Трансформация редакции российских интернет-СМИ: способы монетизации и журналистская этика

Интервьюер: А вот ваши сотрудники, как вы думаете, у них это очень как-то влияет идеологическая привязанность к повестке, к идее вообще.

Собеседник: Мне кажется, у всех разная мотивация. И как бы… Кому-то удаётся свободно писать, кто-то просто не понимает, куда еще можно уйти и как ему самореализоваться, там. Ну мне кажется, у всех разное, э, такая мотивация. Кому-то интересно, кто-то подтягивается в развитии. У нас есть люди, которые очень сильно компенсируют (?) в журналистике. Да, у нас сильные редактора, с ними приятно работать, именно как с редакторами. То есть они сильные с точки зрения понимания, вот. Кому-то, я думаю, нравится, что сама обстановка. Да, ну, как бы, довольно вольная. Так что, а большинству… что мы тут не дурака валяем, а занимаемся журналистикой, которая нужна 2010-х уже в 2020-х. Ну да, как бы, многие люди поэтому и приходят. Видеть, мне очень трудно со стороны, знаете, оценка себя со стороны, я просто думаю, что если люди не уходят, и не стремятся уходить, значит кто-то, многие чувствуют себя комфортно. Я думаю, одна из таких причин, надеюсь, по крайней мере, что не стыдно сказать, что ты работаешь в «Медиазоне» в 2020 году в журналистом рынке.

Интервьюер: Ну конечно, да.

Собеседник: Это довольно важная мотивация для журналиста, на самом деле.

Интервьюер: Именностатустность издания?

Собеседник: Ну да, пусть оно будет небольшим, но статусность издания, может это там и моя позиция, но не всё решают деньги сейчас.

Интервьюер: Мг, ну да, конечно. А расскажите про ваше расширение. Вот вы сказали, что открыли Центрально-Азиатскую редакцию Как это происходило? Как они работают? Прикрепляются там?

Собеседник: Не-не. У нас отдельная редакция, отдельные деньги. Это не фандрайзинг, это отдельные деньги под попытку сделать отдельно Центрально-Азиатскую редакцию. Мы нашли деньги там, несколько лет спрашивали. И когда появились желающие дать деньги и попробовать сделать издание как в России, довольно много, ну, не довольно много, а есть там какие-то фанаты «Медиазоны», хорошей журналистики, кто бы хотел там хорошую журналистику. Вот мы нашли там деньги, нашли, ну это была большая сложная проблема, я несколько раз летал в Центральную Азию, искал людей. А, это сложность, это сложность. Там журналистика хуже чем в России значительно. Ну и у нас работают практически все молодые ребята, и которых мы по ходу учим. Редактируем тексты мы из России, у нас там пять человек. И это тоже отнимает определенное количество сил и нервов.

Интервьюер: А там есть какой-то централизованный руководитель?

Собеседник: Нету. Мы не хотим централизовать, это всё не очень централизованно. Просто получилось, что там все молодые ребята, и даже нельзя назначить из них там шеф-редактора. Это просто невозможно по качеству. А мои все попытки найти какого-то хорошего шеф-редактора, они провалились. И мы поняли, что будем простить как новостников в России, так и оттуда. Сами растить, и кто-нибудь через полгодика сам дорастет до редактуры, и нам будет уже легче.

Интервьюер: И это получается, они тоже все работают удаленно на вас? Такой разрозненный…

Собеседник: Они вообще все удаленно, они все из разных городов.

Интервьюер: А кооперация -- чаты?

Собеседник: Чат, Zoom, Джитси изначально. Просто Джитси начали использовать до этого карантина.

Интервьюер: То есть, у вас уже это было развито.

Собеседник: Да, у нас был опыт с Джитси, мы по Джитис работаем с января, с запуска. То есть, мы с января ну каждую, ну мы. Ещё одна особенность -- мы не проводим много планёрок. У нас одна планёрка в неделю.

Интервьюер: Одна в неделю. И что на ней обсуждаются: темы, новости?

Собеседник: Нет, новости -- они не обсуждаются, их не надо обсуждать. На них обсуждаются темы, кто чем занимается на следующей неделе. Ну то есть, у нас высокий уровень такой, как мне кажется, самоорганизации. Вот. Ну понятно, что это приводит к проблемам: все не вовремя сдают, проваливают дедлайны. Ну это как бы, понимаете, такой момент, когда, я вообще не сторонник выжимать из людей сто процентов. Если люди работают на сто процентов, они перегорят очень быстро. И я понимаю, что выгорание -- одна из наших проблем. И мы спей столкнулись, и будем сталкиваться дальше, я не сомневаюсь ни секунды. Я стараюсь этого избежать, и понятно, что будут провалы, понятно, что будут неудачные тексты, понятно, что будут неудачные не вовремя сданные заметки, но лучше людей не напрягать, пусть у нас лучше будет относительно комфортная среда, нежели выжимать из них все соки, и потом люди будут как бы никому не нужны и устанут.

Интервьюер: А вот когда вы начали обращать внимание на какое-то психологическое состояние сотрудников?

Собеседник: С самого начала. Я всегда старался, ну да, потому что как бы, ну тут же всегда очень сложно отделить грань тяжелого психологического состояния и как бы чего-то ещё. Дополнительно лезть тоже плохо к людям.

Интервьюер: Ну да, понятно.

Собеседник: Ну серьезно. Особенно плохо, когда это делает главный редактор. Потому что это не лучшее выстраивание отношений начальника к подчиненным. Вот поэтому конечно, кого-то, наверное, упустили с выгоранием, с проблемами. Вот. Увы.

Интервьюер: Окей, поняла. Расскажите, пожалуйста, про ваши профессиональные отношения с Петром Верзиловым. Как у вас выстраивается сейчас коммуникация, кто за что отвечает. Он, как издатель, ну помимо финансов, кроме этой части. Может, что-то ещё?

Собеседник: Не за что больше он не отвечает. Отвечает только за финансы, за которые частично теперь отвечаю я. Вот, он отвечает за, вот за это, да. За финансы и за общее медийное присутствие, особенно на западе. Ну нас всегда ассоциируют с Петром. Ну у нас, как бы у нас просто очень хорошие дружеские отношения. (реплика к сыну) И у нас очень хорошие отношения, и у нас никаких конфликтов, никаких проблем с точки зрения внутренней работы никогда, имеется в виду, никаких кто-то куда-то залезает нет. На чью-то территорию. Если главный вопрос, который задают «Вмешивается ли издатель редакционную политику?» -- нет, не вмешивается вообще.

Интервьюер: Не, ну это логичный вопрос, просто, что вы проговорили.

