Интеллектуалы при дворе Карла V Мудрого: политическая мысль и стратегии письма

В атаке Орема против астрологии необходимо отметить несколько моментов. Во-первых, очевидное противоречие ученым астрологическим интересам короля, которое приводило к покровительству таким большим проектам, как коллеж Байе. Во-вторых, то, что Орем старается подчинить знание логике мышления о политическом: астрологии не следует верить, но не это главное (традиция изобличения суеверий, особенно французская традиция изобличения астрологии, велика), -- главное то, что королю не следует заниматься астрологией и гаданиями. Его место в политическом порядке предписывает ему интересоваться совсем иной наукой, -- наукой управления, или наукой политической, которая специально, автономным образом адресуется вопросам естественного политического порядка, или же, -- светского.

2.1.3. Николя Орем против легистов

Начиная с первых теологических комментариев к «Политике» Аристотеля, как минимум с Альберта Великого, цивилисты становятся предметом обширной критики На это обращает внимание Лагард: Lagarde G. de. La naissance de l'esprit laпc… T. II, Louvain-Paris, 1958. P. 12-21; в рамках конфликта, идейного и политического, между легистами и теологами при дворе Карла V это рассматривает Кринен: Krynen J. Les lйgistes «idiots politiques»…. Орем разворачивает свою атаку на цивилистов в рамках глоссы к Пол. 1313а, фрагменту, где говорится, что сохранению царского строя способствует умеренность, и ограниченная монархическая власть более долговечна (LP 200d-203d). Орем предлагает рассмотреть несколько вопросов, а именно: 1) объяснить аристотелевскую максиму; 2) объяснить, почему она не соблюдается; 3) объяснить, почему она плохо известна; 4) показать, в каких случаях ее следует соблюдать. Первый вопрос детально будет рассмотрен ниже, т. к. относится уже к пониманию Оремом природы королевской власти, которая должна, подобно добродетели, носить срединный характер и должна быть подчинена закону; преступая ее, она становится тиранической. Здесь, однако, важен сам пример: для Орема история римлян, передавших всю власть правителю, и поместивших, таким образом, правителя превыше закона, -- образец деградации политии:

Это видно на замечательном примере; ведь согласно тому, что можно узнать из истории, полития римлян была некогда царской или аристократической, так что их господство росло, процветало и ширилось. Но вскоре после того, как народ передал всю власть правителю, и поставил правителя превыше закона, оказалось, что их полития стала разрушаться, их процветание обратилось упадком, а их господство ослабло Et ce appert par un exemple bien notable; car selon ce qu l'en peut considerer par les hystoires, les policies des Romains fu jadis royal et aristocratiques, tant que leur domination vint et proceda en cressance de prosperitй et de estention ou estente. Mes depuis que le peuple transporta ou bailla toute postй au prince et que il mist le prince sus la lay, assйs tost apres apparut que leur policie ala en empirance et leur prosperitй en defaillant et leur domination en declinant… (LP 201c-d)..

Таким образом, пример римлян глубоко порочен; тем не менее, это не было бы само по себе проблемой, если бы не трансляция их правового наследия. Второй и третий разделы этой глоссы, по сути, небольшого questio, посвящены критике римского права и критике цивилистов. Во втором разделе Орем обличает демагогов и льстецов; в третьем он напрямую критикует политико-правовые идеи цивилистов. Согласно его мысли, правило умеренности не соблюдается не только потому, что естественным образом люди влекутся к невоздержанности. Главными виновниками для него оказываются также демагоги, которые тешат народ идеей демократии, и льстецы, окружающие королей, которые влекут их к невоздержанности и тирании. Каким образом? Во-первых, внушая им идею о том, что правитель превыше закона:

Далее, из-за ложного мнения и дурного совета таких угодников и льстецов в прошлые времена были составлены законы, приписывающие правителям превосходство над законами: “Так как принцепс свободен от действия законов, так как что угодно принцепсу, то имеет силу закона”, что противоречит учению этой науки Item. par la fausse opinion et malvese suggestion de telz adulateurs et flatteurs ont estй faites ou temps passй aucunes lays lesquelles attribuent as princes qu'il sunt pardesus les lays ; Et quia princeps est solutus legibus, et quia principi placuit, legis habet vigorem. Laquelle chose est contre la doctrine de ceste science en plusieurs lieus…(LP 202a)..

Те же самые «угодники и льстецы» (adulateurs et flatteurs) склоняют королей к тирании (traient les roys a tirannie) абзацем выше, т. е. буквально ведут королевство к гибели. С цитатой Орем поступает необычно для себя: он не переводит ее на французский и не дает ссылку. Это цитата, в которой объединены два разных фрагмента Дигест: D. 1.3.3, Ulp. 13 ad l. iul. et pap. (princeps legibus solutus); и D. 1.4.1pr. Ulpianus 1 inst. (quod placuit principi). Эти два фрагмента -- знаменитые loci как для глоссаторов, так и в политико-правовых теориях XIV в., за которыми стоит длительная традиция комментария, и на которой построена во многом правовая концепция «король -- император в своем королевстве», широко эксплуатировавшаяся во французской политической публицистике начала XIV в. Riviиre J. Sur l'origine de la formule juridique: «Rex imperator in regno suo» // Revue des sciences religieuses, 4 (4), 1924. P. 580-586.. Таким образом, полнота королевской власти, постулируемая легистами, становится для Орема синонимом аристотелевской тирании.

