"Языковое мышление" и методы его анализа

Какими могут быть принципы подобного расчленения мышления или, если брать его эмпирическую форму, - тела совокупного знания, представленного в массе научных произведений?

Историческая традиция представляет тело науки разделенным на области и части в соответствии с их предметным содержанием. Физика и химия, астрономия и география, биология и филология - вот названия некоторых из этих областей науки, ставшие нам привычными. Но сами принципы такого разделения, несмотря на свою привычность, не столь уж просты и не являются само собой разумеющимися, как это могло быть показаться на первый взгляд.

Проблема соотношения предмета исследования и объекта, с одной стороны, и предмета исследования и метода, с другой, и здесь оказывается актуальной и крайне запутанной. Попытки непосредственно онтологизировать предмет исследования крайне наивны и сразу же приводят к противоречиям. Но и другая линия, сводящая характеристику предмета исследования к характеристике метода, точно так же не дает решения проблемы, В общем, можно сказать, что удовлетворительного, логически обоснованного решения на сегодня еще нет. Проблема еще ждет своего научного решения. Но каким бы оно ни было, расчленение тела науки, по-видимому, не совсем совпадает и не должно совпадать с расчленением мышления в системе науки логики. Логику нужно иное членение эмпирически данного материала, которое исходило бы не только и не столько из предметного содержания знания, сколько из строения и механизмов самого мышления, то есть из процессов, приводящих к этим знаниям. Между расчленением мышления на области и разделы в соответствии с его строением и механизмами и расчленением науки в соответствии с ее предметным содержанием, бесспорно, существует определенная и, по-видимому, весьма тесная связь. Во-первых, анализ мышления с точки зрения строения и механизмов предполагает анализ предметного содержания, хотя и проведенного в особом плане, несходном с тем, когда предметное содержание выступает в качестве основного и непосредственного предмета исследования. С другой стороны - и это второй момент, - решение более узкой, собственно логической задачи классификации видов мышления, вероятнее всего, само является основанием для решения второй, более широкой задачи классификации наук. И, может быть, отсутствие до сих пор первого, собственно логического решения проблемы не дает возможности удовлетворительным образом решить и вторую. Только после и на основе классификации видов мышления можно будет [перенеся] центр тяжести исследования на само предметное содержание, расчленить тело науки. Но это, конечно, не будет означать, что эти два расчленения совпадают.

Итак, традиционное расчленение науки на области и разделы не совпадает с необходимым в наших целях расчленением мышления, основанным на понимании его строения и механизмов. Но чтобы произвести такое расчленение, необходимо, очевидно, проанализировать строение и механизмы мышления повсеместно, во всех «уголках» тела науки. Задача, которую, естественно, нельзя выполнить: точное расчленение можно произвести только на основе детального анализа, а сам этот детальный анализ предполагает уже произведенное расчленение.

Чтобы преодолеть это затруднение, мы должны опереться на уже существующее разделение науки. Мы должны взять какую-либо одну науку и предположить, что с точки зрения строения и механизмов мышления она примерно сходна со всеми остальными, а если и несходна в каких-то существенных чертах, то их можно будет проанализировать потом специально и «добавить» эти отличия к ранее полученному знанию. Поскольку наука как таковая есть слишком обширное целое и не может исследоваться как нечто единое, мы должны из нее выделить какие-то значительно меньшие части, исходя из сложившегося уже предметного расчленения, и предположить, что мышление в них во всех примерно одинаково и поэтому одно может рассматриваться как образец всех других. Но и каждый раздел сам по себе еще крайне велик. Поэтому и его мы разбиваем на части, каждый раз делая те же самые допущения о примерном сходстве процессов мышления и о возможности «добавить» несходное в дальнейшем путем конкретизации. Таким образом мы доходим до отдельных произведений научной литературы и, наконец, до отдельных текстов с узкой специальной темой. Все тело совокупного научного знания оказывается мысленно разбитым на отдельные небольшие тексты, и мы предполагаем, что в них (во всяком случае, в некоторых из них), как в капле воды, должно отразиться строение простых единиц всего моря научного знания. Допущение скорее неверное, чем верное, но необходимое на данном этапе исследования. Только на основе этого расчленения и этих предположений мы можем произвести детальный анализ строения и механизмов отдельных процессов мышления и, по мере осуществления его, шаг за шагом подойти к другому расчленению, собственно логическому, имеющему своим предметом мышление как таковое.

Итак, тело совокупного человеческого знания, а вместе с тем и тело мышления, должны предстать перед нами в виде множества «языковых текстов». В каждом из них, как можно предположить, скрывается определенный мыслительный процесс. И каждый такой «текст» как выражение определенного мыслительного процесса представляет собой сложное образование, то есть состоит из целого ряда определенным образом связанных между собой частей. Поэтому исследовать его - это значит также (наряду с другим) выделить эти части и найти связи между ними.

В традиционной логике были выработаны определенные способы разложения языковых текстов на части. Это, во-первых, способ, основанный на понятиях «суждения» и «умозаключения» классической аристотелевой логики, и, во-вторых, способы разложения, основанные на понятиях новой, так называемой «математической», или «символической», логики - «высказывания» (с одним или несколькими предикатами) и логических операций «конъюнкции», «дизъюнкции» и «импликации».

