Устойчивое развитие как концептуальная основа стратегии национальной безопасности России

Идеальное общество К. Маркса, этого флагмана позитивизма и техноцентризма, вдобавок, почетного неоклассика, предполагало изобилие, достигаемое именно через экономический рост, бесплатное же использование природных ресурсов, заложенное в марксовой теории стоимости, было краеугольным камнем его экономической системы. Марксизм олицетворял собой крайнюю форму индустриализма и одновременно был самой типичной классической теорией развития, став едва ли не ядром господствующей индустриальной социальной парадигмы. Вопрос о редкости ресурсов экономикой Маркса не ставился: коммунизм мог быть построен только за Земле с бесконечными пределами и неистощимыми ресурсами.

Экологически несбалансированное, выраженно неустойчивое индустриальное развитие Советской России после 1991 года сменилось на столь же неустойчивое развитие России пост-советсткой. Нас не должны успокаивать цифры падения загрязнения среды и выбросов, обусловленные экономическим спадом, нужно видеть содержание экономического процесса, а его суть прозрачна: в условиях спада производства еще более усилилось стремление властей переломить тенденцию за счет большего ужесточения эксплуатации природных богатств, так что общее направление структурных изменений в обществе - не в направлении технологического скачка, а в финансово-экономическом и политическом усилением регионов, которые являются оплотами ресурсодобычи Яницкий О.Н. Кузьмина А. Кризис в России и экологическое движение // ЭКОС-ИНФОРМ, №8-9, 1998.. Сейчас процесс тормозится отсутствием финансовых возможностей, как только они будут накоплены (не от Киотских ли квот?!), Россию - с учетом чаяний нынешней политической элиты - несомненно ждет новый виток эскалации пагубного экономического роста. Все дивиденты от него поступят в "закрома" слабого государства эпохи "кризиса властей". При все еще недостаточной для решения комплекса объективно стоящих перед ней задач организации гражданского общества, в целом не готового к политическому участию, не стоит сомневаться, как, в чью пользу они будут перераспределены. Бедным и нуждающимся ничего не останется.

Но неприятно даже ни это, а отсутствие и видимости какой-либо альтернативы в нынешнем российском политическом процессе. Даже поверхностный взгляд на партийно-политические программы выборов в Законодательное Собрание 2003 года и президентских 2004 года дает понять, что кандидаты, в том числе кандидаты от СИСТЕМНОЙ оппозиции, как будто кем-то умело отобранные, в лучшем случае предлагают лишь довольно косметические реформы политических институтов, не затрагивающие основ нынешней модели индустриального общества в России, а так же вектор ее развития.

Невольно закрадывается вопрос: отчего и к чему тогда мы в России переходили в 1991 году и к чему переходим сейчас? В общем ни к чему такому новому, заслуживающему доверия. Наша страна находилась на индустриальной стадии развития и с начала 90-ых гг. вступила в позднеиндустриальную стадию. Показателем здесь стала случившаяся, наконец, эмансипация рыночной сферы, которая раньше тормозилась социалистической политической надстройкой. (Но позднеиндустриальный рынок в России имеет ряд особенностей, в частности, в нем серьезно нарушены механизмы ценообразования.) Запоздалое признание рынка над всеми иными сферами жизни случилось тогда, когда прогрессивными учеными мира уже была доказана порочность неограниченного экономического роста, были предложены модели "человеческой экономики", социально ориентированной коммунитарной экономики ограниченного или даже нулевого экономического роста. Единственным значением событий в Росси в 90-ые стало то, что Россией она была отвергнута. Вовлечение гигантской России в господствующую экономическую систему привело и к дальнейшей эскалации модели индустриального роста, и, косвенно, повлияло на развитие теорий УР, ознаменовало переход на "этап Брунтланд".

Политическим проявлением данного процесса стал отход от модели демократии, ориентированной на участие к индустриальной модели демократии элит, которая действует в России и поныне.

Вектор политического развития России противоречит УР, будучи воссозданием гибельных индустриальных рамок взаимодействия социума с его окружающей средой, выживанием системы за счет среды, государства за счет социума. Нет смысла рассматривать как какую-то особенность нашей культуры, или "переходность" России, как причину неуспеха концепций УР, когда он есть лишь результат перехода на новую модель индустриального политического развития.

Повинуясь "классической" и техноцентристской западной транзитологии, мы ныне двигаемся к либеральному рынку и такой же модели демократии, и идем не к УР, а от него, так как рынок и соответствующая ему модель демократии, как обосновывают ученые, ослабляет возможности участия, а политика УР расширяет эти возможности для развития локального и глобального гражданского общества См. Backstrand K., Kronsell A., Soderholm P. Organisational challenges to sustainable development // Environmental politics, Volume 5, #2, 1996.. И, чем дальше мы будем двигаться по пути "демократических" реформ, тем хуже будет политическая окружающая среда для экологизации политики и для воплощения императивов УР.

