Лингвокультурологический аспект гендерных отношений: сопоставительный аспект

? Екі ?атын ал?анны? ??ла?ы тынбас, есекке мінгенні? ая?ы тынбас/Нет покоя ушам того, кто взял двух жен, нет покоя ногам того, кто стоит на пороге.

? Екі ?атын алыпсы?, бір п?леге ?алыпсы?/Взял двух жен - попал в беду.

? ?йел ашуланса екі к?зіне ?лі келеді/Если жена злится, у нее хватает сил на оба глаза (т. е. плачет).

Анализируя данный признак у мужчин, можно сделать вывод, что наиболее вспыльчивым и злым является немец (3%), а наименее - казах (0,3%), что подтверждается количественными данными. В данном случае, по нашему предположению, повлияла на результаты такая черта характера мусульманина, как толерантность и выдержанность, прививаемая мужчине с детства. Проявление эмоции не красит казаха.

Упрямством также более наделен женский образ, нежели мужской, что отразилось во всех трех культурах. Причем женщины не могут найти общего языка не только с мужчиной, но и с представительницами своего пола:

? Семь топоров вместе лежат, а две прялки - врозь.

? Мужик тянет в одну сторону, баба в другую.

? Frauen und gemeine Leute sind schwer zu lenken.

? Бір ?атынны? ?ырсы?ы, ?ыры? есекке ж?к бол?ан/Упрямство одной женщины - груз для сорока ослов.

Однако, необходимо отметить, что в немецких паремиях, характеризующих женщину, в отличие от русских (5%) и казахских (2,7%), данная черта имеет положительную оценку (2%) и более соответствует характеристике “упорство”, т.е. способности женщины достичь своей цели:

? Wenn die Frau will, kann sie alles.

? Was der Teufel nicht kann, macht die Frau.

Так как женский образ предстает постоянно зависимым от сильной половины, то, по-нашему предположению, вздорностью и упорством женщины лишь пытаются отстоять свои права:

? Frau, Pferd und Schiff gehцren dem, der sie reitet.

? Frauen - die armen Geschцpfe, Gott segte sie heiraten, weil sie zu schьchtern sind, um nein zu sagen.

? У батюшки промеж пальчиков, а у мужа в руках.

? Баланы жастан, ?йелді бастан/Дитя учи с пеленок, жену - с самого начала.

При исследовании данного признака на соответствие мужскому образу вырисовывается следующая картина: в немецком языке единиц на эту тему нами не обнаружено; в русском языке упрямство оценивается отрицательно и имеет оттенок взбалмошности и привередливости (3%); в казахском языке упрямство - это нежелание мужчины мириться с приоритетным положением противника, равного по силам (2%):

? Бог - кормилец, не как мужик возгривец.

? Мужик сделан, что овин, а сбойлив, что жидовин.

? Жы?ыл?ан куреске тоймайды/Побежденный снова норовит силу показать.

? Екі ?ош?арды? басы бір ?азан?а сыимас/Головы двух кошкаров в одном котле не поместятся.

В паремиологической картине мира в отличие от внутренних признаков по внешним характеристикам женщины занимают лидирующее положение.

?ыз елді? к?ркі, жігіт елді? к?ркі/Женщина украшение народа, а мужчина - украшение Родины.

В казахской культуре внешняя красота рассматривается как природная данность, внутренняя красота имеет более глубокое понимание и состоит в ее женственности (5%):

? Г?л ?ссе жерді? к?ркі, ?ыз ?ссе елді? к?ркі/Цветы зацветут - землю украсят, девушки подрастут - аул украсят.

? Г?л ?ссе жерді? к?ркі, ?ыз ?ссе елді? к?ркі/Цветок - краса земли, девушка - краса народа.

Как это ни парадоксально, в русской (5%) и немецкой (6%) паремиологической картине мира образ женской красоты создается не через внешнюю привлекательность, а внутренние характеристики. Внешняя красота актуализируется через ее отсутствие. Среди немецких пословиц и поговорок была найдена лишь одна языковая единица с эксплицитным указанием на идеал женской красоты:

Viel Bein, viel Ehre.

Внешность не ставится во главу угла, это не самое важное условие для того, чтобы женщина считалась красивой. Намного важнее, чтобы она была хорошей хозяйкой, была доброй, заботливой и понятливой:

? Красота приглядится, а щи не прихлебаются.

? Не ищи красоты, ищи доброты!

? Schцne Weiber kochen nicht gern.

? ?ыз ?ылы?ымен жа?ады/Девушка может угодить своим поведением.

Наличие физических данных женщины в контексте паремий делают её «сексуальным объектом» мужского внимания. В русской культуре это выражено лексемами «сбитая фигура», «пышная грудь», «длинные волосы»:

? Грудь лебедина, походка павлина, очи сокольи, брови собольи.

? Коса - девичья краса. Красная краса - русая коса.

? И толста, и пестра, а рыло свиное.

? Костлявая девка - тарань-рыба.

Также красивыми считаются румяные и белолицые представительницы женского пола:

? В праздник - белоличка, в будень - чумичка.

? Кругла, пухла, бела, румяна, кровь с молоком.

Последние две пословицы подводят нас к еще одному выводу, что красота женщины, прежде всего, ассоциируется со здоровьем.

Любая женщина, если она любима и желанна, будет восприниматься как привлекательная:

? С?лу с?лу емес, с?йген с?лу/ Красива не красавица, красива любимая.

? Не пригожа, да пригодна.

? Je schiefer, je lieber, eine Gerade hat jeder.

? Es gibt keine schцnen Kerker und keine hдsslichen Geliebten.

Анализ внешних признаков женщины в сопоставляемых языках подвел нас к общему выводу: данный признак имеет двоичную структуру: физические данные делают женщину объектом внимания мужчин, внутренняя красота женщины имеет социальное значение.

