Лингвистика и межкультурная коммуникация

Из вышеизложенного мы можем сделать вывод, что используя один из приемов перевода безэквивалентной лексики, всегда можно передать в переводе значение слова-реалии, его понятийное содержание. Сложнее обстоит дело с воспроизведением в переводе национального колорита, который создается в оригинале за счет употребления слова-реалии, и всех коннотативных ассоциаций, связанных с использованием этого слова. А.С.Пушкин вводит в текст «Бахчисарайского фонтана» реалии евнух, гарем, гяур, чубук, шербет, создавая «восточный колорит» поэмы. Понятно, что одной из задач переводчика будет воссоздание соответствующего колорита, и задача эта вполне успешно решается за счет перенесения таких слов в текст перевода, возможно, с соответствующими пояснениями. Но, как пишут С.Влахов и С.Флорин, представим себе, что слово шербет попало на глаза сезонному работнику-турку, проживающему на Западе. Наряду с материальным содержанием -- напиток, вкусный, освежающий -- своим колоритом щербет вызовет у него еще множество ассоциаций, связанных с родиной, личных воспоминаний и переживаний, различных в зависимости от читателя и обстоятельств, при которых происходит чтение. В некоторых случаях создание подобных ассоциаций входит в намерение самого автора текста. На память приходит известный фильм Н.Михалкова «Сибирский цирюльник», в котором отдельные события происходят во время масленичной недели, масленицы. В переводе на английский язык «масленичная неделя» -- Pan-cake Week («блинная неделя»). Англоязычным зрителям фильма эта реалия становится понятна благодаря наличию широкого контекста -- видеоряда, представляющего собой широкое полотно традиционного русского праздника, во время которого люди едят блины, участвуют в кулачных боях «стенка на стенку», посещают балаганы; здесь же ходит мужик с медведем. На этом фоне роль самой реалии «масленичная неделя» в создании русского колорита оказывается не так уж и велика. В большей степени решению этой задачи помогает широкий контекст. Но при этом следует учитывать, что восприятие русского зрителя будет отличным от восприятия иностранца: в сознании русского неизбежно возникают ассоциации, связанные с русской историей, ностальгия по старым временам; он помнит об истории этого праздника и обо всем, что с ним связано. Масленица для иностранца -- это все-таки не то же самое, что масленица для русского (точно также как американский праздник День благодарения не может одинаково восприниматься американцами и русскими). Возникающие за счет реалий ассоциации могут носить весьма личный характер и отличаться у каждого конкретного человека. Воссоздав в переводе на английский язык (точнее -- в англоязычной версии фильма) национальный колорит, авторам все же никогда не удастся вызвать у англоязычных зрителей те же ассоциации, что и у русских, в силу их принадлежности к иной культуре. Пример подобного рода приводит и Ке Вен-ли. Он пишет, что китайское слово Пи, имеющее множество коннотативных и ассоциативных созначе-ний, непереводимо. Английское соответствие willow tree (также как и русское «ива») передает только денотативное значение. «Для английского читателя это всего лишь дерево и ничего больше. Образы, связанные с этим словом, и ассоциации, вызываемые словом в оригинале, недоступны людям, принадлежащим к иной культуре». Таким образом, вполне успешно можно решить задачу передачи в переводе содержания слова-реалии, воссоздания национального колорита, но кое-что останется не-переданным. Непереводимы ассоциации, даже не личностные, а национально-специфичные и общие для носителей ИЯ, на возникновение которых рассчитывал автор оригинала. И основная причина подобных ограничений переводимости состоит в различиях между культурами. Не случайно Ван Цуолян писал: «Что является самым сложным в переводе? Основная трудность проистекает из различий двух культур».

Ориентация текста на использование специфических особенностей низших уровней языка означает использование в тексте единиц данных уровней для создания определенного коммуникативного эффекта. К низшим уровням языка относятся, прежде всего, уровни фонемный и морфемный. Известно, что даже звуковая и графическая стороны языка приобретают в художественных и иных текстах эстетическую ценность, а поэтому многие автору пишут о «звукописи», «звуковом символизме», «звуковой инструментовке текста» и т.п. Одним из приемов, основанных на повторении одного и того же звука в тексте, является ономатопея, или звукоподражание. Ономатопея -- это изображение какого-либо внеязыкового звучания с помощью схожих с ним звуков. Звукоподражание в тексте выполняет вполне определенную функцию, которую никак нельзя игнорировать при переводе. Чешский исследователь Иржи Левый писал, что «звуковой материал речи приобретает действительную «значимость», если этим материалом имитируется какой-либо природный звук...». Использование в тексте определенного сочетания разных звуков или регулярное использование одного и того же звука создает определенное настроение, атмосферу, оказывает на читателя некое эстетическое воздействие, которое становится возможным именно благодаря тому, что повторение определенного звука в тексте ассоциируется читателем с определенным звуком в реальной действительности. Воспроизвести функцию, выполняемую в тексте ономатопеей, не так-то просто. Дело в том, что в восприятии представителей разных языковых коллективов одно и тоже сочетание звуков или регулярное повторение одного и того же звука могут получать разную оценку, то есть эффект от использования ономатопеи, построенной на использовании данного звука, будет разным в зависимости от того, представитель какого языкового коллектива воспринимает текст. Например, в известном произведении Э.По «Ворон» эффект шуршания создается за счет использования звука [s]:

And the silken, sad, uncertain rustling of each purple curtain

Thrilled me -- filled me with fantastic terrors never felt before

В переводе на русский язык использование этого звука не привело бы к созданию подобного эффекта, а, напротив, вызвало бы совсем иные ассоциации. Исходя из этого, переводчик должен был использовать тот же прием, однако, основанный на применении иного звука:

Шелковый тревожный шорох в пурпурных портьерах, шторах

Полонил, наполнил смутным ужасом меня всего...

