"Языковое мышление" и методы его анализа

Таким образом, генетическое выведение оказывается как бы «зажатым» между двумя системами характеристик и требований: с одной стороны - той, которую дает последующий процесс выведения, а с другой - той, которую создает предыдущий процесс разложения. Основная задача самого генетического выведения, в соответствии с этим, заключается в нахождении тех генетических связей, посредством которых все единицы и элементы, полученные из разложения, можно связать в единую систему, удовлетворяющую требованиям объяснения эмпирически данных явлений [мышления]. Уже в самом нисходящем разложении приходилось не раз обращаться к анализу возможных генетических связей: это было необходимо при использовании сведения одних мыслительных процессов к другим в качестве средства разложения сложного процесса. Но все-таки все эти обращения к генетическим связям носили случайный и спорадический характер; они были побочными в контексте самого разложения, и их непосредственным результатом должно было быть выделение генетически первичных структур процессов мысли, а не законов развития мышления как таковых. В генетическом выведении, напротив, именно выявление законов развития является главной целью, и сама эта работа должна носить систематический характер.

Но вместе с тем было бы ошибкой думать, что задача генетического выведения полностью исчерпывается этим. Выявление генетических связей между различными мыслительными образованиями является лишь первой его задачей, или, точнее, лишь первой частью задачи. Ведь конечным итогом выведения должна быть генетическая система мышления в целом, система как таковая, а не только связи, образующие ее каркас. И кроме собственно генетических связей, определяющих переход от одного мыслительного образования к другому, она должна содержать также функциональные связи, определяющие структуру тех мыслительных образований, которые развиваются. С этой точки зрения генетическая система, как мы уже говорили в предшествующей главе работы, является системой систем: каждый горизонтальный срез ее тоже должен быть системой, изображающей мышление ([мышление] в целом или его определенные структурные единицы) на каком-то этапе развития.

И в этой связи встает очень естественный (и для данного этапа исследования основной) вопрос: в какой мере то нисходящее разложение, которое мы описывали в предыдущих разделах главы, дает необходимый материал и необходимые данные для построения системы мышления? Нисходящее разложение, как это ясно из приведенной выше схемы, должно быть таким, то есть, иначе говоря, оно специально должно быть так построено, чтобы давать именно необходимые данные для генетического выведения, и, по возможности, все [необходимые данные]. Но это только требование, а нас интересует вопрос, в какой мере нисходящее разложение этому требованию удовлетворяет. По существу, здесь два разных вопроса: 1) в какой мере нисходящее функциональное разложение по природе своей может давать эти данные, все или не все, какие из необходимых [данных] и что еще должно быть добавлено непосредственно в самом выведении? 2) в какой мере описанное выше разложение дает эти данные, может быть, оно должно быть иным по механизмам или ориентироваться на другой эмпирический материал?

Эти вопросы мы будем обсуждать на протяжении всего этого раздела работы. Для того чтобы их решать, нужно, очевидно, уже в какой-то мере знать механизмы и продукты выведения: только тогда мы сможем сопоставить их с тем, что дает нисходящее разложение, и вынести какое-либо суждение о соответствии или несоответствии их друг другу. Поэтому решение вопроса [о соответствии или несоответствии механизмов и продуктов выведения друг другу] будет продвигаться вперед постепенно, лишь по мере того, как мы будем продвигаться в исследовании самого генетического выведения. Но этот вывод не снимает необходимости в предварительном обсуждении [данного] вопроса. Уже для того, чтобы правильно поставить его, мы должны с самого начала, еще до конкретного исследования, иметь какие-то данные, пусть самые общие - о характере этой системы мышления, о характере ее составляющих. И более того, только имея эти общие характеристики, мы можем сознательно строить само выведение. Поэтому обсуждение всего этого круга вопросов должно предшествовать построению конкретной и детализированной схемы выведения.

Первое и основное, что мы должны представить себе в ходе обсуждения, это структуру «горизонтальных срезов» генетической системы мышления, то есть структуру тех образований, которые должны изображать мышление как некоторое «ставшее» целое на каждом этапе его развития. При этом мы говорим об одной структуре, а не о многих, так как предполагаем, что между всеми этими изображениями существует такое отношение, которое допускает применение метода «клеточки». Значит, иными словами, речь идет о том, чтобы представить себе «клеточку» мышления как такового.

Результатом нисходящего разложения, как было выяснено, могут быть, с одной стороны «языки» разного рода, а с другой - операции, представляемые как структуры сопоставлений и отнесений. Между «языками», очевидно, не может быть установлено генетического отношения клеточки: они являются как бы вторичными образованиями, и генетические связи между ними могут быть лишь опосредованными. Операции, в принципе, допускают установление непосредственных генетических отношений, но, как следует уже из тех примеров, которые мы разбирали в предшествующем разделе работы, это вряд ли могут быть отношения клеточки. Кроме того, мы не должны забывать, что горизонтальные срезы системы мышления должны давать аппарат для изображения реальных эмпирически данных процессов мысли, а следовательно, должны содержать функциональные связи, которых принципиально не может быть у операций. Таким образом, нужно искать какую-то другую структуру, которая могла бы удовлетворить всем этим требованиям.

