Что делать, если у вашего ребенка повреждение мозга

Родители, конечно же, в состоянии справиться с выполнением таких интенсивных программ, и при помощи всей семьи, в итоге, им удается это в течение многих лет.

А что же ребенок? Может ли скрученная, парализованная ясноглазая малышка продержаться в течение многих лет при таком режиме? Такая крошечная, такая болезненная? Конечно, да. В сущности, это очень полезно для нее, несмотря на все то, что будут говорить люди, упорно настаивающие на том, что самое лучшее, что можно сделать для таких детей, заключается в том, чтобы ничего от них не ожидать и вытолкать их навсегда в современный Бедлам, поставляющий дьяволу кошмары. Тем, кто не верит в эти кошмары, следовало бы взглянуть на правдивое и смелое фото эссе по имени «Рождество в Чистилище» Бартона Блатта и Фреда Каплана (Хьюман Полней Пресс). Оно не пытается смягчить факты, но и преувеличить их не может.

Люди, делающие копирование, скорее получают передышку. Большинство вещей, которые предполагают взаимодействие с ребенком, вообще говоря, сами по себе приятны- и даже веселы-. Как и чтение. Никто так не любит читать или так не гордится свом достижением, как маленький ребенок, особенно больной маленький ребенок, у которого для чтения нет альтернативы в виде прогулок на свежем воздухе.

Так вот, для них нет ничего веселее чтения, и изобретательность матери и всей ее семьи будет вознаграждена обретением этой счастливейшей из функций. Глава по чтению и глава по мотивации поможет Вам в этом. Однако, это трудная работа, и не все семьи ее всегда могут выполнять. Кажется странным, но степень положительной мотивации, которой можно достичь, зависит не столько от того, что представляет из себя ребенок, сколько от того, что у него за семья. В основном, взгляды семей, ищущих помощи Институтов, разделяются на две группы.

Первая группа посвященных семей намного больше второй. Это семьи, которые считают больного ребенка чрезвычайно положительным фактором в их жизни. Эти семьи говорят: "Все обожают Джоанн. Она - звезда нашей семьи. Мы отдали бы все, чтобы поставить на ноги Джоанн, и мы собираемся поставить ее, и независимо от ее состояния мы хотим ее. Она- часть нашей семьи, и мы не знаем, что бы мы делали без нее." Эти семьи принимают ребенка как удивительный дар и взволнованно держатся за нее.

Хэнк Вискарди, эта яркая и удивительная личность, в некотором смысле один из основоположников реабилитации, когда-то рассказал мне такую историю.

Однажды он сказал своей матери: "Мама, почему нашей семье выпала такая беда, как я, родившийся без ног?" Его мать ответила: "Сын, когда приходит время для рождения неполноценного ребенка, Бог на совете со всеми своими помощниками говорит: «Есть ли достаточно хорошая семья, которую можно улучшить больным ребенком?» "

Выдающуюся карьеру Хэнка нетрудно объяснить, если знать это о его матери.

Вообще, такие семьи, кажется, способны делать любую черную работу для больных маленьких детей, если она хоть сколько-нибудь заслуживает внимания

Семьи другой группы, которые мы видим, также решительны, но менее способны сделать программу радостной. Эти семьи также любят больного ребенка и также готовы на огромные жертвы для ребенка. Эти семьи, однако, вероятнее всего воспримут ребенка как вызов семье, возможно, как крест, который семья должна нести. И те, и другие семьи любят ребенка; и те, и другие готовы на героические жертвы для него, но у последних гораздо меньше вероятности создать положительную мотивацию для него.

Что тогда?

Не важно, терпеливо или нетерпеливо, радостно или безрадостно, мотивированно или немотивированно, счастливо или несчастливо, но |его нужно лечить, чтобы он имел свой шанс стать здоровым человеком.

Есть много в жизни вещей, которые все люди вынуждены делать, и которые, по правде говоря, совсем не радостны. Некоторые из них, фактически, являются настоящей черной работой, подчас болезненной. Но какая бы она не была, эта работа, черная или болезненная, она должна быть сделана взрослым или ребенком.

Процесс, который двигает эту работу, является обратной стороной медали под названием "мотивация". В отсутствие лучшего названия назовем его "дисциплиной". Самый лучший вид дисциплины- это, конечно же, "самодисциплина", и самодисциплина у ребенка точно так же возможна, как и у взрослого. В любом случае, чтобы достичь самодисциплины, необходимо понимание цели, и ее часто намного легче объяснить взрослому, чем ребенку. Например, трудно объяснить трехлетнему ребенку точно, почему копирование - это хорошо. Хотя, в любом случае, это нужно пробовать даже с больным трехлетним ребенком. Самый легкий способ объяснить крошечному больному ребенку, почему копирование - это хорошо, заключается в том, чтобы ясно показать ему, насколько счастливой это делает его семью (радостной), и если это сработает, то лучшего пути не найти.

Однако, если это не работает, то это должно быть сделано в любом случае. Копирование - это в некотором смысле своего рода закрытая хирургия мозга, и всем ясно, что если ребенку необходима операция на мозге, или любая другая, то никакая семья даже думать не будет о том, чтобы оставить решение за ребенком. Поэтому, что бы ни случилось, его нужно лечить, если мы хотим добиться успеха, и мы должны сначала попробовать с самодисциплины. Если это сработает, то это - самый лучший путь.

Если это не сработает, то мы все равно должны видеть лечение и, если необходимо, должны привить дисциплину.

Все люди нуждаются в дисциплине, и, если им дать возможность, они выработают ее у себя. И дети, и взрослые постоянно пытаются понять, в чем суть правил, ищут, где находятся грани, которые нельзя переходить. У нас есть потребность жить в пределах структуры, которую мы знаем и понимаем.

Я уверен, что, если бы я обнаружил себя выброшенным на берег необитаемого острова, первое, что я бы сделал, собравшись с мыслями, это сказал бы: "Так, какие здесь правила?" И не найдя ни одного, мне пришлось бы создать собственные, чтобы в отсутствие правил самодисциплины я не скатился бы к животному состоянию. Сформулированная версия этих правил, которые я принял бы для себя, называется Законом. Когда мы, взрослые, попадаем в ситуацию, где отсутствует закон или структура, мы их создаем сами. Когда мы попадаем в новую для нас ситуацию, где правила существуют, мы стремимся найти границы, понять, как далеко мы можем заходить.