(Пер. М.Зенкевича)

Этот пример является подтверждением принципиальной переводимости, то есть возможности воспроизведения в переводе таких качеств текста, которые на первый взгляд кажутся абсолютно нпередаваемыми в силу своей языковой специфичности. Принципиально в данном случае то, что условием нахождения переводчиком оптимального решения является учет функциональной нагрузки используемых единиц. Другими словами, важно не то, какой именно звук использован в оригинале, а то, какой звук выполняет аналогичную функцию в текстах на языке перевода.

Этот же принцип применим (и неизбежно должен применяться) в тех случаях, когда в тексте оригинала используются диалекты ИЯ, у которых нет соответствий в ПЯ, причем само использование подобных диалектов значимо в смысловом отношении. Понятно, что в данном случае имеются в виду, в основном, территориальные диалекты и в меньшей степени -- социальные диалекты (жаргоны, арго). Именно территориальные диалекты, как правило, не имеют однозначных соответствий в других языках -- и не могут их иметь! Ибо речь идет об абсолютно разном диалектном делении языков, причем каждый диалект ассоциируется с определенной территорией, на которой он распространен. Между тем, будучи использованным в художественном тексте, диалект может выполнять важную функцию, указывая, в частности, на социальный статус говорящего. Подобный пример приводит А.Д.Швейцер. В комедии Аристофана «Лисистрата» спартанский гонец, не владеющий образцовой аттической речью, изъясняется на дорийском диалекте, что служит средством речевой характеристики, в частности, указывает на более низкий социальный статус этого персонажа. Для правильной передачи этой особенности речи необходимо найти в ПЯ функциональный аналог диалекта, использованного в оригинале. В некоторых переводах этой комедии на английский язык используются местные диалекты английского языка со сходной оценочной коннотацией. В одном из английских изданий спартанский гонец изъясняется на шотландском диалекте. В американском издании аналогичную функцию выполняет южный диалект американского варианта английского языка. В переводе комедии, опубликованном в Нигерии, в тех же целях используется нигерийский пиджин, пользующийся низким социальным престижем. При этом следует отметить, что использование диалектов переводящего языка как средства воспроизведения диалекта в оригинале приводит к устранению национального колорита произведения, что противоречит принятой в нашей стране традиции. Поэтому в переводе на русский язык для речевой характеристики персонажа используется не территориальный диалект, а отдельные элементы разговорной речи, просторечия и именно таким образом дается указание на более низкий по сравнению с другими персонажами социальный статус спартанского гонца. То есть в качестве функционального аналога выступают средства совсем иного уровня.

Как мы уже сказали, одним из факторов, ограничивающих переводимость, является установка автора оригинала на формалистические трюки и заумь. Примеры подобных произведений художественной литературы не так уж редки. Достаточно вспомнить русских символистов начала XX века, которые выражали в своих произведениях свое мироощущение весьма необычным способом. В результате рождались малопонятные стихи, воплотившие в себе определенные эстетические взгляды их создателей. Малопонятность произведения еще не означает, что оно не найдет своего читателя. Напротив, малопонятные, противоречащие здравому смыслу произведения для многих любителей поэзии обладают особой прелестью. То есть они производят на них определенный эффект. Для примера приведем известные строки В.Я.Брюсова:

Бриллиантовые руки На эмалевой стене Полусонно чертят звуки В звонко-звучной тишине.

По мнению Л.К.Латышева, «неудобно» говорить о смысле этих строк, «ибо «смысл» этих стихов зак-лючаются в отсутствии смысла, рассчитанном, однако, на определенный коммуникативный эф- фект». Несомненно, эти строки В.Я.Брюсова имеют определенный художественный смысл, точно так же как и стихотворение А.Крученых, казалось бы, бессмысленное с житейской точки зрения:

Дыл, бул, щыл,

убещур

с кум

вы со бу

р л эз.

И все же даже такое произведение имеет определенный смысл, поскольку они несут сообщение, а именно сообщение о своей бессмысленности.

Являются ли подобные произведения абсолютно непереводимыми? Вряд ли. Как один из вариантов мы можем представить случай, когда переводчик воссоздает средствами ПЯ ту ситуацию, которая описана в оригинале. Это вполне возможно в случае с произведением В.Я.Брюсова. Естественно, резуль- тирующее произведение будет понятно получателю в той же степени, что оригинал -- получателю ори- гинала. Но будет ли аналогичными коммуникативные эффекты, производимый двумя текстами на своих получателей соответственно? Скорее всего, нет. Следовательно, следует пойти по иному пути, а именно: создать, используя средства ПЯ, текст, обладающий -- с точки зрения получателя перевода -- теми же характеристиками, что и оригинал (та же степень непонятности, та же эстетика, тот же потенциал воздействовать на чувства читателя, то есть аналогичная способность производить аналогичный коммуникативный эффект). Как пишет С.А.Семко, «заумь обладает почти стопроцентной переводимо-стью, так как ее легко заменить равноценной по эффекту заумью, а то и просто транслитерацией. Это утверждение вполне справедливо по отношению к переводу таких произведений, как приведенное стихотворение А.Крученых. Таким образом, мы можем заключить, что установка автора оригинала на формалистические трюки и заумь относится к тем факторам, которые препятствуют полной пере-водимости, что не означает принципиальной невозможности перевести подобные тексты.

Использование в тексте (как правило, художественном) языковой игры (или игры слов) вызывает значительные трудности в процессе перевода. В качестве примера приведем отрывок из романа М.А.Шолохова «Тихий Дон», где язык используется в «магической функции»:

«Только монархия может спасти Россию. Только монархия! Само провидение указывает этот путь нашей родине. Эмблема советской власти -- серп и молот, так? -- Кожарин палочкой начертил на песке слова «молот» и «серп», потом впился в лицо Григория горячечно блестящими глазами: -- Читайте наоборот. Прочли? Вы поняли? Только престолом окончится революция и власть большевиков! Знаете ли, меня охватывает мистический ужас, когда я узнал об этом! Я трепетал, потому что это, если хотите, -- божий перст, указывающий конец нашим метаниям».

