- Поздравляю, поздравляю вас! Вы только что совершили чудо!

Ван Гаочао сильно смутился, он говорил о том, как задел планку, говорил, что это всё равно не должно считаться.

- Конечно, должно! Обязательно должно считаться! У нас здесь такие плохие условия, земля неровная, инвентарь не соответствующего качества… То, что не упала задетая планка, конечно, должно считаться за успешный прыжок!

Тот ответил:

- Вы тоже вполне неплохо выступили, такая интересная позиция для прыжка.

Тот только отмахнулся:

- Что вы, вы слишком учтивы. Вы - браунинг, а мы на вашем фоне нарезное ружьё - в один ряд не поставишь! Мы ворона, которая мечется по земле, вы - расправивший крылья в небесах феникс! То, что мы можем с вами посоревноваться, уже великая честь!

После окончания всех соревнований учитель задал всем написать сочинение и я как раз написал свои «Записки…». В тексте я говорил о Ван Гаочао, о том как он в деревенской яме с песком стал рекордсменом провинции… И ни слова об учителе Чжу. Думая об этом, я до сих пор чувствую вину перед ним.

Под заботливой опекой руководства, в совместном порыве усилий правых из совхоза, административных работников и деревенской бедноты мы всё-таки справили новую спортивную площадку. Построили мы и трибуну для наблюдателей, закупили и привезли всевозможный инвентарь. Прыгунам в высоту не нужно было больше падать в яму - за стойкой они могли приземлиться на покрытый зелёным брезентом пружинный мат. Для настольного тенниса теперь можно было не использовать цементную глыбу во дворе - появился деревянный стол, оборудованный в помещении. Столешница была из Хинганской сосны, покрыта тёмно-зелёным лаком с нарисованной белой краской чертой посередине и чёткими, ей же обведёнными границами по краям; свежее покрытие ярко блестело. Сетка была сплетена из нейлона, получилась тёмно-зелёная сеть с белой кромкой поверху; справа и слева её удерживали над столом крепёжные винты. Наш учитель Сяо Ван говорил, что раз наши игроки - Чжуан Цзэдун, Сюй Иньшэн и другие - получили возможность использовать для игры подобный брендовый стол, значит, они в шаге от достижения мирового спортивного уровня. Более того, раз в случае настольного тенниса китайские спортсмены - лучшие в мире, то и китайский спортивный инвентарь, значит, является лучшим в мире. Для соревнований мы использовали шарики фирмы «Хуншуанси», на тот момент мы заплатили по 24 фэня за каждый и для нас это была очень дорогая покупка. Сяо Ван говорил, что на международных соревнованиях тоже используют шарики «Хуншуанси», а значит хоть в чём-то наши соревнования приближаются к международному уровню.

Конечно, я не могу не рассказать и о способностях Лао Чжу в настольном теннисе. Он был бесспорным мастером неожиданного удара и никто из учителей нашей школы не мог его одолеть. К нам на показательные соревнования приезжали лучшие спортсмены уезда и среди них точно никто был не ровня Лао Чжу (напрямую сравнить их навыки мы не могли, потому что директор школы запретил Лао Чжу участвовать). Эти спортсмены много выделывались: и вода им наша слишком солёная, и еда слишком простая, наконец, начали ругаться, что в нашем школьном туалете стоит вонь. Они так достали нашего доброго директора, что он начал бормотать себе под нос: «И что, у них в уезде туалеты что ли не воняют?» На самом деле, наш школьный туалет был очень древний, навалом возведённые стены состояли из кирпичей ещё времён Минской династии. Внутри стояло абрикосовое дерево, посаженное и выращенное в начале двадцатого века, в период Китайской Республики - что не слишком впечатляет, но саму косточку для посадки Фань Эр собственноручно добыл в погребальном комплексе Конфуция в Цюйфу, подобрав на земле переспелый абрикос с дерева, выращенного самим Конфуцием. Таким образом, наше абрикосовое дерево приходилось прямым потомком дереву Конфуция, из-за чего, конечно, ему придавался большой смысл: это не только «Кафедра под абрикосом», в смысле, что Конфуций под абрикосом занимался со своими учениками, это ещё и устоявшееся в китайском языке название для научных кругов - практически «абрикосовые науки». Фань Эр выбрал из всех деревьев именно абрикос, и из всех мест - именно, на тот момент, выгребную яму его частной школы, а затем и туалет нашей школы. Как же это глубоко, сколько смыслов! И какой-то тупой чемпион уезда по пинг-понгу смеет жаловаться, что ему в нашем туалете пахнет? Это сильно возмутило всех наших учителей, и они стали подстрекать Лао Чжу сыграть партию с этим чемпионом, утереть ему нос и научить конфуцианским манерам. Тот припомнил, что директор-то не разрешил участвовать в соревновании.

- Ситуация кардинально поменялась, мы пойдём к директору и скажем об этом! - С этими словами группа учителей действительно пошла к директору школы договариваться о матче для Лао Чжу.

- Не слишком ли это неуместно? - был ответ.

Все сразу уверили директора, что ничего неуместного в лишнем матче не может быть, тем более он не будет проведён официально. Просто Лао Чжу поможет чемпионам попрактиковаться, и для него радость, и им развитие, месть ни в коем случае не цель предприятия.

- Это никак меня не касается. Сейчас я уезжаю домой и о ваших делах я слухом не слыхивал.

Директор уехал. Чемпион и некоторые сопровождающие уже поставили подошвы на педали своих велосипедов, готовые уезжать, но на этом их поймал Сяо Ван:

- Товарищ чемпион, не спешите уезжать от нас! У нас тут есть мастер неожиданной руки, он бы хотел взять у вас мастер-класс.

Чемпион одарил его презрительным взглядом:

- «Неожиданной»? Неужели он ногой ракетку держит?

Сяо Ван ответил:

- Товарищ чемпион, ну вы шутник. Если бы он ракетку ногой держал, не был бы он разве «мастером неожиданной ноги»? - Все разразились хохотом.

Товарищ чемпион тоже не скрыл улыбки.

Сяо Ван продолжил:

- Можем поручиться: наш «мастер» будет играть с вами, используя только руки. Раньше у него ведущей была правая рука, но его определили в «правые» и с тех пор он использует левую.

- Вот какие тут дела! - тот удивился.

Сяо Ван притащил Лао Чжу и представил:

- Вот, это он, работник нашей школы, вырывший для нас туалет, более того, под его ответственностью находится школьный звонок и распространение листовок.

Собеседник оглядел Лао Чжу и не смог сдержать смеха. Лао Чжу сказал:

- Товарищ чемпион, вы решились или нет на матч?

Тот ответил:

- Уговорили, я тоже буду использовать левую руку. Поиграем.

