Фольклоризм прозы Н.М. Карамзина

По обычаю, «после убега молодые просили прощения у родителей», -подчеркнула В.П.Федорова [235, 191]. Однако писатель не следует полностью фольклорной традиции, поэтому Алексей считает, что ему нужно сначала заслужить царское прощение. Победив литовцев, Наталья и Алексей получают случай «упасть к ногам» боярина Андреева. По древнему обычаю отец Натальи прощает «детей».

Итак, с помощью фольклора Н.М.Карамзин полнее и красочнее раскрывает душу своей героини. Мотив брака-убега позволяет писателю наиболее ярко раскрыть главную идею сентиментализма - свобода в любви.

Лирическую, эпическую основу образа Натальи, его национальные черты показывает также мотив «перемена пола».

Повесть Н.М.Карамзина «Наталья, боярская дочь» благодаря мотиву «перемена пола» вписывается в широкий круг явлений народной культуры, в том числе и фольклора.

Мотив «перемена пола», «пройдя очень длинный путь - тысячелетний, если считать от жития Марины-Маринуса, и дважды более длинный, если принять во внимание Гомера и его амазонку, Пентесилею, является популярным и живучим», общеславянским мотивом [196, 244]. Он обнаруживается и в народных песнях, и в балладах, и в эпике, из него выросли древние предания и легенды, он известен в сказках, наконец, интерес к нему проявляли многие поэты и писатели разных времен. Этот мотив «чрезвычайно распространен в фольклоре всех европейских народов», - указывал И.И.Созонович [104, 254].

Мотив «перемена пола» связан с древним обрядом ряженья, восходящего к языческим аграрным празднествам. Как справедливо подчеркнул В.П. Даркевич, до недавнего времени во всей Европе ряженье, сопровождаемое музыкой, танцами и инсценировками, оставалось частью народной культуры, вобравшей в себя мощные пласты традиционных дохристианских представлений [69, 104]. Ряженье в телячьи или оленьи шкуры «по обычаям язычников» наглядно утверждало единство человека с природой. Маскирование, создавая мир, обратный эмпирическому, ставило ряженых вне общепринятых норм и запретов. Ритуализированные вольности, карнавальная свобода пародирования - их неотъемлемые привилегии.

В рыцарском обществе идея маски иная: она теряет магические функции и входит в систему куртуазных увеселений. На городских карнавалах позднего средневековья отдельные личины как бы растворяются во всеобщей смеховой стихии. Обрядовое ряженье, где маска являлась ритуальным атрибутом, переходит в игру, в праздничное развлечение. Периодически испытывая потребность преобразиться, отрешиться от своего «я», человек на некоторое время превращался как бы в собственную противоположность. В раннем профессиональном театре (например, в комедии дель арте) комедийная маска воспроизводила характерные человеческие типы, служила знаком, достаточным для опознавания персонажа зрителем. Ту же роль играли маски в сценических представлениях византийских мимов. В «бесовском образе» выступали не только гистрионы, личину мог надеть всякий желающий. Любовь к маске всенародна. Как показывают изобразительные и этнографические материалы, обычай рядиться - мужская привилегия. Мужчины исполняли и женские роли в театре» [69, 105].

Мотивы «перемена пола», «переодевание» были особенно популярны в средневековой литературе. Как писал М.М.Бахтин, празднества карнавального типа и связанные с ними смеховые действа или обряды занимали в жизни средневекового человека огромное место [20, 9]. Роман Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль» - наиболее праздничное произведение во всей мировой литературе. Он воплотил в себе самую сущность народной праздничности. «Образ переодевания» Рабле черпал из живой народно-праздничной традиции своего времени. Мотив «переодевание» связан с мотивом «развенчание короля». Корль Пикрохол после своего поражения бежал, убил в гневе своего коня, пытался украсть для дальнейшего передвижения осла с ближайшей мельницы. Мельники избили его, сняли с него королевскую одежду и переодели в жалкий балахон. В результате Пикрохол превратился в поденщика. В таком же «карнавальном духе выдержано и развенчание короля Анарха. Панург его переодевает в странный шутовской наряд и делает его продавцом зеленого соуса (низшая ступень социальной иерархии). Сварливая баба ругает и бьет Анарха. В этом и заключается традиционный карнавальный образ развенчания» [20, 222].

Среди народных сказок имеется сюжет, носящий в международной классификации наименование «перемена пола», а в польской передаче «девушка-юноша» [105, 56]. Исследователь польского фольклора Ю.Кржижановский отметил, что средневековье по-своему трактовало мотив «девушка-юноша», а именно налагало его на фон монастырской жизни, и резкость возможных здесь конфликтов сглаживало подчеркиванием необычных моральных и интеллектуальных качеств девушек, скрывающих свой пол и свои стремления под мужской монашеской рясой [105, 60].

Средневековье, однако, наряду с серьезными, доходящими иногда до трагизма обработками сюжетов, основанных на мотиве «девушка-юноша», создало также вторую их разновидность - светскую, с комической окраской. Здесь девушка утаивает свой пол не под рясой, а под воинскими латами или платьем придворного. Не узнанная, принимает она участие в походах и воинских подвигах, попадая при этом не раз в переделки, из которых спасает ее собственная изобретательность или же счастливый случай [105, 60].

В русской культуре, вобравшей европейские традиции, также разработан мотив «перемена пола».

На Руси «ряженые (окрутники) - поселяне, облаченные в звериные шкуры. В таких нарядах окрутники бегают по улицам шумными вереницами, пляшут и кривляются, распевают громкие песни и бьют в тазы, заслонки и бубны, - чем обозначался тот неистовый разгул, с каким являлись весною облачные духи» [216, 229].

Мотивы «перемена пола», «ряженье» распространены в древнерусской литературе. В русской публицистике ХУ1 века главным действующим лицом является царь Иван Грозный. По свидетельству князя Курбского, однажды сам Иван Грозный, пируя с «любимыми ласкатели своими», «начал со скоморохами в машкарах плясати». Факт этот нашел свое отражение в «Переписке Ивана Грозного с князем Андреем Курбским» [69, 106]. В «Истории о великом князе Московском» Курбский сообщает также, что князь Михаил Петрович Репнин за отказ плясать в маске вместе со скоморохами на царском пиру был убит во время всенощного бдения в церкви «близ самого олтаря стояща» [69, 106]. Известно, что сам Иван Грозный любил переодеваться нищим, а в 1574 г., как указывают летописи, царь вместо себя посадил на трон Симеона Бекбулатовича (крещеного татарина, касимовского хана) и венчал его царским венцом. Эту историю сравнивают с карнавальным венчанием ложного короля, восходящим к древним обрядовым ситуациям обмена социальными положениями (раб-государь), а также с древневосточным (ассирийским и хеттским) обрядом замещения царя на троне в неблагоприятный по астрологическим данным период, когда царю грозит смерть.

