Фольклоризм прозы Н.М. Карамзина

Автор «Писем русского путешественника», слушая песни на берегах Роны, отмечает: «Я вслушивался в мелодии и находил в них нечто сходное с нашими народными песнями, столь для меня трогательными» [202, 356]. Важно, что Н. М. Карамзин в высказывании подчеркнет неповторимость, своеобразие русского фольклора.

В «Московском журнале» Н.М.Карамзин помещает песню «Уж как пал туман», причем печатает и сопровождавшее песню «Письмо от Н.А.Л. (Львова) к П.Л.В. (Вельяминову)», в котором высказана мысль, несомненно близкая и Н. М.Карамзину: «Ты русские песни любишь: за это тебе спасибо. В них находим мы картины старых времен, и, что еще больше, дух людей того века» [202, 356].

Отношение Н.М.Карамзина к фольклору менялось вместе с эволюцией его эстетических взглядов и мировоззрения в целом. Несколько наивная восторженность, с которой он прежде говорил о «естественном», «диком» человеке, постепенно уходила. Полемизируя с Руссо в статье «Нечто о науках, искусствах и просвещении» (1793), Н.М.Карамзин не отрицает ценности искусства древних народов. Однако он считает, что культура цивилизованного общества - это более высокая ступень. Он полагает, что искусство развивается, постоянно прогрессируя: «от первого шалаша до Луврской колоннады, от первых звуков простой свирели до симфоний Гайдена, от первого начертания дерев до картин Рафаэлевых, от первой песни дикого до поэмы Клопштоковой» [202, 358].

Меняется и отношение Н.М.Карамзина к Оссиану. В «Пантеоне иностранной словесности» дана критическая оценка поэм Оссиана, хотя отмечены и ее достоинства. Возражая «любителям поэзии», которые хотят уподобить Оссиана Гомеру, писатель восклицает: «Какое сходство между сим единственным, всемирным умом (Гомером, - Н.К.) и Бардом, рожденным на печальных скалах дикой страны, живущим среди народа грубого (которому даже и земледелие было неизвестно), видящим вокруг себя одни снега, воды и рассеянные камни, лежащие над прахом его предков?» [202, 358]. Таким образом, критерий «просвещенности» народа становится для Н.М.Карамзина определяющим: он отдает предпочтение более просвещенному перед «диким». Мысль о поступательном развитии искусства не привела, однако, Н. М. Карамзина к отрицанию первобытной культуры и фольклора.

Напротив, писатель относится к этой древнейшей форме искусства с большим вниманием. В статье о русской литературе, написанной в 1797 г. для «Spectateur du Nord», Н.М.Карамзин довольно много места уделяет фольклору. Правда, русское народное творчество получает своеобразную интерпретацию, но в целом дается высокая оценка русского народа и его культуры: «Есть у нас песни и романсы, сложенные два-три века тому назад, где мы находим самое трогательное, самое простодушное выражение любви, дружбы и проч. То пастушка оплакивает смерть своего возлюбленного, павшего в бою, его окровавленные одежды приносят ей, и она пытается смыть кровь своими слезами; то богатырь, странствующий рыцарь, скрепляет дружбу своею кровью. Во всех этих песнях такт очень размерен и очень разнообразен, все они проникнуты меланхолией и склонностью к нежной грусти, которые свойственны нашему народу и прекрасно выражены в очень простых, очень унылых, но очень трогательных напевах» [4, 146.].

По-видимому, сам писатель сознавал, что не сумел дать представления о подлинной сущности русского фольклора. Он признавался И.И.Дмитриеву: «Мне казалось, что так надобно было писать о русской литературе для иностранцев, слегка, без дальних подробностей, с оборотом a la francaise. Означенные мною картины и чувства из русских песен не совсем выдумка; есть a-peu-pres - чего и довольно» [202, 358-359].

Важным этапом, определяющим роль фольклора в эволюции эстетики Н. М. Карамзина, явилась художественная проза. В ней главным объектом изображения стал народ, внутренний мир которого, «тайна русской души» показаны во время народных праздников, через сохранение древних обрядов и обычаев.

2.1 Место очерка «Сельский праздник и свадьба» в эволюции подхода Н.М.Карамзина к фольклору

Отношение молодого Н.М.Карамзина к народности и народному языку, к крестьянскому быту и народно-поэтическому творчеству показывает очерк «Сельский праздник и свадьба», напечатанный в «Московском журнале» (1791). Фольклорная символика очерка, точная передача своеобразия крестьянской свадьбы в деталях, характер лексики, фольклорных принципов создания характеров позволяют говорить об искреннем интересе писателя к народу и народной культуре, о знании им народной культуры и тонком умении использовать фольклор для художественного воспроизведения действительности, а также для ее оценки. В «Письмах русского путешественника» можно встретить отдельные высказывания о русской народной культуре, русские пословицы и поговорки. Сюжетная основа очерка - русская действительность. Писатель, основываясь на реальные события, изображает русскую жизнь, русского человека. Впервые в русской прозе представлен обряд и как этнографическая данность, и как средство раскрытия чувств героев. В очерке высказана мысль о праве человека на чувства, которая была важна для творчества писателей-сентименталистов.

Жанр этого произведения В.Виноградов определил как «эпистолярно-этнографический очерк» [55, 342]. По форме «Сельский праздник и свадьба» является письмом к другу. Название села, быт которого изображается в произведении, легко расшифровывается. Это село Знаменское, тогдашнего Орловского наместничества, помещичья усадьба Плещеевых, друзей Н.М. Карамзина: «Я давно уже знал, что приятель мой который обыкновенно проводит лето и начало осени в . ской своей деревне, по уборке хлеба дает пир своим крестьянам и дворовым людям; а ныне удалось мне быть самому на сем празднике» (3 октября 1790) [55, 344].

Для нас представляет интерес народно-поэтическая лексика, лексические и фразеологические единицы народно-поэтической речи. Согласно фольклорной традиции, данный лексический пласт помогает создать живую речь, диалог в произведении, помочь читателю лучше понять язык произведения, героев, представить себе обстановку, быт крестьян.

