Сан Линь с усилием поставил ногу на плечо Хехея, заставив того усесться на попа, опираясь сзади руками, и, приподняв своё неприятное лицо, разглядывать противника. Наконец, он рассмотрел своего мучителя.

- Как! Ты?! - Хехей был ошеломлён, как впрочем и все мы: «Как?! Сан Линь?» Нетрудно встретить человека, занимающегося плохим делом; удивительно встретить того, кто никогда в жизни не делал доброго.

Бегуны сделали очередной круг, появившись перед нами из-за поворота. Я уже и забыл, какой этот круг по счёту. В их рядах наступили перемены. Впереди всех был по-прежнему Ли Те, на расстоянии десяти с лишним метров от него скучковались пятеро спортсменов, попеременно обгоняя друг друга. Казалось, какой-то остов посередине держал их всех, привязав к себе резиновыми поводками и не отпуская вырваться вперёд остальных. Ещё на десяток метров позади стройно и ритмично бежал бывший рикша, тащивший свою несуществующую ношу, полный достоинства и гордости за свою, такую же, как и у Сянцзы Верблюда, славную профессию. Отставая на то же расстояние, ещё в десяти метрах бежал, похожий на нашего домашнего гуся, бегун-учитель, правый Лао Чжу. Кстати, а то как он стал правым - это очень занимательная история.

За десять лет до описываемых событий Лао Чжу подменял в нашей школе учителя, а в это время школа должна была найти в коллективе правых. Эта задача сильно обременяла директора. Высшее руководство прислало в школу борца с правыми элементами по имени Да Ван, его сопровождали четыре женщины-офицера. Их задачей было проконтролировать работу по отмежеванию правых элементов. Директор тогда пожаловался Да Вану, что наша деревня бедная и отсталая и никаких правых найти невозможно, просил оставить всё как есть. Да Ван ответил:

- «В любом месте и в любом коллективе есть левые, правые и нейтральные!», вы знаете, чьи это слова?

Директор признался, что не знает.

Да Ван сказал, что эти слова принадлежат председателю Мао.

- Раз так сказал председатель Мао, значит, это истинная правда. Будем искать.

Да Ван потребовал, чтобы директор собрал всех обитателей школы, всех учеников и учителей, на спортивном плацу. Когда все были на месте, он скомандовал каждому сделать несколько шагов из строя, никто не понимал, что он задумал, но все подчинились. После этого Да Ван вышел перед нами, чтобы дать речь, слева и справа от него позади выстроились четыре женщины-офицера, будто за спиной раскрылось два крыла. Он отчеканил:

- Среди вас двое правых! - его палец указал на Лао Чжу. - Это ты!

Два офицера слева надвинулись на учителя Чжу, схватив его с двух сторон и вытянув из строя. Тот кричал:

- Я не правый! Нет! - в железной хватке двух леди он извивался в попытках вырваться и убежать, как пойманный врасплох гиббон.

Да Ван продолжил:

- Тебе не следует кричать и убегать! Лисиный хвост не скроешь, рано или поздно ты всё равно показал бы свою сущность! - он снова вытянул палец, направив его на ряд школьников. - И ты!

Палец указывал на мою старшую сестру. Стоявшие справа от Да Вана женщины резво схватили её под руки. Моя сестра была нрава грубого, от злости могла стекло и камни грызть, родственных чувств не знала, даже отец не желал ей поперёк идти, однако Да Вану всё нипочём. В общем, назревала та ещё картина, ну, скоро поймём!

Да Ван был человеком армейской выправки, он скомандовал Лао Чжу и моей сестре встать рядом, а затем отдал команду:

- Смир-но! - с его звучным голосом приказ был чётко ясен.

- Впе-рёд! Шагом - марш! - оба повиновались. Моя сестра высоко подняла голову, учитель тоже обрёл некоторое достоинство.

После пары шагов, когда ещё даже не появилось ощущения, что они на самом деле идут вперёд, раздалась команда: «Смир-но!». Да Ван обратился ко всем:

- Все увидели?

Толпа гаркнула:

- Увидели!

- Что увидели?

Все стали обмениваться непонимающими взглядами, в секунду онемев.

- Народные массы не обманешь! Подумайте, с какой ноги они только что стали шагать? С левой или всё-таки правой?

На это была та же реакция, растерянные люди стояли с круглыми глазами.

- Из всех нас, - он обвёл рукой публику, - они двое, - за этим последовал жест с поднятыми двумя пальцами левой руки, - только они двое начинают шаг с правой ноги. А теперь ответьте мне, если они не правые, то кто?!

Услышав приговор, учитель Чжу зарыдал, широко открыв рот. Сестра скинула и отбросила за спину свою ватную куртку, побежала к стене и, схватив в каждую руку по половине глыбы бетона, истошно закричала и бросилась на Да Вана.

Да Ван стоял в накинутом на трясущиеся плечи жёлтом суконном пальто, ему понадобилось заметное усилие для того, чтобы успокоиться:

- Ты, негодная девчонка! Это что, бунт?

Но моя сестра была не из тех, кто легко поддаётся авторитету. Она вытянула правую руку и бросила глыбу в обидчика. Сестра точно хотела попасть Да Вану в голову, но ей не хватило сил и камень упал к его ногам, заставив того однако в испуге подпрыгнуть с даже молодецкой ловкостью.

- Правая шавка! Ты серьёзно?! Да как ты посмела?!

- Да чтоб тебя и всю твою семью!.. - сестра разразилась бранью. - Чтобы мать твоя только через дымоход уйти могла…

Моя сестра с детства любила ругаться и достигла в этом невероятного мастерства: брань её была многогранна и разнообразна - мне неудобно записывать дословно то, что она говорила, я боюсь за чистоту ваших глаз. Тем более, она придумывала немало новых слов, не представленных даже в словаре китайского языка, так что даже при особом желании я не мог бы точно воспроизвести её слова. Моя сестра, эта невоспитанная девчонка, подняла вторую руку с камнем, снова кинув в голову Да Вана, тот лёгким, с молодой ловкостью, движением избежал удара. После двух неудачных бросков моя сестра попыталась гневом прикрыть недовольство собой: встав перед самым лицом Да Вана, она прыгала и кричала проклятья, грязные слова били плотно как пулемётная очередь, не оставляя на мужчине ни одного живого места. Только сейчас толпа начала приходить в себя, люди пытались состроить строгий вид, но, в конце концов, не выдержали: сначала один человек засмеялся, а потом уже и все разразились громовым хохотом. Сестра моя, девушка наивная, приняла реакцию людей в свою пользу, начав ещё больше красоваться: толпа смеётся всё больше и она становится всё активнее и активнее, будто восторженный публикой артист. Несколько десятков лет Да Ван участвовал в революционном движении, но никогда, наверное, не встречал он такой реакции. Он привычным движением руки потянулся к поясу, кто-то из наблюдателей в страхе закричал: «Он будет стрелять!». Ему ответили без капли испуга: «Куда уж там! Он же из гражданских, у них нет оружия» - снова взрыв хохота. Однако и Да Ван уже вышел из себя. Не используя никого больше, он обратился прямо к своим «крыльям»: художественный перевод произведение рассказ

