Лингвистика и межкультурная коммуникация

В последние годы жизни Пушкин обращается к переводу литературы мемуарной и этнографической. И здесь он не придерживается дословной близости, кое-где сокращает предложения, устраняет многословие. Но что касается передачи всего характерного с точки зрения исторической, бытовой, этнографической, то здесь Пушкин чрезвычайно точен. Таким образом, применяемый им метод перевода определялся самим характером переводимого произведения, его жанрово-стилистической принадлежностью. В переводческой деятельности А.С. Пушкина важным является то, что он открывал для русской литературы все новые стили, художественные пути, неизведанные возможности языка и стиха. Как писал Е.Г.Эткинд, он неустанно экспериментировал, пробуя, как поддается современный ему русский язык на воспроизведение древнегреческих антологических эпиграмм или итальянских сонетов, байроновских сатирических октав или ге-тевских тирад из «Фауста», шотландской баллады или Дантовых терцин, библейской патетики или стансов средневекового мейстерзингера, испанского романсного стиха или лирических миниатюр Ха-физа, латинских застольных песен Катулла или польских романтических баллад Мицкевича. Другая особенность переводческого творчества Пушкина -- единство содержания и формы, характерное для его поэзии вообще. До Пушкина содержание и форма были в большей или меньшей степени разъединены, между ними образовывался некий зазор, приводивший к известной автономности элементов внешней формы; прежде всего это относится к метру, ритму, лирическому строю стиха. Только в реалистическом творчестве Пушкина все без исключения внутренние и внешние элементы произведения оказались сведенными в систему, управляемую определенными закономерностями. Смысл, стиль, звук -- эти три компонента поэтического слова, наконец-то, в поэзии Пушкина, образовали нерасторжимое единство. Суммируя все выше изложенное, можно заключить, что Пушкин явился основоположником реалистического метода в стихотворном переводе.

Отношение русского общества к переводу, его понимание задач перевода формулируются четко в работах Виссариона Григорьевича Белинского, которые часто носят полемический характер и, следовательно, позволяют судить о всей гамме воззрений того времени на перевод. Подрабатывавший в молодости в качестве переводчика с французского языка, Белинский во все последующие годы с неизменным вниманием относился к переводческому процессу и посвятил проблемам перевода множество критических статей. Важно отметить, что взгляды Белинского на одну и ту же проблему часто менялись весьма кардинально, что свидетельствует о постоянном движении критика в сторону постижения «тайны перевода».

В своих работах В.Г.Белинский затрагивал различные проблемы перевода. Именно в его работе впервые появляется сочетание «теория перевода». Но он не имел в виду теорию в нашем, сегодняшнем представлении. Для него теория перевода -- это обобщение переводческой практики. По его мнению, должен быть предмет теории, и таким предметом должны стать высочайшие образцы переводческого искусства, созданные на русской национальной почве. «Если у иностранцев есть превосходные переводы -- нашей публике от этого не легче, и тайна переводов на русский язык для нее должна остаться тайною до тех пор, пока какой-нибудь талантливый переводчик самым делом не покажет, как должно переводить с того или другого языка, того или другого поэта».

Другая проблема, затронутая Белинским, -- проблема соответствия перевода оригиналу. В чем заключается это соответствие? Для Белинского «близость к подлиннику состоит в передании не буквы, а духа создания. Каждый язык имеет свои, одному ему принадлежащие средства, особенности и свойства, до такой степени, что для того, чтобы передать верно иной образ или фразу, в переводе иногда их должно совершенно изменить». Таким образом, Белинский выступал против буквального перевода. Вместе с тем понятие «дух создания» нуждалось в уточнении. По мнению критика, дух создания проявляется не только в общем замысле, но и в каждой детали, в каждом отдельном выражении. Говоря о близости перевода к подлиннику, он имел в виду и поэтическую силу произведения, соответствие всей его образной системы.

Выступая против буквального перевода, Белинский последовательно развенчивал и перевод вольный, переделки, создаваемые по принципу «склонения на русские нравы». Решающим условием жизненности переводов для него являлось сохранение национального своеобразия переводного произведения. Не случайно одним из достоинств «Илиады» в переводе Н.И.Гнедича он считал то, что в нем «веет жизнию древности», «эллинским духом». Такой подход к оценке переводов заставил Белинского обратиться и к проблеме соотношения национальной специфики и переводимости. В этом вопросе его мнение менялось на протяжении жизни. Первоначально Белинский считал, что наиболее национально-специфичные произведения («Песнь о купце Калашникове» Лермонтова, «Мертвые души» Гоголя) переводу не поддаются. Позднее, однако, он писал, что именно такие произведения наиболее интересны для перевода.

В статье, посвященной переводу «Гамлета» Н.Полевым, Белинский затронул вопрос, тесно связанный с проблемой национальной специфики. Он писал: «Правило для перевода художественных произведений одно -- передать дух переводимого произведения, чего нельзя сделать иначе, как передавши его на русский язык так, как бы написал его по-русски сам автор, если бы он был русским». В последствие Белинский отказался от этой точки зрения, о чем свидетельствует его высказывание: «Кто угадает, как бы стал писать Гете по-русски? Для этого самому угадывающему надобно быть Гете». Подобные противоречия отнюдь не являются свидетельством непоследовательности Белинского в воззрениях на перевод, сумбурности его взглядов. Напротив, они подтверждают тот факт, что «неистовый Виссарион» постоянно находился в движении к постижению сущности перевода.

Середина и вторая половина XIX века

Середина XIX века -- это время ожесточенной идейно-политической борьбы между носителями революционно-демократических идей и приверженцами «искусства для искусства», борьбы, которая отразилась и в области перевода. Мы можем говорить о существовании двух лагерей переводчиков, которые различались по принципам отбора произведений для перевода и по переводческому методу.