По вполне понятным причинам переводчик не может отказаться от передачи игры слов. При этом сразу же становится ясно, что английские соответствия слов «молот» и «серп» («hammer», «sickle») не могут быть использованы для перевода, поскольку их прочтение «наоборот» дает бессмысленное сочетание букв, лишенное какого-то бы ни было содержания и, следовательно, не «указывающее на конец нашим метаниям». Однако одну игру слов можно заменить другой игрой слов, несущей тот же смысл. В любом случае одним из требований к используемой в переводе игре слов должно быть наличие слова, являющегося символом монархии. В качестве возможного варианта можно взять слово «звезда» (по-английски -- star). Простая перестановка первых двух букв дает нам английское слово tsar -- «царь». В конце концов, можно, используя это слово, воспользоваться тем же приемом, что и в оригинале, то есть прочитать это слово наоборот, и тогда мы получим вариант rats! -- восклицание со значением «чепуха!», «чушь!» (то есть власть большевиков ничем хорошим не закончится, все это чепуха). В этом примере обыгрыва-ется, хотя и по-другому, совсем иное слово, чем в оригинале. Можно сделать вывод, что именно отказ от использования прямых соответствий слов, обыгрываемых в оригинале, является основным принципом передачи языковой игры в переводе.

Это положение можно проиллюстрировать и примером, упоминаемым Н.Галь.

«Человек пришел посмотреть на торжественную и скорбную процессию -- хоронят королеву.

-- I'm late? -- говорит он.

И ему возражают: Not you, sir. She is.

У английского слова late -- два значения. Герой спрашивает, имея в виде первое значение: Я не опоздал? И слышит в ответ второе значение: Вы не покойник, сэр.

Как быть?

Переводчику пришлось отказаться от игры буквальной, на двойном смысле этого слова, и обыграть нечто соседнее. Все кончено?

Не для вас, сэр. Для нее».

И Нора Галь заключает: «Слово обыграно другое, а смысл и настроение сохранились -- ничего не отнято у автора, не прогадал и читатель».

Использование в тексте заимствований из греческого и латинского языков, то есть варваризмов, также может ограничивать переводимость. Рассмотрим следующий пример. В романе Ф.Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль» один из персонажей говорит на своеобразном языке, в котором латинские лексемы облачены в чисто французскую грамматику (к латинским корням прибавляются французские грамматические окончания). Н. Любимов использует в переводе на русский обратный прием, добавляя латинские окончания и форманты к русским корням (ожидамус, такум. и сякум, обдираре). Казалось бы, решение найдено. Однако это решение не позволило переводчику точно воспроизвести коммуникативный эффект, передать смысл используемого персонажем приема. У Рабле лиму-зинский школяр стремится говорить на лучшем французском языке, подделываясь под речь парижан. Он наивно полагает, что его латинизированная речь отвечает нормам столичной речи. У Любимова создается впечатление, что школяр стремится говорить на латыни для большей учености, не зная толком этого языка. В целом перевод состоялся, но с некоторым искажением коммуникативного эффекта.

До сих пор мы рассматривали чисто лингвистические факторы, ограничивающие переводимость, то есть те формальные свойства текста, которые препятствуют осуществлению перевода в максимально полном объеме. Однако очень часто в качестве подобных факторов выступают явления, относящиеся не к формальной, а к содержательной стороне текста. Речь идет о самих элементах содержания, об описываемых в тексте событиях и фактах, которые в силу своей национально-культурной специфичности могут быть чужды культуре и восприятию читателя перевода. Правда, только в том случае, если они переносятся в текст перевода непосредственно, без каких-либо изменений и комментариев. В частности, в качестве одного из ограничений переводимости мы упоминали использование в тексте оригинала слов-реалий. Однако реалия -- это не просто некий предмет или явление, во многих случаях это элемент иной культуры, отсутствующий в принимающей культуре, это своего рода символ иного образа жизни. Как мы убедились, можно решить чисто формальную проблему -- найти в ПЯ или создать, используя средства ПЯ, соответствие слову-реалии. Но все равно есть опасность, что в самом содержании что-то останется непонятным или странным читателю перевода. Отсюда возникает представление о так называемой «культурной непереводимости» (термин предложен Дж.Кэтфордом). В качестве примера Дж.Кэтфорд приводит японское слово юката -- свободный халат с поясом, который носят мужчины и женщины; он выдается постояльцам японских гостиниц и предназначен для дома и улицы. На английский язык японское слово обычно переводят словами dressing-gown, bath robe, house-coat, pyjamas, night-gown. Иногда переводчики используя транслитерацию, переносят японскую единицу в английский текст. В некоторых случаях используется давно ассимилировавшееся в английском языке слово kimono.

Дж.Кэтфорд в качестве примера приводит предложение, которое могло бы быть переводом с японского языка на английский:

After his bath he enveloped his still-glowing body in the simple hotel bath-robe and went out to join his friends in the cafe down the street.

Возможный перевод на русский: После бани он накинул на еще горевшее тело простой гостиницный халат и вышел на улицу, чтобы посидеть с друзьями в кафе.

У англоязычного или русскоязычного читателя такое предложение вызвало бы недоумение. Ситуация, привычная с точки зрения японского получателя, производит странное впечатление на получателя, воспринимающего ее через призму английской или русской культуры. «Культурный шок» вызывает и само сочетание «гостиничный халат» (хо-теру-но юката) и указание на то, что этот халат носят на улице.

По мнению Кэтфорда, в подобном случае коммуникация между отправителем исходного текста и получателем текста перевода может быть полноценной только при наличии соответствующего комментария переводчика.