Так же действуют и дети. Они отчаянно стремятся так действовать. Когда мать укладывает ребенка в кровать семнадцать раз, а он подскакивает восемнадцать раз и получает, наконец, шлепок, это не означает, что он сделал ошибку. Он пробовал найти, где находится предел. И в этом случае он выяснил. Потребовалось восемнадцать раз, чтобы понять, как далеко можно зайти.

Ребенок нуждается в дисциплине точно так же, как он нуждается в хорошем питании, любви и свежем воздухе.

Лучший путь-- это самый простой и прямой: "Я хочу, чтобы ты делал это потому, что тебе будет хорошо."

Если это работает, то это - лучший путь.

Если это не работает, то мать имеет право и обязанность указать ребенку: "Я здесь мать, и я пишу законы. Я решаю, что мы делаем и что мы не делаем. Когда ты станешь матерью или отцом, тогда ты сам будешь создавать законы."

Это критическая часть информации для ребенка, потому что каждая семья должна иметь ясное лидерство. Мать и отец, фактически, мягкие диктаторы. Они должны быть ими, чтобы иметь цивилизованное и нормальное домашнее хозяйство. Существование ребенка с повреждением мозга не имеет значения в этом случае. Это правильно для любого ребенка. Будет серьезной ошибкой предполагать, что из-за того, что ребенок имеет повреждение мозга, он - не ребенок. Он им является, и он требует того же ясного, последовательного отношения к нему, как и все здоровые дети.

Дети хотят знать, кто - мать и кто - отец. Кто всем управляет? Если это не дать ясно понять с самого начала, то ребенок просто начнет всем управлять сам.

Мы все хорошо знаем, как выглядит домашняя обстановка, когда в доме заправляют дети. Ничто не делается так, как должно. В таких условиях никто не счастлив, и, в особенности, дети.

Сообразительная мать сделает ясный список того, что нужно выполнять каждый день. Он должен быть написан крупным шрифтом и прикреплен на стене там, где ребенок может часто видеть его. Если она подумает, то сделает список хороших вещей, которые ее ребенок может получить за сделанную работу. Он также пишется и прикрепляется к стене. Если работа не делается или делается не полностью, то эти удовольствия будут недоступны.

В хороший день, когда все идет отлично, его работа выполнена, и он зарабатывает много того, чего он любит.

В другой день, похуже, когда он может остановиться или даже отказаться делать что-нибудь, мать не спорит, не обсуждает и не договаривается с ним. Вместо этого она делает краткие, но очень предсказуемые паузы, "таймауты". И он узнает, что значительно веселее сделать работу, чем не сделать ее.

Проще простого.

Хотя этот процесс легко описать, значительно сложнее вставать каждый день и быть последовательными и нормальными родителями, которыми мы все хотели бы быть (это знает каждый родитель).

Кстати, мы никогда не обращаемся к телесному наказанию. Никогда. Мы могли бы подробно обсудить здесь интеллектуальные, эмоциональные или психологические аспекты отношения к этой позиции, но давайте не будем. Причина, по которой мы не используем телесное наказание (и Вам настоятельно рекомендуем не делать этого), проста:

Это не работает.

У Вас нет времени, чтобы делать то, что не работает.

Установление ясного, естественного закона в доме является существенным условием. Там, где мать и отец управляют домашним хозяйством, ребенок будет иметь шанс в борьбе за программу и надежду испытать замечательные достижения.

В домашней обстановке, где мать и отец ничего не решают, нет шансов, что программа таких размеров может быть выполнена.

Если ребенку не удастся выздороветь, не имеет значения, заключается ли причина во всеподавляющей патологии или в том, что родители не хотят или неспособны установить домашние законы.

Программа Институтов- это совершенно неразумная программа, вне всякого сомнения.

Я знаю дюжину, или больше, совершенно разумных программ для детей с повреждениями мозга. Единственная проблема состоит в том, что они не работают.

Программа Институтов срабатывает часто.

Я хочу сказать, что разумный комплекс действий, который не работает, неразумен.

Я также хочу сказать, что неразумная программа, которая часто работает для детей с повреждениями мозга, является разумной.

Программа Институтов для родителей, с помощью которой можно лечить их детей, это ужасная программа, и она проглотит жизнь каждого, имеющего к ней отношение. Это, без сомнения, самая трудная программа в мире.

Конечно, каждый раз, когда я думаю об этом, я также думаю об отце Нэн, который сказал мне: "В мире есть только одна вещь, которая хуже, чем эта жуткая программа: это

иметь маленькую девочку, которую Вы любите и которая не может делать того, что могут делать другие дети Я должен сказать, что худший день в программе Институтов лучше чем лучший день, который у нас был перед тем, как мы начали эту жуткую программу."

21. ИТАК, ЧТО ЖЕ ПРОИСХОДИТ С ТЕЛОМ? ФУНКЦИЯ ОПРЕДЕЛЯЕТ СТРУКТУРУ

То, что имеет значение для всех детей, имеет жизненно важное значение и для детей с повреждениями мозга- это закон природы. Этот закон был известен нам в течение многих лет, но мы игнорировали его и его ужасающие последствия.

В результате ежедневных наблюдений за нашими детьми с повреждениями мозга мы стали задумываться над этим законом и над значимостью его для них.

К нам поступали дети с сильнейшими повреждениями головного мозга, с крошечными искривленными телами, с плечами, глазами, губами и ногами, часто совершенно неправильной формы, с головами столь миниатюрными, что можно было бы заподозрить микроцефалию, а их грудная клетка была такой маленькой, что едва вмещала в себя дыхательный аппарат.

Когда мы не оправдываем надежды этих детей, их тела остаются искривленными, их спины, бедра, глаза, губы и головки остаются неизменными.

Но если мы все-таки добиваемся успеха, их тела постепенно становятся нормальными.

Какой же закон отвечает за этот удивительный факт? Он звучит просто «функция определяет структуру». Этот закон объясняет, почему жизнь на земле развивалась от одной клетки в древних водоемах до рыб, амфибий, млекопитающих и человека (филогенез). Этот же закон объясняет развитие человеческой жизни от эмбриона к плоду и новорожденному (онтогенез).