Собеседник: Не, логичный вопрос, он не вмешивается. Просто есть проблема, Когда у тебя маленькое медиа, когда мало людей., конечно, каждый издатель хочет помочь как-то в работе. И когда издатель вмешивается, это не всегда он хочет навредить, помешать. Часто он хочет помочь, но очень часто эта помощь скорее мешает. Это очень большая проблема часто. Вот, ну мы это прошли. У нас был период, когда Пете казалось, что он лучше знает, и он предлагал всякие идеи, которые я каждые два месяца отклонял. А потом он успокоился. Ну, тут просто надо выдержать. Выдержать момент, показать, что ты делаешь, показать там хорошие отзывы. Ну, у нас никогда не было хорошей посещаемости, ну объективно. Не знаю, вас интересует или нет посещаемость, но…

Интервьюер: Ну если это не закрытая информация.

Собеседник: Не, ну мы не публичим, но если надо, я вам скажу. Ну как-то. Видите, нам рекламу не продавать, в принципе. Видеть, ту еще вопрос такой: продаешь рекламу ты или нет. Конечно приятнее, когда твой текст читают, чем когда твой текст не читают. Ну сейчас столько много механизмов. Газета.ру… посещаемость Газеты.рулучше чем посещаемость Газеты.ру в 2011 году, когда она была лучшим изданием на рынке. И была конкурентом «Ведомостям» и «Коммерсанту», и часто их обыгрывала. Но сейчас посещаемость ее лучше.

Интервьюер: А почему?

Собеседник: За счёт чего? За счёт мусорного трафика. И за счёт Яндекс.Дзена, за счёт использования Яндекс.Дзена. Ну тут ничего не сделаешь. Так что, посещаемость не всегда конкретный показатель. Вам надо -- я скажу посещаемость.

Интервьюер: Можете среднюю по текстам по большим.

Собеседник: Не-не, ну по текстам сложно заметить, смотреть. Ну у нас в прошлом месяце был рекорд (обращение к сыну) в плане миллиона уникальных посетителей.

Интервьюер: Ну это прилично, по-моему.

Собеседник: Ну это прилично при коронавирусе. А так. Ну больше миллиона у нас давно в месяц. Последние несколько месяцев были близки к двум. Но я очень холодно отношусь к эти цифрам. Пройдет повестка -- перестанешь попадать нормально в Яндекс, и у тебя она снизится. Я просто знаю медиа, которые потеряли до 60% трафика из-за новых алгоритмов и Фейсбука, и Яндекс.Дзена, поэтому лучше не привязываться вот к эти вот вещам. Просто нужно наращивать свою аудиторию в социальных сетях, наращивать аудиторию вокруг себя, опять же, журналистам вести соц.сети. Поэтому, ну, хорошо работать, чтобы к тебе хорошо относились. Мы очень ценим, что к нам хорошо относятся коллеги, поэтому мы с ними не ругаемся. У нас много подписчиков из журналистов на «Медиазону».

Интервьюер: Именнодонаты?

Собеседник: Донаты, донаты. Даже из «RussiaToday» и прочих.

Интервьюер: Интересно, внезапно. А какие отношения у вас с платформами в целом? То есть специально на Яндекс.Дзен вы не выкладываете, то есть органически: попадет не попадет.

Собеседник: Да, да, мы не делаем искусственных шагов, потому что нам не надо ничего продавать. Лишние шаги -- это лишние люди. То есть, пришел бы к нам человек, который в этом разбирается -- я не был бы против. Но заставлять действующих людей учиться, напрягаться -- ну зачем?

Интервьюер: Ну понятно. У меня еще один вопрос про инвесторов. Можете не отвечать. Это просто для понимания, как это менеджириально устроено? Смотрите, операции с людьми, которые могут дать вам потенциально какие-то деньги, это всё ведет Верзилов?

Собеседник: Ну в последнее время, и я тоже.

Интервьюер: Какая бы инвесторская модель была бы полностью идеальной?

Собеседник: Нам комфортно без инверсторской модели, нам комфортно в модели, где донаты определяют большую часть и, по крайней мере, значительную часть расходов редакции, чтобы мы не зависели от внешних поступлений. Мы считаем эту модель хорошей, потому что мы не зависим от рекламы на рынке, потому что, я уверен, сейчас начнутся проблемы на рынке из-за кризиса, и будем ждать их сокращений. А рекламная модель мне никогда не казалась нормальной, потому что в России очень странная рекламная модель, как мне кажется.

Интервьюер: Это вы про Ad-marketing, или про что?

Собеседник: Да нет-нет, я про рекламу, слушайте, у нас же полугосударственные корпорации, у нас частный бизнес так себе, понимаете. Можно прийти к любому бизнесу и сказать: «Вот здесь рекламы быть не должно». У нас что, бизнесмены сумасшедшие и могут сказать, что им наплевать. Ну нет. В такой ситуации, когда слишком сильно государство, надеятся на инвестора и какие-то рекламные деньги, ну, наверное, можно, но этом вообще никак строить будущее невозможно. То есть, объективная реальность такая, когда мы вынуждены прибегнуть к такой модели. И я смотрю на такие медиа -- они большую сложность испытывают, чем мы. С инвесторами…

Интервьюер: А про какие именно?

Собеседник: Ну посмотрите на «Ведомости».

Интервьюер: А, ну «Ведомости» понятно. Я скорее про небольшие СМИ, «Батенька…».

Собеседник: На небольшие медиа практически нет никаких частных денег. Ну это тоже реальность, поэтому там целевые гранты или что-то еще. Но никто из них практически не зарабатывает рекламой.

Интервьюер: А под рекламой вы имеете в виду какие-то нативные материалы или что-нибудь другое?

Собеседник: Да, любая реклама.

Интервьюер: Всё, что связано с брендами?

Собеседник: Да, да, да. Ну есть пример с «Медузой», но посомтрим, что будет с «Медузой» сейчас, потому что мне кажется… Ну, вы видите, их модель, там другие были проблемы и причины. Очень тяжело работать в независимом медиа. И это воообще очень большая проблема, которая чревата и другими конфликтами.

Интервьюер: Я про это поняла, то есть вы бы не стали работать с брендами, интеграциями, потому что это или частные деньги, или государственное вмешательство?

Собеседник: Ну понимаете, это такой гибкий вопрос: бренды и интеграции. Когда будут предложения, мы будем с ними работать. Начнем, исходя из нашей тематики, это представляется теоретически.

Интервьюер: Окей.

Собеседник: Будут приходить -- будем разговаривать. Сейчас на это надеяться и думать, это наивно. Я Луше о текстах подумаю, и о тематике. Не, нет четкого неприятия рекламы. У нас никогда не будет рекламы -- ерунда. У нас никогда не будет нативной рекламы -- это тоже ерунда. Конечно будет, если будет возможонсть. Но на нее расчитывать -- просто наивно, мне кажется. Посмотрим.

