Национальное самосознание: опыт прочтения текста

И не успел ответить на последний довод Актана. «Затянутая вокруг шеи с неимоверной силой бешенства, петля аркана» почти придушила его. Вначале он пытался продемонстрировать, что он «не намерен сопротивляться». Петля затянулась еще туже. Тут «Актан собрал всю волю, приказал себе успокоиться - для борьбы». Его взгляд упал на затухающий костер, мелькнула мысль: «что вот сейчас, через минуту, он умрет глупо, бессмысленно, позорно, …и на земле ничего не останется после него - ни братьев, ни детей, которые будут жить вместо него, - он умрет весь, навечно…» Еще мысль: «Не стоит цепляться за дурную, тягостную мороку». Душа Актана угасала, но молодое тело Человека-оленя рванулось и… обрело свободу. Схватка с невидимым соперником была не на жизнь, а на смерть. Просить пощады Человек-олень не был намерен: «Лучше смерть! Бороться и победить в честном бою, или умереть». Он яростно борется. И как мифического героя его спасает конь. Белоглазый заржал, тревожась за хозяина, противник ослабил хватку, и Человек-олень одолел его.

Кто был его противником? Бокеев не раскрывает тайну, намекает на что-то: когда-то отец Актана, вернувшись с войны, вдруг исчез. Мать его с тех пор молчит (сколько у Бокеева немых старых женщин, их отчуждение от мира выражается в молчании) и не любит даже малейшего упоминания о муже. Скрытый подтекст обнаруживается, впрочем, сразу, как только более внимательно прочтешь текст. Безъязыкая, немая мать: не символ ли утраты казахским народом материнского своего языка - ана тiлi? Но надежда на обретение своего языка - ана тiлi - все же есть: немая мать Актана заговорит после почти тридцатилетнего молчания…

Поверженный выполз из пещеры. Человеку-оленю стало стыдно, оказалось, что боролся он с изможденным, полупомешанным человеком. Тот отдышался и, «словно в бреду, забормотал: «Я несчастен, я потерял свой народ… Вот уже много лет я скрываюсь от людей, не смею войти в свой аул… Если умру, похорони меня. А сам уходи. Уходи к людям. Бойся своего проклятого одиночества! …Знай, иначе моя судьба перейдет к тебе… Здесь ты пропадешь, как пропал твой отец».

Когда Актан услышал об отце, он закричал: «Где он? Что с ним?» Незнакомец посмотрел на него, глаза его были «как обрушенные древние колодцы». Потом сказал, что он погиб, сорвался в пропасть Таныркоймаса. Человек-олень не знал, верить ему или не верить, в это время незнакомец убежал.

Путь Человека-оленя определился: «После этого дня Актану нестерпимо захотелось в аул». Впервые его одолевала тревога, что он не умеет различить дурное от хорошего. «А не умея этого, он остается беспомощным. Та граница, что отделяет человека от животного, проходит именно здесь: в этой способности различить добро и зло. И Актан представил теперь эту границу настолько же ясно, как и четкую границу между жизнью и смертью». И еще он видел свое будущее - «своих потомков, могучую поросль своего семени. В том смысл и оправдание краткой его жизни на земле».

Правда, к сожалению, он не видел рядом с собою в будущем «нежную, пугливую Айгуль», он чувствовал «льнувшее к нему тело Вдовы, ее ладони, горячее дыхание». Любовь невозможна, в который раз констатирует писатель.

Человек-олень теперь ясно осознает, «что жизнь все же прекрасна, а сам он словно заново родился, чтобы понять это. И даже досадно становится от сегодняшней языческой радости: значит, его чувства и мысли совершенно такие же, как все в природе, так же подвержены переменам, как и непостоянная погода». Но его «языческая радость» простой человеческой жизни оборвалась, когда пришел злой человек Кан из центральной усадьбы Орели и убил его коня Белоглазого. И тут понял Актан, что он должен идти. Идти к людям. На лыжах отца, которые ему достала мать, со старенькой и сухонькой старушкой-матерью на спине, Человек-олень в ярости пустился в свою дорогу. В которой все «двойственно, что лежит в основе бесконечного, безграничного мира: свет и тень, добро и зло, холод и тепло, смерть и жизнь… И неизвестно, кто кого одолеет, кто окажется наверху и кто первым падет на землю». Только выдохнула впервые за тридцать лет свои слова мать: «Жеребенок мой… Догонишь ли ты пройдоху этого?» Автор сам ни в чем не уверен, его герой уходит к людям, но, быть, может, он еще отчается и вернется обратно. Кто знает? «Впереди была еще длинная, длинная дорога. Крепись, душа, не уставай, Человек-олень».

Так заканчивается повесть «Человек-олень».

Бокеев представляет те же константы человеческого существования, что и философия экзистенциализма.

Вся повесть «Человек-олень» пронизана ностальгией и отчаянием героя. С ностальгией мы как-то разобрались, это есть животворящая память, как «желание быть всегда и везде как дома», это возможность протягивать из прошлого спасительные нити, связующие трепещущую плоть самой жизни. А что тогда отчаяние? Если все-таки возможна ностальгия?

Обратимся к фундаментальному труду всей экзистенциальной философии не только ХIX-XX веков, но и XXI века, к труду С. Кьеркегора «Болезнь к смерти». Именно по ней мы попытаемся определить концепцию человека и мира О. Бокеева.

Давайте вспомним, что Актан жил в ностальгии, будучи ею защищенным, точно он держал за руку самого Бога. Но потом он все же отчаялся. Перед ним встал выбор.

«Превосходство человека над животным состоит в том, что мы подвержены отчаянию. В этом наше бесконечное преимущество. …Преимуществом является, например, возможность быть тем, кем хочешь, но еще большим преимуществом является быть таковым, иначе говоря, переход от возможного к реальному есть прогресс, восхождение. …Отчаяние в нас самих… не в страданиях, вроде болезней, не в смерти, которая есть наш общий удел. Откуда же берется отчаяние? …Бог, творя из человека это отношение, как бы отпускает его затем из своих рук, так что, начиная с этого момента, такое отношение должно само направлять себя. И это отношение есть дух, или Я, и в нем заключена ответственность, от которой зависит всякое отчаяние. …во всякое мгновение, когда мы отчаиваемся, мы заново заражаемся отчаянием» [63, с. 369-371].

Актан постоянно будет пребывать в таком отчаянии, несмотря сейчас ни на какую философию, мы знаем, что он обречен быть отчаявшимся.