Этот закон объясняет появление у штангиста огромных мускулов от поднятия огромных тяжестей, но он отнюдь не говорит о том, что штангист стал поднимать огромные тяжести потому, что у него огромные мускулы. Функция определяет структуру.

Например, архитектор перед тем, как нарисовать план здания, должен знать, как оно будет использоваться, потому что функция здания будет определять его структуру.

У ребенка, который первый год своей жизни воспитывался в сумерках (как в случае с несомненно красивым племенем Шингу, с которыми мы соседствовали в докаменном веке в Мато Гроссо в Бразилии), не будет развиваться зрение, зрительные проводящие пути и способности остаются в том же состоянии, что и у новорожденного, до момента, пока ребенок не будет вынесен из темноты и не увидит свет. Отсутствие зрительной функции у этого ребенка, скорее всего, должно препятствовать более раннему созреванию его зрительных проводящих путей.

Если ребенок с младенчества прикован к кровати и изолирован на чердаке совершенно ненормальными взрослыми, у него никогда не разовьется нормальный тазобедренный сустав, ведь никто не появляется на свет с развитым тазобедренным суставом, но у всех он развивается в результате трения костей в процессе таких движений, как ползание на животе, ползание на четвереньках и ходьба. Мы ходим не потому, что у нас есть тазобедренный сустав (как утверждалось ранее), но у нас есть тазобедренный сустав потому, что мы двигаемся, ползаем и ходим. Не структура определяет функцию, а функция (движение) создает структуру (тазобедренный сустав).

У детей с повреждениями мозга, которые не могут двигаться (вследствие повреждения мозга), совершенно не развивается тазобедренный сустав. А люди, считающие, что повреждение мозга скорее относится к ногам, чем к мозгу, отправят его на рентген, в результате которого будет видно, что у ребенка аномальный тазобедренный сустав.

Далее, ребенку будет оказана ортопедическая медицинская помощь с целью создания искусственного тазобедренного сустава. Конечно же, это не даст никакого результата, и ребенок не будет ходить, по той же самой причине, что и раньше (повреждение мозга). Правильнее было бы утверждать не только то, что функция определяет структуру, но также и то, что отсутствие функции ведет к неразвитой или аномальной структуре.

Большинство детей с тяжелыми повреждениями мозга, впервые попавших в наш Институт, очень малы в физическом отношении. В 75% случаев у детей с повреждениями мозга вес, объем грудной клетки, размер головы и рост значительно ниже средних параметров, в 50 % случаев ниже значений самых маленьких 10 % населения, а иногда и намного, намного меньше. Однако, при рождении (за исключением недоношенных детей) эти дети в большинстве случаев весят столько же, сколько и другие, или незначительно меньше. Однако, чем старше они становятся, тем меньше они становятся по сравнению со своими сверстниками, так как отсутствие физической функции приводит и к отсутствию физической структуры. Эта ситуация прямо противоположна той, которая происходит со штангистом. Когда мы начинаем проводить с таким ребенком программу неврологической организации, Начинает меняться скорость его роста, и очень часто она меняется кардинально. Дети, которые росли намного медленнее своих сверстников, внезапно начинают расти значительно быстрее.

Последний раз, когда мы обследовали наших детей, 78% из них не дотягивали до своего пятидесятипроцентного развития (т.е. среднего значения). И это не было удивительно. Однако, 51% наших детей не достигали и десятипроцентного значения (десятой процентили, см.Главу 30) Более половины наших детей были в группе самых маленьких. Но нет ничего необычного в том, что у ребенка, всю свою жизнь относящегося к этой группе, вдруг начинает расти грудная клетка в два, в три или в четыре раза быстрее, чем у его нормальных сверстников.

И хотя этот феномен долгое время фактически оставался неизвестным для тех, кто работал с детьми с повреждениями мозга, он был хорошо знаком антропологам и имел свое название.

Он называется «феноменом наверстывания».

Это правило утверждает, что, если ребенок серьезно болен, то его физическое развитие должно замедлиться или остановиться в зависимости от заболевания и степени его тяжести. Далее правило говорит о том, что при выздоровлении ребенок начинает расти намного быстрее, чем его сверстники, и наверстывает их. Вот откуда взялось название «феномен наверстывания».

Каждый день, работая в Институтах, мы сталкиваемся с проявлениями «феномена наверстывания».

Мы видим также, и это неудивительно, что существует высокая зависимость между степенью эффективности лечения и скоростью роста детей, так же как и между конечной степенью развития и конечной степенью успеха.

Это означает, что ребенок не будет расти, если он не будет прогрессировать в развитии; что дети, идущие на поправку быстро, но не выздоравливающие полностью, растут так же быстро, но не вырастают до конца; и что дети, которые в процессе лечения полностью выздоравливают, в физическом развитии также достигают максимальных значений. И пока это остается правилом, так будет всегда.

В действительности, это просто иначе изложенное утверждение о том что отсутствие функции является причиной незрелости или аномальности структуры или что функция определяет структуру.

В институте в Филадельфии все дети с повреждениями мозга, за исключением слепых и тех, которые не способны различать контуры, проходят курс чтения с использованием огромных букв, которые они могут различать своими пока еще неразвитыми зрительными путями. (Со слепыми детьми чтение откладывается до того момента, пока они не будут способны видеть какие-либо детали, это 3-й уровень зрительных способностей.) В результате того, что дети начинают читать, происходят две вещи.

Во-первых: сотни детей с повреждениями мозга в возрасте 2, 3 и 4 года читают с полным осознанием смысла. Их способности варьируются от чтения нескольких слов до множества книг. Я знаю некоторых детей в возрасте трех лет, которые могут читать на нескольких языках, понимая все полностью. По мере улучшения способности читать размер букв уменьшается.

Во-вторых: в мире бытует мнение, что дети младше пяти лет не могут читать вследствие незрелости зрительных путей и неразвитости мозга, однако тысячи детей двух-, трех- и четырехлетнего возраста умеют читать. Более того, это дети с повреждениями мозга, у которых зрительные пути развиты намного лучше, чем зрительные пути более старших, но не умеющих читать здоровых детей. Как же это можно объяснить?

Конечно, это нельзя объяснить возрастом, так как эти дети младше, а не старше, не умеющих читать детей (в среднем, пятилетнего возраста).