Обратимся с этой целью к эмпирическим явлениям мышления (которые необходимо будет объяснять с помощью понятий теории) и попробуем взглянуть на них иначе, нежели мы это делали до сих пор.

Любой языковый текст представляет собой форму выражения процессов решения задач отдельными индивидами. В каких условиях он возникает и как он складывается?

При ответе на этот вопрос необходимо различать два случая.

Первый случай - тот, когда имеется задача с уже сложившимся способом решения; это значит, что «требование» задачи (сюда входит и вопрос относительно объекта) может быть выполнено набором операций, которым индивид уже владеет; схематически этот случай можно изобразить так (рис. 67):

Рис. 67

Второй случай - тот, когда задача не имеет уже сложившегося способа решения и индивид должен его еще создать; структура задачи такого типа значительно сложнее, чем в первом случае. Прежде всего, она предполагает, что в объективной действительности, с которой имеет дело индивид, возникает проблемная ситуация, или, иначе, «ситуация разрыва». Существует несколько различных типов [таких ситуаций].

Одна «ситуация разрыва» возникает тогда, когда среди объектов, включенных в сферу деятельности, появляется новый по характеру или типу объект, и в отношении к нему ставятся какие-то из тех задач, или, точнее, «требований», которые раньше ставились по отношению к другим объектам. Но так как это объект новый по типу, то старый способ (или способы) решения задачи не может дать нужного результата. Появляется необходимость выработать новый способ решения задачи. Схематически этот случай можно изобразить так (рис. 68):

Рис. 68

Вертикальная стрелка показывает, что способ решения задачи зависит от «требования» (связан с ним), горизонтальная стрелка - что он применяется к набору объектов О₁, О₂… О_n, а многоточие рядом с новым объектом X - что к нему этот способ решения применен быть не может.

Несколько иная (с внешней стороны) ситуация разрыва складывается при появлении непосредственно новых «требований». Они могут возникать в связи с развитием самого производства или в системе теоретической науки (например, при появлении парадоксов, при создании синтезирующих знаний и теорий или, наконец, при соотнесении теоретических знаний с объектами). Эти случаи могут быть связаны с первым, даже возникать непосредственно из него; тем не менее, мы выделяем их в особые случаи, так как занимаемся сейчас не строгим анализом и классификацией задач и ситуаций разрыва, а лишь описанием их внешней формы. В самом абстрактном виде все эти случаи можно представить в одной схеме (рис. 69)

Рис. 69

Штриховая вертикальная стрелка показывает, что «требование» ставится по отношению к определенному объекту, но не имеет еще адекватных этому объекту и самому требованию способов решения; объект X в частных случаях может входить в число тех же объектов О₁, О₂… О_n, горизонтальная штриховая стрелка и индекс l указывают на то, что новое требование возникает в окружении набора других требований (и задач) К. Столкнувшись, к примеру, с проблемной ситуацией, подобной первой, исследователь должен выработать новый способ решения задачи. При этом он будет опираться на уже имеющиеся, уже усвоенные им способы решения и каким-то образом комбинировать, сочленять их (может быть, даже добавлять и нечто принципиально новое), совершая так называемый «творческий» процесс. Эти усвоенные способы деятельности не обязательно должны быть теми, которые раньше были связаны с решением аналогичных задач, это могут быть и какие-то «совершенно посторонние» способы решения ?_r, ?_s… Весь процесс создания нового способа решения (включая и описанные выше условия) примет тогда примерно такой вид (рис. 70):

Рис. 70

Круговые двойные стрелки изображают здесь, во-первых, связь между вновь созданным способом решения ?_l и теми умениями и способностями (мы обозначаем их как «субъективные условия»), которые есть у индивида и которые он использует при создании нового способа решения. Но сами эти умения и способности появляются в результате усвоения определенных способов решения ?_r, ?_s…, и эта связь обозначена второй круговой стрелкой. Результат работы исследователя фиксируется в определенном знаковом тексте, точно так же как исходные для этого процесса способы решения ?_r, ?_s… были зафиксированы в определенных текстах, которые он изучал раньше.

Описанный до этого случай, когда задача имеет уже сложившийся способ решения, если учитывать деятельность индивида, «укладывается» в описанную сложную схему, то есть является ее частным вариантом. Поэтому специально мы его не рассматриваем.

Даже самый внешний анализ приведенной схемы ставит перед нами ряд исключительно важных вопросов. Первый из них: что мы должны понимать под мышлением - сам способ решения задачи, зафиксированный в текстах, скажем ?_l, ?₁, ?₂… ?_r, ?_s… или ту субъективную деятельность, посредством которой индивид создает новый способ решения ?_l (в более простом варианте - осуществляет усвоенный способ)? По основаниям, которые здесь не могут обсуждаться, - эта тема специальной большой работы, - мы принимаем первый вариант ответа, и это, с нашей точки зрения, правильно создает предмет логического исследования мышления.