«Отчаяние действительно является «смертельной болезнью». …Отчаиваясь в чем-то, в глубине души отчаиваешься в себе, и человек теперь уже стремится избавиться от своего Я. …То самое Я, которое прежде составляло всю его радость - радость, впрочем, не менее отчаявшуюся, - которое теперь более всего для него невыносимо. Но отчаявшись в желании быть самим собой, человек приходит к отчаянию, где стремятся быть собою, так же как прежде. …Мука состоит в том, что невозможно избавиться от самого себя, - и человек вполне обнаруживает всю иллюзорность своей веры в то, что от этого Я можно избавиться. …Я - наше владение, наше бытие - это одновременно величайшая уступка вечности человеку и ее вера в него. …Никто не свободен от отчаяния; нет никого, в ком глубоко внутри не пребывало бы беспокойство, тревога, дисгармония, страх перед чем-то неизвестным или перед чем-то, о чем он даже не осмеливается узнать, - страх перед чем-то внешним или перед самим собой» [63, с. 374-375].

Кьеркегор предельно точно комментирует бокеевского человека.

Но отчаяние дано человеку не для того, чтобы просто погрузить человека в отчаяние. Оно дается с тем, чтобы человек поступал согласно требованию, которое «выдвигает перед ним судьба - требованию быть духовным». …Потому что отчаяние …есть бессознательное состояние, то есть неосознавание человеком своего духовного предназначения. …худшим из несчастий было бы никогда не испытать его (отчаяние)… но подцепить отчаяние - это божественный шанс, хотя он самый опасный из всех, если исцеляться не желают. …Те, кто называет себя отчаявшимися, те имеют в себе достаточно глубины, чтобы осознать свое духовное предназначение, и те, которых привели к осознанию этого предназначения тяжкие события и суровые решения; тот же, кто не отчаялся, должен быть весьма редким существом. …Те, кто понапрасну растрачивают сознание того, что он есть дух, тех гонят стадами, и обманывают всех скопом. …Вечность будет спрашивать тебя об одном: была или не была твоя жизнь причастна к отчаянию, верно ли, что, будучи отчаявшимся, ты не подозревал об этом, или же ты бежал от этого отчаяния в себе, как от тайной томительной тоски, - или же, будучи отчаявшимся и избегая других, ты кричал от ярости. И если вся твоя жизнь была отчаянием, неважно! Была там победа или поражение - для тебя все потеряно, вечность не признает тебя свои, она никогда не знала тебя, или, еще того хуже, узнав тебя сейчас, она пригвоздит тебя к твоему собственному Я, к твоему Я отчаяния!» [63, с. 379-380].

Человек-олень не смягчает углы своего Я. Он строптив, яростен, он действует абсолютно экзистенциально, точно по Кьеркегору: «Эти углы следует укреплять: это Я никоим образом не должно из страха перед другими отказываться быть собою или же опасаться быть собою полностью, во всей своей особенности (даже со своими углами), - той особенности, в которой являешься действительно самим собою для себя. …Существует и другой вид отчаяния, который позволяет как бы незаконно лишать себя своего Я другим. Увидев вокруг себя столько людей, взвалив на свои плечи столько человеческих забот, попытавшись уяснить, каким образом идет мирская жизнь, такой отчаявшийся забывает о себе самом, забывает свое божественное имя, не осмеливается в себя верить и считает себя слишком дерзким быть собою, а потому полагает, что проще и надежнее походить на других… Ценой потери своего Я такой отчаявшийся тотчас же обретает бесконечную ловкость, благодаря которой …он достигает успеха в мире» [63, с. 384]. Зло несет в себе возможность спасения: «Но где опасность, там вырастает и спасительное». Эти строчки поэта Гельдерлина часто цитирует Хайдеггер, определяя смысл зла. Кан явился для Актана спасительным злом, зло заставило его дух прорваться к нравственным высотам.

Разве Бокеев всякий раз не показывает нам человека отчаявшегося, причем по-разному? Но его интересует всегда один - тот, кто «вслепую углубляется в бесконечность своего Я». Необходимо отчаяться до конца и «тогда из глубин как раз могла бы вынырнуть духовная жизнь».

Кьеркегор рассуждает, что «человек - это не просто животное существо, также и дух, - как глупо думать, что вера и мудрость могут прийти к нам так естественно и небрежно, - не сложнее, чем с годами появляются зубы, борода и пр. …Единственное, что ускользает от власти неизбежности, - это вера и мудрость». Они появляются в «отчаянии до конца». Жизнь духа беспрерывна, когда человек узнает правое, он должен его сразу осуществлять: «добро надобно творить сразу же, как только оно узнано, …в случае наших низких инстинктов важно как раз медлить - это те замедления, которые по душе воле, наполовину закрывающей на это глаза» [63, с. 434].

Актан ведь сразу осознал свой путь, еще у пещеры Таныркоймас. Но почему-то медлил. Его душа и тело сливались в «языческой радости» единения с природой, которая теперь сияла голубизной неба, ослепляла солнечным сиянием. Ему нужно было впасть в такое отчаяние, в такие его глубины, когда оттуда появлялись истинная вера и мудрость, когда полностью определялся его путь - путь добра, путь постоянной борьбы, как пишет Кьеркегор, «построения замков в Испании и борьбы с ветряными мельницами». Но человек, осознавая некоторую тщету борьбы, все же идет по дороге предназначения.

В экзистенциализме, так же как и у Бокеева, такие состояния духовной жизни как тревога, страх, беспокойство, досада и др. оцениваются «как исключительно важные для нравственного проявления свободы человека». Итак, мы пришли к выводу, что свобода действительно навязана человеку Свыше, он же должен сам определить ее как свободу творить добро. Сущностно связанный со своим предназначением человек не может иначе обозначить эту свободу, чем как иметь «максимум человечности». Причем человек ощущает требование ясного осознания личной ответственности за выбор и готовности противопоставить страху, тревоге и беспокойству «всю тотальность своего Я». Такое Я требует постоянных усилий, так как его реализация зависит не от мечтаний и грез, но от «поведенческой последовательности в любых заданных условиях» [63, с. 475].

