В России такого рода конфликты представлены в наиболее полном виде. Думается, в период перестройки до начала 90-х годов у тогдашней политической элиты еще имелся некоторый шанс проводить нечто вроде реформ дэнсяопиновского типа, в результате которых Россия постепенно успешнее вписалась бы в мирохозяйственный контекст. Но в последнее десятилетие все радикально изменилось. Недоучет неразрывной связи трансформации российского общества и преобразования глобального сообщества оказались на практике весьма губительными. Непонимание, недооценка новой социально-политической топологии мира представляют собой важный источник грубейших просчетов и ошибок. Кроме того, происходит унификация определенных правил игры (несовпадающих с понятием справедливости, гуманности и т.п.), повсеместная информатизация, обеспечение "прозрачности" экономического пространства, глобализация финансовой сферы, установление мировой коммуникационной сети и т.п. Интернационализация же производственных и торговых трансакций в значительной мере связана с внутрирегиональными процессами, а также с феноменом ТНК. Очевидно, что выиграет тот, кто лучше подготовлен к этим изменениям. Все отчетливее проявляется еще одна особенность. Вместе с признанной системой выборных органов власти параллельно ей все активнее действует многоярусная сеть полулегитимной и "теневой" власти, подотчетной гораздо более узкому кругу лиц и организаций. Серьезно разнясь по своим возможностям и уровню влияния, они в совокупности формируют все более ощутимую систему контроля над обществом. Усиление процесса глобализации происходит в условиях, когда в мире весьма остро стоит проблема борьбы с бедностью, которая может "взорвать" не только Юг, но и повлиять на благополучие Севера. Экономическая мафия, терроризм, возрастание и объединение международных криминальных организаций принимают планетарный охват.

К концу XX в. международная организованная преступность приобрела новые черты: преступная деятельность стала носить более широкий и глобальный характер; усилились международные связи как между самим преступными организациями, так и между преступными организациями и другими группами; возможности и мощь международных криминальных организаций выросли настолько, что они могут угрожать стабильности государств, подрывать демократические и экономические институты. По оценкам Всемирного банка, в последние годы среднегодовые темпы прироста численности бедных в мире равнялись 2%. К началу века бедные составляли треть человечества, причем в городах они часто образуют большинство населения, что создает серьезную угрозу для политических режимов многих стран. В возрастном отношении бедность становится все более молодой, часто превращается в резервную армию мафии и терроризма. Весьма острые политические противоречия и напряженность в развивающихся странах порождаются растущей нехваткой некоторых редких ресурсов, особенно питьевой воды и нефти. В различных регионах мира растет число этнических, религиозных и националистических конфликтов. Резко обостряются глобальные проблемы, связанные с деградацией окружающей среды, что также может стать фактором разделения стран и народов.

Геополитическая ситуация в этом контексте характеризуется рядом противоречий, обострение которых угрожает будущему планеты: между бедными и богатыми обществами; между мирами, в которых доминируют различные религиозные конфессии (например, мусульманский мир и Запад); между традиционными и нетрадиционными (конформистскими и неконформистскими) обществами; между эгалитарными обществами и обществами, в которых царит неравенство; между светскими и религиозными государствами, между ведущими развитыми странами и всеми остальными и т.д. Увеличение потенциала противоречивости и конфликтности приводит к растущей политической и социальной нестабильности в мире. Для поглощения бедности необходимо, чтобы ускорение экономического роста сопровождалось более равномерным распределением его результатов. Между тем все происходит таким образом, что результатами все более "открытого роста" пользуются богатые слои населения и преуспевающие предприятия, все дальше удаляющиеся от основной массы населения. Беднеющее население все более не имеет другого выбора, кроме развития "теневого сектора", которое сочетается с расширением организованной преступности и усилением господства мафии. Проявления индивидуального насилия или терроризма нередко выражают акты отчаяния весьма многочисленных групп населения. Менее развитые страны втягиваются в мирохозяйственные связи по весьма жестким правилам игры. Им отводится роль поставщиков сырья и производителей экотехнологичных товаров.

