Устойчивое развитие как концептуальная основа стратегии национальной безопасности России

Окружающая сегодня все организации среда - неустойчивая, стремительно меняющаяся, подверженная быстрым и все численно возрастающим кризисам.

Постиндустриальной эре характерно новое соотношение "власть-знание".

Формальные организации могут перерабатывать сигналы, поступающие из определенных, строго ограниченных численно источников, скорость их переработки невелика, ибо бюрократия, функционирующая по принципу пирамиды, инертна, нерасторопна. Любая бюрократия зиждется на том, что верх пирамиды обладает монополией на информацию. С ростом перемен и потоков информации, идет потеря в качестве и во времени, большая часть информации не улавливается, «верхи» не поспевают за ними (потоками), и максимум информации "опускается" ниже. Вся же информация - нигде, она рассредоточивается в обществе. Тоффлер А. Что сулит новый век? // Социум, №1, 1991.. Степень централизации власти ныне обратно пропорциональна эффективности принятия решений, на основании количества знания. Причем,, «с усилением <централизации> власти потери в знании будут увеличиваться» Поппер К. Нищета историцизма. М., 1993. Стр. 405.. В условиях усложнения политического процесса, резкого увеличения числа политических акторов, иных факторов общественное управление бюрократий парализуется.

Мощный заряд информации подрывает основы, на которых зиждется бюрократическая организация иерархической структуры коммуникаций Тоффлер А., Морин Э. “Кризис властей”. // Сегодня, № 3, 1994. . Не справляясь с ее переработкой, распадаются как горизонтальные, так и вертикальные связи любых иерархических структур, включая государственные. Взамен возникает феномен "горизонтальной демократии". Перманентная деградация иерархических и гомогенных структур в условиях нынешней неустойчивости развития и роста темпа перемен и с учетом новой роли знания получила название "кризиса властей".

За неуправляемостью нынешней социальной системы стоит неэффективность работы формальных организаций, прежде всего государственных, как закрытых рациональных систем, не предназначенных для существования в беспрерывно меняющейся, неустойчивой окружающей среде. Перед нами - кризис традиционных рациональных бюрократических веберовских структур, разрушающихся под воздействием новейших вызовов.

Вдобавок государство (как и иные аналогичные структуры), при таком мощном потоке информации испытывает "информационное голодание". Ныне дефицит информации проявляется через ее избыток. "Все говорят об излишке знания, а никто не ведает, что будет с планетой завтра, через час, через минуту", - писал об этом Н.Ф. Реймерс Реймерс Н.Ф. Надежды на выживание человечества. Концептуальная экология. М., 1992., стр. 340. . Информация прямо пропорциональна эффективности принятия политических решений, но почти все решения сейчас принимаются при недостатке необходимой информации. На практике выходит, что, напротив, повышение качества наших прогнозов возможно лишь с уменьшением количества информации. Иначе специалисты и управленцы широкого профиля делаются бессильны перед стремительно меняющейся действительностью.

Государство реагирует на вызовы новейшего времени традиционно: растет численность управленцев, создаются мощные аналитические центры во главе с экспертами-технократами и т.п. Ощутимых результатов это не дает.

Большего внимания заслуживают попытки преодолеть "информационное голодание" через рассредоточение, децентрализацию власти, носящие, порой, обвальный характер. Оно основано на неклассической методологии принципа "разделения ответственности" в принятии решений, который, по замыслу его авторов, поможет устранить перегрузку, блокирующую деятельность институтов власти. "Опускание" управления на более низкий уровень осуществляется с тем, чтобы уменьшить количество необходимой для эффективного управления информации.

Процесс децентрализации, если его осуществляет государство, будучи вызван его физической неспособностью осуществлять управление большими социумами, в силу невозможности ассимилировать всю необходимую для принятия решений информацию, делает возможной обработку всей ее полноты. Коль скоро перегрузка национальных институтов власти в нынешнюю информационную эру делает традиционные механизмы принятия решений более недейственными, центр тяжести при их принятии переносится с национального на местный и международный уровни. Идет и перераспределение властных полномочий путем наделения ими сегментов (таких, как НПО, местные власти), которые прежде таковых никогда не имели.

Известнейшим примером децентрализации при принятии решений является процесс европейской интеграции. Политическое объединение Европы, фактически, означало уничтожение национального уровня политики, основные властные полномочия в европейских странах "сместились" либо на местный уровень, либо - на международный. Новая конфедерация европейских государств может быть рассмотрена не как дальнейшая централизация, а как децентрализация европейской политики, в том числе - наделение властными полномочиями местных органов власти, увеличение полномочий гражданского общества, организованного на местной основе.

В результате общество становится предельно диверсифицированным. Исчезает само понятие массы, как основание идеи массовой представительной демократии. Политические взгляды людей становятся до предела разнородными, возник феномен "мозаичной демократии", ориентированной на идеалах, ценностях и потребностях отдельных индивидов. Вот почему процесс децентрализации, вызванный деградацией властных структур происходит одновременно с процессом трансформации демократии.

Одновременно возникают принципиально новые организации, называемые открытыми. В них работа организации не детерминируется качеством, эффективностью ее внутренней структуры, а целиком зависит от потока информации и ресурсов, поступающих из окружающей организацию институциональной среды. Организация видится не как формальная структура с четкими границами, а как предельно гибкая система независимых структур, связывающих неустойчивые коалиции участников, объединенных единством цели и самостоятельно тесно взаимодействующих со своими вполне дружественными деловыми или институциональными средами. Напряжения во взаимоотношениях "система-среда" здесь нет. Самая распространенная разновидность открытых организаций - сетевые организации.