- Свяжите её! - тоже привычные, набившие оскомину слова, которые всегда выполнялись беспрекословно. Но при нём не было верёвки, не нашли её при себе и его приспешницы. В едином порыве женщины накинулись на сестру, они давно были взбешены и, можно сказать, наконец дождались подходящего случая. За столько лет они обнаружили под началом Да Вана множество правых - и впервые встретили такую дерзость. Разве в тот век были вообще люди, не боявшиеся их появления? После известия о том, что они - правые, люди плакали, вставали на колени, были люди с остекленевшими глазами - но не было никого, кто как эта девчонка ругался бы и замахивался камнями. Если они сейчас её не приструнят - в чём вообще смысл антиправой кампании? Женщины набросились и прижали девушку к земле. Она успела укусить палец какой-то из четырёх офицеров, но в конце концов всё равно оказалась прижата со всех сторон. Женщины били её по заду своими сапогами, а она материлась - чем больше она ругалась, тем сильнее её били. В какой-то момент от побоев она обмочила штаны. Появились наши родители, не знаю, откуда до них дошли известия. Матушка плакала, а отец смеялся. Он хохотал и кричал:

- Бейте, бейте! До смерти её забейте! Мы всё равно её не хотели.

Мать пролепетала сквозь слёзы:

- Ты не хотел, я - хотела…

Бегущий первым Ли Те заметил Цзян Гуйин в слезах и рядом плачущую на корточках Чэнь Байлин, лицо его выразило недоумение, но хода он не сбавил и в очередной раз пробежал мимо и скрылся из глаз. Остальные и вовсе были равнодушны. Самым безразличным был рикша Чжан Цзяцзю, его застывший взгляд был направлен перед собой, ни скорость, ни поза не претерпевали никаких изменений, он двигался как бездушный заведённый механизм. Лао Чжу однако отклонился от курса, чтобы подбежать и крикнуть:

- Хехей, помни! Женщин обижать - глаз лишиться!

Кто-то среди зрителей выразил обеспокоенность, мол, учитель Чжу слишком о многом думает сразу, как можно так распаляться и ещё надеяться на первое место? Другие отвечали, что учитель Чжу - человек с горячим сердцем, целыми днями борющийся с классовым неравенством, а миру такие люди нужны!

Сан Линь, возможно, впервые в жизни получил столько одобрения, лицо его сияло от гордости. Деревенские говорили, обращаясь к Хехею: «Если даже Сан Линь не выдержал, подумай, как отвратительно ты себя вёл!» Тот потирал кулаки, окружённый упрёками, обиженный. Держа свой хлыст в руках, он обратился к Сан Линю:

- Ну подожди ещё, незаконорожденный сын шлюхи.

- Сам ты.

Хехей растолкал толпу, с самодовольным видом удалившись к своим лошадям.

На баскетбольной площадке в этот момент тренер команды правых попросил тайм-аут, команда уездных школьных сотрудников присоединилась к перерыву. Команды встали в два круга вокруг своих тренеров, чтобы выслушать очередной инструктаж. Мы находились от них далеко и могли только видеть, как каждый тренер активно жестикулирует и машет руками, что-то объясняя, но слов разобрать было невозможно. Хехей в это время вскочил на свою телегу и, вымещая на животных злость, удар за ударом стегал бедных своих лошадей. Хлыст каждый раз издавал звонкий хлопок, напоминающий выстрел. К счастью, мимо проходил командир отряда и заметил, как тот бьёт лошадей. Он сразу вышел вперёд:

- Хехей, зачем избиваешь животных?

У того уже от гнева налились кровью глаза, и - «Щёлк!» - плеть ударила самого командира. На его шее тут же вздулся кровавый след.

Командир по имени Цуй Туань был мобилизованным военнослужащим. По его рассказам, он участвовал в борьбе с развитым бандитизмом в провинции Гуанси и хитростью захватил некую бандитку, которая однако обвела его вокруг пальца, оказавшись в итоге на свободе. Из-за этой ошибки он подвергся смертельной опасности, чуть не потерял командира роты, но выжил только благодаря своей военной доблести и опыту. Это всё выглядело так по его рассказам, можно верить, а можно и нет.

- Вот если бы не та бандитка, я бы на повышение пошёл. Не пришлось бы якшаться тут с вами, деревенскими, - так он часто говорил.

Может эта история и была выдумкой, но его настоящие черты уж точно были доступны нашему познанию. Это был человек вспыльчивого характера, срабатывающий как детонатор бомбы. Я своими глазами видел, как он гонялся за своей женой с дробовиком, а причиной его тогдашней вспышки гнева было то, что она пустила газы во время еды. Устав от погони, его жена была вынуждена забраться на большой тополь, так он прибежал и стал целиться из дробовика ей в зад. В общем, то, что этот чёрт Хехей, не знающий, когда следует остановиться, ударил командира - было очень смело, это как если бы мышонок принюхивался к заднице кошки.

На фоне такого события померкли все спортивные состязания и праздная толпа подтянулась к дороге в ожидании заварушки. Но нас поджидала новая неожиданность: обладавший таким горячим нравом в обычное время, Цуй Туань, как какой-нибудь покорный революции бывший аристократ, пробормотал что-то неразборчивое и, потирая след на шее, понуро удалился, даже не вставив на прощание крепкого словца. Это разочаровало нас, зрителей, и, проводив взглядом уходящего Цуй Туаня и обратив на секунду взор на Хехея, гордо возвышающегося на своей телеге и напоминающего собой зазнавшегося петуха, мы грустно ушли тоже, вернувшись к просмотру соревнований.

Пока Ли Те вёл свой импровизированный отряд к очередному повороту, на дорожку выпрыгнул один из судей с небольшой чёрной доской. На доске мелом было выведено «15 кругов 6000 метров». Ли Те бежал с выпученными глазами, дыхание давно сбилось и давалось тяжело - он был похож на пациента психбольницы. Он направился прямо на судью, тот, придерживая доску, отбежал с дороги и, встав с края беговых дорожек, стал объявлять всем пробегавшим мимо спортсменам:

- Шесть тысяч метров, пробежали шесть тысяч!

