный вкус.

На входе на выставку стоит двухэтажное здание, где тоже были развернуты экспозиции фотографов (но с бесплатным входом). Там фотограф Angela Lo Priore показала сильно обсуждаемый проект «манекены», в котором она смешала девушек-моделей и манекенов на заброшенной фабрике. Эти фото были в резком контрасте с гламурными фото моды, и сама фотограф рассказала нам, что так она хотела подчеркнуть «бесчеловечное использование женского тела для коммерческих нужд, где женщина рассматривается как предмет».

Но, кроме разнообразия и красоты, всех волновал и другой вопрос - сумеют ли продать фотографии, когда в Европе свирепствует кризис. Сам я видел несколько красных кружков на фотографиях (они означали, что работа продана). Но директор выставки Фабио Кастелли был рад результатам: «Здесь формируется сообщество, место встречи фотографов, коллекционеров, художников, профессионалов и любителей. И, несмотря на кризис, MIA показала хорошие результаты и по продажам. Галеристы остались довольны выставкой, об этом свидетельствует тот факт что практически все уже подтвердили свое желание участвовать на следующий год».

Например, галерея Galleria Sabrina Raffaghello продала шесть фотографий фотографа Франко Фонтана по 6000 евро каждая. Американская Cristinerosecontemporary art продала шесть работ фотографа Rodney Smithза 7000 долларов каждая. Photographica Fine Art из Лугано (Швейцария) продала три фото раннего Ghirri, две за 10 000 евро и одну за 5000. И так далее. В основном продажи были по 1500-2000 евро за фото.

Российская галеристка Лиза Савина рассказала нам о своих впечатлениях: «Ярмарка впечатлила высочайшим уровнем организации и размахом. Несмотря на невысокие объемы продаж, подобные мероприятия способствуют развитию межгалерейных связей, обеспечивая устойчивый трансфер искусства как в одну, так и в другую сторону, что, конечно, исключительно благоприятно для российских авторов, мало известных за рубежом. Особенно это касается фотографии, рынок которой в России начал развиваться сравнительно недавно».

Хедж-фонды не зря инвестируют в Россиию. С. Лаврентьев // РБК-daily (19.04.2010)

В марте хедж-фонды, инвестирующие в Россию, снова вышли вперед по показанной доходности: по данным Hedgefund.net, индекс этих хедж-фондов вырос на 7,3%. Эксперты полагают, что высокую доходность фондам обеспечил рост российского фондового рынка: в марте индекс РТС вырос на 10%.

Из-за хорошего роста российского фондового рынка в марте хедж-фонды, ориентированные на Россию, показали лучшую доходность во всей индустрии -- 7,3%. «Российский рынок -- наиболее волатильный и растет быстрее других рынков, так как наша экономика наименее диверсифицирована», -- объясняет вице-президент департамента торговых операций Дойче Банка Сергей Суверов. По его словам, цены на нефть, которые определяют тренд российского рынка, в марте росли с 79 до 82 долл./барр.

Но, несмотря на хорошую доходность, фонды не смогли догнать индекс РТС. Лучше всех сыграли фонды, в портфеле которых значительную часть занимали бумаги металлургического и электроэнергетического секторов. «Таким фондам удалось обыграть индекс, так как именно эти отрасли показали наиболее интенсивный рост в марте», -- говорит управляющий директор по инвестициям УК «КИТ Фортис Инвестментс» Владимир Цупров. По словам экспертов, некоторые бумаги электроэнергетической отрасли выросли в цене с начала года на 100%.

Отметим, что обычные российские ПИФы смогли обыграть заморские хедж-фонды с их левериджами. Средняя доходность ПИФов, по данным Investfunds, в марте составила 11,5%. При этом средняя доходность ПИФов электроэнергетики достигла 25%, а металлургии -- 13,5%.

Ближе всех по доходности к российским хедж-фондам удалось подобраться хедж-фондам Индии: по данным Hedgefund.net, в среднем их доходность составила 6,5%. Хедж-фонды других развивающихся рынков показали куда более скромные результаты: СЧА китайских хедж-фондов в среднем увеличилась на 2,5%, а бразильских -- всего на 1%.

Хуже всех сработали хедж-фонды, использующие короткие продажи: их убыток составил 5%. Средняя же доходность всех фондов в прошлом месяце была всего 3%. «Это говорит об общем восходящем тренде мировых рынков в марте», -- отметил Сергей Суверов, объясняя это в основном положительной макроэкономической статистикой по экономикам США и стран Азии.

Цена вопроса. Б. Волхонский // Коммерсантъ (08.05.2002)

О том, что руководство США не любит Кубу и ее лидера Фиделя Кастро, известно давно -- не менее сорока лет. И во вчерашнем заявлении замгоссекретаря Джона Болтона странно не то, что он включил Кубу в число стран, составляющих "ось зла", а то, что это не было сделано раньше. Объяснение здесь весьма простое. Американская внешняя политика давно является товаром для внутреннего потребления, а потому объяснение любых внешнеполитических шагов администрации следует искать внутри США.

До поры до времени по "кубинскому вопросу" особых разногласий между демократами и республиканцами не было: Фиделя осуждали обе партии, и при любом хозяине Белого дома режим санкций в отношении Кубы соблюдался неукоснительно.

Первые серьезные разногласия обозначились весной 2000 года в так называемом деле мальчика Элиана. Напомню: тогда администрация президента-демократа Билла Клинтона, презрев яростные протесты кубинской общины Флориды, вернула на Кубу шестилетнего Элиана Гонсалеса, мать которого погибла во время шторма при попытке пересечь Флоридский пролив, отделяющий Остров свободы от США. Как теперь хорошо известно, это решение администрации через полгода обернулось против нее самой: судьба президентских выборов 2000 года, на которых от демократов баллотировался вице-президент Альберт Гор, решилась именно во Флориде.