Лингвистика и межкультурная коммуникация

Вместе с тем, когда мы говорим о том, что при переводе художественных произведений переводчик создает текст, предназначенный «усредненному получателю» или конкретной аудитории, мы не учитываем тот факт, что один и тот же художественный текст может вызывать разные реакции со стороны разных получателей текста, даже если они принадлежат к одной и той же группе (то, что называется множественностью восприятия художественного текста). Дан Шен, полемизируя с'Ю.Найдой, пишет: «Мне кажется, что Найда не вполне осознает тот факт, что один и тот же оригинал может вызывать разную реакцию со стороны разных получателей, принадлежащих к разным типам. И очевидно, что только в силу этого недостаточного понимания он, делая акцент на сохранении интенции автора оригинала и реакции получателей оригинала, настаивает на том, чтобы обеспечивалась одинаковая реакция со стороны разных групп получателей текста на ПЯ за счет создания разных видов переводов одного и того же оригинала...». Вряд ли можно создать перевод художественного произведения, который воспринимался бы одинаково всеми получателями. Более того, переводчик как личность уникальная не всегда может отвлечься от собственного представления об оригинале, при этом вполне осознавая факт множественности восприятия текста. Что же происходит на практике? Воплощает ли переводчик в переводе собственное представление о тексте? Или он исходит из предполагаемого восприятия одного конкретного читателя оригинала или группы читателей? Или он стремиться все же передать идею автора, заложенную в оригинале, пользуясь теми же средствами ПЯ, что и сам автор? На этот счет высказывались разные мнения. Например, Стивен Стрейт считает, что «...собственная реакция переводчика на текст оригинала, а также на текст перевода, который находится в процессе создания, есть основной критерий, используемый в процессе перевода». Это, несомненно, крайняя и чересчур категоричная точка зрения. В.Н.Комиссаров справедливо отмечает, что «...наилучших результатов добивались переводчики, близкие по взглядам и творческой манере к автору переводимого текста». При этом В.Н.Комиссаров указывает, что в современных условиях от переводчика «...требуется умение квалифицированно переводить тексты самых различных авторов и направлений. Многие переводчики, в том числе и переводчики художественной литературы, успешно переводят произведения, чуждые им по идейной направленности и художественной манере. Очевидно, переводчику, подобно драматическому актеру, необходима способность своего рода перевоплощения, умение стать на точку зрения автора текста, воспринять и воспроизвести особенности его стиля». Обращает на себя диаметральная противоположность воззрений С.Стрейта и В.Н.Комиссарова. Действительно, если переводимое произведение чуждо переводчику по духу, по идейной направленности, по манере, то какую реакцию оно вызывает у переводчика? Несомненно, реакцию отторжения. Каким же будет перевод? Какие чувства он будет вызывать у читателя? Несомненно, негативные. На это ли рассчитывал создатель оригинала? Вопрос риторический. Таким образом, В.Н.Комиссаров склоняется к тому, что переводчик должен постараться воспроизвести в переводимом тексте авторскую интенцию (добавим, пользуясь, по возможности, теми средствами, которые использовал и автор). Здесь В.Н.Комиссаров полностью солидарен с Гиви Гачечиладзе, который писал, что «долг переводчика -- проникнуться мироощущением, манерой, стилистическим характером автора и по мере сил передать это мироощущение, манеру и стиль средствами родного языка, оставаясь самим собою». При этом не будет удивительным, а будет вполне закономерным, что созданный переводчиком текст также будет восприниматься читателями по-разному. То есть текст художественного перевода всегда сохраняет имманентное качество художественного текста -- способность вызывать разную реакцию у разных аудиторий и читателей. И задача переводчика -- сохранить в переводе это качество, избегая настойчивого и нарочитого навязывания своей собственной точки зрения.

Здесь следует сделать одно уточнение. В конце концов, любой текст способен вызывать разные реакции у разных получателей, и текст перевода будет обладать этим качеством независимо от степени его близости к оригиналу с функциональной или структурно-содержательной точек зрения. По словам Л.К.Латышева, «исходный и переводной тексты должны быть в первую очередь равноценны по своей способности (курсив мой. -- B.C.) вызывать реакции у своих адресатов». Эту способность Л.К.Латышев предлагает называть «регулятивным воздействием, так как воздействуя на адресата, текст определенным образом регулирует (изменяет) его мыслительную деятельность, его эмоции, его поведение». Эквивалентность реакций адресатов исходного текста и текста перевода, по мнению Л.К.Латышева, следует понимать не как совпадение реакций двух конкретных людей, а как совпадение двух классов реакций. Исследователь поясняет: «Если мы сопоставим веер всех возможных индивидуальных реакций на ИТ (исходный текст) и такой же веер реакций на ПТ (переводной текст), то совпадут те индивидуальные реакции, где совпадают индивидуально-личностные характеристики адресатов ИТ и ПТ. И, стало быть, совпадут по своему содержанию два класса (набора) реакций: класс реакций на ИТ и класс реакций на ПТ. В этом смысле равноценность регулятивного воздействия ИТ и ПТ означает буквально следующее: ИТ и ПТ дают своим адресатам объективную возможность одинаково отреагировать на сообщение, а будут ли реакции разноязычных адресатов эквивалентными, зависит от степени совпадения их индивидуально-личностных свойств». Исходя из этого, Л.К.Латышев делает вывод, Что переводчик несет ответственность на неадекватную реакцию только в том случае, когда он исказил регулятивное воздействие оригинала в переводе, и не отвечает, если отправитель сам ошибся в оценке личностных свойств адресата и его текст был воспринят не так, как он рассчитывал.