Представители революционно-демократического направления в переводе (Плещеев, М.Л. Михайлов, Курочкин, Минаев) переводили стихи Шевченко, Гейне, Беранже, Гете, выбирая в первую очередь произведения общественно-политического содержания. Представителей противоположного лагеря (Фет, Майков, Мей, А.К. Толстой) привлекала в основном индивидуалистически-созерцательная, философская лирика.

Если говорить о методе перевода, то представители первого направления допускали значительные отклонения от подлинника, русификацию в своем стремлении передать своеобразие оригинала как целого, способного вызвать привычные ассоциации. Представителей второго направления отличает внимание к формальному своеобразию подлинника и к отдельным деталям.

Но было и нечто, что объединяло представителей разных направлений, а именно: стремление передать художественное своеобразие подлинника (хотя бы и разными путями), произвести близкий к нему эффект. Показательны в этом отношении слова А.К. Толстого по поводу его работы над переводом «Коринфской невесты» Гете: «Я стараюсь, насколько возможно, быть верным оригиналу, но только там, где верность или точность не вредит художественному впечатлению, и, ни минуты не колеблясь, я отдаляюсь от подстрочности, если это может дать на русском языке другое впечатление, чем по-немецки. Я думаю, что не следует переводить слова, и даже иногда смысл, а главное, надо передавать впечатление. Необходимо, чтобы читатель перевода переносился бы в ту же сферу, в которой находится читатель оригинала, и чтобы перевод действовал на те же нервы».

Задача «воздействовать на те же нервы» представителями разных направлений решалась по-разному, причем не всегда решающим фактором оказывалась сама принадлежность к тому или иному лагерю. Многое определялось степенью талантливости переводчика и его переводческими воззрениями. В этой связи интересно рассмотреть особенности переводческого творчества двух ярких личностей, представлявших собой, по сути, две крайности в области перевода, -- А. Фета и И.И. Введенского. А. Фет был сторонником формальной точности и дословности в переводе, единственным защитником этого метода. Фет переводил на протяжении всей своей жизни, переводил много и самых разных авторов -- Шекспира, Гете, Шиллера, Гейне, Мери-ме, Шенье, Беранже, Мицкевича, Гафиза, Саади, Ювенала и многих других. Его переводы, хотя и превосходят по количеству произведения оригинальные, не остались в русской литературе. И дело не в том, что Фет был плохим переводчиком; мы не знаем, каким бы он мог быть переводчиком -- он просто не дал себе возможности раскрыть свой талант. И виной всему его ложные переводческие воззрения. Главным для Фета является близость перевода к подлиннику, условием достижения которой для него являлась буквальность. Подобный подход представлялся ему неизбежным в силу его убежденности в том, что передать поэтическое произведения средствами другого языка в принципе невозможно. «Дух» произведения, его содержание оставляют ощущение неопределенности, их трудно ухватить. Легче сделать акцент на более доступной сфере -- языковом выражении, при этом считая бездну между языками непреодолимой. Для Фета характерно следующее высказывание: «Самая плохая фотография или шарманка доставляет более возможности познакомиться с Венерой Милосской, Мадонной или Нормой, чем всевозможные словесные описания. То же самое можно сказать и о переводах гениальных произведений. Счастлив переводчик, которому удалось хотя бы отчасти достигнуть той общей прелести формы, которая неразлучна с гениальным произведением... Но не в этом главная задача, а в возможной буквальности перевода: как бы последний ни казался тяжеловат и шероховат на почве чужого языка, читатель с чутьем всегда угадает в таком переводе силу оригинала, тогда как в переводе, гоняющемся за привычной и приятной читателю формой, последний большею частью читает переводчика, а не автора». Таков принцип перевода Фета. К.И.Чуковский следующим образом формулирует девиз его переводческой практики: «Не мое дело думать и чувствовать, мое дело -- переводить слово в слово, не заботясь ни о смысле, ни о красоте, ни о стиле». Естественно, практический результат работы Фета над переводами был очень беден. Один из исследователей творчества Фета писал, что рядом с местами, очень близко и поэтически передающими смысл подлинника, в них часто можно наткнуться на стих неуклюжий, неверный, а иногда и совершенно непонятный. Чтобы не отступить ни на шаг от подлинника, Фету приходилось допускать несвойственные русской речи выражения и эпитеты, злоупотреблять частицами, делать насилия над ударениями, допускать неправильности грамматические и метрические. Построением таких близких к оригиналу, но шероховатых и темных фраз Фет достигает иногда таких поразительных эффектов, что русскому читателю приходится обращаться к иностранному подлиннику, чтобы постигнуть в некоторых местах таинственный смысл фетовского перевода. Не удивительно, что ни один перевод Фета не получил одобрения современников.

Иринарх Иванович Введенский обрел переводческую славу благодаря своим переводам Диккенса и Теккерея. Сравнение переводов, выполненных Введенским, с подлинниками показывает, насколько вольно переводчик обращался с текстом. К.И. Чуковский писал о Введенском: «...никто не станет отрицать у него наличие большого таланта, но это был такой неряшливый и разнузданный (в художественном отношении) талант, что многие страницы его переводов -- сплошное издевательство над Диккенсом». Обращают на себя внимание, прежде всего, многочисленные и развернутые отсебятины переводчика. Если у Диккенса говорится «Самые черные дни слишком хороши для такой ведьмы», то Введенский вместо этого пишет: «А что касается до водяной сволочи, то она, как известно, кишмя кишит в перувианских рудниках, куда и следует обращаться за ней на первом корабле с бомба-зиновым флагом». Введенский вставлял в текст не только отдельные тирады и абзацы. Как-то он сам заявил о своем переводе «Домби и сына»: «В этом изящном переводе есть целые страницы, принадлежащие исключительно моему перу». В переводе «Давида Копперфильда» он сочинил от себя конец второй главы, начало шестой главы и т.д. Другой характерной чертой творческого метода Введенского было украшательство. Если Диккенс пишет «Я поцеловал ее!», то у Введенского звучит: «Я запечатлел поцелуй на ее вишневых губках». Даже английское слово со значением «дом» Введенский передает по-своему: «Фамильный наш, сосредоточенный пункт моих детских впечатлений». Помимо этого, переводы Введенского пестрят переводческими и речевыми ошибками, «ляпами». Несмотря на это современники высоко оценили творчество Иринар-ха Ивановича. Основная его заслуга состоит в том, что он познакомил русских читателей с Диккенсом и Теккереем, сделал их популярными, читаемыми в России. Позднее К.И. Чуковский писал: «Пусть у него много ошибок, но без него у нас не было бы Диккенса: он единственный из старых переводчиков приблизил нас к его творчеству, окружил нас его атмосферой, заразил нас его темпераментом...-Введенский в своих переводах словно загримировался под Диккенса, усвоил себе его движения, походку. Он не воспроизвел его букв, но воспроизвел его манеру, стиль, ритмику...».