Всей компанией завалились в здание школы. Чемпион вынул из изящного чехла свою ракетку и даже протёр носовым платком рукоятку, потом сказал:

- Давайте поскорее начнём, нам ещё возвращаться. Сегодня вечером запланирован матч со спортсменом из другой провинции, из Хэнани.

Учитель Чжу взял со стола резиновую, рваную ракетку, больше похожую на расхлябанное свиное ухо:

- Начинайте.

- Это не официальное мероприятие, поэтому подавайте уже.

- Нет, так не годится. Надо делать как полагается, не стоит давать мне такой поблажки.

Тот уже сгорал от нетерпения:

- Хорошо, только побыстрее.

Действие быстрее слов и в мгновение подачу разыграли в пользу Лао Чжу. Чемпион высказался:

- Ну и разве это не то же самое?!

- Конечно же, нет! - Разумеется, он был прав в этот момент.

Учитель стоял вплотную к столу, тело практически параллельно поверхности стола, руки были спрятаны под ним. Чемпион как и обещал держал ракетку в левой, непривычной руке, явно изображая нетерпение. Лао Чжу не стал медлить и сделал первую подачу. Его мяч будто вылетел из самой преисподней, полной самой сильной негативной энергии, отскочив от подставленной чемпионом ракетки, он улетел в балку на потолке. Чемпион немало удивился. Лао Чжу предложил:

- Можем этот раунд не считать.

- Не слишком ли ты уверен в себе? - глаза спортсмена наконец загорелись азартом в ожидании нового мяча. Ещё один мяч взлетел из преисподней, дохнув на игроков могильным веянием. Чемпион отстранился для отбивания кручёного мяча, но попал в сетку. У него вырвался вопль:

- Что за сумасшествие!

Лао Чжу добродушно засмеялся:

- Согласен на мир!

Третий мяч пронёсся молнией, издав только свист. Ракетка чемпиона даже не встретилась с мячом. Его небольшое лицо налилось кровью: он, чемпион уезда, проиграл какому-то горбуну три мяча, это неприемлемо - что будет, если кто-то узнает! Его ракетка, будто случайно, перекочевала в правую руку. Учитель Чжу скорчил рожицу, а Сяо Ван не оставил чемпиону ни шанса сохранить достоинство, громко объявив:

- Чемпион, как же так, вы поменяли руку на правую?

Тот прикусил губу, не сказав ни слова. Лао Чжу снова скрыл руки под столом, не сводя взгляда с чемпиона, тот ответил нервозностью и выступившими на лбу каплями пота. Снова был быстрый мяч, чемпион успел его отбить, Лао Чжу его вернул и, пройдя по краю стола, мяч исчез. Чемпион покачал головой, признавая свою оплошность. Пятый мяч появился и исчез мгновенно, как жало ядовитой змеи - и пролетел мимо ракетки чемпиона. Пять - ноль, учитель вёл всухую. Дальше я не буду углубляться слишком уж дотошно, с помощью своих дьявольских подач и касающихся самого края стола мячей, Лао Чжу разгромил чемпиона во всех трёх партиях. Он обратился к сопернику:

- Товарищ чемпион, вам не стоило так легко уступать.

От злости у того побелели губы и, окончательно оставив любые любезности, он бросил об стол свою ракетку:

- Что за чертовщина с твоими мячами?!

Учитель смеялся:

- Простите, мне правда очень жаль.

Прошло несколько лет и спортивные состязания нашей школы на праздник труда первого мая фактически переросли в весенний спортивный праздник всего уезда. Товарищ Гао Фэн искренне любил физкультуру и общее оживлённое веселье, поэтому не только непременно сам каждый год принимал участие в соревнованиях, но и официально приглашал руководство соседних уездов организовывать группы и приезжать. Секретарь районного революционного комитета Цинь Цюн приходился ему прямым руководством и один раз Гао Фэн даже его зазвал к нам. Это ещё увеличило стандарты соревнований, тогда управление спорта провинции признало золото на соревнованиях нашей Даянланьской школы даже выше золота соревнований провинциального уровня. Наверное, такое чудо могло произойти только в те особенные времена, когда умы людей были открыты, без этих современных мелочных ограничений. Когда результату не придавали такого значения, когда спортивные состязания были весёлым и масштабным праздником, когда все принимали участие и были счастливы. Тогда уж точно не было этих отрав, огромных сумм для покупки представителей национальной сборной, изображающих деревенские таланты, сделавших в итоге деревенские соревнования страны одной большой фальсификацией. Никто не пил и не принимал лекарств, народ был в тысячу раз проще и даже не допускал этих нездоровых современных веяний. В те времена все участники приносили с собой сухпаёк, а мы со стороны школы пару раз кипятили в котле воды и наливали в большой чан, стоявший возле спортивной площадки, а чтобы в чан не налетела пыль, его накрывали деревянной крышкой. Возле чана был стол с грудой чашек из толстого фарфора, точь-в-точь таких же, какими пользовалась товарищ Чжао Имань, героиня войны. Все могли подойти, откинуть крышку чана, набрать себе воды и, похлюпывая, напиться. Выпитая залпом чашка горячей воды позволяет хорошенько пропотеть, вот удовольствие-то было! И товарищ Цинь Цюн подходил к чану пить воду. Стал бы нынешний секретарь окружного парткома с нашим простым людом из одного чана воду пить, да дай ему слиток золота - всё равно не стал бы! Однако стоит вернуться из настоящего времени снова в прошлое, справедливости ради стоит сказать, что прошлое не столь далёкое - описываемые события произошли ровно тридцать лет назад.

Первого мая 1968 года председатель районного ревкома Цинь Цюн в сопровождении председателя ревкома уезда Гао Фэна приехал к нам в школу на зеленоватом джипе. На трибуне возле площадки установили рупор громкоговорителя, с обеих сторон он был завален цветочными венками, вокруг развевались два десятка флагов: красные, жёлтые, зелёные, розовые, оранжевые, оливковые. Не было ни синих, ни белых, ни тем более чёрных. Ещё один признак того времени: хоть в какой-то степени, но мы старались соблюсти формальности. Такой чин, председатель ревкома, приезжает в нашу миниатюрную деревеньку Даянлань - сами подумайте, какие мы, нищие деревенские жители, испытывали эмоции, какое царило воодушевление, как мы были тронуты! Поэтому уже на рассвете мы толпились возле площадки, поднимая в воздух самодельные бумажные флажки и ожидая прибытия специального транспорта председателя. Посередине нашего ожидания Чжао Люе, младшая сестрёнка Чжао Хунхуа, даже потеряла сознание из-за гипогликемии, упав и набив шишку на лбу. Её унесли учителя, но девочка быстро прибежала обратно. Они пытались снова отправить её домой отдыхать, но та горько расплакалась, вынудив их начать её утешать и позволить остаться. Этот эпизод может вам доказать искренность наших чувств. Сейчас такое невозможно, не то, что районный кадровый служащий, сам президент Америки решит нанести визит - вряд ли мы бы так его встречали. Но вернёмся: итак, приехал джип товарища Цинь Цюна.