Очерк «Сельский праздник и свадьба», по наблюдениям В.Виноградова, изобилует фразеологизмами и фразеологическими единицами народнопоэтической речи. Исследователь, анализируя данный очерк, указал на наличие в нем реальной фольклорно-этнографической струи. Реалистическое изображение обряда русской свадьбы с очень интересными деталями создается за счет использования фольклорных фразеологизмов и фразеологических единиц: «золотые венцы», «кисейная фата», невеста «обливалась горькими слезами», «для коней ваших есть у нас овес и сено, а для вас хлеб-соль и тепла квартера», «помолились и на все четыре стороны поклонились», «осыпают хмелем», «плясать по-русски», «удержаться от смеху», «батюшка отдает меня за того, за кого мне идти не хочется», «величая друг друга по именам и отчествам», и др. «Непосредственно отражает фольклорную фразеологию речь отца невесты: «она будет в нашей семье челышком; мы не дадим на нее ветру дунуть; будем беречь ее как очи свои», - подчеркнул В.Виноградов [55, 360].

В. Виноградов отметил параллели в языке «Сельского праздника и свадьбы» и «Писем русского путешественника», заметив при этом расширение пласта фольклорной фразеологии в очерке: «Употребление просторечных выражений в статье «Сельский праздник и свадьба» находит себе параллели в языке «Писем русского путешественника». В описании «Деревенского праздника и свадьбы» встречаются такие просторечные выражения: «тянуть» в значении: петь («мы с хозяином тянули на крилосе от всего сердца»; «сваха тянула свадебные песни»); «и дело было с концом»; «молодые пошли трястись и вертеться»; «прытко примчалась свадьба...» [55, 362].

Эволюция отношения Н.М.Карамзина к фольклору проявляется в очерке, прежде всего, в изображении обряда русской свадьбы.

Русская свадьба отличается большим разнообразием и множеством региональных особенностей, сохраняя при этом обязательную, общую для всех мест структуру. Свадьба со своими особенностями стала сюжетной канвой этнографического очерка Н.М.Карамзина. Основываясь на реальных фактах, автор сумел живо и ярко показать этот древний по происхождению обряд, подчеркивая роль народа в сохранении национальных обычаев. Н. М. Карамзин точен в указании сроков проведения свадьбы в европейской части России. Она состоялась осенью, после уборки урожая.

Свадьба в селе Знаменское была сыграна за один день. Дата свадьбы была назначена барином, хотя и с согласия жениха и невесты. Поэтому многие элементы свадебного обряда были опущены, а некоторые «проиграны» быстрее, чем это требовалось. Так, эпизод сватовства описывается кратко: «Староста начал кланяться и просить девушку за своего сына. Мы ее давно знаем, говорил он: она так добра, что ее все любят» [55, 345]. Важно, что Н. М. Карамзин использует фольклорный принцип изображения внутреннего мира героини, ее связи с родительским домом. Эта мысль подчеркивается и в свадебных песнях:

Эта девица статна, Душа красна хороша: Красна девица

Свет душа!

Почему она статна?

Почему хороша? -

Она у батюшки росла... [108, 132].

Н. М. Карамзин сообщает также о традиции, согласно которой девушка задолго до свадьбы начинала готовить себе приданое: «Спросили у невесты. «Я не готова, сказала она: у меня нет приданого; а пуще всего нет рубашки для жениха» [55, 345]. Тем самым подчеркивается устойчивость традиции.

Подробно описывает Н.М.Карамзин свадьбу, состоявшуюся на следующий день. Одним из эпизодов свадебного обряда является «вывод невесты перед столы»: «Бедную привели босиком; однако ж в белой рубашке и в нарядном сарафане. Тут надели на нее большой серебряный крест, розовые тафтяные рукава, золотой венец и коротенькие сапожки; голову покрыли кисейною фатою», - так описывает Н.М.Карамзин эту часть обряда, отмечая важную деталь - закрытую голову невесты (закрыванье) [55, 346]. Обычно «вывод невесты перед столы» позволяет представить невесту. Она видна в ее красе, в окружении родных и подруг. «Выводы» проводили в соответствующем месте - это, чаще всего, была горница. Невеста уже получила своеобразное благословение своих предков, но одновременно она и «оторвалась» от них. Поэтому эта часть свадебного обряда так важна: она показывает внутреннюю связь невесты с предками. «Вывод» подчеркивает человеческое достоинство невесты, ее умение показать себя. Для Н.М.Карамзина этот эпизод важен также тем, что «вывод» обнажает социальную природу крестьянских браков. С одной стороны, писатель отметит природную красоту невесты, ее достоинство, нравственность. С другой стороны, автор очень тонко подметит социальную проблему русского крестьянства: скудость крестьянской жизни. Невеста одета в то, что сделано ее руками: «белая рубашка», «нарядный сарафан». Остальную часть свадебного наряда невесте купили господа. Бытовые сниженные картины реальной действительности, таким образом, снимают налет идеализации в изображении крестьянской жизни.

В очерке отражена одна из особенностей свадебных песен - прославление внешней красоты жениха и невесты. Характерно, что красота невесты подчеркивалась в любом случае: «даже если и не хороша, то хороша». «Они были равных лет и равной приятности в лице. Жених и невеста взглянули друг на друга и снова потупили глаза. Только рука женихова не так дрожала, как невестина; но сердце у него, верно, так же билось. Они стояли как перед алтарем: а мы смотрели на них и радовались. О! как приятно видеть соединение тех, которые любят друг друга!» - так описывает героев писатель [55, 345]. Знание Н.М.Карамзиным обряда и свадебной поэзии помогло ему в создании портретной характеристики героев, где используется символика величальных песен (сравнение красоты жениха и невесты с цветущим деревом). Автор любуется своей героиней, подчеркивая, что ее красота поражает всех: «. она в золотом своем венце и в розовых рукавах - под цвет ее щек, раскрасневшихся от сильного внутреннего движения, - казалась красавицею» [55, 346-347]. Следуя фольклорной традиции, писатель-сентименталист создал идеализированный портрет девушки. Н.М.Карамзин, изображая героиню очерка, опирался на главный принцип создания образов величальных песен - принцип идеализации. Красавицею являлась и героиня величальных песен:

У нее же, у девицы,

У нее, у красавицы,

У нее лицо белое,

Примени к снегу белому.

У нее щечки алые,

Поалей маку алого,

Маку алого, кудрявого!.. [108, 134].

На протяжении всего «свадебного действа» пелись песни. Автор очерка «слышит песни», которые доносятся из «женихова поезда»: «. Увидел жениха, скачущего верхом с дружкою и с двумя из своих родственников, а за ними две телеги парами, где сидела сваха с прочею жениховою роднею. Вместо того чтобы отворить ворота, их заперли» [55, 346]. Свадьбе по обычаю загораживали дорогу, запирались ворота - требовали выкуп за невесту. Вот тут-то главную роль и играл дружка жениха, который своей смекалкой, красноречием должен был открыть путь к невесте.