Свой переводческий метод Введенский оправдывал им же созданной теорией. Суть теории заключается в том, что переводчик имеет все права уснащать свой перевод отсебятинами, если его перо «настроено» так же, как и перо самого романиста. Исходя из этого Иринарх Введенский видел в своих переводах «художественное воссоздание писателя». В статье, опубликованной в 1851 году в «Отечественных записках», И.Введенский пишет, что «...При художественном воссоздании писателя даровитый переводчик прежде и главнее всего обращает внимание на дух этого писателя, сущность его идей и потом на соответствующий образ выражения этих идей. Сбираясь переводить, вы должны вчитаться в вашего автора, вдуматься в него, жить его идеями, мыслить его умом, чувствовать его сердцем и отказаться на это время от своего индивидуального образа мыслей». Все правильно. Так и надо. Только при таком подходе можно оправдать любую отсебятину, которая, впрочем, уже и не отсебятина, а выражение «духа автора». А сам переводчик превращается в наместника Теккерея в России, и пером его водит «дух» самого Теккерея.

Когда критика упрекала Введенского в том, что он непозволительно русифицирует иностранных авторов, он объявил русификацию одной из своих главнейших задач. «Перенесите, -- говорил он, -- переводимого вами писателя под то небо, под которым вы дышите, и в то общество, среди которого развиваетесь, перенесите и предложите себе вопрос: какую бы форму он сообщил своим идеям, если б жил и действовал при одинаковых с вами обстоятельствах». В полном соответствии с этой теорией Диккенс и Теккерей, как иронично заметил К.Чуковский, сделались российскими гражданами, жителями Песков или Охты. У него в переводах они стали «тыкать» лакеям, «ездить на извозчиках», «шнырять в подворотни». В последствии эта «теория» Введенского была признана крайне ошибочной. Но все же прав и И.А.Кашкин: «Не следует забывать, что вопиющие недостатки и явные достоинства перевода Введенского по большей части -- не случайные небрежности или удачи, они -- дань времени. Переводы Введенского были немаловажными факторами литературной борьбы 40-х годов, они -- боевые этапы русской литературы и русского литературного языка».

В последней трети XIX века количество переводных изданий в России продолжало увеличиваться. Вышли в свет собрания сочинений таких авторов, как Гейне, Шекспир, Гете. Много переводили Диккенса, Теккерея, В.Гюго, Дюма-отца, Бальзака, Флобера, Доде, Мопассана, Золя. Обращает на себя внимание тот факт, что в основном переводы делались с английского и французского языков, с немецкого языка переводили большей частью поэзию, хотя прозаическая часть наследия Гете, Шиллера, Гейне была переведена полностью. Переводились заново наиболее замечательные произведения мировой литературы прошлых веков: «Робинзон Крузо» Дефо, «Путешествия Гулливера» Свифта, «История Тома Джонса, найденыша» Филдинга, философские повести Вольтера, «Дон Кихот» Сервантеса. При этом литературы Испании, Италии, скандинавских стран, а также народов, входивших в состав Российской империи, оставались русскоязычному читателю неизвестны.

В это время появляются литераторы, профессионально занимающиеся переводом художественной литературы. К их числу относится П.И.Вейнберг, показавший русскому читателю произведения Гейне во всей яркости и пестроте красок, с присущей им эмоциональной силой. Его перевод «Отелло» долгое время считался лучшим по живости русского стиля. Правда, при переводе лирических стихотворений П.И.Вейнбергу недоставало художественного чутья, он не видел главных особенностей оригинала, пользовался первыми попавшимися средствами русского языка и стиха, многое упрощал и огрублял.

Кроме Вейнберга во второй половине XIX века известностью пользовались такие переводчики-профессионалы, как А.Л. Соколовский и А.И. Кро-неберг, переведшие ряд трагедий Шекспира. Н.В. Гербель, переводчик, издатель, редактор собраний сочинений Шекспира и Шиллера, Д.Е.Мин, всю жизнь трудившийся над переводом «Божественной комедии» Данте, а также переводчик комедий Мольера В.С.Лихачев, переводчик «Фауста» Гете Н.А.Холодковский. К переводу обращались и некоторые крупнейшие русские писатели. Так, Достоевский перевел роман Бальзака «Евгения Гранде», Тургенев перевел две повести Флобера, а Л.Н. Толстой -- один из рассказов Мопассана.

Несмотря на деятельность многих профессиональных переводчиков для второй половины XIX века характерно снижение общего качества переводов. Переводы все чаще приобретали ремесленный характер, часто не передавали стилистического своеобразия подлинника. Характерные особенности подлинника постоянно сглаживались, что приводило к разрушению единства формы и содержания, переводы страдали многословием. Все это происходило из-за того, что в русском обществе того времени был распространен взгляд на перевод, прежде всего прозаических произведений, как на дело более или менее легкое, не требующее особых данных, кроме знания языка. Переводы часто поручались людям случайным, с недостаточным знанием языка оригинала или русского языка. В результате перевод заменялся пересказом с многочисленными пропусками или добавлениями, либо, наоборот, создавались тексты, страдавшие буквализмом, тяжеловесностью, бедностью словаря в сочетании с неточностью.