В результате анализа также обнаружилось, что наиболее многочисленным по гендерному признаку являются семантические поля «Поведение» и «Воспитание», в которых явно прослеживаюися гендерные признаки. Планом выражения явились термины родства: мать/отец, сестра/брат, сноха/сын и др. Анализ компонентов позволил сделать вывод о равноправном положении обоих полов и их равной ответственности за воспитание младшего поколения, что в большей степени проявилось в казахской культуре:

? Атадан ?сиет анадан ?асиет/От отца черты, а от матери качества

? Ата - ана? бар болсын, бала кезде жар болсын/И отец и мать- опора для ребенка.

Но в то же время за поведение и воспитание младшего поколения ответственны все же старшие по половому признаку. Основное содержание пословиц ориентировано на подражание старшим по возрасту: поколение снох является образцом для незамужних родственниц, старшие братья - для младших, матери - для дочерей, а отцы - для сыновей:

? Ананы? ізін ?ыз басар, ?кені? ізін ?л басар/Глядя на мать растёт дочь, глядя на отца растёт сын.

? а?асына ?арай інісі, апасына ?арай сі?лісі/Старший брат образец для младшего, сестра - сестрёнке.

? ?ыз келіннен ?ибрат алсын, ?л елінен ?ибрат алсын/Дочь растёт, подражая снохе, а сын - Земле.

По данному факту в русской паремиологической картине обнаружена идентичная с казахской: Первую дочь бери по матери, а вторую - по сестре. Как уже отмечалось выше, о воспитании дочери судили по матери. Немецкая пословица «Barmherzige Muetter ziehen grindige Toechter» - предупреждение матерям, какое наказание можно понести за неправильное воспитание дочерей.

Релевантным для исследования является также следующий факт. Большое количество пословиц в анализируемых языках (11% в немецком, 15% в русском и 36% в казахском языках) свидетельствует о том, что незыблемой ценностью жизни является женщина-мать. Она - дарительница жизни.

? Ананы? с?ті бал /Молоко матери - мёд, ерді? анасы елді? анасы/ мать мужчины - мать земли.

? ?йел жерден шы??ан жо?, ол еркекті? баласы, ерлер к?ктен т?скен жо?, ?йел оны? анасы/Женщину создала не земля, а мужчина, мужчина не появился из небес, он - дитя матери.

? Ана баласын арыстанны? аузынан алады/Материнская молитва со дна моря вынимает.

? Мutter hat Salbe fьr jede Wunde.

Уважение и любовь к женщине воспитывается с детства:

Ана?ды Меккеге ?ш рет ар?алап апарса? да?арызын ?тей алмайсы?/Долг перед матерью не окупишь даже если трижды на спине донесешь ее до Мекки.

В пословице сопоставляются две святыни мусульманина: мать и Мекка. Любовь матери отождествляется с божественной в немецкой культуре: Mutterliebe ist die beste Liebe, Gottesliebe - die hцchste Liebe. Особенно ярко проявляется роль материнства в паремиях казахского языка, где было выявлено несравненно большее количество единиц (36%). Роль отцовства носит более абстрагированный характер и связана с духовным воспитанием младшего поколения, в то время как мать - кормилица, опекун, воспитатель и т.п.

Кроме того, нами выявлен ряд пословиц и поговорок, в которых гендерный признак выражен имплицитно, т.е. в них отсутствует явно маркированная лексика, которую можно было бы отнести к определённому полу. При более подробном анализе их компонентов всё же можно идентифицировать пол.

Есик к?ргендi алма, бесик к?ргенді ал/Женись не на той, что видела дверь, а на той, что видела колыбель.

Глагол алу/брать многозначен в казахском языке. Его основное, начальное значение - брать. В данном контексте онупотреблен в значении «жениться» и указывает на то обстоятельство, что право выбора оставалось всегда за «сильным» полом, так как ?йелді алады/в жены берут, к?йеуге шы?ады/замуж выходят, что опять указывает на его превосходство. Субстантивирование ал?аным используется в языке в обратном контексте (жена берет мужа) лишь метафорочно, как синоним слова ж?байым/суженный мой. Примеры таких случаев употребления встречаются в казахских эпосах. Поэтому в рамках данной пословицы единственным синонимом компонента «брать» предстает глагол «жениться». Рассмотрим второй компонент слова есік. Дверь олицетворяет собой дом, но родной очаг находится там, где находится колыбель человека. С колыбелью, конечно же, ассоциируется, в первую очередь, «материнское воспитание».

При проведении компонентного анализа следующей поговорки выясняется, что лексема Т?ркін имеет национально-культурную окраску и позволяет определить семантическое значение высказывания. В казахском языке, как отмечалось в теоретической части работы, степень родства кодифицирована. Так, Т?ркін - родня (родители) замужней женщины, а родственники её мужа - а?айын. Поговорка Т?ркіні жа?ынны? т?сегі жиылмайды/постель той не убирается, чьи родители близко относится к снохам, часто навещающим родительский дом. Частые визиты родителей означают несоблюдение норм поведения и осуждаются старшим поколением.

Первая часть пословицы «Жібек т?ту, бала т?рбиелеу білмеген зарын кещер» отражает род деятельности женщин («Распускать шёлк» или «прясть»), второе обязательное занятие женщины - воспитывать детей. Суть высказывания сводится к тому, что будет страдать та женщина, которая не научилась двум основным женским занятиям: прясть (распускать шелк) и воспитывать детей.

Ж?зігі? алтын бол?анша, ж?зі? жар?ын болсын/Лучше добрый взгляд, чем дорогой перстень - перстень (национальное украшение) - считался издавна чисто женской атрибутикой. Поэтому и за данной пословицей стоит обращение к женщинам. Женщину оценивают не только по ее внешнему виду, но и по манерам поведения, как она приглашает в дом или встречает гостя, подает угощение и т.д. Последняя пословица «опредмечивает» национальный архетип «?она? сыйлау/гостеприимство», занимающего наивысший рейтинг в национальной иерархии ценностей. Старшее поколение женщин «обучает» своим примером младшее искусству поведения, а мужская половина общества оценивает их умения. Немецкую пословицу «Ein freundliches Gesicht ist das beste Gericht»/доброе лицо лучше мягкого пирога можно считать точным эквивалентом данной казахской пословицы.