До сих пор мы исходили из того, что переводчик в процессе перевода чаще всего ориентируется на определенную группу рецепторов перевода, соответствующую группе рецепторов текста оригинала. Однако в области художественного, а иногда и информативного, перевода переводчик ориентируется на иную группу рецепторов, нежели автор оригинала (как мы уже отмечали, тексты Налогового кодекса США или американской Конституции могут переводиться для российских ученых -- экономистов и юристов, хотя изначально они создавались для американских граждан независимо от их профессиональной принадлежности). Кроме того, как пишет В.Н.Комиссаров, «с течением времени отношение общества ко многим произведениям меняется, и они получают иных адресатов. Как известно, такие популярные детские книги, как «Робинзон Крузо» или «Путешествие Гулливера», отнюдь не предназначались их авторами для детей. Таким образом, во втором случае переводчик определяет характер Рецепторов перевода, по существу, независимо от того, на каких Рецепторов был рассчитан оригинал».

Одна из основных прагматических проблем -- это проблема тех действий, которые предпринимает переводчик, чтобы вызвать у получателей перевода желаемую реакцию. Как пишет В.Н.Комиссаров, «условие успешной коммуникации -- ориентация на получателя -- не выполняется простым воспроизведением особенностей оригинала, а должно обеспечиваться особо (курсив мой. -- B.C.) при создании текста перевода». Осуществление таких действий -- суть прагматическая адаптация текста, то есть приведение текста в такую форму, которая максимально облегчает его восприятие и способствует оказанию соответствующего коммуникативного эффекта. Впрочем, слово «форма» не полностью отражает суть проблемы. На самом деле речь идет об изменении содержания текста, о внесении дополнительной информации в виде пояснений, дополнений, комментариев, либо об опущении непонятной для получателя текста перевода и коммуникативно нерелевантной информации, либо о заменен непонятной информации более понятной, либо о передаче контаминированной речи иностранцев, либо об изменениях, связанных с необходимостью соблюсти жанрово-стилистические нормы, существующие в ПЯ в отношении текстов данного функционального стиля и т.п. Показательно в этом отношении высказывание А.Нойберта, который постулирует «обязанность переводчика предпринимать такие «изменения», чтобы получился текст Б, который ориентирует получателя руководства по эксплуатации машины, говорящего на ПЯ, так же, как текст А -- говорящего на ИЯ. В результате будут пропуски, дополнения, перестановки, перенесение акцентов и т.д., которые, если их дословно перевести обратно, могут показаться говорящему на ИЯ коверканием, искажением, недопустимыми добавлениями, многословием, пропусками, изменением привычной классификации». Необходимость подобных изменений, как должно быть ясно из вышеизложенного, определяется неодинаковым объемом фоновых знаний получателей оригинала и перевода, а также различиями в системах языков, которые, проявляясь в текстах на разных языках, препятствуют одинаковому восприятию этих текстов разноязычными коммуникантами. При этом следует отметить, что жанровая принадлежность текста в значительной мере влияет на степень его прагматической адаптации. Например, поскольку научно-технический стиль отличается меньшим числом расхождений в разных, по крайней мере, европейских языках, научные и технические тексты нуждаются в меньшей прагматической адаптации, чем, скажем, тексты художественные, в которых живет, так сказать, душа народа. Это связано также и с тем, что сами аудитории, которым предназначены оригинал и перевод научно-технического текста, отличаются значительной гомогенностью.

К способам прагматической адаптации текста относят, во-первых, эксплицирование подразумеваемой в оригинале информации путем соответствующих дополнений и пояснений в тексте перевода. Дополнения и пояснения используются при переводе на русский язык географических названий (Alberta в оригинале -- «канадская провинция Аль-берта» в переводе), при передаче названий печатных органов, учреждений, фирм («Newsweek» в оригинале -- «журнал «Ньюсуик» в переводе), при необходимости обеспечить понимание названий реалий, связанных с особенностями быта и жизни иноязычного коллектива. В.Н.Комиссаров приводит следующий пример:

...for desert you got Brown Betty, which nobody ate... (J.D.Salinger. The Catcher in the Rye).

...на сладкое -- «рыжую Бетти», пудинг с патокой, только его никто не ел.

При переводе с русского языка на английский дополнительная информация появляется, когда речь идет, например, о структурах государственной власти. Так, при упоминании Государственной Думы в английском тексте уместно сделать пояснение: State Duma, the lower House of the Russian Parliament.

Во всех этих случаях дополнительная информация дается в виде дополнений и пояснений в самом тексте. С той же целью могут использоваться и под-страничные сноски, либо примечания к тексту перевода:

Against my will I felt pleased that he should have considered my remarks interesting, though I knew that it was Dale Carnegie stuff, a small apparently casual compliment.

В.Н.Комиссаров указывает, что к переводу этого предложения можно дать примечание: «Дейл Карнеги -- автор популярной книги «Как приобретать друзей и влиять на окружающих».

Использование примечаний к тексту перевода уместно и тогда, когда речь идет не просто о реалиях, неизвестных рецептору перевода, но и когда в тексте упоминаются факты, события, явления, отражающие особенности исходной культуры, отсутствующие в культуре воспринимающей. Юджин Найда пишет, что индейцы живаро из Эквадора вряд ли поймут следующий отрывок из Послания к коринфянам: «Не сама ли природа учит вас, что если муж растит волосы, то это бесчестье для него? », ибо мужчины живаро обычно носят длинные волосы, а женщины, наоборот, стригутся коротко. Точно также многим племенам Западной Африки может показаться предосудительным поведение учеников Христа, которые на его пути в Иерусалим «резали ветви с дерев и постилали их по дороге», потому что у племен Западной Африки существует иной обычай -- дорога, по которой должен следовать уважаемый человек, должна быть очищена от всякого мусора, и всякий, кто бросит ветку на пути такого человека, виновен в нанесении тяжкого оскорбления. В подобных случаях примечания, как считает Ю.Найда, вполне уместны для решения возникающих проблем, «ибо всем понятно, что у других народов могут быть иные традиции». Попутно заметим, что важна также степень осознания одним народом того, что у другого народа традиции иные. От степени осознания этого факта зависит и степень прагматической адаптации текста.