Однако, - и в последнее время становится все более ясно, что эти понятия и основанные на них способы разложения языковых текстов непригодны для реконструкции и анализа собственно процессов мышления, выражающихся в этих текстах. Причины этого мы подробно анализировали во второй главе работы. Сейчас, в отношении к поставленной задаче, приведенные там соображения могут быть резюмированы в двух тезисах:

1. Указанные способы анализа даже с внешней стороны могут быть распространены только на узкую группу «чисто словесных» рассуждений, да и там не охватывают всего; например, они не могут быть применены к обычным «описаниям» объектов и действий с ними, хотя в подобных описаниях также заключены процессы мышления.

2. Но и в той области, где они применяются, указанные способы анализа не схватывают существенных различий между процессами мышления; они не могут показать и объяснить, почему в одних рассуждениях задача решается, а в других - нет: и те и другие состоят из «правильно» связанных суждений и умозаключений.

Отсюда естественная задача, которую мы уже сформулировали выше: выработать такую систему исходных понятий, с помощью которой мы могли бы, разлагая языковые тексты на части, в то же время реконструировать процессы мышления как таковые в их собственно мыслительной, «процессуальной» специфике.

Но, поставив перед собой такую задачу, мы тотчас же сталкиваемся с проблемой метода. Ведь разложить всякое сложное целое на части можно по-разному, и поэтому, в зависимости от того, какая задача стоит перед нашим исследованием, в зависимости от того что мы, собственно, хотим исследовать, выявить, один способ или, точнее, одни способы разложения будут правильными, адекватными данной задаче и предмету, а другие - неправильными, неадекватными. На это обстоятельство, используя очень яркий пример, указывал еще Выготский [Выготский, 1982, 2: 13-14], и в первой главе работы мы довольно подробно изложили его соображения (см. § 10).

«Нам думается, - так заканчивал он, - что решительным и поворотным моментом во всем учении о мышлении и речи, далее, является переход… к анализу другого рода. Этот последний мы могли бы обозначить как анализ, расчленяющий сложное единое целое на единицы. Под единицей мы подразумеваем такой продукт анализа, который, в отличие от элементов, обладает всеми основными свойствами, присущими целому, и который является далее неразложимыми живыми частями этого единства. Не химическая формула воды, но изучение молекул и молекулярного движения является ключом к объяснению отдельных свойств воды. Так же точно живая клетка, сохраняющая все основные свойства жизни, присущие живому организму, является настоящей единицей биологического анализа.

Психологии, желающей изучить сложные единства, необходимо понять это. Она должна заменить методы разложения на элементы методами анализа, расчленяющего на единицы. Она должна найти эти неразложимые, сохраняющие свойства, присущие данному целому как единству, единицы, в которых в противоположном виде представлены эти свойства, и с помощью такого анализа пытаться разрешить встающие конкретные вопросы» [Выготский, 1982, 2: 15-16].

Мы полностью принимаем этот методический принцип Выготского. Но это тотчас же ставит перед нами целый ряд новых проблем.

Во-первых, возникает вопрос: а можно ли таким образом разлагать мыслительные процессы, то есть не представляет ли каждое из них такого целого, которое только как целое содержит свои специфические свойства, а ни одна из его частей, как бы мы их ни выделяли, этих свойств уже не содержит? Не имея достаточно данных для обоснованного решения этого вопроса (мы вообще не уверены, могут ли существовать такие данные, помимо конечной удачи всего исследования), мы тем не менее примем гипотезу, что мыслительный процесс в общем случае может быть разложен на такие составляющие части, которые сохраняют специфические свойства мыслительного процесса, и все дальнейшее исследование до определенного момента будем строить на ней.

Во-вторых, возникает вопрос: а какие собственно признаки являются специфическими признаками мыслительного процесса? Иначе этот же вопрос можно сформулировать так: а что такое процесс мышления? Отвечая на него, мы должны сконструировать определенную абстрактную модель процесса мышления, которая будет служить для нас «эталоном» выделения или, иначе, эталоном реконструкции при анализе сложных языковых текстов. Это значит, что фактически мы должны иметь понятие о мышлении еще до начала самого анализа.

Но и этого мало. Сложные процессы мышления могут содержать в качестве своих частей (собственно, так, по-видимому, дело и обстоит) разные процессы, и, чтобы уметь каждый раз разложить их на составляющие части, мы должны иметь не один эталон - модель процесса мышления вообще, - а целый ряд, «набор» таких эталонов. Это обстоятельство определяет третью методологическую проблему, которая встает перед исследователем сложных процессов мышления.

Наконец, возникает вопрос: одинаковые или разные стороны процессов мышления нужно выделять при эмпирическом анализе в тех случаях, когда один раз мы ставим перед собой задачу построить теоретическую систему функционирования мышления, а другой раз - теоретическую систему развития его, или, может быть, для каждого из этих случаев нам понадобится свое особое эмпирическое разложение? Этот вопрос задает четвертую методологическую проблему.

Попробуем наметить пути решения [этих проблем].

Прежде всего, необходимо выбрать единичные тексты для эмпирического анализа. Вообще говоря, они могут быть самыми различными, ибо разрабатываемый метод должен быть применим к любому и всякому тексту. Однако при реальном выборе текста для анализа мы должны учитывать, что к чем более развитому «этажу» мышления будет принадлежать выбранный текст, тем больше сложных и свернутых структур знания будет содержать процесс мышления, выраженный в этом тексте, и тем больше, следовательно, будет затемняться собственно операциональная структура этого процесса структурами знания, движущими в нем. Другими словами, чем к более развитому «этажу» мышления будет принадлежать выбранный текст, тем труднее нам будет в нем разобраться без предварительной выработки понятий о соответствующих структурах знаний, и поэтому для начала мы должны выбрать такие тексты и, соответственно, такие процессы мышления, которые были бы, с одной стороны, достаточно сложными, чтобы в них можно было выявить необходимое разнообразие операций и способов их сочленения, а с другой, чтобы структуры движущихся в этих процессах знаний были бы достаточно простыми.