Интервьюер: Вы сказали, что с фрилансами практически не работаете. На ваш взгляд, построить «Медиазону» такой, какая она есть, невозможно с пятью редакторами, чтобы все авторы были фрилансеры.

Собеседник: Я понял ваш вопрос. При запуске «Медиазоны» Пётр Верзилов предлагал как раз таки именно такую модель. Я категорически выступил против этой модели в 2014 году, сказав, что лучше мне несколько человек в штате, нежели я один редактор и набираю тексты. Мне кажется, модель набора текстов тяжело и не работает. И я не знаю удачных примеров медиа в России, которые работали по такой модели.

Интервьюер: Много у кого фриланса по идее сейчас.

Собеседник: Ну фрилансеры есть много у кого, но я не знаю медиа, у кого фрилансеры были бы основным источником трафиком и лицом издания, их работы. Ну это довольно сложные вещи. И очень важная история, когда ты набираешь фрилансеров, а не работников, ты исчезнешь из социальных сетей. То есть, мне кажется, в 2020 году, да и в последние пять лет, очень важно постоянно присутствовать в социальных сетях, когда мы пишем новости, а не только ведем онлайн из судов. Новости формируют лицо издания. Выборка новостей, написание новостей, в том числе присутствие в социальных сетях -- я считаю это важным.

Интервьюер: Это если мы говорим про классическую медиа, новостное какое-то.

Собеседник: Да-да, мы избрали модель классического новостного медиа. Просто сейчас появляется много медиа других. Я слежу, есть проект «Важные истории», которые запустились. Посмотрим, как они будут, но я скорее противник такой модели. Я считаю, что нужно присутствовать в социальных сетях постоянно. Посмотрим, может, я не прав.

Интервьюер: То есть это заменяет фоновое присутствие и заменяется хайпом на каких-то редких материалах, условно.

Собеседник: Я сторонник постоянной монотонной, скучной работы, потому что ты постепенно Я сторонник постоянной, монотонной, может быть, скучной работы, чем хайп раз в месяц. Потом раз, и исчез. Мне модель постоянной работы кажется более привлекательной. Возможно, потому что я уже старенький и не умею делать другие СМИ (смеется).

Интервьюер: К вопросу про сменяемость власти, скажем так, вы сказали, что очень сильно сейчас журналистика зависит от лиц, которые в медиа там работают, представляют медиа. Может ли «Медиазона» существовать без Сергея Смирнова тогда или еще кого-то.

Собеседник: Я думаю да, вполне может существовать. Абсолютно серьезно считаю, потому что она не привязана ко мне напрямую, а когда, скажем, спросить людей в Твиттере, что такое «Медиазона», я абсолютно уверен, что из основных, ключевых слов, Смирнов будет месте на десятом.

Интервьюер: А первое будет что?

Собеседник: Типа ужас, кошмар, пытки, суды, уголовные дела. Но это хорошо в том плане, что значит есть некий образ издания. Раньше были заключенные, я надеюсь будет в том числе инфографика по коронавирусу и все такое. Это довольно хорошо, потому что я там буду упоминаться десятым, даже позже.

Интервьюер: То естьзаменяемость есть какая-та, сменяемость.

Собеседник: Ну, скорее, образ, это тоже важно. Есть понимание у людей в в редакции, как делать издание. Рано или поздно -- я все равно уйду.

Интервьюер: Да, как вы, в целом, смотрите на какое-то там будущее?

Собеседник: Ну, конечно, я уйду, я же не буду всю жизнь работать с «Медиазоной».

Интервьюер: По разному бывает, мало ли.

Собеседник: Не хотелось бы, знаете, 35 лет работать в одном месте.

Интервьюер: Вы упоминали, что очень сильно сейчас меняется журналистика и очень много факторов на нее влияет. Можете как-то пошире это раскрыть? Я понимаю, что очень сложная тема.

Собеседник: Ну смотрите, давайте так. Журналистика есть совсем разная и я буду говорить о политической журналистике независимого типа, потому что говорить о пропагандистской журналистике, спортивной, гламурной -- не моя тема. Ну, просто нет смысла. Я могу говорить только о той журналистике, в которой разбираюсь, то есть общественно-политической.

Интервьюер: И Интернет-СМИ.

Собеседник: Ну, слушайте, очень сильно сейчас все меняется. Очень важным фактором, мне кажется, стала репутация, потому что влияние общественности, блогов и людей в соц.сетях растет, потому то отношение к медиа все-таки выстраивается на основе отзывов. То есть отзывы решают все больше, ну серьезно. Это очень странная история, потому что я никогда не верил в репутацию журналистики, но, мне кажется, что сейчас она более-менее работает. Долгое время было так: сегодня ты поработал в «ТАССе», завтра ты поработал в «Газете.Ru», послезавтра пошел делать пропагандистские ролики куда-то, устраиваешься на какое-то новое место работы. Мне кажется, что сейчас уже не так. Сейчас я не смогу взять журналиста с «RussiaToday» в издание, даже при моем желании.

Интервьюер: Помимо скиллов смотрите еще и на это обязательно.

Собеседник: Конечно, безусловно. Я просто физически не смогу это сделать, потому что это будет подрывать доверие нам, это будет подрывать доверие у читателей. У читателей возникнет много вопросов. У людей там, opinion-makerов еще больше вопросов, они как бы управляют общественным мнением. Разумеется я должен буду думать об этом, об репутационных вещах. Все прекрасно это понимают, и в редакции все это понимают, поэтому никто не захочет человека с «RussiaToday». Именно тут есть серьезные изменения, и то что происходит в других независимых медиа, плохие процессы, мы тоже их знаем, не выносим в публичное пространство. У всех большие проблемы: у кого-то с деньгами, у кого-то с базами, у кого-то с внутренней цензурой, у кого-то, как, например, в «Медузе», есть конфликт внутри редакции, и он никуда не девается, это болезненная для них тема.

Интервьюер: И она влияет на качество работы?

Собеседник: Да. С «Ведомостями» вы видите, что происходит. И с сними все плохо закончится, в любом случае. Без сомнения, разгонят их редакцию. У западных медиа, которая сейчас одна из альтернатив, у них другая проблема. Я, конечно, не буду их озвучивать, не очень корректно, но все на рынке о них знают. Поэтому, мне кажется, медийный рынок ждет какой-то предел, переосмысление и вообще, если уж так по-хорошему, у нас случится революция. Существующие медиа не очень соответствуют и репутационно, и по качеству. Возможно, будет нужен перезапуск этих медиа, что скорее всего, либо всего медиарынка. Это вообще большая проблема.

Интервьюер: Вы имеете в виду медиа, которые про государство?

Собеседник: Общественно-политические.

Интервьюер: Это влияет потому что люди не читают новости или что?