Такая кооперация осложняет возможности их самостоятельного и эффективного развития, загоняет в состояние постоянно воспроизводящейся слаборазвитости, усиливает социальное расслоение. Все это испытывала в 90-е годы и Россия: падение производства, деиндустриализацию страны, бегство капиталов за рубеж, резко усилившиеся социальные контрасты. Это весьма высокая цена выбранного варианта "открытия" России внешнему миру. На нынешний результат сказалось, конечно, наличие многих накопившихся проблем: кризис государственности, технологическое отставание, проблема конверсии ВПК, разрушение научного потенциала, тяжелая ситуация в сельском хозяйстве. Стадиально-исторически Россия переживает незавершенную индустриальную фазу. Необходимо не только завершить ее, но и перейти в фазу постиндустриальную. В рамках модели реформ 90-х годов данная задача не решаема. Виной тому не только внутренние трудности, но и внешние факторы, которые препятствуют этому. Задача России в новый период, не впадая в автаркию, обеспечить независимое развитие и национальную безопасность.

В связи с вышеизложенным можно согласиться с Дж.К. Гэлбрейтом в том, что неолиберальный эксперимент в мировой экономике потерпел провал, что длительные периоды успешного развития характерны для стран с сильным правительством, смешанной экономикой и слаборазвитым рынком капитала, что необходимо сменить принцип "доверия инвестору" на политику, нацеленную на экономический рост. Пример России, по его справедливому замечанию, особенно печален и драматичен. В 1992 г. приверженцы "шоковой терапии" пренебрегли разумными основами, существовавшими в большей части российского политического порядка. "Приватизация и дерегулирование в России, - писал Дж.К. Гэлбрейт, - не способствовали формированию эффективно действующих конкурентных рынков, а вместо этого создали крупных частных монополистов, олигархов и мафиози, контролирующих конкурирующие между собой промышленные "империи" и средства массовой информации. Между тем, государство придерживалось жесткой политики сокращения расходов, в результате чего не выплачивались даже начисленная должным образом заработная плата и пенсии. Это то же самое, если бы ввиду бюджетного дефицита правительство США отказалось оплатить чеки, циркулирующие в системе социального обеспечения! Частный сектор буквально лишился денег. Перестала действовать система платежей; невозможно было собирать налоги, потому что нечего было собирать. Государство финансировало само себя через пирамидальную схему накопления краткосрочных долгов (рынок ГКО), которая 17 августа 1998 г. рухнула, как должна обвалиться всякая пирамида. Это стало концом радикализма в духе свободного рынка".

Между тем, любая успешно функционирующая рыночная экономика имеет ядро в виде государственных, региональных и муниципальных предприятий и распределительных каналов для удовлетворения базовых потребностей и потребностей населения с низким уровнем дохода в продуктах питания. Подобные системы стабилизируют рыночные институты, которые лучше действуют, ориентируясь на людей с более высокими доходами. Составляя ответственную по своему характеру альтернативу, они помогают предотвращать криминальную монополизацию важнейших распределительных сетей. В предстоящий период Россия в лице ее политической элиты должна будет выбрать путь, учитывающий как эти очевидные истины, так и другие последствия глобализации. России предстоит сложная борьба за выживание и преодоление глубочайшего системного кризиса в условиях нарастающих тенденций глобализации. Их недооценка в XX в. привела нашу страну к национальной и геополитической катастрофе, из которой выбраться будет очень сложно.

Возможно ли сегодня, в эпоху биотехнологической революции, влиять на поведение человека? Данная проблема широко обсуждается в ходе политических, идеологических, методологических и правовых дискуссий, проходящих в контексте возрождения евгеники. Родоначальником этой науки о контроле над наследственностью человека принято считать Ф. Гальтона, двоюродного брата Ч. Дарвина. Концептуальные основы евгеники заложил, впрочем, еще Платон, утверждавший, что правитель должен позволять браки лишь между наиболее достойными, породистыми гражданами и всячески препятствовать созданию семей, в которых может появиться нежелательное потомство.

Извращенное понимание евгеники как науки о неравенстве рас и "чистоте крови" лежало в основе человеконенавистнических теорий Гитлера. По образному выражению английского биолога-иммунолога, лауреата Нобелевской премии по физиологии и медицине П. Медавара, при упоминании о евгенике всегда будет чудиться "нестерпимый запах газовой камеры".

Ф. Фукуяма, занимающийся в последнее время проблемами биотехнологий, предлагает вместо "нагруженного ассоциациями" термина "евгеника" употреблять слово "выведение". А Ю. Хабермас говорит о необходимости создания "либеральной евгеники", которая может получить развитие только в случае "отказа от несомненного предельного зла". И Хабермас, и Фукуяма исходят из того, что плодами биотехнологической революции будут пользоваться только общества либеральной демократии. Это общество представляет собой "странный мир" - ведь в нем сочетается, казалось бы, несочетаемое: демократия и авторитаризм, консерватизм и либерализм, социализм и капитализм, модернизация и традиционализм, прогресс и регресс.