В светской литературе ХУП века одним из ярких произведений, где мотив «переодевание» играет важную роль, является «Повесть о Фроле Скобееве». Если в фольклоре герой (героиня) благодаря переодеванию (перемене пола) обретает, в большинстве случаев, богатырскую силу, то в литературном произведении такому герою преодолеть жизненные препятствия помогают хитрость, ловкость. Главный герой повести, Фрол Скобеев, благодаря своей хитрости (переодевшись девушкой) и изворотливости становится богатым человеком: «И Фрол Скобеев стал говорить сестре своей: «ну, сестра, пара тебе убиратца ехать в гости!» И та ево сестра стала убиратца девическим убором, и Фрол Скобеев сказал: «принеси, сестра и мне девичий убор! Уберусь и я, и поедем вместе с табою к Аннушке, к столничьей дочере!» И та сестра ево велми о том сокрушалась, понеже, ежели признают его, то «конечно будет в великой беде брат мой, а столник тот Нащекин в великой милости при царе!» Однакож не прислуша воли брата своего, принесла ему девичей убор, и Фрол Скобеев, убрався в девичье платье, и поехали с сестрою своею к столничьей дочере Аннушке. И как приехали, уже много собралось дворянских дочерей у той Аннушки, и Фрол Скобеев тут же, в девичьем платье, и никто его не может познать» [184, 415].

В русском фольклоре мотивы «перемена пола», «ряженье» часто встречаются в исторических песнях, сказках и былинах.

Так, в исторической песне, опубликованной в издании Ф.К.Траилина «Часовой», показаны взаимоотношения царя Ивана Грозного и сибирского атамана Ермака. Придя к царю, «да и падал Ермак на коленочки». Он признал себя виноватым и предложил отслужить службу - взять Казань город в три часа. Переодевшись в ветхое платье, взяв сумку старческую, он под видом нищего проник в Казань. Здесь обряд переодевания связан с оборотничеством. Ермак поступает подобно герою мифологических повествований (архетип царя, вождя, родоначальника). Хитрость и удаль Ермака, мотив неузнавания помогают взять Казань.

Перемена пола, переодевание в русских сказках и былинах также помогают героям обрести силу, удаль, смелость. Мотив «перемена пола» является сюжетообразующим в былине «Ставер-боярин», помещенной в известном сборнике «Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым». Былина эта была популярна на Руси и имеет много вариантов. Главная героиня былины, а в былине, несмотря на ее название, главной героиней является женщина - жена боярина Ставра Годиновича, Василиса Микулишна, переодевшись мужчиной - татарским послом Василием Ивановичем, спасает из заточения своего мужа:

Скоро она наряжается

И скоро убирается:

Скидавала с себя волосы женския,

Надевала кудри черныя,

А на ноги сапоги сафьян,

И надевала платье богатое,

Став «мужчиной», Василиса Микулишна проявляет недюжинную силу. Она - женщина-богатырь:

Середи двора княженецкова Сошлися борцы с послом боротися, -Первому борцу из плеча руку выдернет, А другому борцу - ногу выломит, Она третьева хватила поперек хребта -Ушибла ево середи двора. [72, 134].

Выдержав три нелегких даже для мужчины испытания, Василиса Микулишна забирает своего любимого из заточения домой. Так, благодаря переодеванию-ряженью, уму, хитрости, несокрушимому оптимизму, юмору, силе любви, женщина оказывается сильнее даже самого государя-князя Владимира.

Как видно, в русском фольклоре мотив «перемена пола» встречается в двух его вариантах развития - ряженье и переодевание. Он позволяет наделить героев силой, смелостью, смекалкой, хитростью; помогает им преодолеть все препятствия на их пути. Обычно героями таких произведений являются простые люди, силою чудесного преобразования ставшие богатырями тела и духа. Характерно, что переодеваются герои и женского, и мужского пола. Но наиболее популярно переодевание женщины в мужчину, благодаря чему героиня из простой жены превращается в женщину-богатыря. Мужское же переодевание в женщину, чаще всего, носит комические черты, что характерно и для литературы в целом.

Собранные материалы позволяют сделать вывод о том, что мотив «перемена пола» был особо популярен в средневековье (в литературе и фольклоре). Он характерен и для прозы писателя-сентименталиста ХУШ века Н.М.Карамзина. В частности, «перемена пола» - один из основополагающих мотивов в повести «Наталья, боярская дочь».

Исследование повести в сопоставлении с фольклорным материалом привело нас к следующему заключению: Н.М.Карамзин обращается непосредственно к фольклорному варианту развития мотива «перемена пола», но «придает ему самостоятельную романическую обработку» [104, 254]. Мотив этот используется автором как средство психологической характеристики героини. Наталья ради любви к своему мужу, Алексею Любославскому, готова на многое. Преодолев женский страх и стыд, героиня переодевается в мужчину, чтобы во время военных действий не расставаться с любимым: «Алексей обнял свою супругу. «Поедем, - сказал он, - поедем и умрем вместе, если так богу угодно! Только на войне не бывает женщин, милая Наталья!» - Красавица подумала, улыбнулась, пошла в спальню и заперла за собою дверь. Через несколько минут вышел оттуда прекрасный отрок... Алексей изумился, но скоро узнал в сем юном красавце любезную дочь боярина Матвея и бросился целовать ее. Наталья оделась в платье своего супруга, которое носил он будучи тринадцати или четырнадцати лет. «Я меньшой брат твой, - сказала она с усмешкою, - теперь дай мне только меч острый и копье булатное, шишак, панцирь и щит железный - увидишь, что я не хуже мужчины» [7, 32]. «Перемена пола» помогает Наталье обрести богатырскую силу и остаться неузнанной.

Для создания национального колорита в повести автор обращается к этнографии.