Но никакими массовыми акциями, шоу и концертами власти не смогут затушевать нарастание кризисных явлений в российской политике сегодня. Старая индустриальная политическая и экономическая система под влиянием постиндустриальных глобальных сдвигов гибнет. В России пытались устаревшие индустриальные структуры, рычаги и механизмы власти советской эпохи заменить на такие же либерально-рыночные. Они, естественно, не смогли ответить на новейшие глобальные вызовы, вместо того, "заработали" механизмы Общества Риска, нарастает "кризис властей". Именно в ходе попыток перенять либерально-рыночные политические институты, структуры и механизмы, разразился тот самый тяжелый кризис, который мы сейчас наблюдаем, и он есть кризис индустриального общества.

Как уже отмечалось, ныне все, что происходит на международной арене, в межнациональных отношениях, следует рассматривать именно через призму противостояния индустриализма и постмодернизма, которые проявляются через противостояние техноцентризма и экоцентризма и классических теорий и неклассических теорий в науке, индустриальной социальной парадигмы, и родственной ей экспансионистской парадигмы адаптации и парадигмы УР во взаимоотношениях с окружающей средой, индустриального рынка и рынка ограниченного роста в экономике и демократии участия и элит в политике. Пока Запад уверен: Россия, от которой зависит динамика мирового развития, не свернет с гибельного пути. (Вряд ли нам стоит, поэтому, ожидать скоро обширных инвестиций.) А что дальше?

Можно предложить два качественно различных сценария развития России и связанного с ним глобального развития. Первый - это постиндустриальное постматериалистическое общество с тремя его фундаментальными атрибутами (демократия нового типа, партиципаторная, постматериальные ценности населения и нулевой экономический рост, если считать таковым традиционно считаемый экономический рост). С высокой степенью достоверности можно сказать, что именно в рамках этого общества будет полностью преодолен экологический кризис. Никакой борьбы с истощением природных ресурсов в рамках этой модели не будет, потому что будут изысканы принципиально иные способы ведения хозяйственной деятельности, а прежнее ресурсоемкое производство постепенно прекратится. Те природные ресурсы, которые необходимы для экономики сейчас, будут не нужны. Этот тип развития предполагает в первую очередь расцвет наук о человеке. Движение к данному обществу произойдет через переход России и мира к УР. Никаких политических опасностей он в себе не таит. Напротив, речь идет о развитии политической ткани жизни общества, о осовременивании ее с учетом все возрастающей сложности качества социума.

Второй тип общества, о котором здесь может идти речь - это постиндустриальное технократическое общество, то есть такое общество, при котором НТП по-прежнему будет главной производительной силой общества. Особенностью данного типа общества является то, что оно будет, как и нынешнее общество, представлять собой техногенный тип экономического развития, с ненулевым экономическим ростом, продолжающейся экспансией (так называемой "ковбойской экономикой", по выражению К. Боулдинга), с развитием преимущественно точных, технических дисциплин в науке.

Ресурсо- и энергоемкое производство в рамках этого сценария отрицаться не будет, а борьба с неизбежным истощением природных ресурсов будет происходить через создание принципиально новых дорогостоящих технологий разведки и добычи полезных ископаемых. Все это будет иметь место за счет ценностей качества жизни и развития личности человека и деградации окружающей среды, истощения природных ресурсов. Поскольку для этого потребуется невиданная доселе концентрация ресурсов, то и политическая надстройка такого общества может быть только мобилизационного типа. Разумеется, говорить о каком-либо дальнейшем развитии демократии, гражданского общества в рамках этой модели вряд ли приходится. Технократическое общество будет предполагать совсем иной тип развития политического процесса. Широчайшая демократия ему не может быть характерна.

Наиболее реальной для этого общества угрозой будет некая разновидность технототалитаризма, но во главе не с синовниками или капиталистами, а во главе с экспертами, специалистами, платоновскими королями-философами, можно сказать. (Вспомним определение индустриального общества Веблена!) Данное общество не будет обществом высокого интеллекта и широчайшего доступного уровня образования, поскольку, как известно, если знания дают власть, то те, кому они даны сейчас, будут иметь тенденцию создавать условия, при которых знания станут редким ресурсом, чтобы упрочить свое положение. Технократическому постиндустриальному обществу будет характерно отсутствие постматериалистических ценностей, идеалы "общества потребления" с его вечным лозунгом "хлеба и зрелищ" восторжествуют. Индикатором высокой опасности развертывания данного сценария является нацеленность данного социума на экономический рост, поскольку свидетельствует о том, что общество ориентировано на внешние, технические параметры своего развития.