Встраивание в этот мир биотехнологий, "новой евгеники" и "геноломброзианства" (имеются в виду различные биосоциальные теории преступности, родоначальником которых явился итальянский психиатр и криминалист Ч. Ломброзо, полагавший, что некоторые люди уж от рождения предрасположены к совершению преступлений) позволяет, по существу, говорить об уничтожении основ цивилизации и собственно человечества.

В этой связи примечательна идеология нетократии (NETok-ратии) - нового общества, где "Сеть (Интернет) заменит человека в качестве великого общественного проекта". Нетократическая идеология строится на предвосхищении установления новой формы правления - генократии, суть которой состоит в том, что власть и работодатели получают доступ к инструментам безупречного генетического тестирования работников. Принцип "человек на своем месте" возводится в ранг основополагающих. "Что может быть более естественно, чем сравнение и ранжирование, ведь в этом заключен естественный отбор, а какой принцип селекции может быть более естественным, чем генетический?" - вопрошают шведские ученые Александр Бард и Ян Зодерквист, авторы "манифеста" нетократической философии Бард А., Зодерквист Я. НЕТократия. Новая правящая элита и жизнь после капитализма / Пер. с англ. - СПб., Стокгольмская школа экономики, 2004. .

В обществе, где новой правящей элитой являются нетократы, нет ни государства, ни законов, ни этики. Легко представить себе, что ж произойдет, если в таком обществе станет возможным "наделять его [потомство] качествами, которые мы раньше едва ли расценивали как человеческие". В эпоху биотехнологической революции евгеника привлекает и сторонников "биокоммунизма". Например, российский философ, профессор Виктор Гончаров полагает, что "расшифровка генома человека. позволяет создать самые разнообразные формы (внешний вид) будущего человека. В зависимости от конкретных условий и выполнения тех или иных функций он может быть и шаром, и ящиком, и рыбой, и птицей. Увеличить сроки жизни будущего человека до тысячи и более лет. Значительно сократить численность народонаселения Земли. Одновременно резко поднять его качественный состав. " Гончаров В.П. Геном и клонирование человека (философский аспект). - М., 2002. .

Новые возможности, открывшиеся перед человечеством в результате бурного развития биотехнологий, породили массу правовых и этических вопросов. Скажем, проблемы, связанные с биологическим орудием, являются предметом международного права, военных наук и политологии, но они лишь легальные проявления биотехнологической революции, в то время как существует, и уж довольно давно, её нелегальная (и практически всегда криминальная) составляющая. Это обусловлено тем, что все новые технологии и биотехнологии, по сути, имеют "двойное назначение" и могут быть применены для создания оружия, прежде всего биологического. Как известно, Конвенция о запрещении разработки, производства и накопления запасов бактериологического (биологического) и токсинного оружия и об их уничтожении была принята Генеральной Ассамблеей ООН еще в 1971 году. Тем не менее теневое использование биотехнологий самыми различными режимами и структурами продолжает набирать темпы.

Попытки создать с помощью генной инженерии генетическое или даже этническое оружие предпринимаются уж с 60-х годов прошлого века, в первую очередь в СССР и США. В начале 2004 г. на семинаре, организованном ЦРУ США в рамках проекта "Новый американский век" (Project for New American Century, PNAC), американские ученые утверждали, что к 2014 году такое оружие будет создано. Согласно докладу PNAC, генетическое оружие способно навсегда изменить политический облик мира: "Передовые формы биологической войны, направленной на определенный генотип, могут превратить царство террора в политически полезный инструмент". Из секретного доклада Пентагона, составленного в 1998-м и попавшего в поле зрения западных журналистов лишь в 2002 году, следовало, что в целях разработки нового смертоносного оружия биологический агент может быть генетически трансформирован. Уильям Коэн, бывший министр обороны США, сообщил, что он получал информацию из некоторых стран (ЮАР, Израиль), работающих над созданием "определенных типов патогенов, которые могли бы быть этнически специфичными". Так ЮАР лишь недавно прекращены эксперименты над бактериями, способными вызывать бесплодие у людей с черной кожи.