Некоторые с испуганным видом оборачивались, чтобы уделить внимание надписи, другие игнорировали её так, будто эти числа никакого отношения к ним в данный момент не имеют. Знатоки из правых громко рассуждали в толпе зрителей:

- Наступил рубеж упражнения - самый сложный, мучительный момент, после которого должно наступить облегчение; после его преодоления на горизонте замаячит победа в состязании.

Тут же, откуда ни возьмись, возражение от наших деревенских:

- Что это за рубеж такой?

- Это как в ситуации с голодом: день без еды - ты страшно голоден; два дня без еды - ты до сумасшествия голоден; три дня без еды - ты рыдаешь и зовёшь матушку; пятый, шестой день - всё наоборот и вам трудно оттого, что брюхо распирает.

- Посмотрите, разве у Чжан Цзяцзю наступил рубеж?

У Чжан Цзяцзю всё было по-прежнему, его тёмное лицо было совершенно сухим, ни капли пота.

- Да что там десяток километров! Для Чжана это только разминка, закуска перед основным блюдом! Он довезёт императрицу Цыси из парка Ихэюань до площади Тяньаньмэнь, ещё четыре раза за день сбегает! Что за пустяки, десять километров.

- А что вы думаете, наступил рубеж для учителя Чжу?

Учитель тоже ни капли не изменил своего бега: всё так же был похож на нашего гуся, всё так же вытягивал шею, а пробегая мимо нас, не забывал поприветствовать. Не крикнет, так кивнёт головой, не кивнёт - так улыбнётся. Ещё не оправившийся от всеобщего восхищения Сан Линь вытянул из-за пазухи красно-жёлтую редьку, спросив учителя:

- Благородный муж, вы будете есть?

Учитель со смехом отмахнулся:

- Почтительность почтительностью, но и время для любезностей выбирать надо! - и упрыгал дальше.

Со спины казалось, что именно его голова приводит в действие шарниры, отвечавшие за бег. Мы проводили его спину криками: «Учитель Чжу! Учитель Чжу! Поднажмите!».

- Рано ещё кричать, «поднажать» он должен будет в самом конце. В таком соревновании, на десять тысяч метров, самое важное - правильное дыхание. У учителя всё в порядке с дыханием.

- Да нет же! У учителя не дыхание развито, это у него объём лёгких большой! - с объёмом лёгких учителя Чжу мы, школьники, были знакомы не понаслышке.

В жаркий летний полдень учитель Чжу водил нас мыться на реку, если хотите, «купаться». Просто у нас осталась привычка говорить «мыться», когда мы имеем в виду «плавать», десятки лет не смогли её изменить. Только когда в нашу жизнь ворвались правые, мы узнали слово «купаться». Мы тогда бегали на берег реки и раздевались догола, вешая единственное исподнее на прижавшиеся к реке кусты гребенщика. Река наша мелкая, чуть более глубокое место пряталось под мостом, к тому же из-за тени моста там была ещё и самая прохладная вода, так что зайдя в реку, мы неслись к мосту. Учитель кричал у нас за спинами:

- Вернитесь! В реку не заходят с голым задом!

Возле моста уже были правые - «купались»! Были и женщины, и мужчины, у моего отца была любимая поговорка: «Женщина в воде, зерно потом в беде». Но это касалось только моей матушки и других деревенских, к правым это не имело никакого отношения. Хотя они и были определены «правыми», но все понимали: они всё равно выше статусом, чем мы, бедняки; даже если кому-то из крестьян давали должность или статус, это были игрушки, а было бы это правдой - какие мучения нас ждали бы! Правые не занимались земледелием и у них всё равно была еда; если бы мы не занимались земледелием - мы бы умерли от голода. Дай бедняку руководящую должность, он же не пойдёт приставать к Цзян Гуйин - та волоса не даст тронуть! Правые резвились под мостом, мужчины в трусах, женщины тоже, только их трусы были гораздо длиннее; находчивые школьники придумали им название «грудные трусы». Так мы в конце концов поняли в чём разница «мытья» и «купания»: мы заходили в воду голыми - значит, мы «мылись»; правые надевали трусы и «грудные трусы» - они «купались». В остальном же в наших занятиях никакой разницы не было. Мы, деревенские, плюхались в воде, а набултыхавшись вдоволь, бежали на отмель и обмазывались глиной. Правые же так же бултыхались в воде, а наплававшись отходили к опоре моста и обмазывались мылом. С такой точки зрения, больше похоже, что они «мылись», а мы «купались».

Купаться! Ку-пать-ся! За своими радостными криками мы даже не слышали учителя Чжу, и с голыми задницами неслись к мосту. Тому ничего не оставалось, кроме как тоже входить в воду в своих шортах, как обычно напоминая мне белого гуся. Учитель хорошо умел плавать на спине, он ложился на поверхность воды с приподнятой головой и ногами, тела видно не было и неясно было двигается он вообще или нет, так, напоминая чёрную пробку, он плыл к мосту. Когда голозадая толпа появлялась под мостом, правые девушки кричали от испуга, кто-то скрывал тело под водой, кто-то прятался за опорами моста, оставляя видимыми только нос и глаза, будто пугливые малышки. Очень быстро они понимали, что наша бестолковая голенькая толпа, которая носится туда-сюда, не представляет для них никакой опасности, на том девушки приходили в себя, успокаивались и возвращались к прошлым занятиям. Но не могу сказать, что среди нас вообще не было какого-нибудь рано созревшего озорника, заглядывавшегося на красавиц. Например, был один парень по имени Сюй Бао, любитель понырять под мостом, мастер этого дела: мог скрыться с головой под водой и пройти по дну десяток метров. Часто до нас доносились испуганные крики девушек, боявшихся больших рыб, и хотя рыбы водились в реке, мы-то знали, что это всё выходки Сюй Бао. Однажды он пошёл на своё грязное дело, но встретил под водой не изящную ножку красавицы, а столб опоры моста. Удар и последующее сотрясение мозга тогда чуть не стоили ему жизни.

Правые очень уважали учителя Чжу, просто так, не потому, что он тоже «правый»; на деле, он ведь был объявлен лично Да Ваном и до их статуса ему было ещё далеко. Под мостом они всегда подзывали его к себе:

- Лао Чжу, идите сюда! Идите-идите!

Тот подплывал к ним на спине, клал тело на опору моста и начинал с правыми долгую, обстоятельную беседу. Мы в какой-то момент уставали беситься и тоже подходили, чтобы послушать, окружая учителя. Разговоры правых были совсем не такие, как у моего отца: из их бесед можно было черпать новые знания, слушая их, можно было расти. Когда впоследствии я служил в армии, я частенько удивлял всех своими знаниями. Командиры отделения и взвода сильно недоумевали:

- Это откуда в голове деревенского дитя без образования столько учения?