Собеседник: Люди меньше доверяют. Я последние года два вижу постоянные нападки на все СМИ. Мы как раз стараемся этого избегать, причем, одна из проблем заключается в том, что нападки, если честно, справедливы.

Интервьюер: А например?

Собеседник: Я не буду приводить историю с хлопком и не хлопком, пишут люди новость про расследование Навального или не пишут. Я примерно про это.

Интервьюер: Это получается разделение мнений внутри общества, преференций.

Собеседник: Что такое журналистика? Это отражение части общества. Получается, что независимая журналистика, которая позиционирует себя как условно независимая от власти, она отстает от той части общества, которая хочет изменений. А медиа, которые остались в модели «мы против всех», например «Коммерсант». Они до сих пор уверены, что они нормальной журналистикой занимаются, а все вокруг -- идиоты.

Интервьюер: Это убеждение в какой-то объективности, стандартах XX века условно.

Собеседник: Когда становятся символом веры, а в реальности ты смотришь на заметки и люди не могут ответить, почему у них каждую неделею заметки снимаются с сайта: «Нууу, нам тяжело». Люди не замечают противоречий между этими вещами. Это очень грустно, я к тому, что весь сегмент независимых медиа испытывает серьезные проблемы: кто-то финансовые, кто-то по качеству, а кто-то по отношению к публике.

Интервьюер: Вы сказали, что с фрилансерами, в принципе не работаете, и, на ваш взгляд, построить «Медиазону» такую, какая она есть, невозможно условно так же с пятью авторами, а чтобы все авторы были фрилансерами. Я понимаю, что это вопрос «а если бы».

Собеседник: Я понял ваш вопрос. Этот вопрос был, между прочим, при запуске «Медиазоне». Я еще в 2014 году выступил категорически против такой модели. Я сказал: лучше мне несколько человек в штате, нежели я один редактор и набираю тексты. Мне кажется модель набора текстов тяжело и, на мой взгляд, не очень работает. Я не знаю примеры удачных СМИ в России, которые бы работали по такой модели.

Интервьюер: Фрилансеры есть много у кого, по идее, сейчас.

Собеседник: Ну, фрилансеры есть много у кого, но я не знаю медиа, у которого фрилансеры были бы основным источником трафика и лицом издания. Это довольно сложная вещь. И очень важная история: когда ты нанимаешь фрилансеров, а не постоянных работников, ты исчезаешь из социальных сетей. То есть мне кажется сейчас, в 2020 году, и последние пять лет важно постоянное присутствие в социальных сетях, поэтому мы пишем новость, а не только ведем онлайн из судов. То есть новости формируют лицо издания. Выборка новостей, написание новостей -- мне кажется это действительно важным и, в том числе, присутствие в социальных сетях.

Интервьюер: Это если мы говорим про классическое такое медиа, новостное.

Собеседник: Да, мы рассматриваем модель классического новостного медиа. Вот сейчас появляется много медиа других. Я слежу как бы, да. Есть проект, который выбрал другую модель. Есть важные истории, которые только что запустились. Посмотрим, как они будут, но я, скорее, противник такой модели. Я считаю, что нужно присутствовать в социальных сетях постоянно. Посмотрим. Может быть, я не прав.

Интервьюер: То есть это решает фоновое присутствие и заменяется хайпом на каких-то редких материалах.

Собеседник: Я сторонник постоянной, монотонной, может быть, скучной работы, чем хайп раз в месяц. Потом раз, и исчез. Мне модель постоянной работы кажется более привлекательной. Возможно, потому что я уже старенький и не умею делать другие СМИ (смеется).

Интервьюер: К вопросу про сменяемость власти, скажем так, вы сказали, что очень сильно сейчас журналистика зависит от лиц, которые в медиа там работают, представляют медиа. Может ли «Медиазона» существовать без Сергея Смирнова тогда или еще кого-то.

Собеседник: Я думаю да, вполне может существовать. Абсолютно серьезно считаю, потому что она не привязана ко мне напрямую, а когда, скажем, спросить людей в Твиттере, что такое «Медиазона», я абсолютно уверен, что из основных, ключевых слов, Смирнов будет месте на десятом.

Интервьюер: А первое будет что?

Собеседник: Типа ужас, кошмар, пытки, суды, уголовные дела. Но это хорошо в том плане, что значит есть некий образ издания. Раньше были заключенные, я надеюсь будет в том числе инфографика по коронавирусу и все такое. Это довольно хорошо, потому что я там буду упоминаться десятым, даже позже.

Интервьюер: То естьзаменяемость есть какая-та, сменяемость.

Собеседник: Ну, скорее, образ, это тоже важно. Есть понимание у людей в в редакции, как делать издание. Рано или поздно -- я все равно уйду.

Интервьюер: Да, как вы, в целом, смотрите на какое-то там будущее?

Собеседник: Ну, конечно, я уйду, я же не буду всю жизнь работать с «Медиазоной».

Интервьюер: По разному бывает, мало ли.

Собеседник: Не хотелось бы, знаете, 35 лет работать в одном месте.

Интервьюер: Вы упоминали, что очень сильно сейчас меняется журналистика и очень много факторов на нее влияет. Можете как-то пошире это раскрыть? Я понимаю, что очень сложная тема.

Собеседник: Ну смотрите, давайте так. Журналистика есть совсем разная и я буду говорить о политической журналистике независимого типа, потому что говорить о пропагандистской журналистике, спортивной, гламурной -- не моя тема. Ну, просто нет смысла. Я могу говорить только о той журналистике, в которой разбираюсь, то есть общественно-политической.

Интервьюер: И Интернет-СМИ.

Собеседник: Ну, слушайте, очень сильно сейчас все меняется. Очень важным фактором, мне кажется, стала репутация, потому что влияние общественности, блогов и людей в соц.сетях растет, потому то отношение к медиа все-таки выстраивается на основе отзывов. То есть отзывы решают все больше, ну серьезно. Это очень странная история, потому что я никогда не верил в репутацию журналистики, но, мне кажется, что сейчас она более-менее работает. Долгое время было так: сегодня ты поработал в «ТАССе», завтра ты поработал в «Газете.Ru», послезавтра пошел делать пропагандистские ролики куда-то, устраиваешься на какое-то новое место работы. Мне кажется, что сейчас уже не так. Сейчас я не смогу взять журналиста с «RussiaToday» в издание, даже при моем желании.

Интервьюер: Помимо скиллов смотрите еще и на это обязательно.

Собеседник: Конечно, безусловно. Я просто физически не смогу это сделать, потому что это будет подрывать доверие нам, это будет подрывать доверие у читателей. У читателей возникнет много вопросов. У людей там, opinion-makerов еще больше вопросов, они как бы управляют общественным мнением. Разумеется я должен буду думать об этом, об репутационных вещах. Все прекрасно это понимают, и в редакции все это понимают, поэтому никто не захочет человека с «RussiaToday». Именно тут есть серьезные изменения, и то что происходит в других независимых медиа, плохие процессы, мы тоже их знаем, не выносим в публичное пространство. У всех большие проблемы: у кого-то с деньгами, у кого-то с базами, у кого-то с внутренней цензурой, у кого-то, как, например, в «Медузе», есть конфликт внутри редакции, и он никуда не девается, это болезненная для них тема.

