Философия

Основной признак философии духа тот, что в ней нет объекта познания. Познавать из человека и в человеке и значит не объектировать. И лишь тогда открывается смысл. Смысл открывается лишь тогда, когда я в себе, т.е. в духе, и когда нет для меня объективности, предметности. Все, что есть для меня предмет, лишено смысла. Смысл есть лишь в том, что во мне и со мной, т.е. в духовном мире. Принципиально отличать философию от науки только можно, признав, что философия есть необъектированное познание, познание духа в себе, а не в его объективации в природе, т.е. познание смысла и приобщение к смыслу. Наука и научное предвидение обеспечивают человека и дают ему силу, но они же могут опустошить сознание человека, оторвать его от бытия и бытие от него. Можно было бы сказать, что наука основана на отчуждении человека от бытия и отчуждении бытии от человека.

Философия видит мир и человека, и только в этом ее специфичность. Наука же видит мир вне человека. Смысл раскрывается из человека из его активности и означает открытие активности и означает открытие человекоподобности бытия.

Ученый, проясняющий скрытый смысл научных утверждений, по существу является философом. Все великие учение оставили замечательные образцы этого подхода. Ньютон, например, прояснивший понятие «масса», был настоящий философом. Другой пример: установление смысла слова «одновременность» путем логического прояснения было тоже настоящим философским достижением» (Бердяев Н.А. О назначении человека. М. 1993. С. 54-84).

Философия и религия

Будучи мировоззренческой теорией мира и человека, философия не ограничивает себя научно освоенной действительностью, а обращается к культуре в целом, к самым различным формам практической и духовной деятельности человека, в том числе и к религии. Приведем на эту тему мысль Гегеля: «Философия стоит на той же почве, на которой стоит и религия, имеет тот же предмет: всеобщее, в себе и для себя сущий разум. Дух хочет усвоить себе этот предмет, подобно тому, как это происходит в религии через благоговейность и культ. Но форма, в которой это содержание налично, отлична в религии от той формы, в которой оно налично в философии, и поэтому история философии необходимо отлична от истории религии. Благоговейность является лишь соприкосновением мышления с предметом; философия же хочет совершить это примирение посредством мыслящего познания, так как дух хочет принять в себя свою сущность. Отношение философии к своему предмету принимает форму мыслящего сознания, отношение религии не таково. Но это различие двух сфер не должно быть понимаемо так абстрактно, как будто мыслят лишь в философии, а не в религии; в последней также имеются представления, общие мысли. Так как эти две сферы столь близко родственны между собою, то в истории философии установилась старинная традиция говорить о персидской, индусской и т.д. философиях; эта привычка отчасти еще соблюдается во многих курсах истории философии.

Таким образом, религия имеет общее содержание с философией, и лишь их формы различны; дело идет поэтому лишь о том, чтобы форма понятия достигла такого завершения, которое делает возможным постижение содержания религии.

Если религия, противопоставляя мысли неподвижность своего абстрактного авторитета, утверждает о себе, что “врата адовы не одолеют ее”, то врата разума сильнее врат адовых, и силой своей они не одолевают церковь, а примиряются с нею. Философия, как постигающее мышление этого содержания, обладает перед представлением, являющимся формой религии, тем преимуществом, что она понимает и то, и другое: она может понимать религию, она понимает также рационализм и супранатурализм, понимает также и себя, но обратное не имеет места; религия, стоя на точке зрения представления, понимает лишь то, что стоит на одной и той же точке зрения с нею, а не философию, а именно - понятие, всеобщие определения мысли. Философия имеется лишь там, где мысль, как таковая, делается абсолютной основой и корнем всего остального.

Из двух родственных философии сфер, как мы установили выше, одна, частные науки, не может, с нашей точки зрения, быть причисленной к философии, так как она обладает тем недостатком, что, как самостоятельное введение и самостоятельное мышление, погруженное в конечный материал, как стремление к познанию конечного, она имеет общим с философией не содержание, а лишь формальный субъективный момент, вторая сфера, религия, страдает тем недостатком, что имеет общим с философией лишь содержание, объективный момент, самостоятельное же мышление не является ее существенным моментом, и предмет представляется в ней в образной форме; иначе говоря, он историчен. Философия требует единства и взаимопроникания этих двух сторон; она соединяет в себе два момента человеческой жизни: праздник жизни, когда человек смиренно отказывается от себя самого, и будни, когда человек стоит на своих ногах, является хозяином и действует согласно своим интересам. Философия начинается там, где всеобщее понимается как всеобъемлющее сущее, или, иначе говоря, там, где сущее постигается всеобщим образом, где выступает мышление мышления… Мышление должно существовать для себя, получить существование в своей свободе, оторваться от природного и выйти из созерцательной погруженности; она должна, как свободная, войти в себя и таким образом достигнуть сознания свободы. Началом философии в собственном смысле мы должны признать тот момент, когда абсолютное уже больше не существует как представление и когда свободная мысль не только мыслит абсолютное, но и постигает его идею, т.е. когда мысль постигает бытие (которое может быть также и самое мыслью), познаваемое ею как сущность вещей, как абсолютную целостность и как имманентную сущность всего на свете, - постигаемое ею, следовательно, как мысль, хотя бы оно и выступало как внешнее бытие (“Отношение философии к другим областям”. - Соч. Т. IX Лекции по истории философии. М., 1932. С. 77, 85, 86-87, 88).

Религиозное творчество характеризуется глубоко эмоциональной природой. Основатели религии не научные исследователи, не критики, не систематизаторы, а творцы тех или иных ценностей. Они являются яркими выразителями морально-религиозных потребностей народных масс своего времени. Вот почему история философии включает имена Сократа, Платона, Аристотеля, Декарта, Канта, Гегеля, но в ней нет места для Моисея, Магомета или Иисуса. Когда один критик упрекнул Канта (он сформулировал категорический императив: не делай другому того, чего не хочешь, чтобы сделали тебе) в том, что его «моральное изобретение» не заключает в себе ничего нового, являясь лишь новой формулой христианской морали, философ справедливо указал ему, что точная формулировка известного явления и составляет именно научную заслугу философа. Сами же моральные явления не суть порождения философской мысли, они существуют объективно, лишь по-разному осмысливаются.