А. Тоффлер, который обозначает черты новой организационной структуры как "адхократии" (от лат. ad hoc - для данного случая), как противостоящей рационально-бюрократической системе М. Вебера, еще в 1970 году предвидел создание принципиально новых властных структур, грядущих на смену господствующим в индустриальном обществе бюрократиям. Свою мысль он выразил в следующих словах: человечество вступило в "эру смещения власти, где постепенно распадаются все существующие в мире властные структуры и зарождаются принципиально новые" См. Toffler А. Powershift : Knowledge, Wealth, and Violence at the Edge of the 21st Century // NY, 1990, p. 3., "общество эволюционирует к полностью антибюрократическим властным формам знания" См. Toffler А. Powershift: Knowledge, Wealth, and Violence at the Edge of the 21st Century // NY, 1990, p. 177.. Тоффлер показал, что, как и в других областях, например, в экономике, где одновременно происходят процессы разукрупнения производства и экономической интеграции, в политике идет реструктуризация, децентрализация на национальном уровне и формирование наднациональных властных структур.

Процесс политической децентрализации идет "рука об руку" с новой, и все возрастающей ролью личности в политическом процессе. Зарождаются элементы "демократии участия", что означает политическое участие рядовых граждан, скажем, по месту их жительства, в принятии решений, результаты которых затронут их лично. Постепенно идет свертывание представительной демократии, и внедрение элементов прямой демократии, путем применения современных технологий.

Включение личности, независимых сегментов гражданского общества, включая бизнес, в процесс общественного управления, обогащает социальный процесс, но еще более его усложняет; социум оказывается на порядок более сложно организован, чем управляющая им организация; все это ведет к опасности "нелинейной политики" (термин А. Тоффлера), способной привести к непредсказуемым последствиям, полной потере органами управления контроля за общественными процессами. "Нелинейная политика" наблюдается на всех уровнях социальной организации. С размыванием границ государственного суверенитета, утерей государством властных рычагов ростом "нелинейной политики" перед обществом встает реальная перспектива самоуничтожения в результате элементарного разрушения общественного порядка.

Порождаемые Обществом Риска "кризис властей" и "нелинейная политика", создающие опасность потери контроля за общественным процессом, - явления, имеющие с экологическим кризисом одну природу. Так или иначе, но все эти проблемы связаны с тем, что социум на порядок более сложно организован, чем социальные институты, призванные его охватить, и это несоответствие между ними ведет к потере контроля данными институтами за происходящим. Все вместе они порождают системный кризис цивилизации См. Beck U. World risk society as cosmopolitan society? // Theory, culture and society. Vol.13, #4, 1996. См. также: Тоффлер А., Морин Э. “Кризис властей”. // Сегодня, № 3, 1994.. (Институциональный кризис особенно явственно является измерением системного кризиса цивилизации.) Системный кризис - это кризис той модели адаптации современного человека к окружающей его среде, которая достигается путем установления контроля за ней.

Комплексные процессы политических интеграции и децентрализации не способствует сохранению status quo государственной власти. Вызовом государственному суверенитету оказывается само состояние глобальной миросистемы. Современное общество имеет совершенно иную природу, отличную от той, во времена которой создавались основы современного государства. Это общество сетевых структур, характерным признаком которого является доминирование социальной морфологии над социальным действием.

Государство, часть политической надстройки, которая, в отличие от экономического базиса, более консервативна, ограничено в возможностях к адаптации в условиях сверхбыстрых изменений. Государство испытывает ныне вызовы своей безопасности не только со стороны новых социальных феноменов, но и за счет новых, "нетрадиционных", невоенных угроз, в том числе, поступающих не извне, а изнутри самого государства. События на международной арене показывают, что государство утрачивает свой основной признак - монополию на законное насилие в силу распространения и утверждения универсальной идеологии прав человека, которые однозначно ставятся выше государственных интересов. Государство стало «слишком маленьким для решения больших проблем, и слишком большим - для мелочей» Bell D. The World and the United States in 2013// Daedalus, 1987, vol. 116, no. 3, p. 14..

Происходящее не является открытием последнего десятилетия. Еще в конце 60-х годов В. Фридман и А. Печчеи говорили о кризисе эры национального суверенитета, национального государства, показывали слабость и упадок всей конституционно-демократической системы Запада. (Для Печчеи это было и основным тормозом в решении столь насущных глобальных проблем.) С начала знаменательных 70-ых гг. "сама концепция суверенитета, объявленная всеми правительствами святая святых", ставится под сомнение Кинг А., Шнайдер Б. Первая глобальная революция. М., 1990.. Отказ от суверенитета виделся Римскому клубу чуть ли не единственным путем избегнуть анархии или полуанархии в современных международных отношениях.

Но дальнейшее развитие подкорректировало замыслы "горячих голов". Речь идет не собственно о кризисе одного лишь государства, а всего "мира политического" (центом которого является государство), и одновременно формируется новая структура этого мира, которая может быть рассмотрена как "новая форма анархии" (термин А. Розенау) ввиду ослабления прежних центров власти. В XXI веке государственный суверенитет не исчезнет, но будет сосуществовать параллельно с наднациональными и локальными структурами, каждой из которых будет предоставлен свой сектор в глобальном управлении обществом. "Функциональной единицей мирового общества до сих пор остается суверенное государство» Печчеи А. Человеческие качества. М., 1980, С. 53..