Головной убор б?рік/шапка - принадлежность казахского мужчины. Судя по следующей поговорке, в отличие от женщины он по своей природе обладает достоинством и честолюбив. Б?рік кигенні? намысы бар/Кто носит шапку, честолюбив. Тот, кто считает себя мужчиной, не должен терять достоинства или быть честолюбивым.

Сегіз ?ырлы бір сырлы (букв. Восемь граней и одна тайна) - поговорка, употребляемая в качестве описания достоинств молодого человека, парня. Всякий казахский парень должен обладать определенными умениями и искусствами: скакать на лошади, охотиться, играть на домбре, петь и т.д. Представляя молодого человека, говоря о его достоинствах и качествах, часто используют в казахской культуре данную поговорку.

Для сравнения рассмотрим несколько примеров с имплицитным указанием на пол в немецком языке. Елизабет Пиирайнен (Piireinen,1999: 106) исследует ряд специфичных идиом, в которых отсутствует маркированный гендерный признак. Так, устойчивые сочетания Unter den Pantoffeln stehen/быть под каблуком; jmnd. Auf Hдnden tragen/носить на руках применяют относительно мужчин. Pantoffeln/домашние тапочки являются женской принадлежностью и символизируют женщину-домохозяйку. Стереотипно подчинение мужчины жене критикуется в обществе, тогда как обратное считается естественным явлением. Вторая устойчивая единица показывает физическую силу и превосходство мужчины. Именно он, а не она, может носить противоположный пол на руках.

Следующие устойчивые сочетания, по Е. Пиирайнен, можно считать «женскими», поскольку в них речь идет о внешности женщин, что относится к фемининным критериям. Красота - женское «оружие», часто используемое для покорения сильного пола: jemandem schцne Augen machen/строить глазки, mit den Wimpern klimpern/хлопать (стрелять) ресницами, wie ein Lackaffe aussehen/выглядеть как лакированая обезьяна. Blondes Gift/блондинка, отравляющая жизнь. Светлый цвет волос рассматривается как специфический лингвистический код. Женщин-блондинок характеризуют часто как интеллектуально малоразвитых и сексуально озабоченных. Судя по высказыванию, мужчины опасаются таких женщин.

Конечно, как уже отмечалось, с изменением общественно-политического уклада многие пословицы теряют свои первоначальные значения и теряют свою актуальность. Тем не менее, по их наличию в лингвокультуре можно судить о существовавших представлениях и гендерном укладе народа.

Пословицы и поговорки имеют исторические, социальные и культурные корни, отражающиеся в менталитете нации. «Большинство пословиц - стереотипы народного сознания» (Маслова 2001: 43). Они приписывают, в зависимости от пола, определённые нормы поведения, психологические характеристики, род занятий и другие особенности. По языковой теории относительности З. Трёмель-Плётц, через языковые структуры происходит влияние на мышление и восприятие. Нормативно-ценностные представления языкового сообщества, как известно, отражаются в повседневных высказываниях. Через пословицы и поговорки манифестируется доминантное мировоззрение, по которому мужское считается нормой (Trцmel-Plцtz 1979: 43). Смысл большинства пословиц сводится к нравоучениям, советам женщине, какой она должна быть от «природы», умаляя ее возможности и подчеркивая интеллектуальное и физическое превосходство мужчины, и поэтому подчиняя её мужской власти.

Подводя общий итог анализа, можно сказать, что в казахской языковой картине сложился стереотип зависимой женщины, способной лишь на ведение хозяйства, воспитание детей, но не принимающей участия в общественной жизни. Нормы и правила поведения асимметричны, в большей мере они ориентированы на женский пол. Строгое соблюдение предписанных канонов обеспечивает женщине благополучную жизнь. Её опорой является муж, её силой - красота.

В немецкой языковой палитре наблюдается стремление женщин к лидерству, власти, доминированию, хотя от природы женщине не свойственен проницательный ум, высокий интеллект, а скорее выявлен инстинктивный подход в принятии каких-либо решений. Орудием женщины является её хитрость.

Народно-разговорные единицы констатируют прагматическое отношение к женщине. В сознании носителей представленных культур чаще закреплены негативные характеристики, чем позитивные. Но наряду с этим, восхваляется образ женщины-матери. Анализ ментальных признаков показал, что «женский» ум трактуется как интуиция, но не интеллект. В целом, проанализированные пословицы свидетельствуют о выгодности такой представленности женщин для самих же мужчин. На фоне слабой женщины возвышается роль и значимость «сильной» половины общества.

В работе был использован метод количественного анализа, в результате которого нам удалось сопоставить проявление внутренних, внешних и интерперсональных признаков, лежащих в основе гендерных отношений в сравниваемых языках. Приведенная ниже таблица представляет более полную картину соотношения основных признаков концептов «женщина» и «мужчина» в трех языках.

Таблица 3

Количественное соотношение гендерно маркированных пословиц и поговорок русского, казахского и немецкого языков

Итак, по результатам анализа трех языков можно сделать следующий вывод: в казахской языковой картине мира концепты «мужчина» и «женщина» представлены в их количественном соотношении шире, чем в немецком и русском языках. Из них наибольшее количество это пословицы, отражающие социальные характеристики, что представлено номинативной плотностью терминов родства: брат, сноха, золовка, деверь, свекровь, невестка, тесть, зять, замужняя дочь, родители. Как отмечает А. Кирилина (Кирилина2000), количество номинаций концепта прямо пропорционально его культурной значимости для народа. Степень аскриптивных гендерных черт неодинакова в разных обществах и зависит от социального статуса полов.