Не пробило и девяти утра, как автомобиль Цинь Цюна въехал на нашу площадку. Спортивная площадка у нас получилась очень ровной, для такого результата понадобились совместные усилия не только правых из провинции, но и крестьянской бедноты, даже мы, шантропа, в итоге вложили немало сил. Все мы понимали смысл этой площадки для нас, поэтому все добровольно вызывались помочь и с каждым днём энтузиазм только рос. Мы натаскали со всего уезда шлак и уложили на площадку, потом прокатили по кругу большой каменный вал, получилось прямо будто активная пахотная работа, очень символично. Ещё спустились к реке Цзяохэ, накопав на её берегах прекрасного сверкающего песка. Выкладывали песок, прокатывали каменным валом, потом снова выкладывали песок и снова прокатывали - с каждым слоем площадка становилась всё красивее. Вся площадка была прямоугольной формы, смешав известковый раствор, мы наметили им овальные беговые дорожки, внутри них - пространство для метания ядра, диска, копья, гранаты. Прыжки в длину и высоту как и прежде расположились с краю, раньше им требовалась одна яма, теперь же для прыжков в высоту появился брезентовый мат. Соревнования по баскетболу были запланированы на той же площадке для мяча, что и раньше, но, конечно, её разровняли тем же способом, положив шлак и посыпав песком. Стойки для мяча купили новые, из тех, которые составлены из спаенных труб, на кольцах висела сетка. До этого стойка была работы моего отца, очень простая: бревно из красивого дерева - софоры японской, и в нём железное кольцо. Поначалу сверху ещё были щиты, но в какой-то момент плохие люди их украли, остались только два бревна из софоры да два железных кольца; через некоторое время бревна пустили сверху ростки, им было трудно, но их жизнеспособность нас радовала. Так мы и играли в баскетбол раньше, совершенно не умея попадать в корзину с отскоком от щита: либо мы не попадали, либо красиво запускали мяч ровно в пустое кольцо. Самым важным состязанием был настольный теннис, потому что тогда вся страна сходила с ума от настольного тенниса и это увлечение распространилось и на нас. Матчи должны были пройти в помещении школы. Учителя и директор вынесли на улицу все письменные столы, с них валились чернильницы, разливая вокруг чернила; бумаги разлетались по ветру, будто раскидываемые революционным движением листовки.

Цинь Цюн и Гао Фэн показались из джипа, мы в один голос закричали: «Добро пожаловать! Добро пожаловать!». Мы рвали горло и одновременно размахивали своими флажками. Дюжина симпатичных девушек с красным шёлком на поясе и красными красками на лице пели и танцевали впереди нас. Четверо парней старались изо всех сил и надували щёки, извлекая звук из музыкальных рожков. У них до этого было не слишком много репетиций, поэтому мелодию выдуть не получилось, скорее, какое-то мычанье коровы. Хотя наша встреча и не сравнится по уровню с современными, но тогда, и в тех условиях, для нас это всё было невероятно торжественно. Директор школы показывал дорогу и начальство, Цинь Цюн впереди, председатель уезда позади, прошествовало на трибуну, приветствуя нас поднятыми ладонями. Цинь Цюн был человеком маленьким и полным, с круглым красным лицом, будто опалённое солнцем яблоко. Мне врезались в память его руки: маленькие, красноватые, полные, пальцы как морковки. Неудивительно, что мой отец говорил: большие руки для сена, маленькие - для драгоценностей. При одном взгляде на его руки, было ясно, что они созданы для того, чтобы удерживать бразды правления. Соглашайся или нет, но жизнь предопределена небом, оно определяет всем богатство по своему усмотрению. За толстячком следовал Гао Фэн, человек большого роста, и, из необходимости подстроиться под скорость Цинь Цюна, он сдерживал свои огромные шаги, чтобы не дай бог не обогнать начальство, и никак не мог выправить походку, переваливаясь с боку на бок как медведь. Поднявшись на трибуну и немного потоптавшись там, директор школы встал перед микрофоном и объявил начало спортивного праздника, потом дал слово председателю Циню. Тот подтянул микрофон к глазам и начал:

- Революционный… Вжж! - громкоговоритель испустил долгий звук, похожий на скрежет косы по камню.

Как такое могло произойти! Председатель постучал по микрофону. Микрофон был замотан красным шёлком и для нас выглядел сказочно хрупким мистическим артефактом. Но стойко выдержав удары, он таки заработал. Для речи председатель не использовал никакого конспекта, слова лились бесконечным потоком. Он закончил и директор дал слово председателю Гао, тот сказал несколько простых фраз и на том кончил; позвали представителя спортсменов, а тогда ни для спортсменов, ни для судей не было никаких клятв и присяг, так что он представил свою речь и на том начались соревнования. За радиовещание отвечала Ван Дунфэн, резчик по металлу, с лучшим среди нас произношением и знанием разговорной нормы. Она протянула ноту, прямо как женщина-диктор на Центральной Студии Радиовещания Гоминьдана в фильме, и своим нежным голосом, хотя и несколько занудно начала говорить:

- Сейчас начнутся соревнования по бегу на десять километров среди взрослых мужчин, просим спортсменов приготовиться и занять свои позиции, - это повторили три раза.

- Ли Юйтан из группы судей, (то ли название рыбного супа - «юйтан» - то ли странно произнесённое имя нашего завуча Ли Юйтана), подойдите к трибуне, - и это пронеслось над площадкой три раза.

Основная часть

Копирующая манерную интонацию женщины-диктора Центрального радио Гоминьдана резчик стали Ван Дунфэн снова три раза объявила о скором начале десятикилометрового марафона среди взрослых мужчин. Когда радио замолкло, наш завхоз Цянь Маньдунь, который должен был в роли судьи объявлять старт спортсменов, резко крикнул: «А!» - чем напугал всю толпу, подпрыгнувшую от неожиданности. Он громко продолжил, свистнув в судейский свисток: «Все на месте?» Разминавшие руки и ноги на старте бегуны нехотя застыли, не спуская глаз с судьи и ожидая пока он всех пересчитает.

- Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь… Восемь человек! Ровно, ни больше ни меньше. Прекрасно, все стоят на местах. Обратите внимание, я ещё раз перечислю некоторые вопросы, связанные с состязаниями… Во время соревнования нельзя самовольно покидать беговые дорожки! В случае особых обстоятельств, например, если кому-то нужно отлучится по нужде, вы обращаетесь за разрешением к судье, только после этого можете уйти…

Этого Цянь Маньдуня до глубины души ненавидели все ученики нашей школы Даянлань. Он был инициатором кампании в школе по собиранию куриного помёта. Уж не знаю из какой газеты, но он вычитал, что в курином помёте содержатся азот, фосфор, калий, витамины, разные минеральные вещества. Из этого он сделал вывод, что куриный помёт не только лучшее в мире удобрение, но и ещё и лучший кормовой продукт. По словам Цянь Маньдуня если собрать достаточно помёта, из него можно выделить золото или даже сделавший знаменитыми супругов Кюри элемент радий, а ещё, конечно, используемый в атомных бомбах уран. Ещё по его словам за рубежом популярен очень дорогой обогащённый хлеб - так в него как раз добавляют концентрат из куриного помёта. В итоге этих речей слабовольный директор сделал распоряжение организовать в школе движение по сбору помёта. На это Цянь Маньдунь ответил, что уже переговорил с уездной свиноводческой фермой и они заберут у нас весь помёт, который мы сможем собрать. На всешкольном собрании учителей он сказал, что на свиноферме провели опыт и выяснили, что для свиней куриный помёт в качестве питания - что пельмени для младшеклассников. Полкилограмма помёта даёт двести пятьдесят грамм веса для свиньи, соответственно, сбор половины килограмма помёта всё равно что добыча для страны двухсот пятидесяти грамм свинины. Более того, испражнения свиней можно отдавать на корм курам, их помёт снова вернётся к свиньям и это циклический, почти бесконечный процесс, который можно назвать круговоротом куриных и свиных отходов. Учитель выставил нормы для каждой параллели, каждая параллель раздала задачи классам. Классные руководители распределили задания между малыми учебными группами, а группы определили норму сбора для каждого ученика. Я тогда учился в третьей параллели, в классе номер два и в четвёртой малой группе и, пока до меня дошла очередь, я оказался должен в месяц собирать для школы пятнадцать килограмм куриного помёта. Получилось примерно пятьсот грамм в день, справедливости ради, не самое сложное задание, но трудности вызывал сам процесс сбора. Если бы из всей школы я один собирал помёт, я бы собрал за день хоть в пять раз больше без особых проблем, но собирать ходили разом несколько сотен учеников нашей школы, ещё и учителя. Хотя в деревне разводили считанное количество кур, откуда было взяться такому количеству помёта, чтобы всем хватило? Нашлись люди, предлагавшие дойти до соседних деревень, но наша школа Даянлань была центральной и дети соседних деревень тоже были из нашей школы. Более того, школьники дерущиеся за помёт стали причиной распространения слуха, что государство выкупает у нас помёт, обещая за пятьсот грамм куриного помёта пять килограмм риса - на этой почве родилась битва за помёт ещё и среди остального, взрослого населения деревни. Учитель Чжу придумал специальный ухват для сбора помёта и специальный небольшой резервуар и дал всем скопировать идею, у кого не получилось самостоятельно, те попросили отцов. В те деньки в нашей дюжине деревенек на любой улице и в любом переулке в любое время находился какой-нибудь школьник с ухватом в одной руке и ведёрком в другой. Весь помёт, какой был дома, в домашнем курятнике выгребли подчистую в первое же время. Тех кур, которые не испражнялись, мы загоняли в гневе на стены и деревья, а если какая курица соблаговолила наделать, будьте уверены, возле уже дежурил какой-нибудь мелкий школьник. Из-за кучки частенько возникали распри, нередко кто-то получал по голове. Поначалу мы ещё использовали справленные старшими по проекту Лао Чжу ухваты, но позже собирали дерьмо руками, потому что только так можно было отобрать у кого-то свежую лепёшку. Но что самое отвратительное - все курицы будто ополчились против нас и то немногое что они нагадят было вонючим, жидким и клейким. Это выводило меня из себя и я яростно кричал на куриц, на что получил замечание матери:

- И ты ещё смеешь ругаться на птиц?! Откуда у них понос, как думаешь? От вас, мерзавцев, которые их гоняют!

Наши две домашние курицы до этого в день давали по яйцу, но с начала движения по сбору помёта они только жидко гадили, не давая ни одного яйца. Всех женщин, имевших в деревне кур, объединяло тогда желание выцарапать глаза завхозу Цяню. Естественно, мы не могли выполнить назначенной нормы, а не выполнив, получали нагоняй. Чтобы избежать наказания, мы искали способы подделать помёт, намешивали вместо куриного помёта собачье или свиное дерьмо, но на этом всегда были пойманы завхозом. Цянь Маньдунь стоял перед дверями кабинета директора с весами: лицо как железный блин, глазки как крючки для взвешивания - и ждал нас с видом, напоминающим образ, виденный нами на выставке классового образования, где на картине помещик собирал подати. Мы с ведёрками помёта выстраивались в очередь для взвешивания и у большинства от страха дрожали коленки. Схватив моё ведёрко, он сразу свирепо на меня посмотрел:

- А ты не намухлевал?!

Я отвечал как мог:

- Нет… Я ничего не подмешивал…

Он окинул меня презрительным взглядом и снова завопил:

- Не подмешивал, значит?! - И поднёс ведёрко к самому своему носу, принюхиваясь. - Да как ты смеешь мне лгать! Учитель Чжан!

На его громогласный крик отозвался стоявший неподалёку классный руководитель, учитель Чжан, торопливо кивая головой.

- В этом ведре две трети собачье дерьмо!! - с этими словами он бросил моё ведёрко учителю. Тот бесцеремонно схватил меня за ухо и за ухо же вытянул из строя, поставив в наказание перед окнами директора, обычно это наказание длилось полдня. Завхоз указывал на меня пальцем и рассерженно ругался:

- Вы посмотрите на него! С малых лет мухлевать, обманывать своих же учителей, какой низкий поступок! Каким подонком он может вырасти!

Я стыдливо свешивал свою несоразмерную телу башку, прижимая подбородок к груди, так что слёзы капали мне на ступни. Но плакать не помогало! В другие разы он снова находил десятки школьников, подменивших свою добычу, и ставил перед окнами директора так же как и меня, что хоть немного радовало. Я всё равно подмешивал собачье дерьмо, а Фан Сюэцзюнь открыто подкидывал в помёт чёрные камешки. Семья Фан Сюэцзюня была из бедных крестьян, а также из ветеранов войны, так что завхоз не решался лишний раз нападать на него и только ставил в наказание вместе со всеми перед окнами. Фан Сюэцзюнь был из привилегированных, его дядя героически погиб в пятидесятые во время борьбы с американскими войсками, а отец был управляющим всем бедным населением. И его ставят в ряд в наказание?