Другой способ прагматической адаптации текста -- опущение информации, неизвестной получателю перевода и не являющейся коммуникативно релевантной. В.Н.Комиссаров приводит следующий пример:

There were pills and medicine all over the place, and everything smelled like Vicks' Nose Drops.

Везде стояли какие-то пузырьки, пилюли, все пахло каплями от насморка.

Фирменное название Vicks' ничего не говорит русскому читателю, не несет важной информации, и поэтому в переводе его лучше опустить.

Следующий способ прагматической адаптации текста -- использование приема генерализации, т.е. замены слова с конкретным значением словом с более общим, но и более понятным для получателя перевода значением:

Не appeared to be a young man of 6 feet, 2 inches. Он оказался молодым человеком выше среднего роста.

В данном случае использование генерализации необходимо потому, что русским читателям английская система мер малоизвестна, а следовательно, буквальный перевод, хотя технически вполне возможный, не обеспечил бы полную передачу той информации, которую автор сообщения предназначил для передачи читателям. Использование генерализации позволяет воспроизвести смысл высказывания в полном объеме. Часто генерализация выражается в замене имени собственного (нередко фирменного названия) именем нарицательным, дающим родовое название для данного предмета. Представляется, что перевод фразы Не owns a Rolls-Royce как .«У него есть Роллс-Ройс» или «Он ездит на Роллс-Ройсе» был бы не совсем удачным, ибо не все русские читатели знают, что «Роллс-Ройс» -- это марка очень дорогого, престижного, шикарного автомобиля. Поэтому более приемлемым был бы перевод с использованием генерализации: «Он ездит на шикарном, дорогущем автомобиле».

Наконец, еще одним способом прагматической адаптации текста является использование приема конкретизации. В работе В.Н.Комиссарова приводится интересный пример конкретизации:

The British people are still profoundly divided on the issue of joining Europe.

В английском народе до сих пор существуют глубокие разногласия о том, стоило ли Англии вступать в «Общий рынок».

Русский читатель может не знать, в каком значении в данном высказывании использовано слово Europe (Европа), что может означать фраза «присоединиться к Европе», поэтому в переводе необходимо раскрыть, что имеется в виду, используя более конкретное -- по сравнению с оригинальным -- выражение.

Все описанные выше способы прагматической адаптации не предполагают значительного изменения содержания высказывания в переводе; содержание остается прежним, меняются лишь отдельные элементы содержания, приобретая форму, наиболее доступную и понятную для получателей текста перевода. В некоторых случаях подобного рода прагматической адаптации текста будет недостаточно для обеспечения полной понятности текста для получателей, принадлежащих к иной культуре. Условия жизни рецепторов оригинала и рецепторов перевода могут быть настолько различными, что одно и то же -- по своему содержанию -- высказывание вызовет абсолютно разный, если не противоположный, коммуникативный эффект. Например, сообщение о «потеплении международной обстановки» может быть понято в Индии как «обострение обстановки», поскольку для жителя этой жаркой страны приятно не потепление, а охлаждение. Адаптируя текст с учетом этого обстоятельства, приходим к варианту a welcome cooling. Юджин Найда, учитывая различия в географии и культуре народов и в полном соответствии с собственной концепцией динамической эквивалентности, утверждает, что «выражение «белый, как снег» можно передать как «белый, словно оперение белой цапли» в том случае, если носителям языка перевода незнаком снег, и они выражают понятие чего-то очень белого именно этим оборотом». Таким образом, в результате прагматической адаптации текста содержание текста может меняться весьма существенно, причем эти изменения будут тем значительнее, чем больше возможные различия в понимании данного сегмента текста или текста в целом представителями разных культур. При этом смысл текста остается неизменным, обеспечивается полное понимание текста перевода рецептором и коммуникативный эффект, соответствующий ожиданиям автора оригинала.

Вышесказанное заставляет нас вернуться к вопросу о роли переводчика в акте межъязыковой коммуникации, точнее, к вопросу о собственной позиции переводчика как одного из участников акта межъязыковой коммуникации. Традиционно считается, что переводчик как языковой посредник должен быть прагматически нейтрален. Однако переводчика вряд ли можно сравнить с чисто вымытым оконным стеклом, свободно пропускающим свет (то есть информацию), которое при этом само никак не реагирует на воздействие света и не изменяет количество пропускаемого света. Лишь только в результате отстраненного, поверхностного наблюдения за действиями переводчика (устного или письменного) создается впечатление, что прагматически переводчик как бы не включается в коммуникацию, что в ситуации межъязыкового общения его «как бы и нет». То, что мы сказали о действиях переводчика, имеющих целью прагматически адаптировать текст к восприятию потенциального получателя, уже указывает на то, что подобное представление о роли переводчика в корне неверно. Мы полностью разделяем точку зрения О.В.Петровой, которая утверждает, что «...эффект «отсутствия» переводчика, превращения его в идеально прозрачное стекло между коммуникантами на самом деле достижим только при условии очень активного участия переводчика в ситуации общения. Его попытки уклониться от необходимости анализировать намерения говорящего и «просто переводить»... приводят к заведомому нарушению естественного хода общения -- как устного, так и письменного».