Между сторонами завязывалась определенная игра: вопрос-ответ в своеобразной форме приговоров: «Хозяин из-за ворот спросил, что за люди приехали? Мы охотники, отвечал дружка: ездили по долинам и лесам и приехали спросить, не забегал ли к вам красный зверь. - «Нет у нас зверя красного, отвечал хозяин; поезжайте спрашивать в другое место». Жених с дружкою поскакали прочь и опять назад, остановились, сказали то же, и опять были прочь отосланы. Наконец впустили весь поезд. Тот, кто отворил ворота, требовал осьмуху вина и, получив, сказал: Для коней ваших есть у нас овес и сено, а для вас хлеб-соль и тепла квартера» [55, 346]. Заключительные слова отворившего ворота показывают разрешение войти в дом, а упоминание хлеба и соли - своеобразное благословение на это.

Традиционная символика охоты (жених, дружка - охотники, «красный зверь» - невеста) свидетельствует о глубоком интересе писателя к поэтике русского фольклора. Эта символика характерна не только для свадебных диалогов, но и для песен:

Пала, выпадала, пала, выпадала Молодая пороша. По той пороше, по той пороше Бежит белая зайка,

За зайкою гонют, за зайкою гонют Борзые собаки...

По торной дорожке, по торной дорожке Бежит красная девка... [170, 339].

Основным ядром свадебной лирики, как отмечает Н.П.Колпакова, являются причитания [92, 84]. Есть на это указания и в очерке Н.М.Карамзина: «... сваха тянула свадебные песни. Между тем невеста, сидя за накрытым столом, где стоял хлеб с солью, обливалась горькими слезами, а родня ее выла, приговаривая, покидаешь ты нас, покидаешь...» [55, 346].

Н. М. Карамзин останавливается также на описании свадебного поезда, в котором, согласно традиции, в церковь первыми ехали дружки и уже за ними -невеста с крестной матерью или свахой. Вот как повествует писатель об этой части обряда: «Прытко примчалась свадьба. Жених с прочими приехал верхом же, а невеста, одетая сверх сарафана в шубу, сидела со свахою: с ее стороны не было никого, кроме одной женщины, которая держала в руках кичку» [55, 346].

В ХУШ веке сохраняются и языческие поверья. Н.М.Карамзин использует упоминание о них в художественных целях. Мотив поверья становится элементом недосказанного сюжета, значимым элементом, благодаря которому писатель убеждает читателя в том, что у молодых жизнь сложится благополучно: «Свеча, которою священник благословлял невесту, погасла в самой тот миг, как она хотела взять ее. Сваха ахнула, и я испугался, вообразя, что у них почитается это за худую примету; но меня успокоили, сказав, что тогда бы почлось это за несчастное предзнаменование, когда бы свеча погасла в руках у невесты» [55, 346].

Под венец невеста шла с распущенными волосами, но сразу же после венчания, в церковной сторожке ей заплетали две косы, укладывали их на голове и надевали женский головной убор. Эту обязательную часть свадебной церемонии исполняют и в селе Знаменское: «. дружка расплел молодой косу и вместо одной заплел две» [55, 346].

Конец церемонии автору письма не пришлось увидеть, так как молодые уехали в другую деревню, откуда родом жених. Но поскольку автор письма серьезно интересовался проведением свадебного обряда, он расспросил у сельчан, как должна заканчиваться свадьба: «Мне сказывали, что перед воротами зажигается связка соломы, через которую всему поезду надлежит проскакать; что молодых встречает ближняя родственница с образом и в вывороченной шубе, а другой кто-нибудь держит хлеб и соль; и что их осыпают хмелем» [55, 347]. Писатель упоминает характерные детали свадебного обряда - благословение молодых хлебом, солью и иконой; осыпание молодых хмелем; родственница в вывороченной шубе, - все это являлось символами богатства, достатка и благополучия, жизненной силы.

Таким образом, Н.М.Карамзин, повествуя о древнем обряде, высказал свою мысль о лучших качествах народа - умении любить, стремлении создать семью по любви, внутреннем протесте против насилия над чувствами. Изображение обряда позволило показать талантливость людей, которые смогли создать этот обряд.

Описывая сельскую крестьянскую свадьбу, Н.М.Карамзин показал, насколько важен был для простых людей свободный выбор жениха и невесты. Проблема свободного выбора рассматривается писателем через изображение одного из священных старинных обрядов - свадьбы, сохранившей народные представления о должном. Свобода выбора - это форма проявления свободы личности; форма утверждения писателем права личности. Право выбора неожиданно получает социальную окраску: последнее слово остается за барином. Крестьяне просят своих хозяев, «матушку» и «батюшку», «. женить сыновей своих. чтобы не было никакого принуждения со стороны невест.» [55, 344]. Среди такого доверительного разговора и «объявляется» девушка, не желающая выходить за немилого: «Все, хотя иные не скоро, объявили свое согласие - все, кроме одной, которая между тем, как других спрашивали, со слезами бросилась госпоже в ноги. Что такое? спросила госпожа, поднимая ее: о чем ты плачешь? - «Ах! как мне не плакать! Отвечала она: батюшка отдает меня за того, за кого мне идти не хочется» [55, 344]. В очерке впервые прозвучала тема свободы женщины в выборе, свободы женского чувства. Не случайно Н. М.Карамзин, знающий народные обычаи, отметил, что выбор жениха часто оставался все-таки за родителями. Писатель опирается на сюжетный поворот, встречающийся в фольклоре. Эту традицию можно проследить и в свадебных песнях:

Уж и родимый ты мой татенька,

Уж и куда ты меня да повывел-то?

Уж не на работочку на тяжелую,

Уж не на гуляночку на веселую,

Уж родимый ты мой татенька,

Уж впереди меня да не хаживал,

Уж в белой шубе ты меня не важивал.

Уж и выводи ты меня, родимый татенька,

Уж из новой-то из горенки,

Уж из-за брусчатой-то грядоньки,

Уж и спроводи меня, родимый татенька,

Уж ко передней лавочке,

Уж ко середнему окошечку,

Уж и дай мне в руки да платочек,

Уж и мне плакать весь денечек. [92 , 135].

