Девиантное поведение подростков

Именно этот подход он отстаивал в «Трех очерках по теории сексуальности» (1905 г.), где весь анализ психоневрозов вращался вокруг подавленного сексуального влечения как главной причины страхов, неврастении и других болезненных состояний. Здесь же предлагалась схема психосексуального развития личности - от младенческого возраста до стадии, на которой возникает естественное половое влечение к лицу противоположного пола. Одной из излюбленных версий Фрейда становится Эдипов комплекс как извечная формула отношений мальчика к родителям. В греческом мифе о царе Эдипе, убившем своего отца и женившемся на матери, скрыт, по мнению Фрейда, ключ к тяготеющему над каждым мужчиной сексуальному комплексу: мальчик испытывает влечение к матери, воспринимая отца (с коим он себя идентифицирует) как соперника, который вызывает и ненависть, и страх. Под этот древнегреческий миф Фрейд стремился подвести как можно большее количество клинических случаев и фактов истории культуры.

В последний период творчества Фрейда увидели свет его работы, запечатлевшие изменения, которые претерпели его взгляды на структуру человеческой личности («Психология масс и анализ Я» (1921), «Я и Оно» (1923). Организация психической жизни выступала теперь в виде модели, имеющей своими компонентами различные психические инстанции, обозначенные терминами: Оно (ид), Я (эго) и сверх-Я (супер-эго).

Под Оно (ид) понималась наиболее примитивная инстанция, которая охватывает все прирожденное, генетически первичное, подчиненное принципу удовольствия и ничего не знающее ни о реальности, ни об обществе. Она изначально иррациональна и аморальна. Ее требованиям должна удовлетворять инстанция Я (эго). Эго следует принципу реальности, вырабатывая ряд механизмов, позволяющих адаптироваться к среде, справляться с ее требованиями. Эго - посредник между стимулами, идущими как из этой среды, так и из глубин организма, с одной стороны, и ответными двигательными реакциями - с другой. К функциям эго относится самосохранение организма, запечатление опыта внешних воздействий в памяти, избегание угрожающих влияний, контроль над требованиями инстинктов (исходящих от ид). Особое значение придавалось сверх-Я (супер-эго), которое служит источником моральных и религиозных чувств, контролирующим и наказующим агентом. Если ид предопределен генетически, а Я - продукт индивидуального опыта, то супер-эго - продукт влияний, исходящих от других людей. Оно возникает в раннем детстве (связано, согласно Фрейду, с комплексом Эдипа) и остается практически неизменным в последующие годы. Сверх-Я (супер-эго) образуется благодаря механизму идентификации ребенка с отцом, который служит для него моделью. Если Я (эго) примет решение или совершит действие в угоду Оно (ид), но в противовес сверх-Я (супер-эго), то Оно испытывает наказание в виде укоров совести, чувства вины. Поскольку сверх-Я черпает энергию от ид, постольку сверх-Я часто действует жестоко, даже садистски.

Считая свои теоретические построения строго научными, Фрейд подверг острой критике религиозное мировоззрение, а также субъективно-идеалистическую философию. Будучи бескомпромиссным атеистом, считая религию несовместимой с опытом и разумом, Фрейд считал ее формой массового невроза, имеющего в основе психосексуальные отношения и отражающего желания и потребности детства. Тем самым он оставлял без внимания общественно-исторические истоки и функции религии, своеобразную представленность в религиозном сознании ценностных ориентаций, порожденных жизнью людей в реальном, земном мире, иррациональное переживание этими людьми своей зависимости от природных и социальных сил. Вместе с тем психоанализ дал импульс изучению сопряженных с религией личностных смыслов и переживаний, разработке проблем психологии религии. Решительно отграничивая религиозное мировоззрение от научного, Фрейд с полным основанием усматривает своеобразие научного мышления в том, что оно представляет собой особого рода деятельность, которая дает адекватную картину этой реальности. Однако, отрицание социокультурных законов, которым подчинено поведение людей, привело Фрейда к психологическому редукционизму, к сведению движущих пружин человеческого бытия исключительно к «инстинктивной предрасположенности» в виде психоэнергетики и психодинамики, тогда как принцип историзма позволяет понять истинную природу человеческих потребностей, влечений, мотивов, которые, вопреки Фрейду, преобразуются в процессе созидания материальных и духовных ценностей, а не изначально предопределены биологической конституцией организма.

Фрейд также критиковал марксизм за создание «новых иллюзий», прежде всего за стремление вселить веру в то, что за короткий срок удастся изменить человеческую сущность и создать общество всеобщего благоденствия. Революция 1917 г. в России трактовалась Фрейдом как эффект перенесения «агрессивных наклонностей бедных людей на богатых». Фрейд усматривал в русском большевизме зловещие тенденции, а именно - «запрет на мышление», поскольку «критические исследования марксистской теории запрещены».

Вызов, который агрессия бросила психоанализу, является гораздо более дерзким, чем тот, который он получил от сексуальности. Фрейд распознал в агрессии черты инстинкта намного более мощного, чем либидо, и через немалое количество лет после его смерти мнения аналитиков расходятся так далеко, насколько это возможно. Среди адептов психоанализа те, которые полностью приняли концепцию Фрейда и инстинкте смерти, и те которые вообще отрицают ее - и отрицают даже то, что агрессия является инстинктом.

Самым удивительным в предпринятом Фрейдом исследовании агрессивности является то, что вплоть до 1920 г. он почти не обращал внимания на человеческую агрессивность и деструктивность. В своей работе «Недовольство культурой» Фрейд выражал недоумение по поводу этого обстоятельства: «Я не понимаю, как мы умудрились просмотреть вездесущность неэротической агрессивности и деструктивности и не обозначили для него соответствующего места в нашей интерпретации жизни».