И это разрушающееся государство пытается взять реванш, активно влияет на окружающую его среду. Между тем, с конца 70-ых гг - начала 80-ых гг. государственное регулирование рыночных отношений поднимается на неслыханный прежде уровень. В попытках внедрить свою модель глобального управления теоретики Римского клуба натолкнулись на сопротивление именно суверенных национальных индустриальных государств, интересы которых противоречили требованию обеспечить безопасность развития как целостную политику на глобальном уровне. Это позволило Печчеи сделать вывод: в будущем национальный суверенитет должен будет игнорироваться во имя выживания, если это преграду так или иначе непреодолеть, невозможно преодоление экологического кризиса. Следовательно, в конечном итоге "в центре общественных преобразований неизбежно окажется суверенитет национального государства" Печчеи А. Человеческие качества. М., 1985. Стр. 272..

Навстречу росту государственного регулирования идет поток гражданского участия, неравномерного, и происходящего в том числе и за счет возросшего политического влияния бизнеса, ведя к возникновению субполитики, "теневой политики", оказывающей все большее влияние на политический процесс Субполитика не сводима к функциям лоббизма, это политика "вне и за пределами представительных общественных институтов политической системы национальных государств" и их родовой чертой является самоорганизация политики (self-organization of politics). См.: Beck U. World risk society as cosmopolitan society? // Theory, culture and society. Vol.13, #4, 1996.. В результате "возникает ревизия того, что есть политика, а что не является политическим. Политическое превращается в неполитическое, а неполитическое в политическое" Beck U. World risk society as cosmopolitan society? // Theory, culture and society. Vol.13, #4, 1996. P. 14.. Субполитика возникает на фоне давно идущего сращивания деловой и политической элиты, что обусловлено ходом мирового экономического и политического процесса.

К XIX веку окончательно складывается система международных отношений, согласно которой единственным легитимным актором на международной арене является суверенное государство. Это соответствовало сложившейся на тот период капиталистической системе рыночных отношений, основными субъектами которой являлись национальные рынки. Однако в конце XIX века стал складываться новый тип бизнеса, который разительно отличался от всего, что было в прошлом, в первую очередь своими масштабами. Этот бизнес стал осуществляться деловыми корпорациями и частными гражданскими службами, которые становятся новыми центрами власти, оставаясь при этом аполитичными. Такой тип хозяйствования привел постепенно к образованию нового типа политических плюралистических институтов, которые, несмотря на свой небольшой размер по сравнению с государством оказывают огромное влияние на общество. В современной экономике национальные государства сохраняют свое влияние, но в ряде случаев они не обладают монополией на принятие решений, так как у них есть равнозначные конкуренты, иные центры силы: это такие «единицы транснациональной экономики», как крупные экономические межгосударственные союзы, валютно-финансовые и инвестиционные потоки и ТНК.

Государство страдает от социальных последствий глобализации и сдвигов в системе производства, пасуя не перед представителями гражданского общества в целом, а перед лицом отдельных лоббирующих его экономических сегментов, продолжая усиливать вмешательство в общественные отношения. Но, говоря о росте роли бизнеса, следует иметь ввиду, что речь ни в коем случае, к сожалению, не идет о среднем и малом бизнесе, о росте влияния широких слоев среднего класса, роста влияния местных гражданских сообществ. В целом рост влияния НПО на государство в разных странах различен, но в целом несоизмеримо меньше, чем рост влияния бизнеса и его организаций.

В сложившейся ситуации все чаще приходится слышать об опасности тоталитаризации политического процесса. Тоталитаризм - это строй, который мог воплотиться лишь в индустриальном обществе. Его признаки (поглощение государством гражданской жизни, отсутствие самодеятельности граждан, горизонтальных коммуникаций, потоки информации под строгим контролем поступают сверху вниз, гражданское общество предельно атомизировано, связи внутри его разорваны), кажется, дают соблазн думать, что им мог бы быть преодолен "кризис властей". Ряд политологов считают, что это, возможно станет, последним аргументом современного распадающегося государства.

За счет упрощения, примитивизации общественной жизни, контроля за потоками информации, другим чертам тоталитаризма, как кажется многим, "кризис властей", опасность "нелинейной политики" могли бы быть им преодолены. Но есть страны, где тоталитаризма, вроде бы, не было, не могло и не может быть. Между тем, например, США некоторые считают в сущности уже сейчас если не тоталитарным, то "тоталитаризирующимся". Но, для того, чтобы сделать вывод об объективной опасности тоталитарной реакции, необходимо, однако, доказать, что он вытекает из логики развертывания политического процесса, в конечном счете, из самого хозяйственного и жизненного уклада позднеиндустриального общества.

1.2 Экологическое измерение глобального кризиса

1.2.1 "Пределы роста"

Появление экологического в союзе с женским, антивоенным и другими новыми социальными движениями конца 60-ых - нач. 70-ых гг. прошлого века явилось «еще более глубоким вызовом, чем вызов со стороны левых, потому, что оно подвергает сомнению базовые структуры и цели современного индустриального общества» Milbrath L.W. Environmentalists: vanguard for a new society. Albany, 1984. P. 10.. Экологизм бросил вызов господствующей индустриально-рыночной парадигме. А между тем именно эту парадигму разделяли все общественные и научные деятели, занимающиеся "нормальной" наукой или участвующие в политическом процессе в рамках данной политической системы.

Римский клуб, с самого начала своей деятельности вступивший в борьбу с господствующей парадигмой путем создания очертаний неклассической теории развития, всколыхнул своими предостережениями общественное сознание. В ходе попыток опровергнуть его выводы или, напротив, поддержать их окончательно сформировались два направления глобального экологизма - техноцентристы («технооптимисты») и экоцентристы («экопессимисты»). Сам Римский клуб, и подавляющее большинство его докладчиков, изначально стояли на экоцентристских позициях. Техноцентристы, которых также иногда называют корникопианцами от cornicopia, «рог изобилия» (хотя корникопианцы и техноцентристы - не одно и то же Техноцентристы ставят техносферу выше окружающей среды, верят в НТП; это, скорее, философское течение. Корникопианцы убеждены, что ресурсы в принципе неистощимы, и всегда будут правильно размещены в условиях рынка, их много среди западных экономистов. Корникопианец - обязательно техноцентрист, но не наоборот. (См. также: Cotgrove Stephen. Catastrophe or cornucopia. The environment, politics and future. Wiley, 1982.)), ведут поиск причин экологической опасности не в антропогенной деятельности, а в самой природе, ее имманентной активности. Техноцентристы разделяют господствующую социальную парадигму. Экоцентристы борются с господствующей парадигмой.

