Характеристика адаптации

Однако, упоминание здесь о поведенческом акте как о приспособлении к неким внутренним и внешним потребностям человека и животного отнюдь не связано ни с социологическим, ни с философским рассмотрением данной проблемы. Нас интересует, прежде всего, ее физиологический аспект. Собственно необходимость более подробного рассмотрения данной проблемы в настоящей работе возникла в связи с бытующим сегодня выделением «простых» и «сложных» действующих на организм факторов среды (см. выше) и необходимостью уточнения используемой сегодня в теории адаптации терминологической базы.

Рассматривая относительно простые случаи поведенческих актов животных, мы приходим к выводу, что, действительно, в большинстве случаев все они, так или иначе, связаны с удовлетворением тех или иных их (животных) потребностей, а если использовать физиологическую лексику - с нормализацией нарушенного по каким-либо причинам гомеостатического равновесия организма. Это происходит вне зависимости, удовлетворяется ли в результате того или иного поведенческого акта голод, жажда, половые потребности и проч. Всегда налицо - некий первичный фактор, изменивший гомеостаз организма и спровоцировавший необходимость совершения животным того или иного поведенческого акта, конечной целью которого как раз и является нормализация нарушенных гомеостатических отношений. И в этом смысле, конечно, сам поведенческий акт животного будет иметь приспособительный характер. А если еще раз вспомнить, что слово «приспособление» на английском языке будет писаться как «adaptation», то вполне понятно стремление многочисленных физиологов [Ф. З. Меерсон, 1981, 1984; Ф. З. Меерсон, М. Г. Пшенникова, 1988; В. Н. Платонов, 1988; и др.] уровнять его множественные смысловые значения в едином термине «адаптация».

Как уже говорилось выше, любой, даже самый простой поведенческий акт представляет собой процесс и результат деятельности конкретной функциональной системы. Следовательно, чтобы та или иная деятельность как минимум состоялась, организм должен обладать более или менее сложившейся конкретной функциональной системой с конкретным результатом и конкретными пространственно-временными отношениями ее промежуточных результатов, либо при отсутствии таковой иметь возможность ее «построить» (сформировать). Новорожденный щенок не обладает «функциональной системой лакания» и даже при обилии молока в рядом стоящем блюдце может погибнуть от голода, если не обеспечить его кормления в той форме, которая в данном случае будет для него приемлема. Более того, организм, прежде всего, должен быть в состоянии создать конкретную функциональную систему конкретного поведенческого акта. Пример: пища, находящаяся на достаточном возвышении может быть абсолютно недоступна, например, для собаки и легко доступна для летающих пернатых. Далее: эта «конкретная» система должна быть создана организмом в приемлемые сроки, позволяющие ему удовлетворить насущные потребности до наступления необратимых изменений в данном организме в связи с некупируемым нарушением гомеостаза.

Рассмотрим некий абстрактный случай. Допустим, что животное уже обладает конкретной врожденной или приобретенной в процессе жизнедеятельности функциональной системой и способно удовлетворить возникшую конкретную потребность (а, следовательно, - восстановить гомеостатическое равновесие организма). В этом случае «включение» этой системы начинается еще до того, как собственно начнет совершаться само действие (поведенческий акт) [П. К. Анохин, 1935, 1968, 1975, 1980]. Здесь имеются в виду прежде всего процессы происходящие в центральной нервной системе в стадии афферентного синтеза, при формировании акцептора результата действия конкретной функциональной системы [там же]. И лишь после того, как «модель» всего процесса (с сопровождающими его промежуточными результатами) и собственно результата будет «сформирована» в ЦНС, пусковая афферентация, выступающая в роли «триггера» запускает всю систему конкретного двигательного (поведенческого) акта. Следует напомнить, что в предыдущем разделе данной главы сформированные функциональные системы были «лишены» своей излишне (с моей точки зрения) широкой лабильности, что позволяет здесь рассматривать некий идеальный случай, в котором все «внешние» и «внутренние» условия от эксперимента к эксперименту стандартны и, следовательно, каждый раз иметь дело с одной и той же функциональной системой, что в принципе возможно, не только теоретически, но и в условиях реального эксперимента, но накладывает на экспериментатора определенные «обязательства» по обеспечению определенного стандарта афферентной составляющей системы. Но рассмотрение нашего «идеального» случая необходимо для того, чтобы постараться ответить на вопрос о том, что же происходит в конкретной сформированной функциональной системе и в организме в целом при выполнении им конкретного «привычного» поведенческого акта. «Триггерное» включение функциональной системы подразумевает строго упорядоченное, «шаблонное» включение всех ее компонентов. При этом, как уже говорилось ранее, упорядочивающими факторами здесь будут являться промежуточные результаты деятельности системы и конечный результат ее деятельности с характеризующими его конкретными параметрами, а параметры всех этих результатов благодаря обратной афферентации будут мгновенно оцениваться акцептором результата действия. Вот эта «шаблонная» деятельность организма как раз и заставляет задуматься о механизмах происходящих «внутри» нее функциональных и структурных приспособлений различных органов и «систем». Ведь последние, в этом случае, уже приспособлены к данной конкретной деятельности и включаются абсолютно «шаблонно» (по принципу сигнальности) в связи с «привычной» периодически возникающей потребностью нормализации конкретных гомеостатических изменений. С другой стороны, можно думать, что приспособление (адаптация) присутствует лишь там, где нет сложившейся функциональной системы, либо там, где в сложившейся ранее функциональной системе параметры результата ее «действия» по той или иной причине перестали удовлетворять изменившимся внешним или внутренним условиям существования организма. И тогда в разобранном выше «идеальном» случае поведенческий акт в целом и его физиологические составляющие хотя и являются по сути приспособительными (в смысле удовлетворения животным его потребностей), но не являются «адаптирующими», т. е. вызывающими структурные приспособительные изменения в компонентах соответствующей данному акту функциональной системы [А. С. Солодков, Ф. В. Судзиловский, 1997]. Но, как уже отмечалось ранее, принятие этой точки зрения, лишает возможности говорить, например, об этапах «срочной» (и тем более «долговременной») адаптации [Ф. З. Меерсон, 1981; Ф. З. Меерсон, М. Г. Пшенникова, 1988; В. Н. Платонов, 1988], хотя по Ф. З. Меерсону, М. Г. Пшенниковой (1988) этот этап характеризуется приспособлением «систем» организма к той самой деятельности, которую он в данный момент «производит» и должен сопровождать любую деятельность организма, вне зависимости от его приспособленности к ней. Сюда же следует отнести и тезисы В. Н. Платонова (1988) о несовершенстве «долговременной адаптации» организма и о необходимости, например, уже на соревновательной дистанции прибегать к помощи «срочной адаптации». Однако, в защиту концепции указанных авторов о подобной этапности адаптации можно было бы привести вполне логичное возражение по поводу того, что в любом случае в процессе реализации поведенческого акта происходят как минимум функциональные (но, следовательно, и структурные - Д. С. Саркисов с соавт., 1982) изменения в органах и «системах» организма. Однако «экстремальное» определение термина «адаптация» в редакции Ф. З. Меерсона (1981) и Ф. З. Меерсона, М. Г. Пшенниковой (1988) не позволяет встать на эти позиции, а искусственность и неправомочность разделения целостного процесса приспособления на этапы («срочный» и «долговременный» - Ф. З. Меерсон, 1981; и др.), и, следовательно, допущения возможности их «раздельного» существования более чем очевидна. По крайней мере, в разобранном выше «идеальном» случае, даже если допустить наличие этапа «срочной адаптации» (хотя и не совсем понятно, что же здесь будет являться стрессором) в том виде как это преподнесено Ф. З. Меерсоном (1981) и Ф. З. Меерсоном, М. Г. Пшенниковой (1988), этап «долговременной адаптации» с его «структурным следом» очевидно отсутствует. Организму не нужно приспосабливаться к тому, к чему он уже приспособлен. Достаточно лишь включить уже готовые механизмы конкретной функциональной системы, всегда в этом случае мобилизующиеся по принципу сигнальности [П. К. Анохин, 1968, 1975]. Следуя логике, можно думать, что на определенном этапе (не исключено - и с самого начала формирования его функциональной системы) собственно целостный поведенческий акт сам начинает выступать в качестве фактора, к которому адаптируется организм. Такая точка зрения тем более имеет основание, если понять, что именно поведенческий акт в целом провоцирует уже вторичный сдвиг гомеостатических констант и способен привести в конечном итоге к формированию «структурного следа» [Ф. З. Меерсон, 1981]. Однако подобное выделение поведенческого акта опять-таки выводит основной процесс формирования той или иной функциональной системы из целостного процесса адаптации, оставляя в последнем преимущественно лишь «внутренние» адаптационные реакции организма в ответ на некую совершенную им работу и возможные «следовые» изменения в органах и тканях, являющихся компонентами конкретной функциональной системы конкретного поведенческого акта. Вместе с тем, адаптация - целостный процесс и именно так он только и может быть представлен.