Ошибка Фрейда была в том, что он рассматривал агрессию только лишь как компонент сексуального инстинкта, что долго не давало ему выделить ее как самостоятельный инстинкт. В «Трех очерках по теории сексуальности» Фрейд рассматривал агрессивность как одну из составляющих агрессивного инстинкта. Он писал: «Садизм в таком случае соответствовал бы ставшему самостоятельным, преувеличенному, выдвинутому благодаря смещению на главное место агрессивному компоненту сексуального влечения»

В работе «Влечения и их судьба» Фрейд продолжил направления мысли: что разрушительность есть составная часть сексуального инстинкта, и то, что она - независимая от сексуальности сила: «Предварительные стадии любви проявляются через временные сексуальные цели, по мере того как сексуальные инстинкты проходят сложный путь развития. В качестве первой из этих целей мы признаём фазу вбирания в себя, или поглощения, - тип любви, совместимый с упразднением обособленного существования объекта, который можно поэтому описать как амбивалентный. На более высокой стадии предгенитальной садистско-анальной организации стремление к объекту проявляется в форме побуждения к господству, для которого нанесение вреда объекту или его уничтожение просто индифферентны. В этой форме и на этой предварительной стадии любовь едва ли отличима от ненависти в своей направленности на объект. Вплоть до установления генитальной организации любовь так и не превращается в противоположность ненависти»,

Но в той же самой работе Фрейд воспроизводит и иную позицию об агрессивности, независимой от сексуального инстинкта. Эта альтернативная гипотеза предполагает, что источником агрессивности являются инстинкты «Я». Фрейд писал: «Ненависть как отношение объекта старше любви. Она происходит из изначального отвержения нарциссическим «Я» внешнего мира и потока его стимулов. Будучи реакцией на вызванное объектами неудовольствия, она всегда тесно связана с инстинктами самосохранения, так что сексуальный инстинкт и инстинкты «Я» могут без труда составить противоположность, повторяющее противостояние между любовью и ненавистью. Когда инстинкты «Я» преобладают над сексуальной функцией, как бывает на стадии садистско-анальной организации, они придают инстинктивные цели также и свойство ненависти».

В той же работе Фрейд делает следующий шаг во определении ненависти: «Я» питает отвращение ко всем объектам, ставшим для него источником неприятных чувств, и преследует их, намереваясь разрушить, безотносительно к тому, не помешает ли это сексуальному удовлетворению или удовлетворению потребности в самосохранении. Действительно, можно утверждать, что подлинные прообразы отношений ненависти проистекает не из половой жизни, а из борьбы «Я» за сохранение и поддержание самого себя».

Темой влечения и их судьбы завершается первый этап размышлений Фрейда о деструктивности. Нельзя не отметить, что он одновременно придерживается двух представлений: об агрессивности как части сексуального влечения (оральный и анальный садизм) и об агрессивности, независимой от сексуального инстинкта, об агрессивности как свойстве инстинктов «Я», которые не приемлют вторжения внешних влияний и препятствий, мешающих удовлетворять сексуальные потребности и потребности в самосохранении, и противиться подобному вторжению.

Работой «По ту сторону принципа удовольствия» З. Фрейд начинает основательный пересмотр всей своей теории инстинктов. В этой работе Фрейд приписал характеристики инстинкта «навязчивому» повторению; здесь же он впервые постулировал новую дихотомию Эроса и инстинкта смерти, природа которого он обсуждает более подробно в книге «Я и Оно» и в последующих сочинениях. Эта новая дихотомия инстинктов жизни и смерти приходит на смену первоначальному делению на инстинкты «Я» и половые инстинкты. Хотя З.Фрейд пытается отождествить Эрос и либидо, новая полярность вводит совершено отличное от прежнего понятие влечения.

В работе «Недовольство культурой» З.Фрейд сам дает краткое описание своей новой теории. Он писал: «Так, инстинкты «Я» были по началу противопоставлены влечениям, направленным на объекты. Энергия последних получила название «либидо». Появилась противоположность между инстинктами «Я» и направленными на объекты «либидозными» инстинктами любви (в самом широком смысле этого слова)... Этой несогласованностью тогда пренебрегли - садизм ведь столь очевидно принадлежит к сексуальной жизни, где жестокие игры могут занять место игр нежных... Решающим здесь было введение понятие «нарциссизм», то есть учения о том, что само «Я» заполнено либидо, будучи его первоначальным жилищем и оставаясь в известной мере его штаб-квартирой... Следующий шаг был мною сделан в «По ту сторону принципа удовольствия», когда мне впервые бросились в глаза навязчивость повторений и консервативный характер инстинктивной жизни. Отталкиваясь от спекуляций по поводу начала жизни и биологических параллелей, я пришёл к выводу о существовании другого влечении, противоположного инстинкту самосохранению, который поддерживает жизненную субстанцию и созидает из нее все более обширные объединения. Это влечение направлено на разрушение таких объединений, оно стремится вернуть их изначальное неорганическое состояние. Итак, помимо Эроса, имеется и инстинкт смерти» (Фрейд З., 1990).

Когда Фрейд писал «По ту сторону принципа удовольствия», он вовсе не был полностью убежден в обоснованности новой гипотезы. «Меня могли бы спросить, убежден ли я сам, и в какой мере, в развитых здесь предположениях. Ответ гласил бы, что я не только не убежден в них, но и никого не стараюсь склонить к вере в них. Правильнее сказать, я не знаю, насколько я в них верю» (Фрейд З., 1990). После предпринятой попытки воздвигнуть новое теоретическое сооружение, угрожавшее поставить под сомнение многие предшествовавшие представления, после затраченных на нее грандиозных интеллектуальных усилий подобная искренность Фрейда, буквально пронизывающая всю его работу, особенно впечатляет. Большее количество лет Фрейд провел за разработкой новой теории и приобрел все возраставшее чувство уверенности, которого у него не было в начале. Дело не в том, что он добавил к своей гипотезе совершенно новые аспекты, а, скорее, в полной интеллектуальной «переработке», которая убедила его самого и, должно быть, сделала особенно огорчительным то обстоятельство, что лишь немногие из его последователей по-настоящему поняли его взгляды и разделили их (Э. Фромм, 1998),

Новая теория впервые была полностью изложена в «Я и Оно». Особое значение имеет допущение того, что «каждому из этих двух видов первичных позывов был бы приписан особый физиологический процесс (рост и распад) и в каждой новой субстанции действовали бы оба первичных позыва, но все же в неравных долях, чтобы одна субстанция могла быть главным представителем Эроса» (Фрейд З., 1989).