В области переводческого теоретизирования в это время выделяется фигура уже упоминавшегося Петра Вейнберга. Именно ему принадлежит идея определить понятие «хороший перевод» и он же первым попытался этот сделать. Рассуждая о переводах Шекспира Д.Михаловским, он писал: «Его понятие о хорошем переводе совершенно правильное, ибо он всюду в своих работах старается сохранить внутренний смысл подлинника, его общий, а также местный и временный колорит, характеристические частности, поэтичность; при этом не упускает из виду условий русского языка сравнительно с языком подлинника, вследствие этого не ломает его насильственно для соблюдения точности чисто внешнего свойства, но вместе с тем не позволяет себе и злоупотреблять этим обстоятельством». Вейнберг задается вопросом: для кого именно делаются переводы ? И отвечает на него вполне однозначно: для людей, не владеющих языком оригинала, «для не знающих подлинник». Отсюда он приходит к выводу, что «обязанность хорошего переводчика -- стараться произвести на этих читателей своих такое же впечатление,.. какое производит и подлинник, дать об этом последнем полное или, в тех случаях, когда это, по условиям языка, оказывается невозможным, приблизительно полное понятие относительно мысли, тона, всех частных подробностей, каковы выражения, эпитеты и т.п.».

Одним из недостатков литературного процесса П. Вейнберг считал отсутствие развитой переводческой критики, что, действительно, было явлением, характерным для того времени. В одной из своих статей он сокрушается, что после выхода в свет собрания сочинений Шекспира -- первого на русском языке -- ни один журнал не дал не только подробного серьезно-критического разбора, но даже мало-мальски самостоятельного и солидного отзыва. По его мнению, подобное отношение критики к переводу есть «одна из существенных причин того, что у нас до сих пор не установились, до сих пор остаются довольно разнообразными мнения насчет того, что значит истинно хороший перевод, какие качества нужно иметь, чтобы быть истинно хорошим переводчиком...».

Таким образом, несмотря на значительное общее снижение качества переводов во второй половине XIX века переводческая теоретическая мысль продолжала развиваться, главным образом благодаря деятельности профессиональных русских переводчиков. Вырабатываемые ими подходы к переводу не могли не оказать определенного влияния на переводческую практику, на совершенствование самой технологии перевода. Не случайно А. Блок, говоря о переводческом поколении, к которому принадлежал П. Вейнберг, отмечал: «Именно они, а не предшествующее им поколение, установили очень прочную традицию, которую расшатать необыкновенно трудно. Ее не расшатала далее великая русская революция».

Переводческая деятельность в русской литературе первых десятилетий XX века носила противоречивый характер. Поток зарубежной литературы, выходившей на русском языке, продолжал расширяться, причем стали активно осваиваться новые регионы, такие как испанская, итальянская, скандинавские литературы. Переводчики знакомили читателей с новыми именами: Верхарна, Уитмена, Рильке, Ибсена, Метерлинка, Уальда, Гамсуна и многих других. При этом качество переводов прозаических произведений оставалось низким. Не случайно А. Блок, подводя «литературные итоги 1907 года», писал: «Издателя можно упрекнуть в посредственных переводах и в крайней небрежности».

Иная картина наблюдалась в области поэтического перевода, который переживал подъем вместе со всей поэзией русского «серебряного века». Символисты (И.Аннеский, Д.Мережковский, Вяч. Иванов, Ф.Сологуб, К.Бальмонт, В.Брюсов, А.Блок) не просто переводили, а сознательно ставили перед собой задачу обогащения русской стиховой культуры новыми идеями, образами, темами, новыми формами. Благодаря их переводческому творчеству в русском стихосложении появились алкеева и сапфическая строфы, был введен дольник, появилась большая свобода ритмической и рифменной организации стиха, возникает свободный стих. В это время заново переводятся уже известные имена: Омар Хайям, Гете, Шелли, Бодлер, Петрарка, Байрон, Мицкевич. Особо следует отметить обращение переводчиков к переводам из литератур народов, входящих в состав Российской империи. Важную роль в этом сыграл А.М.Горький, под редакцией которого выходят сборники переводов армянской, латышской, финляндской литератур.

Вместе с тем значительных достижений в области перевода в то время было немного. Самые удачные переводы появлялись тогда, когда творческая личность поэта-переводчика была близка творческой личности переводимого им автора. Чаще же всего переводчики старались не столько выполнить переводческую задачу, сколько выразить себя посредством перевода.

В этом отношении весьма характерной фигурой того времени был Константин Бальмонт. Бальмонт был одним из самых плодовитых переводчиков своего времени. Он переводил с английского, испанского, французского, итальянского, болгарского, польского, литовского, армянского, грузинского (ему принадлежит первый перевод на русский язык «Витязя в тигровой шкуре» Руставели). При этом его переводы подвергались резкой критике со стороны современников, прежде всего потому, что он чрезвычайно вольно обращался с переводимыми авторами, часто меняя строфику, интонацию, сообщая чужим стихам присущую его собственной поэзии плавную напевность и вычурность. К.Чуковский, анализируя переводы из Шелли, выполненные Бальмонтом, пишет: «Не отдельные ошибки (весьма многочисленные) поражают в этом переводе, а именно целая система ошибок, целая система отсебятин, которые в своей совокупности неузнаваемо меняют самую физиономию Шелли». И далее он показывает, что там, где у Шелли написано «лютня», Бальмонт пишет «рокот лютни чаровницы»; если у Шелли написано «сон», то Бальмонт пишет «роскошная нега»; если у Шелли -- «звук», то у Бальмонта -- «живое сочетание созвучий». Еще большим изменениям подвергся в переводе Уолт Уитмен, именно потому, что Уитмен и Бальмонт были по характеру своему поэтами-антиподами. Уолт Уитмен в своем творчестве всю жизнь боролся с кудрявой риторикой, с напыщенной «музыкой слов». Не замечая этого, Бальмонт заставляет его в переводах на русский язык говорить языком напущенным, с частым использованием архаизмов и церковнославянизмов. Например, у Уитмена написано «флаг», у Бальмонта -- «стяг», у Уитмена -- «поднимаю», у Бальмонта -- «подъемлю» и т.д. В результате -- искажение творческой личности переводимого автора. И лишь переводы из Э.По считались хорошими, вероятно, в силу определенной общности поэтического чувства.