Им было невдомёк, что я прошёл целую школу высококачественного многостороннего образования под мостом. Я изучал и астрономию, и географию; и Китай, и заграницу; и поэзию времён династии Тан, и сунскую прозу; я узнал про актёра Чжао Даня и про серебристые тополя; я узнал о фильме «Песня о молодости» и о фильме «Бескрайние снега»; я узнал как скрещивают пшеницу и как выращивают рассаду томатов. Иногда они говорили, говорили и неожиданно замолкали, тогда был слышен только мирный поток текущей сквозь мост воды - только бьющаяся с другой стороны об опору волна прерывала тишину неспокойным бурлением. Десятки умных, больших голов окружали остов моста, десятки маленьких и глупых голов окружали их самих - с виду это напоминало собрание черепах из сказки: черепашонки вокруг, черепахи посередине и самая большая голова принадлежала старой черепахе-долгожительнице - учителю Чжу. Он даже для купания не снимал очков и в сумраке моста они время от времени переливались пугающим блеском, будто глаза гадюки. Сидя на опоре он задирал две ноги и пропускал между ними поток воды, получалась красивая зябь. Сверху на нас капали брызги, заставлявшие зябко вздрагивать. Солнечный свет, прячущийся за мостом слепил глаза, отражаясь в воде мерцающими бликами. Какая-то девушка из правых чихнула, издав приятнейший мелодичный звук. Все на секунду замерли, а потом хором расхохотались.

- Давайте соревноваться, кто на сколько может задержать дыхание! - предложил учитель Чжу.

Соревнование по задержке дыхания под водой было коронным номером учителя и правых. Несколько человек собирались в круг и погружали лицо в воду, оставляя над поверхностью только глаза, и не дыша смотрели друг на друга. Сдерживались, сдерживались… Наконец, не выдерживали и вылетали из воды как рыбки. Оставшиеся продолжали сдерживаться, сдерживались, сдерживались, наконец, вылетали из воды наподобие рыбок… Выпрыгнувшие раньше всех становились зрителями и наблюдали как оставшиеся упрямо продолжают игру. Последними всегда оставались учитель Чжу и правый Сяо Ду. Сяо Ду работал на Хуанхэ на гидрологической станции, целыми днями работая с водой и прекрасно справляясь с любыми её капризами. Он рассказывал, что мастерство в плавании досталось ему от предков, его звание «водного чёрта». Во времена династии Цин не существовало ещё профессии водолаза, а были только выполнявшие сходные функции ныряльщики, «водные черти». Сяо Ду рассказывал, что его далёкий дедушка работал ныряльщиком под началом Цзэн Гоцюаня, младшего брата исторического деятеля Цзэн Гофаня, и в битве при Аньцине против армии тайпинов пробил брешь в корабле, постояв за родную империю Цин. А много лет спустя учитель Чжу и «водный чёрт» в четыре глаза смотрели друг на друга, одним взглядом будто обмениваясь репликами: «Разве тебе трудно?», «Нет, мне не трудно. Я легко могу просидеть в воде дольше тебя», «Не хвастай, скоро замашешь ножками над водой!». Двое соперничали друг с другом и ни один не хотел сдаваться. По рассказам Сяо Ду, его дед мог находится под водой в течение двух часов, и ему не требовалось никакой водолазной экипировки. Ну это уж точно вздор, хотя решайте сами, верить или нет. Прошла минута, вторая, третья… На пятой минуте Сяо Ду не выдержал и рванулся из воды для вздоха, со стороны могло показаться, что в воде рванула мина. Он потёр руками лицо, стирая с носа воду, и стал дышать, жадно открывая рот. Учитель Чжу оставался под водой, все громко вели счёт:

- 571, 572, 573, 574… 600…

Учитель Чжу всё ещё держался, его глаза налились кровью. Правые начали увещевать:

- Лао Чжу, хватит! Вылезайте, вы победили, уже наверняка победили!

Мы тоже просили:

- Учитель Чжу, пора вылезать! Если вы повредите мозг, кто же будет вести уроки!

Под давлением уговоров Лао Чжу совершенно спокойно поднимался из воды. Сяо Ду сказал, что тот умеет болезненно долго задерживать дыхание. Чэнь Байлин воскликнула:

-Поразительно, какой объём лёгких!

Заговорил Лао Чжу:

- Скажу вам честно, я освоил метод подводного газообмена, так что не то что десять минут, я без проблем провёл бы под водой хоть час.

Сяо Ду сказал, что его дед точно мог находиться под водой все два часа, и добавил, что не заставляет ему верить.

Для бегуна на длинные дистанции важно иметь крепкие мышцы и кости, а больше всего - важно иметь исключительные лёгкие. Лао Чжу не мог похвастать ни костями, ни комплекцией, однако его невероятные лёгкие выгодно перекрывали любые недостатки. В то время как профессиональный бегун Ли Те испытывал все ужасы «рубежа бега», пыхтя и задыхаясь, Лао Чжу сохранил дыхание ровным и был совершенно спокоен.

Внезапно заиграл репродуктор, это заставило нас осознать, что до этого некоторое время он не издавал ни звука. Заиграл марш. Нестарая мелодия, но крайне старая пластинка, ещё и игла граммофона была совсем сбитой, поэтому в звуки марша вплелись шуршание и другие помехи. Тот судья снова выбежал к дорожкам со своей доской, сообщая: «20 кругов 8000 метров». Значит, они уже пробежали четыре пятых части, до финиша осталось пять кругов и два километра. Не близко, но и не далеко, а победа уже виднеется на горизонте! Спортсмены сохранили всё ту же диспозицию. Пробежав мимо нашей точки, они безразлично двинулись в сторону любезно предупреждавшего их судьи; однако когда они снова оказались к нам лицом, мы могли заметить, что предупреждение на них подействовало. Теперь первым бежал Ли Те, но расстояние от него до следующего спортсмена сократилось. Вторым пока был молодой человек с верблюжьим лицом, Чэнь Яо, его губы шлёпали друг об друга, а на лицо свешивалась мокрая прядь волос, закрывая обзор, так что он был вынужден постоянно поправлять её рукой. Мой учитель Сяо Ван переместился с прежнего третьего места на пятое, его обогнал «стальная башня», став третьим, четвёртым бежал ещё один детина, не знакомый нам. С таким положением дел Сяо Ван не смирился, а предупреждение судьи влило в него новые силы, будто укол сердечного стимулятора: мы заметили как он ускорился. Несмотря на то, что его рост был самым низким среди соперников, он ничуть не уступал бегунам в количестве шагов за единицу времени и, раньше будучи одним из самых быстрых, он припустил ещё быстрее. Закинув назад голову, он совершил рывок как при стометровке, громко завыв. Он поравнялся с четвёртым бегуном. Мы заорали:

- Учитель Ван! Ура! Учитель Ван!