Техноцентристы - позитивисты, сторонники классических теорий развития, в целях преодоления кризиса предлагают форсированно применять науку, расширять техносферу путем создания основанных на искусственном интеллекте систем. Сам способ адаптации к окружающей среде, проявляющийся через развитие техносферы, не подвергается сомнению, как и дальнейшее существование и развитие техносферы как способа функционирования общества и типа взаимодействия со средой, речь может идти только о пределах ее распространения. Человек адаптируется во враждебной ему природной среде, главное - создать действенные механизмы адаптации через видоизменение среды обитания. Здесь корень экологических проблем выносится за пределы общества и помещается во "враждебной" окружающей среде.

Экоцентризм меньше доверяет человеческому сознанию, разуму, видя в природе предпосылку, источник, условие человеческой активности. Экологическая опасность здесь видится не в природе, а в социальных системах деятельности, в специфике их организации. Ныне не природное влияние на общество усиливается, а наоборот - человечество сейчас фактически осуществляет контроль над биосферой, что является ему вызовом, поскольку его организация, основанная на ложном позитивном знании, не соответствует такому состоянию. В основе преодоления экологического кризиса должно быть социальное действие, можно преодолеть экологический кризис лишь меняя политическую организацию общества. (Техноцентризм, естественно, не видит смысла в политических реформах в целях преодоления экологического кризиса.) Экоцентристам свойственен пессимизм относительно возможности "научно" осуществить социальные реформы и управлять природными процессами. Это экоцентризм привнес в теории УР "неклассические" идеи улучшения вместо роста (не рост количества товаров, услуг, а улучшение, то есть любое изменение, облегчающее жизнь человеку, способствующее его саморазвитие есть прогресс).

Наше определение системного и экологического кризисов есть таковое именно с экоцентричных позиций: корень экологических бед обнаруживается в общественных отношениях, на их реформу нацелено и наше внимание.

Технооптимисты (техноцентристы) как будто не замечают экстенсивный путь развития нынешней системы хозяйствования, механизмы которой как "вечный двигатель" устремляются в "дурную бесконечность". Пределы Земли достигнуты и делаются попытки продвинуться далее, на Луну, на Марс. Ныне технология не предоставляет нам таких возможностей, но в принципе ничто не может удержать экономический рост, он не ограничен по самому своему определению.

Капиталистическая экономика по логике своего развития является источником большого числа рисков, но последний фактор, наверное, наиболее рискогенен. Глобальный рынок несовместим с конечностью пределов Земли, и ведет к неизбежному истощению невосполнимых природных ресурсов.

В этой ситуации особо опасны классические версии моделей развития, создающие иллюзию его безальтернативности, что навязываются при помощи новой модели миропорядка, монополистской системы глобального управления странам, не являющимся экономическими лидерами; все они, как на подбор, имеют экологические ресурсы богаче и соответствующую обстановку лучше, чем высокоразвитые. Им действительно есть что беречь. Но, в погоне за призраком экономического роста, уже полностью себя дискредитировавшим, и прельстившись неолиберальными ценностями, они игнорируют опасности экологических рисков и вступают на путь, ведущий в тупик.

Таким образом, всепоглощающее доминирование рынка в умах людей и на всех уровнях социума может само по себе рассматриваться как источник глобальной опасности, провоцируя подержание однажды избранного ошибочного пути развития, который, собственно, уже привел планету на грань катастрофы.

При этом нельзя сказать, что одни страны в этом смысле - на краю пропасти, а другие от нее далеки. Опасность ошибочного пути развития в равной степени подстерегает всех. И дело не в глобализации, которая многими связывается с наступлением "общей модели развития" для всех стран. (А тех, кто не хочет сам принимать эту "общую модель", тех, мол, заставляют.) Индустриально-капиталистическое общество, это, все-таки, формация: «щупальца капиталистической экономики заключают нас всех в свои объятия, в не зависимости от того, в какой социальной системе мы живем» Red and green. New politics of the environment. Ed. by J. Weston. New Hampshire, 1986. P. 156..

Социальная система, конечно, накладывает свой отпечаток, но не является определяющей. В условиях капитализма преобладает индустриально-рыночная, а в условиях планового социализма - индустриально-плановая разновидность индустриальной социальной парадигмы: "основной чертой нашей эпохи является не социализм и капитализм, а вмешательство государства, не свободное предпринимательство, а мощное развитие техники и индустрии… Индустриальное общество является родом, видами которого выступают западное и советское общество" Арон Р. Мнимый марксизм. М., 1993. Стр. 142. Но Арон, следует сказать, различал все-таки восточное и западное общества в культурном отношении как "советизм" и общество западного типа.. И развитие стран, принявших модель общественного развития с плановыми началами, опиралось на те же критерии развития, включая экономический рост, поскольку современные «государства благосостояния имеют одну природу, неважно капиталистические они или социалистические»Arendt Hannah. The crises of the republic. NY, 1972. P. 212-213. Так же полагал, как видим, и Р. Арон. Крупный западный философ А. Горц также считал, что индустриализм есть единый экономический базис социализма и капитализма..