Суммируя положительные и отрицательные качества мужчин и женщин в сопоставляемых культурах, мы пришли к результату, что наиболее положительным предстаёт образ казахского мужчины (75,4 %), русский мужчина положителен на 66,3 %, немец - на 53,8 %. Женщины-казашки положительны на 59,8 %, что сравнительно выше, чем другие; русская женщина - на 39,5 %; немка - на 20,4 %. Большой количественный разрыв между женщинами позволяет нам судить о более выгодной представленности казахских женщин и меньшей выраженности андроцентризма в казахской лингвокультуре.

2.2 Репрезентация гендерных отношений в художественной литературе

Одним из подходов к пониманию и определению культуры считается герменевтический, в котором к культуре относятся как ко множеству текстов. Текст невозможно изъять из мира культуры, вне культуры он теряет свою значимость. В текстах соприкасаются язык и культура. Являясь воплощением культуры, художественные тексты вмещают в себя значительную информацию о факторе пола и уникальны своеобразием личности автора, носителя той или иной культуры и языка, создавшего произведение. Художественные тексты расширяют кругозор в области национальной культуры и составляют культурный фонд этноса. Язык художественной литературы отражает все богатство общенародного языка, отражает мир и способен передавать культурные и социально обусловленные представления о представителях обоих полов.

2.2.1 Текст как способ трансляции культуры и идентификации пола

Каждый язык является своеобразным инструментом для анализа внеязыковой действительности. По утверждению А.В. Масловой, язык является лишь механизмом, способствующим кодированию и трансляции культуры. Настоящими хранителями культуры являются тексты, так как в них культура опредмечивается, культура «разлагается» на тексты. Именно текст отображает духовный мир человека (Маслова 2001: 87). Психолингвистика и теория речевых актов (И.А. Зимняя, Н.И. Жинкин, А.А. Леонтьев, А.Р. Лурия) доказали, что мы общаемся с помощью текстов, а не слов или предложений. В лингвистике принято говорить о предложениях как о языковых моделях. «Сами же по себе языковые знаки проявляются будучи текстово-связанными, они могут иметь смысл только как связанные единицы, когда образуют тексты и передают их содержание» - пишет В.П. Белянин (Белянин 2003: 109). За интересом к тексту скрывается интерес к личности как носителю определенной культуры и языка, являющейся языковой личностью, владеющей системой языка.

Приобщение человека к культуре происходит путем присвоения им текстов других народов. Будучи малым элементом, текст отражает и заменяет собой весь мир для читателя. Текст представляет собой набор специфических сигналов. Эти сигналы автоматически вызывают у читателя, воспитанного в традициях данной культуры, не только непосредственные ассоциации, но и большое количество косвенных. Принадлежность произведения к той или иной национальной культуре определяется языком, на котором оно написано. Это значит, что великие творения Пушкина, Лермонтова, Достоевского - неотъемлемая часть русской культуры, философия «Фауста», бессмертные трагедии Шиллера - достояние немецкой культуры, а национальную культуру казахского народа трудно себе представить без поэзии Абая, М. Ауезова и др.

«Текст - это истинный стык лингвистики и культурологии, так как он принадлежит языку и является его высшим ярусом; в то же время текст есть форма существования культуры» (Маслова 2001: 53). Текст возникает в культуре, следовательно, и правила построения текста зависят от контекста культуры. Текст строится из языковых единиц низших уровней. При соответствующем отборе эти единицы могут усилить культурный сигнал. Для конструирования культурной идентичности, включая национальный, половой, этнический и социальный компоненты, используют лингвокультурологический пласт текста, содержащий множество культурных кодов.

Особое место в рассмотрении вопроса отводится художественным текстам. Они передают действия, чувства, мысли героев и окружающий их мир. Кроме того, нередко в литературе разных народов и разных эпох можно обнаружить аналогичные сюжеты и проблемы. По утверждению испанского драматурга А. Касона, это происходит по причине того, что в основе литературы лежит небольшое количество сюжетов. Существование аналогичных человеческих ситуаций способствует созданию в разных культурах схожих сюжетов с национально-культурными и социальными чертами. Отсюда следует, что литературные традиции народов могут совпадать, лишь отличаясь планом выражения.

Специфической чертой художественного текста как единицы эстетической коммуникации является его абсолютная антропоцентричность, т.е. познание и отражение мира в произведении направлено на познание человека. В своей работе «Система форм речевого высказывания» В.Г. Адмони пишет: «Художественная литература, как и всякое искусство, направлена на непостредственное чувственно-предметное и понятийно-наглядное постижение действительности и на раскрытие душевной жизни человека вплоть до самых глубинных черт» (Адмони 1994: 116). Среда, в которой функционирует текст, - это культура и социум. Аргументом в пользу рассмотрения текста в контексте культуры, по словам Л.Г. Бабенко, служит уникальная роль человека в мире вообще и в мире культуры в частности: человек - творец текста и в то же время его объект, предмет; человек - автор-адресант и адресат текста одновременно (Бабенко 2003: 32). Абсолютную антропоцентричность художественного текста отмечает в своих трудах и Е.А. Гончарова (Гончарова 1983: 3). Текст создается человеком, предметом его изображения является человек, и создается он чаще всего для человека.

Являясь основной единицей коммуникации и способом хранения и передачи информации (об истории, этнографии, национальной психологии, национальном поведении, то есть обо всём, что связано с культурой), одним словом являясь формой существования культуры и определенной исторической эпохи, текст по праву является культурной памятью общества.

Хотя основной спецификой художественого текста является эстетическая информация (по И.С. Алексеевой), эмоциональная и когнитивная информации играют немаловажную роль в структуре текста. Текст, создаваемый человеком, отражает движение человеческой души, строит возможные миры, запечатлевает в себе динамику мысли и способы ее представления с помощью средств языка. Антропоцентризм языка, восходящий к трудам И.А. Бодуэна де Куртене,

Л.В. Щербы, проецируясь на художественный текст, по мнению

В.В. Виноградова, делает образ автора ведущей текстовой категорией. Картина мира, моделируемая в художественном тексте, оказывается пропущенной через индивидуальное сознание автора (Виноградов 1971).