Интервьюер: И она влияет на качество работы?

Собеседник: Да. С «Ведомостями» вы видите, что происходит. И с сними все плохо закончится, в любом случае. Без сомнения, разгонят их редакцию. У западных медиа, которая сейчас одна из альтернатив, у них другая проблема. Я, конечно, не буду их озвучивать, не очень корректно, но все на рынке о них знают. Поэтому, мне кажется, медийный рынок ждет какой-то предел, переосмысление и вообще, если уж так по-хорошему, у нас случится революция. Существующие медиа не очень соответствуют и репутационно, и по качеству. Возможно, будет нужен перезапуск этих медиа, что скорее всего, либо всего медиарынка. Это вообще большая проблема.

Интервьюер: Вы имеете в виду медиа, которые про государство?

Собеседник: Общественно-политические.

Интервьюер: Это влияет потому что люди не читают новости или что?

Собеседник: Люди меньше доверяют. Я последние года два вижу постоянные нападки на все СМИ. Мы как раз стараемся этого избегать, причем, одна из проблем заключается в том, что нападки, если честно, справедливы.

Интервьюер: А например?

Собеседник: Я не буду приводить историю с хлопком и не хлопком, пишут люди новость про расследование Навального или не пишут. Я примерно про это.

Интервьюер: Это получается разделение мнений внутри общества, преференций.

Собеседник: Что такое журналистика? Это отражение части общества. Получается, что независимая журналистика, которая позиционирует себя как условно независимая от власти, она отстает от той части общества, которая хочет изменений. А медиа, которые остались в модели «мы против всех», например «Коммерсант». Они до сих пор уверены, что они нормальной журналистикой занимаются, а все вокруг -- идиоты.

Интервьюер: Это убеждение в какой-то объективности, стандартах XX века условно.

Собеседник: Когда становятся символом веры, а в реальности ты смотришь на заметки и люди не могут ответить, почему у них каждую неделею заметки снимаются с сайта: «Нууу, нам тяжело». Люди не замечают противоречий между этими вещами. Это очень грустно, я к тому, что весь сегмент независимых медиа испытывает серьезные проблемы: кто-то финансовые, кто-то по качеству, а кто-то по отношению к публике. Есть много хороших независимых СМИ, долгое время работающих, но к ним хуже отношение на общем плане. Конфликт Навального против новостей просто показательный. Я сам лично говорил ему: «Зачем ты нападаешь?» У меня к нему претензия в этом плане. В целом-то, он прав, его посыл-то справедливый. Он требует от журналистов большего, чем надо -- это уже другая проблема, но проблему журналистики он все равно не замечает.

Интервьюер: Проблема в том, что журналистика пытается отстраниться?

Собеседник: Конечно. И это часто выглядит комично. Все воспитаны на школе «Коммерсанта»: «мы против всех, выше всех». И у многих такое же отношение «выше всех», не замечая, что вообще-то уже давно нет.

Интервьюер: А кто выше теперь? Аудитория?

Собеседник: Конечно. Есть opinion-makerы или Дудь, который репутационно выше, чем газета «Коммерсант». Это же понятно, объяснять не нужно?

Интервьюер: Конечно.

Собеседник: А есть люди в «Коммерсанте», которые этого не понимают. Мне кажется, что весь рынок общественно-политического медиа должен измениться. Яне верю, что раз и все начнут адекватно относиться ко всему. Медиа нужны, они никуда не денутся. Небольшие медиа -- это как раз-таки показатель. И чем дальше, возможно, тем больше их будет. Посмотрим. Я думаю крупные медиа рано или поздно начнут меняться или появляться, гораздо более крупные, чем сейчас, и гораздо более авторитетные. Надеюсь, одним из этих медиа будем мы.

Интервьюер: И это медиа в классической модели? С редакцией и тд?

Собеседник: Ну да.

Интервьюер: А идеологически?

Собеседник: А это очень большой вопрос. Я думаю, что нас ждет перестроение. Мы видим, что медиа сейчас совершенно по-другому работают. И мне кажется, что у нас сейчас такая ситуация в стране, возьмем тот же «Комменрсант»: они все делают вид, что против Путина, но в газете делают вид, что они объективные. Это плохо работает.

Интервьюер: И это плохо, потому что общество опережает, оно все понимает?

Собеседник: Конечно, общество не верит во все эти попытки объективных оценок. Например, смотрит на попытку объективного материала и видит пресс-релиз Дмитрия Мишустина. Хотя это не пресс-релиз. Люди пытаются быть надо объективным.

Интервьюер: Журналистика все равно идет за читателями, зрителями.

Собеседник: Она должна этим заниматься, это же задача журналистики. Быть полезной обществу, а не быть ценно самой по себе. Мне кажется, в этом не совсем правильная оценка журналистики на данном этапе.

Интервьюер: Есть ли пример в медиа, который соответствует «Медиазоне», стандартам, ориентации на аудиторию, попытка отвечать на то, что хочет видеть аудитория.

Собеседник: С одной стороны, я не нападаю ни на каких коллег. Кто полностью соответствует, я не могу сказать, кто даже соответствует частично этому всему. Не надо думать, что мы идеальное медиа, мы тоже чему-то не соответствуем. Но есть пул вполне приличных медиа в России с разной степенью проблем. Есть (НЕПОНЯТНОЕ СЛОВО), очень хорошее по качеству и количеству людей, со своими социальными проблемами, самая их главная проблема -- большое количество бюрократии в Лондоне. Это очень сильно мешает работать. И старые стандарты из 70-ых. Вы понимаете, о чем условно идет речь. Попробуй в России найти два независимых источника. Welcome! А у них менеджеры, которые не понимают, почему они должны подчиняться этим дурацким правилам. Есть целый ряд нормальных СМИ, которые с разной степенью достоверности о чем-то пишут. Мне больше нравятся маленькие СМИ. Ну, есть «Медуза», со всеми их проблемами, с этим: «вы не умеете, а мы умеем». Есть «Новая газета» -- своеобразное издание, которое пытается и у которого поколенческая проблема в том числе.

Интервьюер: Отсутствие сменяемости в каком-то смысле.