Завершая разговор о двух сценариях, заметим, что неверно было бы предполагать, что первый сценарий с неизбежностью ведет к экотопии, то есть к минусовому росту, к отказу от современных технологий и НТП, возвращению к натуральному хозяйству. Упрощение, примитивизация хозяйственной жизни и человека будет неизбежным итогом второго сценария, который, как уже было сказано, может быть чреват некой разновидностью тоталитаризма. Первый же сценарий предполагает поддержание устойчивого, стационарного состояния (так до начала 80-ых гг. называлась концепция УР) на фоне роста, стремящегося к нулю. Нулевым будет лишь количественный, экстенсивный росте. Но возможен и качественный рост, о котором писал Г. Дали. Это рост экономики не вширь, а "вглубь", за счет постоянных технологических (но не технических) инноваций, развития экономики путем оптимизации управления, рационализации хозяйствования. Развитие не остановится: рост будет носить иной характер, так что откат "к естественному состоянию" невозможен.

Эти сценарии - две противоположные тенденции в развитии человечества. Будущее в любом случае будет раскрываться нам в борьбе между ними, или возможен их некий симбиоз. Но, к сожалению, если экстраполировать на них нынешние тенденции, то победу одержит второй сценарий. Неправомерно кстати, судить так: в одних государствах теоретически может реализоваться одна модель, а в других - другая, или одни государства придут к первой модели сразу, а другие лишь со временем, в условиях единой взаимозависимой глобальной цивилизации все будет происходить практически одновременно, и победа первой версии развития в отдельно взятой стране, такой, как Россия, сможет склонить глобальную чашу весов в ту или иную сторону.

Каждое значительное внутри- и внешнеполитическое решение России - в том числе и решения, которые принимаются по Киото, это шаг либо к первому, либо ко второму сценарию. Перед Россией, фактически, две альтернативы: постепенная нейтрализация экономических, и, вслед за ними, политических элит в ходе эволюционного политического развития при передаче власти широким кругам гражданского общества и переход к УР; или отказ от перехода к УР, обострение системного кризиса, частью которого будет кризис политической системы и, как результат, рост системных кризисных явлений и приход к опасной черте, на грань социальной катастрофы, которая сметет всю современную политическую систему, в том числе и индустриальные элиты. Опасна не сама катастрофа, а выход из нее. Пока Россия идет по второму пути, и при таких характеристиках развития гражданского общества, при политической культуре технократизма и этатизма, при сохранении индустриального способа взаимоотношений системы со средой, перед Россией остается одна большая и поглощающая более мелкие политическая угроза - угроза тоталитаризма Об этом много говорится, но в России маловероятны перспективы авторитарного, или авторитарно-корпоративного политического устройства, поскольку мы говорим о перспективах развития не традиционного, а позднеиндустриального общества. Авторитаризм предполагает определенный уровень и характер организации гражданского общества на корпоративной основе, важно, чтобы корпорации быль автономны от государства; должны быть постоянные каналы представительства интересов корпораций; властная вертикаль должна действовать, должен быть какой-то внятный уровень управляемости. Существуют по крайней мере три крупных препятствия авторитаризму: отсутствие промышленного корпоративного класса, коррупция, имеющая такое распространение, что возникают серьезные опасения за целостность властной пирамиды, отсутствие четко структурированного гражданского общества, которое бы имело каналы участия в жизни государства. .

Многие люди, включая политологов, искренне верят, что тоталитаризм в истории уже существовал. Вряд ли это возможно. Были какие-то элементы, лишь дающие нам понятие о нем. Он требует высочайшего уровня развития производительных сил, уровня, к которому мы сейчас только подходим. Тоталитаризм - это апофеоз техноцентризма и экспансионистской парадигмы адаптации - традиции видения отношений системы и среды как враждебных, следовательно, он тесно связан с позитивизмом. Тоталитаризм возникнет лишь тогда, когда до предела дойдет "кризис властей", будут совершенно утеряны рычаги управления: тоталитаризм нацелен на работу с информацией, на регулирование ее потоков.

Тоталитаризм - это принципиально новый строй, который мог зародиться лишь в недрах развитого индустриального общества. Как известно, основные отличительные признаки тоталитаризма - слияние государства и гражданского общества за счет поглощения последнего государством, полный контроль государством гражданской жизни. В нем нет самодеятельности граждан, горизонтальные коммуникации отсутствуют, весь поток информации строго контролируется и идет сверху вниз. Вся жизнь в нем - политика, все действия и акции носят политический характер, это - своего рода предельная форма демократии, поскольку самой своей жизнью в политике участвует все население, но это участие - всегда участие организованных агентами государства сегментов, само же по себе гражданское общество предельно атомизировано. Атомизация осуществляется государством искусственно - за счет упрощения и разрыва социальных связей и социального механизма в целом, потому, что сложными обществами невозможно самовластно управлять сверху вниз, потому, что нельзя поставить полностью под контроль информационные потоки в нем (включая горизонтальные).