Таким образом, Фрейд понимал агрессию, как нечто отличное от либидо только с точки зрения объектного катексиса. Его опыт во время первой мировой войны мог сыграть роль в том, что он распознал деструктивную агрессию. Но в течение всех лет своей работы скрытая проблема Фрейда по отношению к агрессии больше касалась таинственности проявления агрессии против самого себя. Отдельно от опыта войны в теории инстинктов представлена не ясная область, где Эго является местонахождением энергии, отличной от эротической энергии, и постепенно становится местонахождением агрессивной энергии. С появлением структурной теории и разделением психического аппарата на три составляющих Ид, Эго и Супер-Эго, Эго и Ид определены в своих взаимоотношениях. А все термины, которые раньше использовались для обозначения Супер-Эго, которое сейчас уже не инстинктивный компонент, но, наоборот, удерживает свое положение как подавляющая часть, которая может входить в конфликт с Ид, не имеют смысла. Концепция Супер-Эго позволила Фрейду понять, что главная проблема агрессии человека - это ее внутреннее управление. В этом смысле «Экономическая проблема мазохизма» остается величайшей попыткой и необходимой отправной точкой для любых дальнейших исследований агрессии. В статье «Экономическая проблема мазохизма» Фрейд делает шаг в прояснении отношения между двумя инстинктами. Он писал: «Задача либидо - обезвредить разрушительный инстинкт, оно выполняет свою задачу, в значительной степени отводя инстинкт вовне, на объекты внешнего мира, охотно используя при этом особую органическую систему - мускулатуру. Инстинкт поэтому и называется разрушительным инстинктом, стремлением к господству или волей к власти. Часть инстинкта прямо предназначена обслуживать половую функцию, в чем ей принадлежит важная роль. Это садизм в собственном смысле слова. Другая часть не задействована в этом перенесении во вне; она остается внутри организма и с помощью описанного выше сопутствующего ей полового возбуждения становится там либидиозно связанной. Именно эту часть мы должны признать исходным эротогенным мазохизмом». Концепция инстинкта смерти впечатляюще подчеркивает мысль о внутреннем управлении агрессивной энергии, а многие факты клинических наблюдений подтверждают, что физическая способность производить внутренние саморегулирующиеся механизмы агрессии, в которых участвует либидо, является прерогативой Человека. К сожалению, не существует возможности клинически подтвердить всю клеточную теорию инстинктов жизни и смерти» (Фрейд З., 1990).

В статье «Конечный и бесконечный анализ» З. Фрейд больше подчеркивает могущество инстинкта смерти: «Но самый сильный из всех мешающих факторов и к тому же совершенно не подвластный контролю... - это инстинкт смерти» (Фрейд З., 1990)..

Через много лет можно сказать, что из последней теории инстинктов З.Фрейда почти всеобщим убеждением стало то, что агрессия является инстинктом.

Ещё один представитель подхода, перекликающегося с психоаналитической концепцией агрессии, - Конрад Лоренц (07.11.1903 - 27.02.1989), австрийский зоолог и этолог, удостоенный в 1973 Нобелевской премии по физиологии и медицине (совместно с К. Фришем и Н. Тинбергеном) за исследования индивидуального и группового поведения животных. Учился в Нью-Йоркском и Венском университетах, в 1933 получил степень доктора философии в области зоологии в Мюнхенском университете. С 1937 преподавал сравнительную анатомию и зоопсихологию в Венском университете, в 1940 стал профессором психологии Кёнигсбергского университета. Во время Второй мировой войны служил военным хирургом в немецкой армии, в 1944-48 находился в плену в СССР. Вернувшись в Вену, преподавал в университете и занимался изучением поведения животных. В 1950 организовал при одном из институтов Научного общества Макса Планка отдел по изучению поведения животных, в 1961 возглавил Институт физиологии поведения в Зеевизене (ФРГ). Перу Лоренца принадлежит множество научно-популярных книг, получивших всемирное признание: «Кольцо царя Соломона» (Er redete mit dem Vieh, den Vogeln und den Fischen, 1949), «Человек находит друга» (So kam der Mensch auf den Hund, 1950), «Год серого гуся» (Das Jahr des Graugans, 1979). Среди его научных трудов: «Эволюция и модификация поведения» (Phylogenetische Anpassung und adaptive Modifikation des Verhaltens, 1961), «Поведение животных и человека» (Uber tieriesches und menschliches Verhalten, 1965), «За зеркалом. Исследование естественной истории человеческого знания» (Die Ruckseite des Spiegels: Versuch einer Naturgeschichte menschlichen Erkennens,1973). Среди наград и знаков отличия, которыми был удостоен Лоренц, золотая медаль Нью-Йоркского зоологического общества (1955), Венская премия за научные достижения, присуждаемая Венским городским советом (1959), премия Калинги, присуждаемая ЮНЕСКО (1970). Лоренц являлся иностранным членом Лондонского королевского общества и американской Национальной академии наук.

Конрад Захариас Лоренц родился в Вене, он был младшим из двух сыновей Эммы (Лехер) Лоренц и Адольфа Лоренца. Дед Лоренца был мастером по изготовлению конских сбруй, а отец, помнивший голодное детство, стал преуспевающим хирургом-ортопедом, который построил в Альтенберге возле Вены нарядное, хотя и несколько аляповатое поместье, украшенное огромными художественными полотнами и римскими статуями. Бродя по полям и болотам вокруг Лоренц-холла, Лоренц заразился тем, что позже назовет «чрезмерной любовью к животным».