Являясь одним из структурных элементов акта переводной коммуникации, будучи активным участником коммуникации и одновременно частью более широкой социокультурной системы, переводчик -- под влиянием этой системы -- может выполнять функции, никоим образом не связанные с особенностями данного акта коммуникации. Обычно Предполагается, что цели переводчика в целом совпадают с целями автора, или, по крайней мере, не расходятся с ними, но это не всегда бывает именно так. Как пишет В.Н.Комиссаров, «переводчик может преследовать дополнительные цели, более или менее независимые от основной прагматической задачи перевода, стремиться использовать результат переводческого процесса в каких-либо целях». Другими словами, в этих случаях переводчик выполняет «прагматическую сверхзадачу». Понятно, что в подобных ситуациях он не стремиться вызвать у читателей перевода реакцию, аналогичную реакции читателей оригинала. Ю.Найда пишет, что «например, балагур из Сан-Бласа имеет целью лишь развлечь публику, тогда как этнограф, который намерен перевести его байки, может задаваться целью дать своим читателям представление об особенностях местного характера в Сан-Бласе». Задача вызвать аналогичную реакцию уходит на второй план. Цели, преследуемые в таких ситуациях переводчиком, могут быть самые разные, например, цель избежать конфликта или обострить его. Отзывы профессиональных устных переводчиков и наблюдения свидетельствуют о том, что переводчик, по сути, влияет на развитие акта коммуникации, например, направляет ход дискуссии, определяет последовательность обсуждения вопросов, напоминает о том, что какой-то вопрос остался без ответа, разъясняет одной из сторон психологические и поведенческие особенности другой стороны, определяемые принадлежностью к иной культуре, и т.п. «Переводчик может ставить перед собой цели пропагандистского, просветительского и т.п. характера, он может стремиться в чем-то убедить Рецептора перевода, навязать свое отношение к автору оригинала или к описываемым событиям, на него могут оказывать влияние какие-то соображения политического, экономического или личного порядка...». В.Н.Комиссаров приводит интересные примеры решения переводчиком «прагматической сверхзадачи»: «П. Мериме, переводя «Ревизор» Гоголя, заменил в реплике городничего слова «чем больше сносят» словами «чем больше строят», опасаясь, что сохранение варианта оригинала может быть истолковано как намек на деятельность императрицы, по воле которой в это время сносилось много домов для устройства Больших бульваров Парижа. В.Курочкин и другие переводчики песен Ж. Беранже, с одной стороны, переиначивали содержание французских оригиналов, чтобы вложить в перевод политическую сатиру на порядки в царской России, а, с другой стороны, из-за цензурных условий вынуждены были опускать некоторые существенные детали, когда речь шла о боге, о короне, о конституции и т.п.». Таким образом, сама переводческая практика доказывает, что тезис о прагматической нейтральности переводчика, его прагматическом нейтралитете -- это миф, созданный в результате абстрагирования от реальной действительности .

ГЕРМЕНЕВТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ПЕРЕВОДА

Герменевтика возникла как искусство, а затем и как теория истолкования текстов. Термин «герменевтика» древнегреческого происхождения, он связан с именем бога Гермеса, который в античной мифологии считался посланцем богов, доставляющим людям их сообщения и повеления. Но чтобы божественный язык стал понятен людям, Гермес должен был соответствующим образом истолковать и объяснить их сообщения, то есть он выступал не только посредником, но и интерпретатором. Со временем проблема понимания и истолкования посланий «богов», изречений «оракулов» и предсказаний «пророков» переросла в истолкование письменных источников, прежде всего Библии и других священных книг.

В начале XIX века филологический этап в развитии герменевтики завершился работами немецкого философа и теолога Фридриха Шлейермахера, который считается отцом классической филологической герменевтики и одновременно основоположником собственно философской герменевтики. Классическая филологическая герменевтика в существенной степени обязана своим происхождением практике и теории лингвистического перевода и истолкования текстов. Как справедливо заметил Палмер, феномен перевода есть самое сердце герменевтики.

Исходя из определения герменевтики как науки о толковании и интерпретации текста, к герменевтическому аспекту перевода можно отнести вопросы понимания и интерпретации текста оригинала переводчиком и вопросы понимания и интерпретации транслята (текста перевода) его реципиентами. Вполне очевидно, что деятельность переводчика начинается именно с анализа текста оригинала, его восприятия и понимания, и именно этап анализа является начальным во всех традиционных моделях перевода. Неслучайно герменевтический аспект упоминается многими авторами при описании процесса перевода. Так, М.П.Брандес указывает, что переводческий процесс, представляющий собой весьма сложную систему, в качестве одной из подсистем включает подсистему «текст -- интерпретатор». Эта подсистема представляет собой смоделированный процесс выявления смысловой организации текста, которая играет роль большой стратегии перевода и регламентирует переводческий процесс на втором этапе, на котором осуществляется перекодирование выявленной смысловой модели на язык перевода. Б.А.Ольховиков рассматривает истолкование исходного текста как отправную точку в формировании замысла перевода. «Не подлежит сомнению, -- пишет он, -- что замысел перевода, формируемый как продукт мыслительной деятельности переводчика, неотделим от переводческого видения авторского замысла, от переводческого его осмысления, от интерпретации переводчиком исходного текста, иначе -- от его истолкования, а в соответствующих случаях от профессионального текстологического его обследования и своего рода герменевтического анализа (курсив -- автора) оригинального текста -- с целью его адекватного перевоплощения в языковой материи переводного текста».

Более того, некоторые авторы включают требование понять оригинал в саму дефиницию перевода. «Перевести, -- пишет З.И.Роганова, -- это значит адекватно понятое (курсив мой. -- B.C.) адекватно воссоздать средствами другого языка, воспроизвести с учетом взаимодействия содержания и формы».

Адекватно понять оригинал порой не менее трудно, чем адекватно его перевыразить средствами другого языка, и в переводоведении не без основания поднимается вопрос об «удельном весе» герменевтического аспекта перевода среди других его аспектов. По мнению, например, М.П.Брандес, коль скоро «исходной категорией» переводческой деятельности выступает понимание, то эта категория должна в теории перевода считаться центральной. Мы оставляем в стороне вопрос о правомерности выделения категории понимания в качестве центральной категории переводоведения. Вместе с тем нет сомнений в том, что понимание текста оригинала переводчиком является предпосылкой успешного перевода.