Из приведенного примера следует, что различия в особенностях менталитета разных народов препятствуют полной переводимости. То, что для представителей одного этноса кажется вполне закономерным, для другого народа может быть непонятно или неестественно. Так, С.А.Семко, ссылаясь на К.Рехо, пишет, что не так давно японские переводчики «Воскресения» Л.Толстого заканчивали свои переводы либо счастливым браком Катюши Мас-ловой с князем Нехлюдовым, либо ее положительной оценкой его предложения жениться на ней. Дело в том, что в японской литературе образ падшей женщины из бедной семьи, проданной в публичный дом, а затем возвращающейся к нормальному супружеству, весьма распространенный мотив, не имеющий трагического смысла, поэтому японцам трудно было понять финал толстовского романа: отказ Катюши от предложения Нехлюдова выйти за него замуж.

Таким образом, переводимость возможна и в этом случае, но при условии использования соответствующих переводческих приемов, позволяющих восполнить недостаток у получателей перевода информации, необходимой им для адекватного понимания описываемых событий.

В качестве явлений, препятствующих переводи-мости, можно рассматривать и те, которые относятся к надтекстовому уровню. Здесь может идти речь об отсутствии в принимающей культуре литературного жанра, к которому принадлежит текст оригинала, либо об отсутствии соответствующей стихотворной формы. Это, однако, не означает принципиальной непереводимости таких литера- турных произведений, а лишь некоторые сложно- сти в освоении чужой культуры через перевод. Дело в том, что в процессе перевода художествен- ного текста возможно освоение не только иноязыч- ных лексических единиц, но и инохудожественной модели, в результате чего в переводных, а затем и оригинальных текстах на ПЯ под влиянием переводов появляются такие феномены, как верлибр, рубайи, хокку, шаири и т.п. Все это можно рассмат- ривать как заимствование определенных инохудо- жественных моделей, а значит -- и освоение чужой культуры. В свое время русскоязычных читателей поражали своей необычностью -- и красотой -- японские хокку в переводе В.Марковой, подобные следующему:

Сумрак над морем.

Лишь крики диких уток вдали

Смутно белеют.

Как пишет С.А.Семко, построение русского транслята по модели хокку само по себе можно рассматривать как ознакомление русских с японской культурой и обогащение русской культуры. Русских читателей поначалу поражает форма подобных стихотворений, но через какое-то время они к ней привыкают и начинают чувствовать ее прелесть, а некоторые русские поэты даже сами пробуют сочинять хокку.

Все вышеизложенное доказывает принципиальную возможность перевода с одного языка на другой язык, хотя и с некоторыми ограничениями, которые, однако, не препятствуют достижению межъязыковой коммуникации в достаточно полном объеме. Основным фактором, способствующим пе-реводимости, следует считать взаимообогащение языков и взаимообогащение культур. На каждом новом историческом этапе развития общества пе-реводимость становится все более полной, чему способствует все большая общность национальных языков и культур. Как писал украинский поэт А.Л.Кундзич, «переводя, писатель изыскивает выразительные средства, до тех пор скрытые в языке. Видя перед собою образ, он на базе своих слов вводит в употребление новые переносные значения, неологизмы, крылатые слова, обозначает с помощью своей лексики новые понятия, перенимает средства -- не лексику и не грамматический строй, а средства лаконизма, инструментовки, типизации образов, эмоционального напряжения -- и вообще осваивает средствами своего языка культуру другого народа, следовательно, и культуру его языка».

В заключение отметим, что сейчас уже все меньше встречается сторонников концепции непереводимости. Это объясняется тем, что в последнее время в теории перевода возобладал подход, согласно которому перевод рассматривается в широких рамках межъязыковой коммуникации. При таком подходе рассуждения о многочисленных трудностях, связанных с передачей значений отдельных языковых единиц или языковых особенностей текстов, утрачивают свою значимость и уж никак не могут служить обоснованием непереводимости. Перевод как составная часть межкультурной коммуникации не встречает непреодолимых препятствий. Он возможен во всех случаях. Другой вопрос -- в какой степени он возможен? В этом отношении показательны слова П.М.Топера: «...перевод был всегда демократичен по своим задачам -- он делается прежде всего для тех, для кого оригинал, по незнанию языка, недоступен. При таком общественно-функциональном подходе вопрос о принципиальной «переводимости» или «непереводимости» становится вторичным, подчиненным по отношению к вопросу о пределах переводимого в каждом данном конкретном случае»

ПРАГМАТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ПЕРЕВОДА

Термин «прагматика» был предложен в конце 30-х годов XX века Ч.Моррисом для обозначения раздела семиотики, который занимается изучением отношений между знаками и пользователями этими знаками (интерпретаторами). По мнению Н.Д.Арутюновой, лингвистическая прагматика не имеет четких контуров, в нее включается комплекс вопросов, связанных с говорящим субъектом, адресатом, их взаимодействием в коммуникации, ситуацией общения. Все эти вопросы представляют важность не только в исследовании особенностей одноязычной коммуникации, но и в исследовании особенностей и закономерностей двуязычной, то есть переводной коммуникации. Причем, если в исследованиях одноязычной коммуникации отношения между знаками и пользователями могут выражаться формулами «отправитель знака -- знак» и «знак -- получатель знака».

Данная формула достаточно полно отражает структуру межъязыковой коммуникации (она будет описана ниже). При этом под знаком подразумевается текст (оригинала и перевода соответственно), который, по сути, является своего рода «макрознаком». На схеме стрелками обозначены те отношения, которые представляют наибольший интерес с прагматической точки зрения: отношения между автором оригинала и текстом оригинала, между текстом перевода и получателем перевода, а также наиболее важные отношения, а именно: между переводчиком и автором оригинала, между переводчиком и получателем перевода, а также между автором оригинала и получателем перевода. Направление стрелок от переводчика к автору оригинала и получателю перевода означает, что деятельность переводчика всегда направлена на уяснение намерений автора оригинала, выраженных в тексте, и на обеспечение того воздействия на читателя (слушателя), на которое рассчитывал автор оригинала. Это не значит, что переводчик не вступает в отношения с текстом оригинала и уж тем более с текстом перевода (который он, собственно и создает). Но вопрос восприятия, интерпретации, понимания оригинала переводчиком -- это вопрос герменевтики перевода, который будет рассмотрен в соответствующем разделе. Что касается отношений переводчика к тексту перевода, то это вопрос, затрагивающий механизм перевода, хотя в какой-то степени относящийся и к прагматике перевода. В данном разделе мы рассмотрим, в частности, те действия, которые осуществляет переводчик, чтобы обеспечить желаемое воздействие на получателя перевода.