Для начала XX века характерно обращение переводчиков и филологов к проблеме переводимое-ти, точнее, признание непереводимости как чего-то само собой разумеющегося. Характерно в этом отношении высказывание А.Потебни, который в одной из статей писал: «Если слово одного языка не покрывает слова другого, то тем менее могут покрывать друг друга комбинации слов, картины, чувства, возбуждаемые речью; соль их исчезает при перевода; остроты непереводимы. Даже мысль, оторванная от связи со словесным выражением, не покрывает мысли подлинника». Этот ход рассуждений заставлял Потебню говорить о невозможности перевода художественных произведений на другие языки, пропасть между которыми казалась ему непреодолимой. Полность соглашался с А.Потебней и видный филолог того времени Ф.Батюшков, который исходил из того, что «язык настраивает весь механизм мысли особым, так сказать, индивидуальным образом», а потому перевод с одного языка есть всегда «переложение своими словами». Отсюда он делал вывод, что перевод -- это всего лишь наименьшее зло: «Лучше пользоваться несовершенным переводом, чем читать произведения иностранной литературы в подлиннике, при несовершенном знании чужого языка».

Заметный след в истории переводческой мысли в России оставил Валерий Яковлевич Брюсов. Его взгляды на перевод, его «метод» перевода менялись на протяжении всей его жизни. В предисловии к своим переводам из Верхарна он делил свои работы на «более ранние» и «более новые»: «В переводах первого типа я жертвовал точностью -- легкости изложения и красоте стиха; в переводах второго типа все принесено точному воспроизведению подлинника». Само предисловие также противоречиво по содержанию, как и все переводческое творчество В.Брюсова. В частности, он пишет: «Каковы бы ни были различия этих двух типов моих переводов, везде я старался давать именно переводы, а не пересказы пьес Верхарн,... с другой стороны нигде дух подлинника не принесен в жертву буквальности». Десятилетие спустя Брюсов уже формулировал требование «передавать не только мысли и образы подлинника, но самую манеру речи и стиха, все слова, все выражения, все обороты; и мы твердо верим, что такая передача -- возможна». Позднее Брюсов перешел на позиции крайнего буквализма, стремясь воплотить его в работе над «Энеидой» Вергилия и «Фаустом» Гете. В последствии косноязычные и недоступные пониманию места из перевода «Энеиды» цитировались часто. Например, первый стих «Энеиды» в переводе В.Брюсова звучит так: «Тот я, который когда-то на нежной ладил свирели песнь и, покинув леса, побудил соседние нивы, да селянину они подчиняются, жадному даже (труд, земледелам любезный), -- а ныне ужасную Марта брань и героя пою, с побережий Тройи кто первый прибыл в Италию, роком изгнан...». Таков был результат намеренно избранной стратегии предельно возможного сохранения объективных характеристик древнего текста, стратегии, прямо противоположной той, что была избрана К.Бальмонтом.

К предреволюционным годам относится факт очень большого значения -- обращение русской интеллигенции к литературам народов Российской империи. В деятельности по переводу национальных литератур важную роль сыграл А.М.Горький. Под его редакцией в 1916-1917 годах вышли сборники переводов армянской, латышской и финской литератур. В 1916 году под редакцией Брюсова была издана антология «Поэзия Армении с древнейших времен». В это же время Бальмонт издает перевод поэмы Шота Руставели «Носящий барсову шкуру».

20-е - 30-е годы

Важную роль в развитии теории и практики перевода в России сыграло издательство «Всемирная литература», созданное по инициативе А.М.Горького (1918 г.). В планах издательства был выпуск сотен книг выдающихся писателей всего мира. Вся издательская деятельность была поставлена на научную основу. Была выдвинута задача решительного подъема переводческого искусства. Согласно порядку, заведенному в издательстве, все переводы рецензировались, обсуждались на заседаниях коллегии, проходили квалифицированную редактуру. Книги издавались с предисловиями, комментариями, библиографическими справками. К работе в издательстве были привлечены крупнейшие писатели и ученые того времени -- А.Блок, В.Брюсов, Е.Замятин, К.Чуковский, Ф.Батюшков, Н.Гумилев, М.Лозинский, А.Смирнов, В.Жирмунский. При издательстве работала студия молодых переводчиков. За годы своего существования (до 1924 г.) издательство «Всемирная литература» выпустило в свет около 200 переводных книг.

Благодаря деятельности издательства изменилось само понятие «всемирной литературы»: оно получило более широкое содержание, немыслимое отныне без литератур Востока. Новыми были и издательские принципы: отбор переводимых произведений по определенному плану и стремление всемерно повышать литературный уровень переводов, то есть добиваться не только смысловой близости к оригиналу, но и их художественной достоверности и стилистического совершенства, изжить и произвольные отступления от текста, и буквализм.

Важную роль в развитии теоретической переводческой мысли сыграли и первая теоретическая работа по вопросам перевода, выпущенные издательством «Всемирная литература» -- брошюра «Принципы художественного перевода» (1919, 2-е изд. 1920). Авторами этой работы были К.Чуковский, Н.Гумилев, Ф.Батюшков. Показательно, что ни в статье К.Чуковского «Переводы прозаические», ни в статье Н.Гумилева «Переводы поэтические», ни в статьях Ф.Батюшкова («Задачи художественных переводов», «Язык и стиль») еще нет термина «теория перевода», не формулируются теоретические задачи научного изучения перевода, однако многие важные для теории вопросы уже поставлены или присутствуют неявно, намечены некоторые классификации (типов перевода в статье Ф.Батюшкова, приемов перевода в статье К.Чуковского), сказано об исторической изменчивости требований к переводу, об их относительности.