В русских лирических песнях встречаются два типа героинь: покорная и своевольная. Своеволие карамзинской героини проявляется в несогласии выходить замуж «за немилого». Юная крестьянка из села Знаменское выступает против воли отца, настолько сильна ее любовь к другому человеку! Эту силу чувства Н.М.Карамзин передает при помощи традиционных символов счастья и любви, связанных со стихией огня: «луч блеснул в глазах ее», «покраснев и потупя глаза в землю», «более закраснелась», «в розовых рукавах - под цвет ее щек, раскрасневшихся от сильного внутреннего движения». Узнав о том, что госпожа не выдаст ее за немилого, девушка «потупила глаза», стала покорна и кротка. Таким образом, в крестьянке сочетается все лучшее, что есть в героинях лирических песен. «Сельский праздник и свадьба» - первое произведение Н.М.Карамзина, написанное в защиту права женщины на чувство, в защиту свободы чувства; первое произведение писателя-сентименталиста о равенстве людей в любви. В обозначении этой проблемы важную роль сыграло обращение Н.М.Карамзина к народным песенным традициям.

Новаторство Карамзина Н.М. проявилось также в обращении к авторской иронии. За общим казалось бы весельем, карнавалом угадывается несвойственный для творчества Н.М.Карамзина (как принято было считать, что подчеркивали исследователи прозы писателя-сентименталиста) «карнавал» социальных отношений: господа «слушались» крестьян, а те в свою очередь «играли роль господ»: «На другой день был праздник для дворовых людей... Я слыхал от своей няньки, что на том свете слуги будут господами, а господа слугами; но мне случилось и на сем свете видеть такое чудо. В половине обеда начали они пить здоровье господ своих и гостей, а потом свои здоровья, величая друг друга по именам и отчествам. Они прекрасно играли ролю господ, говорили бонмо, смеялись и смешили, важничали и проч. и проч., как у нас водится...» [55, 345-346]. В создании видимости благополучия, игры в господ и слуг, карнавальности временных социальных отношений важную роль играет фразеологизм «как отец родной». Именно он показывает истинные отношения между крестьянами и их господами, которые были далеко не родственными. А так же, что немаловажно, является средством авторской иронии. Таким образом, обращение к фольклору помогает автору в обличении социальной несправедливости. На первое место в разрешении этой проблемы ставится изображение чувства.

Очерк расширяет наше представление о специфике русского сентиментализма. Карамзин-сентименталист был близок к народу, к его жизни. Его «западничество» в силу разных причин было чересчур преувеличено.

Описание сельского праздника и свадьбы в очерке Н.М.Карамзина -значительный вклад в становление и развитие фольклористики и этнографии. Впервые в русской прозе художественным средством изображения внутреннего мира героев явился древнейший обряд свадьбы; мастерская русского фольклора была привлечена так полно и широко. Очерк «Сельский праздник и свадьба» - первый этап в творчестве Н. М.Карамзина, показывающий развитие отношения писателя к фольклору.

Знание народных обычаев, изучение народных нравов, традиций помогло Н. М. Карамзину в дальнейшем - при создании исторической прозы.

2.2 Идея свободы чувств в повести Н.М.Карамзина «Бедная Лиза» и способы ее выражения

Идея свободы чувств, высказанная Н.М.Карамзиным в очерке «Сельский праздник и свадьба», становится определяющей в повести «Бедная Лиза» (1792). Сопоставление повести с очерком выявляет расширение объема фольклорного пласта в «Бедной Лизе», показывает углубленный интерес писателя к жанровой системе фольклора и фольклорным принципам создания характеров, фольклорной символике.

«Бедная Лиза» Н.М.Карамзина, по единодушному мнению литературоведов, является лучшим образцом сентиментальной прозы. Писатели-сентименталисты особое предпочтение отдавали жанру лирической песни.

«Бедная Лиза» в сравнении с очерком «Сельский праздник и свадьба» более широко ориентирована на разнообразные жанры фольклора, но преимущественно лирические.

Это произведение пользовалось в конце ХУШ - начале Х1Х века удивительной популярностью. Повестью не только зачитывались, ей подражали, ее сюжет пересказывали устно, так что он, перешагнув рамки авторского текста, стал восприниматься как фольклорный [123, 616-620]. Это обстоятельство свидетельствует о том, что возможность фольклоризации сюжета была объективно заложена в самой повести.

Карамзинскую Лизу мы узнаем в героинях А.С.Пушкина, И.С.Тургенева, Ф.М.Достоевского, у них же найдем прямых потомков Эраста. Раскроет свои сюжетно-композиционные возможности образ автора-повествователя, играющий принципиальную роль в «Бедной Лизе». Роль автора в повести иная, чем в очерке «Сельский праздник и свадьба». Эту роль верно определила О.Б.Лебедева: «... автор выступает как историк, летописец жизни своих героев и хранитель памяти о них» [114, 379]. Образ повествователя, по мнению исследователя, - «это своеобразный эстетический центр всей повествовательной структуры, к которому стягиваются все ее смысловые и формальные уровни, поскольку автор-повествователь - это единственный посредник между читателем и жизнью героев, воплощенной его словом. Образ повествователя в «Бедной Лизе» - это основной генератор эмоционального тона повести, создаваемого авторским переживанием судеб героев как своей собственной, и проводник, по которому эмоция передается читателю» [114, 381].

Свобода чувств, несбыточность мечты, трагизм жизни, величие души «маленького» человека, вечное примирение - эти идеи станут сущностными для нашей литературы. Ю. М.Лотман справедливо отметил развитие других аспектов содержательности повести в русской литературе последующего времени: «Благодаря карамзинской прозе, литература приближалась к жизни, но жизнь при этом эстетизировалась; признаком «литературности» делалась не возвышенность слога, а его изящество, подобно тому, как ценность человека стала определяться не социальным весом, властью или богатством, а душевной тонкостью» [123, 472].

Т.П.Фохт обратил внимание на значительный пласт народной культуры, воспроизведенный в произведении. В «Бедной Лизе», по замечанию Т. П. Фохта, нет ни пословиц, ни поговорок, нет ни песен, ни обрядов, без которых русские писатели ХУШ века, воспроизводя картины русского быта, не обходились. «Соприкосновение с миром фольклора в повести Н.М.Карамзина иное, более сложное. Оно определяется не текстуально подтвержденным заимствованием фольклорного материала, а ориентацией на его эстетическую ценность. Поставив в центр своих произведений личность, стремясь к раскрытию ее неповторимого внутреннего мира, Н.М.Карамзин ориентировался прежде всего на эстетический мир русского фольклора, на высоту его нравственных ценностей. Это был наиболее сложный путь, по которому шло сближение литературы и фольклора в конце ХУШ века», -справедливо подчеркнул Т.П.Фохт [237, 3-4].