Справедливости ради следует сказать, что в вышеприведенных рассуждениях мною намеренно пропущен процесс собственно формирования конкретной функциональной системы. Далее этот пробел будет восполнен. Но рассмотрение процесса формирования функциональной системы никоим образом не может повлиять на высказанное мнение об искусственности, а главное - бессмысленности и в определенной степени - вредности разделения целостного процесса адаптации на «срочный» и «долговременный» этапы «прозвучавшего» в работах Ф. З. Меерсона (1981) и Ф. З. Меерсона, М. Г. Пшенниковой (1988) и их многочисленных последователей.

Способность к изменчивости, приспособлению и развитию живого организма неразрывно связана с его способностью к системным ответам на всегда комплексно действующие факторы среды. Речь здесь идет не об ответных реакциях на комплекс действующих факторов его «субсистем» кровообращения, дыхания и проч., а именно о его способности в ответ на весь комплекс действующих на организм средовых факторов создавать целостные функциональные системы, с помощью которых организм только и может адекватно приспосабливаться к изменчивости окружающей среды. В противном случае изменчивость могла бы носить лишь хаотический характер и никоим образом не являлась бы основой приспособляемости организма.

Однако, возвращаясь к уже затронутому ранее принципу комплексности действия на организм средовых факторов следует уточнить еще ряд крайне важных моментов. Прежде всего, следует сказать о том, что для организма немаловажное (если не первостепенное) значение имеет соотношение в комплексе действующих на него факторов характеристик каждого из них. И хотя, как уже говорилось, организм в своих ответных реакциях всегда «учитывает» весь комплекс действующих на него в данный момент факторов, именно преобладание в этом комплексе неспецифических, специфических, или тех и других свойств какого-либо фактора может создавать ощущение избирательного реагирования организма на тот или иной фактор и даже на его отдельные свойства. На основании этого, кстати, возникло неверное представление о доминанте [Ф. З. Меерсон, 1981; Л. Х. Гаркави, Е. Б. Квакина, М. А. Уколова, 1977, 1979, 1980, 1982; и др.], как строго избирательном ответе организма на «преобладающее» действие какого-либо фактора. Более того, считается, что организм, «выделяя» тот или иной действующий фактор, и, соответственно, «формируя» в своих ответных реакциях доминанту на действие именно этого фактора не «замечает» действия других факторов среды. Тем не менее, это не так. Доминирующее возбуждение в центральной нервной системе всегда формируется с учетом всех действующих в данный момент на организм средовых факторов, что при количественном и качественном изменении комплекса действующих факторов каждый раз «вынуждает» организм «строить» новые доминирующие функциональные системы. Предположение о возможности абсолютного выделения того или иного действующего фактора неизбежно влечет за собой и необходимость признания способности организма включать одномоментно лишь какой-либо один тип рецепторов. И в этом случае не могут иметь оснований любые рассуждения о простых или сложных действующих факторах. А, следовательно, придется отрицать и возможность, например, комплексного аудио-визуального восприятия каким-либо индивидуумом окружающего мира, оставляя ему возможность одномоментного восприятия либо света, либо звука.