Переводческое теоретизирование продолжается и в работах других литераторов. Так, Ю.Н.Тынянов выдвинул новое понятие конструктивной функции элемента литературного произведения как системы -- функции, определяемой его соотнесенностью с другими элементами и тем самым со всей системой. Этим понятием охватывались и средства языка литературного произведения. Для исследования переводов в их соотношении с оригиналами различение конкретного элемента формы и его функции, которая в разных условиях может быть неодинаковой, обещало быть плодотворным -- тем более что с этим совмещалась возможность и такого положения, когда формально различные элементы оказываются носителями одинаковой функции. В дальнейшем А.В.Федоров развил эту мысль в статье «Проблема стихотворного перевода», где предлагал изучать перевод в исторической обусловленности и где впервые применил понятие «теория перевода».

Обращение к функциональной стороне текста в это время становится все более распространенным, общим. К.Чуковский не использовал термин «функция», но, говоря о впечатлении, об эффекте, вызываемом переводом, он, по существу, имел в виду именно функциональную сторону дела.

Из работ по проблемам перевода, относящихся к рубежу второго и третьего десятилетий, следует упомянуть книгу А.М.Финкеля «Теория и практика перевода» («Теорiя й практика перекладу»), изданную в Харькове, и большую статью профессора М.П.Алексеева «Проблема художественного перевода». В первой работе наряду с теоретическими ставятся и практические вопросы; во второй на обширном материале западноевропейских и русской литератур характеризуется огромная культурно-историческая роль перевода, его необходимость для знакомства с творчеством иностранных писателей, обсуждаются его все расширяющиеся возможности, дается краткий исторический обзор эволюционировавших взглядов на его задачи и принципы.

Общее же, что объединяет эти две работы, -- это их теоретическая направленность.

Другой важной для теории перевода работой была статья А.А.Смирнова «Перевод» в «Литературной энциклопедии» (1934 г.), в которой было введено одно из конструктивных понятий теории перевода «адекватность». В определении этого понятия содержится указание на возможность не только прямых соответствий оригиналу, но и замен (по терминологии А.А.Смирнова -- «субститутов»), то есть использования соответствий более отдаленных (не по форме, а по функции -- в связи с общим характером переводимого произведения).

Как указывает один из основоположников отечественной теории перевода А.В.Федоров, в применении к художественному переводу понятие адекватности означает соответствие подлиннику по эстетической функции: перевод сам по себе становится носителем художественной ценности, ибо и подлинник обладает ею. Другими словами, принцип адекватности предполагает способность перевода выполнять ту же роль, какую играет оригинал, быть источником художественного наслаждения. Эта же мысль содержится и в докладе М.Л.Лозинского «Искусство стихотворного перевода» на первом Всесоюзном совещании переводчиков (1936 г.). М.Лозинский следующим образом определял общую задачу переводчика-поэта: «Он должен стремиться к тому, чтобы его перевод произвел то же впечатление, что и подлинник, чтобы он был ему эстетически равноценен. А для этого перевод должен обладать внутренней эстетической ценностью, самоценностью. Это должны быть хорошие стихи, убеждающие сами по себе. Они должны быть вкладом в с в о ю поэзию».

С конца 20-х годов и в течение 30-х годов мастерство отечественных переводчиков достигает большой высоты. Это было время, когда начали свою переводческую деятельность М.Лозинский, С.Я. Маршак (лирика Бернса), Ю.Тынянов (стихи и поэма Гейне), группа переводчиков англоязычной литературы под руководством И.А.Кашкина (Е.Калашникова, В.Топер, Н.Дарузес, М.Лорие и др.), А.Франковский (проза Филдинга, Стерна, Пруста), Б.Кржевский («Назидательные новеллы» Сервантеса). Но этот же период ознаменовался появлением таких переводов, где принципиальное стремление передать во что бы то ни стало формальные особенности подлинника вступало в столкновение с требованиями русского языка и давало искаженное представление о стиле авторов, затрудняя тем самым и понимание для читателей. Таковы переводы Диккенса, выполненные Е.Л.Ланном или под его руководством.. Такие работы вызывали резко полемические отклики критики. Тем самым был поставлен вопрос о соотношении языковой формы оригинала и того эффекта, какой вызывает ее воспроизведение в переводе.

30-е годы ознаменовались обращением не только к художественному переводу, но и к другим видам перевода. Это было связано с практическими потребностями страны, в которой быстрыми темпами осуществлялась индустриализация. Расширение контактов России в другими государствами в научно-технической сфере определило возросшие потребности в научно-техническом переводе. Появилась потребность специальной подготовки переводчиков -- специалистов в разных областях. Такая подготовка первоначально осуществлялась в технических вузах, затем стали создаваться и специализированные институты иностранных языков. Для более грамотной подготовки переводчиков необходимы были специальные пособия. Именно в это время в нашей стране появились первые учебники и пособия по научно-техническому переводу: «Методика технического перевода» Я.И.Рецкера, «Техника перевода научной и технической литературы с английского языка на русский» М.М.Морозова, «Теория и практика перевода немецкой научной и технической литературы на русский язык» А.В.Федорова. В целом обращение к научно-техническому переводу способствовало тому, что теоретики перевода больше внимания стали обращать на собственно лингвистические факторы, способствующие или препятствующие переводу. Стало ясно, что такие понятия, как «эстетическая ценность произведения», «образная система» и т.п. неприменимы при анализе переводов научно-технической литературы. Вместе с тем в этот период теоретики не пытались разграничить литературоведческий и лингвистический подходы к переводу. Как пишет А.В.Федоров, «сделанное теоретиками и критиками художественного перевода в СССР за 1920-1930-е годы объединяет одна общая черта -- комплексный подход к постановке и решению всех рассматриваемых вопросов, сочетание лингвистических и литературных интересов или, точнее, отсутствие попыток разграничить их, направить по разным руслам».