Эволюция отношения Н.М.Карамзина к фольклору проявляется во введении исторического колорита повествования (бытописательные мотивы образа жизни, одежды, оружия ХУП века). В повести изображается уединенная теремная жизнь молодой девушки, ее скромные забавы вместе с соседками-подругами. Любовные переживания героини начинаются с непонятных ей самой тревожных томлений и кончаются всепоглощающей страстью, овладевшей ею при встрече с избранником ее сердца. Н.М.Карамзин проявляет себя знатоком теремной жизни девушки-боярыни ХУП века: «Лишь только первые лучи сего великолепного светила показывались из-за утреннего облака, изливая на тихую землю жидкое, неосязаемое золото, красавица наша пробуждалась, открывала черные глаза свои и, перекрестившись белою атласною, до нежного локтя обнаженною рукою, вставала, надевала на себя тонкое шелковое платье, камчатную телогрею и с распущенными темно-русыми волосами подходила к круглому окну высокого своего терема, чтобы взглянуть на прекрасную картину оживляемой натуры... Потом будила она свою няню... Мама вставала, одевалась, называла свою барышню раннею птичкою, умывала ее ключевою водою, чесала ее длинные волосы белым костяным гребнем, заплетала их в косу и украшала голову нашей прелестницы жемчужною повязкою. Таким образом снарядившись, дожидались они благовеста и, заперев замком светлицу свою, отправлялись к обедне. «Всякий день?» - спросит читатель. Конечно, - таков был в старину обычай - и разве зимою одна жестокая вьюга, а летом проливной дождь с грозою могли тогда удержать красную девицу от исполнения сей набожной должности. В старину не было ни клобов, ни маскарадов, куда ныне ездят себя казать и других смотреть; итак, где же, как не в церкви, могла тогда любопытная девушка поглядеть на людей?.. Наталья садилась подле него или шить в пяльцах, или плести кружево, или сучить шелк, или низать ожерелье.

Наталья рвала цветы, любовалась летающими бабочками, питалась благоуханием трав, возвращалась домой весела и покойна и принималась снова за рукоделье. Наступал вечер - новое гулянье, новое удовольствие; иногда же юные подруги приходили делить с нею часы прохлады и разговаривать о всякой всячине... Зимою, когда нельзя было гулять ни в саду, ни в поле, Наталья каталась в санях по городу и ездила по вечеринкам, на которые собирались одни девушки, тешиться и веселиться и невинным образом сокращать время. Там мамы и няни выдумывали для своих барышень разные забавы: играли в жмурки, прятались, хоронили золото, пели песни, резвились, не нарушая благопристойности...» [7, 7-9].

Этнография помогает раскрыть своеобразие условий формирования характера Натальи, что обусловило ее дальнейшее поведение: бегство из дому, вступление в брак без благословения отца. Внимание к обстоятельствам формирования характера героини - черта реализма. Раскрывая тезис о роли условий, которые определили характер героини, ее поведение, можно сказать о том, что эта повесть оказалась предшествующей роману А.С.Пушкина «Евгений Онегин».

В раскрытии характера героини писателю помогло обращение к фольклорным жанрам.

Повесть «Наталья, боярская дочь» испытывает на себе одновременное влияние четырех фольклорных жанров: предания и былины, сказки и лирической песни. Обращение Н. М.Карамзина к историческому сюжету обусловило то, что важное место среди фольклорных жанров отводится историческим (историческое предание, былина).

Исследователи отмечали связь повести Н.М.Карамзина «Наталья, боярская дочь» с устными преданиями. В связи с этим Л. В.Крестова подчеркнула: «Распространенная «романическая» история женитьбы Алексея Михайловича была, конечно, хорошо известна в устной семейной хронике Румянцевых, считавших А.С.Матвеева своим прадедом. Именно здесь и мог слышать это предание молодой Карамзин. Предания о браке Натальи Нарышкиной были широко распространены в русском дворянском обществе ХУШ - Х1Х вв.» [104, 240].

С этим выводом согласен В.И.Федоров, отметивший, что «для своей повести Н. М. Карамзин мог воспользоваться, скорее всего, устными преданиями (что нашло свое выражение и в языке повести)» [232, 112]. Действительная связь повести с устными преданиями обязывала автора, хотя бы частично, стилизовать речевой материал повести в фольклорном духе: «Чтобы облегчить немного груз моей памяти, намерен я сообщить любезным читателям одну быль или историю, слышанную мною в области теней, в царстве воображения, от бабушки моего дедушки, которая в свое время почиталась весьма красноречивою и почти всякий вечер сказывала сказки царице NN» [7, 3].

В «Наталье, боярской дочери» содержится установка на достоверность, что находит отражение в структуре жанра: позиции рассказчика, дающего оценку героям и событиям сюжетной прямой речью, ссылками на предков, на давность сведений.

Действие повести переносится в далекое прошлое. В конце произведения также дается ссылка на устное предание: «Больше я ничего не слыхал от бабушки моего дедушки; но за несколько лет перед сим, прогуливаясь осенью по берегу Москвы-реки, близ темной сосновой рощи, нашел надгробный камень, заросший зеленым мохом и разломанный рукою времени, - с великим трудом мог я прочитать на нем следующую надпись: «Здесь погребен Алексей Любославский с своею супругою». Старые люди сказывали мне, что на сем месте была некогда церковь - вероятно, самая та, где венчались наши любовники и где они захотели лежать и по смерти своей» [7, 36].

Предание - созданный устно, имеющий установку на достоверность рассказ, основное содержание которого составляет описание реальных или вполне возможных фактов [163, 6]. Истоки преданий уходят вглубь минувших столетий, в основе их часто лежат рассказы свидетелей тех или иных событий или лиц, якобы слышавших о сообщаемом непосредственно от очевидцев. Именно поэтому факты, приводимые в преданиях, несмотря на явный художественный вымысел, встречающийся в отдельных произведениях, истолковываются рассказчиками как достоверные. Следует отметить также постоянное обращение преданий к историческому материалу (указания на факты, известных лиц, живших в прошлом), тяготение к объяснению событий. Непосредственное обращение преданий к социально-общественным и семейно-бытовым проблемам минувшего сближает их со сказками, историческими песнями. Персонажи преданий - реальные лица. Сюжеты преданий складываются не из ряда эпизодов, а всего лишь из одного, обычно примечательного. Предания не имеют устойчивой формы композиционного построения, традиционных постоянных формулировок, зачинов, концовок, им не свойственна та особая манера изложения, которая столь характерна для сказочного жанра. Предания освещают наиболее яркие события минувшего, но, обращаясь к далекому прошлому, отражают его с точки зрения представителя эпохи, более близкой к нашей: «. вооружась пером, мужественно начертаю историю Натальи, боярской дочери» [7, 4].