«Бедная Лиза» отличается от других произведений сентиментально-повествовательной прозы конца ХУШ века характером сюжета. Главному мотиву повести (неверная любовь дворянина к крестьянской девушке), по мнению Т.П.Фохта, автор придал социальную окраску. Эту точку зрения не поддерживал Ю.М.Лотман, отмечая, что «идея противопоставления чистого сердца сельской девушки доброму «от природы», но испорченному молодому дворянину таила в себе возможность социального раскрытия темы. Достаточно сравнить Лизу с крестьянками А.Н.Радищева, чтобы убедиться в том, что в повести Н.М.Карамзина социальная драма заменена психологической, а проблема социального неравенства - психологическим равенством героев, «ибо и крестьянки любить умеют» [123, 321].

Трагическая развязка произведения разрушила идиллический мир русской сентиментальной повести. Во многих повестях («Бедная Маша» А.Измайлова, «Обольщенная Генриетта» И.Свечинского, «Даша, деревенская девушка» П.Львова, «Несчастная Маргарита» неизвестного автора, «Прекрасная Татьяна» В.Измайлова, «История бедной Марьи» Н.Брусилова и т.д.), имеющих общую с «Бедной Лизой» исходную ситуацию (любовь барина и крестьянки), большая часть писателей обходит сюжеты, в которых счастью влюбленных мешала бы их принадлежность к разным сословиям, а финалы этих произведений заканчиваются счастливой развязкой. Таким образом, на фоне сентиментально-идиллической литературы с ее приглаженностью и умиротворенностью «Бедная Лиза» выделяется остросюжетностью и драматичностью.

Как отметил Т.П.Фохт, социальный конфликт повести (дворянин и крестьянка), помимо сюжетного (фабульного) выражения, находит свое воплощение и в столкновении двух культур - дворянской и народной, таким образом, взаимодействие литературной традиции и фольклорной выходит на структурообразующий уровень, являясь одной из форм воплощения конфликта в повести. Внутренний мир героев повести - Эраста и Лизы - организован с опорой на различные словесные культуры: литературную (Эраст) и фольклорную (Лиза). Способом выражения типа словесной культуры в данном случае является ориентация на определенный жанр, соответственно литературного или фольклорного происхождения [237, 5]. Фольклористами было отмечено, что именно «жанровая окрашенность практически любого элемента фольклорного текста. окружает фольклорные вкрапления в литературном произведении жанровым ореолом» [129, 13]. «Жанровый ореол», в свете которого изображен внутренний мир Лизы, окрашен поэтической образностью народной лирической песни. Связь повести Н. М. Карамзина «Бедная Лиза» с народной лирической песней была также отмечена Г. П.Макогоненко: «Несомненно также, что сюжет и эпический пафос повести Н.М.Карамзина «Бедная Лиза» вырастал на этой же песенной основе» [202, 224].

Н. М. Карамзин использует в произведении традиционный фольклорный мифологический принцип - бинарная оппозиция [135, 451]. Бинарная оппозиция «свой дом» - «чужая сторона» позволяет говорить о глубине конфликта повести. Мир Лизы во всем противопоставлен миру Эраста. Если Эраст мысленно переносился в идеальный мир, где луга, рощи и мирты, то Лиза живет в этом мире, мире «цветущих лугов», «холмов и равнин», где «молодые пастухи, сидя под тению дерев, поют простые, унылые песни...» [9, 506], но тем не менее она не воспринимает этот мир как идиллию. Погруженная в его жизнь, являясь его частью, она ощущает его как чужой, как неспособный принести ей счастье, поскольку ее избранник находится за пределами этого мира: «Если бы тот, кто занимает теперь мысли мои, рожден был простым крестьянином, пастухом, - и если бы он теперь мимо меня гнал стадо свое: ах! я поклонилась бы ему с улыбкою и сказала бы приветливо: «Здравствуй, любезный пастушок! Куда гонишь ты стадо свое? И здесь растет зеленая трава для овец твоих, и здесь алеют цветы, из которых можно сплести венок для шляпы твоей» [9, 511]. «Внутренний монолог Лизы стремится разрушить предлагаемые обстоятельства фантастической игрой желаний. Отсюда подчеркнутый лиризм внутренних монологов героини, тяготеющий к миру народной лирической песни», - подчеркнул Т.П.Фохт [237, 6-7].

Если в очерке «Сельский праздник и свадьба» Н.М.Карамзин не обращался к приему психологического параллелизма, то в «Бедной Лизе» он выдвигает его на первый план, исходя из идейных задач автора. Как отмечают исследователи, эмоциональный тон лирической песни зачастую создается при помощи психологического параллелизма (Колпакова Н.П., Круглов Ю.Г.). Н. М. Карамзин, раскрывая внутренний мир героини, к психологическому параллелизму шел через сравнение. Лежащее на поверхности, оно создавало традиционный, стилизованный образ русской крестьянской девушки, у которой «. щеки ее пылали, как заря в ясный летний вечер» [9, 510]. Но драматизация сюжета требовала более глубокого проникновения в мир героини, и на смену сравнению приходит психологический параллелизм, образность которого, развиваясь по восходящей, позволяла проникнуть в мир тайных переживаний Лизы. Сила и острота чувств крестьянской девушки передаются писателем особым видом отрицательного параллелизма: «. не так скоро молния блестит и в облаке исчезает, как быстро голубые глаза ее обращались к земле, встречаясь с его взором» [9, 510]. Передавая душевное состояние Лизы в момент радостного нарастания чувства, еще не осложненного сознанием социального неравенства, которое, впрочем, скоро ее настигнет («Однако ж тебе нельзя быть моим мужем!» - сказала Лиза с тихим вздохом. - «Почему же?» - «Я крестьянка» [9, 514]), Н.М.Карамзин подчеркивает в ней тождество социального, природного и духовного, нашедшее свое афористическое воплощение в знаменитой фразе «ибо и крестьянки любить умеют».

В наиболее острых, поворотных моментах развития сюжета повести особенно ощутима внутренняя связь с народной лирической песней. Монолог Лизы перед расставанием начинается в традициях сентиментальной литературы, но в него постепенно начинают вплетаться свойственные фольклорному мышлению метафорические эпитеты с их тревожной окрашенностью, с их напряженными взаимоисключающими эмоциями: «Без глаз твоих темен светлый месяц, без твоего голоса скучен соловей поющий; без твоего дыхания ветерок мне неприятен» [9, 513].