Осознание того, что вопросы прагматики представляют для теории перевода не меньший интерес, чем вопросы участвующих в переводческом процессе языков, привело к выделению в теории перевода раздела, посвященного изучению прагматических аспектов перевода.

Прагматика перевода -- основное понятие данного раздела лингвистической теории перевода -- определяется следующим образом: «Влияние на ход и результат переводческого процесса необходимости воспроизвести прагматический потенциал оригинала и стремления обеспечить желаемое воздействие на Рецептора перевода называется прагматическим аспектом или прагматикой перевода». Из этого определения следует, что под знаком понимается текст в целом. Этот текст обладает способностью оказывать воздействие на своего получателя, то есть обладает прагматическим потенциалом, который определяется В.Н.Комиссаровым как «способность текста производить...коммуникативный эффект, вызывать у Рецептора прагматические отношения к сообщаемому, иначе говоря, осуществлять прагматическое воздействие на получателя информации...».

Центральной фигурой переводческого процесса является фигура переводчика, которой должен принимать во внимание все факторы, оказывающие влияние на процесс перевода, чтобы воспроизвести прагматический потенциал текста оригинала. Чтобы уяснить, какие именно факторы и явления воздействуют на процесс перевода, рассмотрим структуру акта переводной коммуникации с прагматической точки зрения.

Процесс переводной коммуникации начинается не с анализа текста оригинала переводчиком, как утверждают большинство исследователей, а значительно раньше -- с появления у одного из коммуникантов определенной коммуникативной интенции. Коммуникативная интенция появляется под влиянием некоторой потребности, возникающей в результате воздействия окружающей среды, в процессе жизнедеятельности коммуниканта, как результат его вовлеченности в происходящие вокруг него и с ним процессы. Эти потребности могут быть удовлетворены посредством создания речевого произведения -- текста. Следовательно, следующий этап акта коммуникации -- создание текста. Вид потребности, а значит и вид коммуникативной интенции, определяет особенности текста, его содержание и форму. Проще говоря, человек говорит и пишет в данных условиях так, как это необходимо для наиболее полной реализации коммуникативной цели, которую он поставил перед собой. В результате в разных ситуациях общения создаются разные тексты, отличающиеся друг от друга своими жанровыми характеристиками, использованным языковым материалом, существующие в неповторимом единстве формы и содержания. Как пишет О.П.Брандес, «каждый речевой жанр -- это определенная модель смыслобразования, это определенная знаковая система, в которой действуют свои, отличные от других жанров, правила сочетаний, комбинаций и взаимодействий знаков». Текст рекламы отличается от текста художественного произведения, равно как каждый из этих двух текстов отличается от текста научной статьи не потому, что так было угодно создателю текста или у него просто так получилось, а потому что каждый из этих текстов способен выразить определенную коммуникативную интенцию. Только при таком, а не каком ином построении (с точки зрения формы и содержания) текста коммуникативная интенция может быть выражена.

Созданный для реализации определенной коммуникативной интенции текст наделяется определенными функциями. Как правило, всегда можно выделить для данного текста основную, или доминантную функцию. Это та функция, которая была предусмотрена создателем текста в процессе его создания. Если это художественное произведение, то доминантной функцией является функция художественно-эстетического воздействия. Для научно-технического текста такой функцией будет функция передачи информации. Текст публицистической статьи или рекламный текст выполняют основную функцию воздействия, влияя на сознание, убеждения и поведение получателя текста. Текст контракта или любой другой юридический документ призван досконально точно зафиксировать необходимую информацию, отражающую существующие договоренности между сторонами, и юридически закрепить существующие договоренности. Помимо доминантной некоторые тексты могут выполнять и другие функции. Однако представляется, что эту работу текст выполняет, не имея «мандата» на то от своего автора, и вопрос о необходимости передачи таких функций в переводе остается открытым.

В общем смысле доминантная функция текста заключается в создании определенного коммуникативного эффекта, то есть в оказании определенного прагматического воздействия на получателя текста. Художественный текст должен оказать эстетическое воздействие на читателя, информация, содержащаяся в информативном тексте, должна быть адекватно воспринята получателем, поведение получателя текста рекламы должно измениться (или, по крайней мере, получатель рекламы должен понять, как, по мнению создателей текста, должно измениться его поведение и почему). Следовательно, следующий этап акта коммуникации -- восприятие созданного текста получателем. Но это справедливо только для одноязычной коммуникации, где между создателем текста и его получателем не существует языкового барьера. В условиях межъязыковой коммуникации созданный текст первоначально попадает к переводчику, а значит, непременным этапом переводной коммуникации является этап анализа текста оригинала переводчиком. Мы уже отмечали, что этот этап больше связан с герменевтикой перевода, однако он представляет определенный интерес и с точки зрения прагматики, поскольку целью такого анализа является уяснение, для чего был создан текст, какова была коммуникативная интенция создателя текста, какую потребность этот текст удовлетворяет, то есть какую доминантную функцию он выполняет. Успешная посредническая деятельность невозможна, если переводчик в процессе анализа текста оригинала не найдет ответы на эти вопросы.

В исследовании прагматических аспектов перевода большое значение имеет определение специфики, коммуникативной направленности исходного текста. В этом отношении, как уже стало ясно из вышеизложенного, тексты на ИЯ неоднородны. Немецкий исследователь Альбрехт Нойберт приводит классификацию исходных текстов, включающую четыре типа:

1-й тип -- текст ИЯ не предназначен специально для аудитории ИЯ. С прагматической точки зрения такой текст в равной мере интересует и аудиторию ИЯ, и аудиторию ПЯ. Примеры: научная, техническая литература, рекламные тексты.