Как же сущность человека прорывается в его личность? Вначале мы говорили о сущности человека, его личность была социальным образованием, чуждым сущности человека. Но ведь человек - социальное существо. Недаром Бокеев приводит спор Актана и Человека-оленя. Спорят личность и сущность. Сущность - это человек естественный, он может жить только в естественных условиях. Но мир ведь давно окультурен, а теперь и оцивилизован. А человек, несмотря на то, что он «двуногое животное» (Бокеев вслед за Платоном называет так человека), имеет прежде всего Дух, то, что делает его человеком. Дух направляет его делать добро. Человек чувствует личную ответственность. А вот это как раз, «моральная ответственность, взятая им на себя, связывает его внутреннюю сущность и поведение в одну конкретную определенность, которая именуется личностью» [63, с. 475]. Так Бокеев представил нам путь утраты личностного в прорыве сущностного, и как необходимое следствие - рост личности в противовес сущности и из самой сущности.

Но в то же время и Бокеев и Кьеркегор лишают тут же человека «даже малейшего намека на возможность укорениться в чем-то земном»: «Может быть, не уживется там, в нижнем ауле, Человек-олень, затоскует его душа по дикой свободе, взбунтуется он, и примчится назад… Может быть, захочется ему разгадать загадку исчезновения отца, и сойдет он в ледяное ущелье, - как знать!»

Все же экзистенциальная философия казаха Оралхана Бокеева заключается в том, что он обосновал путь к высшим нравственным ценностям. Путь трудный, отчаянный, но только он способен вызвать «неутомимую работу человеческого духа, вырвать его из абсурда и бессмыслицы существования».

К сожалению, в свое время не удалось предложить анкету, на которую ответили Д. Исабеков, М. Магауин, С. Муратбеков, Оралхану Бокееву. Но сразу после смерти писателя в 1993 году сотрудники Казахского агентства по охране авторских прав любезно предоставили мне нигде не публиковавшиеся записи О. Бокеева. Вероятно, это были ответы на вопросы неизвестной анкеты, судя по форме изложения. Предлагаем «Мои нетеоретические мысли» О. Бокеева в качестве некоторого подтверждения наших теоретических мыслей (текст тезисов приводится полностью, без исправлений).

Оралхан Бокеев. Мои нетеоретические мысли

Мои нетеоретические мысли.

Я, в основном, не так уж верю в утверждение, что в подлинном искусстве существуют положительный и отрицательный герой, и они находятся в вечном конфликте меж собой. В художественном произведении есть только одно единственное главное действующее лицо - это писатель, то есть персонаж, несущий на себе мысли и цели, которые тот собирается утверждать. А мысль же, высказываемая художником, ярко выступает не только с помощью положительного, но и отрицательного персонажа. К тому же, никогда идеал художника не может быть всецело собранным в лице одного положительного образа. По-моему, идеал мастера слова - его произведение. Он, зная и понимая, что два героя (положительный и отрицательный), находящиеся в диалектической закономерности, дополняют друг друга и не могут никак существовать друг без друга, бросает их в извечную, нескончаемую борьбу. А борьба, как известно, является движением, движение - самой жизнью. Я не понимаю утверждения: общественный положительный герой. Знаю лишь о социальной, общественной концепции художника. А в решении этой концепции и философской конкретизации действительности каждый персонаж действует по-своему, согласно поступкам и характерам.

Масштабность героя связана с масштабностью мысли художника. Опять же сознательность каждого отдельного персонажа взвешивается интеллектуальностью, возможностями таланта, если позволено так выразиться - «автора-отца». Масштабность же персонажа не зависит от его знания, занимаемой должности, а вытекает от характера и психологии, душевного богатства и переосмысления происходящих жизненных явлений. По сравнению с тупым эгоистичным директором-хапугой у мыслящего мечтательного простого рабочего или чабана душа и совесть может быть неповторимо чистой и светлой.

Основу и суть понятия о природе конфликта опять же будет вернее искать в конечных целях художника. Потому что в его праве распоряжаться «своими детьми» - персонажами: дать тот или иной характер, поднять к тому или иному «служебному положению». В конце концов, все это по ходу конфликтных ситуаций работает на пользу самой тематики. С первого взгляда как бы трудно найти небывалые схватки, противоборствующие силы и между людьми, работающими в одной системе, в одном обществе, даже в одном производстве или хозяйстве, занятых общими целями и помыслами… В этом аспекте драматург волей-неволей выискивает конфликты в характерах, мировоззрениях, отношениях к жизни. Выражение мировоззрения не говорит о социальных взглядах, а уточняет взгляд на определенные вещи. Вот поэтому-то больше спроса к произведениям, построенным на внутренних схватках, на духовных конфликтах. Особенно современная драма, посвященная проблемам сегодняшнего дня, должна необходимый для себя драматургический ключ искать во внутренней борьбе человеческих душ. Избитые, бесконечные споры и неурядицы между директором и главным инженером, новатором и отстающим, так изобилующие в наших пьесах, никогда не могут стать настоящими, жизненными конфликтными ситуациями. Скажем, победил кто-то в пьесе или недостатки, имеющиеся в производстве были устранены и плохой директор снят с занимаемой должности, рабочие единодушно отказались от премии - все выправилось, все встало на свое место, тринадцатый председатель смещен - избран четырнадцатый, - после подобных побед не остается никакой необходимости в данном творении, хоть сжигай его… вот тут-то и кроется не извечность виденной нами схватки, а произведение, построенное на проходящих конфликтных ситуациях, как известно, не может просуществовать долго.

Несомненно хорошее знание художником жизни и глубокое исследование им при незнании ее. Но не все, которые основательно, до подноготной знают жизнь, являются настоящими художниками. По-моему, чем больше осведомлен о чем-либо, тем более приземленнее становится твоя мечта, не находит должного взлета и твоя фантазия художника и ты как бы остаешься в плену у фактов. Наверное, настоящий талант овладевает жизнью естественно, вникая в нее подобно самой природе, и использует отборочно то, что нужно ему. А бесталанный человек, хоть и будет знать жизнь во всех ее перипетиях, все равно останется неучем и не сможет создать прекрасное. Жизненный материал для писателя является лишь гипсом, а вот вылепить из него настоящую фигуру, необходимо мастерство художника.

Узость, надуманность, измельченность тематики и поднятых проблем, встречаемых во многих пьесах, которые ставятся сейчас на сценах театров, следует искать в самих авторах. То есть из этого следует одно: они написаны случайными, бесталанными людьми.