50-е и 60-е годы:

Лингвистика или литературоведение?

Середина 50-х годов стала значительным рубежом в общественном и научном внимании к переводу. В это время появляется много работ, посвященных проблемам переводческой практики и вопросу создания единой теории перевода. Именно для этого периода характерны жаркие дискуссии и споры о том, возможна ли теория перевода как наука и если возможна, то как она должна строиться. Этот вопрос не представлялся тогда абсолютно бесспорным. Так, А.А.Реформатский в 1952 году писал, что «практика перевода может пользоваться услугами многих наук, но собственной науки иметь не может. Это вытекает из многообразия типов и жанров перевода». В то же время другие исследователи утверждали, что теория перевода возможна, хотя ее построение и не будет простым.

Начало этим дискуссиям положила книга А.В.Федорова «Введение в теорию перевода» (1953), которой автор отстаивал необходимость исследования перевода, в том числе и художественного, с позиций лингвистики. Он предложил различать общую теорию перевода, вырабатывающую рекомендации для любых комбинаций языков, и частную теорию перевода, описывающую соответствия между двумя какими-либо конкретными языками, указал на необходимость изучать особенности перевода текстов различных функциональных стилей и жанров, обосновал классификацию соответствий на лексические, грамматические и стилистические. Как позднее писал сам А.Ф.Федоров, «выбор лингвистического направления исследования определялся в ней (в книге) потребностью углубить специальную разработку важных вопросов, ранее затрагивавшихся обычно лишь в общих чертах, и тем самым восполнить имевшийся пробел, задача же рассмотрения и сопоставления разных видов перевода могла решаться только путем анализа их языковых особенностей как единственного существенного критерия, позволяющего и сравнивать их, и выявлять своеобразие каждого из них». Дискуссия вокруг этой книги обозначила четкое разделение теоретиков и практиков перевода на два лагеря -- сторонников литературоведческого подхода и лингвистического подхода. В самой постановке задачи, сформулированной А.В.Федоровым, сторонники литературоведческого подхода увидели чуть ли не угрозу творческим правам переводчика как художника, якобы ограничиваемым фактом объективного установления межъязыковых соответствий. В вышедших в то время публикациях утверждалась и отстаивалась плодотворность и правомерность только литературоведческого подхода к проблеме и ограничивалось значение ее лингвистического аспекта. Предлагалось концентрировать внимание на передаче «образов» подлинника как таковых, как будто они существуют в литературе вне своего языкового воплощения. В самом изучении языковых средств перевода усматривалась опасность формализма и с лингвистическим направлением исследования был поставлен в связь переводческий формализм и буквализм на практике, что было свидетельством методологической наивности, поскольку в основе этих опасений лежало смешение теоретических принципов с возможными практическими результатами. И.А.Кашкин, один из наиболее видных сторонников литературоведческого направления, писал в то время: «...сторонники этого метода (лингво-стилисти-ческого) предлагают уже сейчас сдать художественный перевод в ведение лингвостилистам, с тем, чтобы те изучили пока еще не изученные случаи лингвистических соответствий. А переводчикам предлагается ждать готовых решений, которыми и руководствоваться, что вовсе не соответствует запросам художественного перевода, который ждет от теоретиков не штампованных рецептов готовых языковых решений, а глубокого изучения основных проблем поэтики художественного перевода».

Полемика по поводу того, кому заниматься теорией перевода -- литературоведам или лингвистам -- продолжалась в течение нескольких лет. Такая постановка вопроса оказалась неплодотворной. По мнению А.В.Федорова, ее альтернативность носила необоснованный характер. Но в чем-то полемика была и полезной: она привела к уточнению взглядов и даже к известному синтезу мнений, заключающемуся в признании необходимости, но также и недостаточности только лингвистического подхода к проблеме, в признании преимуществ комплексного -- то есть одновременно и лингвистического и литературоведческого -- ее изучения. Показательно в этом отношении высказывание Б.А.Ларина в предисловии к сборнику статей «Теория и критика перевода» (1962): «Как филология или стилистика, так и теория перевода немыслима без органического соединения лингвистических и литературоведческих методов». И далее: «Всякий перевод должен начинаться с филологического анализа текста, сделанного во всеоружии лингвистической подготовки, и завершаться литературным творчеством. Этот последний момент вне спора, как и первый. Есть и реальные задачи для литературоведов и лингвистов в просторном плане теории перевода». Таким образом, примирение состоялось.

Предпосылки становления и развития лингвистической теории перевода

Как мы убедились, попытки осмыслить особенности и закономерности переводческой деятельности предпринимались на протяжении столетий. Анализируя переводческую практику, исследователи (прежде всего сами переводчики) формулировали определенные принципы перевода и рекомендации, которым должны были следовать их коллеги. Однако подобные высказывания переводчиков о переводе, принципы и критерии оценки перевода не составляли последовательной теории перевода. Теория перевода, основанная на данных лингвистики, появилась только во второй половине XX века.

Становлению лингвистической теории перевода способствовало значительное расширение переводческой деятельности, резкое увеличение числа международных контактов начиная с 30-х годов. Причем, как мы уже отмечали, международное сотрудничество осуществлялось не только в гуманитарной сфере, то есть через контакт национальных литератур, но и в научно-технической и общественно-политической сферах, что в свою очередь определило важность специальных видов перевода, помимо художественного. Исследователи стали более четко осознавать, что основные трудности перевода и сам характер переводческого процесса обусловливаются расхождениями в структурах и правилах функционирования языков, участвующих в этом процессе. Осознание того, что в специальном переводе именно лингвистические факторы являются основными, способствовало обращению лингвистов к переводческой проблематике, привлечению лингвистических методов к исследованию закономерностей перевода.