2-й тип: Текст ИЯ содержит информацию, отвечающую специфическим потребностям аудитории ИЯ в какой-то особой исторической, экономической, политической, культурной и географической ситуации. Примеры: тексты законов, местная пресса, объявления.

3-й тип: Художественная литература. Тексты этого типа имеют много общего с текстами 2-го типа, так как они возникают и интерпретируются в определенной общественной ситуации. Но затем они оказываются вне времени и обретают значимость для всех людей, так как выражают общечеловеческие ценности.

4-й тип: Текст создается на ИЯ и предназначается прежде всего для перевода на ПЯ. Примерами текстов этой группы служат различные информационно-пропагандистские материалы, адресованные иностранной аудитории. Такие материалы изначально пишутся с учетом предполагаемой реакции читателя или слушателя. Текст на ИЯ в процессе своего создания строится таким образом, чтобы вызвать определенную реакцию со стороны именно аудитории ПЯ, и в этом отношении такой текст в значительной степени (с точки зрения прагматического потенциала) отличается от текстов других указанных типов.

Как мы видим, данная классификация строится на основе того, кому предназначен исходный текст. Понятно, что условна и сам ее автор не исключает, что она может включать какие-то дополнительные типы текстов или промежуточные типы. Заметим, в частности, что в процессе перевода текста 2-го типа переводчику, возможно, приходится принимать во внимание не только то, что исходный текст предназначался исключительно аудитории ИЯ, но и то, что получателем перевода такого текста может быть специалист в данной области, принадлежащий к аудитории ПЯ. Например, текст закона о налогообложении в США вполне может заинтересовать ученого-экономиста в России. Предполагается, что с учетом этого обстоятельства переводчик каким-то образом меняет свою стратегию, отказываясь от попыток в значительной степени адаптировать текст в процессе перевода с тем, чтобы обеспечить его полную ясность для той аудитории, для которой он не предназначался. Говоря об условности предлагаемого А.Нойбертом деления исходных текстов, А.Д.Швейцер пишет: «Можно предположить, например, что ученый, который готовит доклад для международной конференции, пишет его несколько иначе, чем, скажем, для семинара с участием коллег из собственной страны, воспитанных в той же научной традиции, представляющих ту же научную школу и свободно владеющих ее терминологическим аппаратом». Вместе с тем нельзя отрицать, что характер переводимого текста в значительно мере влияет на прагматические аспекты перевода.

В этом отношении значительный интерес представляет типология текстов, предложенная немецкой исследовательницей Катариной Райе. Основой типологии является функция, которую язык выполняет в данном тексте. Исходя из классификации функций, предложенной Карлом Бюлером, К.Райе выделяет три основных типа текста. В одном типе текста на первом месте стоит функция описания (сообщение информации), в другом -- функция выражения (эмоциональных или эстетических переживаний) , а в третьем -- функция обращения (призыв к действию или реакции). Первый тип ориентирован на содержание, второй -- на форму, третий -- на обращение. Эти три типа текстов дополняются четвертой группой текстов, которые называются аудиоме-диальными. Это тексты, зафиксированные в письменной форме, но поступающие к получателю в устной форме и воспринимаемые им на слух. К текстам первого типа относится коммерческая корреспонденция, сообщения и комментарии прессы, специальные сообщения гуманитарных, естественных и технических наук и т.п. Тексты второго типа -- это произведения художественной литературы, при переводе которых основная задача заключается в передаче их эстетического воздействия. Тексты третьего типа преследуют определенный экстралингвистический эффект, определенную цель. Они оформляются таким образом, чтобы обеспечить определенную реакцию, иногда побудить к конкретному действию. Аудиомедиальные тексты -- это тексты радио-- и телепередач, сценические произведения, тексты музыкальных произведений, которые являются элементами более крупного целого и не могут обходиться без внеязыковой (технической) среды и неязыковых графических, акустических и визуальных форм выражения. В принципе аудио-медиальные тексты могут быть распределены между текстами, ориентированными на содержание, форму или обращение. То, что переводимые тексты принадлежат к разным типам, означает необходимость использования разных методов перевода, соответствующих данному типу текста, в результате чего должен появиться текст на ПЯ, принадлежащий к тому же типу, что и текст на ИЯ и в общем виде сохраняющий его прагматику.

Следует иметь в виду, что коммуникативная направленность текста, как правило, соответствует типу высказывания. Информирование обеспечивается за счет использования повествовательных предложений, побуждение -- за счет использования повелительного наклонения. Однако из этого правила бывают исключения, на которые нужно непременно обратить внимание на этапе анализа текста. Скажем, предложения «Я люблю яблоки» и «Дай мне яблоко» в целом имеют разную коммуникативную направленность и, соответственно, в обычных условиях вызывают разную реакцию у получателей. Но в некоторых коммуникативных ситуациях первое предложение может прозвучать как просьба (ее можно даже усилить, не меняя тип предложения: «Ах, как я люблю яблоки!»). Это означает, что, определяя доминантную функцию текста, речевого произведения, следует учитывать структуру и характер коммуникативной ситуации в целом, со всеми ее составляющими, не останавливаясь лишь на анализе текста. Не случайно Катарина Райс в качестве одного из требований, предъявляемых к переводу, считает необходимость соблюдать «внеязыковые детерминанты», которые включают такие прагматические факторы, как ситуация, предмет речи, пространственно-временные рамки, особенности автора и получателя, аффективные импликации и т.п.

Уяснив коммуникативную интенцию отправителя исходного сообщения и доминантную функцию текста оригинала, переводчик создает новый текст, текст на другом языке, выполняющий ту же доминантную функцию, что и его прообраз (оригинал), и оказывающий на своего получателя коммуникативный эффект подобный тому, который производит оригинал на своего получателя. Лишь после того, как перевод оказал коммуникативное воздействие на своего получателя, можно сказать, что процесс переводной коммуникации завершен.