3. Философские искания в казахской литературе (1970-1980 годы)

3.1 Экзистенция творчества Дулата Исабекова

Литературоведы, критики и писатели отмечали высокое художественное дарование Д. Исабекова. Например, С. Асылбеков в статье «Тазалы??а ?ндеу» писал о нем: «Суреткер - уа?ыт перзенті. Мейлі тарихи та?ырыпта жазсын, мейлі б?гінгі к?н шынды?ына ??ілсін - б?рібір ол алып отыр?ан объектісіні? уа?ытыны? безбенімен ?лшейді» [66]. А. Бопежанова в статье «Болмыспен бетпе-бет» [67] характеризует творчество Д. Исабекова, исходя из анализа его рассказа «Талахан-86», как «реалистический абсурд». С. Кирабаев в исследовании «Повесть ха?ында», анализируя состояние казахской прозы 70-х годов, отмечал расцвет жанра повести, основные ее темы и проблемы: «Адам та?дырын негізгі проблема етіп ?стай отырып, ?дебиет оны? адамгершілік жолында?ы к?ресіні? ма?ызды жа?тарын зерттеуде» [68, с. 118]. При этом отметил повесть Д. Исабекова «Мы не знали войны», как одну из наиболее значительных в ряду повестей о войне.

Обратимся к повести «Страж покоя» - «Тынышты? к?зетшісі».

В самом начале автор обозначает собственный взгляд на человека и мир, который можно определить казахской поговоркой «Адам ?мірде кона?»:

«Адам баласыны? б?рі бірдей туылып, ?ркім ?р бас?а ?леді.

?ыр басынан мына ?орым - осы кішкентай ауылда туып-?скен адамдарды? м??гілік ?онысы. Олар да бір кезде шыр етіп анадан туды, т?й-т?й басты, ата-ананы? ?уанышы болды, кай?ысы болды, біреуді ?натты, біреуді жекк?рді, ?мірден бірде жа?сылы?, бірде жаманды? к?рді, ?мірді? бір с?тінде тентек болды, бірде а?ылды болды, с?йтіп, «тіршілік» деп аталатын мына жал?анда к?зі ж?мыл?анша тырбанып ?тті.

?азiр оларды ешкім білмейді. Бір кезде осы ?мірді? ?ожасы боп, жер сарайын д?рілдетіп ж?рген жандар ?азiр жым-жырт, ?здері туыл?ан кезге дейін ?алай белгісіз тоза? боп ?шып келсе, енді сондай белгісіз, тылсым тоза??а кайта айнал?ан. К?ні кешеге дейін, кеудесінен жан шы??анша жер ?стіндегі алдамшы тірлікті? ?ызы?ына шынымен сеніп, м??гі жасайтындай шынымен алысып-ж?лысып келген екі ая?ты ж?мыр басты а??ал пенделер ?азір ?айда кетті? Олар кімге айналды, неге айналды? Ешкім де білмейді…

Хан ?ткен, ?ара да ?ткен, ?айыршы мен бай да ?ткен, данышпан мен а?ыма? та ?ткен, с?йтіп барып б?рі-б?рі ана д?ниеден ?ділет тауып, б?рі бірдей к?дімгі ?а??а с?йекке айнал?ан адамдар енді ?ана те?елгендей топыра? к?рпелерін ?ымтай жауып ?ыр басында?ы «енді б?рібір» жал?аннын к?ша?ында ?н-т?нсіз жатыр. …ана д?ние оларды? кім бол?анына пыс?ырып та ?арамайды».

Выходит, чем-то иным человек себя обозначает для Высшего - не богатством, не нищетой, не славой или бесславием. Чем же? Исабеков постепенно раскрывает перед читателем историю жизни, вернее, историю поступка своего героя.

Известный шведский востоковед и богослов Тор Андре отмечает в своей книге “Исламские мистики”: “Восточный человек испытывает особое пристрастие к романтическому, захватывающему и живописному. Праведник, к примеру, встречает в своих странствиях по дикой пустыне во тьме ночи или в бурю и непогоду одинокую и беззащитную девушку; из руин выползает древний старик, его брови нависают над глазами, а кожа похожа на истертый пергамент; посреди многолюдного большого города он встречает черного раба, которого все считают безумным и который так себя и ведет, - и именно в уста этих людей вкладывает он поучительные мысли, принадлежащие ему самому” [58]. Дулат Исабеков, наверняка, как и все казахские писатели, освоил мир устного народного творчества, которое так почитаемо у нас. И наверняка представление именно такого героя, как Демесiн, - это дань неосознанной потребности в выражении внутреннего народного духа: когда вещи, важные для сознания, проводятся через притчевость, через необычного героя. Подчеркнем, что и в философии экзистенциализма человек всегда ущербен.

Демесiн - имя героя повести Д. Исабекова “Страж покоя”: “Тірлігінде оны ж?рт “жынды” деді, “?умесер, есала?” деді. Біра? оны? к?зі ж?мыл?ан с?ттен бастап, т??іректегі барша адам ?за? уа?ыт ойланып ?алды. Ал ол болса, ?зін “тыныштык к?зетшісі” деп атаушы еді”. Еще при рождении ему окончательно определили его судьбу - имя “ Демесiн” мы можем дословно перевести так: “Пусть поддержит”. Таким образом, ему уготовано было совершить Поступок. Как же он к нему приходит? Живет в ауле тихопомешанный мальчик за 30 лет, огромный, нелюдимый, бессловесный. Родителей Демесына расстреляли белые банды на его глазах, тогда еще шестилетнего ребенка. С тех пор он и стал деревенским дурачком. Когда началась война, Демесын просился на фронт, но ему отказали. Однако Демесын должен совершить свой главный поступок. Он врывается на заседание аульного актива и требует отправить его на фронт.

« - Сен м?нда керексі?, …сен бізді? тынышты?ымызды к?зетесі?, - деді Ормантай.

Енді Демесін ойланып ?алды. С?лден со? ж?зіне шырай кіре бастады.

Мен …мен керекпін бе?»

Гражданская позиция Ормантая определяется нравственными нормами - отец Демесына помог когда-то ему, теперь он обязан помочь Демесыну. Ормантай не видит в нем сумасшедшего, он видит его обнаженную сущность - существо, хотящее творить Добро.

Так для Демесына наступило время Поступка. Человек у Исабекова одинок (Страж покоя) и мир вокруг одинок (спящий зимний аул), но поступки человек совершает во имя людей, он чувствует, что он им нужен для обретения мира вокруг и в себе. Идет война, мальчишки играют в фашистов и наших: «Біз бейбітшілік ойнай алмаймыз». И Демесын берет на себя ответственность восстановить мир: «Тынышты? б?рінен ?ымбат!» Демесыну близки были народные, эпические понятия о долге, недаром он, неся свою службу по дозору аула, поет:

Топталып т?р?ан жаулар?а

?обалынды батыр жол салды.