Затем нужно обратить внимание на то, чтобы выбираемый «текст» был цельным, а не частичным. Отобрать «цельный» текст можно по «смыслу» или, иначе, по пониманию содержания: он должен быть, с одной стороны, не связан непосредственно с другими текстами, а с другой, неразрывно связан внутри себя, то есть ни одно из входящих в него предложений не может быть выброшено без ущерба для всего текста.

Первоначально выбор «цельного» текста производится исключительно по интуиции и в целом ряде случаев - без труда. Но чтобы сделать эту процедуру анализа научной в точном смысле этого слова, необходимо ее осознать и выразить в точных понятиях. Поскольку выделение «текста» производится на основе каких-то соображений по поводу содержания, то, чтобы осознать его, мы должны, очевидно, прежде всего выработать перечень содержательных характеристик мышления, выражаемого в [точных понятиях].

Эта задача была поставлена уже в древнегреческой науке (аристотелевы категории) и потом постоянно обсуждалась и «дорабатывалась» на протяжении всей истории философии. Теории категорий в онтологии, метафизике, теории познания и логике - все это различные попытки выработать перечень, или систему, таких содержательных характеристик. В результате накоплено очень много эмпирических перечислений, классификаций, описаний, однако строгих и продуктивных методов решения проблемы, несмотря на долгую ее историю, так и не было выработано. Все предложенные описания и, в особенности, системы категорий выглядят исключительно спекулятивными, ненаучными; правильность выделения тех или иных характеристик в качестве категориальных, полнота их перечисления, связи между ними - все это кажется случайным. Объясняется такое положение, на наш взгляд, прежде всего господством порочного метода исследования языкового мышления, основанного на принципе параллелизма формы и содержания. Следствием его была невозможность выяснить, что же представляет собой содержание мышления, а следовательно, и невозможность исследовать виды или, скорее, типы содержания в их необходимой связи друг с другом. Чтобы построить систему содержательных характеристик языкового мышления, необходимо стать на принципиально иную и значительно более широкую точку зрения - нужно определить и вывести само содержание как то, что возникает в ходе взаимодействия общественного человека с объективным миром. Только такой подход даст необходимое научное основание для решения указанного вопроса и избавит нас от спекуляций фихтевско-гегелевского типа.

Но сам этот подход возможен только при генетическом восхождении и не может быть применен при нисходящем анализе эмпирически заданных единичных языковых текстов. Кроме того, необходимым условием генетического восхождения, как мы уже говорили, является определенный минимум знаний о мыслительных процессах, полученный посредством эмпирического анализа. Поэтому прежде всего мы должны поставить вопрос, как можно использовать уже накопленный эмпирический материал о содержательных характеристиках языкового мышления для выработки новых понятий о мыслительной деятельности.

Здесь, как нам кажется, на помощь может придти понятие задачи. Каждый мыслительный процесс возникает в связи с определенней задачей, и конечный продукт его - определенное мыслительное знание - выступает как решение этой задачи. Поэтому можно сказать, что между конечным продуктом мыслительного процесса - знанием - и задачей, на решение которой этот мыслительный процесс направлен, существует известное соответствие; во всяком случае, продукт мыслительного процесса с какой-то стороны может характеризовать задачу.

В ряде психологических работ, связанных с исследованием мыслительной деятельности, задача определялась как характеристика отношения между целью и условиями; цель, в свою очередь, отождествлялась с осознаванием продукта деятельности. Такое понимание задачи не подходит нам по трем причинам. Во-первых, связанное с понятием цели, оно и само таким образом приобретает сугубо субъективный характер и поэтому становится непригодным для чисто объективного анализа текстов. Во-вторых, оно опирается на заданность условий, хотя в целом ряде случаев именно поиск таких условий является основным ядром самих мыслительных процессов, и [сам поиск], следовательно, не может быть охарактеризован этим понятием. В-третьих, такое понимание задачи объединяет в себе характеристики как конечного результата процесса мысли, так и того, с чего этот процесс начинает, его условий или «исходного материала», изменение любого из этих моментов меняет и характеристику задачи. Это обстоятельство затрудняет сопоставление тех (бесспорно, генетически связанных между собой) процессов мышления, которые имеют один и тот же конечный продукт - знание, но исходят из разных условий и поэтому, естественно, имеют разное строение.

Учитывая эти моменты, мы сознательно отходим от принятого в психологических работах понимания задачи и отождествляем ее (на первом этапе своего анализа) с определенными логически-обобщенными характеристиками продуктов мыслительных процессов, то есть конечных знаний.

Чтобы иметь возможность классифицировать различные тексты на основе понятия о задаче, надо попытаться представить все существующие содержательные характеристики знаний - возможных конечных продуктов мыслительных процессов - в виде перечня логически обобщенных задач исследования (первоначально весьма приблизительного и условного). В соответствии со всем вышесказанным - и это важно подчеркнуть еще раз - этот перечень «задач» будет представлять собой не что иное, как перечень категорий (это и есть логические типы знания, характеризуемые, прежде всего, со стороны их содержания). Поскольку задачи характеризуются со стороны содержания, появляется возможность в ряде пунктов определенным образом «организовать» этот перечень, исходя из зафиксированных уже в исследовании объективных взаимоотношений соответствующих содержаний. (Нельзя забывать, что эта организация является пока очень приблизительной и во многом даже просто условной, фиксирующей некоторые чисто интуитивные и еще совсем не проанализированные рефлективно различения; она может быть уточнена и получит свое действительное обоснование только на втором этапе исследования языкового мышления, в генетическом восхождении).