Выращивая домашних уток, юный Лоренц впервые обнаружил импринтинг, специфическую форму обучения, наблюдающуюся на ранних этапах жизни, с помощью которой животные устанавливают социальные связи и опознают друг друга. «У соседа, - вспоминал позднее Лоренц, - я взял однодневного утенка и, к огромной радости, обнаружил, что у него развилась реакция повсюду следовать за моей персоной. В то же время во мне проснулся неистребимый интерес к водоплавающей птице, и я еще ребенком стал знатоком поведения различных ее представителей».

Вскоре мальчик собрал замечательную коллекцию животных, не только домашних, но и диких, которые жили в доме и на обширной территории вокруг него, как в настоящем частном зоопарке. Это позволило Лоренцу познакомиться с разными видами животных, и теперь он не склонен был видеть в них просто живые механизмы. Как исследователь, стоящий на позициях объективности в науке, он был далек от мысли интерпретировать поведение животных по образу и подобию человеческих мыслей и чувств. Его более интересовали проблемы инстинкта: как и почему поведение животных, не обладающих человеческим разумом, характеризуется сложными и адекватными обстоятельствам моделями?

Получив начальное образование в частной школе, которой руководила его тетка, Лоренц поступил в «Шоттенгимназиум» - школу с очень высоким уровнем преподавания. Здесь привычки Лоренца к наблюдению были подкреплены обучением зоологическим методам и принципам эволюции. «По окончании средней школы, - писал впоследствии Лоренц, - я был по-прежнему увлечен эволюцией и хотел изучать зоологию и палеонтологию. Однако я послушался отца, который настаивал на моих занятиях медициной».

В 1922 г. Лоренц был зачислен в Колумбийский университет Нью-Йорка, но спустя 6 месяцев вернулся в Австрию и поступил на медицинский факультет Венского университета. Хотя у него было мало желания становиться врачом, он решил, что медицинское образование не повредит его любимому призванию - этологии, науке о поведении животных в естественных условиях. Лоренц вспоминал об университетском преподавателе анатомии Фердинанде Хохштеттере, который дал «прекрасную подготовку по методическим вопросам, научив отличать черты сходства, вызванные общим происхождением, от таковых, обусловленных параллельной адаптацией». Лоренц «быстро понял... что сравнительный метод должен быть так же применим к моделям поведения, как и к анатомическим структурам». Работая над диссертацией для получения медицинской степени, Лоренц начал систематически сопоставлять особенности инстинктивного поведения животных. В это же время он служил лаборантом кафедры анатомии Венского университета. В 1927 г. Лоренц женился на Маргарет (Гретль) Гебхардт, с которой дружил с детства; у супругов родилось две дочери и один сын. После получения в 1928 г. медицинской степени Лоренц перешел на должность ассистента кафедры анатомии. Однако его все же интересовала этология, а не медицина. Он начал работать над диссертацией по зоологии, одновременно читая курс по сравнительному поведению животных.

До 1930 г. в науке об инстинктах преобладали две установившиеся, но противоположные точки зрения: витализм и бихевиоризм. Виталисты (или инстинктивисты) наблюдали за сложными действиями животных в естественной среде обитания и поражались той точности, с которой инстинкт животных соответствовал достижению поставленных природой целей. Они либо объясняли инстинкты расплывчатым понятием «мудрость природы», либо считали, что поведение животных мотивируется теми же факторами, которые лежат в основе деятельности человека. Сторонники бихевиоризма, напротив, изучали поведение животных в лаборатории, проверяя способности животных к решению экспериментальных задач, например поискам выхода из лабиринта. Бихевиористы объясняли поведение животных цепочками рефлекторных реакций (наподобие тех, которые описывал Чарлз С. Шеррингтон), связанных воедино посредством классического кондиционирования, изученного И.П.Павловым. Бихевиористов, исследования которых были сконцентрированы в основном на действиях, приобретенных путем обучения, приводило в замешательство само понятие инстинкта - сложного набора врожденных, а не приобретенных реакций.

Первоначально Лоренц склонялся к бихевиоризму, полагая, что инстинкты основываются на цепи рефлексов. Однако в его исследованиях росло число доказательств в пользу того, что инстинктивное поведение является внутренне мотивированным. Например, в норме животные не проявляют признаков связанного со спариванием поведения в отсутствие представителей противоположного пола и далеко не всегда проявляют эти признаки даже в их присутствии: для активизации инстинкта должен быть достигнут определенный порог стимуляции. Если животное долго находилось в изоляции, порог снижается, т.е. воздействие раздражителя может быть слабее, пока в конце концов животное не начинает проявлять признаков связанного со спариванием поведения даже в отсутствии раздражителя. Лоренц сообщил о результатах своих исследований в серии статей, опубликованных в 1927 - 1938 гг.

Лишь в 1939 г. Лоренц признал важность своих собственных данных и встал на ту точку зрения, что инстинкты вызываются не рефлексами, а внутренними побуждениями. Позднее в этом же году Лоренц встретил на симпозиуме в Лейдене Николаса Тинбергена; их «взгляды совпали до неправдоподобной степени», скажет впоследствии Лоренц. «В ходе наших дискуссий оформились некоторые понятия, которые позже оказались плодотворными для этологических исследований». Действительно, концепция инстинкта, которую разработали Лоренц и Тинберген в течение последующих нескольких лет, легла в основу современной этологии.

Лоренц и Тинберген высказали гипотезу, согласно которой инстинктивное поведение начинается с внутренних мотивов, заставляющих животное искать определенный набор обусловленных средой, или социальных, стимулов. Это, так называемое ориентировочное, поведение часто в высшей степени изменчиво; как только животное встречает некоторые «ключевые» стимуляторы (сигнальные раздражители, или пусковые механизмы), оно автоматически выполняет стереотипный набор движений, называемый фиксированным двигательным паттерном (ФДП). Каждое животное имеет отличительную систему ФДП и связанных с ней сигнальных раздражителей, которые являются характерными для вида и эволюционируют в ответ на требования естественного отбора.