Наконец он обогнал четвертого, заняв в рейтинге его место. Судя по его поведению, он собирался тем же усилием поравняться со следующим бегуном, но тот обернулся, мгновенно оценив ситуацию, и тоже безотлагательно прибавил скорости. Так Сяо Ван был побеждён «стальной башней». Его кроличья скорость стала понемногу спадать и ритм шагов совсем сбился, будто ноги были опутаны нитью. Он всё больше выбивался из сил. Глаза были уже совсем закрыты, лицо опущено в пол. Его близкий преследователь, тот детина, не смог избежать столкновения и упал на Сяо Вана. У наших состязаний была очень простая организация, никаких спасательных служб или чего-то такого, и к упавшим атлетам ринулась публика, пытаясь растащить. Мало что соображая, детина пробурчал:

- Не трогайте меня… - а установив мало-мальское равновесие, он тут же побежал, совсем потеряв цель, и натыкаясь на зрителей в толпе. Его поддерживали в пространстве и направляли, как прогуливают истощённую лошадь. Сяо Ван стоял на коленях на земле, упираясь в пол двумя руками и бурно выливая из себя завтрак, утренний горох выходил даже через ноздри. Мы, полные сочувствия, стояли рядом, не зная как ему помочь. Потеряв двух атлетов, строй бегунов сильно поредел, с виду казалось, что исчезло гораздо больше людей. Ли Те сохранял лидерство, но ему уже наступал на пятки Чэнь Яо. Третьим, в семи-восьми метрах, бежал «стальная башня». Четвёртым был тот незнакомый нам человек, судя по всему, обладавший немалой выносливостью: сейчас он пытался обогнать «башню». Рикша не менялся, он всё так же тащил за собой свою невидимую рикшу, не видел никого вокруг себя, будто бежит в одиночестве по своим делам. Его целью будто не было место в соревновании - он просто стремился доставить по адресу своего пассажира, или из парка Ихэюань на площадь Тяньаньмэнь, или с площади Тяньаньмэнь в парк Ихэюань. Учитель Чжу бежал за ним, его ног было не разглядеть от скорости, однако лицо будто посерело. Когда он пробежал мимо, мы закричали, учитель ответил лёгким взмахом руки, но улыбка далась ему с заметным усилием. В наших головах пронеслась горькая мысль: всё-таки учитель Чжу уже не молод!

В момент, когда бегуны находились в дальнем от нас конце площадки, откуда ни возьмись, на ближайшей дороге появился потрёпанный мотоцикл, который, несмотря на ухабы, скорости не сбавил и подъехал, подпрыгивая и трясясь, к нам. Мотор издал протяжный крик и замолк. Управлял мотоциклом одетый в синюю униформу полицейский, в коляске также сидел полицейский в униформе. Двое застыли на своих местах, потом освободили мотоцикл. Не сказав ни слова, они смешались с толпой, хотя ясно было, что они совсем не праздные зрители. То, что полицейские пришли не поболеть за атлетов, понимали даже мы, не знакомые с политикой младшеклассники. На поясе у каждого красовался кожаный ремень, на нём - кобура, в кобурах было по пистолету. В воздухе повисло напряжение, вокруг витал дух классовой борьбы. Мы боялись и нервничали. С одной стороны, хотелось взглянуть в лицо пришельцам, с другой - мы боялись, что они заметят, как мы на них смотрим. Какая-то девочка с розовыми персиковыми цветами пересекла беговые дорожки и устремилась к центру площадки, где уже закончились соревнования по метанию копья и началось метание ядра. Какой-то мальчик с ломтем кукурузной лепёшки (на нём ещё была размазана паста из соевых бобов) подбежал к мотоциклу, жевал и разглядывал машину.

Спортсмены зашли на очередной круг. До финиша гонки осталось ещё три круга, соревнование на десять тысяч метров подходило к концу. Ног Ли Те уже было не разобрать. Тяжёлое дыхание Чэнь Яо напоминало старые, рваные меха для раздувки огня. Чёрная шпала крепко приклеился к Чэнь Яо, ступи он два шага - и поравнялся бы, встав плечо к плечу. Но судя по всему, сделать эти два шага было не так просто. Носитель рикши стал четвёртым, но для этого он ни капли не ускорился - всё дело в том, что прошлый владелец четвёртой позиции замедлил бег. Учитель Чжу всё ещё был последним. В начале гонки он заставил многих зрителей быть на своей стороне, но это произошло из-за его увечья, а не из-за силы победить. Кто будет победителем игры пока было для нас тайной. Наступил момент для нас, болельщиков, взорваться возгласами поддержки, но из-за присутствия двух полицейских мы как воды в рот набрали. С одной стороны, мы бы не хотели, чтобы появление полиции повлияло на настрой спортсменов, с другой - хотелось бы, чтобы они заметили в толпе зрителей двух из ниоткуда взявшихся полицейских. Всех нас посетила необъяснимая уверенность, что их приход касается кого-то из бегущих спортсменов. Ли Те запутался в ногах, чуть не упав, - это ясно показало, что он заметил чужаков. Чэнь Яо странно скосил тело к центру дорожек, будто пытаясь скрыться, - и он их увидел. Ещё двое позади заметили пришельцев. Рикша их не заметил, он по-прежнему не видел ничего вокруг себя; учитель Чжу внимательно присмотрелся, он вообще был любопытен, и, если бы не состязание, даю слово, он бы подошёл к полиции побеседовать.

До финала ещё два круга. Судья со своей предупредительной доской напряжённо выскочил на дорожки и поспешил скрыться обратно. Ли Те, изнемогая от головокружения, с заплетающимися ногами и тяжёлой головой добежал до места, где стояли полисмены - и рухнул. Зайдя на новый круг, Чэнь Яо вдруг побежал в сторону метателей ядра. Это ещё что такое? Я слышал, что при приближении к финишу из-за нехватки кислорода у бегунов отказывает мозг и в сознании начинается неразбериха, только это, наверное, могло бы объяснить что произошло с Ли Те и Чэнь Яо. «Стальная башня» проследовал сразу за Чэнь Яо, убежав в сторону метателей ядра. Неужели и он тронулся рассудком? Тот незнакомый нам человек, видя что произошло перед ним, сбавил шаг и завертел головой вокруг себя, ворча под нос:

- Как это? Что такое?

Так рикша переместился на первое место. Не двинув и глазом, он по инерции нёсся в том же направлении. Все эти события переставили учителя Чжу на вторую позицию, теперь он станет вторым по итогу соревнований в любом случае, стоит ему только закончить гонку. Пробежав мимо полисменов, он повернул на них лицо и сверкнул непонятной улыбкой.