Понимание можно трактовать как извлечение из текста некоторой совокупности знаний. Поняв текст, получатель (которым может быть и переводчик) обогащает свой информационный запас. При этом следует учитывать, что степень понимания текста, в свою очередь, зависит от уровня информационного запаса (знаний), которым человек владел до того, как он ознакомился с текстом. В.Н.Комиссаров вполне справедливо указывает, что «в процессе перевода используются два вида знаний переводчика: позитивные (эпистемические), хранящиеся в его памяти, и эвристические (способность добывать новую информацию). Исходя из этого, Р.К.Минь-яр-Белоручев следующим образом классифицирует информационный запас:

Информационны йзапас 1-й степени -- это такое количество информации, которое позволяет соотнести предъявленную лексическую единицу с той или иной областью жизни (например, Килиманджаро -- географический термин). Информационный запас 1-й степени -- это тот минимальный объем информации, который дает возможность коммуниканту считать данную лексическую единицу знакомой. Однако, как указывает Р.К.Миньяр-Белоручев, соотнесение языкового знака с той или иной областью знаний не означает еще его правильного понимания.

Информационныйзапас 2-й степени -- это такое количество информации, которое позволяет соотнести предъявленную лексическую единицу с частью области жизни (так, Килиманджаро -- не просто географический термин, а название горы). В этом случае наблюдается увеличение количества информации, связанной с языковыми знаками. В отличие от информационного запаса 1-й степени здесь происходит как бы распределение обозначаемых предметов не по классам, а по родам. Информационный запас 2-й степени далеко не всегда способствует эффективности коммуникации.

Информационныйзапас 3-й степени -- это такое количество информации, которое позволяет коммуникантам четко осознавать наиболее существенные признаки денотата, выделять его из группы однородных предметов, явлений (например, Килиманджаро -- высшая точка Африки). Информационный запас 3-й степени -- это тот уровень знания лексической единицы, который позволяет свободно владеть ею и правильно понимать и употреблять ее в речи.

Информационныйзапас 4-й степени означает наличие некоторого объема систематизированных сведений о денотате (так, о горе Килиманджаро можно иметь значительное количество информации: высота достигает 6010 метров, расположена в Танзании несколько южнее экватора, потухший вулкан, легко доступна для альпинистов и т.п.). Информационный запас 4-й степени, связанный с целой номенклатурой лексических единиц, обязателен для соответствующего специалиста.

Информационны йзапас 5-й степени означает проникновение в сущность предмета, явления, отчетливое понимание границ, несущественных признаков, возможных изменений денотата. Такую глубину понимания можно встретить в научных исследованиях и то лишь в отношении отдельных лексических единиц.

Представляется, что для успешного осуществления перевода переводчик должен обладать информационным запасом 3-й степени; владение информационным запасом 4-й степени является желательным, но не обязательным требованием.

При рассмотрении вопроса о зависимости степе- ни понимания текста от характеристик (языковых и внеязыковых) самого интерпретатора полезно обратиться к классификации стадий языковой ком- петенции, предложенной Ю.М.Скребневым. Ю.М.Скребнев выделяет пять стадий языковой ком- петенции. Способность современного человека отличить человеческую речь от природных шумов есть первая, низшая стадия языковой компетенции. Вторая стадия языковой компетенции состоит в способности констатировать, какой именно язык употребляет говорящий. Третья стадия -- понимание содержания (смысла) высказывания, его денотаций. Четвертая стадия -- понимание коннотаций высказывания, осознание того, насколько уместна использованная говорящим форма, и если неуместна, то в каких речевых условиях она была бы уместной. Наконец, пятая, наивысшая, стадия -- активное уме- ние строить высказывание с учетом стилистических коннотаций. Понятно, что для правильного понимания текста оригинала переводчик должен иметь языковую компетенцию, по крайней мере, в четвертой стадии. Но поскольку анализ оригинала -- это лишь начальный этап переводческого процесса, предполагающий создание в дальнейшем текста перевода, то наиболее справедливым требованием к переводчику будет владение языковой компетенцией в пятой стадии. Лишь при выполнении этого условия переводчик не только сможет адекватно, исчерпывающе понять оригинал, но и будет способен грамотно создать текст перевода, передающий содержание оригинала.

При рассмотрении герменевтического аспекта перевода часто высказывается мнение, что без «полного» и «глубокого» понимания оригинала невозможен его адекватный перевод. Понимание оригинала возможно лишь при условии знания той реальной ситуации, той внеязыковой действительности, которая в данном тексте описывается. Л.С.Бархударов формулирует жесткое требование: «...не-обходимо осмысление лежащей за текстом реаль-ной ситуации, знание самой действительности, о которой идет речь в переводимом тексте. Без такого знания не может быть правильно понята и осмыс-лена человеческая речь вообще, тем более без него немыслим никакой перевод, будь то перевод специальный или общий, научно-технический, политический или художественный». Действительно, многие переводческие ошибки порождаются непониманием вследствие незнания каких-то фрагментов реальной действительности. И тому существует множество подтверждений. Однако неполное понимание оригинала не всегда ведет к его ошибочному переводу. Как отмечает, например, Дж.Слокум, вопреки мнению профессионалов и непрофессионалов полное понимание оригинала вовсе необязательно для его удовлетворительного перевода на другой язык. Многие технические переводчики часто не полностью понимают переводимые ими тексты (в частности, тексты с изложением результатов пионерских исследований в какой-либо узкоспециальной области), но выдают вполне хорошие переводы, положительно оцениваемые заказчиками-специалистами. Порой переводчику приходится переводить «пионерские идеи», которые не вполне ясны не только ему, но и самому их автору, что обычно проявляется в громоздких расплывчато-рыхлых формулировках. С другой стороны, бывают случаи, когда переводчик полнее и более глубоко знаком с предметом речи, чем автор оригинала. И здесь возникает вопрос: должен ли переводчик подменять неполное понимание автором предмета речи своим, более полным пониманием? Думается, здесь могут быть разные ситуации, в который переводчик будет принимать неодинаковые решения. Возвращаясь к требованию исчерпывающего понимания оригинала, отметим, что часто существует возможность правильного перевода тех или иных единиц без их понимания. Так, пользуясь русско-английскими словарями, переводчик может правильно перевести слово «шакша» как bate или слово «элевон» как elevon, не имея ни малейшего представления об их денотатах («шакша -- раствор для смягчения кож», «элевон -- поверхность управления самолета, выполняющая одновременно функции руля высоты и элерона»). Заметим при этом, что в подобных случаях мы можем говорить лишь о незнании и непонимании переводчиком отдельных единиц, а не текста в целом, причем количество таких единиц в тексте должно быть ограниченным. Как пишут С.А.Семко и Г.П.Рябов, «в области профессионального перевода сколько-нибудь продолжительный успешный перевод не осуществим при постоянном тотальном непонимании оригинала переводчиком».