Встав на позиции господствующей сегодня теории адаптации, можно предположить, что доминирование того или иного средового раздражителя изменяет порог чувствительности, прежде всего, рецепторного аппарата организма, что, в том числе, может определять его резистентность к действию меньших по силе факторов [Г. Селье, 1952, 1960; Л. Х. Гаркави, Е. Б. Квакина, М. А. Уколова, 1977, 1979, 1982, 1990; Л. Х. Гаркави, Е. Б. Квакина, Т. С. Кузьменко, 1998; Ф. З. Меерсон, М. Г. Пшенникова, 1988; В. Н. Платонов, 1988; и др.]. Однако, говоря о резистентности: в упомянутых концепциях рассматриваются преимущественно неспецифические свойства действующих факторов, что никоим образом не объясняет ее повышения (если таковое происходит) организма к их специфическим свойствам. И, кстати, непонятно, что в этом случае мешает этим неспецифическим свойствам, присущим в той или иной степени всем действующим на организм факторам попросту быть суммированными. Гораздо более логичным кажется предположение о том, что организм (точнее его нервная система) в любой момент «регистрирует» любые по величине и специфике надпороговые возмущения широко представленного в нем рецепторного аппарата. Другое дело, что наше во многом несовершенное сознание (именно «сознание», а не кора головного мозга) не в состоянии зафиксировать все мельчайшие подробности происходящих с нашим организмом изменений, отмечая лишь самое в данный момент для него «существенное». Наверное, каждый из нас хотя бы раз в жизни, будучи в какой-то момент занят своими мыслями, просил собеседника повторить сказанное, но не потому что не слышал, а потому, что не «воспринял» смысл услышанного. Но при этом наш организм, а точнее его рецепторы и центральная нервная система вполне восприняли звуки, произнесенные нашим собеседником. Так, шорох листьев в весеннем лесу может не быть отмечен в нашем сознании, занятом прелестями юной красавицы, но он присутствует, формируя в нашей центральной нервной системе часть того, что П. К. Анохин (1958) назвал «обстановочной афферентацией». То же самое происходит ежесекундно с бессчетным количеством разнообразных раздражителей действующих на наш организм и вносящих свою, пусть крохотную лепту в многоголосый хор внешних и внутренних средовых воздействий. По представлению И. П. Павлова (1903), «... весь организм со всеми его составными частями может давать себя знать большим полушариям». Согласно этому взгляду, любой из компонентов условной реакции, каким бы он ни был незначительным, должен иметь свое афферентное представительство в коре головного мозга, которое в свою очередь может и должно оказывать влияние на развитие корковых процессов. Принятие указанной позиции, кстати, позволяет не согласиться с авторами [С. Н. Брайнес, В. Б. Свечинский, 1963; В. М. Фролов, 1972; Г. И. Косицкий, 1979; Р. М. Баевский, 1980; П. Д. Горизонтов, 1980; и др.], допускающими возможность течения в норме обособленных, не подчиненных центральной нервной системе (точнее - коре головного мозга и подкорковым нервным образованиям) процессов в «системах», органах и тканях живого организма. Тем не менее, все вышесказанное вовсе не означает отрицания существования порога чувствительности как такового. Просто, очевидно, его уровень всегда значительно ниже суммы всех средовых воздействий на организм, осуществляющихся в данный момент и, тем более, гораздо ниже уровня максимального по силе воздействия, что при любом состоянии организма позволяет включать в общую сумму действующих в данный момент на организм факторов гораздо большее их число, нежели это принято в физиологии сегодня.

Вряд ли для кого-то окажется неожиданностью «заявление» о том, что возбуждение подведомственного нейрону периферического рецепторного аппарата является одним из механизмов повышения его (нейрона) возбудимости. Но, скорее всего, и изменение порога чувствительности периферического рецепторного аппарата должно быть также (хотя, может быть, и нелинейно) зависимо от изменения возбудимости и порога чувствительности связанного с ним нейрона в коре головного мозга. Эта взаимосвязь, к слову, лежит в основе диагностического метода, предложенного в 50-х годах японским рефлексотерапевтом К. Акабане (1952) и получившего развитие в отдельных исследованиях наших дней [Т. Н. Кузнецова, С. Е. Павлов, 1997; С. Е. Павлов, 1998].