И в индустриально-плановой, и в индустриально-рыночной версии единой социальной парадигмы развития центральная роль отведена индустриальному государству, так же имеющему единые для любого общества родовые рыночные черты. «Индустриальная система неразрывно связана с государством. …в важнейших делах государство выступает как орудие индустриальной системы» Гэлбрейт Дж. Новое индустриальное общество. М., 1969. С. 350.. Вот почему это государство вошло сейчас, вместе со всей индустриальной системой, в состояние кризиса.

Но "эмансипация" экономической сферы, переход от локальной и доиндустриальной материальной системы к глобальной и индустриальной рыночной материальной системе привели к тому, что нагрузки на окружающую природную среду превысили все допустимые пределы, и не только дальнейшее выживание данной модели хозяйствования, но выживание общества оказалось под угрозой.

Пределы, о которых идет речь, связаны с широко известной идеей "несущей способности", лежащей в основе теории УР См. Redclift M., C. Sage. (ed. by) Strategies for sustainable development. Local agendas for the Southern Hemisphere. NY., 1994. Существует мнение, что идеи, адекватные ей, были выдвинуты еще Кондорсе, Гудвином и Мальтусом.. "Несущая способность" - способность глобальной экосистемы в данный период времени обеспечивать ресурсами человеческую жизнедеятельность без нарушения устойчивости (sustainability) окружающей среды и складывается из: емкости (capacity) невозобновляемых природных ресурсов, емкости природных ресурсов, способных к регенерации, и емкости особо охраняемых ресурсов. С помощью концепции "несущей способности" можно определять, какое именно, например, количество населения должно проживать на данной территории, чтобы нагрузки на экосистему не были запредельными.

Трудность в применении концепции заключается в том, что человечество не знает абсолютно точно размеров самой предельной нагрузки на биосферу, после которой ее разрушение приобретает необратимый характер. Известно, что в вопросах об уровне загрязнения, деградации окружающей среды, есть свои биологически оправданные, и математически просчитываемые "пороги". Выход за их пределы, "перебор" идет в том числе и за счет скорости неконтролируемых изменений окружающей среды. (Свои "пороги" есть и в теории управления, "перебор" же может касаться избытка информации для принятия решения, делающее это принятие невозможным.) Рыночная экономика, отстающая в реагировании, или вообще не реагирующая на "пороги", неуправляема.

Проблема "порогов" очень сложна. Интересно, что при повышенной хронической нагрузке пределы устойчивости системы (экосистемы, например, или общества) подвержены эрозии. То есть не только существуют физические пределы роста, в то время, как общество и экономика получают искаженные и запоздалые данные о нарушении этих пределов; сами эти пределы со временем меняются, под влиянием растущих нагрузок, о чем общество, экономика узнают, когда процесс приобрел необратимый характер Подробнее см. Новая постиндустриальная волна на Западе. М., 2000..

Экологизм давно предупреждает о гибельности пути развития общества, основанного на росте как на политике: "глубинный уклад нашей современной политики, находящейся в плену у экономической парадигмы, без всякого сомнения приведет "голубую планету" к экологической катастрофе В.Хесле "Философия и экология", М., 1993. Стр. 20.". Но мало что из ценностей Римского клуба было взято политиками на вооружение, и, тем более любопытно, что, наряду с прогнозом о выходе процесса экологической деградации за допустимые пределы, сбылось и предсказание о падении традиционно просчитываемого экономического роста самых развитых стран.

В настоящее время так называемые "переразвитые" (overdeveloped) страны характеризуются экономическим ростом, который стремится к нулю. Эта тенденция, думается, упрочится, если только политики не будут его пытаться поддерживать его искусственно. Но рост не означает повышения благосостояния, а, напротив, может отражать рост обнищания, снижение качества жизни. Так "хорошая ли это вещь - дальнейший экономический рост? И если да, то может ли он иметь место без подрыва окружающей природной среды? И вновь если да, то насколько долго и в каких условиях это будет возможно W. W. Rostow. Theorists of economic growth from D. Hume to the Present. Oxford, 1990. P. 483.?" У. Ростоу не дает на это ответа с точки зрения планетарного будущего, но замечает, что, несомненно, в зависимости от того, на каком этапе развития данное конкретное общество находится, ответ на этот вопрос для него будет различным. Ростоу прав и не прав одновременно: на данном этапе эволюции глобального социума ответ на этот вопрос может быть лишь один, и развитие общественного процесса естественным путем уже дает ответ на этот вопрос.

1.2.2 Понятие глобального экологического кризиса

Одной из сторон глобального кризиса цивилизации как кризиса адаптации человека и института к окружающей его социальной и природной среде являются конфликт в системе "общество-окружающая среда", описываемый теорией глобального экологического кризиса.

Его суть, порой, видится исследователям как противоречие между безграничными возможностями человеческой преобразовательной деятельности и ограниченными возможностями биосферы в ресурсном обеспечении этой деятельности, а источник - в двойственном, разрушительном и созидательном, характере труда См. Экология и экономика природопользования. Под ред. Э. В. Гирусова. М., 1998. . Но это не что иное, как консервационистский подход, характерный эпохе расцвета индустриального общества Консервационизм - аналог индустриальной системе охраны окружающей среды, экологической политики сер. ХХ века, когда она была не средство улучшения среды обитания, а средство для дальнейшего экономического роста. Фактически, эта политика защищают интересы производства. Так, советская охрана природы - это защита природы от тех, кто хочет быстро вычерпать ресурсы, не оставив ничего для будущего индустриального развития, и этим она отличается от современных понятий об экологической политике, которая есть охрана людей и их прав на чистую среду обитания..