Чтобы только пояснить, что мы имеем в виду, говоря о перечне логически-обобщенных задач, перечислим некоторые возможные различения.

Можно, например, различить два типа системных предметов: чувственно-единое и чувственно-множественное целое. Первое характеризуется тем, что оно в целом воспринимается как одно, а его элементы не воспринимаются совсем, второе - тем, что в виде самостоятельных целостных объектов воспринимаются его элементы, но зато само оно в своей совокупной целостности воспринято быть не может. Примером целых второго типа может служить капитал как система буржуазных производственных отношений. Каждая из этих задач определяет особое направление и особый план исследования.

Вторым шагом может быть различение двух возможных типов изменения сложных предметов: процессов функционирования и процессов развития. Воспроизведение в мысли каждого из этих процессов становится самостоятельной задачей исследования. В сочетании с первым различением это дает уже четыре возможных направления, соответственно, способа исследования.

Если далее мы возьмем, к примеру, чувственно-единый предмет вне процессов изменения, то можно указать пять возможных направлений, или задач, его исследования и, соответственно, типов получаемого знания. Во-первых, можно поставить перед собой задачу исследовать отдельные «внешние» атрибутивные свойства этого предмета, то есть свойства, присущие ему как самостоятельному изолированному целому. Во-вторых, можно исследовать зависимости, связи, существующие между этими свойствами. В-третьих, можно рассмотреть заданное сложное целое в качестве элемента, или части, еще более сложного целого и поставить перед собой задачу выявить те отдельные связи, или свойства-функции, внутри которых исследуемый нами предмет существует в этом более сложном целом. В-четвертых, можно исследовать зависимости между этими связями, или свойствами-функциями. Наконец, в-пятых, можно направить исследование на внутреннее строение заданного целого, поставить перед собой задачу выявить те элементы, «единички» или частички, из которых оно сложено, и связи между ними, и на этой основе рассмотреть внешние атрибутивные свойства рассматриваемого предмета и связи между ними как проявление его внутреннего строения.

Внутри первого из указанных направлений, в свою очередь, можно выделить две различных задачи: первая - исследование качественных и вторая - исследование количественных характеристик отдельных атрибутивных свойств. Внутри пятой задачи, точно так же, можно различить исследование состава рассматриваемого сложного целого и исследование его структуры.

Продолжая этот процесс далее, мы получим, в конце концов, перечень задач исследования, которые будут достаточно дифференцированы и в то же время настолько общи, что их можно будет рассматривать как логически-обобщенные.

Имея подобный перечень задач исследования и, вместе с тем, перечень конечных продуктов процессов мышления, мы можем определенным образом охарактеризовать каждый встречающийся нам текст и выраженный в нем процесс мысли. Но одного этого определения процессов мысли по их продуктам, как мы уже мимоходом отмечали выше, недостаточно для однозначной характеристики процессов. Чтобы их охарактеризовать однозначно, нужно задать еще исходную «точку», или «исходный материал», и достаточное число промежуточных точек, которые описывали бы с необходимым приближением, образно говоря, «траекторию» процесса.

Но такая постановка вопроса, очень естественная на первый взгляд и даже, можно сказать, единственно возможная и необходимая, если мы анализируем «движения» или процессы, наталкивается на определенные трудности. Дело в том, что выделение исходных и промежуточных точек представляет собой легкую и естественную задачу только в том случае, когда мы рассматриваем линейное, неразветвленное, непрерывное и гладкое образование. Если же эти требования не выполнены, то у исследуемого явления оказывается масса различных исходных точек, разнообразные способы соединения частей процесса в одно целое, причудливые скачки и переломы в «траектории» и т.п. Все это требует при описании своих специальных понятий и крайне затрудняет первые эмпирические расчленения: не зная возможных особенностей анализируемых процессов - всех этих разветвлений, изломов, разрывов, - мы не можем их правильно расчленить. Но мы никогда не будем всего этого знать, если не произведем необходимые расчленения. Выход из этого положения, как всегда, заключается в том, чтобы произвести первое приблизительное расчленение, а затем, опираясь на его результаты, исправлять и уточнять сами принципы.

Простейшая гипотеза, которая может быть положена в основание этого расчленения, такова.

Перечень логических обобщенных задач исследования, или конечных знаний, можно рассматривать одновременно и как перечень возможных типов исходных знаний. В свою очередь исходные знания, опираясь на их понимание, можно будет представлять и интерпретировать как определенные предметы исследования. Можно предположить также, что процесс мысли заключается в переходе от одних знаний к другим, причем в исходном пункте имеется всегда одно и только одно знание. Тогда каждый выделенный текст можно будет характеризовать уже по двум точкам - по исходному знанию и по конечному [знанию]. Этот шаг можно будет рассматривать как переход к понятиям, характеризующим собственно мыслительную деятельность.