Собеседник: Это тоже и такое ощущение, что они как будто в 2006 году до сих пор пишут. Есть очень неплохие региональные издания, я очень люблю питерскую «Бумагу»: и по качеству, и по контенту, и по отношения к медиа как бизнесу. Ни прибыльные и не брали ни у кого денег, то есть выживали на нуле. Есть рынок. Ну ты когда понимаешь, что есть масса заметок в том же «Коммерсанте», «Ведомостях», «РБК» и других больших медиа, и они тоже хорошие. Просто ты должен фильтровать некоторые вещи. Рынок большой. Просто ты должен разделять. Рынок большой и журналистика в Росси очень сильная, особенно я это понял в центральной Азии. Там совсем провинциальная, без какого-либо понимания журналистика. «Небо и земля», как будто ты приехал и читаешь военную газету Тамбова. Так что посмотрим, что ждет медийный рынок.

Интервьюер: Вы упомянули стандарты 70-ых, редакционных политик, концепту объективности. Что приходит им на смену сейчас?

Собеседник: Я считаю, что все должно соответствовать времени. Я вот сейчас критикую, но мы же тоже пишем по одним стандартам. По эти словам, по этим вещам. Просто ты не должен делать из этого библию и силу веры. Ситуации бывают разные. Ты должен, в том числе, включать голову и понимать, что и как делать. Не должно быть тупой прямолинейности и абсолютно понятных вещей. Это как, знаете: мы с «URA.RU» никогда не пишем новости, потому что это желтая пресса, очень плохая, ее пригоженцы купили. За когда «URA.RU» пишет со ссылкой на источник в следственном комитете свидетели иеговысобрались на даче и сами себя били электрошокером в Сургуте, то мы пишем новость с «URA.RU». Хотя если у нас был четкие стандарты, мы бы не писали. Гибкость нужна, не все ситуации пропишешь, не за всеми ситуациями успеешь. Это очень важно. Иначе ты будешь тратить время на переписывание правил, а все забудут их. Должно быть общее понимание, общее обсуждение. Нужно обсуждать со всеми.

Интервьюер: С аудиторией или внутри редакции?

Собеседник: Внутри редакции, редакторов. Постоянный процесс обмена мнений, иначе будет все плохо.

Интервью с Егором Мостовщиковым

Егор Мостовщиков, главный редактор самиздата «Батенька, да вы трансформер»,сооснователь студии «Мамихлапинатана»

И - интервьюер

Р - респондент

*в скобочках написано время, где несколько слов\фразу не было слышно, из-за связи

И- Начнем с Батеньки, со всей этой истории, как вы начали всем этим заниматься и как там все устроено, именно уже как медиа, состав команды.

Р- На самом деле, существенных различий между тем что было тогда и тем, что сейчас особо нет, кроме того, что появились отдельные специалисты на позиции. Если раньше, когда мы начали... Вообще, Батенька как сама идея появилась где-то в 2007 году и мы запустили его в 2014, но мы все эти 7 лет пытались его запустить. У нас вот была первая команда Батеньки, пытались запустить раз 5 наверное и ничего не получалось. Тоже важное уточнение, я никогда не думал о нем, даже до конца не понимаю суть термина "интернет медиа", потому что интернет медиа предполагает существование медиа в интернете, но Батенька никогда не становился смол-медиа, есть такой термин, как кажется ребятами из проекта «Последние 30». Сережа Простаков создал термин этот, и мне казалось, что это Батеньки не совсем касается. Ну что значит смол-медиа? Размер команды, аудитории...непонятно. Количество прочтения текстов самых удачных равняется иногда прочтению лонг-ридов крупных изданий типа Медузы. Почему это смол медиа? Непонятно. С точки зрения функционирования команды, всегда были такими же как сейчас, в самом начале в самом начале были всегда максимально мудацкие названия должностей, у нас вот в первой команде решили, что все будут директорами: у каждого есть свой отдел, где был один человек. У нас долгое время не было позиции главного редактора.

И- Анархия?

Р- Да, я назвался шеф-лобстер (? 04:40, слышится так), я выполнял функции главного редактора, но никогда не хотел называться главредом Батеньки, поэтому назывался шеф-лобстер. У нас была в самой первой команде Оля Осипова, которая руководила отделом, потом она создала проект на Меркурии, который вырос из ее рубрики астропрогнозов на Батеньки, вот и в которой сейчас работает руководителем издания в Юле. Он был директором проекта «Уныние», Антон Ярыш, который отец-основатель Батеньки, мой партнер, он был директором отдела (? 05:12) ненависти силовых решений, в общем-то, с тех пор не сильно что-то поменялось в нашей жизни. Еще был Мартиньянов, он руководил отделом грандиозных затей и скудных реализаций, Максим сейчас работает на Матч тв, кажется, еще не ушел, но Залина Маршенкулова, которая была директором отдела быта и нравов и хороших привычек и этикета. У нас было директора в самом начале, и его позицию совмещали мы с Антоном. рисовали картинки самые первые. Антон создал школу плохого, но хорошего коллажа, когда мы делали ублюдские коллажи за 15 минут, максимально ущербные, но прекрасно подходящие под оформление Батеньки. Значит, ну вот, как бы, по факту, организация команды была такой, что есть вот редакторы, которые пишут и заказывают тексты, есть люди, есть некий процесс, которые ответственны за конечный результат, потом у нас появился корректор. Кто-то из наших читателей написал: чуваки, вы просто (06:35, плохо слышно), тонна ошибок, я буду бесплатно вычитывать ваши тексты. Была барышня по имени Аглая, она долгое время была нашим корректором. Было еще много ребят, потом у нас появился первый главный редактор Петя Маняхин.

И- Петя Маняхин был первым главным редактором? А как он выбирался?

Р- А я тогда ушел в Сноп работать, там остановился, я просто не мог заниматься Батенькой. В истории Батеньки было, наверное, полгода, когда я этим не занимался. В итоге решили, что нужно, чтобы его жизнь продолжалась, и я предложил кандидатуру Пети, все согласились. Была еще Настя Травкина и Сергей Жданов, которые у нас сейчас много чего делают, еще было много ребят. И вот, Петя Маняхин стал первым главным редактором, вообще мы про это писали и рассказывали. После Пети главредом стал Гриша Туманов до сентября 2015, потом была Оля Осипова, но она решила, что хочет сосредоточиться на Ретроградном Меркурии, и вот с января этого года главным редактором стал я. Ну я могу сказать, что за эти 13 лет, в общем-то, на самом деле, устроить команду, если раньше большую часть времени все эти люди вплоть до, наверное, начала осени прошлого года все участники Батеньки всегда занимались чем-то еще, кроме Батеньки, поэтому команда была очень, в этом плане, нестабильной. Батенька не был основным родом деятельности, то сейчас, есть конечно по структуре и по специальности люди, которые занимаются только (? 08:56) двадцать четыре часа в сутки, и это супер большая перемена.

И- А это было не так до осени 2018-2019?