Второй вопрос, который здесь встает, - об отношении и связи между способами решения ?_r, ?_s… и теми субъективными условиями, которые позволяют индивиду осуществлять мыслительную деятельность. Очень важный сам по себе, он не входит, по-видимому, в предмет собственно логического исследования: для логики он важен лишь в плане более точного ограничения ее предмета (хотя, делая такое утверждение, мы понимаем, что нужно еще тщательно взвесить все соображения за и против него).

Третий вопрос, может быть, самый важный в плане обсуждаемого нами сейчас: что именно на этой схеме можно называть развитием мышления? Если, скажем, мы выделяем способ решения ?_l и рассматриваем его как некоторое развившееся, органическое образование, то что, собственно, мы должны выделять как его генетические предформы и какое отношение, соответственно, должны рассматривать как связь развития? Обсудим это более подробно.

Реальное возникновение способа решения ?_l связано с деятельностью индивида, которую мы на схеме изобразили двойной круговой стрелкой. Но эта деятельность, как мы сказали, не входит в предмет логического исследования. Кроме того, даже если бы мы попробовали ее включить в этот предмет, то все равно не смогли бы проанализировать и понять именно как развитие способа решения ?_l; в лучшем случае мы могли бы говорить о создании его человеком, и мышление, как легко понять, потеряло бы при таком подходе всякое развитие - оно лишь создавалось бы внешней по отношению к нему силой. Поэтому если нас интересует выделение такой взаимосвязи, которая действительно характеризовала бы развитие мышления как такового, то мы должны искать что-то иное.

На весь процесс, изображенный выше в схеме (см. рис. 77), можно взглянуть и иначе, чем мы пытались делать это до сих пор. Появление способа решения ?_l можно рассматривать в отношении ко всей уже имеющейся совокупности способов ?₁, ?₂… ?_k и пытаться найти закономерности, определяющие генетическую связь его именно с ними (и с другими необходимыми объективными условиями). В этом контексте возникают вопросы двоякого рода: 1) чем могут быть подобные генетические связи? 2) в какой целостной органической структуре может происходить само развитие? Обсудим их по порядку.

Становясь на путь поисков развития мышления в области связей между уже имеющимися и объективно существующими способами решения задач и вновь возникающими [способами], мы сталкиваемся с совершенно реальной опасностью скатиться в область чистого описания происходящих в системе мышления изменений и простого временнуго фиксирования различных новообразований. Чтобы избежать этого, мы должны найти те факторы, которые, действительно, закономерно определяют появление нового способа решения и его характер. Сами по себе уже существующие способы решения этого не могут сделать. Таким образом, совокупность этих способов не составляет органического целого и, следовательно, система мышления, которая должна быть таким целым, не может быть сведена к совокупности способов решения, а должна включать еще что-то.

Если мы обратимся опять к приведенной выше схеме (см. рис. 77) и будем сопоставлять ее с первой схемой проблемной ситуации (см. рис. 75), то сможем заметить, что объективные отношения, складывающиеся в последней, могут во многом определять характер вновь создаваемого способа решения. Действительно. Неудача в попытке применить прежний способ решения ?₁, ?₂… к новому объекту X заставляет сопоставлять между собой объекты X и О₁, чтобы выяснить, какое же, собственно, свойство X мешает этому применению. Схематически это можно изобразить так (рис. 71):

Рис. 71

После того как такое свойство, скажем, (б, в…), выявлено, его нужно элиминировать, произведя, к примеру, замещение объекта X каким-либо другим объектом О_l - таким, что он допускает результативное применение способа решения ?₁ ?₂ и в то же время является «таким же», с точки зрения выделенного в задаче свойства, что и X. Новая задача, возникшая в проблемной ситуации, - произвести замещение X через О_l, - определяет выбор дополнительных способов решения ?_r ?_s из набора всех уже существующих. Комбинация ?_r ?_s ?₁ ?₂ создает новый способ решения задачи, применимый также и к X. В других случаях обходятся без замещения новым объектом, а просто ищут в наборе уже имеющихся способов решения тот, который мог бы быть применен непосредственно к X, а его результат - знание - был бы как-то связан с тем, что необходимо выяснить об X. При этом X сопоставляется с целым рядом объектов О_i, O_j и т.д., связанных со способами ?_i, ?_j…. Предварительный выбор этих объектов, как правило, определяется именно тем, что результаты применения к ним ?_i, ?_j формально связаны с теми результатами, которые ожидались от применения ?₁, ?₂ к X. Установление определенных отношений между X и О_i, скажем, эквивалентности, дает основание для применения к X ?_i, а соответствующие формальные преобразования полученного при этом результата позволяют вывести тот результат, который требуется для решения задачи.