Необходимо сделать ряд пояснений по поводу представленной схемы акта межъязыковой (переводной) коммуникации, которую можно также рассматривать в качестве коммуникативно-функциональной модели перевода. Во-первых, требование КЭ, = КЭ₂ является в известной мере относительным в силу того, что добиться абсолютного равенства коммуникативных эффектов, производимых текстами оригинала и перевода, практически невозможно. Достаточно сказать, что даже в рамках одной и той же культуры, в одной и той же ситуации один и тот же текст производит разное воздействие на разных получателей. Как пишет В.Н.Комиссаров, одинаковая реакция читателей оригинала и перевода «не является обязательной целью любого перевода, а в некоторых случаях она принципиально недостижима, вследствие особенностей рецепторов перевода, невозможности определить реакцию рецепторов оригинала и ряда других причин». Во-вторых, то, что мы назвали в нашей схеме обстановкой (Об), является понятием весьма широким и включает такие явления, как культура народа, к которому принадлежит создатель оригинала (или получатель перевода), коммуникативная ситуация, участниками которой в одном случае являются создатель оригинала, получатель оригинала и переводчик, а в другом -- переводчик, выступающий в роли создателя текста на другом языке (перевода) и получатель перевода; обстановка включает также и предметную ситуацию, получающую отражение в тексте. Казалось бы, предметная ситуация должна быть одной и той же как в тексте оригинала, так и в тексте перевода. Однако прав А.Д.Швейцер, который утверждает, что «...однаитаже ситуация, участвуя в различных коммуникативных актах и будучи воплощенной в текстах, функционирующих в разной языковой и культурной среде, может быть представлена разными чертами. Ситуативные признаки, релевантные в одной коммуникативной ситуации, могут быть нерелевантными в другой». Таким образом, обстановка включает в себя большое количество явлений, каждое из которых определенным образом влияет на полноту и качество межъязыковой коммуникации.

Итак, заключительным этапом процесса переводной коммуникации является оказание определенного коммуникативного эффекта на получателя текста перевода. Показательны в этом отношении слова Н.М.Любимова, сказанные применительно к художественному переводу, но вполне справедливые и по отношению к прочим видам перевода: «Каждый настоящий писатель, каждый подлинный художник, подлинный мастер мобилизует все имеющиеся в его распоряжении изобразительные средства, чтобы достичь нужного ему художественного эффекта. Значит, и писатель-переводчик, воссоздавая его произведения на своем языке, должен по возможности мобилизовать все средства, чтобы достигнуть того же эффекта». Вполне очевидно, что коммуникативный эффект, производимый текстом, определяется доминантной функцией этого текста, которая, в свою очередь, формируется как реализация коммуникативной интенции отправителя исходного текста. Коммуникативный эффект, производимый разными текстами, будет разным по своему характеру, то есть разными будут прагматические отношения получателей к текстам. «Они могут иметь преимущественно интеллектуальный характер, когда текст служит для Рецептора лишь источником сведений о каких-то фактах и событиях, его лично не касающихся и не представляющих для него большого интереса. В то же время полученная информация может оказать на Рецептора и более глубокое воздействие. Она может затронуть его чувства, вызвать определенную эмоциональную реакцию, побудить к каким-то действиям». При этом следует иметь в виду, что коммуникативный эффект, производимый текстом перевода (так же как и текстом оригинала) -- это всегда потенциальный эффект. Никто не может гарантировать, что созданный текст полностью выполнит свою доминантную функцию и произведет тот эффект, на который рассчитывал его автор. В этой связи уместно вспомнить положения работ Г.Йегера, в которых он определяет понятие коммуникативной ценности текста. Первоначально Г.Йегер придерживался максималистского подхода, определяя коммуникативную ценность как способность текста перевода создавать тот же коммуникативный эффект, что и текст оригинала. В дальнейшем он внес существенное уточнение в понятие коммуникативной ценности, утверждая, что это понятие складывается из «коммуникативно релевантных свойств» текста, а целью перевода является максимальное соответствие этих свойств конечного текста свойствам исходного текста (насколько это возможно в условиях данного акта языкового посредничества). Другими словами, задача переводчика -- выделить в тексте оригинала те его свойства, которые и обеспечивают возможность определенного коммуникативного эффекта, и затем сохранить эти свойства в переводе с тем, чтобы и текст перевода обладал потенцией производить аналогичный коммуникативный эффект. В определении Г.Йегера показательна оговорка по поводу условий акта языкового посредничества. При этом следует иметь в виду не только различия между коммуникативными ситуациями (одна ситуация -- та, в которой создается и воспринимается оригинал, другая -- та, в которой создается и воспринимается перевод). Формула Об, Об₂ обозначает как различия между коммуникативными ситуациями, так и различия между культурами, к которым принадлежат автор оригинала и получатели оригинала, с одной стороны, и получатели перевода, с другой (К,(К₂) ? К₃). Именно различия между коммуникантами, между получателями текста ори- гинала и получателями текста перевода являются тем существенным фактором, который определяет появление в процессе перевода серьезных прагматических проблем.

То, что различия между получателями оригинала и получателями перевода существуют, -- факт, не требующий доказательств. Каждая группа коммуникантов принадлежит к иноязычной, то есть своей собственной культуре, следовательно, обладает собственным менталитетом, национальной психологией, мировоззрением и мировосприятием. Как пишет А.Д.Швейцер, «основной прагматической установкой... является учет расхождений в восприятии одного и того же текста со стороны носителей разных культур, участников различных коммуникативных ситуаций. Здесь сказываются различия в исходных знаниях, представлениях, интерпретационных и поведенческих нормах». Подобные расхождения создают своего рода препятствие для исчерпывающего понимания текста, созданного изначально на другом языке и предъявляемого читателю (или слушателю) в переводе. Эти расхождения особенно велики в случае, когда в процессе переводной коммуникации сталкиваются весьма удаленные друг от друга культуры. Они образуют своего рода барьер на пути к адекватному восприятию текста перевода. Следовательно, основной прагматической проблемой является необходимость преодоления этого барьера, преодоления различий в прагматических отношениях к информации, содержащейся в тексте, у получателей оригинала и получателей перевода.