В 1937 г. Лоренц начал читать лекции по психологии животных в Вене. Одновременно он занимался изучением процесса одомашнивания гусей, который включает в себя утрату приобретенных навыков и возрастание роли пищевых и сексуальных стимулов. Лоренц был глубоко обеспокоен вероятностью того, что такой процесс может иметь место у человека. Вскоре после присоединения Австрии к Германии и вторжения в нее немецких войск Лоренц сделал то, о чем позже будет вспоминать так: «Послушавшись дурного совета... я написал статью об опасностях одомашнивания и... использовал в своем сочинении худшие образцы нацистской терминологии». Некоторые из критиков Лоренц называют эту страницу его научной биографии расистской; другие склонны считать ее результатом политической наивности.

Через два года после получения должности на кафедре психологии Кенигсбергского университета (ныне г. Калининград) Лоренц был мобилизован в германскую армию в качестве военного врача, несмотря на то что никогда не занимался медицинской практикой. Посланный на Восточный фронт в 1942 г., он попал в плен к русским и долгие годы работал в госпитале для военнопленных. Репатриирован лишь в 1948 г., когда многие друзья и родственники считали его давно погибшим.

Одно из своих самых поразительных открытий Лоренц сделал в лагере для военнопленных. Вот как он это описывает: «Наблюдая полудиких коз Армянского нагорья, я заметил однажды, как уже при первых отдаленных раскатах грома они отыскивали в скалах подходящие пещеры, целесообразно готовясь к грядущему дождю. То же они делали, когда поблизости раздавался грохот взрывов. [По-видимому, там велись взрывные работы.] Я вполне отчетливо помню, что при этом наблюдении я внезапно осознал: в естественных условиях образование условных реакций лишь тогда способствует сохранению вида, когда условный стимул находится в причинной связи с безусловным».

Первая книга Лоренца, содержавшая конспективный план его исследований, была опубликована его дочерью лишь после его смерти, под названием «Естественная наука о человеческом виде», с подзаголовком «Введение в сравнительное исследование поведения. «Русская рукопись». 1944 - 1948.» Название это не случайно: Лоренц хотел написать книгу в четырех частях, завершив ее научно обоснованной этикой, но лишь первая часть в рукописи свидетельствует об этом плане. Впрочем, можно думать, что «Оборотная сторона зеркала» была результатом его дальнейших размышлений, а лекции по венскому радио, опубликованные под названием «Восемь смертных грехов цивилизованного человечества», содержат некоторую часть того, что Лоренц хотел сказать о человеческом поведении. Вместе с самой популярной книгой Лоренца «Так называемое зло» эти книги были переведены на русский язык в 1998 году, под названием «Оборотная сторона зеркала».

В первые годы после возвращения в Австрию Лоренц не мог получить никакой официальной должности, но все же благодаря финансовой помощи друзей продолжал свои исследования в Альтенберге. В 1950 г. он и Эрих фон Холст основали Институт физиологии поведения Макса Планка. В течение следующих двух десятилетий Лоренц занимался этологическими исследованиями, сконцентрировавшись на изучении водоплавающих птиц. Его статус основоположника современной этологии был неоспоримым, и в этом качестве он играл ведущую роль в диспутах между этологами и представителями других научных дисциплин, в частности психологии поведения животных.

Некоторые из наиболее противоречивых взглядов Лоренца высказаны в его книге «Так называемое зло: о природе агрессии» («Das sogenannte Bose: zur Naturgeschichte der Aggression», 1963). Как видно из названия, Лоренц считает агрессию не более чем «злом», потому что, несмотря на нередко разрушительные последствия, этот инстинкт способствует осуществлению таких важнейших функций, как выбор брачных партнеров, установление социальной иерархии, сохранение территории. Критики этой книги утверждали, что ее выводы оправдывают проявления насилия в человеческом поведении, хотя, по мнению самого Лоренца, врожденная человеческая агрессивность становится еще опаснее оттого, что «изобретение искусственного оружия нарушает равновесие между разрушительными потенциалами и социальными запретами».

Нобелевская премия по физиологии и медицине за 1973 г. была разделена между Лоренцом, Тинбергеном и Карлом фон Фришем «за открытия, связанные с созданием и установлением моделей индивидуального и группового поведения животных». Его достижением считалось, в частности, то, что он «наблюдал модели поведения, которые, судя по всему, не могли быть приобретены путем обучения и должны были быть интерпретированы как генетически запрограммированные». Более любого другого исследователя Лоренц способствовал растущему пониманию того факта, что поведение возникает на такой же генетической основе, как и всякая другая характеристика животных, и, следовательно, подвержено действию естественного отбора.

После ухода на пенсию в 1973 г. из Института Макса Планка Лоренц продолжил исследования в отделе социологии животных Института сравнительной этологии Австрийской академии наук в Альтенберге.

К.Лоренц придерживался эволюционного подхода к агрессии, демонстрируя неожиданное сходство с позицией 3.Фрейда. Согласно К.Лоренцу, агрессия берет начало прежде всего из врожденного инстинкта борьбы за выживание, который присутствует у людей так же, как и у других живых существ. Он предполагал, что этот инстинкт развился в ходе длительной эволюции, в пользу чего свидетельствуют три его важные функции. Во-первых, борьба рассеивает представителей видов на широком географическом пространстве, и тем самым обеспечивается максимальная утилизация имеющихся пищевых ресурсов. Во-вторых, агрессия помогает улучшить генетический фонд вида за счет того, что оставить потомство сумеют только наиболее сильные и энергичные индивидуумы. Наконец, сильные животные лучше защищаются и обеспечивают выживание своего потомства.