Наступление эры Общества Риска подсказывает видение экологического кризиса как кризиса адаптации. Ныне власть человека над окружающей его природной и социальной средой увеличилась до такой степени, что видоизменяет одновременно и человеческое общество и среду его обитания, образуя де факто их союз (!), в то время, как сам человек и его институты (прежде всего, государство и иные формальные организации) не успевают адаптироваться к такому состоянию и социальным феноменам, им порожденным Anderson W.T. To govern evolution. Further adventures of the political animal. Boston, 1987. Anderson W.T. Politics and environment. Boston. 1970.. Суть нынешнего коренного вызова человечеству некоторым образом лежит в использовании этой власти.

Понятие экологического кризиса тогда следует сформулировать как неспособность далее адаптироваться при помощи способа хозяйствования, жизнедеятельности, который ныне господствует в обществе, к окружающей среде и уже преобразованной нами природе в условиях нынешнего соотношения "власть-знание" (речь идет о принципиальном недостатке наших знаний о природных и социальных системах). Речь идет о неспособности людей как части природы адаптироваться к последствиям осуществленных ими преобразований, в том числе к тому уровню развития сознания, науки и технологий, который был достигнут человеческим сообществом к настоящему моменту и будто бы породил новые возможности человеческой деятельности.

Якобы спонтанные, а, на самом деле, заложенные логикой функционирования наших институтов, но не предвиденные для нас, изменения в обществе происходят незаметно для ныне живущих, и ныне живущие, в том числе и управленцы, не успевают на них реагировать.

Преимущество видения экологического кризиса как кризиса само-адаптации состоит в том, что оно переключает внимание исследователей со следствий экологического кризиса на их причину, каковой является определенная модель взаимодействия субъекта деятельности (человека, заключенного в определенную систему общественных отношений), с объектом, окружающей его природной, и социальной, средой, способ адаптации в ней.

Акад. Н.Н. Моисееву нынешний кризис виделся как некая "энеолитическая революция", как выход человечества из той экологической ниши, которую он, как биологический вид, занимал со времени неолита, и сам факт занятия которой и составил смысл неолитической революции, предшествующей нашей. Соответственно, человечество сейчас ищет новую нишу, новый способ взаимодействия с окружающей средой и адаптации к ней, ищет, и не находит.

Она будет найдена, когда изменится модель адаптации человека к среде обитания путем изменения способа хозяйствования и соответствующих политических практик См. Моисеев Н.Н. Современные антропогенез и цивилизационные разломы // Вопросы философии, 1995, №1 и др. его работы..

Природная окружающая среда не независима от нас абсолютно, как постулируют техноцентристы и идейно связанный с ними консервационизм, она во многом вольно и невольно давно уже формируется нами, при этом непрерывно меняясь.

У. Бек считал понятия "экология", "природа", "окружающая среда" неадекватными для социального мыслителя, вместо термина "окружающая среда" вводя "искусственная (сфабрикованная) неопределенность" (fabricated uncertainty). Он понимал под этим весь "внутренний" мир, жизнь общества в совокупности как объектов техносферы, так и социальных институтов, и писал о нелепости возведения в абсолют "законов природы", ведь "природа сама по себе не природа, это концепция, норма, утопия, абстрагирование…" См. Beck U. World risk society as cosmopolitan society? // Theory, culture and society. Vol.13, #4, 1996. P. 3.. И эта концепция со временем меняется. В прошлые десятилетия ученые считали, что природа ищет баланса, стремится к равновесию, но с конца 80-ых и в 90-ые гг. выходят практически лишь труды, из которых следует, что экосистемы столь же изменчивы и нестабильны, сколь и общественные системы, хотя неясно, вызвано ли это имманентной активностью природы или воздействием на нее человека. Мы не знаем первозданной природы, и, как отмечает американский философ, «природа XXI века будет природой, которую создали мы» См. в Worster Donald. The shaky ground of sustainability // Sachs W. Global ecology. Halifax. 1993. P. 140. .

Если природа экологического кризиса не в опасности нам со стороны природы, напротив, это мы сегодня вступили в новую эпоху, когда общество, его материальная культура (техносфера) именно полностью подчинила себе природу, значит последнюю приходится искусственно воспроизводить, но не в первозданном виде - это невозможно, а "восстанавливать в качестве одной из культурных форм: именно в этом по сути заключается смысл экологических движений" См. Новая постиндустриальная волна на Западе. М., 2000. Стр. 505. Слова принадлежат М. Кастельсу, который считал, что природа господствовала над культурой (под которой он понимает не общество в целом, а, прежде всего, техносферу). Следующий тип взаимоотношений сформировался на заре современной эпохи. Он связан с промышленной революцией, "победой разума", когда культура возобладала над природой. Для Кастельса этот новый лишь недавно в истории обнаружившийся феномен, перепетии, с ним связанные и есть ядро экологического кризиса; как видим, нашему видению экологического кризиса как кризиса адаптации это не противоречит..

Речь должна идти о кризисе адаптации именно к этой, этой "искусственной", измененной нами среде. Когда мы говорим об ограниченности адаптационных способностей по отношению к окружающей среде, нам следует говорить не только о природной, но и о социальной среде. Экологическое измерение глобального системного кризиса свидетельствует: мы настолько изменили социальную и природную среду нашего обитания, изменили сами, и изменили стихийно (в том смысле, что не планировали таких последствий), что не только мы, но и наши институты оказались не приспособлены к этому новому для себя ее состоянию.

С точки зрения политической следует говорить о системном кризисе как о несоответствии между нынешним состоянием производительных сил, порожденным НТР, формирующимся на этой основе постиндустриальным способом производства, имеющим свойство порождать новые отношения между людьми, и действующими институтами общества, обосновываемыми настоящей идеологической системой.