Двое защитников правопорядка крайне дружелюбно принялись ставить Ли Те на ноги. У того закатились глаза и рот был полон пены, своим видом он напоминал свежепойманного краба. Один мужчина хлопал его по спине, другой массировал желобок под носом. Наконец на его лицо вернулись зрачки, пены тоже стало меньше. Ли Те трясся всем телом и выл:

- Я не виноват… Я не виноват… Она сама предложила…

В толпе зрителей громко зарыдала Цзян Гуйин.

До финиша оставалось сто метров. Двое человек выбежали к беговым дорожкам, чтобы растянуть красную ленту, трое судей с секундомерами выстроились рядом. Скоро состязание кончится. В последний момент учитель Чжу ослепил всех как несущийся по небу метеор: он понёсся вперёд ещё быстрее, как мой гусь, когда он пытался взлететь. Рикша же был неизменен. За десять метров до финиша Лао Чжу обогнал рикшу, головой вперёд снеся красную ленту.

Он спокойно приблизился к полиции, вытянув вперёд две руки:

- Опиум сажал я, моей жены это не касается.

Полицейские отодвинули его в сторону и подошли к застывшему наподобие куклы рикше.

Защитник правопорядка задал вопрос:

- Вы Чжан Цзяцзю? - кукла не шевельнулась.

Другой мужчина помахал в воздухе листом бумаги:

- Чжан Цзяцзю, вы арестованы!

Руки заковали наручники.

- Так вы не за мной пришли? - с радостным удивлением спросил учитель Чжу.

Полисмен немного подумал и спросил:

- Вы сказали, опиум сажали?

- Да, у моей жены порок сердца и простые лекарства от боли не помогают, только опиум помогает уменьшить её страдания.

- Ну тогда, - учтиво проговорил полицейский, - прошу пройтись с нами.

Эпилог

После многих лет холостой жизни Лао Чжу породнился с деревенской вдовой Пи Сюин, сватами выступили мои отец с матушкой.

У Пи Сюин было овальное лицо и редкие брови, она выглядела как настоящая лисица-ведьма. Каждую весну поздней ночью, когда цветут «цаоя», половину деревни будили её чрезмерные стенания. С тех же пор как они с Лао Чжу поженились, мы больше не слышали этих звуков, от которых вставали волосы дыбом. Все на это говорили:

- Пи Сюин так повезло! Выйти замуж за такого всесильного человека даже помогло ей чувствовать себя лучше!

Дома Лао Чжу и Пи Сюин находились неблизко. Со времени женитьбы ворота её дома вообще не открывались, до этого же она, наоборот, днями сидела на крыльце, латая подмётки и искоса поглядывая на проходящих мимо.

Никогда мне не приходилось видеть, чтобы Лао Чжу заходил в её дом.

Кто-то из деревни рассказывал, что видел, как Лао Чжу и Пи Сюин выходили из ворот его дома.

Когда наступал сезон солодовых, из двора Пи Сюин за версту распространялся крепкий аромат, время от времени слышались голоса и смех Пи Сюин и Лао Чжу.

Особо любопытные пытались заглянуть в щель между створками ворот и обнаружили неизвестно когда выложенную на той стороне кирпичную стену, закрывавшую двор от лишних глаз и от попыток вскрыть двери.

Один смельчак хотел перебраться через стену, но был ужален прятавшимся там скорпионом.

Пи Сюин имела всё больше лисьих, ведьминых черт.

Кто-то крупно написал на её воротах: «Лисья нора».

Спрашивали у Лао Чжу:

-Учитель, вы нашли какое-то чудодейственное лекарство?

Он не отвечал таинственно подсмеиваясь. Его глазницы посинели и он и сам стал напоминать какого-то лисьего духа.

Я забрался на большой тополь рядом с домом Пи Сюин, и мне открылся вид на её двор, устланный каким-то растением с густыми листьями. Его побеги полностью покрывали всю площадь двора, до самых дальних уголков, до уличного туалета - всё было покрыто ими. На этих заполняющих собой пространство растениях то тут, то там светились по-лисьи яркие, по-женски чарующие, магически странные тяжёлые цветы. Среди них были белые, красные, фиолетовые, синие… Разноцветная масса источала приятный аромат. Вооружённый небольшой мотыгой, Лао Чжу пропалывал растения, согнувшись в три погибели. Пи Сюан, склонившись к цветам, совала свой длинный нос понюхать сначала в белые, потом в красные, потом в фиолетовые, потом в синие… За её задом таскался огромный взъерошенный хвост, похожий на живой пламень. Я уже открыл рот, чтобы закричать, и тут хвост пропал.

Впоследствии секрет был раскрыт: не было ни лисицы, ни волшебного снадобья, а был только ход, прорытый из двора Лао Чжу в печную комнату дома Пи Сюан.

Люди, видевшие ход, это поразительное по затраченным усилиям сооружение со многими хитроумными находками, задавали вопрос:

- Неужели это всё только для того чтобы вырастить немного опиума?

На вопрос никто не ответа не давал, однако все мы отчётливо понимали: нет, уж точно не для этого!

Шифу, а вы всё шутите!

Проработав сорок три года на заводе по изготовлению и ремонту сельско-хозяйственной техники, Дин Шикоу оставил своё ремесло за один месяц до назначенного государством времени выхода на пенсию. Графемы его имени «ши» и «коу», соединяясь, образуют иероглиф со значением «поле»; третьим слогом его имени является иероглиф «дин» в значении «молодой и сильный мужчина» - такое имя ему дал его отец-крестьянин, мечтая для него именно о такой судьбе: здорового мужчины, которого кормит его поле, которого никогда не побеспокоит нужда. Но судьба не одарила Дин Шикоу полем, дав ему взамен возможность заступить на завод в должности рабочего и иметь жизнь даже более обеспеченную, чем крестьянская. Он был безмерно благодарен обществу, позволившему ему это счастье, и считал, что только самоотверженным трудом может ему отплатить. Десятилетия тяжёлого физического труда согнули его поясницу и, хотя ему не стукнуло и шестидесяти, выглядел он на все семьдесят с лишним.

Однажды утром он как обычно ехал на работу на своём велосипеде «Дагофан» производства 60-х годов. Чёрная основательная махина привлекала всеобщее внимание в потоке изящного лёгкого транспорта. Молодёжь кидала на него заинтересованные взгляды и скрывалась вдали, обгоняя, как прекрасный легковой автомобиль обогнал бы старый трясущийся танк.

Миновав ворота предприятия, он сразу заметил людей, толпящихся вокруг информационного стенда. От столпотворения время от времени доносились обрывки спора, сильно выделялись голоса нескольких работниц - как в курятнике выделяются высокие крики уже готовых отложить яйца наседок. Сердце бешено застучало: он понял, что наконец произошло самое страшное для рабочего класса.