Налицо “родовая связь личности с миром, связь, отложившаяся в глубинах психики человека, в строе его чувств, мышления, национального сознания” [14, с. 98].

Человек действует в ограниченном пространстве мира, которое ему уделила судьба: Стража покоя изуродовали история, общество, но он действует, хотя никогда не вырвется из круга, обозначенного свыше. Он сторожит аул, объезжая его вокруг по ночам, - так Д. Исабеков символизирует круг, который нужно преодолеть, чтобы войти в мир существенных ценностей. Отметим, что пробужденное сознание Демесына автор показывает через этот его поступок: Демесын не спит по ночам, когда все спят, а для дневной суеты (тіршілік) - его нет. Человек приближает мир к себе, втягивая в свою орбиту мир. И ему это удается. Но ценой смерти - в него стреляли трусливо, из-за кустов - в ауле меняется отношение к нему: «Демесін а? жуып, арулап ?ойып жат?анда жылама?ан адам ?алмады».

Исабеков использует национальный мифологический символ круга как оберега. Айналайын - кружение вокруг, чтобы забрать на себя все беды. «В индуизме круговое движение рассматривается как типичное для воинской касты кшатриев: оно возникает как результат наложения центробежного движения, характерного для плотного мира, и центростремительного движения шатрийского духа, устремленного к Высшему принципу» [9, с. 26]. Еще один факт: в индийских деревнях в период эпидемий вокруг деревни описывали круг.

Страж покоя - мифологический герой, кшатрий, следующий воинской традиции Кобланды батыра - защитника Отечества и национального духа.

В другом герое - старике Молдрасуле («На отшибе») - в нем самом заложена сила изуродовать себя, и только в конце жизни ему представилась возможность вырваться из круга судьбы: возможность эта - существование внука. Следует заметить, что казахскому мирочувствованию свойственна смыслообразующая ценность, как идея продолжения рода. До этого Киеван шел по заведенному кругу, обозначенному ему людьми: заметив его пристрастие к конопле, родичи назвали его Киеваном, тем определив его судьбу. Стоит отметить, что у Исабекова судьба часто действует через людей, их поступки и слова, дурные или хорошие. «Он и сам не знал, как пристрастился к этому зелью. Давно, очень давно, более полувека назад, он сильно заболел… Аульный знахарь медленно и торжественно, как бы совершая некий таинственный ритуал, развел в большой чаше коричневое питье, дал выпить… А потом заслушался рассказами старого Жузбая: «Желание всегда толкает человека на грех. Грешит человек, если недоволен, не может найти удовлетворения своим желаниям. Все на земле сотворено создателем на радость живому… Чтобы ты ни принимал - кокнар или водку, во всем старайся находить наслаждение». Философия эпикурейства - философия сытых. Не мог ей следовать Молдрасул хотя бы потому, что сам был рабом. Не имея ни семьи, ни детей, он был рад всякому случаю угодить родичам. «Так он и стал мальчиком на побегушках для всего аула. …А самая жизнь представлялась ему, молодому, бесконечной, и весело ему было тратить дни, щеголяя нерастраченной, услужливой силой». Аулчане неустанно нахваливали его и его отца, не замечая, что тем самым «раскрывали родословную несчастного рода, испокон века бывшего в услужении у других. Рода рабов". Молдрасул однажды в виде подарка взял полмешка кокнара и решил пригласить гостей. Хотел он поведать о желании давнем и горячем - создать семью: «даже последний нищий хочет пройти по жизни по всем человеческим законам». Но старцы смутились и отмолчались. Никогда он не чувствовал себя таким одиноким. Дальше - хуже. После удачного дела аксакалы наградили трех джигитов конями, а Молдрасула - целым мешком зелья. Он, униженный, раненный пренебрежением, решил: «Хотите, чтобы я пил? Так я буду пить!» «С того дня его стали называть Киеваном. Уже по прозвищу любой мог догадаться, что речь идет о заядлом кайфомане».

Так человек потерял имя, его личность определили люди, не он сам. У него же не было сил противиться этому, он не смог пойти наперекор установившимся взглядам на него, он не смог преодолеть течение повседневности. Д. Исабеков представил человека, который есть то, что о нем думают другие. А по существу, человек - то, что он думает о себе сам. Отлична от Киевана его старуха Кыжымкуль, бывшая в своей первой, прежней жизни красивой, избалованной дочерью бая, а во второй - она морщинистая, крохотная, забитая жизнью старушка. Кыжымкуль, изменившись внешне, осталась, по сути, тем, кем и была - человеком со своими взглядами на жизнь, людей, ситуацию, с собственными принципами, которые не дали ей погибнуть: «…она стонала не от боли - от острой жалости к изможденному старику».

В юности Кыжымкуль выкрали из отчего дома, надругались и бросили в степи. Отец прогнал дочь, не вытерпев позора, который «мог лечь и на его будущих правнуков». Приняв однажды решение - «я никому не скажу, кто мой отец. Позор исчезнет вместе со мной», - она уже его никогда не меняла. Даже когда ее нашел отец, она только обратилась к жестокому, властолюбивому Даулетбаю: «Скажите что-нибудь, я так соскучилась по вашему прекрасному голосу». И твердо отказалась возвращаться домой. Ее бытие уже стало «неким надбытием по сравнению с прежним, непосредственно натуральным, которое кончилось, а может быть, никогда и не было». Потому что новая, вторая ее «жизнь началась с той минуты, когда добрая женщина Кымка нежно и заботливо уложила ее в постель, укрыла одеялом…» Кыжымкуль забыла «богатый и счастливый отчий дом», забыла и «горе, унижения, обиды». И всю жизнь «она клонилась туда, куда гнула ее судьба, покорно следовала тому, что выпало на ее долю, что суждено было испытать».

В творчестве Д. Исабекова мы находим все константы экзистенциализма - это и враждебность мира, его безысходность, «Вселенная драматически напряжена», одинокий человек, мятущийся, захлестываемый эмоциональными порывами, сталкивается с таинственным и тревожным миром, творение второй, истинной действительности.