Также нельзя объяснить это с позиций исключительности или гениальности. Эти дети далеки до исключительности, у них повреждение мозга, и раньше им часто ставили диагноз «умственная отсталость». Я не знаю никого, кто считал бы повреждение мозга преимуществом.

Это может быть объяснено только тем, что у этих детей есть возможность начать читать, какой нет у других детей. Эта возможность обеспечивает функцию, а функция в свою очередь приводит к более зрелым зрительным путям, функция определяет структуру.

Трудно найти что-либо более эффективное в лечении детей с повреждениями мозга.

В прошлом, в мире детей с повреждениями мозга полностью отсутствовала самореализация. Для этого мира сегодня очень важно осознание того, что функция определяет структуру.

22. ИТАК, ЧТО ЖЕ ПРОИСХОДИТ В МОЗГЕ? ФУНКЦИЯ ОПРЕДЕЛЯЕТ СТРУКТУРУ

Ни один человек в мире, включая нас, не может с полной уверенностью сказать, какие процессы происходят в мозге, однако, у нас в Институтах есть довольно определенные предположения.

Никто в истории не рассматривал полную функцию человеческого мозга на клеточном, микроскопическом уровне. Однако последние научные достижения и представления о мозге дали нам возможность приоткрыть тайну его потрясающих способностей. Мы все больше и больше узнаем о росте и развитии мозга. Также мы начинаем понимать, каким образом мозг может меняться и приспосабливаться. В среде ученых и врачей это называют «нейропластичностью».

Функция мозга не только находится за пределами наших знаний, но она принципиально далека от нашего понимания, даже при наличии каких-то знаний.

Но у нас есть возможность разумно предполагать и логически размышлять, и мы обязаны это делать для наилучшего объяснения процессов, которые происходят с детьми с повреждениями мозга, а также со здоровыми детьми.

Существуют органы, о которых мы мало что знаем, однако мозг животного и, в частности, мозг человека достаточно хорошо изучен.

В первую очередь мы знаем то, что самый непоколебимый закон природы, двигающий вперед медицину, психологию, конструирование, архитектуру и множество других областей науки и искусства, работает в мозге не меньше, чем в любом другом механизме. Этот закон гласит, что «функция определяет структуру».

Этот закон справедлив по отношению к мозгу так же, как и ко всему телу.

Перед тем как мы рассмотрим нейрофизиологические свидетельства, доказывающие этот закон, - и докажем это, несмотря на различные противоречия и сомнения -- давайте обсудим те изменения, которые происходят в телах детей, проходивших программу реабилитации здесь, в Институтах в Филадельфии.

Давайте обсудим всего два параметра изменений, и первый - это изменение размера головы у детей с повреждениями мозга.

Мы должны задаться вопросом о том, почему головы у детей с повреждениями мозга, растущие до лечения намного медленнее, чем у здоровых сверстников, начинают их опережать по скорости роста в два или три раза с началом лечения?

Спорный вопрос заключается в том, растет ли череп, чтобы удовлетворять размерам мозга, или мозг вынужден иметь те размеры, которые череп позволяет ему иметь. Сегодня у нас растет уверенность, что за исключением очень, очень небольшой группы детей с преждевременным зарастанием родничка (это мягкое пятнышко на голове новорожденного), у всех детей именно череп вынужден расти, чтобы создать условия мозгу.

На сегодняшний день мы наблюдаем случаи, когда черепа не только растут со скоростью, совершенно не соответствующей ожидаемой, но и перестают расти намного позже предполагаемого времени окончания роста.

Действительно, один лишь анализ 278 историй болезни детей, проходивших лечение в нашем институте (подробно см. главу 30), показал, что если к началу лечения 82,2% детей находились по показателям размеров головы ниже среднестатистических, то за четырнадцатимесячный период наблюдения все дети, кроме 37-ми, по показателям роста размеров головы опережали среднестатистические показатели, и, фактически, средняя скорость роста во время лечения составила 254% по сравнению с нормой.

Не менее важно было бы обсудить факт созревания системы обработки зрительной информации у крохотных детей с повреждениями мозга, которые читали лучше здоровых детей, не воспринимающих маленькие буквы так же хорошо, как это делали, в данном случае, больные.

Необходимо помнить, что зрительное созревание- это процесс, происходящий в мозге, так как зрительные пути вместе со звуковыми, тактильными, обонятельными и вкусовыми путями, фактически, приводят в действие всю заднюю часть центральной нервной системы.

Сказать, что кто-то развивает или стимулирует рост зрительных путей, означает то же самое, что сказать, что кто-то развивает или стимулирует рост самого мозга.

Нужно помнить, что множество детей, поступивших в наш институт, были слепы на корковом уровне (корковая слепота - это повреждение областей мозга, ответственных за зрение, но не повреждение глаз или глазного нерва), а в конце уже умели читать. У многих детей наблюдалась корковая глухота, а в конце лечения они уже могли слышать, а некоторые даже говорить. (Корковая глухота возникает в результате повреждения слуховых зон головного мозга, а не слухового нерва). Необходимо помнить, что у многих детей, поступивших в наш Институт, отсутствовало осязание вообще, а по окончании курса они могли различать очень маленькие объекты только на ощупь.

Эти сенсорные пути составляют заднюю, или сенсорную, часть центральной нервной системы.

Относительно моторных путей необходимо помнить также, что множество детей поступали в наш Институт полностью парализованными, а в конце лечения уже могли ходить. Необходимо помнить о том, что многие дети, поступившие к нам в Институт, не могли пошевелить пальцами, руками, кистями, а в конце лечения уже умели писать. Необходимо помнить о том, что многие дети, поступившие к нам в Институт, не могли произнести ни звука, а в конце уже могли говорить.

Эти моторные пути составляют переднюю, или моторную, часть центральной нервной системы.

Моторные и сенсорные пути вместе с соединениями между ними и являются мозгом.

Я должен сразу же добавить, что есть дети, которые поступают в наш Институт слепыми, глухими, полностью лишенными чувствительности, парализованными, не умеющими говорить и которые остаются таковыми, и это - наш провал.

Эти и другие факты могли бы заставить нас поверить, что у этих детей мозг можно заставить расти так же, как и тело, потому что функция определяет структуру в мозге так же, как и в теле.