Отставив велосипед, старик огляделся вокруг и обменялся взглядами со сторожем Лао Цинтоу, горестно вздохнул и неспеша поплёлся в сторону толпы. На сердце лежала тяжесть, однако не столь сильная. Не так давно уже прошёл слух о будущих увольнениях на предприятии, и тогда он пошёл в кабинет к директору. Директор предприятия - мужчина средних лет, которого отличали прекрасные манеры, - заботливо усадил его на сиреневый диван и попросил секретаря заварить для них чай. Когда ему подали обжигающе горячий стакан и в нос ударил запах жасмина, он почувствовал такую глубокую признательность, что слова застряли у него в горле. Директор бережно поправил свой красивый костюм и с прямой спиной уселся на диван напротив старика. Он улыбнулся:

- Мастер, я знаю причину вашего прихода. Уже долгое время предприятие работает себе в убыток и увольнений избежать нельзя, однако, ветеран и передовик труда во всей провинции, вы - совсем другое дело. Даже если бы пришлось оставить всего лишь одного человека на всё предприятие - и тогда бы это были вы!

Люди толпились впереди и через промежутки между их головами Дин Шикоу увидел три красных листа бумаги, прикреплённых к информационному стенду, они были сплошь испещрены чёрными надписями. За прошедшие десятки лет и его имя несколько раз в год обязательно появлялось в таких списках, это были времена, когда он получил почётные звания передового рабочего и отличника труда. Молодые рабочие беспрерывно его толкали, и, ранее желая выйти вперёд, он снова оказался за их спинами. Среди общего гула брани неожиданно раздался женский плач. Он узнал голос кладовщицы Ван Далань. Когда-то она была квалифицированным сотрудником и обслуживала штамповочный пресс, но повредила во время работы руку и после развившейся гангрены её потеряла. Предприятие из уважения к работнику, травмированному на службе, позволило ей остаться и работать на складе готовой продукции.

Белая машина - Джип Чероки - гудя предупредительным сигналом, въехала на территорию. Окружавшие списки с увольнениями люди повернули головы, разглядывая джип, покрытый таким слоем грязи, что сразу становилось понятно - он вернулся из очень долгой поездки. Споры утихли и толпа застыла. Автомобиль тоже приостановился и перестал гудеть, прекратилась работа мотора и выхлопная труба выплюнула порцию дыма. Как почувствовавший угрозу дикий зверь, машина вылупила свои серые глаза, испуганно затаилась и резко двинулась обратно к воротам. Словно по команде толпа разразилась возгласами и переместилась к джипу, в один момент окружив его со всех сторон. Ткнувшись вперёд-назад, автомобиль оказался полностью заблокирован. Смуглый высокий парень, в котором Дин Шикоу узнал своего подмастерье Лю Сяоху, согнулся над машиной, открыл дверь и вытащил оттуда за шкирку заместителя директора по части снабжения. Недовольное гудение усилилось, а на лицо заместителя, будто сверкающая капля дождя, упал чей-то смачный плевок. Мужчина был мертвенно бледен, на лоб свешивалась вороная прядь волос. Он сложил руки в молитвенном жесте - кулак, обнятый рукой - и согнулся в поклоне сначала перед Лю Сяоху, а затем и перед всеми остальными присутствующими. Его рот начал двигаться, но слова погрязли в общем шуме рабочих. Старик Дин не мог расслышать, о чём тот говорил, он только видел несчастно-униженное выражение лица мужчины, трясущегося, как вор, пойманный на месте преступления. Следующим, что увидел старик, была рука Лю Сяоху, схватившаяся за нарядный, как свадебное покрывало, галстук мужчины. Подмастерье резко потянул за галстук и тут же заместитель директора исчез из поля зрения, будто провалился в несуществующую яму.

Под аккомпанемент обезоруживающей полицейской сирены появились два джипа, перепугавшие Дина Шикоу до бухающего, как барабан, сердца. Он хотел было незаметно уйти, но не смог сделать ни шага. Не заезжая во двор, полицейские машины припарковались у дороги за территорией предприятия. Один за другим полицейские выходили из машин: четверо толстых, трое худых, всего семь человек. Все они были вооружены дубинками, наручниками, рациями и рупорами. Сделав несколько неторопливых шагов, семеро разом остановились. За воротами предприятия они выстроились в один ряд, судя по всему, для того, чтобы заблокировать проход, хотя по их виду и нельзя было этого сказать. Один из них, мужчина уже в летах, поднес ко рту рупор и прокричал несколько фраз, чтобы разогнать толпу. Рабочие тут же послушно разошлись и, как срубленный гаолян обнажает под собой прячущегося волка, открыли взору лежащего ничком заместителя директора. Он обнимал голову руками, далеко выставив свой упитанный зад, как страус при виде опасности больше заботясь о своей голове и и забывая о других органах. Секунду назад раздававший приказания полицейский отдал свой рупор коллеге и, подойдя поближе, схватил мужчину тремя пальцами за воротник, чтобы поднять его на ноги. Однако тело заместителя неумолимо тянуло вниз и он повис внутри натянувшегося как тент костюма. До старика Дина долетели крики заместителя:

- Люди добрые, моей вины ни в чём нет. Я только вернулся с Хайнаня и никак не мог ничего знать. Я ни в чём не виноват!

Руки полицейского были заняты воротником и он легонько пнул мужчину по ноге:

- Да вставай ты уже!

Мужчина тут же вскочил. Когда он разглядел наконец, что за одежду его держал сотрудник полиции, его заплёванное лицо посерело в тон земле под ногами и ноги обмякли так, что, если бы не крепкая хватка придерживавшего воротник полицейского, он бы точно свалился снова.

Тут подъехали директор предприятия на красной Сантана и заместитель главы города по фамилии Ма, ответственный за развитие промышленности, он был на чёрном Ауди. Лицо директора заливал пот, а глаза были наполнены слезами. Он отвесил рабочим три низких поклона. Выпрямившись, он приступил к речи. Он винил жестокий рынок, каялся в беспомощности, признавая, что допустил несколько лет убытков на предприятии с такой славной историей, говорил, что, если не приостановить работу, фабрика разорится окончательно. Затем он со всем чувством высказался о старике Дине, перечислив его заслуги и отдельно подчеркнув, что вопреки тому, что до выхода на пенсию старику остался всего месяц, обстоятельства вынуждают оставить того без места.