По Исабекову, жизнь - не наслаждение, мир суров к человеку, если он не находит сокровенного смысла жизни. «Уа?ыт - диірмен, адам - бидай. Диірмен айналса, бидай ?н болады, айналмаса жаншылып жата бермек». Большое значение отводит Исабеков понятию судьбы: «Бывает она тяжка, будто непосильная ноша, а поднимешь - и нет груза, который представлялся великим богатством. Все растаяло вмиг… Обманчива судьба, ненадежна…», «не гневи судьбу», «захотела поступить наперекор судьбе, обрушившей на нее столько бед», встреча Молдрасула и Кыжымкуль после второго их рождения на свет - это судьба. На все свой срок, все отмерено - и радости и горе, нужно выдержать эти испытания. Киеван однажды попытался определить смысл собственного существования - создать семью, - да и «продал душу кокнару». В самом конце его жизни обозначилась смыслообразующая ценность, у него появилась возможность прорыва сквозь обыденность собственного существования: «он встретит своего внука! Внук станет опорой и защитой… Только самому нужно как следует набраться сил - впереди столько дел, забот и радости!» Человек одинок, но прорывает эту сирость в мире идея продолжения рода: «не погаснет наш очаг, не погаснет!» Человек одинок, но прорывает эту сирость в мире сострадание: «Создатель! Отними у меня достаток, но не отнимай сострадания к чужой боли!», «Бывает ли большее богатство, чем щедрое, полное любви к людям сердце?»

Без определенной концепции человека и мира не может быть произведения вообще. Даже в простой пейзажной зарисовке заложено авторское восприятие. А восприятие само по себе уже есть оценка и заключение восприятия в определенные концептуальные рамки - природа у Исабекова отражает мир вокруг - радужный, безоблачный, счастливый в моменты счастья и покоя или же опасный, грозный, тревожный мир через изображение зимы, бурана с таким названием Арыстанды-?арабас: «Мына боран аш ?ас?ырдай ?лып т?рып алды ?ой». «Япырым-ай десе?ші, со?ыс басталмай т?р?ан кезде ?ыс та ?о?ыржай болушы еді. ?арды? ?алай т?сіп, к?ктемні? ?алай шы??анын бай?амай ?алатын едік. Ел шыдамын сына?ысы келгендей со?ыспен кабаттасып ?ыста ерте т?сіп, кеш шы?атын боп алды ?ой, - деп та?дыр?а емес, таби?атты? ?зіне деген ?кпесін айтып шы?а ?алды». Природа и мир одинаковы в выражении себя по отношению к человеку: «Екі к?н бойы бет ?аратпай со??ан ?арлы боранны? ашуы енді ?ана тар?ап, о?ыста к?рсеткен тентек мінезі ?шін кешірім с?ра?андай таби?ат адамдар алдында кішірейіп, мома?ан к?йге т?се ?апты». Зима, буран - символы трудностей жизни, тягот. Лето - краткая пора счастья, сменяющаяся длинной, нудной, нескончаемой порой увядания и смерти.

Мир Исабекова двойствен: мир знакомых ценностей, обжитой, очерченный кругом повседневности и мир незнакомый, пугающий, который нужно узнавать и обживать: «Еще недавно ей (Кыжымкуль) казалось, будто мир обрывается за сопками, казалось в той прежней, беспечальной и беззаботной жизни. Но вот уже четыре дня длится путь, а вокруг и впереди - лишь бесконечная степная ширь… Мир без конца и начала!» Как тут не вспомнить народную мудрость: «Жал?ан ?мір». А дальше открывается перед человеком бытие подлинное, ведь разве можно сказать о прежней, первой жизни Кыжымкуль, что она была подлинной, аутентичной? Открывается сознание, и человек делает выбор своего пути и предназначения. Предназначение ведь может быть и горьким, да и всегда для человека, принявшего ценности мира не вокруг, а над ним, путь был труден, тернист и печален.

Когда мы определяем, какой же человек у того или другого писателя, мы определяем и следующее - в чем смысл его жизни? Когда мы говорим о человеке, естественно говорим и о мире, социуме, природе, других людях. Социум - не весь мир, мирские дела (тіршілік) - это еще не вся жизнь, об этом свидетельствует постоянное противостояние активной, порой беспощадной Ардак: «Сіз бейбітшілік адамысыз… Халы??а ?а?пай керек, онсыз олар бетімен кетеді» и всепонимающего, доброго и мягкого Ормантая: «Мені? ?атал болу?а ?а?ым жо?!»

Значение снов в творчестве Д. Исабекова достаточно велико: «Ол кездегі ?й?ыны? адам ?шін ат?арар бірнеше кызметі болар еді. Тыны?у, ?л жинау, ?зі?ді ерте?ге дайындау, азапты тірішлікті ?мытып ?ажайып т?стер к?ру». Сон - лечит (отец Тунгыша считал, что сон - лучший лекарь), сон избавляет от тягот жизни, перенося в тепло, уют, даря счастье, пусть даже временное, сон предостерегает, сон ободряет (сон Токсанбая о сыне).

Время имеет довольно интересную концепцию: «Б?л ауылды? бір де бір ?йінде са?ат жо? болатын. Оларда уа?ыт жайлы екі-а? т?сінік бар еді, бірі - ?иы?та?ан?а дейін, екіншісі - ?иы?тап т?р?аннан кейін. Осы екі аралы?ты? ?зін олар тіршілік деп атады».

Этические категории для автора и его героев - не просто понятия, но прежде всего фундамент, на который они опираются в жизни, то, что помогает жить и чувствовать себя человеком. В повести «Полынь» действует герой - старик Токсанбай. Он потерял сына - «второй раз в жизни пришлось Токсанбаю распрямить согнутые годами плечи» - и теперь вместе со своей старухой воспитывает внука. Летом Токсанбай, послушав умных людей, решил заработать на дермене - цитварной полыни. Несколько джигитов, с которыми они начали собирать полынь, отказались выделить внуку Токсанбая положенные ему деньги. Старик только сказал: «Прощайте, милые. Пусть будет благословенным ваш труд». Но не повезло Токсанбаю. К нему с внуком присоединился Омаш, который заставил их воровать заготовленную другими полынь. А внук - это все, это продолжение рода, это наполнение жизни смыслом и верой «в прочность бытия». Старик, не взявший в жизни чужого и внука этому же учащий («смотри, не прихвати чужого»), под угрозами Омаша расправиться с его внуком, «был готов на все: «Будь что будет, лишь бы единственный мой не страдал. Видно, так предписано мне господом…» И, пишет далее автор, «человек привыкает ко всему», старик стал сообщником Омаша. И только стон изредка вырывался: «О Аллах, прости меня, грешного». Решил Токсанбай созвать гостей, зарезать барана, чтобы «хоть как-то смыть с себя грех перед Всевышним». Но мысли не давали покоя: простит ли ему внук или, что страшнее, даже не задумается о поступке деда? Когда Омаш, жадный и скользкий, обманул его, не дав ни копейки, Токсанбаю «вдруг стало легче»: «Поганым путем достались эти деньги, так же и ушли. Пусть и все напасти исчезнут с ними!.. Ты поистратился. Так мы продадим корову и расплатимся с тобой. Коли виноваты в чем, не обессудь». Омаш «только сейчас осознал, что старикашка, которого он мог сложить вдвое и засунуть в карман, оказался в тысячу раз сильнее его… Он чувствовал, что он раздавлен, заживо похоронен, вычеркнут из жизни и из памяти». А Токсанбай «просил у судьбы лишь чистых путей и светлых намерений».