Тоталитаризм связан с контролем сознания, с манипуляциями сознанием индивидов, что делает ненужным физическое насилие. Как известно, само индустриальное развитие, машинное производство, городская цивилизация подталкивают к возникновению элементов тоталитаризма. Тоталитаризм, как форма, вытекает из индустриального политического устройства. Основная черта тоталитаризма при адаптации к среде - постоянная поголовная мобилизация, необходимая в условиях надвигающейся катастрофы, войны, катаклизма. Казалось, в XX веке тоталитаризм как мировая система стал обречен: изобрели ядерное оружие, и традиционные войны потеряли смысл. Но им еще не сказано последнее слово. Вновь возрастает его опасность в преддверии экологической катастрофы.

Тоталитаризм не является ни единственной альтернативой в ходе движения к постиндустриальному обществу, ни наиболее вероятным сценарием в случае, если будет осуществлено экологически УР. И вытекает он не из экологического кризиса, а системного кризиса цивилизации, а с преодолением экологического кризиса новой версией экологически устойчивого развития мировой цивилизации, так же будет преодолен. Соответственно, не стоит бояться ни наступления постиндустриального общества и якобы идущего за ним тоталитаризма, ни экологического кризиса. Но нужно бояться ничего не предпринимать, потому, что тоталитаризм "подкрадывается" сам собой, как бы вытекая из нынешних тенденций, в том числе, российских. Экспансионистский тип адаптации к среде, который ему характерен, приведет к тому, что тоталитаризм будет недолговечен. Тоталитаризм ведь - это отсрочка перед глобальной катастрофой, всего лишь отсрочка, и катастрофа будет неминуема, если не менять модель адаптации к среде обитания.

Политическая реформа УР, о которой уже говорилось, как будто специально направлена на предотвращение версии тоталитаризма. Государство, которое будет сильно своим гражданским обществом, делает невозможным тоталитаризм. Гарантом здесь выступают три фактора: отсутствие одного центра власти в стране (как и по всему миру, в глобальной модели), власть рассредоточена и разлита между множественными акторами, что в свою очередь обусловлено еще одним - исключительным усложнением организации социума и социальной, гражданской жизни. Считается, что данной версии соответствует определенная модель экономики - социально ориентированная модель "экономики человека" (human economy), которая и станет экономикой высокотехничного постиндустриального общества.

Таким образом, широко объявленная модернизация и переход к рынку в России - это иллюзия движения и путь в никуда. Политически должен быть сделан выбор: путь к экологически безопасному УР, отход от эскалации роста, индустриального рынка, политическая реформа или продолжение старой модели адаптации о окружающей среде, экологически ущербный путь индустриальной экспансии. Если отмежеваться от данного выбора, то страна, стремящаяся к более эффективному способу жизни и ведению хозяйства и не "конкретизирующая" модель, к которой имеет место переход, в итоге получит новое издание старой модели развития.

Только переход России к УР и есть ее модернизация в подлинном, "неклассическом" смысле этого слова. Одержать победу над "переходностью" России можно лишь через приведение (up-dating) существующей социальной системы в соответствие с новейшими достижениями общественной жизни и науки, что и есть модернизация, осуществляемая в рамках УР. Потому, что нет "модернизации вообще", а есть продолжение старой индустриальной модели развития, или переход к УР, экологически дружественной модели, и "экологическая модернизация", начало политических реформ, которые обеспечат политические рамки для движения к УР.

При переходе к УР прогнозируют общий рост политического участия как социальных групп, экоНПО, так и отдельных граждан, которых они на это организуют См. Saving the planet. How to shape environmentally sustainable global economy. NY., London, 1991.. Это происходит потому, что УР отдает приоритет роли личности рядового гражданина, но не взятого в отдельности, а внутри своего коллектива, сообщества. Стратегии УР предполагают первенство интересов индивидуума, осуществляемое через интересов этноса и цивилизации в целом См. Брунтланд Г. Х. Наше общее будущее. М., 1989.. Вот почему вектор политического развития при переходе к УР - в направлении коммунализма, формы коллективности, основанной на объединении по принципу совместного проживания, что придает теории дополнительный социал-демократический характер с накладываемыми на него экологическим содержанием.