Гендерные исследования в области художественной литературы предоставляют возможность изучить мужские и женские гендерные роли, поскольку в литературе отображена картина мира носителей культуры и языка. Как и другие средства массовой информации, литература конструирует гендер, оказывая информационное давление на читателя. Она, как и искусство, представляет гендерные отношения средствами воздействия и прививает гендерную чувствительность, позволяющую показать разницу в положении женщин и мужчин (гендерных ролей) в разные эпохи и в разных странах (Куватова, Хегай 2001).

Гендер представлен в художественной литературе в двух аспектах: женская тема и женская литература. Так, как отмечает М. Рюткёнен, в литературе женщины играют только маргинальные роли, так как образ женщины создан мужчинами. Развивая эту мысль далее, можно сказать, что женщина - это материал в руках мужчины, из которого он лепит или вытачивает нужные фигуры. «В любом литературном явлении, так или иначе, многообразно и многоо?бразно отражена и преображена реальность: от реальности быта до реальности исторического развития (прошлого и современности), от реальности жизни автора до реальности самой литературы в ее традициях и противопоставлениях…» (Бабенко 2003: 31). Кроме того, необходимо отметить и то, что художественный текст обладает эмотивностью, т.е. он отражает отношение автора к действительности, реальности. Так, И. Кон пишет, что в литературе ХIХ века женщина рисуется воплощением ангельской чистоты, но чистота понимается, прежде всего, как асексуальность. Наличие признаков сексуальности у женщин расценивается как развращенность, а влечение мужчины к женщине - как позорная слабость.

Чаще именно мужчина берет на себя функцию, отражать общечеловеческий взгляд на вещи. Пол автора влияет на восприятие читателя, составляя целостный, а зачастую стереотипный образ и не оставляя шанса на другое восприятие. Поэтому дальнейшая интерпретация читателем литературного произведения проходит также под углом зрения писателя.

«Семиотическое родство языка и культуры дает возможность рассматривать их во взаимосвязи, используя общий инструментарий в изучении языка и культуры, позволяет исследовать функционирование текстов в национальном языке, национальной культуре, в социально-общественной жизни» (Бабенко 2003: 32). Поэтому предметом нашего дальнейшего исследования являются языковые способы репрезентации гендера в художественных текстах, а также культурная специфика гендерных отношений.

Итак, как язык и дискурс, так и художественные тексты являются основными элементами, средствами выражения, через которые обеспечивается идентификация человека по социальному полу.

2.2.2 Анализ произведений русских писателей с позиции гендерных отношений

В данном параграфе мы ставим задачу проанализировать, как представлены концепты «мужчина» и «женщина», как идет репрезентация гендерных отношений в произведениях русской литературы, а также выявить культурную специфику гендерных отношений в художественных произведениях.

Материалом для проведения лингвокультурологического анализа послужили несколько рассказов М. Зощенко и В. Шукшина.

Главная героиня рассказа М. Зощенко “Бабье счастье” тетя Нюша характеризуется как серая дамочка, которая несмотря на свою серость, разбогатела. В русской языковой картине мира серый цвет олицетворяет собой невыразительность, тусклость, слабо выраженный интеллект. Серость по гендерному стереотипу соотносится с недалекостью женщины, которая по названной причине неспособна даже увидеть свою выгоду: «..по серости своей она не сразу разобралась в своем капитале». В представленном контексте слово «капитал», по нашему предположению, приобретает в произведении

М. Зощенко особое значение. Автор неслучайно использует марксовское понятие вместо привычного «богатство» или «имущество». Все, что нужно женщине, ей дано природой, на другое она неспособна и не должна претендовать. «Женский» капитал заключался в беременности, с которой женщина в конце концов смиряется. Беспокойство вызывает лишь будущая трудовая деятельность. «Да как же, говорит, я теперича, войдите в положение наниматься буду?» Сфера деятельности героини ограничивается стиркой, мытьем пола, что несомненно отражает типичное мужское представление о «женском» занятии. Нюша - жертва сексуальных домогательств дворника Мишки, торговца Четыркина, Пашки полотера. Выход из трудной женской ситуации находят соседи, предлагая выбрать Четыркина. Хотя автор не конкретизирует пол участников беседы, можно предположить однако, что соседи Нюши - это лица женского пола, так как в подобных ситуациях невозможно представить мужчин, дающих подобный «совет». Вероятнее всего предположить, что они выразят «братскую» солидарность с виновниками сложившейся ситуации. Хотя гендерный стереотип отрицает наличие интеллекта у женщин, «женская» логика нисколько не уступает «мужскому» уму. «У Четыркина все-таки ларек, и, может, он, Четыркин, рублей триста зарабатывает. Сто рублей тебе, а остальное пущай хоть пропивает с горя». Наивная Нюша богатеет благодаря «случаю» и жалеет, что не использовала такую возможность раньше. Автор подчеркивает природную ограниченность женского пола, мягко сравнивая ее с наивностью.

Само название рассказа говорит о существовании некоего счастья, характерного для женщин. Пол автора является определяющим, конструирующим женский. «Бабье счастье» складывается из мужского окружения, детей, семьи. М. Зощенко, на наш взгляд, иронизирует: не так много нужно женщине для счастья. В целом, для реализации концепта «женщина» автор использует некоторые языковые единицы, вкладывая в них определенное гендерно маркированное значение: серость - глупость, капитал - беременность, бабье счастье - непритязательность, ограниченность. Данные единицы, на наш взгляд, не могут иметь идентичную семантику при построении концепта «мужчина».