Как мы видим, этическое, нравственное сознание ставится прежде любого другого, только на нравственных началах понимания добра и зла строится человек и его бытие в мире.

Д. Исабеков не выстраивает новых концепций в следующем своем произведении - повести «Молчун». Человек его обустроен в мире только тогда, когда «в доме мир и тишина», а запах дома - «это запах свободы» и «человеку, каким бы он ни был, нужна родина, свой дом и близкие. Лишь все это - опора ему в жизни, а без этой опоры нет счастья». Мир же суров и жесток: «Каким же незащищенным и бессильным создала природа человека!.. Как обманывает его самая изощренная из обманщиц - судьба! Как жестоки законы жизни…» Но метаморфозы в мире и жизни должны переживаться человеком, на все это есть судьба и воля Всевышнего. Это надо понять, с этим смириться. Даже неумный и вспыльчивый байский сынок Укитай на исходе жизни понял, что «все в мире тлен и суета, что борьба, которую он вел всю свою жизнь, не может принести ни счастья, ни простого удовлетворения». Кто же герой повести? Мы опять видим первое рождение человека, при котором ему дали имя Тунгыш, что значит «первенец»; и второе, когда старуха-нищенка приобщила его к своему ремеслу: «сменилось не просто занятие, что-то проснулось в нем, что-то сдвинулось с мертвой точки, будто бы он заново народился». И стало ему имя Молчун. Отец его был копателем колодцев, он добывал воду, которая всегда в мирочувствовании всех народов означает жизнь. А сын - Тунгыш-Молчун - стал в начале своей жизни заложником, в середине ее - нищим, а в конце - могильщиком. Какова трансформация. «Смерть легка, а жизнь мучительна». И с самого начала человеку нужно задуматься о смысле жизни и собственного существования, иначе жизнь смелет тебя на жерновах времени и некому будет оплакать тебя. А Тунгышу «никогда не забредала в голову мысль, есть ли в человеческом существовании цель и смысл, он ничего не жаждал, ни о чем не сожалел». Автор определяет смысл жизни не только в родовом сознании, но и в приобретении человеком творческого сознания. Без этого происходит трансформация - от воды-жизни до праха-смерти. Но в конце жизни испуганные близким ответом перед Богом пришли к нему враги его, погубившие его отца, его мать, его жизнь. Пришли молить о прощении. Тунгыш «не обрадовался, не просиял, узнав, что его мучитель готов на коленях вымаливать пощаду. Видно, бывший заложник никогда не помышлял о мести, а потому встретил слова Омекея равнодушно, будто все, что было сказано, ничуть не касалось его. «Да он святой!» - ошеломленно подумал Омекей». Тунгыш свят, потому что прошел по жизни, не укоренившись, не приобретя ничего, не борясь и не жаждая, не ропща и принимая судьбу, прощая врагам, понимая, что «все проходит, даже память», давая благословение: «Да успокоится душа твоя». Отношение автора к своему герою снисходительно жалостливое, но и он не может не сказать о нем устами Омекея: «Святой…»

Так ли это, но исходя из этого небольшого исследования произведений Д. Исабекова, нельзя не отметить интуитивное знание писателем законов Вселенной: человек должен иметь собственный нравственный императив, мир - юдоль человеческая, а высшее назначение человека - в продолжении рода (подчеркнем, что эта идея есть существенная в мировоззрении казахских писателей). Итак, мир у Исабекова чужд человеку, преходящ и временен, человек в нем укореняется только Домом своим, очаг - центр человеческой жизни: подлинное сознание есть родовое сознание. Человек же впадает в экзистенциалистское состояние смыслоутраты, из которого он прорывается через второе рождение (недаром все его герои имеют вторые имена), утверждаясь в истинных ценностях жизни, имеющих этические основания.

В другом произведении, наиболее известном и приобретшем большую популярность, повести «Гаухар тас» писатель обозначает как проблему концепцию творческого и этического человека. На первый план выступает судьба девушки, молодой келин Салтанат. Ее, совсем девчонку, взял в жены Тастан, его имя (буквально «из камня») говорит о характере жестком, неуступчивом, даже закосневшем. В противовес ему и отцу выведен автором герой - Каиркен, его зовут домашние Дударбас. Он умеет возразить отцу, отстоять собственное мнение в отличие от Тастана. Старшему брату, воспитанному отцом в верности старым традициям, невдомек, «что в руках у него - золото», он не ценит Салтанат и не считается с ней. Тогда как мягкость, нежность, веселый нрав Салтанат сделали ее любимицей семьи, а умение петь песни - верным другом Каиркена. Дударбас обладает великим даром творить, в нем обострено чувство прекрасного. Но главное его качество - позитивное, природное свойство понимать людей, их поступки, мысли, чувства. Сострадание. Уважение к другой личности. И в нем как будто зреет нечто. Мальчик в преддверии судьбы - не доброго или плохого в жизни, а просто в преддверии жизни. Салтанат трагично умирает при родах. Только ее смерть заставила вздрогнуть от боли и запоздалой нежности сердце Тастана: «Ты виноват, отец, ты сделал меня таким». Отец тихо ответил: «Если все в мире будет решаться волей отцов, не замрет ли жизнь на земле?» Д. Исабеков не раз в своих произведениях подводит читателя к мысли о свободе выбора, о свободе воли, несмотря на косность традиций или судьбу. Каждый из героев повести совершил свой выбор и тем самым обозначил свой жизненный путь.