Создавая психологический рисунок героини, Н.М.Карамзин находился под влиянием народной лирики. Как и в народной лирической песне, изображение нарастающего чувства дается через развитие поэтической образности - от эпитетов «предметных» до метафорических, осложненных оксюморонным противостоянием. «Многовековая эволюция народного художественного мышления нашла свое концентрированное воплощение в небольшой повести Н.М.Карамзина», - к такому выводу пришел Т.П.Фохт [237, 8].

Повесть «Бедная Лиза» драматична. Острота конфликта определена принадлежностью героев к различным сословиям. В произведении можно отметить целую систему контрастов (город - деревня; крестьянская изба, где протекает жизнь Лизы, - богатый московский дом Эраста и т.д.). Контрасты восходят к древнейшему принципу понимания и воспроизведения действительности - бинарным оппозициям. В итоге повесть являет конфликт двух культур. Это отмечено и на речевом уровне, на уровне характеров, это находит свое подтверждение и на сюжетном уровне, прежде всего в способе разрешения конфликта.

Балладный характер повести подчеркнул А.Ф.Мерзляков в письме к А. Тургеневу. Автор письма рассказал об услышанном случайно разговоре у Симонова монастыря двух людей из народа - мастерового лет двадцати и мужика лет сорока [123, 616-620]. В пересказе мастерового сюжет «Бедной Лизы» приобретает явно балладное, остросюжетное направление. На это нацеливают его вопросы собеседника, четкие, конкретные (Как? А кто она была? Да почто же она утонула?).

Балладное разрешение конфликта повести увидел Д.М.Балашов. Баллада отличается повышенной событийностью, фабульностью, а фабула - остротой. «Судьба героя берется балладой на пороге трагедии, на взлете, в высшей точке», «балладное действие всегда стянуто в кульминацию», «в балладе развит диалог, повествование ведется от автора в тоне объективного и последовательного повествования о событиях» [237, 7]. «Балладная объективность» характерна и для «Бедной Лизы».

Народная баллада вплотную подошла к решению социальных проблем, в ней наиболее остро и непримиримо поставлены вопросы человеческой жизни в ее сложных противоречивых ситуациях. Столкновение свободных проявлений человеческой личности с нормами феодального быта разрешалось, как правило, трагически. «Балладная объективность» и предполагала развитие конфликта до его полного разрешения. «Именно «балладная объективность» лежит в основе развития и разрешения конфликта повести Н.М.Карамзина «Бедная Лиза», глубина и трагичность которого обусловлена тем, что писатель показал социальные причины разыгравшейся трагедии» [237, 9].

Таким образом, своеобразным эстетическим ориентиром для писателя при создании характера героини и организации сюжета явились народная лирическая песня и баллада. Ориентация писателя на поэтику этих жанров способствовала созданию в его повести человеческой личности, отмеченной высокой нравственностью, духовной красотой, предельной искренностью и чистотой чувства.

Однако взаимодействие повести Н.М.Карамзина «Бедная Лиза» с фольклорной поэтической традицией основано не только на жанровом принципе. Так, Е.Г.Ковалевская исследовала языковой уровень повести и выявила лексические и фразеологические единицы народно-поэтической речи, слова с эмоционально-экспрессивными суффиксами, простонародные и просторечные языковые единицы, бытовая лексика с этнографическими и социологическими целями [89, 176-194].

Е. Г. Ковалевская пришла к выводу: «Обычно исследователи подчеркивают, что в повести отсутствует социальная речевая характеристика персонажей. Однако это не совсем так. В первой части монолога Лизы совершенно отсутствует народный колорит речи. Во второй части монолога героини народно-поэтическая лексика создает социальный колорит речи: «Теперь мне это непонятно, теперь думаю, что без тебя жизнь не жизнь, а грусть и скука. Без глаз твоих темен светлый месяц, без твоего голоса скучен соловей поющий; без твоего дыхания ветерок мне неприятен» [89, 177].

Е. Г. Ковалевская подчеркнула, что в речи матери Лизы «более ощутима стилизация под фольклор»: «. На кого тебя покинуть? Нет, дай бог прежде пристроить тебя к месту! Может быть, скоро сыщется добрый человек. Тогда, благословя вас, милых детей моих, перекрещусь и спокойно лягу в сырую землю»; «...Авось-либо моя Лиза к тому времени найдет себе жениха по мыслям. Как бы я благодарила бога, если б ты приехал к нашей свадьбе! Когда же у Лизы будут дети, знай, барин, что ты должен крестить их! Мне бы очень хотелось дожить до этого!» [89, 178].

В повести встречаются лексические и фразеологические единицы народнопоэтической речи: агнец, крушиться, батюшка, матушка, любезный, добрый человек, сырая земля, чистое небо, светлый месяц, дремучие леса, горькие слезы, пригожий, стенать, горлица и другие.

Все фразеологические единицы в повести сводятся к одному фразеологизму, который выражает главную мысль произведения. Мысль эта и станет одной из определяющих в творчестве Н.М.Карамзина-сентименталиста: «Ибо и крестьянки любить умеют!». Таков лейтмотив повести, раскрывающей право любого человека на личное счастье.

Наши наблюдения показывают, что в повести используются слова с эмоционально-экспрессивными суффиксами: старушка, матушка, батюшка, лесочки, деревеньки, кусточки, птички, головки и другие.

В авторском тексте, где речь идет о жизни крестьянок, и в речи Лизы и ее матери встречаются простонародные и просторечные языковые единицы: авось-либо, ввечеру, видать, худое, клюка и т.д.

В авторском тексте, содержащем описание места действия, быта, образа жизни, привычек, занятий русского человека употребляется бытовая лексика с этнографическими и социологическими целями (при описании бывшего жилища героини: «Саженях в семидесяти от монастырской стены, подле березовой рощицы, среди зеленого луга, стоит пустая хижина, без дверей, без окончин, без полу; кровля давно сгнила и обвалилась...» [9, 507]; при упоминании образа жизни отца Лизы: «Отец Лизин был довольно зажиточный поселянин, потому что он любил работу, пахал хорошо землю и вел всегда трезвую жизнь» [9, 507] и жизни самой героини: «. трудилась день и ночь ткала холсты, вязала чулки, весною рвала цветы, а летом брала ягоды - и продавала их в Москве» [9, 507]; при рассказе о быте крестьянок: «... побежала на погреб - принесла чистую кринку, покрытую чистым деревянным кружком.» [9, 509]).

В бытовой речи персонажей преобладают разговорно-лексические и синтаксические единицы. На это указала Е.Г.Ковалевская: «В этом отношении показательны структура и словарный состав вопросно-ответных реплик, характерных для живой речи» («Ты продаешь их, девушка?» - спросил он с улыбкою. - «Продаю», - отвечала она. - «А что тебе надобно?» - «Пять копеек». - «Это слишком дешево. Вот тебе рубль» [9, 508]) [89, 184].