Во всех случаях оказывается, что объективные отношения, складывающиеся в ситуации разрыва и взятые в связи с определенной группой способов решения задач, уже накопленных человечеством (в принципе, в связи со всем множеством способов решения), определяют характер вновь создаваемого способа решения, а вместе с тем и характер самого процесса развития. Беря эти отношения несколько иначе, можно сказать, что характер нового объекта, его отношения к другим, уже познанным объектам и способам их познания определяют характер вновь создаваемого способа. Правильным будет и утверждение, что отношения между новым объектом и уже познанными [объектами] определяют отношения способов познания и появление нового способа, адекватного особенностям нового объекта. Можно говорить и о зависимости вновь создаваемого способа решения от специфических свойств нового объекта, хотя это будет наименее правильное выражение, так как здесь речь идет скорее о телеологической зависимости, о зависимости в тенденции, а не о реальной зависимости, определяющей сам механизм процесса. Но, в общем и целом, каждое из этих утверждений будет правильным, ибо каждое отражает одну группу связей из их системы, которая здесь существует. Схематически она может быть представлена так (рис. 72):

Рис. 72

[где] ?₁… ?_n - это уже существующие способы решения задач, связанные со своими группами объектов O₁… O_n, квадратная скобка отделяет ту группу объектов О₁… O_k и ту группу способов решения ?₁ ?₂… ?_k, с которыми новый объект X реально сопоставлялся, а двойная вертикальная стрелка изображает ту необходимость в развитии, которая определяется этими сопоставлениями.

Важно специально подчеркнуть, что мы здесь все время говорим о том, чем и как эта необходимость определяется, а не о том, как она осуществляется. Механизм осуществления имеет совершенно другой характер, носителями его выступают отдельные люди, деятельность каждого из них определяется другими факторами, преследует иные цели, но в массе своей поток, создаваемый всеми этими индивидуальными разнонаправленными движениями безотносительно к частным целям и часто вопреки им, подчиняется именно этим законам развития. Познавательная, научная деятельность каждого индивида определяется сознательными целевыми установками. Развитие мышления в целом к ним непричастно, это естественно-исторический процесс. Здесь те же отношения, какие Маркс указывал для развития экономических формаций: отдельные лица «не несут ответственности» за процесс в целом. Закономерную, необходимую основу его образуют именно указанные объективные отношения.

Важно подчеркнуть и другой момент, который отчетливо выступает на схеме, а именно то, что все множество объектов, охватываемых процессом познания, оказывается связанным и выступает как некоторое единое целое, и новый объект, вступающий в эту сферу, познается через отношения к другим объектам и благодаря этим отношениям подключается в систему целого.

Итак, определенная система объектов и связанная с ними система способов решения задач, взятая, с одной стороны, в отношении к определенным «требованиям», а с другой - в отношении к новому объекту X, оказывается тем образованием, которое детерминирует развитие способов решения задач, определяет их необходимую закономерность.

Но это образование не представляет собой еще целостной органической структуры: два ее члена - «требование» и сам объект - оказываются внешними включениями, они появляются «со стороны» и притом совершенно безотносительно к уже имеющимся элементам, независимо от них, и именно их появление определяет развитие системы в целом. Поэтому нужно еще дополнительно рассмотреть все это образование с точки зрения того, нельзя ли появление самих этих внешних пока элементов вывести из наличия других элементов системы, а если это нельзя сделать, то постараться так расширить саму систему, чтобы эти элементы оказались для нее внутренними или, во всяком случае, зависимыми от уже существующих. Начнем анализ с объектов.

Если мы возьмем современную развитую науку, то заметим совершенно отчетливую двойственность в процессах появления ее объектов. Одни из них создаются самой наукой; это знаковые объекты, выражающие определенные абстрактные предметы знания, - они возникают из противоречий самой науки и для решения ее «внутренних», если можно так сказать, проблем. Эти объекты легко выводятся из других элементов системы науки, и таким образом их легко удается сделать внутренними. Другие объекты не могут быть созданы самой наукой. Они задаются ей извне другой системой, более широкой, нежели система знания, а именно - системой общественного производства. В этом отношении система знания - познанных объектов и способов решения задач - оказывается вторичной, зависимой; можно сказать даже резче: она оказывается лишь необходимым дополнением к системе производства и лишь в этой связи, в целом, может быть органичной системой.

Но тогда, естественно, встает следующий вопрос: а является ли целостной и независимой системой само производство? Обсуждение его выходит далеко за рамки настоящей работы, и поэтому мы дадим лишь краткий ответ (как он нам представляется) на сам вопрос, нисколько не занимаясь его обоснованием: производство представляет собой целостную органическую, но открытую систему; хотя, казалось бы, объекты природы и входят в нее со стороны независимо от самой системы, но это лишь видимость, так как на деле система поглощает лишь те объекты, которые стали необходимыми для нее в ходе внутреннего имманентного развития системы; она как бы «пожирает» то, что есть в окружающем «космосе», но крайне избирательно, по законам ее внутреннего развития. Таким образом, производство с включенной в него системой знания является органическим целым.