Только сейчас, будто очнувшись ото сна, старик поднял голову, взглянув на списки на доске с информацией, - и с первого же взгляда выхватил своё имя, первое в списке, выстроенном по чертам иероглифов. Он обвёл глазами окружавшую его толпу, как озирается ребёнок в поисках матери, но сейчас всё, что он видел, были серые и неразличимые, одинаковые лица. Почувствовав головокружение, старик присел на корточки; мышцы быстро затекли и он прямо так опустился на землю; спустя несколько минут он растянул рот в отчаянном рыдании. Плач старика производил даже большее впечатление, чем слёзы работниц, и толпа насупила лица, заплакав за ним следом. Сквозь затуманенные слезами ресницы старик неожиданно для себя заметил, как к нему учтиво устремился заместитель главы города Ма в сопровождении директора предприятия. Он забыл про слёзы и торопливо вскочил, оперевшись о пол обеими руками. Заместитель главы крепко сжал его перепачканную в земле руку и старик отметил про себя какой мягкой, как тесто, была поданная ему рука, будто у заместителя вовсе не было в руке костей. Он поскорее протянул вторую руку, чтобы обхватить ею руку заместителя, на что тот тут же присоединил к рукопожатию и свою свободную руку тоже. Так они стояли, крепко сжимая друг с другом четыре руки.

Он услышал мягкое обращение:

- Товарищ Дин, я хотел бы от всей души поблагодарить Вас от имени городской администрации!

Старик наморщил нос и снова не сдержал слёз.

- Если вам понадобится помощь, приезжайте в город и обращайтесь ко мне.

Завод по изготовлению и ремонту сельско-хозяйственной техники раньше был капиталистическим металлургическим заводом «Лунчан», тогда основной продукцией были косы и ножи, после установления хозяйства с привлечением государственного капитала завод переименовали, теперь это был металлургический завод «Хунсин». В пятидесятые годы завод прославился своими двухколёсными двухлемешными плугами марки «Хунсин», в шестидесятые завод производил под именем марки хлопковые сеялки, в семидесятые он был переименован в завод по ремонту сельско-хозяйственной техники и производил молотилки для пшеницы и кукурузы. В восьмидесятые завод производил дождевальные машины и небольшие уборочные комбайны, в девяностые ввезли передовое оборудование из ФРГ и производили жестяные банки, завод снова переименовали, уже в корпорацию «Силасы», специализирующуюся на сельскохозяйственной технике, но люди уже привыкли называть его заводом по ремонту сельско-хозяйственной техники.

В тот момент, после такого горячего рукопожатия с заместителем главы Ма, старик оказался переполнен счастьем, смешанным с некоторой опустошёностью, то же чувство его охватывало в молодости, когда он отрывался от жены. От присутствия полиции, директора и заместителя главы неспокойная толпа рабочих мало-помалу утихомиривалась. Сам того не подозревая, он послужил ярким примером для рабочих.

До его слуха донеслись речи директора:

- Говоря об опыте, кто из вас мог бы сравниться с Лао Дином? Говоря об объёме общего вклада, кто бы мог с ним посоревноваться? Наш работник Лао Дин без единого слова, без лишнего упрёка смирился с распоряжением - неужели после этого вы смеете устраивать здесь беспорядок?

Глава администрации тоже заговорил:

- Товарищи, всем нам надо поучиться у мастера Дина. Он поставил общие интересы превыше своих собственных и не стал добавлять беспокойства начальству. Правительство может активно создавать новые рабочие места и в будущем обеспечить всех вторичной занятостью, но сейчас, пока этот момент не настал, вам следует самим поискать выход из положения, не перекладывая ответственность на других.

- Товарищи, - он возбуждённо продолжал. - Товарищи, неужели рабочий класс, который способен собственными руками кардинально изменить любую ситуацию, не сможет добыть себе двух маньтоу?

Заместитель главы уехал восвояси на чёрной Ауди, директор предприятия - на красной Сантана, изрядно потрёпанный заместитель директора тоже уехал на своём белом джипе Чероки. Толпа зашумела и ринулась вперёд. Лю Сяоху помочился на стенд информации и обратился к старику Дину, который стоял, привалившись к дереву:

- Мастер, идём отсюда! Даже если здесь торчать, никто не даст вам еды. Папаша погибает - дочурка выскакивает замуж. Каждый здесь думает только о себе!

Старик Дин кивнул сторожу Лао Циню и, подхватив свой «Дагофан», вышел за ворота. За спиной у себя он услышал крик Лао Циня:

- Мастер Дин, подожди!

Он застыл снаружи, наблюдая как к нему бодро шагает Лао Цинь, некогда отправленный на пенсию с поста в средней школе, а теперь работающий здесь, на заводе.

Всем было известно, что у Лао Циня есть связи и только поэтому после выхода пенсию он смог устроиться на такую простую работу, заключавшуюся в охране главного входа и разносе корреспонденции. Он остановился перед стариком Дином и с апломбом вытянул из кармана карточку-визитку:

- Мастер Дин, мой зять работает корреспондентом в провинциальной газете, вот его визитная карточка. Ты мог бы к нему обратиться и попросить, чтобы он от твоего имени попросил о помощи в газете.

Немного поколебавшись, старик Дин всё равно взял визитку. Поблагодарив Лао Циня, он забрался на «Дагофан». Но, нажав на педаль, старик почувствовал как ноги свело от усталости и, потеряв равновесие, упал. Тяжёлый велосипед придавил его, обездвижив. Лао Цинь подбежал и стянул с него транспорт, поставив на ноги.

- Всё в порядке, мастер Дин? - заботливо осведомился Лао Цинь.

Старик снова его поблагодарил и, подталкивая велосипед, медленно побрёл домой. Апрельский тёплый ветерок обдувал его лицо, заставляя его чувствовать спокойную опустошённость. Голова была тяжёлой, а ноги ватными, как после пары стопок рисового вина. Возле дороги кружился пух, слипаясь, будто комья снега. Над головой парил голубь, издавая чистый, одинокий в пустом небе свист, ласкающий слух. Не заметивший прилива чувств старик не смог остановить поток слёз, извергнувшийся из глаз как бурный ручей.

В это время в сквере недалеко от него маленький мальчик гнался за мячом и неуклюже врезался прямо в ногу старика. Тот почувствовал, как по ноге прошлось нервное напряжение, будто от удара током, и вынужденно опустился, присев на бордюр. Мальчик задрал голову и посмотрел ему в лицо:

- Дедушка, а почему ты плачешь?

Старик утёрся рукавом:

- Баловник, дедушка не плачет, дедушке просто попала в глаз песчинка.

Дома боль не утихала и старик послал жену купить пару пластырей, чтобы наклеить на больное место, но боль не только не успокоилась, но и усилилась. Оставалось только ехать в больницу. У четы не было детей и супруга обратилась к Лю Сяоху, тот доставил старика Дина в больницу на велорикше. В больнице старику сделали снимок и наконец стало понятно, что у него перелом.

...