В то время как у З.Фрейда, не было однозначного мнения относительно накопления и разрядки инстинктивной агрессивной энергии, у К.Лоренца был совершенно определенный взгляд на эту тему. Он считал, что человеческая агрессивность питается из постоянного энергетического источника и не обязательно является результатом реакции на некое раздражение. К.Лоренц разделяет точку зрения, согласно которой специфическая энергия, необходимая для инстинктивных действий, постоянно накапливается в нервных центрах. Фактически, если с момента последнего агрессивного проявления прошло достаточное количество времени, подобное поведение может развернуться и спонтанно, при абсолютном отсутствии высвобождающего стимула. В тех случаях, когда не удается найти или создать внешний раздражитель, энергия накопившейся инстинктивной агрессивности достигает таких размеров, что сразу происходит взрыв, и инстинкт срабатывает. «Даже самый крайний случай бессмысленного инстинктивного поведения, внешне ничем не обусловленного и не имеющего никакого объекта (своего рода «бег на месте»), дает нам картину таких действий, которые фотографически точно совпадают с биологическими целесообразными действиями нормального живого организма, - и это является важным доказательством того, что в инстинктивных действиях координация движений до мельчайших деталей запрограммирована генетически» (Лоренц К., 1994).

Для Лоренца агрессия, во-первых, не является реакцией на внешние раздражители, а представляет собой собственное внутреннее напряжение, которое требует разрядки и находит выражение, невзирая на то, есть для этого подходящий внешний раздражитель или нет. «Главная опасность инстинктов в их спонтанности» (Лоренц К., 1994),

Можно сказать, что теория Лоренца покоится на двух фундаментальных посылках: первая - это гидравлическая модель агрессии, которая указывает на механизм возникновения агрессии. Вторая - идея, что агрессивность служит делу самой жизни, способствует выживанию индивида и всего вида. В общем и целом Лоренц исходит из предположения, что внутривидовая агрессия является функцией, служащей выживанию самого вида. К. Лоренц утверждает, что агрессивность играет именно такую роль, распределяя отдельных представителей одного вида на соответствующем жизненном пространстве, обеспечивая селекцию «лучших производителей» и защиту материнских особей, а также устанавливая определенную социальную иерархию (Лоренц К., 1994). Причем, агрессивность может гораздо успешнее выполнять функцию сохранения вида, чем устрашения врага, которое в процессе эволюции превратилось в своего рода форму поведения, состоящую из «символических и ритуальных» угроз, которые никого не страшат и не на наносят виду ни малейшего ущерба.

Однако дальше Лоренц утверждает, что инстинкт, служащий у животных сохранению вида, у человека «перерастает в гротесковую и бессмысленную форму» и «выбивает его из колеи». Агрессивность из помощника превращается в угрозу выживанию.

Лоренц, по-видимому, и сам не был полностью удовлетворен подобным истолкованием человеческой агрессивности; ему хотелось дополнить это объяснение аргументами, выходящими за рамки этологии. Он пишет: «Прежде всего, надо отметить, что губительная энергия агрессивного инстинкта досталась человеку по наследству, а сегодня она пронизывает его до мозга костей; скорее всего, эта агрессивность была обусловлена процессом внутривидового отбора, который длился многие тысячелетия (в частности, прошел через весь раннекаменный век) и оказал серьёзное влияние на наших предков. Когда люди достигли такого уровня, что сумели благодаря своему оружию, одежде и социальной организации избавиться в какой-то мере от внешней угрозы погибнуть от голода, холода и диких зверей, т.е. когда эти факторы перестали выполнять селективную функцию, тогда, вероятно, вступила в свои права злая и жестокая внутривидовая селекция. Наиболее значимым фактором стала война между враждующими ордами людей, живущими по соседству. Война стала главной причиной формирования у людей так называемых «воинских доблестей», которые и по сей день, к сожалению, для многих людей представляют идеал, достойный подражания» (Лоренц К., 1994).

Одно из наиболее любопытных следствий теории К.Лоренца состоит в том, что с ее помощью можно объяснить тот факт, что у людей, в отличие от большинства других живых существ, широко распространено насилие в отношении представителей своего собственного вида. Согласно К.Лоренцу, кроме врожденного инстинкта борьбы, все живые существа наделены возможностью подавлять свои стремления; последняя варьирует в зависимости от их способности наносить серьезные повреждения своим жертвам. Таким образом, опасные хищники, например, львы и тигры, которых природа щедро снабдила всем необходимым для успешного умерщвления других живых существ (проворством, огромными когтями и зубами), имеют очень сильное сдерживающее начало, препятствующее нападению на представителей собственного вида, в то время как менее опасные существа -- люди -- обладают гораздо более слабым сдерживающим началом. Когда на заре истории человечества мужчины и женщины, действуя агрессивно против своих соплеменников, пускали в ход свои зубы и кулаки, отсутствие вышеупомянутых ограничений не было столь страшным. В конце концов, вероятность того, что они могли нанести друг другу серьезные увечья, была относительно низкой. Однако технический прогресс сделал возможным появление оружия массового уничтожения, и в связи с этим потакание своим стремлениям представляет все большую опасность -- под угрозой находится выживание человека как вида. Кратко можно сказать так: К.Лоренц истолковывал стремление мировых лидеров подвергать целые нации риску самоуничтожения в свете того факта, что человеческая способность к насилию превалирует над врожденными сдерживающими началами, подавляющими агрессивные действия.

К.Лоренц соединил в своей теории два элемента. Первый состоит в утверждении, что звери, как и люди, наделены врожденной агрессивностью, которая способствует выживанию вида и особи. Второй элемент (тезис о гидравлическом характере накопившейся агрессии) помогает К. Лоренцу объяснить жестокие и разрушительные импульсы человека; правда, для доказательства этого предположения у него не так уж много аргументов и фактов. Как способствующая жизни, так и разрушительная агрессия подводятся под одну категорию, и единственное, что их объединяет, - это слово «агрессия».

Существует теория агрессии, которая укладывается в рамки эволюционного подхода. Это охотничья гипотеза Ардри. Он утверждает, что в результате естественного отбора появился новый вид - охотники. Эта охотничья природа и составляет основу человеческой агрессивности.

Чтобы успешно охотиться группами, люди придумали для общения язык, содержащий такие понятия, как «друг» или «враг», «мы» и «они», служащие для оправдания агрессивных действий против других. Появление оружия, поражающего на расстоянии (лук и стрелы) привело к тому, что люди стали более удачливыми «вооруженными хищниками».