Академик РАН А. Спирин пишет, что существует несколько классов смертоносных генов. Подобные гены запускают в клетках процесс синтеза веществ белковой природы - или разрушающих защитную и регуляторную системы, или просто крайне токсичных. Инфицированный организм сам синтезирует смертельный для себя яд. В настоящее время возможно создание однонаправленного биологического оружия (безопасного для агрессора), например, на основе "медленных" и "спящих" вирусов с большими латентными периодами. На смену программе "Геном" приходит "Протеом". Этот проект по изучению назначения и взаимодействия белков открывает путь к изобретению абсолютного оружия, которое позволит за любой срок - от нескольких часов до десятков лет - уничтожить любые человеческие популяции, заданные по ключевым генетическим параметрам, не опасаясь при этом возможного ответного удара.

На сегодняшний день уж произведены микробы-мутанты, которые избирательно уничтожают неживую материю: нефть, пластик, металлы, композитные материалы и пр.

В прошлом производство биологического орудия проходило под контролем военных и спецслужб соответствующих стран. Но есть ли гарантии того, что в настоящее время такие работы не направляются ни расистскими организациями, ни террористическими или мафиозными структурами, а то и просто учеными-маньяками? Тем более что, по оценкам экспертов, в современных условиях биологическое орудие может быть создано в лаборатории стоимостью (со всем оборудованием) всего лишь до 10 тыс. долларов США и на основе патогенов, которые разрешается применять в исследовательских целях, а также для получения диагностических систем, вакцин и других медицинских препаратов.

Не исключено, что те ж структуры заинтересованы и в разработке нейрофармакологических средств для контроля за поведением человека. По существу, речь идет о видах психотропного орудия. Еще в конце 50-х годов прошлого века помощник государственного секретаря США Адольф Бёрл, участвовавший в реализации программ ЦРУ по управлению поведением человека с помощью нейрофармацевтики, записал в своем дневнике: "Я опасаюсь одного. Если ученые сделают то, что запланировали, то люди превратятся в манипулируемых муравьев".

С большой долей вероятности можно предположить, что, несмотря на любые возможные ограничения и запреты, и впредь будут проводиться работы по нелегальному клонированию человека и даже созданию человекоподобных монстров. Тем более что технологии для этого уж созданы. Например, по сообщению The Washington Post, группа ученых из Второго Шанхайского медуниверситета (Китай) соединила в 2003-м клетки человеческой кожи с яйцеклетками кроликов и получила более ста гибридных эмбрионов. Биолог из Гарварда Д. Мелтон отметил, что такие "фантастические" эмбрионы могут кому-то напомнить персонаж древнегреческой мифологии: трехголовую химеру - чудовище в виде полульва-полукозы с хвостом дракона. Но это далеко не первый случай, когда ученые смешивают в лаборатории клетки человека и животных.

Так, британская биотехнологическая компания Imutran с начала 1990-х годов разводит свиней для трансплантации их органов человеку, фирма Pharmino (Нидерланды) производит в коровах человеческий лактоферин, необходимый для активизации нашей иммунной системы, а корпорации Genzyme Transgenics и Advanced Cell Technology сотрудничают в целях "сотворения" коров - носителей человеческих протеинов, в частности альбуминовой сыворотки, используемой в очаговых центрах. Эксперименты уж дают значительные результаты. Сегодня свиная печень и почки применяются в аппаратах временного диализа, к которым могут быть подключены больные диабетом. Доктор Р. Ениш, немецкий генетик, работающий в Массачусетском технологическом институте (США), считает, что рост числа сообщений о клонированных младенцах вызывает негативное отношение к клонированию, как таковому. Ни одно из заявлений об успешном клонировании не было подтверждено анализами ДНК, да и сами авторы таких заявлений не соглашаются на тестирование, так что есть все основания предположить: на свет появились не клоны, а обычные дети.