По мнению некоторых исследователей, понимание текста означает извлечение из него информации и превращение информации в знание. Категория информации -- одна из основных категорий, которыми оперируют переводоведы при описании процесса перевода. Сам перевод иногда определяется как процесс извлечения информации из исходного текста и передачи информации в тексте на ПЯ. В частности, И.Левый пишет, что «перевод есть передача информации, точнее сказать переводчик дешифрует информацию оригинального автора, содержащуюся в тексте его произведения, перевыражая (вновь зашифровывая) ее в системе своего языка, а информацию, содержащуюся в его тексте, вновь декодирует читатель перевода». Отсюда возникает потребность дать определение самому понятию «информация». Мы возьмем за основу положение, высказанное С.А.Семко: «Информацией следует, вероятно, считать нечто новое, неведомое, которое после превращения в знание перестает быть информацией...». Информация всегда носит адресный характер. Без наличия адресата, хотя бы воображаемого, нельзя говорить об информации.

Р.К.Миньяр-Белоручев предлагает различать два вида информации: семантическую информацию и ситуационную. Семантическая информация -- это тот вид информации, которая извлекается непосредственно из самого речевого произведения и в этом смысле фактически приравнивается к содержанию произведения. Семантическая информация в акте речи включает всю информацию, переданную через значение языковых средств, в том числе и через дополнительное значение слов (коннотация). К семантической информации относится и интеллектуальная информация, и информация об эмоциональном состоянии источника сообщения, об его отношении к собственным действиям и к окружающей его среде, к получателю, если такая информация выражается через значение языковых средств. К семантической информации относится также и так называемая волевая информация, то есть информация, имеющая целью побудить получателя к действию. Ситуационная информация -- это информация о той ситуации, в которой было создано речевое произведение.

Как мы уже сказали, информация всегда для кого-то предназначена. Однако любое речевое произведение всегда содержит информацию, передача которой не входило в задачу источника речи и которая оказалась в тексте помимо воли автора. Примером такой информации может быть информация о грамматической структуре языка, о наличии или отсутствии в языке артиклей и т.п. Подобные сведения при желании всегда можно извлечь из любого текста, однако сообщение подобных сведений, как правило, не является целью автора текста. Переводчика-интерпретатора интересует прежде всего та информация, которая была предназначена к передаче. Именно эту часть информации мы называем сообщением. Следовательно, задача переводчика -- извлечь из текста сообщение и передать его средствами другого языка.

Еще одним понятием, важным с точки зрения герменевтики перевода, является понятие смысла. Смысл есть производное от взаимодействия двух основных видов информации: семантической и ситуационной, продукт их преобразования в мозговых механизмах адресата, в то время как сообщение есть сама информация, предназначенная для передачи. Иллюстрируя это положение, Р.К.Миньяр-Белоручев приводит следующий пример. Имеется несколько высказываний:

Я живу на первом этаже.

Я не еду.

Нас слишком много.

Я подожду приятеля.

Не ждите меня.

Можете ехать.

Я не пользуюсь лифтом.

Я предпочитаю ходить пешком.

Семантическая информация в этих высказываниях не совпадает, однако все речевые произведения могут быть сказаны в идентичной ситуации общения: вы обращаетесь к человеку, ожидающему вас в лифте, с целью побудить его подниматься без вас. Соотнесение семантической информации, различной в каждом конкретном случае, с ситуационной информацией, то есть учет особенностей ситуации общения, позволяет определить смысл высказывания (в данном примере -- «не поеду»). Как мы видим, при всех различиях в семантической информации высказывания имеют общий смысл.

Таким образом, задача переводчика -- не просто выделить в высказывании сообщение, то есть информацию, предназначенную для передачи, но и понять смысл высказывания, что невозможно сделать без учета особенностей самой ситуации общения.

Вернемся к проблеме понимания. Понимание текста как целого невозможно без понимания его отдельных частей. К пониманию интерпретатор приходит постепенно, через последовательное ознакомление с отдельными частями текста. При этом у него возникает некое ожидание того смысла, которым характеризуется весь текст. Причем это ожидание, равно как и результирующее постижение смысла текста, влияют на понимание и отдельных частей текста. Это понимание может модифицироваться в процессе продвижения к все более полному по-. стижению смысла текста как целого. Возникает своего рода круг, который принято именовать герменевтическим кругом части и целого. Как писал Г.-Г.Га-дамер, «целое надлежит понимать на основании отдельного, а отдельное -- на основании целого... Части определяются целым и в свою очередь определяют целое: благодаря этому эксплицитно понятным становится то предвосхищение смысла, которым разумелось целое». И далее: «Так движение понимания постоянно переходит от целого к части и от части к целому. И задача всегда состоит в том, чтобы, строя концентрические круги, расширять единство смысла, который мы понимаем. Взаимосогласие отдельного и целого -- всякий раз критерий правильности понимания. Если такого взаимосогласия не возникает, значит понимание не состоялось».