Решив таким образом вопрос относительно объектов, мы можем перейти к анализу условий появления «требований». Они точно так же делятся на две группы: одну составляют «требования» (или задачи), возникающие в системе самого знания, другую - «требования» (или задачи), выдвигаемые системой собственно производства, С точки зрения первых, система знания является органической, развивающейся имманентно, с точки зрения вторых - дополнением к системе производства, зависимой частью ее.

Этот результат заставляет нас сделать важные методологические выводы: мы можем и должны строить две системы мышления: одну - независимо от системы производства, другую - как часть системы производства. Чтобы первая система имела целостный характер, мы должны некоторую часть объектов и часть «требований» (задач) задавать извне и, при этом, не только в исходном пункте развития системы мышления, но на всем протяжении его; если это будет выполняться, то систему мышления можно будет рассматривать как открытую квазиорганическую систему. Но при этом мы всегда будем стоять перед проблемой правильного введения объектов и требований. Сам факт появления их в системе будет нарушать ход осуществления законов системы, то есть будет играть роль постоянных возмущающих воздействий, и у исследователя не будет никаких критериев для определения последовательности и характера их, кроме эмпирической истории развития мышления. Но, повторяем, если такие объекты и «требования» введены, то развитие системы вплоть до следующего возмущения будет полностью определяться внутренним строением, то есть отношениями и связями наличных элементов. (Вопрос о построении системы мышления как части системы производства мы здесь не обсуждаем).

Таким образом, мы в самых общих чертах наметили план ответа на первый из поставленных выше вопросов: в какой области искать генетические связи мышления, чем примерно они могут быть? Теперь мы должны вернуться к обсуждению второго вопроса: в какой целостной органической структуре может происходить само развитие, в форме какой единицы?

Ответ на него также, по существу, уже намечен в предшествующих рассуждениях. Такой структурой, единицей, в форме которой происходит развитие способов решения задач, является процесс решения задачи.

В простейшей предельной форме это лишь процесс осуществления каких-то уже имеющихся способов мышления, лишь форма функционирования структур, зафиксированных в теории мышления как такового. Объекты, доставляемые из сферы производства, и требования, поставленные ею же, вызывают [этот процесс] к жизни; сам способ применяется в этом процессе как штамп, как жестко фиксированная процедура, определяющая «качество» объекта, его соответствие выдвинутым требованиям; никакой фиксации самого процесса решения в знаках в этом случае не нужно, ибо сам способ, само «орудие» уже давно зафиксировано и существует как общественное достояние; единственное, что важно в таком процессе, это «оценка» самого объекта, и она есть продукт, к которому стремятся; он связывает сферу познания со сферой производства, обеспечивая «возвращение» объекта назад - туда, где он будет реально преобразован (потреблен).

Но вот применение имеющегося способа решения задачи к определенным объектам оказалось по каким-то причинам невозможным, а задача стоит и требует своего решения. Складывается ситуация разрыва, в системе мышления возникает «напряжение», которое может быть снято лишь за счет изменения самой системы, ее развития. Ситуация разрыва есть, таким образом, «ячейка» развития, возникающая в процессе решения задачи совершенно естественным образом, безотносительно к воле и сознанию отдельных людей.

Ситуация разрыва требует продолжения процесса решения задачи. Как он пойдет? Несмотря на кажущееся разнообразие творческих процессов, ответ на этот вопрос имеет очень простой вид: путей решения всего два-либо обращение к задаче и выбор других способов действия, уже давно связанных с «требованием», либо обращение к объекту и применение к нему каких-то, тоже уже известных, способов эмпирического исследования. Если первый путь оказывается подходящим, то мы возвращаемся, по существу, к первому простейшему случаю, когда процесс решения задачи является лишь осуществлением уже имеющегося способа решения. Второй путь, напротив, неизбежно должен создать что-то новое.

Способы эмпирического исследования объекта, вообще говоря, могут быть очень разнообразными в зависимости от задач. Но в данном случае выбор их ограничивается необходимостью получить строго определенный ответ, соответствующий выдвинутому с самого начала требованию. Поэтому среди всех возможных способов анализа должны выделяться только те, которые могут иметь связь с требуемым ответом. Применение выбранных способов действия к объекту дает каждый раз определенный результат, характеризующий объект с новой стороны, превращающий его в «предмет» того или иного типа. После этого делаются попытки связать вновь полученную характеристику с требующейся посредством каких-либо формальных знаковых структур, имеющихся в системе знания. Если это не удается, то к результату предшествующих действий, то есть к предмету, в форме которого выступает объект после применения этих действий, применяется еще один способ анализа, и его результат опять пытаются связать с тем ответом, который требуется. Подобные последовательности действий могут развертываться в весьма длинные цепи. Если такая цепь после достаточно большого числа «шагов» не приводит к ожидаемому результату, то возвращаются назад-либо к промежуточным предметам, либо непосредственно к исходному объекту как таковому - и начинают строить новые цепи. Хотя эти неудачные попытки и не дают непосредственного решения исходной задачи и в этом плане являются непродуктивными, они всегда обогащают систему мышления, систему наших знаний об объектах, давая целый ряд важных побочных продуктов.