Всякое рассуждение, всякий, если можно так сказать, «кусок» или «отрезок» зафиксированного в «тексте» рассуждения, исходящий из определенного предмета исследования (а вместе с тем - из знания определенного логического типа) и направленный на решение определенной (то есть логически определенной) задачи, можно будет обозначить как «процесс мышления», или просто «процесс», и зафиксировать в особом знаке. Таким образом (и это важно отметить для дальнейшего), процесс мышления пока будет определяться как обычно - по фиксированным «состояниям», по продуктам, - но при этом будут указываться две «точки», между которыми процесс осуществляется: во-первых, задача, которую он должен решить, или его продукт, результат, во-вторых, условия, в которых он применяется, то есть «логический материал», на который он направлен, из которого он исходит и который он преобразует, - и поэтому сам процесс выступит как нечто отличное от продуктов, лежащее вне них и не соответствующее ни одному из них в отдельности. Тем самым будет уничтожена всякая возможность установления простого, непосредственного изоморфизма между продуктами мышления, знаниями (специально подчеркнем: взятыми так, как они понимаются обычно) и процессами, порождающими их. Другими словами: рассматривая процесс мышления как нечто, связывающее между собой две группы явлений (исходный материал, куда входят также и знания, и конечное знание), и обозначая его особым языковым знаком, мы выделим особую действительность, отличную от действительности знаний как таковых; вместе с тем мы введем более сложные понятия, предполагающие дополнительные приемы исследования по сравнению с теми, которые необходимы для введения понятий о знаниях, и эти новые понятия о процессах мышления в каком-то плане «снимают», элиминируют понятия о знаниях.

Но все это является лишь началом анализа процессов мышления как таковых. Большинство из них представляет собой сложные образования, которые могут быть расчленены на составляющие элементы - процессы. Для этого внутри первоначально выделенных в качестве процессов мышления рассуждений нужно найти «промежуточные» задачи и, соответственно, промежуточные «конечные результаты» и «исходные пункты». Например, чтобы выделить и исследовать структуру какого-либо сложного объекта, надо предварительно выделить и исследовать его элементы. Поэтому в определенных процессах мышления эта последняя задача может оказаться промежуточной по отношению к задаче исследования структуры. Чтобы определить отношение количественных характеристик одного свойства двух каких-либо объектов, надо предварительно определить сами эти количественные характеристики, и в ряде процессов мышления эта последняя задача окажется промежуточной относительно задачи определения отношения.

Но кроме промежуточных задач этого рода, то есть уже вошедших в перечень возможных содержательных задач исследования, в сложных процессах мышления обнаруживаются промежуточные задачи также и другого рода. Например, чтобы определить числовое значение отношения двух величин, недоступных непосредственному измерению, мы «переводим» это отношение в отношение других величин, доступных измерению, и, определяя последнее, тем самым определяем и первое. Задача переведения одного отношения в другое в таком процессе мышления выступает как промежуточная по отношению к задаче определения исходного отношения. Или другой пример. Чтобы определить числовую величину какой-либо характеристики геометрической фигуры (периметра, площади и т.п.), часто бывает необходимо включить ее в качестве элемента в систему более сложной фигуры. Задача включения исследуемого предмета в какую-либо систему в таких процессах мышления является промежуточной по отношению к первой задаче. Промежуточными задачами такого же рода являются: «упрощение» рассматриваемого предмета, «сведйние» его к другому предмету, «выведение» из другого, «отображение» одного предмета в другом и еще целый ряд подобных задач.

Все они дают возможность выделять составляющие процессы в сложных процессах мышления. Однако по характеру своему, «по природе» они значительно отличаются от задач первого рода. Для первых специфическим признаком служит характеристика типа содержания, фиксируемого в знании, являющемся продуктом соответствующего процесса. Вторые не могут быть поняты с точки зрения этой характеристики. Например, переведение исследуемого отношения двух величин в такое же по своему числовому значению отношение других величин бессмысленно с точки зрения содержательных задач первого рода. Точно так же включение рассматриваемого предмета в более сложную систему есть просто переход к другому предмету, к исследованию этого другого предмета, неоправданный с точки зрения задач первого рода. И тем не менее такие процессы мышления существуют и играют огромную роль в процессах исследования. Если не выделить и не зафиксировать в особом перечне задачи этого рода, то будут совершенно непонятными и выпадут из исследования значительные и существенные части реальных процессов мышления. Действительное значение и смысл задач второго рода раскрываются только во второй части исследования - в восхождении, при сопоставлении содержательной задачи исследования, традиционных средств ее решения и условий, в которых находится предмет. Но выделение этих задач необходимо уже в первой части исследования при эмпирическом расчленении языковых рассуждений. Оно может быть осуществлено путем сопоставления различных промежуточных знаний, получаемых в ходе сложного процесса мышления. Именно из этого сопоставления мы получаем определения задач - переведение, упрощение, включение в систему, сведйние, выведение и т.п. Оно характеризует отношение исходного и конечного знания определенных частей исследования и, вместе с тем, место и функциональную роль этих частей исследования в сложном процессе мышления.

Последовательное применение такого анализа процессов мышления, то есть выделение промежуточных задач исследования (первого и второго рода) и разложение процесса на составляющие части в соответствии с выделенными задачами, должно в конце концов привести нас к таким процессам мышления, которые этим способом уже не могут быть разложены на составляющие. Такие далее неразложимые этим способом, или элементарные с точки зрения этого способа анализа, процессы мышления мы будем называть «операциями мышления» или просто «операциями».

Разлагая процессы мышления на составляющие их операции, мы в то же время будем фиксировать последовательность и связь этих операций в каждом исследованном процессе. Сопоставление проанализированных таким образом процессов мышления между собой позволит нам выделить чаще всего встречающиеся комбинации операций, что сможет служить намеком на существование связи между ними. Фиксированный таким образом эмпирический материал должен быть затем объяснен во второй части исследования языкового мышления - в восхождении.