У ведущих нейрофизиологов существует огромное количество доказательств этой точки зрения. Сейчас мы расскажем о двух выдающихся примерах.

Во-первых, это работа выдающегося русского нейрохирурга и нейрофизиолога Бориса Клоссовского, главы отделения Нейрохирургии Академии Медицинских Наук СССР в Москве.

Работа профессора Клоссовского была для нас так важна, что мы приехали в Москву в самый разгар холодной войны в 60-е годы, чтобы увидеть его и поговорить с ним.

Вот что он сделал. Он взял только что родившихся котят и щенков и поделил их на две равные группы, контрольную и экспериментальную. Отбор производился следующим образом: в экспериментальную группу помещался котенок женского пола, а в контрольную его сестра из того же помета. То же самое он сделал с самцами. Аналогичному делению подверглись щенки. Таким образом, у него получились две одинаковые группы, содержащие котят и щенков из одних и тех же пометов.

Далее котята и щенки в контрольной группе росли в нормальных условиях, в которых они обычно живут. Экспериментальные же животные были просто помещены на медленно вращающуюся пластину и жили на ней в течение всего эксперимента.

Разница заключалась только в том, что в экспериментальной группе животные видели движущийся мир, в то время как в контрольной группе животные видели только то, что видят обычные только что родившиеся щенки и котята.

Затем, когда животным исполнилось 10 дней, Клоссовский приносил в жертву парных щенков и котят, чтобы изучить их мозг. Последней изучаемой паре животных был 21 день.

О том, что Клоссовский обнаружил в мозге своих экспериментальных животных, необходимо прочесть всем родителям маленьких детей.

Экспериментальные животные имели более развитую вестибулярную часть мозга на 28,8 - 35 процентов по сравнению с контрольной группой.

Если сказать другими словами, то экспериментальные котята и щенки на 10-й - 21-й день жизни, в течение которой они видели движущийся мир, в отличие от своих собратьев, которые не видели его. имели на 1/3 более развитый мозг в вестибулярной области.

Еще поразительнее то, что речь идет о десятидневных или пусть даже девятнадцатидневных котятах и щенках, которых еще слишком рано будет назвать божьими тварями; но, тем не менее, животные, которые видели движущийся мир, имели почти на одну треть более развитый мозг (а некоторые из них даже больше, чем на одну треть). Что же означает «более развитый»? Видел ли Клоссовский на треть больше нервных клеток в свой микроскоп? Отнюдь нет; он видел то же количество клеток, но на одну треть крупнее и на одну треть более созревших.

Когда я думал о контрольной группе животных, я думал об обычных трех-четырехлетних детях, а когда я думал об экспериментальных котятах и щенках с мозгом на треть более развитым, я размышлял о наших больных детях, которые могли читать. Я не могу не думать о том, что было бы, если бы Клоссовский взял третью группу котят и щенков и поместил бы их в темноту. Имели бы они на треть менее развитый мозг и напомнили бы они мне маленьких детей племени Шишу, которые жили в темных хижинах?

Но у Клоссовского не было третьей группы животных, и мы не знаем, что могло бы быть.

Однако, возможно, мы сможем узнать, что произошло бы, если бы у Клоссовского была третья группа, отправившись на другой край земли и встретившись с таким гением, как Дэвид Креч, чья блистательная работа в Беркли и станет вторым примером.

Доктор Креч не только был одним из тех ученых, чьи неоспоримые заключения не подвергаются ни малейшему сомнению, но вдобавок к научным знаниям он обладал еще и большой мудростью. Это замечательная комбинация, ведь не каждый ученый - мудрец, и не каждый мудрец -- ученый. Как бы мне хотелось, чтобы мягкий и остроумный Дэвид Креч был услышан всеми родителями, а не только теми, кто читают научные журналы.

Доктор Креч значительную часть своей жизни потратил на повторение одного эксперимента, каждый раз слегка изменяя его. Он начал с того, что экспериментировал с двумя группами крысят. Одна группа жила в условиях сенсорной изоляции, другими словами, в условиях, где почти нечего было увидеть, услышать или осязать. Другие крысы были помещены в условия сенсорного насыщения, то есть, где было много чего, что можно было увидеть, услышать и осязать.

Затем он тестировал сообразительность крыс, помещая их в лабиринт с едой. Крысы из изолированной группы не находили еду или находили ее с большим трудом. Другая группа находила еду быстро и просто.

Далее крысы приносились в жертву, и их мозг подвергался анализу.

«Крысы, которые воспитывались в сенсорной изоляции, - отмечал он, - имели маленький, глупый, неразвитый мозг, в то время как крысы, находившиеся в условиях, обогащенных сенсорными раздражителями, имели большой, умный, высокоразвитый мозг».

Далее он сделал безупречное с научной точки зрения заключение, которое сделало его всемирно известным нейрофизиологом.

«С научной точки зрения было бы неоправданно заключить, - сказал доктор Креч, - что если это верно для крыс, то будет верным и для человека».

Далее он сказал очень мудрую вещь:

«Но с социальной точки зрения было бы преступлением заключить, что для человека это не будет верным».

В последний раз, когда у меня была возможность увидеть доктора Креча, я спросил его, не собирался ли он проделать что-нибудь подобное с людьми.

Его глаза засияли, когда он ответил: «Я не посвятил этому жизнь только ради создания более разумных крыс». Аминь.

У Дэвида Креча была проблема. Он не мог превратить крыс в людей и таким образом заключить, что при сенсорной стимуляции человеческий мозг также растет.

У нас тоже есть эта проблема. В течение четырех лет мы использовали сенсорную стимуляцию на детях и наблюдали прогресс в их лечении, иногда просто экстраординарный. Однако мы не можем превратить наших детей в крыс и пожертвовать ими с целью исследования мозга, несмотря на то, что есть люди, которые настаивают на этом.

Я хорошо помню один случай, который произошел со мной много лет назад.

Я имел честь выступать перед группой дипломированных врачей в медицинской школе при университете Сан-Паоло в Бразилии. Хотя доктор Верас был со мной, декан медицинской школы переводил мою речь, так как мой португальский не позволял мне выступать на должном уровне. После выступления было очень много высоко интеллектуальных вопросов и происходил обмен крайне тонкими остроумными замечаниями.