Кстати, в связи с преимущественно «неспецифической» направленностью представленных в I и II главах адаптационных теорий [Г. Селье, 1952; Л. Х. Гаркави, Е. Б. Квакина, М. А. Уколова, 1977; Ф. З. Меерсон, 1981; Ф. З. Меерсон, М. Г. Пшенникова, 1988; В. Н. Платонов, 1988] следует, кроме того, вспомнить и о имеющемся мнении о том, что возбуждение нейрона или группы нейронов не распространяется диффузно на всю кору головного мозга, а более или менее локализовано, что связано, прежде всего со спецификой того или иного действующего фактора и реакции на этот фактор специфической по отношению к нему группы рецепторов организма. Согласно этой точке зрения, «каждый тип импульсаций имеет свою проекционную зону» [П. К. Анохин, 1940; И. И. Лаптев, 1949; S. Landgren, 1961; C. Pfaffman et al., 1961]. О функциональной гетероморфности нервной ткани, которую обусловливает возникновение доминирующих очагов возбуждения при наличии структур, находящихся в заторможенном состоянии пишет С. Х. Хайдарлиу (1980). Следовательно, во-первых - может быть не вполне правомочно сделанное нами выше предположение о возможности элементарного суммирования неспецифических свойств (силы) различных по специфике действующих факторов. Не исключено, что неспецифические свойства действующих факторов могут быть образно представлены как векторные величины, направления которых будут определяться спецификой того или иного воздействия, а, соответственно, суммироваться должны уже не абсолютные величины, а их векторы. Во-вторых - степени возбудимости различных нейронов и представляющих их на периферии рецепторов в этом случае будут различны в соответствии со спецификой действующих на организм факторов (что, в числе прочего, видимо, и послужило одной из причин абсолютного выделения и разделения действующих факторов Среды). «…Каждой определенной форме периферического возбуждения соответствует определенная форма центральной реакции» [П. К. Анохин, 1975]. Соответственно, говорить об уровне возбудимости нервной системы в целом (как и о пороге чувствительности в целом рецепторного аппарата) с этих позиций, казалось бы можно лишь с большой натяжкой и лишь как о некой усредненной характеристике. И, следовательно, состояния неспецифической резистентности организма в целом можно достичь лишь используя такие средства воздействия, которые, в более или менее равной степени влияя на возбудимость подавляющей части нейронов коры головного мозга, поднимали бы порог чувствительности всех его рецепторов, обладая при этом минимальной специфичностью. С другой стороны, именно специфичность воздействия, а не неспецифические свойства могут лежать в основе механизмов действия адаптогенов, в любом случае являющихся стимуляторами, запускающими более или менее выраженные специфические процессы возбуждения, прежде всего - в центральной нервной системе, которые вступают в конкурирующие отношения с другими имеющимися в той же центральной нервной системе возбуждениями. Не исключено, кстати, что это и могут быть те принципы, по которым разнообразные средства воздействия (фармакологические, физические и проч.) могут быть «сведены» в группу адаптогенов. Причем предположение о преимущественности специфических механизмов действия адаптогенов во многом созвучно, но не тождественно мнению Ф. З. Меерсона (1981) и отдельных его последователей о том, что к адаптогенам можно отнести лишь средства, вызывающие активацию стресс-лимитирующих систем. С рассмотренных позиций, кстати, по-иному воспринимается и знаменитое булгаковское: «Подобное лечится подобным».

С другой стороны, тот же П. К. Анохин (1975) свидетельствует о том, что «все виды восходящих возбуждений имеют в той или иной степени генерализованный характер. Особенно это относится к безусловным возбуждениям, использующим и гипоталамический, и таламический, и ретикулярный аппарат восходящей активности. Из всего этого следует, что во всех случаях деятельности мозга мы имеем значительные перекрытия восходящих возбуждений на клетках коры головного мозга». О генерализованных потоках возбуждения по всей коре головного мозга писал и И. П. Павлов (1903), указывая на ведущую роль в этом процессе подкорковых аппаратов. Особо подчеркивается роль ретикулярной формации ствола мозга, являющейся «…своеобразным аккумулятором энергии афферентных импульсаций которая затем реализуется в активировании корковой деятельности» [П. К. Анохин, 1968]. И хотя французские исследователи считали, что повышение корковой электрической активности обусловлено прямым активирующим действием адреналина на переднюю часть ретикулярной формации ствола мозга, которая уже вторично обусловливает усиление корковой электрической активности [M. Bonvallet, P. Dell, J. R. Huebel, 1953; M. Bonvallet, P. Dell, A. Hugelin, 1954; P. Dell, M. Bonvallet, 1956; P. Dell, 1958; J. P. Cordeau et al., 1963], вполне вероятно, что оба указанных механизма участвуют в генерализации возбуждения коры головного мозга. Современные исследователи также не оставили данную проблему без внимания. Так, И. Д. Суркина с соавт. (1994), не совсем обоснованно претендуя на приоритет в выдвижении гипотезы, говорит о возможности генерализованного распространения возбуждения в «общей регуляторной системе организма» при воздействии на любое отдельное звено. При этом, имеющееся на первый взгляд противоречие концепций о генерализации возбуждающих воздействий и «локальной возбудимости» нейронов, тем не менее - преодолимо (так, согласно мнению П. К. Анохина (1978) «...вопреки концепции о «неспецифической активации» подкорковые аппараты производят избирательную энергетическую активацию корковых клеток, определяя тем самым их объединение в большие интегративные образования, всегда имеющие функциональный смысл, например акцептор действия»), но требует раскрытия сути и механизмов взаимосвязи уровней возбудимости отдельных нейронов и коры головного мозга в целом. Резюмируя, нельзя не упомянуть об оценке П. К. Анохиным (1968) значимости подкорковых процессов в реализации любого вида деятельности человека или животного: «…любая целостная деятельность, какой бы обширной она ни была по количеству составляющих ее компонентов, может быть немедленно устранена простым прекращением притока специфических активирующих влияний от гипоталамических и ретикулярных аппаратов».