Разрешение экологического кризиса в потенции действительно способно нанести удар по правам и свободам человека (накладываются ограничения на деятельность человека сегодня во имя выживания человечества завтра), но не нарушает их в прямом смысле слова, а видоизменяет системы этого нарушения См. Beck U. World risk society as cosmopolitan society? // Theory, culture and society. Vol.13, #4, 1996.. Но такова цена предотвращения тоталитаризма в будущем - ведущее к тоталитаризму "общество потребления" обещает сегодня же исполнить все ваши желания, но, как шагреневая кожа, с удовлетворением каждой новой потребности, будут сжиматься способности ваших детей, ваших современников, приживающих где-то на окраинных землях мира, и вас самих (но завтра!) - удовлетворить те же самые потребности. Жертвуя частью свободы сегодня, мы приобретаем всю ее завтра, да и что же есть свобода, если не осознанность самоограничения?

Вектор УР направлен на прогресс индивида, но практически это означает не эскалацию удовлетворения всех страстей, а самоограничения в потреблении и развитие преимущественно духовных ценностей. Россиянам это совершенно понятно, и они наверняка могли бы пойти на необходимые жертвы, если бы получили необходимые сведения в ходе экологического просвещения.

Если России удастся отстоять свои пространства, то при развитии глобального тоталитаризма России не следует опасаться насильственной тоталитаризации. Он возможен лишь при условии технического контроля за всему сторонами жизни. Россия, в силу, в том числе и геополитических причин, обширных населения и территории, достаточно высокой организации гражданского общества, особенно, на национальной и национально-религиозной основе, представляет собой настолько сложнейшую модель социума, что тоталитаризм, навязываемый этой стране под давлением извне, представляется, практически, невозможным. Россиянам стоит бояться только роста тоталитарных тенденций в собственной политике.

Таким образом, вектор политического развития не отвечает нуждам России, поскольку происходит ренессанс индустриализма, дальнейший экстенсивный рост государства, осуществляемый в политическом пространстве за счет гражданского общества. Пока вектор действует, принятие стратегии УР за основу развития России под угрозой, как и формирование на ее основе концепции национальной безопасности.

Переломить ситуацию возможно лишь путем нейтрализации осуществляющих сейчас в России политический диктат индустриальных политических элит. Индустриальные элиты в России при реализации УР ждет политический крах, потому они так сопротивляются УР. Перед Россией две альтернативы: либо постепенная нейтрализация выше означенных элит в ходе эволюции политического развития России, либо их частичная или полная гибель этих элит (а с ними, может быть, и всей политической системы) в ходе затяжного политического кризиса, который явится результатом усиления системных кризисных явлений в России как части всего мира. Время не ждет: Россия вынуждена на международной арене взаимодействовать с множеством акторов, делать свой выбор, а Россия медлит, ничего не предпринимая, как это видим в ситуации с Киотскими договоренностями.

Но действие или недействие России в каждом из политических вопросов - это еще одна гиря на чашу мировых весов, либо в пользу одной либо другой тенденции мирового развития. Построенная на ценностях УР стратегия национальной безопасности нужна именно для того, чтобы дать четкий критерий, какой ответ должен быть в каких случаях. Но этим задачи стратегии национальной безопасности не ограничиваются. Помимо этого, они должны заложить теоретико-концептуальные основы общих тенденций развития данной страны как системы, в том числе, развития политического. (Эти основы должна была бы заложить стратегия УР, но в России этого нет, значит, именно доктрина национальной безопасности должна взять на себя эту роль.) Национальная безопасность - как безопасность всей социальной системы и всего общества, доктрина этой безопасности как орудие обеспечения безопасного развития, в том числе и политического (с прогнозами негативных тенденций, с мерами по преодолению негативных факторов) - вот видение ХХI века. С необходимостью в стратегии национальной безопасности должен быть и политический раздел, полиитческая составляющая, который рассмотрит проблемы политического будущего России, угрозы, проистекающие российской политической системе извне, реформы по преодолению кризисных явлений. Этот раздел, как и экономический, и экологический и иные должен быть составлен на основе экоцентричной концепции УР.

То, как дальше будет развиваться и какую модель УР изберет Россия, сможет повлиять не только на состояние глобального биоразнообразия и экосистем, это сыграет свою роль и в политическом развитии глобальной системы, накладывая отпечаток на характер НМП. Неуспех в переходе к УР России может ознаменовать постепенное сползание человеческого сообщества к глобальной катастрофе: в преодолении или непреодолении Россией нынешнего кризиса "стоит вопрос не о судьбе России как таковой, но о грядущей траектории нашей мир-системы в целом. Исторически функционировавшие механизмы выхода мир-экономики из циклических кризисов расшатались или попросту исчерпаны. Трудности, переживаемые Россией сегодня, могут оказаться предвестником мировых перемен" Валлерстайн И. Россия и капиталистическая мир-экономика // Свободная мысль, №5, 1996..