Логично продолжает тему материнства и детства, входящих в данную концептосферу, следующий рассказ М. Зощенко «Папаша». В рамках данного произведения мы обнаруживаем совершенно иной взгляд на вещи. Автор реабилитирует «слабый» пол, представляя мужчину в образе «жертвы». Володька Гусев признан на суде отцом младенца. Горе молодого «счастливого отца» не поддается описанию. «Очень он грустит по этому поводу». Мужчина не принимает решения суда, обвиняя Маруську Коврову в интриге, характерной женской натуре. Одновременно интрига является авторским замыслом.

М. Зощенко как бы сталкивает два и без того противопоставленных мира: мужской и женский. В произведении наблюдается смягчение критериев мужественности: русский мужчина эмоционален, нежен, чувствителен. Сильный пол слабеет на глазах, грозя «захворать от таких дел». Женщина представлена как корыстолюбивая и прагматичная интриганка, требующая третью часть его дохода. Мужчина безответственный и легкомысленый как по отношению к женщине, так и к собственному ребенку. «Мне на младенцев завсегда противно было глядеть. Ножками дрыгают, орут, чихают». Общество в лице судьи на стороне женщины. Но по данному факту мы предполагаем, что оно достаточно бюрократично, чтобы оставить женщину в проигрышной ситуации. Справедливость должна восторжествовать!

Одним из существенных для концепта «женщина», как известно, является социальная роль жены. Рассказ «Плохая жена» представляет образ неблагополучной женщины. Типичный муж, занятый на службе и перегруженный разными делами, поручает своей жене присмотреть за займами. Узнав о сокрытии выигрыша, он подает на нее в суд, «чтобы доказать, какая ты есть в наши дни нахальная и вредная жена, не могущая служить примером для нашей современности». Суд обвиняет ее в глупости, что опять-таки отражает стереотип мышления.

Однако и маскулинность представлена в невыгодном положении и проявляется в антисоциальной форме: пьянство. «Он есть неудачная фигура на фоне нашей общественной жизни». Жена объявляет протест мужу через измену. Хотя долг женщины - это, прежде всего «долг советской гражданки, способной жертвовать ради высоких идей…». Суд называет женщину отрицательным явлением времени, так как она ответственна (по своей природе) за подрастающее поколение.

Факт разделения устоев и труда между мужчиной и женщиной можно заметить, анализируя рассказ М. Зощенко «Семейное счастье». Сразу нужно отметить, что «счастье», о котором будет говориться в рассказе, определено как «семейное», то есть принадлежащее и мужу, и жене на равных условиях, но в действительности это не так. Интересно описание занятий супруга и супруги в момент прихода рассказчика: «Сидит хозяин довольный такой за столом, газету читает. Жена рядом шьёт что-то», что сразу наводит на мысль, что главный в семье - супруг, ему подчиняется жена. Это же подтверждается и через различие в описании настроений персонажей: он - «довольный», а она - никакая, просто «шьёт». На вопрос автора, что же Егоров радостный и довольный, он отвечает так: «поздравляй нас … с новой жизнью, с новыми переменами, с новыми семейными устоями», то есть изменения в семье, по словам Егорова, привели к полной реформе устоев, ссылаясь на «довольный вид» своей супруги, которая похожа на фею. Но та почему-то «улыбнулась криво и говорит: «… мы на кухне бросили стряпать. Без плиты обходимся. В столовую ходим». Именно в этом выражается «семейное счастье» Егоровых: супруг как глава семьи принимает решение пощадить жену, избавить её от вечных «кухонных» проблем, посещая столовую общего питания. Если более подробно углубиться в психологию мужчины, то можно легко обнаружить истинную причину заботы о женщине: «представьте себе, выгода и польза от этой перемены. Скажем, пришли гости. Ну, сидят, ждут. Прислушиваются - не подают ли на стол. А ты им, чертям, объявляешь между прочим, дескать, извините, мы в столовке питаемся. Хотите - идите, не хотите - не надо, за волосы не потащим». Этими словами русский мужчина не только подчёркивает, что он стремится быть прагматичным, извлекать пользу из предпринятых дел, но и неумение этим заниматься: «Бывало, придёт супруга с работы - мечется, хватается, плиту разжигает… Одних спичек сколько изведешь. А тут пришла, и делать ей, дуре, нечего». Освобождение времени должно быть затрачено на более полезное занятие: «Шей хоть целый день». В сознании мужчины «дым, чад, пар, жар, перегар» - пустая трата времени, тогда как шить - досуг, свободное время. А на замечание автора о том, что его действия неправильны, что вместо шитья ей хочется газету почитать, он проворчал: «Недоволен, чёрт. Обедать ему не дали, так и скулит», на что автор обращает внимание читателя: мужчине не свойственно экономить как женщине, а если он и экономный, то обязательно скупой.

Монолог свидетельствует о том, что мужчина считает себя хозяином дома, принимающим решения. Особенно нужно отметить в его речи наличие лексем, выражающих его пренебрежительное отношение к жене: «дура», «баба», использование необстоятельственных императивов «шей», «пользуйся». Русский муж возлагает дополнительную работу на жену, проявляя при этом недостаток индивидуальной предприимчивости: «… пришла с работы и шей, кончила шить - постирай. Стирать нечего - чулки вязать можешь … А то ещё можно заказы брать на шитьё, потому что времени свободного хоть отбавляй».

Речевое поведение мужчины подтверждает тот факт, что в сознании мужчины и женщины уже достаточно прочно укрепился стереотип устоев и разделения труда в семье: верхняя позиция в иерархии закреплена за мужем, что совпадает со сложившимся в сознании общества стереотипом семейной женщины, которая помимо основной работы должна вести работу по дому. Женский голос в рассказе не присутствует, решение принимает мужчина. Женщина подчиняется мужу, потому что в семье уже с малых лет ей начинают прививать все качества «настоящей хозяюшки», формировать её взгляд на положение в семье и на отношение её к мужу. Воспитание в семье привило женщине кротость и толерантность по отношению к мужу, она не может защитить себя и отвечает бессвязно: «Да что же, отчего не брать? Можно брать…». Однако Егоров называет свой акт раскрепощением, ругает жену за равнодушие, употребляя вульгарное сочетание «надуться как мышь на крупу».