Выжить в этих условиях можно только одним способом - если прилагать специальные, целенаправленные усилия для того, чтобы адаптироваться к новому состоянию измененной нами окружающей социальной и природной среды. Речь идет об адаптации людей, институтов, систем. Таким образом, глобальный системный кризис может быть трактуем с точки зрения экологических концептуальных рамок как всеобщий кризис адаптации. Именно за счет понимания глобального кризиса цивилизации как кризиса адаптации центральным в глобальном кризисе оказывается экологический кризис, дающий нам соответствующие концептуальные рамки его понимания.

Экологический кризис означает угрозу природе со стороны человечества, а не наоборот, ибо не в самой природе, а в системах человеческой деятельности заложена подлинная экологическая опасность. Он есть угроза и самому человеку (как части природы), угроза, проистекающая, таким образом, не извне, а изнутри, со стороны систем хозяйствования и организации человеческой деятельности в целом, в том числе, политической организации.

Существует глубинная связь между экологической обстановкой и социально-политической организацией нашего общества, и в этом смысле общество полностью детерминирует ситуацию с окружающей средой.

Давление со стороны элит на широкие круги гражданского общества проявляется через усиленную эксплуатацию преобразованной природы, и наоборот, репрессивность власти заставляет простого человека как бы перекладывать часть проистекающей отсюда нагрузки на окружающую природную среду: века безраздельного господства над природой были и веками такого же господства над человеком. Как пишет об этом Андерсон, "… чем более несправедливое, пристрастное (inequitable) распределение власти и информации имеет место внутри данного общества, тем более самовластно ведет себя по отношению к природе самый последний из его членов" Anderson W.T. To govern evolution. Further adventures of the political animal. Boston, 1987. Р. 320.. Интересно, что один из ранних политологов Макиндер прямо утверждал, что современные демократические процедуры не только недостижимы без господства над природой, но и взаимно порождают друг друга Makkinnder H.J. Democratic ideals and reality. NY., 1944..

Пренебрежительное и эксплуататорское отношение общества к природе основано на тех же принципах, что и отношения внутри политической системы данного общества, и отношение системы к окружающей ее социальной среде (вот почему нельзя реформировать первое, не реформировав второе.)

Системы хозяйствования и политическая организация человеческой деятельности, которые долгосрочной перспективе ведут человечество к гибели, должны быть, поэтому в центре нашего рассмотрения в ходе анализа причин кризисных явлений и попыток эти явления преодолеть.

Но в политической сфере есть механизмы, которые блокируют все попытки преодолеть экологический кризис. Это - так называемая индустриальная модель демократии. О чем здесь идет речь?

О все том же проникновении бизнеса в политику, фактически, слиянии мира экономического и мира политического. В результате два объективно крупнейших потенциальных противника экологизации развития - ныне принимающий основную массу решений по вопросам, регулируемым концепцией УР бизнес, краткосрочные интересы которого противоречат нуждам ограничения экономического роста и реструктуризации экономики при переходе к УР, и выступающая от лица индустриального государства бюрократия, объединяются, противостоя гражданским активистам, интеллигенции, всем тем силам, которые пытаются привлечь внимание к экологическим ценностям. Именно бизнес, но не всякий, а политически близкий к правящей элите, и бюрократия составляют элиту индустриального общества. Представители этой элиты живут во всех без исключения странах мира, если только эти страны вовлечены в мировую рыночную систему. Сама эта система, феодальная, детерминирует феодальную мировую политическую систему, опирающуюся на насилие и диктат, о которых говорила Арендт, проистекающие, из единого центра вовне, а не на политический плюрализм и свободную коммуникацию множественных центров власти Shridath Ramphal. Our country, the planet. Washington, 1992. Р.169..

Но возникает вопрос: как рынок, которого адепты рыночных отношений видят демиургом естественных, сродни природным, общественных отношений, будучи построен "по законам природы", смог спровоцировать экологический кризис? Как мы уже выяснили, никаких абсолютно объективных "законов природы" не существуют, за таковые мы принимаем наше представление о них. И рынок ни по каким "законам природы" не построен. Он - явление историческое, и на настоящем этапе тесно связан с государством. Основополагающим дефектом индустриального способа жизнедеятельности является его экспансионистский характер, о которой уже говорилось. Другая черта - восхитительная способность современной рыночной экономики порождать монополию, а не конкуренцию, которая якобы царит в природе. Она - стара как мир и именно этого опасался А. Смита, который писал, что когда два или три бизнесмена собираются вместе, естественным образом сразу же возникает сговор против общественного блага J. Porrit, D., Winner. The coming of the greens. London, 1986. . В современном обществе, кажется, конкуренция не играет серьезной роли в функционировании рынка. На смену конкуренции приходит государственное регулирование. Современное централизованное государство порождает высокоцентрализованные формы бизнеса, которые делят рынок между собой и безраздельно властвуют каждый в своей нише. На политической арене крупнейшим носителем политики и выразителем интересов индустриальных элит является в настоящее время суверенное государство, государство национального суверенитета. Будучи ареной борьбы основных индустриальных элит - бизнеса и политического класса, бюрократии - за господство, оно, как, как институт, в принципе не имеет рычагов для разрешения экологического кризиса.

Слабое, "рыхлое" индустриальное государство, "выдавливающее" независимые от него сегменты гражданского общества с политического поля, и либерально-рыночная демократия, ищущая разорвать гражданское единство, сведя его к совокупности заинтересованных групп, с каждой из которых государство будет "работать" по очереди, все более демонстрирует тенденции, подпадающие под обозначение тоталитарных.