Следует отметить, что и само развитие языкознания в этот период подготовило почву для возникновения лингвистической теории перевода. Именно в это время в центре внимания языковедов оказались вопросы синхронного описания современных языков, выявления черт сходства и различий между ними. Выяснилось, что данные, получаемые при анализе переводческой деятельности, в которой языки как бы сталкиваются друг с другом, вступают во взаимодействие, могут быть весьма полезными для языкознания.

Необходимость изучения перевода с позиций лингвистики была обусловлена и задачей массовой подготовки переводчиков. Обнаружилось, что традиционная формула «Для того, чтобы переводить, необходимо знание двух языков и предмета речи» вовсе недостаточна. Мало знать два языка, их надо знать «по-переводчески», то есть в сочетании с правилами и условиями перехода от единиц одного языка к единицам другого языка. Для разработки учебных программ по практике перевода необходимо было выявить лингвистические и экстралингвистические факторы, влияющие на ход и результат переводческого процесса.

Для описываемого периода характерно возникновение новейших лингвистических методов исследования, в том числе принципов сопоставительной (контрастивной) лингвистики. Общее стремление к формализации научного исследования на основе данных точных наук способствовало обращению к проблемам языковых различий и путей их преодоления. Не случайно появление именно в то время идеи машинного («компьютерного») перевода. Для некоторых исследователей наука о переводе превращалась во вспомогательную дисциплину, используемую в интересах машинного перевода для создания систем алгоритмов. На протяжении 50-х и первой половины 60-х годов новая дисциплина быстро развивалась, втягивая в свою орбиту смежные науки. В то время царила своего рода эйфория, основанная на представлении о безграничных возможностях человеческого разума и точных наук. Утверждалось, что машина может не только переводить лучше, чем человек, но и писать стихи лучше, чем человек. Правда, очень скоро выяснилось, что даже с инженерной точки зрения лингвистические проблемы много сложнее, чем представлялось, и далеко не всегда поддаются необходимой формализации. Прогнозы разработчиков систем машинного перевода стали осторожнее. И в 1964 году специальный комитет Национальной Академии наук США и Национального исследовательского совета констатировал: «Мы отмечаем, что делая перевод цельного научного текста с помощью машины, мы не получили перевода, годного к употреблению. Поэтому нет близкой или предсказуемой перспективы получения годного к использованию машинного перевода». Однако исследование возможности машинного перевода само по себе способствовало выявлению закономерностей перевода, связанных с расхождениями в системах языков, участвующих в процессе перевода, и, следовательно, может рассматриваться как одна из предпосылок развития лингвистической теории перевода.

В рассматриваемый нами период появляются работы, в которых обсуждаются проблемы лингвистической теории перевода, дисциплины, находившейся в то время в стадии становления. Одной из таких работ была книга Ж.-П.Вине и Ж.Дарбельне «Сопоставительная стилистика французского и английского языков», в которой авторы на основе сопоставительного анализа двух языков выявляют межъязыковые соответствия, то есть единицы, которые могли бы заменять друг друга при переводе. Как отмечает В.Н.Комиссаров, важной заслугой Ж.-П.Вине и Ж.Дарбельне была попытка систематизировать различные способы перевода, что было позднее использовано при описании переводческих трансформаций, с помощью которых осуществляется процесс перевода.

Важную роль в осознании лингвистических особенностей перевода и в становлении лингвистической теории перевода сыграла статья Р.Якобсона «О лингвистических аспектах перевода» (1959), в которой автор указывает на большую теоретическую значимость перевода для других областей языкознания, отмечает, что практически любое преобразование высказывания при сохранении инвариантного смысла является переводом, и предлагает различать внутриязыковой перевод, межъязыковой перевод и межсемиотический перевод, где одна знаковая система преобразуется в другую.

Важность использования достижений современного языкознания для изучения перевода была продемонстрирована и в книге Ж.Мунэна «Теоретические проблемы перевода», в которой автор анализирует те ограничения, которые налагает несовпадение языковых систем на полное воспроизведение содержания оригинала. Ж.Мунэн рассматривает такие вопросы, как расхождения семантических структур языков, специфика членения данных опыта в каждом языке, отражение в языке особенностей культуры и истории говорящего коллектива. Перевод для Ж.Мунэна -- это не простая подстановка слов одного языка вместо слов другого языка, он всегда связан с определенными преобразованиями, зависящими от соотношения языков.

В дальнейшем развитию теории перевода способствовали и две работы, появившиеся в 1964 году. Одна из них -- это книга известного американского лингвиста Юджина А.Найды «К науке переводить». Для Ю.Найды проблемы перевода -- это прежде всего проблемы семантические, связанные с интерпретацией переводчиком содержания текста оригинала и интерпретацией рецептором перевода содержания текста перевода. Ю.Найда рассматривает различные методы анализа семантики языковых единиц и различные способы передачи на другом языке разных типов значений -- референтных, эмотивных и собственно лингвистических. Именно ему принадлежит заслуга введения в научный обиход понятия «модель перевода», с помощью которого процесс перевода представляется в виде ряда преобразований единиц оригинала в единицы перевода. Ю.Найда вводит понятие «динамической эквивалентности» (противопоставленной «формальной эквивалентности»), для достижения которой переводчик должен ориентироваться не на формальные особенности оригинала, а на реакцию получателей перевода, добиваясь максимальной понятности и естественности текста, соблюдения норм языка перевода.

В том же году появилась работа И.И.Ревзина и В.Ю.Розенцвейга «Основы общего и машинного перевода», в которой авторы отстаивают идею о том, что теория перевода должна иметь не прескриптив-ный, а дескриптивный характер, то есть описательный. Рассматривая процесс перевода как преобразование текста оригинала в текст перевода, авторы предлагают различать два пути такого преобразования -- собственно перевод и интерпретацию. При «собственно переводе» происходит непосредственный переход от единиц одного языка к единицам другого языка. При интерпретации переводчик сначала уясняет, какой фрагмент действительности описывается при помощи данного языкового знака или знаков, а затем уже описывает данный фрагмент средствами другого языка.