Богословская изобретательность заключается в искусстве упорядочения и систематизации в форме известной догматики религиозного вероучения. В богословской мысли есть своя внутренняя логика и свое диалектическое развитие, но для разработки религиозного учения самою его природою положены известные грани - чудо, тайна и авторитет. Всякий раз, когда богословское мышление близко подходит к этим граням, оно неизбежно умышленно подменяет логику разума логикой чувств. Так как сама догматика с течением веков эволюционирует, рационализируется и постепенно утрачивает монументальную пластичность своих первоначальных очертаний, то глубокое отличие методов богословской экзегезы от философского мышления для поверхностного взгляда утрачивается, между тем как эта разница остается, по существу, тою же самою на всем протяжении философии. Она оценивается результатами изобретений богословских и философских. Эффективность первых определяется их жизненным влиянием на массы, а эффективность вторых - их объективною научною значимостью. Однако это глубокое различие самой природы изобретательности в обоих случаях нисколько не исключает того факта, что богословские и философские тенденции часто сосуществуют: у великих богословов можно найти замечательные отдельные философские мысли, у великих философов вплоть до наших дней нередко явны богословские тенденции духа.

Философия и искусство

В едином историко-культурном контексте в общем духовном опыте человечества всегда тесно взаимодействовали между собой философия и искусство. Неслучайно такие произведения, как «Диалоги» Платона, поэмы Софокла, искания Еврипида и многие другие содержаться как в истории философии, так и в истории искусства. Общим для философии и искусства следует считать так же и то, что и философские системы и творения художников и поэтов всегда остаются достоянием личности и неразрывно связаны с именем своего творца. Это отличает их от такой особенности научных созданий, как безличность, которая состоит в том, что имена ученых связываются с известными теориями только при их жизни, а после их смерти переходят в трактаты по истории наук и забываются людьми.

Осознание близости философии и искусства важно на современном этапе, когда обостряется потребность философии вернуть человеческое отношение к себе и к Иному. В мире прагматических целеполаганий, некритического упования на автоматизм прогресса, проблемы межличностного общения, взаимопонимания, коммуникации становятся чрезвычайно актуальными в философской культуре. А способность искусства проектировать ситуации, «инсценировать» мир, показывать не только наличное, но и возможное, но таким образом, что каждый субъект был бы понят.

Мышление всегда сопровождается каким-то ассоциативным движением, родственным чувственному постижению мира, а последнее, в свою очередь, озаряется вспышками мысли. Рождение творческой мысли не может быть запланировано, как и рождение произведения искусства. Это результат сложного внутреннего процесса духовного «созревания» личности, который может получить выражение, как в произведении искусства, так и в той или иной философской концепции.

Философское творчество уподобляется художественному, ибо философская система есть тоже своего рода художественное произведение, «поэзия понятий», по словам С.Н. Булгакова, в ней есть своя внутренняя необходимость и логическая закономерность, как и в художественном произведении существует необходимая связность и гармония в отношении частей к целому, хотя и предсказуемая логически, но самоочевидная для «художественного разума» (Булгаков С.Н. Философия хозяйства. М., 1990.С.28). Автор далее подчеркивает особенность философско-художественного таланта. Так как и философия, и искусство являются целостным постижением мира, философская мысль часто выражается через художественные образы. Альбер Камю парадоксально эту мысль выразил так: «хочешь быть философом - пиши роман».

В философии, как и в искусстве, нет «последнего» слова. Общими для них являются “вечные” вопросы: «кто мы?», «откуда и куда идем?», о первосущности бытия, о его соотношении с небытием, о тайне времени, его соотношении с вечностью, о бесконечности мира и конечности его составляющих, о происхождении жизни и мысли, о жизни и смерти и т.п. Характер этих вопросов таков, что не может быть полного, окончательного и однозначного решения. Аксеологическую и гносеологическую ценность представляет их постановка. Вновь и вновь можно лишь пытаться на них ответить, приближаться к их решению.

Сближает философию и искусство то, что в них отражается не объект сам по себе, а отношение субъекта к объекту. Но разница состоит в том, что если в философии это отношение осмысливается в логической, рациональной форме, в искусстве - в эмоциональной. Для логической формы важна сущность, содержание и самого объекта. В искусстве же важно переживание, инициированное каким-либо объектом, вещью. Для примера вспомним знаменитую картину французского художника Ван Гога “Стул Гогена”, которую он написал после драматического разрыва с другом. Изображая стул, на котором больше нет близкого ему человека, Ван Гог выразил то глубокое чувство одиночества и тоски, которое осталось после разрыва.

Но неверно было бы думать, что выражение сущности удел только философии и недоступно искусству. Рассматривая многочисленные аллегории войны, мы невольно останавливаемся на «Лице войны» С. Дали, написанную по свежим следам гитлеровской агрессии в 30-40 гг. ХХ века. В глаза и рот мертвеца вставлены черепа, в глаза и рот этих черепов - другие черепа и т.д. В результате мы воспринимаем “дурную бесконечность”, символизирующую ту бездонную пропасть смерти, в которую потенциально вовлекает человечество любая война, война как таковая. Эффект многократно усиливается шипением множества кобр, в которое превращаются волоски, покрывающие голову трупа. Трудно придумать более зловещий образ, чем это сделала сюрреалистическая фантазия Дали, и невозможно удержаться от сопереживания тому кошмарному чувству, которое художник воплотил в этой картине.