Однако, наверное, в каждой аудитории найдется один такой человек; декан кивнул человеку в первом ряду, у которого была поднята рука и который оказался невропатологом.

Он сразу вызвал у меня подозрения тем, что, собираясь задать мне вопрос, повернулся лицом к аудитории. Далее он говорил в течение двадцати минут. Сейчас не бывает двадцатиминутных вопросов. Бывают речи длительностью двадцать минут, но не вопросы... Пока он говорил, кое-кто из врачей начал высказывать свое недовольство. Некоторые отчетливо произнесли слово «stupidо», и даже я со своими скромными знаниями португальского смог понять, что оно означает.

Когда он все-таки закончил свой вопрос, декан свел его двадцатиминутную речь в следующую фразу. «Доктор,- сказал декан немного извиняясь, - хотел бы знать, как вы определяете, что ребенок выздоровел, если вам удалось его вылечить».

«Очень просто, сэр: если ребенок ведет себя абсолютно так же, как и другие дети его возраста и если мы не можем отличить его от его ровесников, а также не могут сделать этого его родители, его доктор, его учитель и его одноклассники, то в этом случае мы говорим, что ребенок здоров».

По мере перевода моих слов деканом в зале на липах людей появлялись дружеские улыбки.

Однако декан и его коллеги не смогли заставить доктора замолчать, и он повернулся ко мне спиной и произнес еще одну двадцатиминутную речь. На этот раз послышались менее вежливые протесты - очевидно, ему предлагали занять свое место.

На этот раз декан был действительно очень смущен. «Это смешной вопрос, и нет нужды отвечать на него. Он хочет узнать, когда вы успешно вылечиваете ребенка, исследуете ли вы физически его мозг, чтобы убедится, что он здоров?»

В ответ на замешательство декана, я ответил: «Если вы позволите мне ответить ему в том же духе, то я с удовольствием сделаю это».

Декан улыбнулся и ответил по-американски: «Прошу Вас!»

«У нас в Соединенных Штатах есть строгие традиции и даже жестко установленные табу. Одно из них следующее. Если нам удается привести больного ребенка к полноценной жизни, то его родители не хотят, чтобы мы вслед за этим делали ему операцию на мозг с целью посмотреть, как же он выглядит изнутри. Это табу нашего племени, которое передается из поколения в поколение, и даже наше правительство никогда не позволило бы нам этого. Я заметил, что такие же традиции есть и в Бразилии. Однако, на мой взгляд, доктор не придерживается таких традиций и лишен опасений, и поэтому, возможно, мы сможем заглянуть в его мозг, чтобы удостовериться, что происходит с ним до и после лечения».

Декан улыбнулся и перевел мой ответ, и на этой веселой ноте наша встреча была окончена.

Люди, выбирающие путь, не обремененный разумом, не проявляют сдержанности и благоразумия.

Мой кумир, доктор Джонас Салк, однажды сказал мне: «Иди и не прекращай доказывать снова и снова то, что ты уже однажды доказал. Умные люди поймут тебя с первого раза. А тот, кто не хочет понимать, может не понять и после того, как ты повторишь это пять тысяч раз».

Дэвид Креч не смог сделать из своих крыс людей.

Мы не можем превратить наших детей в крыс.

Я не думаю, что мы сможем в ближайшем будущем увидеть в деталях все происходящее с человеческим мозгом, за исключением того, что нам может дать электроэнцефалограмма.

В истории известны примеры, когда косвенные факторы указывали на суть, и в этом случае игнорирование доказательств и бездействие, когда будущие жизни детей находятся под угрозой, становятся таким же преступлением, как и применение опасных методов с недостаточным количеством доказательств.

Очевидно, что мозг растет по мере его использования так же, как и бицепс.

Проблема детей с повреждениями мозга состоит в том, что повреждение мозга служит барьером сенсорной стимуляции посредством зрительных, слуховых и тактильных путей, а также это может создавать барьер выходящей моторной ответной реакции.

Как же перешагнуть через этот барьер? На этот вопрос не может ответить ни одна из программ по лечению детей с повреждениями мозга.

Как можно заставить стимул пройти сквозь барьер в мозг? Сейчас я отчетливо слышу слова моего профессора неврологии, которые были сказаны много лет назад.

«Есть три возможности усилить передачу стимула в центральную нервную систему. Вы должны увеличить частоту стимула, интенсивность и продолжительность».

Частота. Интенсивность. Продолжительность.

Эти три слова становятся самыми важными словами в жизни детей с повреждениями мозга - вместе с двумя другими словами: «семья» и «любовь». Все вместе, эти пять слов дают ребенку с повреждениями мозга шанс стать абсолютно нормальным человеком. Семья и любовь-это слова очень понятные по отношению к ребенку.

Частота, интенсивность и продолжительность - эти слова понятны намного меньше. Что же это значит?

Если сообщение, посланное мозгу через зрительные, слуховые или тактильные пути не дошло до места назначения: или из-за того, что оно было недостаточно сильным, или из-за того, что существует барьер в виде повреждения мозга (или по какой-нибудь другой причине), то существует три возможности заставить это сообщение пробиться, а именно: увеличить его частоту, интенсивность или продолжительность.

Давайте представим, что воздействие на кожу руки -- это то сообщение, которое должно быть передано мозгу. Мы слегка сжали руку и сообщение не дошло. Например, возьмем ситуацию, когда моя жена сжимает мою руку, чтобы дать мне понять, что уже время идти домой, чтобы наши хозяева могли лечь спать. Но я увлечен разговором с другими гостями. Она сжала мою руку слегка, однако сообщение до меня не дошло, и я этого не заметил. Так как моя жена первоклассный специалист по реабилитации детей, она хорошо знает, как добраться до моего мозга. (Хочу отметить, что как жена она, кажется, всегда знала это.)

В первую очередь она начинает увеличивать частоту стимулов. Вместо того, чтобы давить на мою руку один раз в пять минут, она начинает давить на нее десять раз подряд.

Она знает, что увеличение частоты упрощает передачу сообщения.

Если и это не работает, то она начинает увеличивать продолжительность. Она не только сжимает мою руку, но и держит ее сжатой в течение какого-то времени. Она знает, что продолжительность тактильного воздействия также стимулирует передачу сообщения.