С помощью многочисленных авторских вставок Н.М.Карамзин, со своей стороны, добивается, чтобы непредубежденный читатель принял историю, якобы переданную «прапрабабушкой» автора, за истинное происшествие. Обращаясь к читателю, автор-рассказчик поясняет, что он хотел бы избежать романтических фантазий и преувеличений, ибо в этом случае он «удалился бы от исторической истины». Сомнений в правдивости рассказа быть не должно: «Я рассказываю, как происходило самое дело: не сомневайтесь в истине.» [7, 13]. Иллюзия достоверности достигается также вполне реальным описанием Москвы, реальным местом расположения убежища влюбленных при слиянии рек Свияги и Москвы и введением в повествование персонажа с именем, которое известно в русской истории. Это - боярин Матвей Андреев, советчик царя и, согласно утверждению автора повести, тесть главного героя.

В преданиях царь - идеальный образ. В повести Н. М.Карамзина царь - это «добрый государь», «чувствительный царь», утешающий боярина Матвея Андреева в горе; это храбрый полководец и справедливый человек. То есть, автор создает фольклорное восприятие образа царя.

Изображение прошлого естественно привело к обращению Н.М.Карамзина к былинам. Повесть испытала влияние былин, знатоком которых был Н.М.Карамзин. Сборник Кирши Данилова, в судьбе которого (сборника) принимал участие писатель, содержал многие былинные сюжеты. Естественно, Н.М.Карамзин не мог не обратиться к свежему интересному материалу, ставшему широко известным читающему современнику писателя. Былины - эпические песни о событиях Древней Руси, возникшие в народной среде и отразившие народные идеалы. Былины - это такое сознание народного творчества, основою которого признают что-то действительно случившееся, «быль». Былинами называют песни, герои которых носят более или менее исторические имена из времен древнего периода русской истории (Олег Святославич, князь Владимир, князь Добрыня, купец Садко, Илья Муромец). Важную роль в создании художественных образов играет язык былин, богатый, разнообразный. Широко распространены в былинах постоянные эпитеты, имеющие определяющее значение: князь Владимир - ласковый, дружина - храбрая, кинжалище - булатное. У Н.М.Карамзина в повести царь -«добросердечный, чувствительный», «меч острый и копье булатное» [7, 3233]. Алексей в бою с литовцами «. с мечом в руке бросился на неприятеля; за ним бросились и другие» [7, 3]. Ему принадлежит «вся честь победы», «он гнал, разил неприятелей и собственною рукою пленил их предводителя» [7, 34]. Так же как и в былинах, войско неприятеля превосходит «воинство» русских по количеству, но русские богатыри одерживают верх.

Действие былин развивается во время определенного периода (время до Владимира, время при Владимире) и в местах, носящих древнерусские названия: Киев, Новгород, Чернигов, Муром и другие. Действие в повести развивается в «престольном граде Москве», время действия - середина ХУП века, царствование Алексея Михайловича.

На стиль повести повлиял также и жанр русской народной сказки.

Влияние фольклора отразилось и на композиционном строении повести. У Н.М.Карамзина было своеобразное освоение фольклорных жанров: обращаясь к сказочному зачину, он вносит в экспозицию элементы былины (детально расписывает время, место действия): «В престольном граде славного русского царства, в Москве белокаменной, жил боярин Матвей Андреев...» [7, 4].

Сказка - это эпическое устное художественное произведение, преимущественно прозаического, волшебного, авантюрного или бытового характера, с установкой на вымысел [187, 7]. Главным признаком ее является сознательность вымысла, который реализуется в форме волшебства и в форме поэтической условности. Н.М.Карамзин пишет идиллию того времени, поэтому он использует элементы сказки. Типология героинь волшебных сказок включает в себя не только «красавиц писаных», но и бесстрашных богатырей, девиц-воинов, мудрых дев (Афанасьев). Каждой из них наряду с женственностью присущи неиссякаемая активность, творческая энергия, жизнелюбие, смекалка, невиданная сила. Такова в повести и главная героиня, Наталья.

Волшебные сказки, как отмечают исследователи (В.Я.Пропп, Ю.М.Соколов, Э. В. Померанцева), отличаются богатством традиционного словесного оформления, характерной стилистикой и последовательным, почти всегда строго выдержанным, композиционным построением. В них используются широко устойчивые и ставшие типичными словесные формулы, которые находят применение как в речи персонажей, так и в описании отдельных сказочных ситуаций и внешности героев. Большое значение в структуре имеют постоянные эпитеты, простые и развернутые сравнения, синонимы, метафоры, а также специфические композиционные средства. Зачины «жил-был» или «в некотором царстве.» настораживают, ориентируют на неопределенность места и времени, повышают интерес к высказываемому. Главные события изображаются в основной, эпической части сказки и носят довольно активный характер.

Влияние сказки обнаруживает соответствие несложности сюжетной линии композиции образной системы. Как и в русских народных сказках, героиня сказочно красива; любовь помогает героям победить все препятствия; звери «уважают» героев: «Но Алексей уже не сражался с дикими зверями, ибо они (как будто бы из уважения к прекрасной Наталье, новой обитательнице их дремучего леса) не приближались к жилищу супругов и ревели только в отдалении» [7, 30-31].

Г. А.Гуковский отметил, что в произведениях Н. М.Карамзина встречаются обращения, характерные для сказки [65, 434]. Так, в «Наталье, боярской дочери»: «Читатель должен знать, что мысли красных девушек бывают очень быстры, когда в сердце у них начинает ворошиться то, чего они долго не называют именем и что Наталья в сии минуты чувствовала» [7, 13].

Н. М. Карамзин задумал повесть «Наталья, боярская дочь» как обработку устного рассказа о делах давно минувших. Поэтому писатель стремится придать своему повествованию сказочно-эпический характер и широко вводит постоянные эпитеты (меч острый, копье булатное, Москва белокаменная, луга зеленые, красные девушки и т. п.).

Сказочно-эпическими чертами обрисована быстрая езда героев: «. резвые кони летели как молния, ноздри их дымились, пар вился столбом, и пушистый снег от копыт их подымался вверх облаками» [7, 21].