К третьему разделу этой глоссы Орем прицельно атакует именно юристов. Так, в качестве последней причины игнорирования аристотелевой максимы об умеренности как способе сохранения монархии, Орем понимает именно то, что «…юристы, которых считают мудрыми, не знают этого правила, и считают хорошими законы, противоречащие этому правилу Item, une autre cause est au propos principal, ce que la plus grande partie par aventure des jurists qui sunt reputes sages sunt ignorans de ceste regle, et cuident les lays estre bonnes qui descordent a ceste regle (LP 202a).». Более того, само устройство цивилистской науки обманчиво, законы, противоречащие правилу Аристотеля (т. е. упомянутые два фрагменте из Дигест),

…включены в состав, помещены между многими законами справедливыми и разумными. Поэтому юристы и легисты утверждают, что все составлено верно, и говорят, что это право писаное, и что не следует в нем сомневаться. <…> Но если в силу естественной разумности им открывается, что такой закон вовсе не справедлив и не направлен на общее благо, они должны бы были это показать, благоразумно, в должном месте, в должное временя и должным образом …sunt encorporees et mises entre une grande multitude de lays justes et raisonnables. Et pour ce, les juristes ou legistes cuident que tout soit bien mis. Et dient que ce est droit escript et que il ne le convient pas rappeller en dooubte. Et en ce il dient bien aucunement ; car il doivent recevoir les lays teles comme leur legislateur leur bailla, et on doivent user en leur escoles et en jugemens. Mes se par raison naturel, il leur apparoit que aucune tele lay ne fust pas juste ou expediente pour le bien publique, il le devroient monstrer par bonne prudence en lieu et en temps et en maniere licite (LP 202c).».

То есть юристы или легисты, предавая естественную разумность, игнорируя очевидную несправедливость в своде законов, с которым они работают, по сути являются предателями общего блага. Разумеется, это понятия взаимосвязанные: ведь в рамках аристотелевской теории именно естественная разумность является для человека условием его естественной социальности, что для Орема является аксиомой; значит, юристы и легисты буквально совершают преступление против человеческой природы.

Более того, в рамках юридической науки, из-за беспечности юристов, согласно мнению Орема, совершается серьезная ошибка, путаница между уровнями права. Для Орема очень важно то, что естественное право как то, к чему предопределяет человека его естественная разумность (то, что он называет jus gencium), лишь случайным образом совпадает с естественным правом в трактовке юристов. Оставляя на данный момент за пределами рассмотрения вопрос о понимании Оремом самого права, важно лишь подчеркнуть, что легисты, как показывает Орем, опираются на писаное право римлян как на естественное; тогда как каждое правление обладает собственными позитивными законами, писаными или неписаными, соответствующими местности (region) и человеческим нравам. В результате вся цивилистская наука устроена неверно:

…ведь обычно наши легисты сведущи в римских законах, в том числе тех, что собрал Юстиниан, и им кажется, что не существует иного писаного права, которое должно соблюдаться повсюду, за исключением местных обычаев, и т. д. Но сколько бы ни было в их книгах права, естественного для человеческой общности, или почти естественного, которое должно бы соблюдаться повсюду, все же большую их часть составляет позитивное право. И сколько бы они ни были наиразумнейшими, все же никто не обязан их соблюдать в силу авторитета римской власти, за исключением тех, кто ей подлежит, если она еще действует. Потому что каждая власть, каждая полития имеет свои позитивные законы, писаные или неписаные, и похожи или нет иные из них на законы Рима, они не имеют силы, ведь законы имеют силу в государстве только в силу самого государства. И говорить, что все должны быть подвластны государству и законам Рима -- это простодушие и ошибка против естественного разума <…>. И потому ни в школах, ни в суждениях никто из легистов не обязан использовать римские законы за исключением как по <велению> законодателя …car communement nos legistes sunt introduiz es lays que Justinian compila et en autres lay romaines; et leur semble que il ne est nul autre droit escript et que il deust estre tenu partout, salves les coustumes locaus, etc. Mes combien que en leur livres soient aucuns droiz naturelz ou presque naturelz a communitй humaine et qui sunt a tenit partout, toutesvoies la plus grande partie sunt droiz positis. Et combien que il soient raisonnables quant au plus, nientmoins nul ne est obligй a les tenir par vertu ou auctoritй du princey de Romme exceptй ceulz qui sunt de cellui princey se il dure encore. Car chescun princey, chescune policie a ses lay positives et ses droiz escrips ou non escrips, et se aucuns telz lays positives et ses droiz sunt semblables a ceulz de Rome ou non, il n'i a force ; car toutesvoies ne ont il auctoritй en un princey fors par cellui princey meisme. Et dire que tous deussent estre sous le princey et sous les lays de Romme, ce est grande simplece et erreur contre raison naturele, si comme il sera dit plus a plain ou .vii.e livre <…> Et donques ne en escoles ne en jugemens, nul legiste ne est abstraint ne obligй a user les lays romaines fors de l'auctoritй de son legislateur (LP 202d)..

С другой стороны, Орем не может полностью винить легистов во всех проблемах королевства: они просто воспитаны в неверной традиции. С опорой на пролог Аверроэса к «Метафизике» Орем утверждает, что «…легисты с молодости слушают об этих законах и они кажутся им верными» Item, une autre cause est car ces legistes ont des leur joennece oпez teles lays et les on reputes bonnes (LP 202d).; первоначальное же изучение ложных вещей мешает впоследствии познанию истины, т. е. «…те, кто изучают сначала законы, не могут затем изучать философию …ceulz qui apprennent premierement les lays ne pevent apres aprendre philosophie (LP 202d).». В конечном итоге судить о законах, которые должны быть сообразны конкретной политии, должен не легист, который «…подчинен этому закону», но тот, кто обладает prudence politique, политическим благоразумием …L'en doit en juste balance peser la raison de la lay et la raison de la lay et la raison contraire. Et considerer qui la fist et pour quelle fin et a quelle policie. Car les lays doivent estre mises selon les policies, si comme il fu dit ou premier chapitre du quart. Et apres, seon ce, l'en doit jugier non pas comme legiste soumis a celle lay, mes comme celui qui a en soy prudence politique (LP 202d).. В конечном итоге легист относится к законодателю или тому, кто сведущ в политической науке (т. е. философу, изучающему политическую науку), таким же образом, как каменщик относится к архитектору, который сведущ в строительной (архитектонической) науке.