Различие философии и искусства связано также с отличием истины и художественной правды, доминированием либо разума, либо воображения, фантазии, бессознательного. Если в философии первично мышление, вторичен язык, в искусстве наоборот: первичен язык и вторично мышление. Если философствование выражается в текстах, диалогах, в искусстве создается особая иллюзорная реальность. В философии особенное раскрывается через всеобщее, в искусстве всеобщее выражается через единичное, отдельное.

Искусство, в отличие от философии - не просто духовная, а практически - духовная деятельность. Об этом свидетельствует этимология слова «искусство»: древнегреческое “techne” - искусство, ремесло; корень “tac” - делать, обрабатывать, создавать. У древних людей природа, предметы, вещи, обработанные как-то человеком, не считались красивыми. Это распространялось и на людей: красивыми считался тот, кто затратил труд на свое украшение с помощью, например, татуировки. В связи с этим свобода трансформируется по-разному в философии и искусстве. Если в философии свобода означает освобождение от конкретно-чувственной предметности, которую рациональное познание расщепляет, то в искусстве, наоборот, существует свобода оперирования конкретным предметом, но универсально, т.е. “по меркам любого вида”. Будучи свободным от биологической потребности, человек оказывается способным оставлять предмет в его целостности, не нарушая его свободного существования. В этом проявляется эстетическое отношение к предметам, явлениям как высшая форма универсальной гармонизации человеком среды обитания и эстетическое чувство как особая форма переживания этой гармонии. При этом появляются эстетические ценности как закономерный итог преодоления узости и ограниченности утилитарных ценностей. Поэтому искусству присуща функция развития творческого сознания, а также предвидения, предчувствия нового.

Искусство строит новый мир, намечая выходы за пределы наличного духовного опыта, позволяя посмотреть на мир и бытие человека в новых измерениях. Быть может, преимущество искусства состоит в том, что, стимулируя творческий подход к миру, художественное сознание не отрывается настолько, насколько философия, от единичности, конкретных фактов и явлений практического опыта, поэтому в атмосфере господства массового сознания преимущественно искусство выполняет роль барометра реального положения дел и возможного пути развития.

Убедительным подтверждением служит русское искусство конца XIХ - начала XX веков, как отражение особенностей общественного развития. В нем выразилось новое миропонимание, новое психологическое состояние сознания человека, характеризовавшихся расщепленностью, разорванностью, неустойчивостью. Художники ищут новые формы отражения жизни средствами искусства, новых методов ее познания. В.В. Кандинский пытался ответить на вопрос: “как можно видеть мир за пределами человеческих общностей?” Он создает хромотерапию; вводит понятие “слышание красок”, основываясь на утверждении, что зрение связано со всеми остальными органами чувств. Художник считал, что, развивая такое восприятие мира, искусство пробуждает, развивает творческие способности человека. К.С. Малевич пытается создать концептуалистское искусство, приближающееся к философскому осмыслению мира. Т.Н. Филонов своим творчеством доказывал, что век изображения прошел, пришел век воображения. В целях познания мира он разрабатывает аналитический метод в искусстве, который состоит не в описании предмета, а во вскрытии механизма его действия, функционирования и тенденций его развития.

Художественное обобщение таит в себе много и других загадок и тайн. Наряду с обобщением действительных, существующих реально эмоций искусство может произвести обобщение возможных эмоций, то есть таких, которые возникнут в обществе в будущем и которые пока никому не ведомы. Это своего рода предчувствие, предсказание будущего. Можно привести много тому подтверждений из поэзии (А. Блок), музыки (А.Н. Скрябин), из живописи (Петров-Водкин) и т.д.

Резонным во всех этих художественно-эстетических поисках является то, что они не выходят за рамки той специфики искусства, которая, при всей индивидуализации, связанной с эмоциями, предполагает обобщение, ибо художественные эмоции являются, и общезначимыми и “умными”, по выражению Л. Выготского. В отличие от обобщения научного или философского, при художественном обобщении имеется в виду не объект, а эмоциональное отношение к нему. «Искусство состоит в том, чтобы удалять лишнее», по словам Родена. Это и значит, что для получения художественных эмоций надо удалить из эмоционального отношения к объекту все индивидуальное, оставив только общезначимое. Например, художественный портрет, выполненный в реалистическом стиле, отличается от нехудожественного, написанного в натуралистической манере, не философским обобщением портретируемого лица, а обобщением того впечатления, которое это лицо производило на разных людей в разное время и в разных обстоятельствах.

Одной из тайн, содержащихся в художественном обобщении, является поиск Платоном абсолютной красоты (в диалоге «Пир»). В частности, в этом случае была попытка выяснения Сущего, которое “ищет” философия. Платон его назвал “идеями”, как чем-то цельным, невещественным, устойчивым, непреходящим. Аристотель связал Сущее с “первыми причинами и основаниями”. И дальше шел поиск универсальных точек отсчета, инвариантов для многообразных измерений Сущего. Все это и привело к главной фундаментальной категории философии - Бытию, означающей ту всеобщность, которая объединяет все, что есть, имеется, или имеет возможность “быть”.

Бытие как фундаментальная проблема философии

Интерес к проблемам бытия, существования тех или иных объектов вызван трудностями четкого разграничения статуса существования теоретических и физических “сущностей”. Например, в нашем воображении или абстрактном мышлении может существовать и вечный двигатель, и крылатая лошадь Пегас, и отрицательные числа, и многое другое. Задача заключается в том, чтобы отличить продукты фантазии от действительности, миф от научной теории, существование мыслимых объектов от существования тех, кто их мыслит.