Произведение имеет счастливый, как в сказках, конец: «Супруги жили счастливо и пользовались особенною царскою милостию.» [7, 36].

Жанр лирической песни позволяет писателю наиболее ярко раскрыть внутренний мир героини.

Центральное место в повести занимает образ героини. Уже в начале повести автор подчеркивает, что Наталья воспитана на русских традициях.

Н. М. Карамзин красочно описывает привлекательную внешность Натальи. Портрет героини идеализирован как в лирической песне, это портрет обобщенный:

У купца было богатого, ой у богатого Росла дочь хоро... ой, росла дочь Хорошая, ой, дочь хорошая, Машенька приго. ой девка Машенька пригожая... [103, 293].

Как и в величальных песнях, подчеркивается прежде всего красота девушки, а тем самым и ее внутренняя чистота, нравственность. Зная народную устную лексику, Н.М.Карамзин почерпнул из нее прием психологического параллелизма, с помощью которого он описывает впечатление от красоты Натальи: «Много цветов в поле, в рощах и на лугах зеленых, но нет подобного розе; роза всех прекраснее; много было красавиц в Москве белокаменной, ибо царство русское искони почиталось жилищем красоты и приятностей, но никакая красавица не могла сравняться с Натальею - Наталья была всех прелестнее» [7, 6]. Использованный автором прием психологического параллелизма распространен в устной поэзии, на нем строятся и свадебные песни для создания ярких портретов:

В бору ягодка красна На пригорочке росла, Ай люли, ай люли, да, На пригорочке росла. Ай, Марьюшка хороша, Ивановна пригожа, да, Ай люли, ай люли,

Ивановна пригожа... [167, 107].

Н. М. Карамзин обильно использует также психологические олицетворения, сравнения для создания образа героини: «. наша прелестная Наталья имела прелестную душу, была нежна, как горлица, невинна, как агнец, мила, как май месяц.» [7, 6].

Важная портретная деталь, которую писатель будет несколько раз упоминать, - описание красивых волос Натальи: «распущенные темно-русые волосы», «волосы, как темно-кофейный бархат», «ее длинные волосы» и т.д. В народном представлении волосы связаны с богатством, плодородием, здоровьем, силой. Волосы - черта человеческой наружности, упоминаемая величальными песнями, также «заметно выдвигалась, подчеркивалась, поэтически обыгрывалась» [92, 98]:

Цвела, цвела липушка алыми цветами,

Опадала липушка тихими зарями

На твою, Маринушка, да на русую косу,

Да на русую косу - на белое лицо! [170, 424].

Сопоставление с повестью «Бедная Лиза» приводит к выводу, что в «Наталье, боярской дочери» прием психологического параллелизма позволяет автору ярче представить богатый внутренний мир Натальи, эволюцию чувства любви. Так описывает писатель зарождение чувства в душе у героини: «. травка зазеленелась, цветы расцвели в поле, жаворонки запели - и Наталья, сидя поутру в светлице своей под окном, смотрела в сад, где с кусточка на кусточек порхали птички и, нежно лобызаясь своими маленькими носиками, прятались в густоту листьев. Красавица в первый раз заметила, что они летали парами - сидели парами и скрывались парами.» [7, 9]. В ожидании мила друга Наталья тоскует, как и героиня лирических песен:

. Пойду с горя в чистое поле,

Вижу в поле стадо лебедей.

Все лебедушки по парам,

Только белой пары нет.

Все подружки, все с мужьями,

Только в Маши мужа нет... [167, 52].

Упоминает также автор и символические сны (о появлении незнакомого мужчины), которые Наталья не в состоянии отгадать. Наталья, как этого и требовала средневековая христианская мораль, «старалась таить внутреннее свое мучение как от родителя, так и от няни». Поэтому свое чувство она изливает по ночам: «Жестокий, - думала она, - жестокий! Зачем скрываешься от глаз моих, которые тебя всеминутно ищут? Разве ты хочешь безвременной смерти моей? Я умру, умру - и ты не выронишь ни слезки на гробе злосчастной!» [7, 14].

С помощью фольклорных фразеологизмов, фольклорных единиц Н. М. Карамзин полнее и красочнее раскрывает переживания души своей героини («вся закраснелась», « не хотела ни есть, ни пить», «сердце замерло», «умереть с горя», «броситься к ногам его», «красное солнце закатилось» и т. д.). Характерно, что именно фольклорные фразеологизмы в повести показывают эволюцию чувства влюбленных героев.

Грусть Натальи и ее тревога об отце представлены Н.М.Карамзиным чертами, близкими к народной лирической песне: «. для чего не могу я превратиться в невидимку или маленькую птичку, чтоб слетать в Москву белокаменную, взглянуть на родителя, поцеловать руку его, выронить на нее слезу горючую и возвратиться к милому моему другу?» [7, 29-30]. Л.В.Крестова пришла к выводу: «Этот отрывок несомненно навеян народной песней девушки о разлуке с родителями, вроде песни № 852 из сборника П.В.Шейна:

Я скинуся, сброшуся горькой пташечкой,

Полечу я, горькая, в матушкин садок,

Сяду я, горькая, на сладкую яблонь:

Слезами-то горючими весь сад затоплю. [104, 254].

В отличие от «Бедной Лизы» в «Наталье, боярской дочери» появляется новый герой, отмеченный нравственностью. Поэтому, изображая портрет героя, автор обращается к фольклорным приемам создания образа. В описании «доброго молодца», Алексея Любославского, Н.М.Карамзин прибегает к фразеологическому фольклорному обороту: «Прекрасный молодой человек, в голубом кафтане с золотыми пуговицами, стоял так, как царь среди всех прочих людей, и блестящий проницательный взор его встретился с ее взором» [7, 12]. Тем самым также подчеркивается внешняя красота героя, которую всегда выделяли величальные песни. А за внешней красотой в народных песнях, как правило, стоит и внутренняя красота, что и отмечает у героев повести Н.М.Карамзин. Наталья так же восхищается красотой Алексея, при этом слова ее напоминают слова величальных песен: «Итак, итак, подлинно есть на свете такой милый красавец, такой человек - такой прелестный юноша?.. Какой рост! Какая осанка! Какое белое, румяное лицо!» [7, 12]. Обобщенный портрет героя представит также и лирическая песня:

У тебя же, у молодца, У тебя лицо белое,

Примени к снегу белому! [108, 134].