Таким образом, для Николя Орема легисты -- враги королевства, враги естественной разумности человека и враги политической науки. В первую очередь потому, что постулируют неограниченную юрисдикцию монарха, т. е. воспитывают тирана и ведут монархию к тем самым к гибели. Игнорируя очевидное несоответствие этих максим стремлению к общему благу, тем самым легисты мыслят догматически и предают не только монарха и монархию, но и саму природу человека. Единственное, что может их извинить -- неверное устройство самой юридической науки в том виде, в котором она преподается: полагая за универсальную истину то, что было изобретено римскими юристами, они воспринимают вторичное за первичное, позитивное право за естественный закон. Однако Орем опровергает юристов в пространстве понятий Аристотеля, не только не переводя цитату из Дигест, но и игнорируя обширную традицию комментария; сознательно или нет, он выигрывает, по сути, только на своем поле.

2.2. Правовая практика: «партия легистов»

«Сон садовника» устроен таким образом, что не предусматривает обязательного рассуждения на тему роли политического или юридического знания при королевском дворе: он был создан, говорит составитель в «Прологе», чтобы его слушали как «развлечение и игру» (recreacion et de esbatement). Однако сама форма трактата (видение), а также полемические интерполяции переводчика позволяют судить о его позиции в полной мере. Именно в этих вставках, отсутствующих в латинской, черновой редакции, переводчик находит место для того, чтобы защитить статус юридической науки и ее значение для королевства от философов.

2.2.1. Астрология: «за» и «против»

Составитель «Сна садовника» обращается к астрологии двояким образом. Во-первых, сам жанр «Сна садовника» -- видение, политическая аллегория, обретает популярность во второй половине века в том числе параллельно астрологической моде. Как пишет Жанин Кийе, «…в светской литературе видение-сон становится поэтической формой, заменяющей пророчество, гадательного или религиозного характера» Quillet J. Songes et songeries dans l'art de la politique au XIVe // Les йtudes philosophiques, 3, 1975. P. 328-329.. С другой стороны, в свете королевских увлечений астрология -- один из актуальных вопросов, и в ходе диспута условные персонажи, священник и рыцарь, адресуются и к нему. Здесь составитель «Сна садовника» широко использует текст Николя Орема, перемежая его фрагментами из «Трактата о войне» и «Сна» Джованни Леньяно, а также из «Суммы теологии» Фомы Аквинского, как показывает анализ издательницы «Сна садовника» Schnerb-Lievre M. Introduction…P. XLVII.. Так как Орем в «Книге о гаданиях» строит свое рассуждение, во-первых, по образцу Цицерона, то есть как взвешивание доводов «за» и «против» гадательного искусства, а, во-вторых, методически следует схоластическому questio, взвешивая аргументы «за» и «против» Об использовании Оремом жанра questiones disputata см. Lejbowicz M. Nicole Oresme «spectateur engagй» / Nicole Oresme philosophe. Philosophie de la nature et philosophie de la connaissance а Paris au XIVe siиcle / Ed. J. Celeyrette, Ch. Grellard. Turnhout: Brepols, 2014. P. 49-52., фрагменты из «Книги о гаданиях» легко ложатся в структуру диалога между священником и рыцарем, которой подчинена вся композиция «Сна садовника». Примечательно то, что доводы против гаданий составитель вкладывает поначалу в уста антагониста -- Священника, а, соответственно, доводы в пользу гаданий -- в уста Рыцаря, однако в процессе спора они несколько раз меняются позициями.

В результате с использованием текста преимущественно Орема гадания в целом опровергаются; тем не менее, составитель оправдывает избранный им жанр в SdV.I.CLXXII устами протагониста, -- рыцаря. Происхождение этого фрагмента не установлено; в целом он содержит последовательное пятичастное рассуждение о происхождении видений, очень сильно следующее за текстом трактата Аристотеля «О прорицаниях во сне», с опорой в первую на его же трактат «О сне и бодрствовании»; оба принадлежат циклу «Малые сочинения о природе» Parva naturalia -- это собрание естественнонаучных сочинений Аристотеля, объединенное под этим названием Эгидием Римским, см. Aristotelis Parva Naturalia Graece et Latine (with Latin translation and notes) / Еd. Paul Siwek. Rome: Desclйe, 1963; Солопова М. А. Онейрокритика и онейромантика / Интеллектуальные традиции Античности и Средних веков (исследования и переводы) / Сост. и общ. ред. М. С. Петровой. М.: Кругъ, 2010. С. 156-168.. Антагонист, священнику, после этой реплики переходит к другому вопросу -- к легитимности жребия.

Первый аргумент, который предлагает рыцарь, состоит в том, что:

…сны являются знаками болезни или здоровья, сообразно их различиям, например, если кому-то снится занятие, <связанное с огнем>, то это признак того, что в нем господствует холерический элемент... Et, pour ce, dist Aristote, in libro De sompno et vigilia, que aucune foys lez songes sont causйs dz choses dezquellez ilz sont conposйs et sont conposйs et sont signes de maladies ou de sanitйs, selon leurs differances, conme nous povons mettre exemple : se aucun songe occupacions de feu, c'est signe que matiere colerique si seignourist en luy…» (SdV.I.CLXXI.1)..