Весь процесс, как уже указывалось в теоретической части работы, то есть процесс формирования определённых стереотипов у мужского и женского пола, протекает в социуме вначале в окружении родителей, впоследствии в школе, в среде сверстников и учителей и в процессе общения и контакта с другими источниками информации: СМИ, художественными произведениями. Эти устои и стереотипы диктуются социумом личности, которая развивается и приобретает знания о различиях между полами и их особенностями.

Рассказ М. Зощенко «Семейное счастье» подтверждает факт наличия стереотипов половых ролей в семейной жизни. Мы видим, что главный герой Егоров Митрофан Семёныч занимает статус хозяина. Он принимает решение «раскрепостить» свою жену, накладывая на неё, однако, ярмо женской «предназначенности»: «как же ей не шить, когда она баба». Жена его - Мотя - ничем не выделяется на фоне своего мужа. Сфера её жизни перешла из кухни в шитьё, стирку, вязание. Муж указывает ей на её глупость, он контролирует её речевое поведение. Как уже отмечалось, в тексте имеет место сниженная лексика, по отношению к женскому полу: «баба», «дура», «мышь». Стереотипно мужской пол представлен как находчивый, инициативный, рациональный. Мужу приходит в голову идея о новых устоях, «женском освобождении»: «Пущай и баба свободу узнает ... Такой же она человек, как и я». Он принимает на себя инициативу: «А в самом деле не брать ли тебе, Мотя, заказов?». Наконец он закреплён как хозяин: «Сидит хозяин довольный такой за столом, газету читает, жена рядом шьёт что-то».

Анализируя некоторые другие произведения М. Зощенко, можно заметить ироническое сочуствие и жалость автора по отношению к своим героям-мужчинам. Они представляют реальную картину мира с типичными представлениями и устоями общества. Его следующий герой слаб, маленького роста, «облезлый тип», не отличается особым интеллектом, «дурак, страдающий дальтонизмом». Так, в «Неравном браке» старик шестидесяти лет женится на молодой прекрасной особе, которая впоследствии обманывает его, обменяв жилплощадь и оставив его. Женские образы М. Зощенко постепенно меняют свой облик, женщина занимает уже какое-то общественное положение, например, это «заведующий баней» («Баня и люди») или служащая склада («Брак по расчету») с жалованием, ставкой. Форма мужского рода «заведующий», обозначающая денотат женщина повышает её социальный статус. Русский мужчина меняет свой социальную роль добытчика и становится приспособленцем. М. Зощенко очень тонко подмечает изменения в гендерном укладе общества, может быть, сам того не подозревая.

Рассмотрим, как идёт репрезентация лингвокультурологического аспекта гендерных отношений на основе произведений другого русского писателя. Для этого обратимся к рассказу Василия Шукшина «Раскас». Главный герой - Иван Петин обнаруживает, что от него ушла жена: «Иван приехал из дальнего рейса, загнал машину в ограду, отомкнул избу … И нашёл на столе записку: «Иван, извини, но больше с таким пеньком я жить не могу. Не ищи меня. Людмила». Муж предстаёт как рабочий человек, что соответствует гендерным нормам «мужественности» - деятельность вне дома. Однако он глуповат и прост, жена и та прозвала его «пеньком». Проявление покорности судьбе, покорное раздумие, чувствительность ослабляют архетип «сильного» мужчины: «так не хорошо, больно сделалось под сердцем. Такая тоска и грусть взяла. Чуть не заплакал. Мелькнула короткая ясная мысль: «Вот она какая, большая-то беда», «даже с его способностью всё в жизни переносить терпеливо, показалось ему, что этого не перенести».

Русский мужчина пытается успокоить свою душу пьянством: «пробовал напиться, но ещё хуже стало - противно. Бросил».

В ином свете предстаёт жена. Она ходит на репетиции в культпросветшколу. Муж негативно относится к её «похождениям»: «он люто ненавидел это слово - «репетиция», но ни разу не высказал своей ненависти: жена боготворила репетиции, он боготворил жену».

В рассказе делается акцент на эстетическую оценку внешней привлекательности, связанной с женским полом и носящей национальный оттенок: «она вобчем то не дура, но малость чокнутая нащёт своей физианомии» или «…ему нравилось идти с ней по улице, он гордился красивой женой».

За счёт культурно окрашенной лексики дается отрицательная оценка лицам женского пола: «чокнутая нащёт своей физианомии», «ну не дура!», «но она дурочка не понимает», «не дура она после этого?», «откуда же у ей это пустозвонство в голове?», «да чёрт с ей не вытерпела там такой ловкач попался, што на десять минут голову потиряла …»

Красота, как известно, становится причиной нарушения канонов нравственного поведения, то есть измены. Герой рассказа подтверждает в своей речи гендерный стереотип о женском непостоянстве: «да мало ли красивых - все бы и бегали из дому!», «увидал бабёнку более или менее ничего на мордочку и сразу подсыпаться к ней».

Достаточное количество примеров свидетельствует о наличии гендерного стереотипа, осуждающего глупость, измену и легкомыслие лиц женского пола. Иван приписывает данные характеристики всем женщинам, при мысли о ненавистной «репетиции», «декорации»: «Иван прямо смотрел на женщину и думал: «Тоже небось кому-нибудь рога надстроила - весёлая», «Иван остался стоять и всё смотрел на весёлого редактора и думал: «Наверно, у него тоже жена на репетиции ходит». Понятие «репетиция» ассоциируется у нашего героя с непристойным поведением. В рассказе мы встречаем лексику, относящуюся к сфере «распутного поведения»: «вот она вильнула хвостом», «и вот пожалуйста она же мне надстраивает такие прямые рога!»