- Это меня-то наказывать?! - Вдруг он ударил директорское окно своим ведром и разразился бранью. - Пошёл ты, Цянь Маньдунь, и все твои предки! Да я до правительства дойду, чтобы сказать, какое ты сам дерьмо собачье!

Завхоз остолбенел и долго ещё не приходил в себя. Не дожидаясь его реакции, мы сразу повыкидывали свои ведёрки и убежали вслед за Фан Сюэцзюнем, крича:

- Собирать дерьмо целыми днями, кому такая школа нужна?!

С революции Фан Сюэцзюня с позором пошла на спад инициатива сбора, закончившись горой куриного дерьма под окнами директорской. Пригрело солнышко и испражнения забродили, испуская вонь похуже, чем коровьи лепёшки, собрав в итоге вокруг себя мириады мух. Директор торопил завхоза связаться со свинофермой по поводу продажи помёта, так как речь шла о четырёх мао за килограмм, на самом деле могли бы быть немалые деньги. Но на свиноферме ответили, что слыхом не слыхали ни о какой кормёжке свиней куриным помётом. На том и закончил Цянь Маньдунь, презираемый почти всеми. Кучу дерьма в деревне потом приспособили в качестве удобрения, чем вызвали недовольство завхоза, говорившего, что, если нельзя выкормить свиней, то по крайней мере на помёте можно растить червей для переработки в лекарства китайской медицины либо в высокобелковый продукт.

- Такая растрата ресурса, отправить на удобрения! Какая жалость!

На соревновании завхоз Цянь был одет в китайского покроя синюю куртку, затёртую до белизны, из нагрудного кармана торчали три ручки, в руках он держал сверкающий сигнальный пистолет с двумя зарядами, взгляд его не отрывался от охвативших запястье швейцарских часов бренда «Титони». В те времена добыть такие часы было невозможно: даже продав всех коров нашей деревни, мы бы не набрали необходимой суммы. Это были часы Тан Гохуа, спортсмена из правых, игрока в настольный теннис. Он был из китайцев, вернувшихся из-за границы, его дядя был каучуковым магнатом в Индонезии и именно дядя подарил часы спортсмену. Тан Гохуа безвозмездно отдал свои часы для использования на соревнованиях, это говорит о том, как полон был этот человек идеологического духа, немногие поступили бы так на его месте. Рука завхоза была неестественно поднята, так как её тяготили вес и ценность ноши. Он устремил немигающий взгляд на стремительно движущуюся секундную стрелку с таким суровым видом, что у окружающих перехватывало дыхание. Когда до назначенного старта осталось ещё две минуты, он звучно объявил: «Все по местам! - Приготовились!» - Бах, бах! - раздались выстрелы, от дула отлетело еле заметное облачко дыма. В этот же момент отвечавшие за подсчёт секунд трое рефери нажали свои кнопки: соревнование началось.

Ещё до двух сигнальных выстрелов восемь спортсменов, стоявших на размеченных белой извёсткой беговых дорожках, наклонились, приготовившись к бегу. Соревнование на десять километров, поэтому скорость на старте не так важна и никто не выставлял вверх свой зад и не упирался в пол двумя руками, никто не показал этой знаменитой позы натянутой тетивы. Раз уж речь зашла о степени наклона поясницы, впереди планеты всей был учитель Чжу, но в этом, ясное дело, не было его желания, короче говоря, мы уже достаточно познакомились с его спиной, чтобы больше не поднимать этот вопрос. В момент двойного выстрела завхоза спортсмены как взбудораженный осиный рой рванулись со своих мест. Первые несколько метров их скорость была даже слишком велика, будто они необдуманно быстро сорвались с места. Ещё через сто метров все заметно снизили темп. Как стайка робких мёрзнущих зверьков, они, казалось, специально (хотя это произошло совершенно случайно) скучковались ближе к середине дорожки, будто так им казалось безопаснее. Теперь их шаги были аккуратными и продуманными, не слишком плавными, но и не бесконтрольными. С виду создавалось впечатление, что их суставы покрыты ржавчиной, а взгляд снедает головокружение. Первым бежал правый, бегун на длинные дистанции, помогавший загонять кроликов - Ли Те. На нём была сиреневого цвета майка, тёмно-синие шорты и спортивная обувь одной из самых первых профильных китайский фирм «Хуэйли». На спине у него был приколот кусочек белой материи с номером - «235», хотя я до сих пор не знаю, откуда и почему такой номер. От Ли Те практически не отставал Чэнь Яо - уездный учитель физкультуры, молодой человек с лицом верблюда. Поговаривали, что он выпускник факультета физической культуры педагогического университета - в любом случае, он точно был профессиональным спортсменом. Сразу за ним бежал наш учитель Сяо Ван, за ним - загорелый детина, похожий на стальную башню, мне говорили, что он из кадровых работников районного отдела вооружения, но имени я не знаю, у него был номер «321». А вот следующий за ним спортсмен заслуживает отдельного внимания. Он в нашей коммуне работал поваром в столовой, мужчина лет сорока, может и больше. В коммуне он был известен, все знали его имя - Чжан Цзяцзюй. О нём рассказывали, что до провозглашения республики он был рикшей в Пекине, был другом Сянцзы Верблюда, носителя рикши, и его жены Хунюй, известных нам по популярному роману Лао Шэ. Мне было известно, что Чжан Цзяцзюй может ходить на руках. У него была прямоугольная голова как у кузнечика, почти идентичная с подбородком шея, посередине лба шрам, заработанный в детстве от укуса ослика. Хоть он и бежал, конечно, с пустыми руками, но всё его тело говорило о том, что он и после смерти будет таскать за собой рикшу. Остальных бегунов мне не хотелось бы описывать по отдельности, поэтому перейду к бежавшему самым последним - к учителю Чжу - и по совместительству к главному герою истории. Его комплекция вам уже ясна, номер у него на спине был «888», но в те времена ещё не было никаких скрытых смыслов, никакого «богатства» китайцы под восьмёркой не понимали, так что этот номер тогда ничего не значил. Он отставал на три-четыре метра от соперников и при каждом шаге вынужден был вытягивать голову, чтобы посмотреть вперёд, точь-в-точь большой гусь. Смотреть на его бег было для нас неловко, учителя было даже жалко, будто не он с охотой вызвался участвовать, а мы силой вытолкали его на поле. Конечно, это было не так: организаторы соревнований не хотели его участия, директор мягко пытался уговаривать, мол, он такой пожилой человек, ему может подойти какая-то базовая функция, судья с секундомером, например, - но того было не убедить. Директор боялся, что участие учителя Чжу повлияет на имидж школы, скажут, что школа Даянлань снарядила на соревнования какого-то горбуна! Эта мысль очень его расстраивала. Спор дошёл до слуха председателя Гао Фэна и тот высказался категорически: соревнования народные и важно только то, какие у кого достижения, что там, горбун человек или нет.