Е. Г. Ковалевская отметила, что «в авторских микротекстах, относящихся к Лизе, много традиционно-поэтических символов, бытующих в фольклоре: хотеть пить - жаждать любви, напиться - внушить любовь»: в доме Лизы Эраст просит напиться. Любимая или любимый сравниваются с солнцем, месяцем, зарею, («. щеки ее пылали, как заря в ясный летний вечер», «тут в глазах Лизиных блеснула радость.», «без глаз твоих темен светлый месяц»), звездою - символами света и тепла. Любовь - это огонь, жар, пожар (Лиза «с огненными щеками», Эраст целует Лизу «с таким жаром»). Цветок - символ любви, подарить цветы - согласиться на любовь, замужество. История начинается весной: «Луга покрылись цветами, и Лиза пришла в Москву с ландышами». Не встретив на другой день Эраста, Лиза бросила цветы в Москву-реку (отказ от любви, замужества)» [89, 185].

В лирических песнях, как отмечают исследователи, символами горя, смерти являются туманы, мрак [92, 244]. Эти символы встречаются и в «Бедной Лизе», настраивая читателя на трагический исход истории. Есть в повести также сила туманов: туманы всегда темные, непроглядные. В повести много мрачных тонов: «унылые песни», «мрачные дни», «страшно воют ветры», «темные переходы келий», «глухой стон времен», «унылый звон колокола» и т. п.

Не случайно в повести «Бедная Лиза» героиня, мечтая о возлюбленном, слышит наигрыши пастуха: «Пастух, играя на свирели, прошел мимо и с пестрым стадом своим скрылся за ближним холмом» [9, 511]. Народное музыкальное творчество в повести не является простой иллюстрацией событий, фоном. Оно служит раскрытию внутреннего мира героини. Поэтому интерес Лизы к народной музыке характеризует ее как человека, имеющего чувствительное сердце. Музыкальный фольклор, по мнению исследователей [56, 203], ярко представлен в сентиментальных повестях, где выполняет ряд важных функций: народная музыка выявляет социальную принадлежность персонажей, диктует выбор атрибутики элементов соответствующего им быта.

Фольклорные принципы создания портрета помогают автору создать образ героини, отмеченный высокой нравственностью.

Н. М. Карамзин в повести пользуется фольклорными принципами создания портрета. По наблюдениям фольклористов, в произведениях устного поэтического творчества портреты обобщены, схематичны (В. П.Аникин, Ю. Г. Круглов). Портрет героев в повести обобщен и идеализирован. Автор не дает детального описания портрета героини, ограничиваясь обобщенной оценкой фольклорного плана («прекрасная», «редкой красоты своей») и указанием на цвет глаз («голубые») и волос («светлые»). В повести Н. М. Карамзина «Бедная Лиза» нет конкретного, индивидуализированного портрета героя, дана лишь общая характеристика персонажа : «молодой, хорошо одетый человек, приятного вида» [9, 508], «молодой человек поклонился ей так учтиво, с таким приятным видом» [9, 509].

Принципы создания образа Эраста иные, чем принципы изображения Лизы. Это вызвано тем, что Эраст из другой среды. Фольклорные принципы здесь «не работают». Психологический портрет Эраста создан за счет контрастных оценочных слов: «был довольно богатый дворянин.». Контекстуальные антонимы «добрый» - «ветреный», «слабый» помогают понять причину изменения Эраста к героине и причину ее гибели.

Таким образом, Н.М.Карамзин в создании образа героини опирается на фольклорный принцип идеализации. Это позволяет говорить о связи произведения с народной культурой.

Повесть «Бедная Лиза» явилась вторым этапом в эволюции отношения Н. М. Карамзина к фольклору, где выявляется более глубокий интерес писателя к народной культуре. Повесть показала, что взаимодействие литературной традиции и фольклорной выходит на структурообразующий уровень. Нами отмечена ориентация Н.М.Карамзина на поэтику жанров баллады и народной лирической песни. Но, в отличие от первого этапа, связь развития сюжета с народной лирической песней здесь более сложная, внутренняя. Писатель обращается к психологическому параллелизму, который становится главным приемом в раскрытии тяжелых душевных переживаний героини. Ориентация на эстетический мир русского фольклора, на высоту его нравственных ценностей позволила Н.М.Карамзину изобразить яркую личность, ее неповторимый внутренний мир. Таким образом, в повести нашла свое воплощение многовековая эволюция народного художественного мышления. Идея свободы чувств, главная для творчества Н.М.Карамзина в целом, нашла свое яркое воплощение благодаря обращению писателя к фольклору.

Стремясь понять культуру разных стран и народов, Н.М.Карамзин постоянно думает о необходимости сохранять и оберегать все, что связано с традициями своей собственной культуры. Некоторые современники обвиняли автора «Писем русского путешественника» в космополитизме, в отсутствии уважения и любви ко всему отечественному. Однако несправедливость таких упреков очевидна. Чересчур, быть может, строгие суждения Н.М.Карамзина о современной ему русской литературе были вызваны его живейшей заинтересованностью в этом вопросе. Герои карамзинской повести «Лиодор» (1792) говорят о «старых временах»: «... тогда было в дворянах наших более духа, более характерной твердости, нежели ныне, когда мы, погнавшись за блестящею наружностью других наций, оставили все то, чем бог и натура хотели отличить нас от других народов земли - оставили, забыли самих себя и сделались во всем учениками, не будучи мастерами ни в чем» [202, 355].

Благодаря усвоению некоторых принципов народной поэзии, Н.М.Карамзин достигал ритмичности, музыкальности и в прозаических сочинениях. Исследователи неоднократно обращали внимание на следующий отрывок из повести «Лиодор»: «В их теремах, любезная Аглая, сиживали в старину красные девицы, подгорюнившись, смотрели в поле чистое, ждали милых своему сердцу, и, не видя их идущих, проливали слезы горючие из ясных очей своих, вздохи тяжкие, сердечные колебали грудь их белую» [202, 379].

Однако такой переход к «народному» размеру в прозаическом тексте не очень характерен для повестей Н.М.Карамзина. Приведенный отрывок из «Лиодора» намеренно стилизован под народно-поэтическую речь («подгорюнившись», «красные девицы», «поле чистое», «слезы горючие» и т.д.), потому и появление фольклорного ритма здесь стилистически оправдано.