Понятие “бытия” в индоевропейских языках представлено корнем es, имеющим значение “иметь существование”, “принадлежность действительности”. В санскрите sant означает “существующий, действительный, истинный”. “Быть” - обозначает реальность существования того, кто (или что) есть. А это “есть” относится к сущности вещи, факта, отношения, явления, человека. По словам Ортеги-и-Гассета, мы понимаем под “вещами” не только физические и духовные реалии, но также все ирреальное, идеальное, фантастическое и сверхъестественное, если оно имеется. Поэтому этот философ предпочитает слово “имеющееся”. Это понятие охватывает более фирокий круг вещей, чем понятие “существующее”. Например, круглый квадрат: «О нем, - рассуждает Ортега, - можно сказать, что он не существует, но чтобы сказать это, надо предварительно его в некотором смысле иметь» (“Что такое философия?” М.1991. С. 87, 99).

Проблема бытия была и остается основой философских размышлений всех мыслителей. Древнеиндийские философы отличали “истинное” бытие от земного мира. Земной мир они объясняли как не-бытие, так как он есть воплощение сил, дезорганизующих космос. Истинное бытие описывается как соответствующее законам, упорядочивающим Хаос и преобразующим его в космос. Оно погружено в вечность, пронизывает этот мир и в то же время находится за его пределами.

Представители одной из древнеиндийских школ - Мадхьямики (II в. н.э.) -доказывали, что Вселенная, как поток мгновенных независимых событий, не есть подлинная реальность. То Единое, которое только и существует реально, не может быть поименовано и высказано. Поскольку мудрое молчание возможно лишь в одиночестве, в пустоте, постольку в основе изменчивого, иллюзорного мира лежит то, что условно может быть названо Пустотой. Великая Пустота - это сам Будда в состоянии Нирваны.

Таким образом, индусы, хотя и понимали Хаос как небытие, но признавали его существование. В отличие от них, древнекитайские философы признавали “наличное бытие”, а небытие - это несуществование, хотя бытие, по их утверждению, рождается из небытия. Небытие - это материалы: земля, вода, огонь, дерево и металл. Но это еще не первопричины, они лишь присоединяются к таким первопричинам, как небо - тянь, мужское начало - ян, женское начало - инь, кроме того, стихия: воздух, эфир.

В древнегреческой философии формируется понимание истинного бытия, которому присущи законы. Парменид утверждал, что нельзя мыслить небытие, потому что его нет. Демокрит считал, что бытие - это атомы, пустота между ними - небытие.

Платон понимает подлинное бытие как предел становления вещей и называет его Благом. Все вещи здешнего мира нуждаются в нем как в своей основе и истине. Высшим смыслом бытия является движущая сила цели, исполняющая и оправдывающая свои предназначения. Быть - значит совпасть с самим собой, трансцендироватъ к невидимым смысловым очертаниям эйдоса (идеи). Несовершенным образованиям телесного, чувственно воспринимаемого мира противопоставляется совершенство идеальных форм. Высший мир идей и есть подлинное бытие, которое раздроблено в телесном мире на множество проявлений бытия.

В пифагорейском учении произошел прорыв к новым формам мышления. Первоосновой всего сущего стали считаться не чувственное воспринимаемое вещество вроде воды Фалеса, воздуха Анаксимена, огня Гераклита, а идеальный принцип формы принцип организации веществ.

Позднее Аристотель конкретизировал этот принцип в объяснении отношения между понятиями и чувственным бытием. Он вводит понятие субстанции, понимая под “бытием вполне самобытное”, пребывающее в самом себе, а не в чем-либо другом. Субстанцией, считает Аристотель, может быть только единичное, так как оно самобытно, общее же не может быть субстанцией, ибо обще для множества предметов.

Аристотель впервые обосновал неразделимость бытия и сущности. Именно сущность является решающей причиной всего существующего. Она делает предмет “вот этим”, не позволяя ему слиться с другими. “Человек вообще” - то, что присуще любому человеку, но не имеет самостоятельного существования. Самостоятельно существуют только отдельные, конкретные предметы и явления. Это, по Аристотелю, и есть бытие.

В средневековье философы попытались разделить сущность и существование. Фома Аквинский (1225-1274) говорил о “колеблющемся”, несовершенном бытии и о бытии совершенном - таком, которое содержит в себе больше божественного. По утверждению Августина Блаженного (354 - 430), Бог - источник бытия, наивысшая красота. Он создал мир из “ничего”. Поддержание бытия мира есть постоянное творение его Богом вновь. Если бы творческая сила Бога прекратилась, мир тотчас бы вернулся в небытие.

Классик арабской философии Ибн-Араби (IX в.) рассматривал божественную сущность как единственное бытие. Но в отличие, например, от древнегреческого философа Парменида, который считал бытие неделимым, арабский философ видит в божественной сущности такие противоречивые свойства, как: конечный - бесконечный, холодный - горячий, добрый - злой и т.п. Их существование внутри одной сущности становится невозможным, возникает противоречие, которое разрешается выходом из этой сущности и воплощением в “вещах” земного мира. Значит, этот мир - отчужденное бытие божественной сущности.

У Гегеля нет не-бытия, но есть “чистое” бытие, которое равняется ничто, т.е. не что-то конкретное, определенное, но - лишенное каких-либо определенностей. И все-таки это не отсутствие вообще как у Парменида (“бытие есть, не-бытия нет”), а то состояние, из которого возникает “наличное бытие” путем становления (развития). Это значит, что вначале не было конкретных явлений, они в абсолютной идее совершались лишь в возможности, потенциально. Они порождаются идеей, становятся чем-то определенным, конкретным.