Н. М. Карамзин идеализирует портрет молодого человека по принципам фольклора: условный портрет, внимание одежде.

Уже в самом предисловии заключена одна из главных идей произведения: показать превосходство «времен минувших», когда сохранялись традиции, обычаи предков, наблюдались чистота нравов и естественность поведения, сохранялся «свой язык». Все это противопоставляется автором космополитизму века Просвещения, галломании, заимствованию из-за границы. Поэтому столь необычно время в повести. Характерным признаком поэтики повествования в повести является постоянный параллелизм истории и современности в авторской прямой речи. С одной стороны, Н.М.Карамзин указывает, что рассказанная им история могла произойти на самом деле; с другой стороны, не отвергается сказочность происходящего. Таким образом, это своеобразие является желанием автора приблизить свою современность к тем «любимым», давно минувшим временам, но в то же время Н.М.Карамзин понимает, что это недостижимо.

Знание Н. М.Карамзиным народной культуры, народных верований, углубленная работа над фольклорным материалом проявляются в изображении времени. Как и в произведениях народной культуры, время в изображении Н.М.Карамзина трехслойно: золотой, серебряный и каменный (железный) века. Прошлое - положительно или идеально. Нынешнее время наполнено злом, утратило то хорошее, что было в прошлом [135, 471]. Обращение Н.М.Карамзина к мифеме времени не случайно. Она является средством оценки писателем современного ему мира. При этом писатель откровенно пользуется фольклорным приемом противопоставления, лежащем в основе мифологического мотива «от противного»: «. рассуждая с ними о старых и новых модах, всегда отдаю преимущество их подкапкам и шубейкам перед нынешними bonnets a la... и всеми галло-албионскими нарядами, блистающими на московских красавицах в конце осьмого-надесять века» [7,

Повесть Н.М.Карамзина «Наталья, боярская дочь» свидетельствует об углублении внимания и интереса писателя-сентименталиста к мастерской фольклора. Автор обратился к широкому спектру фольклорных жанров, из которых преимущественно к историческим (предание, былина). В «Наталью, боярскую дочь» вводится исторический колорит повествования (бытописательные мотивы). Н.М.Карамзин использовал поэтику разных фольклорных жанров; для раскрытия внутреннего мира героев, изображения эволюции их чувства автор опирался на поэтику лирической народной песни (жанровый фольклоризм). В «Наталье, боярской дочери» ярко проявляется опора на фольклорную стилистику: произведение включает в себя фольклорные мотивы «брака-убега» и «перемены пола», ставшими сюжетообразующими. Для повести характерен также фольклорный принцип изображения времени, отражение глубинных представлений о бытии, добре и зле. Таким образом, можно отметить, что Н.М.Карамзин в повести обратился к народной поэзии на разных уровнях. Повесть Н.М.Карамзина «Наталья, боярская дочь» - третий этап, раскрывающий эволюцию отношения Н.М.Карамзина к фольклору.

2.4 Повесть-сказка «Прекрасная царевна и счастливый карла» как обобщение опыта Н.М.Карамзина в работе с жанром фольклорной сказки

Как подчеркнула Кочеткова Н.Д., «...во второй половине 90-х годов Н. М. Карамзин стал избегать народных выражений, его отношение к просторечным и фольклорным элементам не было всегда одинаковым. О том, как внимательно писатель относился к каждому стилистически окрашенному слову, можно судить по изменениям, внесенным им в текст произведений при переиздании. С одной стороны, Н. М.Карамзин действительно пытается устранить слова, которые кажутся ему слишком просторечными или простонародными. Так, он всюду последовательно заменяет «окошко» на «окно», вместо «родитель» появляется «отец», вместо «матушки» - «матери» и т.д.» [202, 381].

Но с другой стороны, именно переработанный текст Н.М.Карамзина приобретает иногда больший фольклорный колорит. Это относится прежде всего к повести «Прекрасная царевна и счастливый карла» (1792). По сравнению с первой журнальной редакцией повести в тексте, напечатанном в «Моих безделках», есть, в частности, следующие изменения: «Жил царь» -«жил-был царь»; «поели хлеба и соли твоей» - «поели хлеба-соли твоей». Поэтому Н.Д.Кочеткова пришла к выводу: «Но имитация слога народной сказки носит у Н.М.Карамзина довольно поверхностный характер: он постоянно дает понять читателю, что его повесть не более как забавная шутка, и это подчеркнуто уже в подзаголовке: «старинная сказка или новая карикатура» [202, 381].

«Прекрасная царевна и счастливый карла» - это своеобразное обобщение Н. М. Карамзина накопленного опыта в области использования фольклора. Это новая «попытка» писателя создать сказку, хотя и на основе сюжета западноевропейской сказки. «Старинная сказка» несомненно отличается от сказочной поэмы «Илья Муромец». Н.М.Карамзин, уже не раз обращавшийся к жанру сказки, усвоил ее особенности и передал их в повести «Прекрасная царевна и счастливый карла».

Повесть-сказка «Прекрасная царевна и счастливый карла» имеет два вступления: начало повести - сентиментальное обращение автора к читателям; непосредственное действие «старинной сказки» начинается со сказочного зачина: «В некотором царстве, в некотором государстве жил-был Царь добрый человек, отец единой дочери, царевны прекрасной, милой сердцу родителя, любезной всякому чувствительному сердцу, редкой, несравненной» [2, 89].

Хронотоп повести «Прекрасная царевна и счастливый карла» соответствует сказочному. В повести-сказке соблюдается главный фольклорный закон закон хронологической несовместимости: время течет непрерывно, не разветвляясь и ни на миг не останавливаясь: «Таким образом проходили дни, недели и месяцы» [2, 91]. Как и в сказках, важные события совершаются молниеносно: «В одно мгновение белые шатры перед дворцом исчезли, Царевичи сели на коней и с грусти помчались во весь дух, каждый своею дорогою; пыль поднялась столбом и опять легла на свое место» [2, 92]. Место действия автором выбрано также сказочное - «некоторое царство, некоторое государство». Таким образом, неопределенность времени и места указывает, что основу сюжета составляет заведомо вымышленное прошлое.