Отдельно - о демократии. В ходе реализации представительства граждан посредством элит, в соответствии с теориями элитарной демократии Парето, Моски и Михельса, со временем растет олигархизация политической системы В частности, это утверждал Р. Арон: см. Р.Арон. Демократия и тоталитаризм. М., 1993, а также Х. Арендт и ряд других выдающихся политических мыслителей.. Демократия превращается в свою противоположность, став частью политической надстройки индустриального общества, с ее неоклассической моделью политического господства «экономического человека», индивидуализмом и laissez-faire, предопределяющими облик политической системы The sustainable society. Implications for limited growth. Ed. by D. C. Pirages. Praeger Publishers, NY-London, 1977..

Ярко выраженный представительный характер господствующей в современном обществе модели демократии меняет ее суть. Современное понимание демократии как власти избранных противоречит требованию к демократии стать властью всех людей R.A. Dahl. After the revolution. New-Haven - London. 1970.. Демократические институты не препятствуют, а лишь поощряют элитизм и олигархизацию. Представительная демократия с неизбежностью допускает искажение воли избирателей, более того, эта воля подменяется влиянием групп интересов, тем более, что голосование в ходе выборов - механизм, не дающий полной информации о позициях избирателей, не гарантирующий выбор оптимальных решений. Часто приходится слышать, что избиратели в процессе принятия решений плохо информированы. Но уповать на рост информированности есть компромисс с действительностью, а она такова: в рамках демократического процесса, основанного на взятых из мира экономического политических технологиях, рядовой гражданин наделен лишь правом выбирать элиты, а права принимать решения, реально влияющие на его жизнь, у него нет. Демократия превращается в фарс, социальный протест становится невозможным, избирательный процесс выливается в манипулирование волями избирателей См. Gare A. E. Postmodernism and the environmental crisis. London, New-York, 1995. .

Политическое поражение гражданского общества последних десятилетий совпало с укреплением позиций современного "государства благосостояния", этой главной исторической формы позднеиндустриального общества.

Но в обсуждении вопроса об экологическом кризисе надо говорить не столько в демократии и государстве, сколько о неадекватности всей современной политической реальности императивам выживания, ценностям УР. «Современные демократические решения оказываются как за реальными границами государства, так и за темпоральными пределами жизни нашего поколения» Урсул А.Д., Уледов В.А. Государство и экология. М., 1996. Стр. 121.. Демократия в лучшем случае может быть лишь властью ныне живущих людей. Сегодня граждане в принятии демократических решений вынужденно выступают от имени своих еще не рожденных или не достигших зрелости потомков, они должны реализовывать "общий интерес" человечества, отличный от интересов отдельных групп, который состоит в бессрочном выживании человечества. И даже самые экологически образованные граждане не будут действовать в интересах ныне не живущих людей, особенно, если таковые противоречат их собственным. Последняя проблема в принципе еще не нашла своего решения, и ученые пока лишь спорят о путях выхода из тупика Возможно, он буден найдет в истоках самой демократии. Демократия формулируется двояко: либо как «воля всех», то есть всех управляемых граждан, как сумма воль каждого в отдельности, либо как «общая воля» всех, не сводимая, однако, к сумме личностных воль. "Воля всех" подразумевает определенные краткосрочные интересы индивидов, "общая воля" - это "воля всех" плюс некая сверх-воля, не просто сумма разных интересов людей, а то общее, что объединяет их интересы, воля, которая и может быть сформулирована как воля к выживанию данного социума как целого. . Говорят, что резкое обострение экологического кризиса "сметет" демократию, и породит тоталитаризм.

Но видно, как тоталитаризм созревает в недрах самого индустриального пути развития. Преодоление данной модели значит отход от тоталитаризма. Неклассические императивы УР требуют отказа от прежних практик адаптации путем реформирования политики, общественных отношений, причем, предполагается "разбудить" силы самоорганизации, саморегуляции, таящиеся в обществе, которые, однако, дремлют в нем до тех пор, пока в качестве способа адаптации человека к окружающей его среде преобладает нынешний экологически агрессивный экстенсивный способ хозяйствования, диктат бюрократических структур, поддерживаемые господствующей индустриальной политической системой.

1.3 Россия в условиях глобального кризиса

В условиях "кризиса властей", охватившего весь мир, особое значение приобретает правильное определение, взвешенная характеристика глобализации.

Феномены глобализации могут быть поняты двояко: они могут рассматриваться как фактор повышения упорядоченности, управляемости развития, и как показатель, указывающий на усиление хаоса. И с неизбежностью приходится говорить о наступлении некого нового мирового порядка (НМП), знаменующего определенную модель управления миром: либо миросистему, в рамках которой имеет место упорядоченность, или, напротив, возрастающая бесконтрольность, непредсказуемость развития. (Ведь и такое развитие может рассматриваться как некий новый порядок, порядок, для которого хаотическое состояние является нормальным.) Глобализация, если ее определять в соотношении с НМП, может быть определена как становящаяся "система глобального управления ресурсами планеты и перераспределением мирового дохода" и одновременно как "формирование сложноподчиненной геополитической конструкции" Соколенко В.Г. Глобальное управление. М., 2000..

Но глобализация, и это стоит подчеркнуть, не порождает новое качество социума сама по себе, она - лишь проявление глубоко протекающих в недрах социума процессов, содержание которых может быть различно. И, будучи лишь формой, на разных этапах эволюции общества глобализация теоретически может порождать различный облик миропорядка. Как он будет организован - зависит от законов функционирования той его сферы, которая ныне превалирует, а в нашем случае, речь с необходимость должна идти о системах хозяйствования, действующих по законам индустриального рынка.