Рассматривая операции, составляющие сложные процессы мышления, и типы связей между этими операциями, мы переходим в новую и почти неразработанную область исследования мыслительной деятельности - в область исследования ее строения. Строение (элементарный состав и структура) процессов мышления будет, очевидно, их третьей, важнейшей и притом специфически процессуальной характеристикой.

Опыт анализа отдельных текстов, содержащих решения задач

[Во-первых, в ходе] анализа ряда текстов (в частности, математических) выяснилось, что если продукт (или конечное знание) процесса мысли определяется сравнительно легко, то «исходный материал», или исходные знания, с которых «начинается» этот процесс, напротив, определить не так-то просто. Всякий процесс мышления не только начинает с определенного знания, но - самое главное - осуществляется с помощью целого ряда знаний, которые входят в него в качестве средств. Такими знаниями для математических текстов являются, к примеру, [знания о] делении и умножении, извлечении корня, все знания о пропорциях и т.п. Включаясь в различные более или менее сложные процессы мышления, эти знания превращают различные составляющие этих процессов в формальные действия и, тем самым, перестраивают сами эти процессы. Но в силу этого [данные] знания оказываются таким же «исходным материалом» для перестроенных сложных процессов мышления, как и те знания, которые, собственно, перерабатываются в этом процессе; во всяком случае, они определяют характер процесса мышления хотя и по-другому, но ничуть не в меньшей степени, чем последние знания. Если бы этих знаний не было, то процесс мышления имел бы совершенно другой состав и другую структуру. Итак, первый вывод, к которому мы приходим при попытке анализа конкретных текстов: процесс мышления содержит неоднородные части - собственно процесс переработки какого-либо исходного материала, или «содержательную» часть, и формальные операции, включающиеся как особая жесткая, неизменная структура. Наличие формальных операций существенным образом меняет процесс получения определенного продукта, и при этом - по-разному в зависимости от того, какие это формальные операции. Эта неоднородность [процесса мышления], а [точнее] - наличие [в нем] формальных операций меняет само строение исходного материала и наше понятие о нем; в исходном материале приходится различать собственно исходные знания, которые перерабатываются в ходе процесса в другие, и краевые знания, которые, оставаясь неизменными, определяют характер этой переработки. Эта двойственность исходного материала и его историческая относительность является одной из причин, затрудняющих выделение его при анализе конкретных текстов.

Второй корректирующий вывод, который мы должны сделать, заключается в том, что отнюдь не все процессы мышления являются линейными. В частности, проанализированные нами процессы решения задач включали процессы мышления, направленные, образно говоря, перпендикулярно друг другу.

Если, скажем, надо определить численное значение отношения двух величин k и l, и практически, путем измерения и вычислений, это сделать невозможно, то это отношение как бы «переводится» в другое отношение, скажем, величин e и f. Если это переведение осуществлено и величины e и f известны, то мы сможем перейти от их отношения к отношению k и l и таким образом решить задачу. Но само переведение k:l в e:f возможно только в том случае, если мы установим между ними определенное соотношение, скажем, равенства. А установление его требует определенного процесса мысли. Благодаря этому весь целокупный процесс мышления приобретает в общем случае вид (рис. 31):

(a: b = c: d) (c: d = e: f) (e: f = k: l)

----(III)--­------------------------------(II)--­--------------------------------(I)--­----

Рис. 31

В верхнем ряду этой схемы записаны знания о соотношениях, получаемые посредством краевых процессов; «k:l», в «e:f» и т.д. - элементы этих соотношений, причем «k:l» есть исходное математическое отношение, численное значение которого нужно определить, а «a:b» - математическое отношение, численное значение которого известно или легко может быть определено и в которое в конечном счете переводится исходное отношение. Вертикальные стрелки с индексами I, II, III в схеме обозначают процессы мышления, посредством которых вырабатываются знания о соотношениях, то есть собственно краевые процессы мышления. Штриховые стрелки над верхним рядом схемы условно обозначают задачу и направление процессов переведения.

Эта схема, представляющая таким образом процесс мышления наглядно показывает, что процессы переведения и процессы установления соотношений между элементами «k:l», «e:f»,… «a:b» идут как бы «в различных направлениях» и что именно переведение есть та задача, которая в данном случае определяет общую схему всего процесса в целом, последовательность и порядок всех его звеньев.

Кроме всего прочего, эта схема заставляет нас сделать ряд важных методологических выводов. Она показывает, что в сложных процессах мышления существует особый тип связи частичных процессов мысли, а именно связь через отношение их продуктов - знаний - к другой задаче, лежащей как бы в ином направлении и определяющей основную линию процесса. Сами эти краевые процессы (в широком смысле), направленные перпендикулярно основной линии, могут быть самыми различными, но у них у всех должны быть сходные продукты - знания о соотношениях, позволяющие (в контексте всего процесса мысли) замещать один элемент соотношения, скажем, «k:l», другим.