Независимо от того, как именно происходит понимание текста, в результате интерпретатор (переводчик, получатель перевода) извлекают из него информацию, неодинаковую с точки зрения ее ценности. Отсюда -- разграничение коммуникативно-релевантной и коммуникативно-нерелевантной информации. Коммуникативно-релевантная информация обязательно подлежит передаче в переводе, коммуникативно-нерелевантная информация вообще не подлежит или не обязательно подлежит передаче в переводе. Поскольку речь идет о переводе, для ясности можно говорить о трансляционно-реле-вантной и трансляционно-нерелевантной информации соответственно. Практически эта оппозиция образует переводоведческую категорию, которую можно назвать категорией трансляционной ценности исходной информации». С.А.Семко в качестве иллюстрации этого положения приводит отрывок из рассказа А.И.Куприна «Телеграфист», героем которого является телеграфист Саша Вруб-левский:

«Никогда ему не изменяет его светлое, терпеливое, чуть прикрашенное мягкой улыбкой благодушие. Вот и сейчас: у него висит на ленте очень важная, срочная, едва ли не шифрованная телеграмма из-за границы, а он уже больше четверти часа никак не может ее отправить, и все из-за того, что главная передаточная станция занята с одной из промежуточных самым горячим флиртом. Телеграфист с передаточной загадал барышне с промежуточной какое-то слово, начинающееся на букву «л», и -- такой насмешник -- стучит и стучит все одни и те же знаки:

Но барышня никак не может отгадать этого трудного слова. Она пробует «лампу, лошадь, лук, лагери, лимон, лихорадку».

-- Лихорадка похоже, но не то, -- издевается пе редаточная станция.

«Лира, лава, лак, луна, лебедь», -- мучается недогадливая барышня.

Тогда Врублевский, которому надоело ждать, считает нужным вмешаться.

-- Барышня, подайте ему «люблю» и освободите линию: срочная».

При переводе загадки на букву «л» на английский язык слово «люблю» можно передать словом love. В русском тексте слова «люблю» и «лихорадка» семантически связаны (ср. «любовная лихорадка», «золотая лихорадка»). Если «люблю» будет передано как love, то надо найти английские слова на букву «1», имеющие аналогичную семантическую общность со словом love, так как по условиям загадки возможные английские соответствия слова «лихорадка», и именно fever и rush, здесь отпадают. Ряд слов на «1» для данного контекста придется отклонить как маловероятные в устах барышни (liaison, libido, lust) и отдать предпочтение либо отглагольному существительному liking, либо отглагольному существительному longing. При таком решении проблемы в трансляте в принципе можно передать референциальные значения слов «лампа -- lamp», «лимон -- lemon», «лира -- lyre», «лава -- lava», «лак -- lacquer» (но не vanish) и «луна -- lune» (но не moon), но нельзя сохранить референциальные значения слов «лошадь» (horse), «лук» (onion, но может быть и bow), «лагерь» (camp), «лебедь» (swan). Поскольку передаваемая значениями этих слов информация не является трансляционно-релевантной, все эти слова можно заменить любыми другими невульгарными английскими словами на букву «1», и это никоим образом не исказить содержание исходного сообщения. Трансляционно-релевантной является информация, содержащаяся в значении слова «люблю». Менее ценной является информация, содержащаяся в значении слова «лихорадка». Важным здесь является факт семантической близости этого слова к слову «люблю». Попутно заметим, что замена в русском оригинале слов на «л» (за исключением слов «лихорадка» и «люблю») другими словами на «л», равно как увеличение или уменьшение их количества, не привели бы к изменению сути загадки, так как они здесь являются «упаковочными средствами».

Степень понимания текста, возможность полного извлечения из него информации зависит и от свойств самого текста, как объективных (не зависящих или относительно независящих от автора текста), так и субъективных (зависящих от автора текста). Вряд ли можно в данном случае согласиться с категоричным утверждением Г.-Г.Гадамера: «Если мы действительно хотим уразуметь место понимания в человеческом бытии, в том числе и в нашем социальном бытии, то, осмысляя этот феномен, мы должны перестать отдавать предпочтение вопросу о помехах в понимании. Там, где есть какие-либо помехи на пути к пониманию, оно уже дано как предпосылка». С точки зрения переводчика каждое препятствие на пути к пониманию текста, в том числе связанное с особенностями формы и содержания текста, является важным, так как определяет возможность исчерпывающего понимания оригинала и, следовательно, возможность осуществления качественного перевода. В литературе рассматривают такие оппозиции, как «информационная избыточность текста/информационная неполнота текста» и «информационная определенность текста/ информационная неопределенность текста». Последняя оппозиция терминируется также как «информационная однозначность текста/информационная неоднозначность текста». Вместо прилагательного «информационная» во всех приведенных терминосочетаниях может встречаться прилагательное «смысловая». При анализе указанных оппозиций речь чаще всего идет не о всем тексте как таковом, а о тех его элементах или фрагментах, в которых они проявляются и влияют на содержание текста как целого.