Кроме того, сны могут происходить от естественных причин вне спящего, потому что:

…под влиянием неба и элементов в человеческом теле, когда человек спит, отражаются образы иных будущих событий, и кажется, что это убедительно, ведь мы видим, что и безмолвные твари, естественным образом движимые, чувствуют наступление дождей или ветров …car l'influence du ciel et dez elemens si fait une impression en corps humain, de laquelle impression une ymage d'aucunes choses avenir si est representee a l'onme en songeant, et ce ne samble pas chose desreaisonable, car nous veons que lez bestes mues, d'un movement naturel, si sentient lez pluis et lez vens avenir (SdV.I.CLXXI.3)..

Удивительно то, что будущее, о котором говорят сны, происходящие из естественных внешних причин, -- это только возможное будущее; из их естественной причины не следует того, что:

…приснившиеся таким образом вещи необходимо произойдут, потому что может возникнуть причина, которая помешает их эффекту, как мы видим, что человек, дрожавший во сне от лихорадки при избытке холерического элемента, более не дрожит, так как вмешивается какая-то иная причина, умеряющая холерический элемент, или привносящая лекарство, которое ей мешает Et ja soit ce que lez songes soient signes dez choses avenir, toutevoies il ne s'ensuit mie que lez choses ainsi songiees aveignent aprиs de necessitй, car aucune cause puet survenit, laquelle enpeche l'effect de tellez choses avenir, come nous veons que, pour trop grant habundance de matiere colerique, un honme songe que il tramble lez fievres, lequel, toutevoies, ne lez tramble pas aprиs, pour aucune cause survenant, laquelle amenuise et atrampe celle matiere colerique, ou l'en y ajouste aucune medicine qui l'enpeche (SdV.CLXXII.4)..

Также, когда будущее зависит от «…трудов и воли спящего Aucunes choses avenir ont cause voluntaire, laquelle depent dez њuvres et de la volantй du songeant, et telles choses avenir ne puent estre veьes en songent, par aucune cause determinee et naturele, mez elles puent bien estre veьes, en songeant… (SdV.CLXXII.6).», появляющиеся в связи с этим сны не могут быть объяснены естественными причинами, кроме как случайностью; также сны могут корениться в самой воле спящего …aucunes choses sont preveьes pae aucune cause determine, laquelle est cause de la volantй du songeant (SdV.CLXXII.8).. Наконец, некоторые видения приходят случайно в свете естественных причин, согласно Аристотелю (потому что свидетельствуют о будущем, зависящем от воли спящего или, наоборот, от вещей слишком удаленных); однако, разумеется, они могут быть результатом божественного откровения (SdV.I.CLXXI.9). Тем не менее, заключение остается скептическим:

…не доверяйте ауспициям и не чтите снов Лев. 19:26: «Non augurabimini nec observabitis somnia» ; «Не ворожите и не гадайте»., потому что вряд ли кто-то может судить, приходят ли сны от божественного откровения, по естественным, сверхъестественным или случайным причинам, ведь мы видим, что колдовство запрещено, и я знаю, что гадания ни в коем случае недозволительны … «vous n'ajousterйs point de foi aux divinacions dez oyseaux et si ne garderйs pas lez songes», car c'est fort que l'en puist jugier quant lez songes viegnent par dyvine revelacion ou de causes natureles ou supernatureles ou accidentelles, conme nous veons que sorceries sont deffendues, je soit ce que, en aucuns cas, sort soit lysible (SdV.CLXXII.11)..

С одной стороны, безусловно, скепсис рыцаря ортодоксален; с другой стороны, устройство главы необычно даже для «Сна садовника»; если обыкновенно составитель заимствует фрагмент из какого-нибудь текста, который построен, как, например, в случае с Оремом или Фомой, в жанре questiones disputatae, вкладывает в уста одного из спорщиков, так, чтобы как минимум в пространстве одной реплики у того была одна позиция, то здесь аргументы полностью противоречат выводу, а соответствующего объема аргументов против гаданий по сновидениям не представлено и даже не вложено в уста священника. Эта ирония становится еще ярче, если вспомнить первые слова пролога:

«Выслушайте сон, который я видел» (Быт. 37:6). Я знаю, в Священном писании сказано, что никто не должен ни верить снам, ни думать, что они необходимы (Лев. 19: 26, 31), и осуждаются тот, кто поддается снам (Втор. 18:10), а в Эккл. 34: 7 сказано, что из-за снов происходит множество ошибок и безумств; все же я не верю, что, в целом и любым образом, снам нельзя доверять. Ведь Философ, который исследует природу всех вещей наиболее полным образом, не будет отвергать все сны De div. per Somn. 1-2.. Царь Навуходоносор во сне видел вещи, которые впоследствии оказались истинными (Дан. 2); и также, как говорит Макробий о «Сне Сципиона»: «Часто вещи оказывалось, что наши слова и наши мысли во сне производят вещи так, как мы о них говорили или думали наяву». С этим согласен Клавдиан, который говорит: «Обычно вещи, о которых мы думали днем, бодрствуя, являются нам ночью во сне». Высочайший и величайший правитель, выслушате же, как развлечение и игру, мой сон и видение, открывшееся мне «Audite sompnium meum quod vidi». Ces paroles sont escriptes genesis XXVII c. Ja soit ce que il soit dit en la Sainte Escripture que nul ne doit croire es songes ne tenir que lez choses songiees viennent aprйs necessitй, conme il est escript Levitici XIX, et est aussi reprouvй celluy qui faint lez songes Deuteronomio, XXX, et XXXIIII c. est dit que lez songes ont fait plusieurs erreur et folaпer, toutevoies je ne crois pas que, generaulment, en toutes manieres, lez songes soient ne doient estre reprouvйs ; car le Philosophe qui enquist dez natures de toutes choses, plus soutufvement et plus parfondement, ne reprouva pas touz songes ; et le roy Nabugodonosor, en songeant, vit choses lezquellez furent aprйs veritables, conme il appiert Danielis II c ; et aussi, conme dit Macrobes, sur le Songe de Cypion : « Mainte fois il avient que noz paroles et noz pensees en veillent » ; et ad ce assez s'acorde Claudian, qui dit : « Comunement lez choses que nous avons de jour pensees de jour pensees en veillent nous apparessent de nuit en somieillent ». Tres soverain et tres redoubtй Prince, oyйs donques, par maniere de recreacion et de esbatement, mon songe et la vision laquelle m'est apparue en mon dorment (SdV.Pr.1-2)..