Если рассмотреть каждый из этих частичных мыслительных процессов сам по себе, с точки зрения его «внутренней природы», то окажется, что он никак не связан с другими краевыми процессами (собственно, именно это обстоятельство и позволило нам определить их как краевые). Но, хотя между ними как таковыми связи нет, в рассмотренных сложных процессах все они связаны между собой в одно целое. То, что их объединяет, и то, ради чего все они осуществляются, есть задача переведения исходного отношения «k:l» в какое-то другое отношение - уже известное или определяемое через другие. А так как условием такого переведения является цепь соотношений, непрерывным образом связывающая исходное отношение с уже известными, то можно сказать, что то, что связывает все эти частичные краевые процессы в одно целое, есть требование определенной последовательности этих соотношений - последовательности, удовлетворяющей задаче переведения.

Еще один вывод, к которому мы приходим в ходе анализа конкретных текстов: процессы мысли могут не только иметь основную и краевую части, но и распадаться на ряд «ветвей», как бы соединяющихся в одной точке. Каждая из этих ветвей имеет свою основную и краевую части. К примеру, такое разветвление имеет место, когда вместо переведения одного отношения в другое мы заменяем сами элементы этого отношения другими, осуществляя подстановку.

Факт такого раздвоения процесса мысли вносит весьма важные коррективы в наш вывод об исходном знании всего рассматриваемого процесса: ведь у каждой ветви должно быть свое исходное знание, а раз сами ветви равноправны, то и у всего мыслительного процесса в целом оказываются два различных исходных знания.

Намеченная выше схема переведения позволяет отчетливее понять и делает чуть ли не наглядным еще один исключительно важный момент, который заставляет нас сделать ряд [дополнительных] выводов, ревизующих исходные принципы. Речь идет, во-первых, о направленности процесса мышления, а во-вторых, о соотношении формальных и содержательных моментов в нем.

Рассмотрим это подробнее. Соотношения I, II, III…, изображенные вверху схемы, как мы уже не раз отмечали, устанавливаются для того, чтобы можно было осуществить переведение исходного математического отношения в другие, уже известные. Но принципиальный факт заключается в том, что после того, как эти соотношения установлены, процесс переведения не осуществляется. Вместо него мы осуществляем другой процесс, который условно может быть назван «переносом». Перенос в сопоставлении с переведением характеризуется двумя моментами: во-первых, это движение, по направленности своей противоположное переведению: если при переведении мы идем от исходного неизвестного к известному, то при переносе мы, напротив, движемся от известного к неизвестному. Во-вторых, если переведение, по идее, должно быть процессом прежде всего содержательным (хотя оно и может [включать в себя] в качестве фрагментов формальные действия), то перенос, в противоположность этому, является действием прежде всего формальным, то есть совершаемым, как говорят, «по формуле», в соответствии с уже установленной связью знания (хотя в ряде случаев [перенос] может содержать в качестве фрагментов содержательные неформализованные действия).

Именно этот второй процесс - перенос, а не переведение - выражается, как правило, в языковом тексте при изложении материала.

Здесь б обозначает численное значение математического отношения a:b, уже известное или определяемое с помощью какого-либо мыслительного действия или процесса, вертикальная стрелка I обозначает движение (или фиксирующую его знаковую связь) при приписывании этого значения математическому отношению a:b, стрелка над соотношением a:b=c:d - формальный перенос значения б с отношения a:b на отношение с:d, а вертикальная стрелка II - результат всего этого переноса, приписывание значения непосредственно математическому отношению c:d.

Так мы приходим к довольно парадоксальному результату. Мы выяснили вначале, что задача переведения какого-либо математического отношения в другое математическое отношение порождает новую задачу: установить определенное соотношение между этими математическими отношениями. Соотношение это устанавливается специально для целей переведения и, естественно, должно быть таким, чтобы это переведение можно было осуществить. Но после того, как такое соотношение установлено, процесс переведения уже не осуществляется; вместо него мы осуществляем противоположно направленный формальный процесс переноса. Это факт, на первый взгляд, парадоксальный, но он не должен вызывать удивления. Как общий вывод мы должны формулировать положение, что выработка и включение в процессы мышления знаний о соотношениях существенным образом меняет строение и механизм самих этих процессов. И это, по-видимому, самый важный и принципиальный факт в нашем мышлении.

Но такой вывод заставляет нас вернуться к начальному пункту анализа и вновь поставить вопрос, какие же именно знания, выделяемые в рассматриваемом языковом тексте, мы можем рассматривать как исходные для действительного процесса мышления, а какие - как конечные для этого процесса. По сути, мы вновь возвращаемся к основному вопросу нашего метода о способе задания и выделения процессов мышления.

Если бы в качестве действительного процесса мышления мы взяли процесс переноса, то начальные наши характеристики - математического отношения k:l как конечного знания, а математического отношения a:b как исходного - были бы правильными. Но так как мы пришли к выводу, что «перенос» есть деятельность прежде всего формальна, и, чтобы иметь возможность осуществить ее, надо предварительно, исходя из задачи («определить отношение k:l»), найти другое (уже известное или еще неизвестное) математическое отношение, с помощью которого можно было бы найти первое, то, казалось бы, естественно предположить, что действительный процесс мышления - «переведение» - идет как бы в противоположном направлении и поэтому начальные характеристики исходного и конечного знания нужно просто «перевернуть», назвав математическое отношение k:l исходным знанием, а математическое отношение a:b - конечным.

Но и такой подход тоже оказывается ложным. Во-первых, потому, что задачу («найти математическое отношение k:l») нельзя рассматривать как исходное знание, и наш предполагаемый процесс мышления остается, следовательно, без исходного знания. Во-вторых, математическое отношение a:b, если брать его изолированно, само по себе, тоже не может рассматриваться как конечное знание. Необходимым условием переведения k:l в а:b является знание об их равенстве (или установление соотношений «больше», «меньше»); поэтому можно сказать, что конечным знанием искомого действительного процесса мышления является знание о равенстве математического отношения k:l математическому отношению а:b.