Информация о псевдоклонировании опасна еще и тем, что может способствовать криминальному обороту человеческих органов и тканей под видом продуктов клонирования. Ученые обоснованно указывают на фундаментальные различия в подходах к регулированию применения биотехнологий в европейских и азиатских странах, что связано с расхождениями норм этики по отношению к человеку, как таковому. Эти различия, по мнению Фукуямы, могут в будущем превратить проблему использования биотехнологий в предмет серьезных разногласий на международной арене. Важно и то, что уровень развития научной инфраструктуры в странах Азии способен обеспечить им конкурентоспособность в области биомедицины. Известно, что такие азиатские государства, как Китай, Япония, Южная Корея, Сингапур, приняли жесткие законы, запрещающие под угрозой уголовного наказания клонирование человека в репродуктивных целях и ограничивающие использование биотехнологий на некоторых других направлениях. Но формальный запрет, тем не менее, еще не решает всех проблем. Например, сегодня в Китае применяются такие недопустимые на Западе меры, как забор органов у подвергнувшихся смертной казни преступников. А в феврале 2004 г. СМИ сообщили, что южнокорейским ученым удалось вырастить в лаборатории клонированный эмбрион человека и получить от него стволовые клетки. В этих условиях "государства должны политически регулировать разработку и применение таких технологий, организовав институты, которые будут различать технологический прогресс, способствующий процветанию человека, и прогресс, угрожающий человеческому достоинству и благополучию" (Фукуяма). Регулирование в сфере биотехнологий и биомедицины - важнейший фактор криминологического контроля над использованием достижений биотехнологической революции.

Основные принципы такого контроля содержатся в Конвенции о запрещении разработки, производства и накопления запасов бактериологического (биологического) и токсинного оружия и об их уничтожении, а также во Всеобщей декларации ООН о геноме человека и о правах человека, разработанной Международным комитетом ЮНЕСКО по биоэтике и принятой Генеральной конференцией ЮНЕСКО в 1997 году.

В декабре 2001 года Генеральная Ассамблея ООН поддержала инициативу Германии и Франции - стран, возглавивших "крестовый поход" против клонирования человека, и приняла решение о разработке Международной конвенции против клонирования человека в целях воспроизводства. С тем, что репродуктивное клонирование в целях воспроизводства ребенка должно быть запрещено, согласны все государства - члены ООН. Спорным, однако, остается вопрос о допустимости получения клонированных эмбрионов для медицинских и научных целей.

Взаимодействие цивилизаций и сценарий будущего. Предыдущий анализ позволяет сделать вывод, что современное человечество представляет собой совокупность множества цивилизаций. Сколько их? Каждый исследователь предлагает свое количество, не забывая свое государство выделить в отдельную цивилизацию. Если подходить с такой точки зрения, то цивилизаций столько, сколько государств на современном этапе.

Мозаика взаимоотношений между государствами, цивилизациями, народами, континентами, всевозможными объединениями и организациями, отдельными индивидами через деятельность, через поездки, через Интернет и т.д. бесконечно многообразна.

Во второй половине XX века радикально изменились как сама система международных отношений, так и традиционные представления о базовых принципах ее организации. Итогом Второй мировой войны, самого масштабного вооруженного конфликта в истории человечества, стало противостояние коммунизма и капиталистического мира, основанное на принципе баланса сил. Сложившаяся биполярная система породила и своеобразный баланс слабости: стремясь заручиться как можно большей поддержкой, каждая из сторон закрывала глаза на недостатки и даже пороки своих союзников.

Соперничая не только друг с другом, но и с традиционными колониальными державами, США и СССР содействовали деколонизации и способствовали распространению принципа суверенитета на мировую периферию. Принцип суверенитета, использовавшийся в качестве оружия в противоборстве сверхдержав, не был отброшен и после победы одной из них. За время распада биполярной системы (1989 - 1998) мировое сообщество пополнилось еще несколькими десятками "суверенных" субъектов, степень жизнеспособности многих из которых еще предстоит определить. При этом выигравшие холодную войну США, как адепт свободы, демократии и прав человека, привнесли в мировую политику новые "политкорректные" постулаты, провозглашавшие демократию панацеей при решении всех социальных и экономических проблем и ставившие во главу угла "демократизацию мирового порядка".

Однако на рубеже XX и XXI столетий становится очевидным: суверенитет отдельных государств несовместим с международной демократией, предполагающей подчинение в той или иной форме меньшинства большинству. Доктрина соблюдения прав человека отказывает попирающим их правительствам во внутренней и внешней легитимности. Отсутствие демократических порядков внутри отдельных стран, их неспособность к социальному и экономическому развитию заставляют усомниться в способности таких наций реализовывать свои суверенные права.

Сложные исторические перипетии послевоенной эпохи обусловили высокую степень неструктурированности современной системы международных отношений. В наибольшей мере эта неструктурированность была порождена тремя обстоятельствами:

продолжительной подчиненностью всех политических процессов задачам холодной войны;

резким ростом влияния экономических факторов в глобальной политике;

сокращением возможности использования традиционной военной силы в конфликтных ситуациях.