Начиная с Аристотеля, складывалась традиция понимания бытия через трактовку общего и единичного. Одним из характерных вариантов такого понимания в современной философии является рассуждение на эту тему Ортеги-и-Гассета. «Представим, - пишет он, - что для нас нет большей реальности, чем вещи кругом нас. Как мы узнаем сущность этих вещей? Например, о коне, которого мы видим на ипподроме: мы видим его абрис, масть, крепость мускулов. Это ли сущность коня, его реальность? Конь - это целостность этих свойств, единство, в котором слились эти свойства, но эта сущность невидима. Я предполагаю, я выдумываю ее, это - мое толкование наблюдаемого явления. Еще один ход мысли: конь движется, живет, с годами меняет цвет, внешний вид в результате выполняемой работы. Стало быть, его видимости, варианты бесконечны. Если бы конь состоял из своих видимостей, получился бы не один конь, а бесчисленное множество, и все - разные. Значит, конь был бы ни тот, ни другой, ни третий, ни какой-либо определенный. Но если мы признаем, что это все видимости - трансформации одного и того же существа, то выявим и сущность коня. Она-то и является основой различных изменений» (“Что такое философия?” М, 1991, с. 155).

Русский философ С.А. Франк рассматривает общее как реальное единство, которое конкретно дано в социальной жизни в первичном единстве “Мы”. Я сам существую как нечто принципиально для меня единственное не потому, что “Я” - единственный всеобъемлющий субъект познания, а потому, что “Я” есть неповторимое своеобразное внутреннее самообнаружение жизни и бытия.

B.C. Соловьев замечал, что бытие - не вещи и не идеи, а определенные безусловным качеством существа. Особенные качества одних становятся предметом стремления и действия всех других. Бытие - не статичное и раз навсегда данное состояние, а характеризуется развитием, становлением.

А.Н. Уайтхед (1861-1947) считает, что: “...становление более фундаментально, чем бытие, становление есть действительность бытия”. Эта действительность множественна, она состоит из отдельных существований. А единство мироздания, по словам философа, - не статичная его характеристика, а живое, постоянно возобновляющееся единство в процессе возникновения все новых и новых “действительных происшествий”. Уайтхед на место традиционно философской субстанции ставит процесс, т.е. у него процесс и

есть субстанция мира. Поэтому действительность лишь там, где есть процесс, а неподвижное и вечное иллюзорно и так или иначе, абстрагировано из процесса. Абстракция не может быть действительностью, потому что она лишена движения, следовательно, не может быть конкретностью, т.е. действительностью. Становление действительного существования есть “сращение” (интеграция) многого в единое. (Уайтхед А.Н. Избранные работы по философии. М., 1990, с. 73).

В диалектико-материалистическом понимании бытие - это предельно общее понятие о существовании: это - и природа, и общество, и животные, растения, человек; это Вселенная и атом, материальные процессы и вещи, а также свойства, связи, отношения; это научные открытия, шедевры (и не шедевры) искусства, а также сказки, мифы, любые фантазии и т. д. То есть к бытию относится и материальное, и духовное, иными словами, бытие - это все, что существует реально.

А что такое реальность? Это то же самое, что бытие? Можно говорить о физической реальности - о том, что существует независимо от человека: вещество, частицы, но и эфир, и энергия, и электромагнитное поле, открытое Максвелом и произведшее революцию в миропонимании. Это нашло свое выражение, в частности, в искусстве: так, в импрессионистической живописи не воспроизводится жизнь “в формах самой жизни”, а воссоздается атмосфера, настроение, видение мира на каком-то другом уровне, чем эксперимент, чувственная данность, как ощущение чего-то, что не всегда модно выразить словами. С.Франк, говоря о реально-духовном взаимодействии, которое выражается в понятии “Мы”, видит в нем те глубины живой, актуальной реальности, которая недоступна логически анализирующей мысли, а открыта чувствам, художественному постижению, нравственной интуиции.

Эти мысли продолжает русский мыслитель А.А.Ухтомский: «Для цельного, бодрого и растущего человека не существует абсолютизма осязаемой наличности, когда он предвидит новый, далекий зрительный образ будущего опыта”. И мыслитель находит подтверждение этому в стихотворении Пушкина “Герой”:

Да будет проклят правды свет,

Когда посредственности хладной,

завистливой, к соблазну жадной,

Он угождает праздно! - Нет!

Тьмы низких истин мне дороже

Нас возвышающий обман...

Речь идет о способности человеческого духа не только выражать наличное бытие, но так “прислушиваться к текущим событиям, чтобы предвидеть предстоящее”, ибо, по словам Ухтомского, человек ухватывает эти предуказания истории не логикою и логическим процессом, но тем интуитивным аппаратом, который можно назвать наблюдательностью, чуткостью, проницательностью, совестью. Этот аппарат предшествует логике; даже абстрактно можно сказать лишь то, что показания его тем вернее, чем адекватнее передает он фактические закономерности Бытия, т.е. чем непосредственнее участвует он в самом Бытии.

Традиционным в русской философской культуре является учение о “цельном, живом знании”. Существенной его характеристикой Ухтомский считает совесть. Он пишет: «Если бы потребовалось сказать одним словом, какой орган в нашей человеческой организации является наиболее дальновидным “рецептором на расстоянии”, наиболее глубоким зрителем будущего, надо было бы назвать совесть. Таинственный, судящий голос внутри нас, собирающий в себе все источники и порядки ведения, все унаследованные впечатления от жизни рода и предупреждающий особыми волнениями и эмоциями высшего порядка о должностных исследованиях того, что сейчас делается перед нами» (Ухтомский А.А. Интуиция совести. С.-Пб. 1996. С.454). Таким образом, реальность это бесконечное множество неуловимо исчезающих явлений, событий, лиц… Можно путем художественного, интуитивного постижения возвращаться к ней, как к источнику, как к той закономерности, из которой действительность берет тот “…возвышающий обман” универсальности, которая содержит подлинную суть бытия в его первоисточнике. Все многообразие бытия можно свести, по крайней мере, к нескольким основным формам: 1. Бытие так называемой “первой” природы, существующей до человека и независимо от него; 2. Бытие “второй” природы - созданной человеком из материалов природы (таких на земле и в космосе становится все больше); 3. Бытие общества - отношения людей, учреждения, организации, средства коммуникации, информации и другие формы функционирования общества. Так, произведенные здания, дороги, средства связи, транспорт и прочие общественные структуры и вся инфраструктура обеспечивает непрерывность производства материальных благ, без чего общество не может существовать. К бытию общества относятся институты культуры, школы, университеты, печать, радио, телевидение, академии, кинопромышленность, музеи, театры. В них общество утверждает себя, сохраняет, воспроизводит, так как через них осуществляется связь и преемственность поколений. 4. Еще одной формой бытия является человеческое бытие - реальность, объективная по отношению к отдельному человеку, его сознанию. Бытие людей является комплексным и уникальным единством вещественного и духовного, природного, биологического и социального, индивидуального и родового, личностного и общественного. 5. Особую форму бытия представляет собой общественное бытие. Это реальный процесс жизнедеятельности людей, материальные отношения, которые складываются в процессе производства материальных благ, и объективные условия, при которых люди действуют. Бытие человека полностью не включается в общественное бытие, так как человек ест, пьет, дышит, да и созданный им мир подвергается действию не только социальных, но и механических, физических, химических, биологических сил. Общественное бытие представляет собой создаваемые людьми через социальные связи, отношения, социальные структуры и организации, условия деятельности.