Но здесь, как это ни странно, мы приходим к парадоксальному, с точки зрения исходных понятий метода, положению. Точно так же, как знание о равенстве отношений k:l и а:b является необходимым условием переведения, так и знание о необходимости переведения, или задача переведения, является необходимым условием процесса мышления, направленного на установление равенства между математическими отношениями k:l и а:b. Иначе говоря, до тех пор пока мы не поставим задачу переведения одного отношения в другое, мы не можем поставить задачу установить соотношение равенства между ними. Но, с другой стороны, поставив задачу переведения, мы не осуществляем соответствующего ей процесса мышления, а «переходим» к другой задаче. Подобно этому, мы можем затем перейти к третьей задаче, не осуществляя процесса мысли, непосредственно соответствующего второй, к четвертой и т.д. После же того, как вторая (или третья и т.д.) задача решена, соответствующее знание получено, происходит «возвращение» к первой (или второй и т.д.) задаче, но такое возвращение и при таких условиях, делает ненужным процесс мышления, необходимый в других условиях для решения этой задачи, как бы отменяет его и заменяет другим, формальным действием.

Но этот факт, на наш взгляд, имеет первостепенное теоретическое значение. Прежде всего потому, что он совершенно по-новому ставит вопрос о природе задачи, а вместе с тем вопрос о структуре некоторых возможных процессов мышления. Если раньше в исходном пункте нашего исследования мы отождествляли задачу с конечным знанием и наоборот, то здесь, в свете только что описанных фактов, мы должны выделить задачу в качестве особого функционального элемента процесса мышления и признать возможность особых мыслительных «движений» (может быть, «процессов мышления»), заключающихся в смене задач, в переходе от одних задач к другим, безотносительно к осуществлению процессов мышления, связанных обычно с решением каждой из этих задач.

В этой связи тотчас же возникает целый ряд вопросов.

Каковы средства выражения и фиксации задачи? Другими словами, в чем она овеществляется, что является ее материальным носителем?

Существует ли задача независимо от знания о задаче? Что представляет собой последнее и как оно вырабатывается?

Каковы необходимые условия и предпосылки «движения в задачах»? Когда появляется необходимость в таких движениях? Возможно ли это движение независимо от знаний о задачах и знания о закономерной смене задач?

Можно ли рассматривать мыслительное «движение в задачах» как лежащее в одной плоскости или на одном уровне а) с процессами переведения и переноса, б) с «краевыми процессами» выработки знаний о соотношениях? И если они являются знаниями другого уровня, то как выявить структуру этого уровня и его взаимоотношение с другими уровнями?

Указанное выше изменение процесса мышления - замена содержательного процесса переведения формальным переносом - не является единственным. Та же самая причина - выработка знаний о соотношениях - создает условия и для другого изменения процесса мышления. Каждое из соотношений устанавливается для того, чтобы можно было осуществить один определенный «шаг» переведения, и делает возможным один обратный ему «шаг» формального переноса. И если бы все исходные задачи мышления могли быть решены с помощью одного такого шага переведения, а все соответствующие части процессов мышления исчерпывались одним шагом переноса, то последний всегда осуществлялся бы именно так, как это изображено на предшествующей схеме (см. рис. 33).

Но поскольку в большинстве процессов мышления, так же как и в разбираемом примере, таких переведений (или аналогичных им процессов) целый ряд, поскольку с помощью краевых процессов мышления устанавливается непрерывная цепь соотношений, постольку процесс формального переноса, а вместе с тем и процесс мышления в целом существенным образом меняются. Установленные соотношения как бы обособляются от каждого отдельного акта переноса конкретного числового значения с одного математического отношения на другое. К ним применяется иная формальная деятельность, а именно деятельность по преобразованию последовательной цепи соотношений в одно соотношение. Если изображать движение мысли в этом случае схематически, то оно будет выглядеть примерно так (рис. 30):

Рис. 30

где вертикальные стрелки I и II, как и прежде, обозначают непосредственное приписывание числовых значений соответственно математическим отношениям a:b и k:l, стрелка над соотношениями обозначает формальный перенос, а округлые линии 1 и 2 - формальные преобразования цепи соотношений в одно соотношение.

Чтобы осуществить это сведйние, как мы уже сказали, надо предварительно проделать целый ряд особых формальных действий, преобразующих цепь соотношений в одно соотношение.

Многие представители традиционной логики считают действия, или операции, посредством которых осуществляются эти преобразования, процессами мышления; более того, нередко они полагают, что этими действиями мышление и исчерпывается. Проведенный выше анализ рассуждения показывает, что действия такого типа отнюдь не исчерпывают процессов мышления. Более того, этот анализ показывает, что указанные действия и операции возникают лишь в результате двухкратного изменения процесса мышления, обусловленного выработкой общих знаний-соотношений, и являются лишь одним из следствий этого изменения и одним из условий осуществления процесса мышления (в данном случае переноса) в новой, сокращенной форме. Можно сказать даже резче: мыслительные действия и операции, осуществляющие подобные преобразования, - это не сам процесс мышления, а только часть его, причем часть формальная и, если можно так сказать, подсобная, вспомогательная, которая складывается уже сравнительно поздно, после того как осуществлены основные процессы мышления и выработаны общие знания, - часть, которая знаменует собой уже выпадение, элиминирование собственно процессов мышления.