Р- Вот, наверное, до осени 2019, потому что тут вопрос в том, в чем специфика. Батенька появился как издание без денег, мы занимались вот такой работой. Если мы хотели заниматься только Батенькой, нам надо было придумать способ это делать. Денег просить мы не хотели. Мы решили, что мы заработаем. а чтобы заработать - нужно было придумать бизнес. Мы придумали бизнес контент маркетинга, ведь нам нужно было придумать как обеспечить Батеньку деньгами, чтобы могли заниматься им, а это значит, чтобы заниматься Батенькой, мы стали заниматься другим контентом, ушли со своих работ и постоянно делили время между контентными проектами коммерческими и Батенькой, и, в общем-то, до осени, пока Гриша не ушел, Батенька был инвестиционным продуктам, который практически ничего не зарабатывал и жил за счет того, что были инвестиции. Хорошо, что осенью мы стали эту штуку переделывать, потому что сейчас, учитывая кризис, если бы этого не было, ничего бы конечно не осталось ни от Батеньки, ни от (?10:25, название проекта, не могу точно название расслышать), потому издатель начал зарабатывать, в общем, тут в апреле вышел и поэтому, так сложилось, что команда Батеньки была разорвала на кучи проектов и не могла толком сосредоточиться толком, вот. Поэтому только вот сейчас, наконец, вся команда, включая меня. Я сейчас совмещаю руководство компанией на 90% своего времени, либо мы сейчас делаем эту штуку рабочей и зарабатывающей, либо эта вещь так и останется инвестиционным каким-то хобби.

И- А зарабатывающая это имеется в виду, что стали больше продаваться.

Р- У нас сейчас основной источник заработка это коммерческие спец. проекты, которые мы делаем, ачивку делаем, снимаем документальное кино. Документальное кино (11:37, он включил воду и несколько слов пропало ). Мы действительно делаем спец. проекты, причем у нас они недешевые, стоят столько же, сколько и у более крупных коллег, потому что мы очень хорошую цель выполняем, у нас супер читающая аудитория, у нас каждый текст собирает от 10-15 тысяч (несколько слов не было слышно). У нас, в целом, на сайте одна из самых длинных (не слышно), на других ресурсах, их читают. Мы понимаем, что эта штука тоже непредсказуемая, потому что сейчас кризис, мы рекламу продает, но у нас очень много контрактов и проектов сдвинулись на неопределенное время, я тут тоже нервничаю, понимаем, что мы не можем положиться только на ачивку (?), по той причине, что с клиентами тоже по-разному, в основном, это пост-оплата. Это значит, что вот нам надо делать работу сейчас, а деньги будет через 3 месяца, поэтому сидим очень часто без денег. То есть мы (13:04-13:15). Сейчас, учитывая кризис в издательском доме, у нас на клиентах все сказывается сильнее, контракты (?). Поэтому сейчас, в целом, время сложное, нужно придумывать новые какие-то способы, поэтому мы хотим запустить подписку, которая (13:37), как в Медиазоне, предложить люди. Еще мы разрабатываем разные способы, в видео направлении, ну это делать стриминговую, какую-то, историю, где мы отдельно под подписку продаем то, что регулярно выходящее видео, (14:11). Дай бог, к концу года что-то случится, вот, но так, в целом, если возвращаться к вопросу, то, конечно, когда мы только начинали, были команды, которые у нас работали (14:28), типичное устройство медиа, мы как бы говорили о себе как о маленьком недо-медиа, поэтому мы искали такую конструкцию, (пара слов 14:52), но это так, чтобы повеселиться. А так, конструкция везде одна и та же: у тебя есть корреспонденты, у тебя есть редакторы, у тебя есть главный редактор, отвечающие за качество, отвечающие за редакторы, отвечающие за продукт-разработки, просто в нашем случае мы брали себе по несколько обязанностей. Во-первых, отвечал за фотографию, поскольку, она там одним из лучших редакторов, она могла помочь с фотографией. А сейчас, у нас другая. Но не все опять же, потому, например, Алена Белякова она до сих пор совмещает три обязанности, она одновременно издатель, арт-директор и следит за всеми, чтобы все выходило во время. У нас просто нет арт-директора, поэтому нашли кандидата. Часто проекты делаем, арт-директора, по-настоящему два, это вот Алена и (?), она тоже такая ответственная. Вот, поэтому.

И- Супер, вы на много вопросов ответили уже, тогда сейчас пройдусь по уточнениям. А почему выбрали контент-маркетинг тогда в тот период, это было как-то сразу?

Р- Ну нет, мы думали, это была (идея) Антона, это его находка, я в этом (плохо слышно, вроде как речь про то, что респондент не был в этом задействован). Мы все однокурсники в первой команде Батеньки, поэтому мы все вместе работали, и Антон не работал никогда в медиа, Антон работал всегда просто в PR-компаниях в интернет-маркетинге отвечал за стратегии и продвижения продуктов в интернете. В 2016 году, я не знаю что было не так (17:25), он достаточно рано прочухал, что эта тенденция дойдет до России и что люди начнут продавать свой продукт в интернете, будет новая коммуникация, делать контент полезный люди и привлекать внимание к коммерческому продукту. Вот, и Антон нащупал эту штуку, мы используя свои навыки в медиа, журналистские умения, для того, чтобы решать вместе задачи. Он хорошо понимал эти вещи, потому что он сам выступал как клиент и он понимал, что у рекламных агентств нет такой (?), они не умеют этого делать. И в 2016 году идея была в том, что та же команда, которая делает Батеньку начинает делать коммерческие штуки, чтобы обеспечить тем самым других... Хотя у Антона было много идей как можно зарабатывать, мы там пробовали какие-то отдельные штуки, чтобы продать в Батеньку, не знаю, ну вот, там понятно, что эту штуку можно попробовать и все закрутилось из наметок Антона. В тот год у нас появились первые клиенты, которые там до сих пор работают, мы там вышли на рынок, потому что Антон супер в этом разбирается и понимает запрос клиента и были знакомства, он понимал. Мы просто нащупали потребность на рынке и пошли ее закрывать, да, и поэтому через год достаточно были пошли клиенты и мы сняли свою первую настоящую редакцию. На самом деле, помещение на Улице 1905, где мы сейчас сидим, это вторая редакция Батеньки. Первая, об этом точно никто не знает, у нас первая редакция была четырехкомнатная квартира в Камергерском переулке, мы у знакомых практически за бесплатно снимали пустую квартиру, мы там писали свои первые подкасты, когда про подкасты в России еще никто не знал. Вот, ну и мы занялись, оказалось, что это был самый быстрый способ поднять деньги, потому что инвестировать нас, конечно, никто бы не стал, ну вот.

И- У меня такой вопрос возник. Вот вы сказали, что та же самая команда, которая делала Батеньку, предполагалось, что она и делает коммерческие проекты, т.е. одни и те же люди. А как это совмещается, условно, с какими-то стандартами работы? Я понимаю, что они устарели и вот это все, но просто глобально?