Выводы:

1. Новое видение национальной безопасности как безопасности развития предполагает отслеживание динамики развития политических процессов с тем, чтобы оказалось возможным предвидеть состояние политической системы данного общества не только сегодня, но и в дальнейшем. Неожиданная, казалось бы актуальность данной задачи обусловлена тем, что, хотя никем так и не доказано, что тоталитаризм (имеющий ли источником мировое правительство или нечто иное), неизбежен, но очевидно, что тоталитарные тенденции все более и более усиливаются в ходе развертывания либерально-рыночной модели хозяйствования и соответствующей ей в политике политической системы демократии элит. Приход тоталитаризма, чаще всего формулируемого, как глобальный тоталитаризм, сам по себе не вытекает ни из обострения экологического кризиса, ни, тем более, из постиндустриальных тенденций развития. Даже его подлинный политический облик не вполне очевиден. Но изучение проблемы дает нам о нем понятие как о крайней форме техноцентризма, требующей предельно напряженных отношений как способа адаптации системы к окружающей среде. С началом осуществления политики на основе экоцентричной парадигме УР и изменением модели хозяйствования и линия тоталитаризма в политике, скорее всего, будет исчерпана. Гарантом здесь выступит новый способ адаптации к окружающей среде, который и станет той новой экологической нишей, в обретении которой акад. Н.Н. Моисеев видел смысл энеолитической революции.

2. В ходе анализа политического развития России мы пришли к выводу: содержанием распада СССР и началом самостоятельного политического развития России стал не отход от нерыночных отношений в экономике и большевизма в политике и переход к рынку и демократии, как уверяют СМИ, а отход от идеалов социально ориентированной экономики коммунитарного капитализма и ограниченного роста, партиципаторной демократии и гуманистического НМП (поддерживаемого "режимом Горбачева") и реанимация индустриальной экономики роста советского типа с новой политической надстройкой демократии элит, в итоге, приведшей к тупику в развитии гражданского общества и кризису экологических движений в России. Сейчас, разделяемая с остальным миром Россией политическая надстройка подталкивает к усилению тоталитарных факторов развития. Это - опасная тенденция, но если она будет преодолена, России не придется опасаться прихода тоталитаризма за счет победы данного глобального политического сценария. Тоталитаризм возникает при условии возможности технического контроля за всему сторонами жизни. Россия, в силу геополитических причин, населения, территории, организации гражданского общества представляет собой настолько сложнейшую модель социума, что тоталитаризация этой страны, во всяком случае, под давлением извне, представляется, практически, невозможной. Поддержка антитоталитарных версий глобального развития Россией имеет значение, в основном, для остального мира.

3. Действенная стратегия национальной безопасности с необходимостью должна быть методологически едина с национальной моделью УР. Но, в исключительных случаях, возможно создание стратегии безопасности лишь с опорой на критерии, выдвигаемые УР. Это позволит верно оценить международную обстановку, даст основу для принятия взвешенных международных решений, будет способствовать выживанию данной страны, например, России, в сложной окружающей среде ХХI века. Современное понятие безопасности неотделимо от безопасности развития, и приоритета внутренних опасностей (и факторов развития) над внешними, которыми последние детерминированы. Переориентация на внутренние опасности соответствует парадигме УР, предполагающей адаптацию системы к среде, а не наоборот: стратегия должна указывать, какие меры в национальной политике должны быть приняты, какие изменения в политической системе страны должны быть произведены для того, чтобы, снизить остроту тех или иных международных проблем. Стратегия безопасности с необходимостью должна быть и стратегией национального политического развития в России тем более, что здесь не принята национальная стратегия УР. Тогда концепцию национальной безопасности действительно можно будет сформулировать как концепцию - в том числе и экологически - безопасного развития России в условиях нарастания глобальных кризисных явлений цивилизации.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Настоящая работа была посвящена не только тем коррективам, которые нужно внести в национальные стратегии, в частности, в стратегию национальной безопасности в силу глобальных кризисных явлений и постиндустриальных изменений в современном обществе, ее задача была шире. Особенности формирования стратегии национальной безопасности на примере России, ее облик, механизмы ее применения были рассмотрены в контексте политического развития нашей страны, причем, в сопоставлении с ходом развития цивилизации в целом. Обосновывалась идея наличия внутренней связи между результативной внешней (как и внутренней) политикой и уровнем безопасности развития политического процесса данной страны. Соответственно, проблемы развития, в том числе развития политического должны находить отражение в национальной стратегии безопасности. Но не существует политического развития вообще, его теория есть теория конкретных его версий - либо нацеленных на дальнейшее сохранение индустриальной модели существования мировой цивилизации, либо на ее преодоление постмодернистскими практиками. В эпоху глобального экологического кризиса лишь вторые заслуживают внимания, будучи действительно ориентированы на критерий бессрочного выживания данной цивилизации, как части цивилизации мировой. Возможно, наиболее известной и разработанной из второй группы версий развития является совокупность версий УР.