Крайне интересен вопрос о том, что же происходит в рецепторном и нервном аппарате организма в целом при действии на них допороговых по силе раздражителей. Если допустить способность рецепторного аппарата организма изолированно воспринимать сколь угодно малые (по силе) раздражения (о возможности этого говорится в работах Л. Х. Гаркави с соавт. (1977) и избирательно по отношению к специфическим свойствам раздражителей допускается в упомянутой здесь в I главе книге А. А. Виру, П. К. Кырге (1983)), то следует рассмотреть и возможные механизмы ответных реакций организма на подобные воздействия. Так, можно было бы думать об относительной обособленности собственно рецептора и его способности автономно (без участия нейрона) «нейтрализовать» «местные» гомеостатические изменения, возникшие в результате некоего допорогового воздействия на данный рецептор. Но тогда следует признать иерархичность и разделенность структуры любой функциональной системы [Л. Берталанфи, 1969; В. М. Фролов, 1972; Г. И. Косицкий, 1979; Р. М. Баевский, 1980; и др.], против чего принципиально возражал П. К. Анохин (1968, 1975, 1980) и способность тканей организма к обособленному, неконтролируемому центральной нервной системой «поведению». А следовательно, в этом случае сам рецептор должен обладать способностью «решать», передавать нейрону, которому он «подведомственен» ту или иную информацию или нет. Однако сегодня нет оснований приписывать ему подобные способности, что заставляет думать об абсолютной целостности нейрорецепторных образований и считать, что любая информация «воспринятая» рецептором доступна его нейрону. Соответственно, говорить можно, прежде всего, об индивидуальном пороге чувствительности единицы нейрорецепторного аппарата в целом. Данный индивидуальный порог чувствительности к действию раздражителя рецептора и «курирующего» его нейрона может служить единственным препятствием для восприятия нейроном и дальнейшей передачи им в центральную нервную систему информации о неком раздражителе. Подобное целостное восприятие единицы нейрорецепторного аппарата делает бессмысленным вопрос о главенстве той или иной его составляющей в «установке» величины порога чувствительности, но позволяет в том числе расширить арсенал диагностических методов в медицине и физиологии [К. Акабане, 1952; К. Итайя, В. Манака, 1977 Ссылки в работе: Кузнецова Т. Н., Павлов С. Е. Метод определения термосенситивности биологически активных точек (Акабане-тест) в системной диагностике функциональных состояний пловцов // Метод. разработка для тренеров, преподавателей, аспирантов и слушателей Академии. - РГАФК. - М., 1997. - 12 с. ; Т. Н. Кузнецова, С. Е. Павлов, 1997, 1998]. Кроме того, вспомнив об искусственности разделения неспецифических и специфических свойств единого раздражителя [П. Д. Горизонтов, Т. Н. Протасова, 1968; Н. В. Васильев, 1975; Л. Х. Гаркави, Е. Б. Квакина, М. А. Уколова, 1977; С. Е. Павлов, Т. Н. Кузнецова, 1998; С. Е. Павлов, 1999; и др.], следует исключить «версию» о возможности изолированного специфического воздействия любого средового фактора на организм [А. А. Виру, П. К. Кырге, 1983]. В связи с изложенным, остается предположить, что ни одно надпороговое (имеется в виду не некий общий порог чувствительности организма, а индивидуальные пороги чувствительности рецепторов) воздействие на организм, как бы оно не было мало, не может остаться абсолютно данным организмом (а, следовательно, - его центральной нервной системой) незамеченным.

Таким образом, сумму одномоментно действующих на организм факторов можно упрощенно представить как результирующий вектор, неспецифический компонент которого (величина) будет равен сумме (возможно - также векторной сумме) неспецифических составляющих всех в данный момент действующих на организм факторов, а направление данного результирующего вектора (специфика суммарного воздействия) будет определяться векторной суммой специфических компонентов (направлений) этих факторов. Т. е. общий результат одномоментного действия на организм множественных факторов среды будет отражен прежде всего в специфической реакции организма на это «суммарное» действие, «выраженность» которой определяется уже ее неспецифическим звеном. Следует помнить, что при всем обилии в организме нейрорецепторных образований (а, следовательно - афферентных влияний на организм) эндокринная система организма, выступающая в роли структурно-функционального образования, «отвечающего» за реализацию неспецифической части адаптации - единственна. Все это крайне важно с практической точки зрения, и несколько более подробно будет рассмотрено далее. Кроме того, здесь будет нелишним повторить, что разделение характеристик действующих факторов (и, соответственно - реакций на них организма) на специфические и неспецифические в значительной степени (а, скорее всего - абсолютно) искусственно - «неспецифическое чаще всего более того - неспецифическое всегда проявляется в специфическом! - С. Е. Павлов проявляется в специфическом» [П. Д. Горизонтов, Т. Н. Протасова, 1968].

Уже говоря об одномоментности действия многочисленных средовых факторов и реакций организма на этот действующий комплекс, мы, таким образом, вводим в «обращение» временные характеристики действия на организм этих факторов. Но, как уже говорилось, эта отраженная в реакциях организма временная взаимосвязь между отдельными действующими факторами может быть значительно сложнее, например, в случае гетерохронного, но взаимосвязанного (как во времени, так и в пространстве) «включения» групп действующих факторов. Однако, и в том и в другом случае формирование функциональных систем в организме будет происходить по одним и тем же физиологическим законам и с использованием одних и тех же физиологических механизмов.

Ранее говорилось, что любой «сложный» действующий фактор может быть разложен на элементарные («простые») действующие факторы. Но для того, чтобы такие «простые» факторы приобрели характеристики единого «сложного» действующего на организм фактора между ними должна существовать достаточно жесткая пространствено-временная связь, что, в конечном итоге и позволяет объединить их в одно целое. И если это «целое» привычно, организм, а точнее сформированная в нем конкретная функциональная система отвечает на это «сложное» воздействие в соответствии с принципом сигнальности [П. К. Анохин, 1958, 1968, 1975]. При этом пространственно-временные характеристики сложного действующего фактора могут иметь любое (кроме нулевого и отрицательного) по величине значение. Необходимо повторить, что единственными условиями возможности собственно возникновения таких «сложных» действующих факторов (и, соответственно - системных ответов на них) является строгая пространственно-временная упорядоченность «включения» их компонентов и периодическая или апериодическая повторяемость самого «сложного» фактора, или постоянство его действия [П. К. Анохин, 1968, 1975, 1980]. Это не значит, что однократное действие такого фактора не спровоцирует ответной системной реакции на него организма и начала формирования к нему специфической функциональной системы. Однако, в том случае, если такая упорядоченность его элементарных составляющих больше никогда не повторится, организм не сможет окончательно сформировать здесь конкретную функциональную систему, а, следовательно, и состоявшееся начало формирования системы не будет иметь сколь либо важного значения для организма. В этом случае, приспособительные способности организма не могут быть полноценно реализованы даже на уровне элементарных составляющих однократно возникшего в жизни организма сложного фактора, и даже при условии, что эти «элементарные» составляющие в дальнейшем будут разрозненно повторяться в других комбинациях. Это связано, прежде всего, с оговаривавшейся в этой главе ранее невозможностью одномоментного включения организмом множества доминирующих функциональных систем и предельной специфичностью любого комплекса действующих факторов.