С одной стороны, разумеется, можно различать видение как литературный жанр и видение как проблему для гадательного искусства и различения духов; тем не менее, как в главе SdV.I.CLXXI, рассмотренной выше, так и в прологе используется как минимум один общий авторитет, -- Аристотель, и ввиду того, что сам жанр подан в прологе через Аристотеля, а не через, например, мистическую традицию, граница между сном как жанром и самим по себе сном стирается.

2.2.2. Критика практической философии

Составитель «Сна садовника» порой использует тексты, которые он заимствует для своей компиляции, в полемическом ключе; в данном случае это касается заключения первой книги. Глава SdV.I.CLXXXVI почти полностью заимствована из «Книги о гаданиях» Орема, но составитель «Сна садовника» использует полемическую интерполяцию. Так, заключая, устами рыцаря, что астрологические увлечения, разумеется, не подобают королевскому сану, он полностью копирует фрагмент гл. XIII «Книги о гаданиях»:

Это рассуждение, в некотором смысле венчающее аргументацию против астрологии как в трактате Орема, так и в «Сне садовника», подводит, в интерпретации составителя последнего, к пункту их главного расхождения. Безусловно, с опорой на слова Цицерона, правитель не должен увлекаться колдовскими искусствами, не должен быть астрологом, не должен изучать механическую или математическую науку, так же, как и риторику и логику; наконец, он должен пользоваться добрым советом, быть окружен достойными людьми. Тем не менее, на этом программы Орема и «Сна садовника» расходятся. Согласно Орему, король не должен также становиться юристом (avocat), и наукой, подобающей ему, является наука управления, или политическая наука (science politiques). Составитель «Сна садовника», как юрист, исключает эти элементы из своего текста. Тем не менее, политическая наука из его рассуждения никуда не девается; заимствование из Орема продолжается рассуждением о месте практической философии в системе королевской власти:

Итак, главная задача и наука короля должны состоять в том, чтобы править своим народом хорошо, советуясь с мудрыми, под которыми я имею в виду в основном юристов, то есть тех, кто сведущи в каноническом и цивильном праве, обычаях, конституциях и королевских законах. Править народом следует с помощью совета юристов, а не философов. Я знаю, что они владеют началами правления народом, по книгам Этики, Экономики и Политики; однако они владеют лишь общими принципами, но не практикой, и не знают, как претворить эти принципы Donques, le principal propos et estude d'un Roy doit estre bien gouverner son pueple et par le conseil dez sages, par lezquelz je entens, principaulment, lez Juristes, c'est assavoir qui sont expers en Droit canon et en droit cyvil et ez coustumes et es constitucions et loys royaux; par le conseil de ceulx doit estre le pueple gouvernй et non mie par les Arcians, ja soit ce que ilz aient lez principes du gouvernement du pueple, c'est assavoir ez livres dez Ethyques, de Yconomiques et de Pollytiques, mez ilz ont cez principes et ceste science en general et si n'en ont pas la pratique ne si le saroient mettre a effect (SdV.I.CLXXXVI.10)..

Примечательно то, что выше в тексте составитель никак в принципе не комментировал роль философии, политический статус практической философиии Аристотеля, и его «…а не философов» является не иначе как полемикой, в которую он вступает, заимствуя текст Орема. Через заимствование составитель «Сна садовника» переходит к интерпретации, и сразу же -- к комментированию, и все три уровня работы с оригиналом в результате становятся единым повествованием; более того, комментирование (конец параграфа SdV.I.CLXXXVI.10 и весь следующий) отсутствуют в латинской, черновой компиляции (ср. SV.I.CCCLVI-CCCLVIII).

В любом случае, главный грех практической философии, из-за которой она и оказывается неприменима в политической практике, согласно картине «Сна садовника» -- ее отвлеченность. Он сравнивает такого философа с натурфилософом, который «…отлично знает начала медицины и умеет говорить о всеобщих причинах», но совершенно не способен излечить больного, не имея соответствующей практики. «Сон садовника» завершает этот пассаж злой шуткой, адресованной, судя по заимствованию текста и полемике с практической философией, напрямую Орему:

Я не думаю, что король Франции захотел бы доверить управление самим собой в вопросах здоровья и физической формы наилучшему натурфилософу из живущих …et si ne crois mie que le roy de France vousit comettre le gouvernement de sa personne, quant a le tenir sain et en bon point, au meilleur philosophe naturel qui vive (Ibid.)..

Таким образом, составитель «Сна садовника» отвечает на неприязнь Орема к юристам, столкнувшись с упоминанием о ней в процессе заимствования фрагмента из «Книги о гаданиях». Обнаружив в описании неподобающих королю наук юридическую науку, он вставляет в заимствованный фрагмент собственное полемическое рассуждение, обвиняя философов в отвлеченности от земной практики; акцент на практике и ее вызовах становится еще острее тогда, когда он уже отстаивает место юридической науки в королевском совете.