Все эти обстоятельства не были адекватно оценены и не получили отражение в сложившейся ныне системе международных институтов. Существенная сторона процессов, связанных с первым обстоятельством, нашла наиболее полное выражение в эволюции роли и значения Организации Объединенных Наций, созданной вскоре после окончания Второй мировой войны и насчитывавшей 50 государств-членов. Структура ООН изначально не предусматривала широкого демократического участия множества новых стран, обретших независимость в последующие десятилетия. За прошедшие годы она обросла массой организаций и агентств. В ее нынешнем виде Организация Объединенных Наций сохраняет свое значение как уникальный и универсальный инструмент диалога, однако на практике она не только лишена возможности вмешиваться в международные конфликты, но и зачастую препятствует формированию институтов, способных эффективно решать возникающие проблемы. ООН подошла к рубежу, на котором необходим "ремонт" ее структуры, причем отнюдь не косметический. Попытки реформировать организацию пока не очень успешны.

Второе обстоятельство, обусловившее высокую степень неструктурированности современной системы международных отношений, связано с нарастающей глобализацией мировой экономики, которая придает политическое измерение, казалось бы, сугубо хозяйственным проблемам. В новых условиях выявилась неспособность к эффективному функционированию политических институтов, сформированных еще в то время, когда никто не мог даже помыслить ни о диктате цен на сырье со стороны международных картелей, ни о возможности банкротства суверенных заемщиков, ни об образовании регионов свободной торговли, ни тем более о единых валютных зонах, охватывающих несколько национальных экономик. Преодоление экономических кризисов и финансовых катаклизмов напрямую связано с теми или иными формами краткосрочного (а возможно, и продолжительного) ограничения столь важного фактора в системе международных институтов, как национальный суверенитет.

Однако правомерность подобного ограничения нынешней теорией международных отношений практически не признается. Наиболее очевидным примером того, как экономическая глобализация трансформируется в политическую интеграцию, выступает Европейский союз. В условиях нарастания глобальной нестабильности, весьма заметной после завершения холодной войны, дезориентирован и наиболее мощный международный военно-политический альянс - НАТО. Выполняя на протяжении сорока лет задачи стратегического сдерживания в Европе, НАТО продемонстрировала свою неспособность наказать агрессоров, нанесших 11 сентября 2001 года удар по США, а два с половиной года спустя - по Европе. В условиях все большей непредсказуемости глобальных процессов, усугубления уж стоящих перед человечеством и появления новых проблем ни одно из национальных государств не способно в одиночку гарантировать собственную безопасность. Если тот или иной регион окажется втянутым в серию разрушительных конфликтов, их негативное влияние неизбежно распространится и на остальные, в том числе и более благополучные, страны и регионы.

Именно поэтому сегодня важно оценить возможные варианты развития мировой политической архитектуры и определить наиболее приемлемые (или, по меньшей мере, наименее катастрофичные) из них. Все ныне имеющиеся концепции относительно того, как в дальнейшем будет или должен эволюционировать мировой порядок, можно разделить на три большие группы. Первую группу составляют сценарии, в основе которых - осмысление мира в сравнительно привычных категориях центров силы, или "полюсов", хотя содержания этих концепций весьма (а порой и радикально) отличаются друг от друга. Так, после окончания холодной войны широкое распространение (особенно в США) получила идея о том, что на планете надолго установился однополярный мир, de facto управляемый Америкой. Сторонники данной идеи исходят из того, что Соединенные Штаты, находящиеся в расцвете своего могущества, во все большей степени реализуют стратегию односторонних действий, а немалая часть американских политиков и экспертов уж во всю воспевают мощь и величие новой Империи. Их оппоненты, правда, указывают на то, что перенапряжение сил единственной сверхдержавы неизбежно. Кроме того, с подобным развитием событий никогда не согласятся большинство членов мирового сообщества, которые непременно начнут стремиться к совместному противостоянию глобальному гегемону.