Считается, что прорваться через такой «барьер» без помощи переводчика не способен ни один человек, не владеющий языком оригинала. Как отмечает Кьян Ху, «после того, как разрыв в цепи коммуникации заполняется переводчиком, участвующие в коммуникации языки и, следовательно, культуры входят в контакт, а в некоторых случаях происходит и столкновение языков». Роль переводчика в процессе сближения разных форм восприятия информации разными аудиториями, нивелирования различий между ними исключительно важна. Успешному выполнению этой роли способствует тот факт, что переводчик по сути не только билингвистичен, но и бикультурен, то есть как бы является носителем двух систем мировосприятия одновременно. В процессе межъязыковой коммуникации переводчик имеет возможность принять во внимание национально-специфичные особенности потенциальных получателей текста перевода, оценить их фоновые знания и учесть особенности получателей перевода в процессе создания текста перевода.

Утверждение о бикультурности переводчика имеет, возможно, максималистский характер. Оно, однако, не означает, что переводчик и на самом деле является носителем двух культур. В подавляющем большинстве случаев переводчик принадлежит к одной культуре, но в силу образования и жизненных обстоятельств он стал экспертом в области иной культуры, что и помогает ему выступать не только в роли языкового посредника, но и в роли посредника в межкультурной коммуникации (впрочем, два вида посредничества взаимосвязаны и вряд ли возможны друг без друга). Здесь представляется уместным привести определение культуры, которое дал американский этнолог Уорд Гудинаф (Ward Н. Goodenough): «Культура общества включает все, что человек должен знать или во что он должен верить, для того чтобы действовать таким образом, как это признано членами общества, причем он должен так действовать, выступая в любой роли, которую каждый из членов общества допускает сам для

себя. Культура, будучи тем, что люди должны усвоить как нечто отличное от своего биологического наследия, должна включать конечный продукт познания: знание в самом широком... смысле этого слова. Данное определение указывает на то, что культура -- это не материальный феномен; она не включает предметы, людей, их поведение или эмоции. Это скорее способ организации всего, указанного выше. Это формы вещей, содержащиеся в сознании людей, модели восприятия, и интерпретации вещей и отношений к ним. Следовательно, все, что люди говорят или делают, социальная организация и события в обществе -- все это продукты или субпродукты культуры, используемой людьми как инструмент восприятия существующих условий и приспособления к ним...». Культуру можно также определять и как широкий круг явлений этнографического, исторического, географического и т.п. характера. Эти определения культуры имеют ценность для переводоведческих исследований. Из них следует, что переводчик должен иметь достаточно полное представление о культуре другого народа как об особой форме организации представлений о мире в коллективном сознании народа и о тех расхождениях, которые существуют в представлениях (то есть мировоззренческих моделях) людей, принадлежащих к разным этносам, в их представлениях о жизни вообще и о жизни других народов в частности. На то, что такие расхождения реальны, указывает довольно распространенное явление, именуемое «культурным шоком» (cross-cultural shock). «Культурный шок» возникает в ситуациях, когда монокультурный представитель одного народа сталкивается с непонятными ему проявлениями чужой культуры. Несомненно, задача переводчика в любой ситуации -- устранить саму возможность вомникновения «культурного шока», при этом совершенно необязательно лишать текст его национально-культурной специфики, но обеспечить адекватное восприятие и понимание текста перевода его получателем необходимо.

Задача обеспечения адекватного восприятия текста получателем перевода решается наиболее успешно в том случае, когда переводчику удалось достоверно определить, кто именно, какая группа читателей/слушателей будет выступать в качестве получателя текста перевода. В конце концов, в каких-то ситуациях переводчик просто знает, кто именно является получателем текста перевода. Если же он этого не знает, тогда он «пытается установить, на какого ИР (рецептора исходного текста. -- B.C.) рассчитан оригинал и пытается ориентироваться на соответствующую группу Рецепторов в языке перевода». Так, действительно, чаще всего происходит на практике. Рассуждая теоретически о «потенциальном получателе текста перевода», мы исходим из того, что вся совокупность коммуникантов, говорящих на ПЯ, как бы едина и неделима, что отнюдь не соответствует действительности. Точно так же и совокупность носителей ИЯ распадается на отдельные группы по различным признакам. При этом автор оригинала может адресовать свой текст вполне конкретной группе, не принимая во внимание прочие группы. В этом случае он ожидает определенную реакцию на свой текст от определенных получателей этого текста. Не случайно Юджин Найда, говоря об адекватности перевода, отмечает, что «когда возникает вопрос, какой из двух переводов одного текста лучше, ответ на этот вопрос следует искать в ответе на другой вопрос: «Лучше для кого?». Вполне очевидно, что инструкции по техническому обслуживанию автомобиля предназначены в первую очередь автолюбителям и работникам автосервиса и должны быть понятны (в том числе, в переводе) именно им. Научная статья о способах повышения плодородия почв в средней полосе России может заинтересовать только специалистов-агротехников. Конечно, есть тексты, которые, пусть не сразу, а с течением времени, обретают в качестве своего адресата все человечество. Это произведения художественной литературы, в процессе перевода которых переводчик, по всей видимости, не ориентируется на конкретную группу читателей, а исходит из своего представления о неком идеальном читателе с определенными свойствами. Это тот тип, который в переводоведении именуется «усредненным получателем текста» (термин удобный, но неопределяемый). Но и в области художественного перевода можно выделить хоть и редкие, но все же вполне наблюдаемые частные случаи, например, так называемый жанр «женского романа». Представляется, что название жанра указывает не только на половую принадлежность авторов и главных персонажей, но и на определенную читательскую аудиторию со всеми ее особенностями. В этом случае переводчик, вероятно, также ориентируется на женскую аудиторию, говорящую на ПЯ.