А если и это не работает, то она прибегает к последнему методу, который облегчает передачу сообщения мозгу. Она увеличивает силу импульса. Вместо того чтобы сжимать мою руку, она начинает ее щипать все сильнее и сильнее до тех пор, пока я не получаю сообщение, как бы я не был поглощен разговором.

«Ты думаешь, нам пора идти, дорогая?»

Она очаровательно улыбается.

У меня есть подозрение, что остальные жены, которые не являются специалистами в области нейрофизиологии, знают это инстинктивно.

Возможно, что вы скажете себе, конечно, это работает на мне или на нем потому, что у нас нет повреждения мозга, и тогда я убедительно попрошу вас подождать до того момента, пока вы не прочтете главу, выясняющую, у кого есть повреждение мозга, а у кого нет.

И только потом решайте, по каким стандартам судить о том, поврежден ли мозг у вас или у меня.

Однако пока вы не прочитали эту главу, давайте посмотрим, как частота, интенсивность и продолжительность стимулируют передачу сообщений в мозг через слуховые каналы у тех людей, у которых совершенно однозначно имеется повреждение мозга.

Много лет назад мы обедали у наших друзей. Их отцу было 90 лет, но он оставался активным и сообразительным. Хотя, конечно, в чем-то возраст брал свое. Смерти клеток в его слуховых сенсорных путях предшествовала клеточная смерть в некоторых других областях мозга.

Дедушка наслаждался коктейлями вместе с нами в гостиной.

- Все готовы идти обедать? -- спросила хозяйка дома.

- Готовы к чему? - спросил ее отец.

- Готовы обедать, готовы обедать, -- повторила его дочь (частота).

- Что? - крикнул ее отец.

- Обед, обед, обед, обед, обед, - сказала дочь, улыбаясь (продолжительность).

- Что ты сказала? - закричал отец.

- ОБЕД! - еще громче закричала дочь (интенсивность).

- Прекрати на меня кричать и пойдем обедать, - с чувством собственного достоинства сказал дедушка.

Давайте обсудим зрительную передачу на примере ребенка, у которого повреждение мозга настолько сильно, что в возрасте шести лет он не в состоянии различить какие-либо границы предметов, и у него есть только рефлекс на лучи света, как у новорожденного, что означает, что он полностью слеп и нет надежды на то, что его глаза когда-нибудь прозреют.

Здесь мы опять будем использовать частоту, интенсивность и продолжительность для того, чтобы убедиться, что сигнал световых лучей на самом деле достигает мозга.

Мы открываем его глазки пальцами и воздействуем светом в течение 5 минут сотню раз (частота).

Мы используем сильный свет (интенсивность).

Мы продолжаем воздействовать таким образом в течение нескольких недель, если это необходимо (продолжительность).

Итак, частота, интенсивность и продолжительность-- это слова. которые имеют огромное значение в домах детей, которые проходят программу в Институте.

Несмотря на то, что все эти три слова имеют огромное значение для всех детей, есть различные периоды в жизни некоторых детей, когда одно или другое из этих слов приобретает наиболее важное значение.

Хороший пример тому, когда ребенок с повреждением мозга находится в глубокой коме. Это состояние, наверное, самое близкое к состоянию смерти из всех тех, что известны людям. Многие люди, находящиеся в состоянии глубокой комы, фактически, умирают.

Кома часто сопровождает серьезные повреждения головного мозга: после повреждения мозг отекает, что само по себе ведет к состоянию комы. После повреждения мозга, когда спадает отечность, многие дети полностью возвращаются в сознание. Однако, большинство отеков мозга проходят на восьмой -- десятый день. На тридцатый день отечность должна пройти окончательно, и ребенок должен вернуться в сознание.

Очень горько, если ребенок не приходит в сознание к этому времени, и существует большая вероятность того, что без активного лечения теперь у него, рано или поздно, разовьется инфекция, и он умрет.

Мы видели детей, которые пребывали в коме полгода, год, два года или даже четыре. Много лет назад правительство Бразилии попросило меня осмотреть девочку, которая пролежала в коме в течение 18 лет. В возрасте восьми лет ее сбил автобус, и на тот момент ей было двадцать шесть.

Существует две возможности преодолеть кому, возникшую в результате повреждения мозга ребенка. Можно терпеливо ждать, пока ребенок сам не преодолеет эту черту, или же мы можем дать ему тщательно расписанную и выверенную неврологическую программу, направленную на то, чтобы разбудить его мозг с помощью частоты, интенсивности и продолжительности зрительной, слуховой и тактильной стимуляций, которые мы направим к его мозгу.

У нас в Институте с 1960 года разработан универсальный подход к лечению детей с повреждениями мозга. На сегодняшний день у нас есть набор специальных средств для вывода из комы, и работает специальная команда врачей, медсестер и физиотерапевтов для выполнения этой задачи. Мы применяем зрительную, слуховую, тактильную, обонятельную и вкусовую стимуляцию в течение многих часов, используя частоту, интенсивность и продолжительность.

Только эти три.

Но главное из них -- это интенсивность.

По крайней мере, для ребенка в коме.

Мы воздействуем на его глаза сильным светом.

Мы воздействуем на слух громкими звуками.

Мы сильно щиплем его кожу.

Мы воздействуем на его обоняние нашатырным спиртом.

Мы воздействуем хреном на вкусовые рецепторы языка.

Для того чтобы преодолеть барьеры, созданные повреждениями мозга, которые сделали детей функционально слепыми, глухими и нечувствительными, прежде всего, мы применяем интенсивность.

Всеми сенсорными путями, идущими в мозг, мы отправляем ребенку сообщение, и это сообщение таково:

«Ребенок, тебе не разрешено отказываться от пути человеческого. Вернись! Вернись! Вернись!»

Я бы, конечно, хотел сказать, что каждый раз, когда наша специализированная команда применяет нашу программу вывода из комы, ребенок быстро возвращается. Но это не было бы правдой.

95% детей, которые после повреждений мозга находились в состоянии комы в течение одного месяца и более, полностью пришли в сознание и были готовы для проведения интенсивных программ развития, направленных на восстановление разговорной и двигательной функции. Более 50% этих детей вернулись к полноценной жизни.