Теория УР является одним из концептов, которые могут, но только в определенной, а именно - в неклассической своей трактовке, выступать в качестве основы для корректировки развития политической системы индустриального общества на этапе экологического кризиса. Причиной кризиса является враждебный окружающей среде способ адаптации к ней со стороны данной системы. Следование императивам УР позволяет на уровне политической практики следовать иной модели адаптации, лежащей вне рамок версии индустриального общества. Но внедрение таких практик в жизнь требует серьезной реформы общественных отношений, и в них не заинтересованы, в частности, те, кто находится сейчас у власти. Не только в России, но и за рубежом, в ходе обсуждения очевидной, прозрачной сути теории УР можно обнаружить много неясностей, неоднозначных, даже лживых трактовок Иногда суть теории подменяется собственной или услышанной где-то политической версией реализации УР, скажем, говорят, что УР - это модель миропорядка, при котором "золотой миллиард" уничтожит остальной мир. (И будет один наслаждаться природными ресурсами пока они, конечно, не кончатся, тогда из него останется "золотой миллион", "золотая тысяча", и в итоге, вероятно, "золотая единица"…) Между тем, само УР или его модель миропорядком не является, но вытекающий из следованию ему миропорядок имеет природу, точно противоположную описываемому. .

В результате множества недоразумений и того, что проникновение практик УР в политическую реальность происходит на фоне жесточайшей международной конкуренции (так, США стремятся разыграть карту УР в своих целях, при помощи подчиненных им международных институтов предлагают миру версию УР, направленную на легитимацию гегемонистских глобальных стратегий развития) документы по УР России, например, дают более чем приблизительное понятие о данной стратегии. Тем более, сложно разобраться в конкретных версиях. Между тем, чтобы УР действительно стал толчком к обнаружению Россией своей ниши в постиндустриальном мире, она не должна брать на вооружение "американской" модели, все той же адаптации к окружающей среде путем диктата, она должна принять в качестве основы своего развития направленную на преодоление старого порядка неклассическую модель, отвечающую подлинным ценностям УР. На разъяснение того, какова подлинная версия УР и какие еще они бывают было направлено острие анализа в данной работе.

Методики, предложенные УР, совершенно по-новому раскрывают перед нами суть стратегий безопасности и задачи, которые должны перед ней стоять. УР видит происходящее в мировой политике сегодня как процесс противоборства системы международных органов во власти индустриальных элит стран Севера, диктующих свою волю развивающемуся Югу, в целях сохранения гегемонистского НМП, и противостоящих им новым силам постсовременного общества - международным экоНПО, среди которых новейшие организационные формы - сетевые организации, выступающие за гуманистическую модель НМП. Из концепций должно проистекать понимание: с кем, на чьей стороне Россия и как ей поступать в том или ином случае, чтобы поддержать дружественную ей модель. Безусловно, это должна быть вторая модель НМП, единственно соответствующая императивам УР, более того, впервые сформулированная теми, кто стоял у истоков создания концепции. Но даже если Россия будет придерживаться гегемонистской версии НМП, вооруженная ясной стратегией, она будет принимать логически взвешенные, последовательные решения в духе индустриальной парадигмы адаптации. Сейчас и этого нет.

Но стратегия безопасности - не только основа осуществления внешней политики, с необходимостью в нынешних условиях она должна касаться безопасности политического развития. Анализ индустриальных политических практик показал: глобальный экологический кризис, имеющий системный характер и адаптационную природу, действующий и на уровне мира политического, требует принятием желающего его преодолеть государства политической версии УР, которая предусматривает рост влияния рассматриваемого как целое, а не как совокупность групп интересов гражданского общества на политический процесс. Стратегии безопасности, если только они претендуют на право быть основанными на императивах УР, не могут обойти стороной этот вопрос. Сейчас наибольшими потенциальными опасностями являются внутренние, их преодоление - гарант долгосрочной безопасности развития данного социума, следовательно, в стратегии должны быть указаны критерии и основные направления развития политического процесса, в первую очередь, в части тех сфер политики, где возможно применение принципа планирования в рамках принципа предосторожности УР. Особенно в условиях России, в которой нет пока национальной стратегии УР, в стратегии национальной безопасности должен быть "прописан" ход осуществления типового основополагающего государственного решения, с обязательными этапами экспертной оценки, в том числе - экологической экспертизы, иных способов применения принципа предосторожности УР.