Более существенным, однако, нам представляется не то, к каким последствиям может привести воплощение в жизнь такого сценария, а то, что сам он основан на сомнительных предпосылках и самообмане. Да, сегодня Америка - мощнейшая экономическая держава. Но ее относительная мощь серьезно уступает уровню конца 1940-х - начала 1950-х или начала 1920-х годов. Беспрецедентный на первый взгляд военный потенциал США на поверку оказывается крайне ограниченным, о чем свидетельствуют попытки стабилизировать ситуацию в ряде регионов планеты. Политического влияния Вашингтона также недостаточно для того, чтобы эффективно купировать самые опасные процессы в современном мире. Чего, например, стоит неспособность США не только предотвратить обретение ядерного оружия Индией и Пакистаном, но и воспрепятствовать развернутой Исламабадом активной торговле компонентами ОМУ и технологиями его производства! При всем своем могуществе Америка бессильна и в том, что касается разрешения одного из ключевых конфликтов современности - арабо-израильского.

Противники американской гегемонии стремятся к созданию альтернативной модели и выступают за многополярный мир. Но такая точка зрения нереалистична и старомодна, так как современный мир невозможно свести к совокупности уравновешивающих друг друга центров силы. Как и концепция восстановления противовеса США, эта идея не направлена на решение новых глобальных проблем, и даже семантика самого термина "многополярность" подразумевает нацеленность не на сотрудничество, а на соперничество в международных делах. Наиболее последовательными приверженцами этой концепции являются ныне Китай и Франция. Россия подвержена их влиянию и колеблется в определении собственного курса, что иногда сказывается в ее раздражении высокомерием Вашингтона. Однако в последнее время российские руководители предпочитают использовать термин "многовекторность". Такой подход отражает приверженность прагматической политике перманентного лавирования. Оно неизбежно в быстро меняющемся мире, где постоянные союзы и ориентации невозможны да и нежелательны. Это особенно существенно для такой страны, как Россия, позиции которой временно ослаблены и которая к тому ж оказалась на линиях разлома между богатыми и бедными странами. Сколь различными ни казались бы идеи однополярного и многополярного мира, обе они базируются на общей предпосылке: каждая страна или группа стран проводит ту или иную политику, исходя из своего отношения к другим странам. Подобная идеология кажется нам отжившей и малоперспективной. Сторонники концепций, которые условно можно объединить во вторую группу, призывают отказаться от стремления к балансу сил в пользу создания некой парадигмы управляемости мира. Наиболее последовательные из них отстаивают идею мирового правительства. Однако эта идея теряет свою популярность по мере того, как увеличивается число падающих государств, снижается роль ООН, усугубляется неспособность сторонников "вашингтонского консенсуса" построить систему эффективного наднационального управления хотя бы в сфере международных экономических процессов, а также повсеместно нарастают националистические и сепаратистские тенденции. Единственным, но крайне важным исключением на этом фоне выступает Европейский союз. При всех очевидных проблемах (неповоротливость европейской бюрократии, несопоставимость внешнего влияния ЕС и его экономического и социального потенциала и пр.) объединенная Европа - успешный "пилотный проект" мирового правительства. Хочется верить, что этот проект выживет, не утонув в историческом водовороте.

Третья - парадигма глобального управления. Суть ее состоит в следующем: передовые и наиболее мощные нации должны навязать неблагополучным государствам элементарный порядок. Такое управление может иметь два уровня - спорадический и коллективный. Спорадическое управление. Неспособность какого-либо из государств или квазигосударств обеспечить на своей территории соблюдение минимальных прав граждан дает основание навязать ему "внешнее управление". Оно осуществляется посредством "гуманитарной интервенции" с последующим отторжением части территории или полной оккупацией миротворческими силами (в качестве примера могут служить опыт НАТО в бывшей Югославии, действия России в Приднестровье, Южной Осетии и Абхазии, а также силовое вмешательство ряда европейских стран в дела их бывших колоний в Африке). События последних десятилетий свидетельствуют о том, что странам "центра" придется все чаще использовать этот крайне неоднозначно воспринимаемый инструмент управления. Препятствием на пути его применения является отсутствие механизма его легитимации, что порой превращает такое управление в очередной источник хаоса, соперничества и взаимных подозрений. Вот почему подобная политика, на наш взгляд, должна проводиться от имени международного сообщества - возможно, через воссоздание института подопечных Организации Объединенных Наций территорий, управляемых по мандату великими державами или их группами. (Правда, доклад Группы высокого уровня ООН предлагает окончательно похоронить идею ооновского Комитета по опеке; при этом не совсем ясно, чем руководствуются авторы доклада.) Неизвестно также, хватит ли у ведущих и наиболее продвинутых демократических государств воли для воплощения в жизнь такой политики. Весьма вероятно, что нет, особенно в уставшей от войн и колониальных коллизий Европе. Коллективный вариант предполагает создание нового "концерта наций", преследующего вышеописанные цели, но действующего более масштабно - путем открытого доминирования в мировом сообществе группы ведущих, наиболее мощных государств. Совместно они способны диктовать мировому сообществу свою волю и противодействовать нарастанию хаоса как напрямую, так и через международные организации.