2.3 Роль фольклора в исторической повести Н.М. Карамзина «Наталья, боярская дочь»

Следующим этапом в эволюции отношения Н.М.Карамзина к фольклору, где отмечается усиление интереса писателя к культуре народа, явилась повесть «Наталья, боярская дочь» (1792). Повесть позволяет говорить о творческом интересе Н.М.Карамзина к широкому спектру фольклорных жанров. Процесс работы над лирической песней был освоен писателем. Тема исторического прошлого требовала обращения к другим жанрам.

Впервые к историческому сюжету Карамзин-беллетрист обращается в «Наталье, боярской дочери». Как убежденного писателя-сентименталиста, Н. М. Карамзина интересуют «чувствительные» любовные сюжеты на историческом материале, те сюжеты, которые полнее раскрыли бы внутреннюю жизнь человека, его вдохновенные сердечные порывы и чувства.

Эволюция чувств героя - главное, что, по мнению Н.М.Карамзина, должно заинтересовать художника, который бы взялся за этот сюжет.

В статье «О случаях и характерах российской истории, которые могут быть предметом художеств» Н.М.Карамзин достаточно четко определяет тот принцип подхода к историческому материалу, который характеризует его самого как писателя. История у него служит не столько познанию, сколько нравоучению. Главную задачу писателя, обратившегося к историческому материалу, Н. М.Карамзин видит в том, чтобы «исторически значимое сделать эстетически значимым, сделать предметом эстетического наслаждения, извлечь высший «идеальный смысл» [84, 74].

Исторической достоверности в повести уделяется минимальное внимание; объективная историческая истина почти полностью растворяется в субъективном чувстве художника. Так же как в современности, в истории Н. М. Карамзин ищет черты высокой человечности, прекрасное человеческое начало. Причем обращение к истории у писателя уже с начала 90-х годов было чаще всего критически соотнесено с современностью. Согласимся с Ф.З.Кануновой, которая подчеркнула, что «историзм Н.М.Карамзина сводится на нет в силу идеалистического взгляда на историю, (непонимание ее движущих сил, стремление перенести конфликт извне во внутренний мир человека), весьма характерного для Карамзина-писателя. История важна ему как новый повод и материал, иногда очень существенный, для решения важнейшей, с его точки зрения, задачи современной литературы - проблемы человеческой личности» [84, 74].

По замечаниям исследователей, повесть Н.М.Карамзина «Наталья, боярская дочь» в сравнении с другими произведениями писателя более «фольклорная» [232, 112]. «Наталья, боярская дочь» продолжает традиции «Бедной Лизы», но развитие сюжета, идея произведения вовлекают в произведение новые фольклорные средства. Они стали свидетельством более углубленного интереса к фольклору: сюжетообразующими мотивами повести являются фольклорные мотивы «брака-убега» и «перемены пола». Мотив чуда, звучащий в авторском зачине «Бедной Лизы», получит в «Наталье, боряской дочери» свое счастливое завершение. Н.М.Карамзин пользуется фольклорными средствами разных жанров (лирическая песня, предание, былина, сказка) и элементами фольклорного, разговорно-бытового языка. Фольклор в повести - это средство психологической характеристики героев и воссоздания героического прошлого.

Приемы устного народного сказа создают в повести национальный колорит: «Много цветов в поле, в рощах и на лугах зеленых, но нет подобного розе; роза всех прекраснее; много было красавиц в Москве белокаменной, ибо царство русское искони почиталось жилищем красоты и приятностей, но никакая красавица не могла сравняться с Натальею - Наталья была всех прелестнее» [7, 6]. Н.М.Карамзин обильно использует психологические олицетворения, сравнения: «. наша прелестная Наталья имела прелестную душу, была нежна, как горлица, невинна, как агнец, мила, как май месяц.» [7, 6]. Н.М.Карамзин обращается к народной этнографии, народным поверьям, сказочным мотивам.

Фразеологические фольклорные обороты («Прекрасный молодой человек, в голубом кафтане с золотыми пуговицами.», «Ветер заносил дорогу, но резвые кони летели как молния, - ноздри их дымились, пар вился столбом, и пушистый снег от копыт их подымался вверх облаками»), наряду с народной лексикой, эпитетами, метафорами (добрый молодец, красна девица, слезы бриллиантовые, птичка ранняя, вода ключевая, костяной гребень, бобровая шапка и т. п.) создают определенный национальный колорит в повести и позволяют по-новому взглянуть на сентиментализм писателя и на особенности этого литературного направления в русской прозаической традиции.

Важное место в произведении играют фольклорные мотивы.

Одним из основополагающих мотивов в повести Н.М.Карамзина «Наталья, боярская дочь» является мотив брака-убега. Мотив этот используется автором как средство психологической характеристики героев и воссоздания прошлого.

Наталья - послушная дочь своего отца. Но, она - героиня сентиментальной прозы, для которой жить значит любить. Поэтому, полюбив Алексея, Наталья убегает с милым другом тайком от батюшки. В этом эпизоде наиболее ярко раскрываются сила чувства и характер героини - решительный, смелый, стойкий.

Брак убегом - это брак без предварительного согласия родителей. Согласие отца Натальи невозможно получить, так считает Алексей Любославский. Он не знает, что отец его невиновен, это признано царем. Алексей предлагает бежать Наталье с ним, залогом его любви становится подаренный «золотой перстень с руки своей» - символ того, что между героями устанавливается тесная связь.

Не случайно Н. М.Карамзин указал также и время убега - зима. Именно в это время, согласно устойчивой традиции, и совершались убеги, как выявила В.П.Федорова на зауральском материале [235, 182]. Убег совершается ночью. Здесь можно проследить мотив «увоза невесты темным зимним вечером», «умыкание». Наталья, чтобы не выдать себя, не берет ничего из вещей, «... надев лисью шубу свою, помолившись богу, взяв с собою тот образ, которым благословила ее покойная мать, и подав руку счастливому любовнику, вышла из терема...» [7, 20]. Вслед за этим герои совершают обряд венчания (мотив «венчание ночью»). Сцена тайного венчания, совершаемого все понимающим стариком-священником в полночь в заброшенной деревянной церкви, носит вполне романтический характер. В повести проявляется сюжетная сказочная типология: герой скрывает свое происхождение (мотив неравного брака) и лишь после венчания обнаруживает свое действительное происхождение. Но мотив неравного брака получит романическое развитие: Алексей Любославский скрывает свое истинное происхождение не из-за бедности, как это случается в сказках, а поскольку он - сын опального боярина.