Итак, Ардри уверяет, что именно охотничий инстинкт, как результат естественного отбора в сочетании с развитием мозга и появлением оружия, поражающего на расстоянии, сформировал человека, как существо, которое активно нападает на представителей своего же вида. К теории Ардри примыкает социобиологический взгляд на агрессию. Он имеет более специфическое основание для объяснения процесса естественного отбора. Согласно социобиологической теории агрессии, влияние генов столь длительно, потому что они обеспечивают адаптивное поведение, то есть гены «приспособлены» до такой степени, что вносят свой вклад в успешность репродукции, благодаря чему гарантируется их сохранение у будущих поколений. Таким образом, социобиологи доказывают, что индивидуумы, скорее всего, будут способствовать выживанию тех, у кого имеются схожие гены (то есть родственников), проявляя альтруизм и самопожертвование. Они будут вести себя агрессивно по отношению к тем, кто от них отличается или не состоит в родстве, то есть у кого наименее вероятно наличие общих генов.

Итак, различные теории агрессии, но все они сходны по смыслу. В частности, центральное для всех теорий положение о том, что агрессия является следствием по преимуществу инстинктивных, врожденных факторов, логически ведет к заключению, что агрессивные проявления почти невозможно устранить. Ни удовлетворение всех материальных потребностей, ни устранение социальной несправедливости, ни другие позитивные изменения в структуре человеческого общества не смогут предотвратить зарождения и проявления агрессивных импульсов. Самое большее, чего можно достичь, -- это временно не допускать подобных проявлений или ослабить их интенсивность. Поэтому, согласно данным теориям, агрессия в той или иной форме всегда будет нас сопровождать. И в самом деле, агрессия является неотъемлемой частью нашей человеческой природы.

В противоположность чисто теоретическим концепциям влечения фрустрационная теория агрессивного поведения, как она представлена в монографии 1939 г. Долларда и его соавторов, положила начало интенсивным экспериментальным исследованиям агрессии. Согласно этой теории, агрессия - это не автоматически возникающее в недрах организма влечение, а следствие фрустрации, т. е. препятствий, возникающих на пути целенаправленных действий субъекта, или же не наступления целевого состояния, к которому он стремился.

В основе теории агрессии, сформулированной Доллардом и другими, известной как теория фрустрации - агрессии лежат два положения:

1. фрустрация всегда приводит к агрессии в какой-либо форме;

2. агрессия всегда является результатом фрустрации.

При этом не предполагается, что фрустрация, определяемая как блокирование или создание помех для какого-либо целенаправленного поведения, вызывает агрессию напрямую; считается, что она провоцирует агрессию (побуждает к агрессии), что, в свою очередь, облегчает проявление или поддерживает агрессивное поведение.

Доллард и соавторы полагали, что в отношении побуждения к агрессии решающее значение имеют три фактора:

1) степень ожидаемого субъектом удовлетворения от будущего достижения цели;

2) сила препятствия на пути достижения цели;

3) количество последовательных фрустраций.

То есть, чем в большей степени субъект предвкушает удовольствие, чем сильнее препятствие и чем большее количество ответных реакций блокируется, тем сильнее будет толчок к агрессивному поведению. В дальнейшем Доллард и соавторы предположили, что влияние следующих одна за другой фрустраций может быть совокупным и это вызовет агрессивные реакции большей силы, чем каждая из них в отдельности. Из сказанного следует, что влияние фрустрирующих событий сохраняется в течение определенного времени, -- это предположение является важным для некоторых аспектов теории.

Подробно «агрессии» слово «фрустрация» имеет множество различных значений. Даже среди психологов нет единого мнения по поводу того, что такое фрустрация; некоторые из них, говоря о фрустрации, имеют в виду внешний барьер, препятствующий достижению цели, в то время как другие обозначают этим термином внутреннюю эмоциональную реакцию, обусловленную тем или иным ограничением или препятствием на пути к цели. Доллард и его коллеги употребляли этот термин в первом из указанных значений. Можно сказать, что они описывали фрустрацию как внешнее условие, препятствующее индивиду в получении ожидаемых им удовольствий.

Доллард и его коллеги полагали, что любое агрессивное действие детерминировано предшествующей фрустрацией. Однако эта концепция оказалась слишком размытой и не позволяла дифференцировать такие важные понятия, как эмоциональная и инструментальная агрессия. Инструментальная агрессия, так же как и другие инструментальные действия, может быть результатом научения. В этом случае человек наблюдает за другими людьми, которым приносят выгоду их агрессивные действия, усваивает такое поведение, и теперь уже его собственные агрессивные действия совсем не обязательно должны порождаться предшествующими фрустрациями. По-видимому, было бы лучше ограничить соотношение «фрустрация-агрессия», говоря, что барьер на пути к достижению цели генерирует стимуляцию эмоциональной - тенденцию причинить вред другому лицу, и это становиться самоцелью.

Для Долларда сила порождаемой фрустрацией стимуляции к агрессии прямо пропорциональна степени удовлетворения, которое фрустрированный индивид предвосхищал и не получил. Он доказывает, что люди, неожиданно столкнувшиеся с препятствием на пути к цели, тем более склонны причинять ущерб кому-то другому, чем интенсивнее предвкушавшееся удовольствие, чем полнее ограничения (препятствия) в получении каких угодно удовольствий и чем чаще блокируются попытки достижения целей.

Более очевидное подтверждение положения о том, что фрустрация не всегда ведет к агрессии, представили результаты многих эмпирических исследований. Все они показывают следующее: несмотря на то, что фрустрация иногда способствует агрессии, это бывает не столь часто. Видимо, фрустрация вызывает агрессию, прежде всего, у людей, которые усвоили привычку реагировать на фрустрацию или другие аверсивные стимулы агрессивным поведением. С другой стороны, люди, для которых привычны иные реакции, могут и не вести себя агрессивно, когда они фрустрированы.