- Инвалиды с одной ногой мировые рекорды по прыжкам бьют! Разве его пример не будет, наоборот, свидетельствовать о целеустремлённости и решимости китайского народа!

На том учителю и разрешили выступить. Попеременно вытягивая шею и опуская голову, он приблизился к нам. Мы сразу закричали ему в поддержку, он кинул на бегу:

- Дети, ещё не время для того, чтобы болеть за нас!

Не скрыв улыбки, он убежал дальше. Номер «888» был приколот к его выступающей спине и материя развевалась как флажок, привлекая внимание и выделяясь среди других спортсменов.

В стороне от площадки уже шли соревнования по прыжкам в высоту. Цзяо Тин покорил высоту в метр восемьдесят, на этих играх с ним уже никто не сравнится. В центре спортивной площадки начались соревнования по метанию копья, копья с трепещущимися на ветру хвостами носились в воздухе. Мы, зрители, беспокоились, больше всего боясь, что спортсмены переломают хребты бегунам на дорожках как диким кроликам. Я слышал, что в Милане, в Италии, был такой случай, когда судья-хронометрист пересёк площадку именно в момент активного периода соревнований копьеметателей. Раздался долгий свист, который ни с чем не спутаешь, и прямо из солнечного неба под углом спустилось тяжёлое копьё, точно поразив судью в спину. Тот, шатаясь, прошёл несколько шагов и мешком упал на землю, а копьё ещё долго трепетало над его спиной.

Сегодня среди зрителей, кроме школьников и почти всех правых нашей деревни, всю остальную, большую часть составлял простой деревенский люд, были даже мой отец, дядьки и старшие братья. Из окружных деревень тоже пришли поглазеть, но совсем мало людей, наша деревня правила на этом балу. К первому мая уже цветут персиковые цветы, пшеница наливается силой, весенний ветер уже тёплый, предыдущей ночью прошедший дождик освежает воздух, на земле нет никакой пыли - прекрасное время для проведения состязаний. Несколько судей высказалось, что если сегодня не будет хороших результатов, атлетам не стоит винить бога за отсутствие помощи. Зрители сосредоточенно наблюдали за бегущими фигурами, гадая кто выйдет победителем. Кто-то ставил на Ли Те, кто-то - на Чжан Цзяцзюя, и только мы, стайка школьников, испытывали тёплые чувства по отношению к учителю Чжу и желали ему победы. Злой парень из деревни по имени Сан Линь вытаращился на нас:

- Губу раскатали, подпевалы Свиного хвоста.

Мы в один голос его обругали:

- Сан Линь-Сан Линь, дерьмо вместо мозгов!

Сан Линь всё хвастал, что когда-то выучил у мастера боевых искусств две техники ушу: «Кулак четырёх проникновений» и «Летящий удар ноги» - и при любом удобном и неудобном случае вызывал обидчика на бой, вообще творил бесчинства и был в деревне главным хулиганом, даже кадровые служащие его сторонились. Рядом с уличным туалетом нашей школы возвышалось старое абрикосовое дерево, с огромной кроной, с широким стволом, посадки учителя частной школы Фань Эра. И несмотря на вонючее место жительства, дерево давало ароматные и сладкие плоды. В весеннюю пору абрикосы были разве что размером с ноготь, но Сан Линь приходил их обрывать и грызть. Физрук Сяо Ван его на этом деле поймал, и Сан Линь, не долго думая, ударил того в живот. Мужчина отступил три шага назад и уселся на землю, его стошнило зеленоватой жидкостью. Зазнайка замахал в воздухе кулаками:

- Вот какой я! Кулак как южный тигр! Нога как северный дракон! Кто не согласен, подходи по очереди!

Учитель Чжу вышел ему навстречу, в почтительном жесте обнял одну руку другой и поклонился:

- Господин, мы вас боимся и вас почитаем. Но вам стоило бы не забывать о конфуцианских нормах, без должной благопристойности нельзя быть достойным мужем.

- Горбун, хвост свиной! Скажите-ка, что за нормы?

- Эти абрикосы так малы, даже если их сорвать, они не будут годны в пищу. Разве это не «растрата впустую»?

- А я люблю кислые!

- Но вы не беременная женщина, чем вам могут быть интересны кислые абрикосы?

- А я должен отчитываться? Вот люблю я кислые абрикосы, что ты мне сделаешь?

- Передо мной мастер боевых искусств, знаток ушу, как я посмел бы что-то предпринять?

Сан Линя аж распирало от удовольствия:

- Хорошо, что ты это признаёшь.

Учитель Чжу смотрел на силача с невероятно жалким, трусливо скривившимся лицом. Но в мгновение ситуация изменилась: наш учитель Чжу выставил голову в качестве орудия и, не успел детина моргнуть глазом, как получил сильнейший удар в живот, естественно, он был застигнут врасплох. Сан Линь улетел, приземлившись в туалет, регулярно используемый тремя сотнями школьников.

С таким исходом он не был согласен и позже объявился возле входа в школу, выкрикивая ругательства:

- Горбун! Вылезай из этой дыры! Удар из-за угла это тоже совсем не по-конфуциански! Иди, поборемся по-честному один на один!

Учитель вышел на крыльцо и ответил парню:

- Сан Линь, мы не можем бороться здесь, здесь идут уроки. И мы не можем бороться сейчас, потому что сейчас я веду урок. Давай условимся, сегодня вечером на территории для молотьбы, той, которая принадлежит производственной бригаде. Получится ринг для боя, согласен?

- Ещё как! Благородный муж должен держать слово, не придёшь сегодня вечером - ты дезертир!