Если задача имеет важное производственное или теоретическое значение, то попытки решения ее, несмотря на все возможные неудачи, продолжаются очень долго, пока не удается найти нужного ответа. В этой работе принимает участие масса людей, проблема как эстафетная палочка передается от одних к другим, нередко через века. Каждый из участников вносит свою долю субъективных моментов и всяческих отклонений, но через все это, как мы старались показать выше, пробивается объективная зависимость характера искомого способа решения от отношения нового исследуемого объекта к уже познанным и способам их познания. Эта зависимость и образует ту связь, которая должна быть бессознательно нащупана в потоке всех попыток решения задач.

Но вот задача, наконец, решена. Получена требуемая оценка заданного в исходном пункте объекта, и он может теперь вернуться в сферу производства и быть там употреблен в соответствии со своими действительными возможностями. Мышление выполнило одну из своих обязанностей по отношению к производству. Но куда более важным результатом всей этой истории является другое - построение самого процесса решения задачи. Важным не только для самого мышления, но и для производства, хотя пока непосредственно это и не сказывается. В системе мышления родилось что-то новое, появился новый процесс решения задачи, и он зафиксирован в работе исследователей; имеется новый текст (или ряд текстов), в котором этот процесс выражается, но с самим мышлением пока еще ничего не произошло, и нельзя говорить, что оно развилось. Что-то новое уже родилось, но это пока еще не то, что может войти в систему мышления, стать общественным достоянием и орудием решения массы новых (или старых) производственных задач. Есть новый процесс решения задачи, но нет нового способа решения задач. Поэтому нельзя говорить и о развитии мышления.

Чтобы выделить во вновь построенном процессе решения задачи новые способы, нужно проделать специальную дополнительную работу. Она неразрывно связана с осознанием осуществленной до этого деятельности и представляет собой специфическую задачу науки. Строить новый процесс решения может кто угодно - ремесленник, инженер и педагог; осознавать строение деятельности в этих процессах и представлять отдельные части ее в виде «способов деятельности» - специфическая задача ученого; точнее говоря, тот, кто осуществляет эту деятельность, и есть ученый. Его социальная задача в системе общества и общественного производства как раз и состоит в том, чтобы развивать мышление, осознавая поток процессов решения задач в виде способов решения.

В форме каких именно способов решения будет представлен и войдет в систему мышления вновь возникший процесс решения - это зависит от очень многих факторов. Сюда входит и распространенность специфических свойств нового объекта в окружающем человеческое общество материале (от этого зависит, в частности, нужно ли - или, может быть, вообще не нужно - «отливать» этот процесс в обобщенные способы решения), сюда входит простота выработанного процесса решения, его компактность, достаточно малое число «шагов» и т.д., удачный выбор самих знаковых средств выражения процесса в тексте (здесь важнейшую роль играет влияние последующих способов деятельности с введенными знаками; например, с точки зрения счета арабские и римские цифры в принципе равноценны, а с точки зрения умножения и деления приемлемой оказалась одна лишь арабская система, и т.д.). Но сколь бы многочисленными и разнообразными ни были эти факторы, выделение способов решения всегда идет по двум основным линиям. Либо весь процесс в целом представляется в виде одной сплошной цепи деятельности, одного способа решения (при этом он освобождается от всех зигзагов и отклонений, которые вносились отдельными людьми, сокращается, приобретает нередко новую символическую форму, более компактную и наглядную, чем прежняя) и в таком виде связывается с прежним исходным требованием, входя в структуру исходной задачи, - схематически этот результат можно представить в следующем виде (рис. 73):

Рис. 73

где O_n и есть новый объект, а ?_n - новый способ решения, оформляющий выработанный процесс в виде единицы генетической системы мышления; вся изображенная таким образом система и есть то, что называется «задачей». Либо же - это вторая линия выделения способов - вновь возникший процесс решения расчленяется на ряд частей-шагов, результат, полученный в каждом из них, осознается как особый результат, имеющий самостоятельное значение в системе мышления, он выделяется и фиксируется в особом «требовании», вычленяется объект, на который направлена именно эта выделенная часть процесса решения, а сами действия благодаря этому приобретают значение самостоятельной и целостной деятельности. Таким путем складывается новая для всей системы мышления «задача» и новый для этой системы «способ решения», связанный с соответствующим «требованием». Схематически в самом общем виде этот процесс можно изобразить так (рис. 74):