В произведении отмечается следующая особенность русской национальной культуры: мужчина прощает измену или не придаёт ей большого значения, смиряясь с ней и прощая жене: «я бы как нибудь пережил это». Но зачем совсем же уезжать? Этого я тоже не понимаю. Как то у меня не укладывается в голове. В жизни всяко бывает, бывает иной рас слабость допустил человек, но так вот одним разом всю жизнь рушить - зачем же так?», «может, она вернётся». Свои эмоции он же направляет на любовника: «… а при встрече могу этими же самыми руками так засветить промеж глаз, што кое кто с неделю хворать будет. Я не угрожаю и нечего мне после этого пришивать, што я каму-то угрожал но при встрече могу разок угостить».

В стиле автора имеет место акцентуализация «телесного низа» в речи главного героя, хотя в следующей выдержке нет прямой связи с телесной или сексуальной тематикой: «И вот она наступила, та самая нагая, раздрызганная и ласковая, обещающая земле скорое тепло, солнце …» Персонификация, как говорилось в теоретической части работы, является особым видением образа. Речь идёт о весне - объекте женского рода. Как известно, категория рода способна влиять на человеческое восприятие соответствующих слов и понятий. Наблюдаемая персонификация приписывает весне свойства лиц женского пола: «нагая, раздрызганная и ласковая». Через этот стилистический прием осуществляется приписывание черт, присущих женскому образу в целом и являющихся негативными в создании образа.

В концепт «женщина» входит также сфера семейной жизни. Жена пользуется уважением, хотя нельзя сказать, что в иерархии она занимает главную позицию: «Муж считается с её интересами: «он люто ненавидел это слово - «репетиция», «но ни разу не высказал своей ненависти; он боготворил жену», и при жене Людмиле я за все четыре года ни разу не матернулся, она это может подтвердить. Я ей грубого слова никогда не сказал», «я всё для ей делал». У меня сердце к ей приросло. Каждый рас еду из рейса и у меня душа радуется: скоро увижу».

Рассмотрим природно-физический аспект. Жена должна быть молодой и красивой, так как эстетическая норма распространяется на женщин по законам негласного патриархата, относящего старую женщину к отрицательным эстетическим ценностям: «ей самой тридцать лет», «он гордился красивой женой». Русский муж - антипод жене. Во-первых, он не привлекателен: «Сорокалетний Иван был не по-деревенски изрядно лыс, выглядел значительно старше своих лет». Однако связь сферы внешности мужчины и его возраста с отрицательной эстетической оценкой не находит закрепления.

Интеллект по стереотипному мышлению является важнейшим критерием оценки «мужественности». Мужчина у В. Шукшина вял и глуп. Само название произведения «Раскас» говорит о его недалёкости и низких интеллектуальных способностях. Маскулинность явно закреплена с позиции физической силы: «Огромный Иван, не оглянувшись, грузно сел на табуретку - как от удара в лоб». Вся проблема состоит в том, что именно ввиду всех этих «изъянов», жена нуждается во внимании, ласке, понимании: «Его угрюмость и молчаливость не тяготили его, досадно только, что на это всегда обращали внимание. Но никогда не мог он помыслить, что мужика надо судить по этим качествам - всегда ли он весел и умеет ли складно говорить. «Ну а как же?!» - говорила ему та же Людмила … И вот - на тебе, она, оказывается, правда горевала, что он такой молчаливый и неласковый». Главные герои являются представителями разных миров, каждый из них по-своему видит и представляет жизнь, их взаимоотношения. Мужское и женское поляризованы в цепи культурно-символических кодов. Женское - чувственное, телесное, греховное, природное. Именно чувственное определило решение жены. Мужское же - рациональное, духовное, божественное, культурное. В Иване мы видим как раз рациональный подход: «Но зачем совсем то уезжать? Этого я тоже не понимаю. Как то у меня не укладывается в голове», «порушить - то её лехко но снова складать трудно». Жена, напротив, прибегает к интуитивному решению: «Она всего навсего неделю человека знала, а мы с ей четыре года прожили».. Измена в мужском обществе оценивается негативно, женская измена не одобряется бытовой моралью: «Редактор действительно смотрел на Ивана сочувственно и серьёзно. «Что это даст? Облегчит ваше … горе?», «не знаю, как вам … Я вам сочувствую». Муж хочет осудить поступок жены с точки зрения нравственных и моральных ценностей, преобладающих в русском менталитете над правовыми: «им совестно станет». Сама справедливость связана с областью национального характера русского мужика: «Он направился прямиком в чайную. Там взял «полкило» водки, выпил сразу, не закусывая».

Анализ данного произведения позволил проследить, как, во-первых, в языке закреплены гендерные отношения в целом, и, во-вторых, определить, как особенности национальной психологии поведения влияют на гендерную позицию героев - представителей культуры. Результат анализа показал, что концепты «женщина» и «мужчина» складываются по отдельным частям. Они, в свою очередь, отражают разные ипостаси, посредством которых идёт подтверждение стереотипов о мужчине и женщине. Женственность соотносится со сферой привлекательности, молодого возраста, глупости, измены, чувственности. В высказываниях фигурирует сниженная лексика, имеет факт приписывания существительным женского рода качеств лиц женского пола. Маскулинность выступает как физическая сила, рационализм, работа. В культурном плане, следует выделить то, что соответствует нормам русской семьи: простота, глупость и пьянство мужа, ищущего справедливости в нравственности; сила женщины, вынужденной пойти на измену из-за несостоятельности своего мужа. Лексический состав отражает также культурные особенности русского народа: «физиономия», «мордочка», «подсыпаться», «поприжать», «рога надстроить», «полкило водки», «семью смонтировать». Речевое поведение, гендерно маркированная лексика, ролевые стереотипы мужчины и женщины, в свою очередь, свидетельствуют о наличии гендерных отношений.