Вечером в небе горела луна, ярко освещая наш «ринг». Я поднёс к глазам свою руку и увидел все линии на ладони - при таком свете можно не только читать-писать, но даже рисовать и заниматься вышивкой. Культурной жизни в деревне не хватало, поэтому после разлетевшейся новости об упражнениях ушу Сан Линя и учителя Чжу на место встречи поглазеть сбежалась почти вся деревня. Мы, дети, твёрдо стояли на стороне учителя, полные надежды, что он победит и положит Сан Линя на лопатки, чтобы тот уже никогда не встал. Большинство деревенских зрителей тоже хотело победы учителя Чжу, загадывая, чтобы он прибил дебошира, а если не прибил, то хотя бы покалечил и избавил тем самым от этой напасти всю деревню. Но и у легендарного предателя Цинь Хуэя было три сподвижника - так и у Сан Линя имелось трое прилипал; худшие чувства у меня вызывал тот факт, что мой второй старший брат был среди них, как верная псина сопровождая Сан Линя. Первым на «ринге» появился учитель Чжу, Сан Линь уже опаздывал. Пока мы волновались за учителя, он невозмутимо, будто посторонний, вёл беседу о луне с компанией пожилых крестьян: он утверждал, что на луне нет ни воды, ни атмосферы и, конечно, там нет никаких лунных божеств, вроде мифической красавицы Чанъэ. Ему возражали, мол, это только предположения да гадания, никто не был там и не видел своими глазами. Учитель Чжу отвечал, что пройдёт ещё немного времени и туда отправятся люди. Крестьяне расхохотались и сказали, что он говорит какую-то чушь. Высказали ещё предположение, что это он так сильно испугался Сан Линя, что умом двинулся. Учитель Чжу заметил, что испуган он или нет - а Сан Линя не видать на горизонте, и если тот не появится, придётся уже скоро уходить. Но как люди могли позволить ему уйти? Такого развлечения у народа давно не было, трудно было нарваться на столь интересные обстоятельства ещё раз. Я знал, что парни из шайки пошли на речные посадки воровать арбузы - ещё в сумерках я подслушал как они возле реки в роще софоры шёпотом обсуждали, что сначала надо загрузить пузо, заняться техобслуживанием, и только потом с новыми силами идти бороться с Лао Чжу. Это был их личный сленг: «загрузкой» или «техобслуживанием механизма» называли обед, помидоры у них были «бычьи яйца», арбузы - «когти с Востока». Кто-то высказался, что учитель уже достаточно долго ждал и надо бы сбегать позвать Сан Линя, а если не придёт даже так - объявить на том поражение. В этот момент раздался крик: «Пришёл!». Действительно, появился Сан Линь. За его спиной было трое спутников: мой брат, Не Юйтоу, Лао Бинсы. Все они представляли четыре главных бедствия деревни, конечно, не грабители и убийцы, но они не гнушались воровать и морально разлагаться. Одной зимой в нашем доме пропали два больших белых гуся и мы с сестрой обыскали всю деревню, но не нашли их. Пока мы были заняты поисками, брат с ухмылкой прятался за углом. Я сказал отцу:

- Хуже черта вор в семье. Я думаю, это четыре напасти нашими гусями загрузили механизмы!

Отец связал брата пеньковой верёвкой и раскалённым крюком для печи вытащил из него признание, что четверо подонков и правда съели вместе наших гусей.

- Ах ты сволочь, и родной семьи не пожалел?

Брат ответил, что все в деревне равны и так по справедливости.

Банда пришла на место сбора, у каждого в руках было по половине «восточного когтя», они активно жевали добычу. Выйдя на центр нашего импровизированного «ринга», Сан Линь сделал несколько торопливых укусов и придав корке максимальное ускорение, какое мог, выкинул её в сторону. Мой брат и остальные хулиганы последовали его примеру, повторив последовательность действий - они торопливо догрызли ношу и откинули подальше объедки. Сан Линь скинул свою грубую рубаху и бросил за спину, мой брат, этот прихвостень, тут же проворно её поймал. Хулиган затянул потуже пояс, заставив его натянуться на выпуклом, как у беременной женщины, пузе.

- Ик… - Сан Линь смог заговорить только хорошенько отрыгнув. - Свинья старая, а я думал, ты не явишься!

- Сан Линь, а ты обсудил сегодняшнее со своей матушкой?

Тот выпучил бычьи глазки:

- Что сказал?!

- Ты у своей матушки единственный сын, вы давно лишились отца. Ты подумал, что с ней будет, если с тобой случится непоправимое?

Сан Линь презрительно бросил:

- Старый хрен, надеюсь, ты приготовил себе гроб? - сзади эхом отозвалась троица хулиганов: «Гроб! Гроб приготовил, старый хрен?»

- Какую битву выбираешь: бой искусств или спор искусств?

Сан Линь ответил:

- Выбирай сам! - следом ему вторила троица позади.

- Я выбираю спор!

- Спор так спор, - эхом: «Спор значит спор!».

Учитель Чжу подошёл к нескольким столбам коновязи, торчащим из земли неподалёку, громко объявив:

- Смотрите же, ребята!

Он нацелился на столб и резким движением впечатал в него голову. Столб развалился пополам. Указывая на следующий столб, учитель продолжил:

- Ну спорим, парень! Покажи теперь ты, на что способен.

Сан Линь, приблизившись, осмотрел коновязь, немного помедлил и плюхнулся на колени с истеричным криком:

- Мастер, я ваш!

С виду Лао Чжу даже оторопел:

- Поднимайся, поднимайся. Что это ты?

- Сдаюсь, я хочу сдаться!

- Мальчик, ты знаешь, как был разбит большой колокол в храме? Это я пробил его головой. Если ты считаешь свою голову твёрже колокола, то валяй, продолжай свои грязные дела; если же она у тебя помягче будет - тебе следует вести себя поскромнее.

Сан Линь стоял на коленях, беспрестанно кланяясь:

- Мастер подарил мне жизнь, мастер подарил мне жизнь…

Его троица прихвостней так же плюхнулась на колени, умоляя о пощаде. С тех пор учитель обзавёлся гордым прозвищем: Лао Чжу Железная Голова.

Из репродуктора на трибуне донеслись до нас ритмичные звуки марша и бегунам, казалось, стало легче бежать.

- Да, давно следовало включить музыку! - послышались недовольные возгласы со стороны кучки правых.

Цзян Гуйин в оранжевой весенней одежде и завёрнутая в лёгкий розовый платок Чэнь Байлин кричали в поддержку Ли Те:

- Наш Ли, давай! Наш Те, давай!

Ли Те в ответ красавицам поднял правую руку и легонько пожал несколько раз воздух, не знаю что это должно было означать. У рикши не было фанклуба, но у него не было и необходимости в поддержке: с его опытом бега с рикшей крики зрителей не так уж важны. Точно так, он бежал всё с тем же видом как и на первом круге: глаза без капли огня направлены прямо, локти торчат в стороны, а руки сближены возле груди, будто поддерживая невидимую оглоблю рикши. А голова его в этот момент, очевидно, была занята воспоминаниями о беготне с рикшей в Пекине тогда, в его прошлом. Он наверняка вспоминал как возил людей вместе с Сянцзы Верблюдом, ругался с Хунюй, ел по две мясных лепёшки за раз, выпивал горячий тофу-суп, мылся в баньках, встречал красавиц в борделях… Очень может быть, что для его слуха звук музыкального инструмента, доносившийся из репродуктора, раскатистый свист, означал полицейского, гнавшегося за кем-то со своим свистком… На самом же деле, это был спортивный свисток, укоривший баскетболиста, который зашёл за границы площадки.