Можно сказать, что бытие абсолютно потому что к нему относится все, что существует. Но оно в то же время и относительно, так как каждый вид бытия действует по-своему. Особо выделим бытие человека. Главной существенной его характеристикой является деятельность. Это понимали уже древние мыслители. Лао-Цзы, например, говорил: “Действовать - значит быть”. Активное, деятельное начало человека обосновывали классики немецкой идеалистической философии, правда, утверждая активность преимущественно сознания.

К. Маркс и Ф. Энгельс специфический способ существования человека усмотрели в предметной деятельности - в деятельности по изготовлению предметов, в том числе и таких, которых нет в природе. Поэтому Маркс замечал, что “природа дана человеку только благодаря общественному развитию”. Поэтому он считал, что «натуралистическое, объективно-предметное понятие бытия должно быть отвергнуто и заменено существованием, существующим, сущим».

Само становление человека в антропосоциогенезе есть становление существа социального, субъекта, живущего “в недрах самого бытия”, по словам Бердяева. Ему импонирует то, что «Гегель чувствовал потребность перейти от бытия, которое в своей абстрактности равно небытию, к конкретному бытию, к существованию». Бердяев ставит вопрос: как возможно соотношение между субъектом и объектом, если субъект стоит вне бытия, а бытие для него объект? И рассуждает так: «Мало сказать, что мышление есть бытие, нужно еще сказать, что означает мышление внутри бытия, нужно определить, является ли познание творческим актом в бытии, т.е. самовозгоранием света в бытии, переходом от тьмы к свету. Познание не только проливает свет на бытие, не только есть свет о бытии, но есть свет в бытии, внутри бытия». И дольше Бердяев пишет: «Познание как бытие, как совершающееся в бытии и с бытием, как трансцендирование бытия в бытии совершающееся, возможно лишь в том случае, если познающий субъект будет экзистенциальным, если его познание будет погружено в тайну существования, в глубину бытия, а не отражением бытия объективированного… Не вещь в себе , которая есть лишь порождение познания, предметное понятие мысли, находится по ту сторону, не вещи, не предметные реальности раскрываются по значению, а первожизнь, существующее и существование»…

«Существование человека есть его пребывание в себе, в своем подлинном мире, а не в выброшенности в мир биологический и социальный»…

«Философия существования есть философия судьбы, философия внутреннеиндивидуального и конкретно-универсального, но не общего, объективированного, не предметного и вещного». (Бердяев В.А. Я и мир объектов. Опыт философии одиночества и общения. //Философия свободного духа. М. 1994. С.248-250).

В африканской философии (Сенгор, Гриоль и др.) представляет интерес динамичная концепция бытия. Основной ценностью является жизненная сила. Она сама сущность бытия: и как объект действительности, и как ценность, и как начало, конституирующее человеческое естество.

Бытие соткано из взаимодействия сил, имеющих, с одной стороны, механическую, химическую и психическую природу, а с другой - зависимость от творца. Силы образуют как бы пирамиду, на вершине которой находится Бог, Дух, Творец, а у основания находятся животные, растительные и минеральные силы.

Сенгор сделал основой философии негритюда именно эту силу. Все мироздание - от Бога до песчинки - наделяется жизненной силой. Но важно то, что этот универсум описывается как сложное переплетение взаимодействующих и соподчиненных сил, в результате чего он не застывший, а меняющийся и неопределенный, зависящий от человеческой активности. Сенгор говорит: “Бытийные силы находятся в подвижном соотношении, в равновесии, которое постоянно нарушается и снова восстанавливается. …Мир одушевлен диалектическим движением”.

Человеческая деятельность вплетена в игру космических сил, предстает ее частью. Активность всякого бытия выражается в увеличении своей жизненной потенции, но это происходит за счет уменьшения ее в другом месте так, чтобы общий баланс был сохранен.

Трудность в объяснении человеческого бытия состоит в его неоднозначности, в “неуловимости”, по словам Хайдеггера. «Бытие - не предмет, - рассуждает он. - Человек брошен в среду вещей, и сам - сложное сущее: материальное, живущее, разумное, общественное. Но выводить его из его свойств нельзя - не только потому, что он больше тела и души, но главное, что у него есть непосредственный опыт своей цельности, данной ему до всякого самоанализа. Человек в своем существе - неуловимое, но, несомненно, цельное “вот”, о котором нельзя сказать, что оно “состоит из…”, а - “может”. Вероятно, возможности богаче, “весомее” наличности, поэтому можно согласиться с Хайдеггером, что именно через человека осуществляется полнота бытия. “Что такое мир?” - спрашивает философ и отвечает: “Казалось бы, мы открываем его, но с каждым нашим шагом он расступается, оставаясь неуловимым, и, оказывается, что, захваченные им, мы открываем себя”.