Возможности организма к созданию им функциональных систем целостных поведенческих актов не имеют временных (равно как и пространственных) пределов. Так восьмичасовой рабочий день оператора на конвейере фактически представляет собой функциональную систему, характеризующуюся конкретным конечным результатом его деятельности с конкретными его параметрами. Ежедневное, в течение месяцев и лет, выполнение одной и той же работы с одним и тем же результатом при условии неизменности обстановочной афферентации [П. К. Анохин, 1968] приводит к формированию оптимально продуктивной и экономичной для организма (прежде всего в плане его энергетических и «субстратных» затрат) «восьмичасовой» функциональной системы конкретного поведенческого акта (работы), с вполне конкретным результатом. Причем, именно оптимальная продуктивность и экономичность сформированных системных ответов организма является стимулом к формированию и собственно смыслом способности организма к созданию функциональных систем целостных поведенческих актов. Организм, согласно внутреннему стремлению к экономизации своих функций, способен создавать функциональные системы со сколь угодно длительным циклом. Так, если послерабочая деятельность индивидуума ежедневно на протяжении недель и месяцев будет носить более или менее стандартный характер, то можно будет говорить и о формировании функциональных систем с недельной и даже месячной длительностью цикла. Другое дело, что чем сложнее и «больше» такая система, тем слабее связь ее элементов. Тем не менее, любая такая система будет стабильна до тех пор, пока в нее не будут внесены какие-либо изменения. Так увеличение скорости работы конвейера диктует необходимость построения уже принципиально иной «восьмичасовой» (а следовательно и «недельной», «месячной» и т. д.) функциональной системы с иным конечным результатом, хотя внешние субъективно оцениваемые проявления этой целостной деятельности на первый взгляд могут быть идентичны проявлениям деятельности предшествующей. Причем, сроки формирования этой новой функциональной системы будут зависеть от множества факторов и фактически являются сроками физиологической адаптации организма к вновь сложившимся условиям работы и существования конкретного индивидуума. Т. е. адаптация - это всегда индивидуальный процесс формирования конкретной (строго специфичной) функциональной системы, с ее конкретными промежуточными и конечным результатами.

Таким образом, функциональная система всегда строго специфична. Эта специфичность обусловлена адекватным и активным отражением организмом средовых воздействий [Ф. И. Фурдуй с соавт., 1980]. «Внешне» ее специфичность определяется промежуточными и конечным результатами ее деятельности. «Внутреннее» же обеспечение специфичности функциональной системы осуществляется, прежде всего, ее нервно-рецепторным аппаратом и далее - ее функционально-структурной архитектурой. Закономерен вопрос о роли и месте в функциональной системе «общего адаптационного синдрома» [Г. Селье, 1960; Ф. З. Меерсон, 1984; Ф. З. Меерсон, М. Г. Пшенникова, 1988; В. Н. Платонов, 1988; и др.], с которого, собственно и началась в физиологии «эра адаптации» или «неспецифических реакций организма» [Л. Х. Гаркави, Е. Б. Квакина, М. А. Уколова, 1977, 1979, 1982], или - обобщенно - «неспецифического звена адаптации» [С. Е. Павлов, 1999; С. Е. Павлов, Т. Н. Кузнецова, 1999а,б].

Как следует из работ Л. Х. Гаркави с соавт. (1977, 1979, 1980, 1982, 1990 и др.) реферативно представленных в III главе и из приведенных выше рассуждений, неспецифические реакции организма свидетельствуют, прежде всего, о выраженности его специфических реакций на действие отдельных средовых факторов. При этом мною выше показано, что неспецифические реакции организма во многом отражают неспецифические свойства (дозу, силу воздействия) всего комплекса действующих на организм факторов. Однако было бы неверным напрямую уравнивать величины неспецифических свойств действующих факторов и реакции на них организма. На самом деле неспецифические свойства действующих на организм факторов не являются единственным условием формирования той или иной реакции организма. «Величина» любого внешнего воздействия на организм всегда относительна и зависит, в том числе от «исходного» «неспецифического» состояния организма, сформированного в результате его реакций на «неспецифическое» предшествующее действие средовых факторов. Если вспомнить, что сроки формирования того или иного «неспецифического» состояния организма составляют от 24 до 72 часов [H. Selye, 1936, 1952; Г. Селье, 1960; Л. Х. Гаркави, Е. Б. Квакина, М. А. Уколова, 1977, 1979, 1982; Т. Н. Кузнецова, 1989; С. Е. Павлов, Т. Н. Кузнецова, 1998], то становится понятным, что «исходное неспецифическое состояние» в каждом конкретном индивидуальном случае характеризуется не неким константным («нулевым») «неспецифическим» уровнем «готовности» организма к восприятию последующих средовых воздействий, а представляет собой сложную подвижную, динамичную, изменяющуюся во времени характеристику состояния (в том числе неспецифического) организма. В частности, в свое время Г. Я. Базаревич с соавт. (1978) сделав попытку обобщить роль нейромедиаторов при стрессовых реакциях и экстремальных состояниях, пришли к выводу, в частности, о том, что участие холинореактивной и серотонинергической систем в комплексе реакций, вызываемых стрессом, зависит от исходного состояния этих систем. Несколько раньше Л. Леви (1970) со ссылкой на результаты многочисленных исследований обосновал необходимость учтения состояний в котором подопытное животное или испытуемый находится перед проведением эксперимента. С. Х. Хайдарлиу (1980) пишет о том, что «даже один и тот же раздражитель в зависимости от времени его применения, повторяемости, общего состояния организма и т. д. может вызвать количественно и качественно различающиеся, даже противоположные эффекты». Г. А. Макарова (1992) считает, что «перед использованием любого воздействия необходим не только анализ показателей, которые должны измениться в результате предполагаемой процедуры, но и установление исходного типа адаптационной реакции организма, который позволяет или не позволяет реализовать ее неспецифический компонент». Таким образом, взаимосвязь неспецифических качеств элементов комплекса действующих на организм средовых факторов и его неспецифических реакций предельно упрощенно можно представить в виде формулы: F_орг.= k • f_ср., где F_орг. - выраженность неспецифических реакций организма в ответ на комплексное неспецифическое средовое воздействие; f_ср. - сумма "абсолютных" неспецифических качеств (сила, доза) комплекса действующих на организм средовых факторов; k - коэффициент с множественными значениями зависящими от «исходного неспецифического состояния организма». Данная «формула» здесь дана лишь в качестве наглядного примера взаимосвязи неспецифических свойств комплекса действующих на организм факторов и неспецифических реакций на действие этого комплекса организма и ни в коей мере не может считаться рабочим инструментом или использоваться в качестве такового. Вообще сегодня в высшей степени сомнительно, что сложнейшие процессы протекающие в целом в динамически меняющемся организме могут быть хоть сколь либо корректно описаны с помощью каких бы то ни было математических уравнений. Корректное прогнозирование адаптационных процессов в организме с помощью математических методов тесно связано с оценкой огромного числа как одномоментно, так и гетерохронно взаимодействующих и взаимовлияющих организменных факторов на основе абсолютного и досконального знания законов физиологии, чем современная наука пока похвастаться не может. По крайней мере, попытки математического моделирования сложных биологических процессов в организме тренирующегося спортсмена, осуществленные отдельными спортивными педагогами [В. Н. Селуянов, Е. Б. Мякинченко, В. Т. Тураев, 1993; Е. А. Ширковец, Б. Н. Шустин, 1999; В. Селуянов, 2000] не могут считаться хоть в какой-то степени удачными.