Рис. 74

где горизонтальная двойная черта - это процесс решения, скобки обозначают разделение его на части, а двойные стрелки - преобразование этих частей процесса в самостоятельные способы решения. Нередко это расчленение происходит в сопоставлении с уже существующими способами решения, и тогда может оказаться, что часть шагов вновь построенного процесса являются не чем иным, как уже существующими способами деятельности; но какое-то число шагов обязательно должно быть новым (или выступать как новое), и именно [эти шаги], оформленные как задачи и способы решения задач, должны составлять то новое, что войдет в систему мышления как такового и будет характеризовать развитие этой системы. Оформленные затем как «начала», или «основы наук», эти способы решения задач будут теми учебниками и учебными пособиями, которые изучаются и усваиваются подрастающими поколениями. Таков итог, или продукт, развития мышления, развития, осуществляющегося в форме процессов решения задач.

Таким образом, в самом абстрактном виде, в наметках мы ответили на все поставленные выше вопросы. И ответы эти оказались не такими уж тривиальными, как можно было думать вначале, во всяком случае, не такими, какие можно было ожидать, судя по самой постановке вопроса. И это проявляется уже хотя бы в том, что линия развития мышления оказалась лежащей в сфере совсем иных единиц, нежели те образования, которые составляют систему мышления, вне самих способов решения задач. Способы решения, как выяснилось, являются непосредственным продуктом особых движений, составляющих как бы боковые ответвления по отношению к основной линии процессов решения задач, в форме которых идет развитие мышления (заметим, что это очень грубый вывод, который придется еще уточнять и значительно корректировать в дальнейшем, но он правильно, на наш взгляд, передает основное отношение, или основной механизм, в процессе развития мышления). Схематически обнаруженный факт, взятый в системе с некоторыми другими, участвующими в развитии мышления, можно изобразить так (рис. 75):

Рис. 75

Эта схема, по существу, изображает мышление как предмет генетического исследования. Она наглядно выражает тот факт, что способы решения задач имеют свое генетическое основание в процессах решения, что процессы решения, в свою очередь, имеют генетическим основанием другие способы, сложившиеся раньше, усвоенные индивидами в виде мыслительных способностей и используемые в этом качестве при построении процессов решения. Если мы поставим вопрос о генетических основаниях и предформах этих последних способов, то должны будем повторить тот же круг и вновь придем к каким-то другим способам решения, определяющим развитие первых. Таким образом, способы решения задач развиваются из других способов решения, но не непосредственно, не в ходе имманентного развития и преобразования одних способов в другие, а опосредованно, через усвоение способов решения индивидами и построение процессов решения задач.

В этой схеме совершенно не показана сфера производства, ее развитие и воздействие на процессы решения задач, но мы уже обсудили вопрос, когда и при каких обстоятельствах это можно делать (см. § 78); поэтому здесь лишь скажем о том, что за процессами решения, в принципе, обязательно лежит производство, и в целом ряде случаев его необходимо учитывать.

Приведенная выше схема показывает, что, осуществляя выведение каких-либо способов решения задач, мы должны каждый раз апеллировать к каким-то другим задачам и способам решения. Но тогда очевидно, что по этой схеме никогда нельзя будет ввести исходных структур. А такие структуры необходимы, чтобы мы могли начать выведение. Таким образом, мы приходим к разложению самого генетического выведения на две существенно различающиеся части. В первой части мы должны построить исходные структуры мышления, и лишь во второй - сформулировать определенное понимание механизмов развития и начать выводить из заданных уже, исходных структур более развитые.

Задание исходной структуры исследуемого предмета, как мы уже не раз говорили, - дело исключительно трудное и в общем виде почти неформализуемое. Но когда мы имеем дело с исторически развивающимся целым и пользуемся генетическим выведением, то эта работа несколько облегчается за счет того, что мы можем привлечь на помощь еще ряд дополнительных соображений и приемов, связанных с категорией происхождения. Поэтому в контексте восходящего генетического выведения категория происхождения является первой и исходной и должна быть рассмотрена в этом аспекте как категория метода.

Происхождение языкового мышления

Категория происхождения. Зависимость ее строения от строения исследуемого предмета

По вопросу происхождения языка и мышления в науке было высказано много различных точек зрения. При этом, как правило, происхождение языка и происхождение мышления рассматривали либо совсем отдельно друг от друга, либо вместе, как параллельно происходящие и воздействующие друг на друга процессы, но почти никогда не рассматривали все это как один нераздельный процесс. Это объясняется тем, что сами язык и мышление рассматривали всегда как хотя и связанные между собой, но тем не менее различные, рядоположенные явления. В противоположность всем этим подходам мы, в соответствии с нашим пониманием взаимоотношения языка и мышления, хотим рассмотреть происхождение того и другого как один процесс - процесс происхождения «языкового мышления».