Аристотель предсказывал, что бытие будут всегда искать, каждый раз вставая в тупик, полагая, что, может быть, оно в самом ищущем.

Понимание бытия как человеческого Л. Фейербах связал с любовью, подчеркнув, что не в абстрактном мышлении, а в любви заключена тайна бытия. Ничего не любить означает быть ничем (Избр. соч. в 2-х т.т. М. 1967. Т.1. С. 186).

В чем-то близкой Фейербаху является мысль Ортеги-и-Гассета, выраженная афористически: «Жить - это то, чего никто не может сделать за меня. Жизнь существует без права передачи. Это не абстрактное понятие, это - мое индивидуальнейшее бытие». Дальше он пишет: « Что такое наша жизнь, моя жизнь? Было бы наивно и нелепо отвечать на этот вопрос определением из области биологии и говорить о клетках, соматических функциях, пищеварении, нервной системе и т.д. Все эти вещи представляют собой гипотетические реальности, построенные на прочной основе, но построенные биологической наукой, являющейся видом деятельности моей жизни, если я изучаю ее и посвящаю для себя ее исследованиям. Моя жизнь - это не процессы, происходящие в моих клетках, а не то, что происходит на моих звездах, золотых точках, которые я вижу в своем ночном мире. Мое собственное тело не больше чем фрагмент мира, который я обнаруживаю в себе, фрагмент, который по многим причинам чрезвычайно важен для меня, что не мешает ему быть лишь одним из множества составляющих в раскрытом передо мною мире. Сколько бы я ни говорил о своем физическом и психическом организме, это относится лишь к второстепенным частностям, которые предполагают такое явление, как моя жизнь, в ходе которой я обнаруживаю, вижу, исследую, анализирую вещи-тела и вещи-души. Следовательно, ответы такого рода даже не соприкасаются с той первичной реальностью, которую мы сейчас собираемся определить.

Ведь что такое жизнь? Не нужно далеко ходить, речь не идет о том, чтобы вспоминать приобретенные знания. Основные истинны всегда должны быть под рукой, именно поэтому они основные. Что нужно искать, так это истины частные, конкретные, провинциальные, не основные. Жизнь - это то, чем мы являемся и что мы делаем: т.е. она из всех вещей самая близкая для каждого. Положим на нее руку, она даст удержать себя, как ручная птица.

Жизнь - это то, что мы делаем, и то, что с нами происходит, - от мыслей и мечтаний или побуждений до игры на бирже или победного сражения. Но разумеется, ничто из того, что мы делаем, не является нашей жизнью, если мы не отдаем себе в этом отчета. Это первое решающее свойство, с которым мы сталкиваемся: жизнь - это удивительная, уникальная действительность, которая обладает привилегией существовать для самой себя. Жить - это значит ощущать жизнь, осознавать свое существование, где “осознавать” подразумевает не интеллектуальное знание, не какие-либо специальные познания, а удивительное присутствие жизни для каждого: без этого осознания, без отдавания себе отчета мы не ощутили бы и зубной боли.

Камень не чувствует и не знает, что он камень: для себя самого, как и для всех остальных, он совершенно слеп. Напротив, жизнь - это открытие, не утверждение бытия, а понимание или видение, отдавание себе отчета в том, что является ею. Беспрерывное открытие, которое мы совершаем относительно себя и окружающего мира. Сейчас давайте мы обсудим объяснение и юридический статус этому удивительному притяжательному местоимению, которое мы употребляем, произнося “наша жизнь”; она наша, поскольку, кроме того, что она есть, мы отдаем себе отчет, что она есть и какова она. Воспринимая и чувствуя, мы вступаем в наши владения, и это всегдашнее пребывание в собственных владениях, это постоянное и коренное присутствие при всем, что бы мы ни делали и чем бы мы не были, отличает жизнь от всего остального. Горделивые науки, мудрое знание не более чем приносит пользу, конкретизируют, регламентируют это изначальное проявление, из которого состоит жизнь.

Хорошо сказан: сначала живи, затем философствуй - это, как вы видите, в строгом смысле начало всякой философии, - да это хорошо сказано, но надо помнить о том, что жизнь в самих своих истоках и к глубине состоит из знания и понимания себя, и видения того, что нас окружает, в том, чтобы быть ясным для самого себя. Поэтому, когда мы подходим к вопросу: что такое наша жизнь? - мы можем без раздумий торжественно ответить: жизнь - это то, что мы делаем, разумеется потому, что жить - это осознавать, что мы делаем, это в итоге обнаруживать себя самого в мире, занятого вещами и существами мира.

Эти простые слова: “обнаруживать”, “мир”, “заниматься” - теперь термины нашей новой философии. Можно долго говорить о каждом из них, но я ограничусь определением: Жить - это находиться в мире, которое, как все основные идеи этих лекций, уже есть в моей опубликованной работе. Мне важно отметить это относительно идеи существования, я провозглашаю ее приоритет. По той же причине мне приятно признать, что самый глубокий анализ жизни принадлежит новому немецкому философу Мартину Хайдеггеру.

Здесь необходимо напрячь зрение, поскольку мы приближаемся к опасным берегам.