Для детей в коме частота, продолжительность и интенсивность -- все имеет огромное значение. Но наиболее важна интенсивность.

Для крайне чувствительного, но парализованного и немого ребенка с повреждением мозга частота, интенсивность и продолжительность -все имеет огромное значение, однако, наиболее важным из этих понятий является частота.

Для ребенка с обширным повреждением мозга, но находяшегося в сознании, частота, интенсивность и продолжительность-- все имеет огромное значение, но в этом случае наиболее важным из них является продолжительность.

Тремя описанными выше способами мы преодолеваем барьеры, созданные повреждениями мозга.

Завершить наилучшим образом главу о том, что происходит в мозге, я могу, кратко подведя итог одним абзацем всему тому, что мы узнали о мозге человека, а затем кратко подведу итог другим абзацем всему тому, что мы делаем в Институте.

Вот суть того, что мы узнали.

Рост и развитие мозга воспринимаются в мире как нечто неизменное и заранее предопределенное. Вместо этого мы можем сказать, что рост и развитие мозга -- это динамичный и постоянно меняющийся процесс. Это процесс, который может быть остановлен (например, в результате серьезного повреждения мозга). Это процесс который можно замедлить (как в случае повреждения мозга средней тяжести). Но наиболее значительным является то, что это процесс который можно ускорить (и если бы это было не так, то сильно отставший в развитии ребенок с повреждением мозга никогда бы не смог наверстать упущенное).

Этот абзац говорит о многом. Сказанное в данном абзаце легко доказать с помощью простого сравнения неврологического возраста ребенка с тяжелым повреждением мозга (скажем, 2 месяца) с его хронологическим возрастом (скажем, 130 месяцев). Для этого ребенка, рост и развитие мозга остановились в 2 месяца, однако время шло в течение 130 месяцев.

Это можно доказать, сравнивая неврологический возраст ребенка с повреждением мозга средней тяжести (скажем, 24 месяца) и его хронологический возраст (скажем, 48 месяцев). Для этого ребенка рост е развитие мозга замедлились ровно вдвое относительно нормального.

И последнее утверждение докажет ребенок с тяжелым повреждением головного мозга (неврологический возраст 2 месяца - хронологический возраст 130 месяцев), который начнет программу неврологической организации. Год спустя его неврологический возраст будет равен 26-ти месяцам, а хронологический возраст - 142-м месяцам.

За один прошедший год он развился, как за два года. Для него процесс ускорился.

Оставшийся абзац расскажет обо всем, чем мы занимаемся в Институтах.

Из понимания того факта, что функция определяет структуру и что. для того чтобы у ребенка с повреждением мозга появилась функция, мы должны, увеличивая стимулы, облегчить передачу послания мозгу следует:

Все, что мы делаем в Институтах Развития Человеческого Потенциала -- это даем ребенку зрительную, слуховую и тактильную стимуляцию с нарастающей частотой, интенсивностью и продолжительностью, наряду с обеспечением неограниченных возможностей функционирования при полном понимании упорядоченного пути по которому мозг развивается.

И это, как я уже сказал, все, что мы делаем. Необходимо добавить. что в работе мы используем пять принципов, дюжину методов и сотни приемов. Тем не менее, все они укладываются в вышеизложенные абзац.

Эта глава объясняет, что происходит в мозге, как мы это видим на данный момент истории, и, возможно, является объяснением результатов, полученных нами к настоящему времени при работе с детьми с повреждениями мозга.

Вероятно, что в будущем, в свете возможных различных достижений, полученных к тому времени, мы будем считать, что причина того, что происходит, заключается в чем-либо другом.

Но на сегодняшний день в наших Институтах все вышесказанные предположения кажутся нам наиболее обоснованными и логически связанными.

23. СМЕРТЬ ТЕМПЛА ФЭЯ

Прошло 6 лет с тех пор, как доктор Фэй ушел из нашего института, и я сильно скучал по нему. За эти шесть лет я встретился с ним лишь однажды. Это было в 1960 году, тогда я неожиданно встретил его на международной конференции в Детройте, где оба мы выступали с докладами. Он был крайне радушен и искренен и, конечно, с легкостью очаровал меня вновь.

Но теперь на дворе был 1963 год, и я все чаще беспокоился о его судьбе, ведь с тех пор я с ним совсем не виделся. До меня дошли слухи о его проблемах со здоровьем, и я боялся, что однажды я узнаю из газет о смерти доктора Фэя. Несмотря на расставание с моим учителем и наставником, я по-прежнему ощущал себя его преданным учеником.

Когда пришли новости, они оказались хуже, чем мне хотелось бы, но самые страшные опасения не подтвердились Фэй не умер, но у него был инсульт.

Я поговорил с Бобом. Я хотел немедленно поехать к Фэю и предложить ему воспользоваться возможностями нашего института. Темпля Фэй внес настолько большой вклад в изучение инсультов, что, конечно, больше всех заслуживал самого лучшего лечения. Боб отправился, чтобы навестить Фэя и предложить ему воспользоваться всеми нашими возможностями. А я сидел в своем офисе и размышлял. Как теперь будет жить этот могучий человек, наделенный колоссальным интеллектом. Если у него наступил паралич или же он потерял способность говорить, сможет ли он выдержать это испытание или погибнет от полного отчаяния?

Я вспоминал, как Темпл Фэй, обсуждая очередной случай повреждения мозга, уверенным движением руки рисовал на доске простейшую схему мозга в профиль и говорил: «Вот именно в этом месте и находится его травма».

Он отмечал это место крестиком. Он так любил мозг, что не мог обсуждать его без очевидного удовольствия. При этом многие из тех, кто его слушал, принимали его искреннее восхищение человеческим мозгом за удовольствие от созерцания его повреждения и считали его жестоким и бессердечным.

Рис.21

Через три часа мой брат вернулся и счастливая улыбка на его лице вернула мне жизненные силы.

Рассказывая о своем визите, Боб не мог удержаться от смеха. Несмотря на тяжелый инсульт, Фэй ничуть не изменился.

Поприветствовав Боба, Фэй взял большой лист бумаги, и как в старые добрые времена, нарисовал в профиль человеческий мозг.



Рис.22

«Итак, коллега, мое повреждение находится здесь!» - сказал доктор Фэй с большим удовольствием, рисуя жирный крестик.

...