Р- Я не думаю, мне сложно с этим, я не думаю, что они устарели. Тут вопрос скорее в том, в чем суть на самом деле, в чем суть этих норм и правил? Если так посмотреть, скажем, у меня есть ощущение, что на них смотрят очень поверхностно, но погружаясь в суть этих штуковин. Задача в чем? В том, что у тебя есть серьезное крупное издание, скажем TheNewYorkTimes, которое занимается тем, что должно, объективно, писать информацию о том, что происходит на свете и что бы не произошло, понимая, что здесь не мало компаний, которые занимаются чем- то (?), чем чем-то хорошим, да и вообще в целом. Бизнес редко бывает чем-то настоящим на 100%. И тут у тебя может возникнуть такая ситуация, в которой, ты, с одной стороны, у тебя есть контракты с этой компанией, а другой стороны, я не знаю, ну вот у меня была история подобного плана, когда есть компания Аэрофлот, крупные рекламодатели, при этом новостники пишут новость о том, что Аэрофлот устраивает травлю своих толстых стюардесс, заставляя их худеть. И вот к тебе приходит Аэрофлот, который платит тебе деньги и дает тебе рекламу и говорит: «вы что, ахринели, чуваки?» И вот у тебя ситуация, этот контракт позволяет платить зарплату своим журналистам, а эти журналисты на эту зарплату пишут про Аэрофлот. Вот что ты будешь с этим делать? И вот история в том, что традиционно, в журналистике, есть традиционное разделение, что газета, издание, делятся на четкий сектор. Одним управляет издатель, другим управляет главный редактор. Главред отвечает за журналистику и за контент, и делает так, чтобы журналисты были независимы, что бы ни случилось. Они должны описать действительность такой, как есть, а издатель, человек который находит контракты и его команда занимается нативными проектами, и умудриться сделать так, выстроить взаимоотношения, чтобы тебя могут регулировать спокойно как новости о том, что Аэрофлот издевается над своими сотрудниками, так и какая-нибудь, какой-нибудь нативный проект и задача в том, чтобы журналисты и люди, которые делают эти штуки, были в разных местах, чтобы это были не одни и те же люди. В противном случае, в ту или иную сторону, делать ту или иную работу плохо. Это как в теории. Но, конечно, на деле, эта штука особо не работает, в том смысле, что, например, у нас есть сотрудница в издательском доме, которая до этого работала РБК и ее уволили, потому что она написала достаточно больше расследование, посвященное тому, что происходит в российском отделе компании Disney. И эта компания устроила лютый разнос РБК, из которого они сняли все свои рекламные штуки за это расследование, под угрозой, что если вы не уволите этих сотрудников и не извинитесь, то мы тогда не будем вести диалог. А если уволите, тогда мы можем вести диалог о том, чтобы начать постепенно возвращать после долгих переговоров эти контракты. Все же, конечно, ее уволили. Вот, потом тут еще в чем история, какие тонкости, когда у тебя журналисты работают по каким-то специфическим отраслевым темам. Например, в Коммерсанте есть отдел потребительского рынка и так далее. То эти люди неизбежно соприкасаются с компаниями, перед которыми отчитываются рекламодатели и может случится ситуация, в которой журналист будет вестись на не совсем порядочные вещи, потому что он становится ближе к пиарщикам этой компании, они начинают дружить, начать пропитывать пресс-релизы новостей и так далее. Много бывает случаев, когда происходит не очень красивая непорядочная история, к которой журналист имеет отношение. Собственно говоря, когда говоря про этичность работы журналистов в коммерческих проектах, вот журналист должен делать свою работу вне зависимости от того, кто и куда платит деньги. Традиционную накидку делает отдельно команда и вообще в некоторых изданиях между этими двумя направлениями, настолько высокая стена, что они друг с другом могут быть даже не знакомы.

И- А как у вас?

Р- Но эта ситуация не такое сильное отношение имеет к (26:27), потому что есть ситуация и такая и другая. Во-первых, здесь делает продукт, который находится вне рамках издания, этот продукт находится где-то на стороне клиента.

И- Бренд-медиа?

Р- Да. Во-вторых, в 90% случаев это клиент, который не оказывается никаким образом, а тем более когда мы стартовали с рекламным каким-то размещением в наших собственных изданиях, потому что это неинтересно, мелко для них и тд. Мы просто используем свои навыки журналистов, чтобы рассказывать истории и это вещи, которые можно использовать. Вопрос в том, когда ты не делишь с этими клиентами какую-то одну площадку, свою собственную линию (?), чтобы написать расследование про преступления этой отрасли, тогда никаких нарушений, в принципе, нет. Но, на самом деле, в Батеньке команда, которая делает нативные истории - это та же самая команда, что делает редакционные тексты.

И- Вот, это был мой следующий вопрос, да.

Р- Да, но это происходит по очень простой причине, потому что, с нашей точки зрения, ну, мы просто решили пойти тут тоже другим путем. Мы решили не делать нативную рекламу так, как ее делают другие. Мы делаем всегда исключительно продукт. У нас есть одно правило: (?), когда задним числом понимаем, что мы, скорее, нарушили правила, но это скорее исключение. Тема должна быть такой, что если бы не было коммерческого контракта, мы бы все равно хотели написать такой текст. Поэтому нативка у нас работает, поэтому мы делаем тексты такие, какие они будут интересны нашей аудитории почитать. Поэтому и делает та же самая команда. Иначе не получится. Поэтому, еще здесь, наверное, у нас бывали сложности, более того, надо же понимать, что мы работаем на клиентском рынке издательского дома, а у Батеньки, как у издания, которое занимается своей работой, бывают проблемы с законом, с Роскомнадзором. Мы там судим, дошли до Верховного суда с Роскомнадзором, и, конечно же, ты не может не напрягать. Когда там был героиновый скандал, конечно, это не может не напрягать наших клиентов, поэтому мы юридически развели Батеньку и к..-студию (не поняла название). Студию мы выделяем в отдельный бренд сейчас, юридически это две разные компании. Мы это делаем для того, чтобы Батенька мог заниматься тем, чем занимается и наши клиентские и коммерческие проекты не могли повлиять на это. Но бывали ситуации, когда, скажем, у нас идет проект, мы делали подкаст для Сто лото. А в Батеньке вышло: как россияне продолжают верить в лотереи. И там в комментариях специалисты, и клиент был не очень рад, но мы отстаивали свое право, это удалось даже быстро разрулить, но не сказать, что было лего. Но, тут еще, на фоне Батеньки также играет тот факт *звук чего-то падающего . Это не Коммерсантъ и не Ведомости. Поэтому у нас не так много и не так часто, мы пишем про компании, которые могли бы стать потенциальными рекламодателями.

...