Однако, главное, на что должен быть направлен пафос стратегии - на предотвращение катастрофических версий политического развития, прежде всего, тоталитарного технооптимистического реванша, опасность которого растет сейчас по всему миру. Осуществление модели УР в "переходном" обществе, каковым считают Россию, не только возможно, но и необходимо даже с учетом ее политической культуры и традиций принятия политических решений. "Переходность" российского общества, вернее, ход либерально-демократических реформ в нашей стране, не только не отдаляет, а, наоборот, приближает нас к реализации этого сценария. Лишь описанные нами модели неклассической политической модели УР, с их децентрализацией власти, широкой демократизацией при принятии политических решений, в конечном итоге, изменении соотношения в системе "государство-гражданское общество", действительно позволяют выйти за рамки логики, при которой тоталитаризм на определенном этапе развития социума будет неизбежен. (В этом смысле не просто ошибочными, но опасными следует признать политические модели, подразумевающие высокий уровень концентрации власти, преобладание государства над гражданским обществом.)

УР - это реализация стратегии всего человечества, состоящая в выживании. "Целостность человеческой личности и ее возможностей" и постановка выживания ее в центр, ненасильственный мир и создание дружественной, а не враждебной людям окружающей среды во имя 'Человека-Человечества' (термин одного из родоначальников УР А. Печчеи) - вот гуманистический пафос видения теории УР в международной политике См. Печчеи А. Человеческие качества. М., 1985. Стр. 268-272.. Объективно, он направлен на преодоление глобальных тоталитарных тенденций. Собственно, никем не доказано, что глобальный тоталитаризм, имеющий ли источником мировое правительство или национальное, неизбежен. Очевидно, что тоталитарные тенденции побеждают в ходе дальнейшего развертывания либерально-рыночной модели хозяйствования и политической системы демократии элит, навязываемой миру западной транзитологией, основанной на давно исчерпавших себя классических теориях развития.

Можно сказать лишь, что тоталитаризм характеризуют крайние проявления экспансионистской модели адаптации общества к природе, которые присущи индустриальным институтам в целом. Собственно, до конца не выяснено, что конкретно ведет (или способно привести) к тоталитаризму, возможно, это, наоборот, возникновение элементов прямой ("электронной") демократии, может, даже сети или иные новейшие политические феномены, несомненно одно - корни нужно искать в модели адаптации данного института: если он соответствует экспансионистской модели, присущей тоталитаризму, значит, между ними имеется связь.

Итак, перед Россией стоит задача создания стратегии национальной безопасности, внятной, концептуально завершенной. В новых условиях глобального кризиса и взаимозависимого мира, когда каждое конкретное государство решает задачу выживания не вместо и не за счет, а только вместе с другими народами, так как выживание одного народа - условие выживания всех, основным "потенциальным противником" России должна быть не какая-то конкретная страна, а СИСТЕМА, система, мешающая преодолению кризисных явлений. Если США воплощают собой эту систему, то это будут США, а если Югославия или, скажем, Северная Корея, то Югославия или Северная Корея. Интуитивно понятно, о какой системе идет речь - об индустриальной рыночной экономике неограниченного роста. Но почему же такой странной является Российская политика, столь хаотичен выбор партнеров и врагов? Вероятно, причина в том, что в России власти разделяют ту же модель развития, в результате "из-под их пера" выходит политика, совершенно не адекватная исторической традиции нашей страны, всегда поддерживающей "третий мир", развивающиеся страны, нынешний Юг против США, "атлантического концерта" и всего Севера. Тогда Россия воспринималась страной альтернативного Западу развития, не рыночного, не капиталистического (хотя в полной мере ей не была), сейчас же она капитулировала перед индустриальным Западом, идейно "сдалась на милость" победителю (хотя так и осталась такой, какой была.) Принятие Россией стратегии безопасности, основанной на УР, стало бы не просто демонстративным шагом. Данная стратегия - даже не реализованная - станет сигналом и для развитого и для развивающегося мира, и для индустриальных элит и для апологетов новейших политических практик, указывающим на смену ситуации в мире, и в любом случае нанесет удар по гегемонистской модели американского НМП.

УР предлагает тем, кто хочет жить, опираясь на его императивы, в том числе политикам и ученым, начать войну. Это будет война, какой прежде не было на Земле. Но это именно война, а для разработки условий ведения войн, как известно, пишутся оборонные доктрины. "Война за выживание человечества не похожа на другие войны. В этой войне нет победителей и побежденных. В ней каждый должен проиграть, и тогда все выиграют. Только если каждая конкретная нация примет необходимые ограничения, возможна общая победа. Это не война человека против человека или нации против нации, это война человечества против экологически неустойчивого способа своего существования". Это единственная война, которую мы сможем и даже должны будем себе позволить в ХХI веке. Shridath Ramphal. Our country, the planet. Washington, 1992. Р. 269.

Размещено на allbest.ru