В сфере экзистенциального бытия нет причинной зависимости: место причинных связей и отношений в нем занимает отношение свободы и ответственности. Не случайно в произведениях С. Кьеркегора постоянно подчеркивается, что экзистенция - это «действительность этического». С. Кьеркегор исходит из мысли о том, что подлинную сущность человека составляют его возможности.

Одна из первейших возможностей - это способность творить. В казахском сознании, в казахской культуре дар творить ценится очень высоко. Развитие национального социума и индивида таково, что именно умение творить слово или музыку - единственный путь для творчества. Заметим также, что человек творящий в казахской литературе всегда свободен, независим и одинок. А «у одинокого один друг - Аллах», утверждает писатель.

Религиозное чувство Д. Исабекова заслуживает отдельного исследования. Мы ограничимся небольшим обзором.

Немаловажным в понимании человека Д. Исабекова является религиозное чувство: почти в каждом его произведении герои обращаются к Всевышнему, Создателю, призывают к помощи всемогущего Азырет Султана, готовятся к ораза айту, боятся согрешить и предстать перед Господом в грехе. В повести «Вы не знали войны…» Орынша, чей муж, вернувшись с войны тяжело увечным, все-таки погибает, восстала против бога и «даже глубоко верующие …говорили: «слепой Аллах, жестокосердный, беспощадный», не боясь мщения». Сама же Орынша в отчаянии отрекалась от Всевышнего, за что «была наказана» потерей рассудка. Этическое сознание находится в неразрывной связи с религиозным, выходит из него и им в сути является.

Таким образом, можно по праву отнести концепцию мира и человека Дулата Исабекова к этико-экзистенциалистской. Мир и человек бренны. Сознание человека пробуждается в критическую ситуацию: удары жизни обнажают суть человека, которая заключается не в разуме. По Исабекову - в духе. Для человека существует один выход - стать чистой частицей природы, а задача человека (смысл его жизни) - нравственное совершенствование. Совсем по Канту: антропология призвана рассматривать то, что человек как свободно действующее существо делает, может и должен делать сам из себя. Способ освоения мира и человека - мифо-экзистенциальный.

Проводя анализ произведений изучаемых писателей, были обозначены именно их философские искания. Поэтому были составлены вопросы анкеты, результаты которой приведены ниже. Вот как ответил на вопросы анкеты Дулат Исабеков (оригинал анкеты находится у исследователя).

Анкета

Дулат Исабеков

Вопрос 1: Как Вы считаете, существует ли взаимосвязь философии и литературы? В чем Вы ее видите?

Ответ: Безусловно. Настоящий художник всегда философ. Он так или иначе в каждом своем произведении несет определенную философию жизни: философию нравственности, войны и мира, любви, философию взглядов и т.п. Я это вижу во всех серьезных произведениях, перечислять которые не имеет смысла. Мне интересны философские концепции Герцена, Чернышевского, Толстого, Достоевского, Платонова, Магжана Жумабаева, Мухтара Ауэзова.

Вопрос 2: Имеют ли на Вас влияние философские, этические, эстетические, религиозные концепции, теории? Какие именно?

Ответ: Прямого влияния философских взглядов в юности я не ощущал. Возможно, это от того, что Казахской Национальной философской школы как таковой не было. Они (философские взгляды/М. А.) были разбросаны в народном эпосе, пословицах, легендах, в поэтических состязаниях (айтысах), в песенном творчестве. Все это, естественно, является так называемой традиционной национальной восточной философией. Это было воспринято не как философия, а как кусок большой романтической жизни, без которой становление писателя невозможно.

Вопрос 3: Какая тема Вам ближе в круге «Человек-Мир»:

- человек и природа;

человек и общество;

человек и история.

Или для Вас существует другая протяженность человека в мир?

Ответ: Я не принадлежу к какой-то определенной теме и не признаю тех писателей, которые полностью себя посвящают какой-нибудь теме: исторической, экологической, политической и т.п. У истинного художника нет темы. У него главная тема - человек: его судьба, взаимоотношения с окружающим миром. И характер, личность, нравственность.

Вопрос 4: Какие константы человеческого существования (свобода, выбор, любовь, творчество, смерть, рождение и т.п.) представляются Вам наиболее ценностными, вызывающими Вашу рефлексию?

Ответ: Человек - временный проводник человеческого духа. Он рождается и передает другому новому человеку все то, что он испытал, выстрадал, познал, и уходит. Что он успел сделать за короткий миг, что испытывала его многострадальная душа? Ведь все люди несчастные, жалкие, крохотные. Даже смеются - и то вызывают у меня жалость. Потому что их ожидает непременная смерть. И это приведет все и вся в прах. Даже младенец, который родился вчера, - через шестьдесят лет уходит на пенсию. Жутко. Но это правда. Какой выход? Что надо делать? Ничего! Надо приучать себя быть частицей природы. Чистой частицей. Задача людей: стремиться к нравственному усовершенствованию. Об этом много писал Толстой и многие великие художники.

Вопрос 5: В чем Вы видите единство человека и мира?

Ответ: Познание друг друга.

Вопрос 6: Каков Ваш человек, герой?

Ответ: Какие они есть. Естественно, через собственное мироощущение.

Вопрос 7: О чем бы Вы написали (пишите) сегодня, какая тема Вас больше всего волнует?

Ответ: Тема - быть или не быть. Для кого писать, о чем писать, как писать и зачем писать. Вот в какой невесомости находится каждый серьезный писатель. Если раньше от художника жизнь что-то требовала, сейчас ничего не требует, и писатель ищет свое место в жизни и свое применение. Это самый худший период в жизни истинного писателя. Людей, кроме боевиков и порнографии, ничего не интересует. Самой дешевой продукцией на сегодня стала продукция мозга, труд художника. Во всем мире так. Но она еще не умерла. Она еще дышит. Это служит как свет в конце тоннеля. Пишу по-прежнему о простых людях. Закончил пьесу «Две встречи в старом доме», ее готовит академический театр им. М. Ауэзова (анкетирование проводилось в 1994 году/ М.А.). Заканчиваю повесть «Выигрыш» об ученике шестого класса. Он уже разочарован в жизни. Что дальше? Каким он будет в дальнейшем? Вот об этом повесть.

Вопрос 8: Чье влияние Вы испытали наиболее остро в своем творчестве - влияние какого писателя, произведения, идеи?

Ответ: Достоевского. В раннем возрасте - А. Гончарова. Белль, Брехт, Кафка, Ремарк, Трифонов, Ф. Искандер, С. Моэм и т.д.