В исходном пункте (см. § 30) языковое мышление было представлено нами в схеме (см. рис. 22). Но при этом мы подчеркивали, что взаимосвязь [знаковой формы и объективного содержания] может рассматриваться в разных аспектах. Например, если рассматривать ее со стороны знаковой формы и учитывать остальные элементы в виде функций, то есть в виде свойств, возникающих у знаковой формы и ее элементов благодаря связи с объективным содержанием и между собой, то эта взаимосвязь выступает не как языковое мышление, а как язык, и даже не как взаимосвязь, а как материал, несущий на себе определенные функции. Но это же языковое мышление может выступить перед нами в совершенно ином виде, как «процесс мышления», если мы будем рассматривать его со стороны деятельности, порождающей взаимосвязи вида (см. рис. 22), и введем характеристики объективного содержания и знаковой формы относительно этой деятельности. В этом случае оно тоже уже не будет взаимосвязью вида (см. рис. 22), а будет представлять собой особые системы действий.

Рассматривая взаимосвязь языкового мышления в одном случае в том виде, как она дана по схеме (см. рис. 22), в другом как язык и в третьем - как собственно процесс мышления, мы будем формировать фактически различные предметы исследования, причем различные также и в отношении типов их структуры, а поэтому анализ их происхождения будет проходить по-разному.

Это утверждение нисколько не противоречит сформулированному выше положению о том, что происхождение языкового мышления как целого есть один объективный процесс. Исследование и изображение его носит различный характер в зависимости от того, какую сторону языкового мышления мы делаем главным и непосредственным предметом нашего рассмотрения: если язык, то исследование выступает как анализ происхождения материала, несущего на себе функцию отражения; если собственно процесс мышления, то как анализ происхождения определенной познавательной деятельности; наконец, если языковое мышление в целом, как оно изображено на схеме (см. рис. 22), то это будет анализом происхождения прежде всего специфически мыслительного объективного содержания, знаковой формы и связи значения, объединяющей их в одно целое. Но и первое, и второе, и третье не являются изображениями различных процессов происхождения, а представляют собой лишь разные аспекты исследования одного и того же объективного процесса - процесса происхождения языкового мышления в целом. Как аспекты рассмотрения одного и того же процесса эти три плана исследования должны быть взаимно скоординированы и объединяться в одну целостную картину. Но условием этого объединения должно быть предварительное четкое и осознанное разделение.

Здесь тотчас же возникает исключительно важный вопрос: в какой последовательности нужно рассматривать происхождение этих трех предметов? Как мы уже выяснили выше (см. первую главу), они не стоят друг к другу ни в отношении абстрактного и конкретного, ни в отношении целого и части. Поэтому методологические правила, связанные с этими категориями, не могут помочь в решении данного вопроса. Взаимосвязь языкового мышления, если ее интерпретировать как изображение знаний, может рассматриваться как продукт мыслительной деятельности. Но что нужно рассматривать сначала при исследовании происхождения - продукт или порождающую его деятельность, - этот вопрос остается пока невыясненным. Отношение «языка» как особого предмета исследования к «языковому мышлению» напоминает отношение формы к целостной взаимосвязи «форма - содержание». Но именно напоминает, а не тождественно ему, ибо здесь сквозь призму формы рассматривается фактически вся взаимосвязь в целом. Вопрос о том, с чего начинать анализ происхождения, является здесь столь же неясным, как и в первом случае. Таким образом, задача состоит в том, чтобы проанализировать все варианты с точки зрения тех возможностей, которые они представляют для наиболее полного исследования происхождения языкового мышления.

Можно ли исследовать происхождение «языка»?

Дальше, в зависимости от природы предмета, происхождение которого мы исследуем, возможны два варианта. В первом - исчезновение выделенной функции у материала рассматриваемого предмета означает исчезновение этой функции вообще. И тогда доистория рассматриваемого предмета представляет собой историю материала предмета до того, как он «принял на себя» интересующую нас функцию. Схематически этот случай можно изобразить так (рис. 76):

Рис. 76

Во втором случае исчезновение выделенной функции у материала рассматриваемого предмета не означает, что этой функции вообще больше нет в том сложном, исторически развивающемся целом, с которым мы имеем дело и «стороны» которого являются предметом нашего исследования. Чаще всего эта функция остается, но ее несет на себе другой материал. В этом случае мы должны разбить доисторию рассматриваемого предмета как бы на две ветви: 1) историю выделенной функции до того, как она была «принята» интересующим нас материалом, или праисторию, и 2) историю материала исследуемого предмета до того, как он приобрел эту функцию, или предысторию. Таким образом, вся история рассматриваемого предмета разбивается на три части, или ветви: праисторию, предысторию и собственно историю. Их связывает в единое целое процесс, или акт, «возникновения» рассматриваемого предмета как такового, то есть «появление» исследуемой функции у данного материала, «соединение» материала с функцией. Исследование этих трех моментов, а именно праистории, предыстории и возникновения, и составляет в целом исследование происхождения рассматриваемого нами предмета, состоящего из материала и функции. Схематически эти моменты можно изобразить так (рис. 77):