Тем не менее, отмеченная выше взаимосвязь, видимо, будет отчасти характерна и для специфических реакций организма на специфические же свойства комплекса действующих факторов. Более того, если принять во внимание искусственность разделения неспецифических и специфических реакций организма [П. Д. Горизонтов, Т. Н. Протасова, 1968] на комплексное действие средовых факторов, то необходимо признать, что реально «исходное» и прочие состояния формируются в результате реакций организма на неразрывно связанные специфические и неспецифические свойства комплексно действующих факторов среды. Однако, традиционно принятое выделение неспецифического звена адаптационных реакций организма, к тому же оправданное с практической точки зрения [Л. Х. Гаркави, Е. Б. Квакина, М. А. Уколова, 1977, 1979, 1982; Б. М. Федоров, 1979, 1990; Ф. З. Меерсон, М. Г. Пшенникова, 1988; Т. Н. Кузнецова, 1989; и др.], позволяет и нам прибегать к тому же приему [Т. Н. Кузнецова, С. Е. Павлов, 1997; С. Е. Павлов, Т. Н. Кузнецова, 1998; С. Е. Павлов, 1999], хотя и с оговоркой его искусственности прежде всего по отношению к целостному процессу адаптации.

Имея в виду тот факт, что любой действующий фактор (или комплекс действующих факторов) является «носителем» как специфической, так и неспецифической информации о себе («Не существует специфических нервных афферентных путей для передачи стрессовых раздражений» [У. Седерберг, 1970]), попытаемся образно представить себе взаимосвязь этих двух его характеристик в отраженных реакциях на него организма. Ф. З. Меерсон (1981) в предложенной им теории фактически разделяет неспецифические (изменяемая - имея в виду лишь стресс-реакцию - величина) и специфические (константа) характеристики действующего на организм фактора, что можно представить в виде двух сфер имеющих одностороннее (со стороны лишь неспецифического компонента) влияние. Несколько более логичным было бы образное представление об отношении неспецифического и специфического звеньев адаптации в виде «специфического» (константа) ядра и его «неспецифической» (принимающей любые допускаемые организмом значения) оболочки с меняющейся толщиной, причем изменение последней в любую сторону призвано было бы изменять выраженность первого. Но и в этом случае сохраняется односторонность влияния неспецифического компонента на специфический. Более того, такое представление о взаимосвязи неспецифических и специфических процессов в организме немногим отличается от представления об «общем адаптационном синдроме» и адаптации Ф. З. Меерсона (1981), Ф. З. Меерсона, М. Г. Пшенниковой (1988) и их многочисленных последователей, и будет фактически соответствовать представлениям об этом процессе А. А. Виру, П. К. Кырге (1983), особенно в той их части, где говорится о возможности исключительно специфической реакции организма на допороговые по величине неспецифической части воздействия (очевидно, неспецифическая «оболочка» будет в данном случае отсутствовать). Мнение авторов «общей теории адаптационных реакций» (Л. Х. Гаркави, Е. Б. Квакина, М. А. Уколова, 1980) о соотношении неспецифического и специфического в адаптационных реакциях организма также фактически не отличается от вышеизложенного: «…в ответ на действие раздражителей, различных по количеству, развиваются различные по качеству стандартные адаптационные, иными словами, неспецифические реакции, а специфика, качество каждого раздражителя лишь накладывается на общий неспецифический фон». Интересно, что это их мнение остается неизменным и позднее [Л. Х. Гаркави, Е. Б. Квакина, Т. С. Кузьменко, 1998]. Т. е. во всех упомянутых концепциях, несмотря на большие или меньшие различия во взглядах на данный вопрос, можно проследить общую тенденцию к далеко уже не условному выделению и разделению специфического и неспецифического.