Эта концепция представляется нам наиболее адекватной и последовательной, хотя и труднореализуемой. Ее главное преимущество заключается в том, что она подразумевает сотрудничество ведущих государств, которые контролируют большую часть мирового валового продукта, производят основные новые технологии и располагают рычагами, несоизмеримыми с потенциалом любой из возможных коалиций. Выработка этими странами стратегии коллективных действий стала бы впечатляющим прорывом в сфере международных отношений. Однако институциональная основа подобной парадигмы (контуры которой неявно просматриваются в идее "большой восьмерки" и которая угадывается в отдельных действиях Совета Безопасности ООН) выглядит пока крайне неопределенной. Наконец, существует третья группа концепций, которые мы охарактеризовали бы как маргинальные по причине обреченного пессимизма одной их части и ни на чем не основанного оптимизма другой. Пессимисты констатируют: мир сползает к пропасти глобального хаоса, противостоять которому невозможно. Хаотизация пугает многих, опасения особенно возросли после того, как лидер современного мира - Соединенные Штаты - серьезно подорвал свою мощь вторжением в Ирак. В результате неразумного применения военной силы Вашингтон вместо продвижения к однополярному миру поставил под вопрос свое влияние, сделав огромный шаг в сторону мира "бесполярного" - хаотичного и неуправляемого.

Примером противоположной, преувеличенно оптимистической, точки зрения на развитие ситуации в будущем является сценарий, который весьма популярен среди американских экспертов. По их мнению, залогом мира и стабильности станет демократизация все новых и новых стран, поскольку демократии, мол, не проводят агрессивной, воинственной политики. Однако данный постулат применим лишь, к либеральным демократиям и не имеет никакого отношения к демократиям нелиберальным, а только они и могут возникнуть в результате искусственной (насильственной) демократизации. Принцип народовластия не приживается в бедных традиционалистских обществах. Ускоренное навязывание формально демократического способа правления, скажем, в Китае, Саудовской Аравии, да и в том же Ираке может серьезно подорвать международную стабильность. И уж совсем безответственной глупостью выглядит идея дальнейшей "демократизации" международных отношений, способной лишь усилить влияние несостоявшихся государств. Из вышеперечисленных концепций будущего миропорядка самой перспективной нам представляется та, что основана на идее коллективного управления, осуществляемого группой ведущих демократических государств. Подобная концепция должна быть направлена на достижение ряда важных целей. Это - повышение степени управляемости международной системы, предотвращение распространения ОМУ и снижение риска его применения, борьба с терроризмом, создание условий для экономической и социальной модернизации, а на ее основе и демократизации развивающихся стран, а также расширение пространства стабильности и развития, ограниченного ныне странами "центра". Формирование на этой основе более стабильной и управляемой международной системы откроет перспективы и перед отстающими государствами, создаст хотя бы теоретические предпосылки для их поступательного движения. Если ж продолжится нынешнее сползание к хаосу, таких шансов у них просто не будет. Реформирование системы глобальных институтов должно, на наш взгляд, начаться с создания новых международных структур, координирующих взаимодействие между странами "центра". Следующий этап - это их сосуществование и конкуренция с уж имеющимися институтами, в процессе которой круг участников новых структур постепенно расширяется. Наконец, формируются институты, оптимально отвечающие стоящим в повестке дня задачам.

Формирование стабильного союза развитых стран способно сыграть определяющую роль и в разрешении целого ряда застарелых конфликтов, в первую очередь арабо-израильского противостояния. Насколько все эти прогнозы окажутся реальными, зависит от способности развитых стран координировать свою политику, подчинять свои текущие конъюнктурные цели задачам построения предсказуемого и безопасного мира.

В истории человечества происходит смена поколений. Каждое поколение, опираясь на опыт предыдущих поколений, вносит изменения в систему отношений. Каков будет мир через 50-60 лет будет зависеть от современного молодого поколения. А каков мир будет через 100-200 лет, будет зависеть от ваших детей и внуков. Таков ход истории.

Литература