В «старинной сказке» можно обнаружить также мифологические представления древних славян, которые строились на бинарных оппозициях. Так, в повести противопоставлены «некоторое царство» и «тридесятое царство», откуда приезжают свататься царевичи. Н.М.Карамзину с помощью этого противопоставления удалось подчеркнуть обособленность нравственного мира героини: ей чужд материальный мир женихов, так как она любит красивого душою карла.

Как и в народных сказках, главная героиня прекрасна телом и душою. В соответствии с типологией сказочных героинь, прекрасная царевна сочетает в себе черты «мудрой девы», Елены Прекрасной: «Все сироты в пространной области Царя доброго человека называли ее матерью, и даже те, которых сама природа угнетала, несчастные, лишенные здравия, облегчались ее целительною рукою, ибо Царевна совершенно знала науку врачевания, тайные силы трав и минералов, рос небесных и ключей подземных. Такова была душа Царевнина. Телесную красоту ее описывали стихотворцы тогдашних времен, как лучшее произведение искусной природы.» [2, 90].

Чтобы описать героиню, Н.М.Карамзин обращается к традиционному фольклорному приему - отрицательному параллелизму: «Не так приятна полная луна, восходящая на небе между бесчисленными звездами, как приятна наша милая Царевна, гуляющая по зеленым лугам с подругами своими; не так прекрасно сияют лучи светлого месяца, посребряя волнистые края седых облаков ночи, как сияют златые власы на плечах ее; ходит она, как гордый лебедь, как любимая дочь неба.» [2, 90].

Н. М. Карамзин во всех произведениях отстаивал право людей на любовь. Не случайно и в повести тема любви, свободного выбора является главной. Прекрасная царевна полюбила «безобразного придворного» карлу, ради этой любви она готова пожертвовать всем: «Родитель мой! умертви меня или отдай за любезного, милого, бесценного карлу! Никогда не буду супругою другого. Душа моя живет его душою, сердце мое его сердцем. В жизни и смерти мы неразлучны» [2, 94]. Придворный карла - это чувствительный герой, образованный, музыкально одаренный. Н.М.Карамзин, создавая образ героя, скорее всего, опирался на зарубежный фольклор. Н.Д.Кочеткова отметила, что сюжет сказки «ориентирован на сюжет Антона Валля» [98, 135]. Поэтому «богатырство», сила героя проявляются не совсем обычно, как у героев русских сказок: «Когда варвары под начальством гигантского царя своего, как грозная буря, приближались к нашему государству; когда серп выпал из рук устрашенного поселянина и бледный пастух в ужасе бежал от стада своего, тогда юный карла, один и безоружен, с масличною ветвию явился в стане непрятельском и запел сладостную песнь мира; умиление изобразилось на лицах варварских, царь их бросил меч из руки своей, обнял песнопевца.» [2, 97-98].

Действие повести, как и действие сказок, развивается быстро. Добрый царь дал свое благословение. Добро и красота одержали победу, как этого и требовала сказочная мораль: «Карла жил долго и счастливо с прекрасною своею супругою» [2, 98]. Н.Д.Кочеткова справедливо подчеркнула: «Размышления о красоте внутренней и внешней находят непосредственное отражение в карамзинской повести «Прекрасная царевна и счастливый карла» (1792). Персонажи повести сопоставимы с героями народных сказок, в которых происходят чудесные превращения: безобразное становится прекрасным благодаря победе добрых сил над злыми. Аллегорически здесь воплощена важная для писателя мысль о том, что добро порождает красоту, красота - добро» [98, 135].

Сказка всегда отражала древние чаяния народа, согласно которым царь -народный благодетель. Н.М.Карамзин отразил в повести народные представления о царе, добром человеке: «. судил с правдою своих подданных» [2, 89]. Но именно здесь и обнаруживается важная особенность стиля Н. М.Карамзина - авторская ирония, которая всегда указывает на глубинный подтекст. В данном случае - это ироническое отношение автора к правителям, царям вообще. Исследователями литературы неоднократно подчеркивалось, что Н. М.Карамзин никогда не высказывался против царской власти. Наши исследования опровергают эти утверждения. Автор не случайно несколько раз в повести назовет царя «добрый человек» так, что это наименование станет устойчивым выражением - «Царь добрый человек». Царь в повести безымянный, это указывает на то, что «Царь добрый человек» - это обобщенный образ царя. Авторская ирония проявляется также и в отношении автора к правлению «доброго царя»: «. и Царь добрый человек принялся за обыкновенное дело свое, которое состояло в том, чтобы править подданными, как отец правит детьми, и распространять благоденствие в подвластной ему стране - дело трудное, но святое и приятное!» [2, 92-93]. Обращение писателя к фольклору помогало обозначить его политическую позицию, отношение к происходящему.

Таким образом, ироническая повесть-сказка сочетает в себе два стиля: сказовый и стиль Карамзина-сентименталиста. Жанровый фольклоризм проявляется в повести с наибольшей силой, чем в других произведениях Н. М. Карамзина: действие «старинной сказки» развивается по фольклорному закону хронологической несовместимости; события повести совершаются в соответствии со сказочным законом «сказано - сделано»; писатель придал своему повествованию сказочно-эпический характер и широко ввел постоянные эпитеты (белая рука, красные девушки, алые щеки и т.п.). Типология героев повести соответствует типологии сказочных персонажей. Повесть отразила народные представления о добре и зле, о должном.

2.5 Фольклорные мотивы в неоконченном романе Н.М.Карамзина «Рыцарь нашего времени»

«Рыцарь нашего времени» - творение зрелого Н.М.Карамзина. В этот период творчества писатель вновь обратился к такой проблеме теории литературы, как предмет и задачи искусства слова. Ее постановка возникла как в художественной прозе писателя, так и (в большей степени) в публицистике. Н. М. Карамзин полагал, что подлинное искусство должно затрагивать общечеловеческие проблемы, не пытаясь разрешить узко национальные вопросы. Так определялась изначальная задача русской публицистики. Идея о том, что искусство слова должно поднимать такие вопросы, которые затрагивают всех, оформилась в работах Н.М.Карамзина. Писатель был прав том, что произведения, обращенные к мировым проблемам, будут актуальны во все времена. Круг этих общечеловеческих проблем включает и чувства матери, и сыновнее чувство, и чувства долга, памяти, обязанности перед теми, кого любишь. Большинство из этих проблем стали основой мотивов романа «Рыцарь нашего времени». В начале Х1Х века перечисленные проблемы были в значительной мере разработаны в фольклоре.