Однако, если все-таки принять как истину неделимость в действующем на организм факторе специфического и неспецифического, то следует принять и то, что, как минимум на первом этапе действия любого средового фактора, «прием» информации о действующем факторе осуществляется одним и тем же рецепторным аппаратом, который должен быть прежде всего специфичен по отношению к данному воздействию. И поэтому, еще раз вспомнив «неспецифическое в специфическом» [П. Д. Горизонтов, Т. Н. Протасова, 1968], следует окончательно принять тот факт, что эти два понятия - суть количественная и качественная характеристики отраженных в реакциях организма действующих на него средовых факторов. А следовательно, пытаясь образно представить различные действующие на организм факторы, можно изобразить различного цвета и размера «ядра» в которых цвет будет отражать их специфические, а размер - неспецифические свойства. Тогда весь одномоментно (во временном промежутке стремящемся к нулю) действующий на организм комплекс средовых факторов можно будет представить в виде расположенных в одной «временной» плоскости разновеликих и разноцветных «ядер». Причем специфика этого комплекса уже будет выражаться не только в том или ином цвете каждого отдельного «ядра» (действующего фактора), но и в цветовой гамме всех «ядер» в целом, и в соотношении неспецифических характеристик (размеров) этих «ядер». И в то же время общая неспецифическая характеристика этого комплекса действующих факторов может быть найдена гораздо проще - суммированием объемов (величин) всех «ядер» (действующих факторов).

В свою очередь, целостный, «растянутый» во времени, выделенный из комплекса «доминирующий» (кавычки здесь присутствуют потому, что «доминирует всегда целостная деятельность организма» [П. К. Анохин, 1958]) действующий (отраженный в реакциях организма) фактор может быть представлен уже в виде строго упорядоченного «объемного» конгломерата таких «ядер». При этом внутренняя упорядоченность его «ядер» в пространстве и времени будет дополнительным носителем специфических качеств, а неспецифическая характеристика уже может быть выражена как суммарная векторная величина, соотнесенная с временными параметрами («Временные связи есть универсальное явление природы» - И. II. Павлов, 1949) действия данного фактора в целом. Весь комплекс «простых» и «сложных» действующих на организм в определенном временном промежутке факторов в свою очередь может быть представлен в виде некоего «объема» строго определенной формы (отражающей специфику комплекса действующих факторов), полностью заполненного разновеликими и разноцветными «ядрами», не просто связанными между собой в соответствии со спецификой каждого из действующих факторов, но и имеющими «вторичные», межфакторные связи. Создание организмом в его отраженных реакциях на комплекс действующих факторов Среды таких «вторичных» связей как раз обусловлено его стремлением к построению единого алгоритма целостной ответной реакции с целью экономизации и максимальной эффективности его реагирования.

Эти, хотя и предельно упрощенные, и фактически - примитивные схемы позволяют, тем не менее, не только представить себе теснейшую взаимосвязь (если не сказать - единство) специфического и неспецифического в действующих на организм факторах, но и проследить «превращения» их неспецифических характеристик в специфические.

Прежде чем окончательно ответить на вопрос о месте в любой функциональной системе организма (являющейся, как уже было сказано, основой адаптации) ее неспецифического звена, необходимо еще раз вспомнить, что когда мы говорим о действующих на организм факторах Среды (в ее широчайшем понимании), мы всегда имеем в виду «отражение» этих факторов в системных реакциях на них организма. Причем это отражение всегда специфично и эта специфичность выявляется, помимо всего прочего и в неспецифических реакциях организма [П. Д. Горизонтов, Т. Н. Протасова, 1968]. Следовательно, «неспецифическая составляющая» является неотъемлемым компонентом любой «специфической» функциональной системы. При этом, замена одного неспецифического компонента на другой [по Л. Х. Гаркави, Е. Б. Квакиной, М. А. Уколовой, 1977, 1979, 1982; и др.], даже при неизменности «специфического состава системы» ведет к созданию отличной от предыдущей функциональной системы с совершенно другим конечным результатом. Это еще проще понять, если вспомнить, что, в противовес мнению Г. Селье (1960), различным неспецифическим адаптационным реакциям организма присущи различные уровни его энергообеспечения [Л. Х. Гаркави, Е. Б. Квакина, М. А. Уколова, 1977, 1979]. В качестве простого примера можно привести пробегание одним и тем же спортсменом одной и той же дистанции с различной скоростью (и, соответственно, - с различными неспецифическими «эффектами»). При этом каждый раз организм «использует» различные функциональные системы «бега», о чем могут свидетельствовать, прежде всего, конечные результаты (характеризующиеся временем пробегания дистанции), а также промежуточные параметры выполненной спортсменом работы - время разгона до заданной скорости, частота и длина беговых шагов и прочее. При этом, если принять во внимание необходимость именно мультипараметрической оценки конечного результата [В. А. Шидловский, 1973, 1978, 1982] деятельности системы (включая энергетическую стоимость выполненной работы и максимум других конечных и промежуточных показателей функционирования системы), становится понятной ошибочность позиций В. Н. Платонова (1988), считающего возможным судить о «функциональной системе плавания» по единственному временному параметру конечного результата ее работы. Приведенный им в уже упоминавшейся здесь ранее монографии [В. Н. Платонов, 1988] пример скорее свидетельствует о том, что «деятельность» различных функциональных систем может быть сравнима по отдельно взятым параметрам конечного результата их «работы».

Как уже говорилось ранее, границы внутреннего содержания понятия «среда» используемого в теории адаптации достаточно широки. Более того, расширение внутреннего содержания этого понятия напрямую связано с процессом эволюции и усложнением форм жизни на Земле [П. К. Анохин, 1958, 1968, 1975, 1980 и др.]. Так, с момента приобретения живыми существами способности к активному передвижению в пространстве они получили возможность бесконечно расширять «ассортимент» действующих на них факторов. Принятие концепции о комплексности действия средовых факторов и системных принципов реагирования организма на комплексные средовые воздействия значительно (если не сказать - бесконечно) увеличивает число всевозможных комбинаций специфических и неспецифических свойств действующих факторов. Это, в свою очередь, предопределяет столь же бесконечное множество системных реакций организма на эти бесчисленные комплексы воздействий. Более того, все вышесказанное заставляет принять как сущее постоянство и непрерывность комплексных средовых воздействий на организм, а, соответственно, считать адаптацию в целом непрерывным процессом, специфическая направленность и неспецифическая выраженность которого в каждый отдельный момент времени определяется доминированием в нем той или иной функциональной системы.