Различают объективную и субъективную избыточность текста. Под объективной избыточностью подразумевают предсказуемость появления языковых элементов в синтагматических цепочках, возможность угадывания недостающих или искаженных по тем или иным причинам языковых элементов и, следовательно, возможность понимания смысла текста с пропусками или искажениями (обмолвками, описками, опечатками), с нарушениями языковых норм («Она женилась на он» и т.п.). Под субъективной избыточностью подразумевают использование автором текста большего количества языковых элементов, чем требуется для передачи данного сообщения (ненужное многословие, малоинформативные «длинноты», слова-паразиты), а также малую информативность многих фрагментов текста для данного адресата вследствие хорошего знания им предмета речи («ясно с полуслова»). Чрезмерная избыточность типа «длиннот» может затруднять смысловое восприятие сообщения. Но «полезную» и «вредную» избыточность не всегда легко разграничить, тем более что элементы, не избыточные с точки зрения носителей ИЯ, могут оказаться избыточными с точки зрения носителей ПЯ и наоборот. Как отмечают С.А.Семко и Г.П.Рябов, применяемые переводчиками приемы опущения и добавления лексических единиц во многом обусловлены несовпадением норм избыточности в текстах на ИЯ и ПЯ. Так, обязательное употребление притяжательных местоимений перед названиями частей тела и предметов одежды в английском языке в большинстве случаев оказывается излишним в русском языке: «Не put his hands in his pockets» -- «Он засунул руки в карманы». Следует также отметить, что носителей ИЯ и ПЯ может различать неодинаковая степень информационного запаса относительно определенных фрагментов реальной действительности. Проще говоря, то, что известно представителям одного языкового коллектива, может быть неизвестно представителям другого языкового коллектива. В тексте может эксплицироваться информация, ненужная, неновая, известная с точки зрения носителей ПЯ. В этом случае мы можем говорить о информационной (субъективной) избыточности текста. И напротив, в тексте может не эксплицироваться информация, известная носителям ИЯ. Восприятие этой, оставшейся на уровне импликаций, информации носителями ПЯ будет затруднена или невозможна, если только переводчик не эксплицирует ее в тексте перевода. В таком случае мы можем говорить об информационной неполноте текста.

Таким образом, под информационной неполнотой текста подразумевают случаи, когда та или иная информация в тексте эксплицитно не выражена, но подразумевается или считается известной его адресату. Информационная неполнота текста также может затруднять понимание текста, особенно в тех случаях, когда автор текста предполагает у его адресатов такую же предварительную информированность, которая имеется у него, но которой у них на самом деле нет. Кроме того, автор оригинала обычно ориентируется на фоновые знания носителей языка оригинала, которых нет у носителей ПЯ и которые переводчику приходится так или иначе эксплицировать либо в трансляте, либо в комментариях к нему. Некоторые исследователи указывают и на чисто лингвистические причины, могущие затруднять понимание переводчиком оригинала при той или иной его информационной неполноте. Так, переводчика с английского могут затруднять эллипти-зированные атрибутивные словосочетания с препозитивными определениями типа solid engine (неэл-липтизированный вариант: solid fuel engine) -- «двигатель на твердом топливе» (а не «твердый двигатель», как можно было бы подумать, исходя лишь из компонентов эллиптизированного варианта). Другой пример: специалист понимает терминосоче-тание the slow state capture time только как the capture time by slow states («время захвата медленными состояниями»), в то время как неспециалист, даже будучи носителем английского языка, может семантизировать его как the capture time of slow states или как the capture time at slow states, то есть неверно. При возникновении подобных неясностей выход из затруднительного положения может дать поиск неэллиптизированных вариантов таких терминов в англоязычной специальной литературе.

Под информационной определенностью (однозначностью) текста подразумеваются случаи, когда текст имеет только «одно понимание», а под информационной неопределенностью (неоднозначностью) -- случаи, когда текст имеет несколько пониманий (интерпретаций). Информационная определенность текста оригинала отнюдь не означает возможности перевода на другой язык только одним единственным способом. Например, во фразе «The battleworthiness of our armed forces should be improved» слово battleworthiness переводится на русский язык вполне однозначно -- «боеспособность», поскольку в русском языке нет синонимов этого слова. Однако при переводе этого слова с русского языка на английский возможно большое количество вариантов, так как в английском языке существуют много синонимов слова battleworthiness: «combat effectiveness», «combat efficiency», «fighting capacity», «fighting efficiency», «military efficiency», «war-making capacity».

Типичным случаем неопределенности является не устраняемая контекстом омонимия и полисемия лексических единиц и синтаксических конструкций. Количество возможных интерпретаций при этом обычно является исчерпаемым. Так, в предложении «Недостаток холодильных агрегатов тормозит выпуск всего торгово-холодильного оборудования» слово «недостаток» может быть истолковано и как «нехватка», и как «дефект». По мнению некоторых исследователей, если нет возможности внёсти ясность посредством контакта с самим автором текста, то при переводе следует приводить все возможные истолкования подобного рода фраз.

Одной из разновидностей информационной неопределенности является так называемая смысловая многоплановость («полифония») слова, то есть случаи, когда в тексте автором намеренно актуализируются сразу несколько значений многозначного слова. Смысловая многоплановость в принципе не порождает той двусмысленности, которая возникает при неснятой омонимии или полисемии, что, однако, не означает ни легкости понимания, ни легкости перевода таких фраз. Так, слово «дело» в заглавии повести «Дело Артамоновых» М.Горького актуализировано в трех своих значениях: 1) предприятие, фабрика, 2) труд жизни, 3) судебное дело. Впрочем, возможен и четвертый вариант интерпретации этого слова: проблема, конфликт, важный только для представителей этой семьи (ср. «Это их дело», «Нам нет до этого никакого дела»). Ясно, что русскоязычные читатели уловят эту полифонию не сразу, а лишь прочитав повесть до конца. Перевести же заглавие повести, скажем, на английский язык без потерь коммуникативно-релевантной информации практически невозможно, поскольку в английском языке нет столь же емкого по значению соответствия слову «дело». Возможны следующие варианты перевода: либо передача указанных значений с помощью трех (четырех) разных слов, либо передача лишь одного значения с потерей всех остальных, либо просто указание фамилии семьи («The Artamonovs»). С.А.Семко предлагает и более «изощренные» варианты перевода: «The Artamonovs' Rise and Fall», «The Artamonovs' Ups and Downs», «The Artamonovs' Fortune and Misfortune», «The Artamonovs' Venture and Misadventure», «The Artamonovs' Boom and Doom», «The Artamonovs' Luck and Muck». Таким образом, смысловая многоплановость оригинала является одной из лингвистических причин многовариантности перевода, поскольку в подобных случаях возможны разные решения и, следовательно, допустимы разные варианты.