Роман Н.М.Карамзина «Рыцарь нашего времени» (1799-1803) стоит у истоков романтической, а позднее литературной традиции русского романа о герое времени. Присутствие в этом произведении фольклорных мотивов показывает, к каким фольклорным жанрам притягивалось внимание писателя и его многочисленных читателей в конце ХУШ - начале Х1Х веков, как народные традиции начинали усваиваться литературой нового века и каким образом они использовались в качестве составных элементов образной и сюжетной системы неоконченного, но очень характерного для литературного процесса романа Н.М.Карамзина.

В «Рыцаре нашего времени», по наблюдениям С.Б.Каменецкой, встречаются фольклорные мотивы трех разновидностей: «собственно фольклорные, фольклорно-легендарные (т.е. фольклорно-христианские) и собственно христианские, но прочно вошедшие в обиход народных представлений и бытовых верований» [82, 57]. Все они оказываются объединенными вокруг одной стержневой сюжетной линии, развивающей тему судьбы главного героя. Тема эта начинает звучать в самом начале романа, в первой главе, в рассказе о рождении Леона и потом разбивается на ряд лейтмотивов, которые сопровождают все дальнейшее повествование.

Введение в текст романа фольклора, а также фольклорное мышление героя не случайны: они заранее определены местом его рождения. Леон родился в «маленькой деревеньке», расположенной у слияния Свияги с Волгою, в старинном русском крае, отмеченном в памяти веков немаловажным событием. Эпитет «маленькая» показывает отсутствие большого дворянского гнезда, удаленность от крупных русских городов. Одно из значений эпитета «маленькая» указывает на близость к народной культуре. Здесь, «как известно по истории Натальи, боярской дочери, - пишет Н.М.Карамзин, - жил и умер изгнанником невинный боярин Любославский.» [9, 585]. Тут же родился прадед, дед и отец героя, участник турецкой и шведской компаний, тут же по соседству родилась и выросла его мать. Все эти исторические упоминания немаловажны, равно как и историческая связь героев известной и любимой читателями повести Н.М.Карамзина «Наталья, боярская дочь» с действующими лицами его романа. Писатель предстает перед нами не только художником, но и историком, не упускающим возможности соединить нитью единой исторической хроники события, разбросанные в столетиях. Леон становится героем этой полувымышленной, но правдоподобной хроники, а его будущее, характер, тип, внутренний мир становятся частью отечественной истории на ее новейшем витке. Личная жизнь героя должна стать составной частью исторической жизни и оцениваться с этой точки зрения.

Не только личными, но и характерно историческими обстоятельствами становятся и природное окружение, в котором протекает детство героя, человеческая среда, в которой он вырастает и народные поверья, обычаи и нравы, отразившиеся на его судьбе. Так, в рамках сентиментальной повести можно выделить не только черты романтизма, но и реализма, которые были нами очерчены в повестях.

Леон родился в мае, когда земля оделась весенними цветами и зазеленела молодой листвой. Обо всем этом говорится в романе несколько риторически и нарочито приподнято в стилистике сентименталистского противопоставления неестественности искусственной красоты и прекрасной естественности самой природы: Леон родился «в то время, когда природа, подобно любезной кокетке, сидящей за туалетом, убиралась, наряжалась в лучшее свое весеннее платье; белилась, румянилась весенними цветами, смотрелась с улыбкой в зеркало... вод прозрачных и завивала себе кудри... на вершинах древесных...» [9, 585]. Но уже продолжение незаконченной фразы переносит нас в иную атмосферу, атмосферу народных примет, верований и предсказаний судьбы. Леон родился во время, когда природа уподобилась кокетке, «то есть в мае месяце, и в ту самую минуту, как первый луч земного света коснулся до его глазной перепонки, в ореховых кусточках запели вдруг соловей и малиновка, а в березовой роще закричали вдруг филин и кукушка: хорошее и худое предзнаменование, по которому осьмидесятилетняя повивальная бабка, принявшая Леона на руки, с веселою усмешкой и с печальным вздохом предсказала ему счастье и несчастье в жизни, ведро и ненастье, богатство и нищету, друзей и неприятелей, успех в любви и рога при случае. Читатель увидит, что мудрая бабка имела в самом деле дар пророчества. Но мы не хотим заранее открывать будущего» [9, 585]. Таким образом, уже первые минуты вхождения героя в мир овеяны фольклором.

Изменение тона повествования в сравнении с предыдущей цитатой из одного и того же абзаца связано с переносом акцента со стилистики сугубо литературной, на стилистику, вобравшую в себя влияния фольклорной культуры. Меняющейся интонации соответствует и смысл второго из приведенных отрывков, начинающих тему судьбы героя. Характерно, что эта тема открывается обращением к миру народной культуры, с которым соприкасается карамзинский герой, так как духовный мир Леона сформировался под ее воздействием, в «маленькой» деревеньке, сохранившей традиционное мировоззрение старой деревни.

Народные приметы, поверья, отраженные хотя бы в пословицах и поговорках, отмечают май как наделенный несчастливой для разного рода добрых ожиданий судьбой. Роковая роль мая как начала жизни или семейной жизни здесь особенно характерна. Май как недобрый для новорожденных и молодоженов срок подчеркивается как бы по контрасту с порою ожиданий, расцвета природы, появления первой травы после зимнего и весеннего оскудения и бескормицы. За радостью расцвета скрывается роковая угроза. «Хотя и повторяют деревенские краснословы, замечает по этому поводу А.А.Коринфский, - что «Майская трава и голодного кормит» («Апрель с водою

май с травою»), хоть и замечают погодоведы завзятые, что: «Май холодный

год хлебородный!», «Март сухой да мокрый май - будешь кушать каравай!», «Коли в мае дождь - будет и рожь» и т.д., но они же гуторят и: «Захотел ты в мае добра!», «Захотел ты в мае у мужика перепутья (хлебом-солью на перепутье подкрепиться)», «Живи, веселись, да каково-то будет в мае!». Да и не только для одних деревенских хлебоедов тяжеленек месяц май: с чего-нибудь, откуда ни на есть да взялись привившиеся к нашему суеверию крылатые слова: «В мае родиться - век маяться!», «Женишься в мае -спокаешься, всю жизнь промаешься!», «Рад бы жениться, да май не велит!» ...