Мимо снова пробежал учитель Чжу, он всё ещё был последним, и всё ещё выглядел как наш белый гусь, вытягивающий шею и несущийся вперёд. У него были большие шаги, и взгляд цепляла упругость тела, будто вместо суставов в его теле поселились тугие пружины. Лицо было залито потом, но дыхание поразительно ровное. Мы ещё покричали ему слова поддержки, он ответил улыбкой. По его виду можно было сделать вывод, что его полностью устраивает его последнее место в соревновании. Он бежал сам наедине с собой, поймав ритм, все соперники будто были для него какими-то зверями, бегущими лисицами и кроликами, не имеющими к нему никакого отношения.

Щёлк! - раздался вдруг звук хлыста - мимо спортивной площадки, привлекая внимание праздной толпы, проезжала лошадиная повозка с деревенскими отходами. Возница Ван Ганьба придержал лошадей, и, не оставляя своего хлыста, втиснулся в массу зрителей аккурат между Цзян Гуйин и Чэнь Байлин. Он вывернул голову налево, чтобы взглянуть на Цзян Гуйин, но та презрительно скривила лицо, деланно не замечая его; он повернул шею, заглядывая направо - но Чэнь Байлин недовольно закатила глаза, так же игнорируя его присутствие. Он расплылся в беззастенчивой улыбке, обнажившей крепкие жёлтые зубы, и закатился смехом: «Хе-хе-хе-хей, хе-хе-хе-хей». Это был его обычный смех и иначе как «Хехей» его уже не звали, имя Ганьба можно было услышать гораздо реже. Хехей с шумом втянул через нос воздух, как жеребец во время гона. Что же он тогда учуял? В свежем майском воздухе витали притягательные ароматы Цзян Гуйин и Чэнь Байлин. Это была смесь ароматного мыла и китайской рыбки жёлтого горбыля - запах культурных женщин, невероятно приятный по своей природе. Оставшиеся без присмотра две лошади направляли мысли на лад дружбы и взаимопомощи: в тот момент они кусали друг другу крупы, помогая унять зуд. Хехей же с беззастенчивой грубостью стоял между двух прекрасных женщин и попеременно пялился на каждую из них; они старались его не замечать. Он же вытянул откуда-то из-за пояса длинный батат и с хрустом разломал овощ на две части, на розоватых половинках выступил белёсый сок.

- Хе-хей, товарищ Цзян, возьмите кусочек батата. Озимый продукт, слаще груши.

- Спасибо, но я не ем холодное.

- Хе-хей, товарищ Чэнь, скушайте, пожалуйста, батат. Озимый продукт, хрустит лучше груши и охлаждает в жару! - И уже понизив голос: - Это тот батат, который остался у производственной бригады, номер 5245, новый сорт! Это правый Ма Цзыгун из аграрного университета с факультета батата изобрёл, а я стащил. Знал бы об этом сторож, он бы меня уж точно прославил перед всем народом.

Девушка покачала головой, выразив отказ от предложения, а ещё больше - нежелание вообще с ним говорить. Был бы я на его месте, я был бы уже красный как помидор и смущённо ретировался, но Хехей без капли стыда или раздражения как ни в чём не бывало продолжал:

- Ну вы не ешьте - я съем. Такую хорошую вещь и не ешьте, я вам так скажу: неудивительно, что вас отделили как «правых». Изображаете, что вы с нами, бедняками-крестьянами, единое целое, а на самом деле между нами аж Великая Китайская стена! Вы не цените хорошего отношения! Цзян Гуйин, вот скажи, говорят, ты спала с тыщей мужиков? Говорят, десять слитков получила за поцелуй через стекло с капиталистом? Было такое али не было? Я спрашиваю, было или не было?

Миловидное личико Цзян Гуйин порозовело, один в один с цветом мякоти предложенного ей батата. Она скривила губы, будто уже готова была заплакать.

- Вы, вонючие актриски, жёны всему свету! - Он поднёс ко рту левую руку с половинкой батата и, как он сейчас грыз душу окружающим, впился в свою закуску, с трудом пережёвывая и надувая поочерёдно щёки.

- Ты бандит! - сорвалось с губ Цзян Гуйин. - Бандит…

Из глаз девушки потекли слёзы.

- И ты туда же, Чэнь Байлин! Не зря в народе говорят, четыре больших счастья у кричащих кошек, у хохочущих людей, у ржущего осла, и у собаки с течкой, бегущей от привлечённых ей партнёров! Ты точно счастливая четвёртой радостью, как текущая сука! Все знают про твои шашни с Дин Сы! (Дин Сы был аспирантом на факультете животноводства, тоже из правых. Он был бригадиром группы разведения овец и, имея одну дойную козу, без края пил козье молоко, за молоком к нему приходила и Чэнь Байлин.) Всё тайное всегда становится явным!

Девушка опустилась на корточки, закрыв лицо руками. Сквозь её пальцы прорвался странный звук: больше всего похожий на крики перепела, пернатого обитателя водных зарослей камыша, какие можно услышать в апреле в брачный период этих птиц; низкий, печальный крик. Поняли мы, что она плачет, когда слёзы просочились сквозь прижатые к лицу пальцы, девушка горько ревела.

Хехей набил рот правым куском батата, его щёки со звонким хрустом ходили туда-сюда. Вдруг из ниоткуда возник чёрный кулак, воткнувшись в живот деревенщины и заставив невольно выплюнуть остатки батата.

- Матушки родные! - он замахал головой, оглядываясь с диким выражением лица; поместившая над бровью саркома с несколькими волосками непрерывно двигалась во все стороны. Удар был неслабый и, попытавшись выругаться, Хехей не смог набрать достаточно воздуха. Наконец он прохрипел:

- Какой подонок это сделал? На старшего руку подняли?!

Перед ним постепенно открывалась череда непохожих лиц: кто холоден, будто покрытый льдом, кто полон негодования, горяч как вынутый из печи. Холодные посылали из глаз ледяные шипы; горячие окатывали жестоким пламенем.

- Вашу мать, кто меня ударил?!

Раздался скользкий, злой смех и его источник снова выстрелил кулаком в живот Хехея, издавший отчётливый хлопок.

- Матушка! - Хехей вынужденно оказался на земле, с приподнятыми плечами и новой кучей изрыгнутого батата.

- Ну я ударил! Что сделаешь?

...