2.2.3. Преимущества открытой модели: experientia est rerum magistra

Итак, в картине, которая рисуется в «Сне садовника», практическая философия, как оказывается, обладает лишь отвлеченной ценностью, и, рассуждая о советниках короля составитель в первую очередь отметает кандидатуру философов. Ориентация на практику продолжается в сравнении натурфилософа с философом, изучающим практическую философию: так же, как «…медицина -- это практика натурфилософии, так же и наука права -- практика моральной философии, во всех ее разделах: Этике, Экономике и Политике Et ainsi que Medycine est la pratique de Philosophie naturele, aussi la science de Droit, si est la pratique de Philosophie morale, quant a toutes sez troys parties: Ethyque, Ychonomique et Pollitique (SdV.I.CLXXXVI.11).».

Ориентация на практику, которую противопоставляет составитель «Сна садовника» отвлеченности философов, требует специального комментария. В первую очередь, разумеется, эта pratique не имеет отношения к практической философии Аристотеля. Во-вторых, она не имеет прямого отношения к собственно юридической практике. Под pratique составитель понимает в первую очередь практику политическую и способность высшей власти, коль скоро правитель свободен от действия законов, определять любой закон в той степени, в которой это необходимо, propter necessitatem. Это можно проследить по текстам, которые составитель «Сна садовника» заимствует из прокоролевской публицистики эпохи Филиппа IV Красивого Scholz R. Die Publizistik zur Zeit Philipps des Shцnen und Bonifaz' VIII. ein Beitrag zur Geschichte der politischen Anschauungen des Mittelalters. Stuttgart, F. Enke, 1903.. Аргументация «от необходимости» присутствует как во фрагментах «Спора между священником и рыцарем» (SdV.I.I-XXXV), так и в многочисленных фрагментах, заимствованных из «Вопроса о власти папы» (Questio de potestate papae). Такая практика аналогична лечению, поддержанию и в конечном итоге спасению, в физическом смысле в первую очередь, человеческого тела, если следовать за метафорой переводчика «Сна садовника», или, в конечном итоге, благу королевства. Например, во фрагменте, заимствованном из «Сна садовника» такая необходимость является условием возможности изменения или даже упразднения любого закона: «Священники, таким образом, не должны ни роптать против короля, когда он, в случае необходимости, он берет от их богатств ради того, чтобы защищать свой народ и охранять от притеснений… Les clers, donques, ne devent pas murmurer contre le Roy ne le reprendre, se, en cas de necessitй, il prent de leurs biens pour le pueple garder d'opressions et deffendre… (SdV.XXVI.8).», любой живой опыт должен быть подчинен королевской юрисдикции, целевой причиной которой является, разумеется, общее благо:

Если же вы говорите, что по длительности пользования вы свободны от уплаты налогов, и что вы не должны ни в военное время, ни когда-либо еще, платить ни рент, ни податей, то я вам отвечу, что настолько же, насколько долго вы милостью правителей обладали этой вольностью, настолько же вы должны будете прийти на помощь, когда будет необходимо правителю. Если мы посмотрим, как учит нас опыт, что многие города и люди, которые по привилегиям правителей, по давности пользования или по обычаю, освобождены от уплаты рент, налогов и податей, тем не менее нынче покоряются воле короля, как и другие, по большой необходимости там, где он ее видит, ради того, чтобы хранить и защищать свой народ. Ведь обычаи, длительность пользования или привилегии должны молчать в случае такой большой необходимости, как необходимость в спасении всего королевства Et si veons, conme experience le nous enseigne, que plusieurs cytйs et persones priviligiees dez princes, par prescriprions ou longue costume, que taille ou aide ou soubvencion de doient paпer, toutevoies, au jourd'uy, telles cytйs ou persones se soubmetent a la volantй du Roy conme lez aultres, pour la tres grant necessitй la ou il le voient pour son pueple garantir et deffendre. Car telles costumes, prescripcions ou privileges ne se devent pas estendre a cas de si grant necessitй conme est le salut de toute la chose puplique (SdV.XXXII.4)..

Оставляя на данный момент за пределами рассмотрения вопрос о понимании самой природы королевской власти, закона и условий его изменчивости, следует только отметить, что, по сути, именно то, что цивильное право, т. е. право конкретного города, иерархически ниже права божественного, по которому установлены короли (SdV.XXXVI.25), и, что самое важное, изменчиво (variable et touz les jours muable), открывает именно юристам спектр политических возможностей, делает их науку незаменимой тогда, когда власти приходится работать с изменчивостью политической и правовой реальности. Переводчик «Сна садовника» прекрасно отдает себе отчет в этом преимуществе и не упускает случая критиковать философов, ссылаясь на их же авторитетного автора, -- Аристотеля:

Я же говорю, что так же, как король по доброй воле не доверил бы управление самим собой самому мудрому натурфилософу, так и не должен он доверять правление своим народом моральному философу. Учитывая то, что они разбираются в книгах Этики, Экономики и Политики, я знаю, что иные философы мнят о себе столько, что считают большой ошибкой то, что мир не управляется ими или с их советом; они называют юристов политическими идиотами. При всем уважении и почтении к философам, опыт -- учитель всего Мет. 981а.. Каждый видит, по опыту, кто более идиот, юристы или философы, когда нужно дать совет в правлении народом или справедливо судить: по плодам их узнаете их (Мф. 7:16) Je diz donques que, ainssi que le Roy ne comet pas volantiers le gouvernement de sa personne au plus sage philosophe naturel qui soit, aussi ne deveret il mie comectre le gouvernement de son pueple a un philosophe moral, pose que il sceьt tout lez livres de Ethyques, Yconomiques et de Pollitiques, ja soit ce que aucuns Arcians presument tant de soy, car il leur est bien avis que l'en leur fait grant tort quant le monde n'est gouvernй par eulx et par leur conseil, et appellant le Juristes yndioz pollitiques, a tout honeur et reverence dez Artistes: “Experiencia est rerum magistra”, “experience est mere de toutes choses” ; chascun voit, par experience, lezquelx sont plus yndios, lez Juristes ou lez Artistes, quant a bien conseiller le gouvernement du pueple et quant a bien jugier : « Ex fructibus eorum cognoscetis eos » : « l'en puet chascun cognoistre par sez fruis et par sez oevres » (SdV.I.CLXXXVI.11)..