Принимая во внимание эти рассуждения, Миллер, одним из первых сформулировавший теорию фрустрации--агрессии, незамедлительно внес поправки в первое из вышеприведенных положений: фрустрация порождает различные модели поведения, и агрессия является лишь одной из них. Таким образом, сильное и заманчивое по своей широте определение, согласно которому фрустрация всегда ведет к агрессии, было вскоре отклонено одним из его авторов. Однако, несмотря на этот факт, первоначальная выразительная формулировка по-прежнему имеет удивительно широкое хождение и часто встречается в средствах массовой информации, в популярных дискуссиях об агрессии или в частных беседах.

Миллер утверждает, что фрустрации возбуждают целый ряд различных тенденций, из которых лишь одна «запускает» агрессивное поведение. Индивид, стремление к цели которого блокируется, может одновременно иметь различные желания, пусть и не одинаковой интенсивности, например, хотеть избежать неприятной ситуации, преодолеть какие-то трудности, сформировать альтернативные цели и атаковать препятствие. Эти неагрессивные тенденции могут быть более сильными нежели агрессивное побуждение, и таким образом маскировать агрессивную тенденцию. Однако, считает Миллер, если фрустрация постоянная, то альтернативные тенденции будут ослабевать, а агрессивные в то же время усиливаться и, следовательно, вероятность открытой агрессии будет повышаться.

Все сказанное не означает, что идея «фрустрация - агрессия» не отражает действительности. Научение и опыт могут повысить или понизить вероятность того, что блокирование достижения цели приведет к открытой агрессии, но всегда остаются некоторые шансы на то, что фрустрация вызовет стимуляцию агрессии.

С момента своего появления теория фрустрации--агрессии была объектом пристального внимания и выдержала не одну ревизию. Наиболее значительные поправки и уточнения в эту теорию внес Л.Берковиц. Он утверждает, что фрустрация -- один из множества различных аверсивных стимулов, которые способны лишь спровоцировать агрессивные реакции, но не приводят к агрессивному поведению напрямую, а скорее создают готовность к агрессивным действиям. Подобное поведение возникает только тогда, когда присутствуют соответствующие посылы к агрессии -- средовые стимулы, связанные с актуальными или предшествовавшими факторами, провоцирующими злость, или с агрессией в целом.

Согласно Л.Берковицу, стимулы приобретают свойство провоцировать агрессию (то есть потенциально могут вызвать агрессию) посредством процесса, сходного с классической выработкой условных рефлексов. Стимул может приобрести агрессивное значение, если связан с позитивно подкрепленной агрессией или ассоциируется с пережитыми ранее дискомфортом и болью. Стимулы, которые постоянно связаны с факторами, провоцирующими агрессию, или с самой агрессией, могут постепенно склонять к агрессивным действиям индивидуумов, ранее спровоцированных или фрустрированных. Поскольку этим требованиям удовлетворяет широкий диапазон стимулов, многие из них могут приобретать значение посылов к агрессии. При определенных условиях роль посылов к агрессии могут играть люди с определенными чертами характера и даже физические объекты (например, оружие). Более того, Берковиц полагает даже, что люди с физическими отклонениями в каком-то смысле обречены притягивать к себе страдания и становиться объектами проявлений враждебности, поскольку сам их дефект или болезнь, ассоциирующийся со страданием и болью, способен спровоцировать людей, предрасположенных к агрессии, на специфические действия.

Другая серьезная поправка, внесенная Л.Берковицем в теорию фрустрации--агрессии, касалась условий, требуемых для ослабления агрессивного побуждения. Л.Берковиц утверждал, что у сильно фрустрированных индивидуумов агрессивное побуждение может ослабевать только при условии причинения ущерба фрустратору. «Если имеет место катарсис, то он происходит не по той причине, что агрессор выплеснул какое-то количество предположительно не находившей выхода агрессивной энергии, а потому, что он достиг своей агрессивной цели и тем самым завершил определенную последовательность в виде ответа на подстрекательство к агрессии» (Берковиц Л., 2001).

Далее, Л.Берковиц утверждает: поскольку безуспешные попытки причинить вред тому, кто вызвал фрустрацию, сами по себе являются фрустрирующими, они фактически могут скорее усиливать, чем ослаблять стремление действовать агрессивно. Только успешные атаки, сопровождающиеся причинением ущерба объекту агрессии, способны ослаблять или полностью устранять агрессивное побуждение.

И первоначальная теория фрустрации - агрессии, и теория посылов к агрессии Л.Берковица трактуют агрессию как инстинктивную потребность, которая может быть ослаблена посредством агрессивного поведения. Зильманн утверждал, что эти теории агрессии как потребности являются слишком слабыми и неопределенными для широкого применения. Потребность -- это гипотетический конструкт, который не поддается измерению, но тем не менее должен учитываться. Поэтому он полагал, что будет более плодотворным считать агрессию обусловленной возбуждением, то есть конструктом, который можно наблюдать и измерять. В данном случае возбуждение имеет отношение к раздражению симпатической нервной системы, что находит выражение в соматических реакциях -- таких как учащение пульса, повышение потоотделения и артериального давления, являющихся составной частью реакции «дерись или удирай», которая могла эволюционировать ввиду значимости для выживания.

Одним из наиболее любопытных аспектов теории Зильманна является положение о том, что возбуждение от одного источника может накладываться (то есть переноситься) на возбуждение от другого источника, таким путем усиливая или уменьшая силу эмоциональной реакции. Поскольку возбуждение не угасает немедленно, даже если реакция индивидуума предполагает его ослабление, остатки медленно исчезающего раздражения могут «вливаться в последующие, потенциально независимые (от данного стимула) эмоциональные реакции и переживания. То, что эти предположения действительно уместны для понимания человеческой агрессии, было продемонстрировано в нескольких исследованиях. Было обнаружено, что возбуждение от таких источников, как физическая активность, фильмы с изображением насилия, возбуждающая эротика, а также шум способствуют возникновению и проявлению агрессивных реакций. Подобные процессы могут также уменьшать вероятность появления агрессивных реакций или снижать их силу. Например, агрессия может быть ослаблена в некоторых ситуациях путем приписывания возбуждения источнику, не связанному с переживаемой злостью или с имевшей место провокацией.