Жизнь - это находиться в мире… Хайдеггер в своей только что вышедшей гениальной книге дает нам возможность заметить все огромное значение этих слов… Речь не идет главным образом о том, что наше тело находится среди других вещей-тел и все это внутри огромного тела, или пространства, которое мы называем миром. Если бы существовали только тела, жизнь не могла бы существовать; одни тела вращались бы вокруг других, всегда одни вдалеке от других, как бильярдные шары или атомы, не зная и не будучи значимыми один для других. Мир, в котором мы, живя, находимся, состоит из вещей приятных и неприятных, жестоких и благоприятных, угрожающих и отрадных: важно не то, являются ли вещи телами, а то, что они впечатляют нас, нас интересуют, радуют нас, пугают или заставляют нас страдать. Первоначально то, что мы называем телом, это нечто, оказывающее нам сопротивление или препятствующее нам, или поддерживающее и несущее нас, - стало быть, нечто враждебное или благоприятное. Мир - это sensu stricto то, что нас интересует. И жить - это каждому находится среди вопросов и проблем, которые его интересуют. То есть, не зная как, жизнь оказывается для себя самой тем, что открывает мир. Нельзя жить, если не находишься в мире, наполненном другими вещами, будь то предметы или существа; это значит видеть вещи и события, любить или ненавидеть их, желать или бояться. Жить - это быть занятым другим, что не является самим тобой, жить означает сосуществовать с окружающим.

Мы осознаем не сначала себя, а затем мир; а жить, по сути своей, это находиться пред миром, с миром, внутри мира, быть погруженным в его движение, в его проблемы, в его рискованные интриги. Но также и наоборот: этот мир, состоящий лишь из того, что интересует каждого, неотделим от нас. Мы рождаемся вместе с ним, и в жизни личность и мир подобны божествам Древней Греции и Рима, которые родятся и живут рядом: например, Диоскуры, - пары богов, которые обычно именовались dii consentes, боги единодушные.

В основных чертах жизнь всегда непреодолима. Нас не предупреждают перед появлением в ней - на ее сцене, всегда определенной и конкретной, - мы не бываем подготовлены.

Этот внезапный, непредсказуемый характер и составляет сущность жизни. Совсем другое дело, если бы мы могли подготовиться к ней, прежде чем войдем в нее. Как говорил Данте: «Стрела, которую ждешь, летит медленнее». Но жизнь в целом и в каждый момент похожа на выстрел в упор.

Мне кажется, этот образ довольно точно передает сущность жизни. Жизнь дана нам, лучше сказать, брошена нам, или мы брошены в нее на то, что дано нам; жизнь - это проблема, которую должны решать мы. И не только в особо трудных случаях, а всегда. Если вы пришли сюда, значит, решились на то, чтобы прожить этот отрезок жизни таким образом. Другими словами: мы живем, поддерживая себя на весу, влача тяжесть жизни по перекресткам мира. Тем самым мы не предрешаем, печально или весело наше существование: каково бы оно ни было, оно устанавливается тем, что вынуждены непрерывно решать его проблему.

Если бы пуля, выпущенная из ружья, обладала душой, она ощущала бы, что ее траектория точно предопределена наводкой и действием пороха, а если ее траекторию мы назовем жизнью, то пуля окажется просто созерцателем, без какого бы то ни было вмешательства в жизнь: ведь пуля не выстреливает себя сама и не выбирает цели. Но именно потому такой способ существования нельзя назвать жизнью. Жизнь никогда нельзя предопределить. Даже будучи совершенно уверенным в том, что произойдет с нами завтра, мы всегда рассматриваем это как возможность. Это другой сущностный и драматический атрибут, который нужно поставить рядом с предыдущим. В каждый момент жизнь представляет собой проблему, большую или малую, которую нам следует решить, не оставляя решение другому, я хочу сказать, что тона никогда не бывает разрешенной проблемой, а в каждый момент мы чувствуем себя вынужденными выбирать из многих возможностей» (Ортега-и-Гассет. Что такое философия? М. 1991. С,162, 169-173).

Ортега и другие философы XX в. ищут подлинную, первичную реальность, которую связывают с бытием человека. В экзистенциализме эта идея сформировалась в концепции свободы выбора. Ж.П. Сартр строит картину человеческого бытия, исходя из понимания человека как существа, имеющего свое “естество”, а именно - естество внутренней свободы. «Нет никакой “природной” или “божественной” сущности, которая могла бы предрешать поведение и мышление, - пишет он. - Тем более неверно было бы приписывать человеку предопределение свыше. Человек сам выбирает среди существующих возможностей бытия. Этим определяется его понимание свободы, которое выступает как бытийно заданное поле деятельности, в пределах которого человек принимает решение. Делать этот выбор из множества вариантов поведения, действия, поступка и означает - существовать. Ничто человеку не посылается ни извне, ни изнутри, что он мог бы принять или признать. Он абсолютно покинут, без какой бы то ни было помощи, “в невыносимой необходимости самому делать свое бытие” (“Экзистенциализм - это гуманизм” // Сумерки богов. М., 1989, с. 39).

Сартру вторит египетский философ Рахман Бадави. Анализируя человеческое бытие, “неистинному бытию” объектов противопоставляет “истинное бытие” субъектов, проявляющееся в творческой активности индивида, осуществляющего свободный выбор. Поначалу это бытие не истинное, не проницаемое для других, но содержит бесконечные возможности выбора. Свой бытийный статус субъект постигает в эмоциях и волевых действиях, особенно когда это связано с риском. Есть ли ограничения этой свободы? Средневековый поэт Ангелиус Силезский отмечал, что есть какие-то неумолимые законы бытия, которыми нельзя пренебречь, и незнание которых оборачивается отрицательными последствиями. Человек должен считаться со структурами бытия как целого, которое налагается на нас, на нашу возможность существования в этих связях. В самом деле, реальное бытие человека - не в безвоздушном пространстве, не в мефистофельской “пустоте”, не в абстрактном мире, а во вполне реальном мире, в котором что-то существует, а что-то не существует. Различные запреты и табу в социо- и культурогенезе указывают на существование небытия. Это - определенные возможные границы реального бытия, когда возможно нормальное функционирование общества: сохранение и продолжение рода, поддержание определенных норм, законов нравственности и т.п., что обеспечивает стабильность общества. С точки зрения этих границ: что представляет собой смерть, подземный мир, Лета-река забвения, русалки и пр. - это все то, что не способствует нормальному функционированию общества. Значит, это воплощение небытия.