Вопрос о том, кто окружает короля, добрый ли он совет получает или дурной, очень важен для позднесредневекового политического мышления. В рамках картины, рисуемой составителем «Сна садовника», для советника короля важно не столько обладать благоразумием как политической добродетелью (как сказал бы Орем), и недостаточно владеть принципами практической философии, сколько необходимо уметь работать с самой политической практикой и опытом. Это напрямую связано с пониманием природы власти короля: не связанный законами и преследующий только одну цель -- сохранения и защиты королевства, правитель поступает из соображений необходимости, а не законности, и потому может изменять, отменять или устанавливать любой закон сообразно такой необходимости, как, например, во время войны. Примечательно то, что переводчик «Сна садовника», рефлексируя таким образом значение юридической науки при дворе, пытается описать его в терминах Аристотеля, приводя цитату из «Метафизики»: на его взгляд, текучий и изменчивый опыт, требующий суверенных решений, не может быть полностью описан и подчинен отвлеченной моральной философией.

Выводы главы

Соответственно двум различным традициям, используемым интеллектуалами при дворе Карла V Мудрого, в сочинениях Николя Орема (глоссированный перевод «Политики» и «Книге о гаданиях») и «Сне садовника» разворачиваются две различные программы понимания роли знания в королевстве. Начиная с взаимной критики, полемических выпадов, строящихся вокруг астрологии и философией и правом соответственно, Орем и составитель «Сна садовника» разворачивают различные понимания науки, необходимой королевству; обе стороны используют как научную, эксплицитную аргументацию, так и имплицитные отсылки или открытые нападки друг на друга.

Во-первых, обсуждение астрологии: если Орем обосновывает свою критику оккультных наук не только обширной богословской и античной традицией, но и через политическую телеологию знания (королю необходимо изучать то, что прилично ему как королю, т. е. политическую науку, ради общего блага), то текст «Сна садовника» гораздо более многослойный: сам по себе жанр видения уже является отсылкой к прорицательной тематике; поэтому вся критика гаданий, которую заимствует составитель напрямую из книги Орема, получает скорее игровое и литературное, чем научное значение; эта ирония становится еще очевиднее, когда составитель, следуя практически парафразом за трактатом Аристотеля «О предсказаниях во сне», где разбираются естественные причины сновидений, заключает из них против всех правил схоластической аргументации о недопустимости гаданий.

Вторая актуальная тема, вокруг которой строится полемика, -- это тема королевского советника, каков идеальный советник для короля. Николя Орем и «Сон садовника» предлагают соответственно философов или же людей, обладающих благоразумием (prudence) с одной стороны, и, с другой стороны, -- юристов. В этом вопросе каждая сторона рассуждает в основном в пределах своей собственной науки, интерпретируя понятия из науки соперника, таким образом, неверно. В глазах Николя Орема легисты пытаются распространить на французское королевство позитивное право совершенно чуждой политии и мыслят в этом плане догматически, в конечном итоге заимствуя и те законы, которые привели к крушению монархию римлян, превратив ее в тиранию. Для переводчика «Сна садовника», наоборот, практическая философия, толкующая об общих началах политической жизни, слишком отвлеченно и не может напрямую отвечать на текучий опыт и требования практики.

В результате вырисовываются две по сути противоположные программы. Практическая философия Орема предлагает политическую науку о естественных основаниях светской политии как науку об управлении, метафорически параллельную естественной науке, т. е. универсальную, о высших естественных принципах. Со своей стороны, легисты мыслят, разумеется, право как главную науку, необходимую власти, исходя из двух, по сути, предпосылок: о том, что целевая причина существования любой власти первична по отношению к любым позитивным законам, и том, что изменчивость опыта является основой формирования закона.

Глава 3. Политическая терминология между философией и правом

Венцом противостояния двух политических программ при французском дворе 1360-1370-х гг., философской (со стороны Николя Орема) и правовой (со стороны легистов), является дискуссия вокруг природы права, природы политической общности и фигуры правителя. Перед королевской властью, а, соответственно, и перед придворной политической мыслью, стоят на тот момент особые проблемы. Во-первых, это проблема единства королевства, -- по договору в Бретиньи ряд городов и областей перешли под английскую власть; во-вторых, это проблема самой власти короля Карла V, -- начало его регентства ознаменовалось восстанием Этьена Марселя в Париже Оценки отражения восстания в политической мысли разнятся: Жак Кринен полагает, что оно стало одним из факторов разработки идей ограниченной монархии (Krynen J. Entre la Rйforme et la Rйvolution: Paris, 1356-1358 // Les Rйvolutions franзaises / Йd. F. Bluche, S. Rials. Paris, 1989. P. 87-112; Krynen J. Aristotйlisme et rйforme de l'Йtat en France au XIVe siиcle // Das Publikum politischer Theorie im 14. Jahrhundert / Hrsg. J. Miethke. Oldenbourg, 1992. P. 225-236); Н. А. Хачатурян, напротив, полагает, что Орем выстраивает намеренно слишком аристократическую картину (Хачатурян Н.А. Аристотелевское понятие «гражданин» в комментариях Н. Орезма и социальная реальность во Франции XIII-XV вв. // От Средних веков к Возрождению: Сб. в честь проф. Л.М. Брагиной. СПб., 2003. С. 19-35). и кампанией Карла Злого. Для королевских советников уже недостаточно опираться на предшествующую традицию французской политической мысли, которая в основном отталкивалась от проблемы отношений светской власти и духовной, -- этот вопрос на тот момент практически не стоит в центре внимания: папа Григорий IX покинет Авиньон только в 1377 г., и связанная с возвращением папы в Рим полемика строится скорее вокруг проблем, относящихся к мистическому характеру власти Blumenfeld-Kosinsky R. Op. cit. P. 31-60.. Однако то, что придворные интеллектуалы принадлежат к различным традициям и конкурируют за положение при короле, в его совете, прямым образом отражается на содержании их программ поиска естественных оснований светской политической общности и светской власти.

3.1. Естественный закон

Аргумент, апеллирующий к природе, занимает особое место в политической мысли позднего Средневековья. С одной стороны, понимание Церкви, сообщества верующих, как единого мистического тела, постепенно берется на вооружение светскими авторами. Они переносят эту логику на мышление об обществе в принципе Канторович Э. Х. Указ. соч. С. 304-332 ; о развитии этого аргумента во французской политической мысли конца XIV -- начала XV в.: Krynen J. «Naturel». Essai sur l'argument de la nature dans la pensйe politique franзaise а la fin du Moyen Вge // Journal des savants, avril-juin 1982. P. 169-190.. Однако этим не ограничивается аргумент «от природы»: существует большая традиция естественной философии, восходящая к «Тимею» Платона, и разворачивающаяся уже в совершенно иных рамках в середине XIII в. с первыми переводами из Аристотеля как в первую очередь предмет богословских дискуссий Grant E. The Nature of Natural Philosophy in the Late Middle Ages. Washington : Catholic University of America Press, 2010. P. 225-252.. Кроме того, через рецепцию Дигест в средневековую юриспруденцию проникает понятие естественного права, которое Грациан встраивает в иерархию источников права. Однако внутри этого понятия существуют серьезные противоречия, о которых будет сказано ниже. В рамках данного исследования важно то, что Николя Орем мыслит природу как закон божественный, и тогда политическая природа человека подчинена общему порядку мироздания, заложенному Богом, рациональному и познаваемому; а также опирается на Марсилия Падуанского, понимая телесную политическую метафору органически. Для составителя же «Сна садовника» природа является пространством человеческой воли, и на аргументе «от природы» и естественного права строится понимание власти как владения.

3.1.1. Естественный закон у Орема

В философии Николя Орема, автора перевода «О небе» Аристотеля (Livre du ciel et du monde), автора Quodlibeta Hansen В. Nicole Oresme and the Marvels of the Nature: A Сritical Edition of his Quodlibeta with English Translation and Commentary, Princeton University, Ph. D. University Microfilms, Ann Arbor, 1974., природа занимает особенное место. В антропологии, трактовке человека и отношений человека и природы, главным источником Орема остается Аристотель, однако, с серьезными поправками. Так, Жанин Кийе отмечает, что для Орема принципиально важно освободить человека от удивления перед чудом, полагаясь на естественную человеческую разумность Quillet J. Enchantements et desenchantements de la Nature selon Nicole Oresme / Mensch und Natur im Mittelalter / Ed. A. Zimmerman, A. Speer. Berlin, 1991. P. 324.. В политической доктрине Николя Орема понятие природы двоится: с одной стороны, Орем в полностью следует за Аристотелем в понимании человеческой естественной социальности, напрямую связанной с человеческой разумностью. Так, он комментирует Пол. 1253а:

Человек по природе владеет речью, и речь по природе предназначена для гражданского общения. Следовательно, человек по природе предназначен к такому общению. Затем он (Аристотель. -- М. П.) показывает, что город по природе предшествует и человеку, и домохозяйству, -- по совершенству, а не по происхождению Et homme a parole par nature et parole est ordenee par nature a communicacion civile. Donques est homme par nature ordene a tele communicacion. Apres il moustre que citй est premiere selon nature que ne est maison et que ne est homme. Et ce est a entendre en voie de perfection et non pas en voie de generacion (LP 8c)..

С другой стороны, человек в понимании Орема изначально испорчен, и эта испорченность человека должна быть устранена гражданским порядком, через который человек будет как бы «излечен», спасен и возвращен в лоно естественной, природной справедливости; исключение из гражданского общения Орем называет excommunicacion, отлучением, и сравнивает с отлучением от Церкви:

Совершенство и наибольшее достоинство человеческого общения состоит в участии в отправлении божественного культа <…>. Именно об этом говорится в истории Юлия Цезаря, когда рассказывается, что считалось наивысшим наказанием быть лишенным этого общения, и как через это человек лишался всякого общения вообще. Это было тем, что мы называем отлучением, что означает «быть вне общения». И согласно каноническому праву, это наивысшее наказание. Значит, политическое общение наиболее естественно и прилично человеку Et la perfection et la plus grant noblece de communicacion humaine est en participer es divins sacrifices, si comme tousjours a estй en toutes lays ou sectes ou policies, et sera dit ou .vii.e livre. Et jouzte ce est recitй en l'ystore de Jules Cesar <…>, comme ce seroit reputee tres grant paine de estre privй de tele communicacion. Et estoit ce que nous disons excommunicacion, qui signifie estre hors de communicacion, Et selon droit canons, ce est tres grande paine. Et ce est signe que communicacion politique est tres naturele et tres convenable a humaine creature (LP 8a)..