"Новый регионализм" и белорусско-российское приграничье

Нация-государство (Nation State) становится структурообразующей константой в цивилизациях, вышедших из классического имперского мира в пространство нового политического обустройства социума. Не отрицая существенной роли «почвы» в становлении и эволюции современного государства, есть смысл обнаружить и более глубокий пласт его культурно-цивилизованных оснований. Нации-государства - не легитимные преемники средневековых империй, а продукты их распада. Он был предопределен становлением и вызреванием в европейском суперрегионе качественно нового культурно-исторического субъекта. По Гегелю, «самое существенное заключается в том, что основою и предпосылкою для такого образования государств являются отдельные нации» [Гегель Лекции…1993, с. 410-411].

Поздняя европейская феодальная система была основана на авторитете силы и стала ареной войны всех против всех. Формально это еще было пространство «Священной Римской империи германской нации», которая состояла из 350 государств, но фактически она оставалась проекцией устройства раздробленной Германии. Гегель отмечал, что это была «узаконенная анархия, какой еще не видел мир». Кульминацией беспредела стала Тридцатилетняя война (1618-1648 г.г.). В ее пламени возникли и закалились новые тенденции - духовной консолидации этносов, их культурно-религиозной идентификации на определенной территории. Между противоборствующими сторонами сложился относительный, но устойчивый паритет. В 1648 г. он завершился Вестфальским миром между «Священной Римской империей германской нации» и ее союзниками, с одной стороны, и Францией и Швецией - с другой. Мир касался террриториальных изменений, политического устройства, религиозных отношений. Протестантская церковь была признана независимой от католической церкви. Прежние общехристианские интересы и цели сменились национальными интересами и целями. Национальное государство стало средством преодоления культурных различий, ранее существовавших в замкнутых этнических пространствах. Буржуазные революции закрепили идею нации-государства, в духе realpolikik приверженности прежде всего ее интересам и ценностям. Эту самодостаточность по-своему выразил солженицынский персонаж: «Вот видишь - круг? Это - отечество. Это - первый круг. А вот - второй…Это - человечество. И, кажется, первый входит во вто- рой? Нич-чего подобного!…никакого человечества - нет. А только отечества, отечества, и разные у всех» [Солженицын 1991, с. 318]

Отныне основу международной системы составляли новые политические субъекты - суверенные государства, и их правительства наделены полнотой власти и управления. Суверенитет (франц. souverainete - верховная власть) - это верховенство прав. Исходным среди таких прав является суверенитет нации-государства в пределах своей территории. Целостность, единство и неделимость территории являются «почвенным» и сакральным символом.

На практике национальные интересы далеко не сводятся к этим гарантиям. Нация-государство - это цивилизационная структура, политическое «тело», которое подчиняется своему духу, и, в случае угрозы его целостности, моральными предстают лишь императивы национального духа. Об этом писал ещё Ф. Гвиардини, друг и сподвижник Н. Макиавелли, в «Диалоге о Флорентийском ополчении»: «Тот, кто желает сохранить государство, должен уметь пренебрегать нормами морали и руководствоваться исключительно Интересами и Обычаями Государства» [Литературная…1991, с. 11].

Однако далеко не всегда дело государства - правое и справедливое. Согласно М. Веберу, «крупные государства - это мощные государства, постоянно соперничающие между собой. Каждое из них - носитель собственной культуры; их культуры противостоят друг другу; при этом каждая претендует на превосходство над другой, и разрешить их спор не представляется возможным» [Цит. по: Арон 1993, с. 519].

Такие претензии порождают устойчивые синдромы. Первый и наиболее очевидный из них отмечен Ф. Ницше в форме парадокса: «Нашим ближним является не сосед наш, а сосед нашего соседа». Второй синдром обусловлен тем, что известный закон взаимосвязи массы и скорости относится не только к небесным светилам. Малые государства должны считаться с максимой: морально-политический компонент политики в том, что все ее субъекты формально равны, но, к сожалению, ей в высокой степени присуща не только моральность. В силу далеких от идиллии взаимоотношений между нациями-государствами их постоянно преследует третий синдром - тенденция к реанимации империи не только за пределами Европы, но и на ее территории.

Наиболее могущественные нации-государства неизменно страдали имперским синдромом. «Кусок «земли», - иронизировал В. Розанов. - Скоро европейским народам надо будет так мало земли, как мало её нужно для гроба; и, кажется, именно в этот момент они особенно будут пылать желанием «овладеть всей землей», провести до края ее свои «легионы» и «знамена». С землей вообще потеряна их связь…» [Розанов 1992, с. 189].

Кардинальные сдвиги ХХ-XXI столетий, прежде всего противоречия глобализации мира, выдвинули в качестве приоритета региональные «большие пространства», способные к выживанию и развитию. Наиболее «продвинутое» из них - Европейский союз, и его члены-государства стоят перед дилеммой: «Европа отечеств» или сверхгосударство? В этом контексте нации-государства проходят суровое испытание.

Перефразируя Ч. Сноу, можно констатировать, что слухи о смерти государства сильно преувеличены. Последний мировой кризис убедительностью показал, что речь идет скорее о смене парадигмы взаимоотношений государства с миром. Ранее, в контексте международных отношений, относительно внешних для каждого государства, они были относительно самодостаточны и действовали в широком диапазоне приоритетов, начиная от территориальной автаркии и заканчивая экстерриториальной экспансией. Ныне международные отношения все более уступают место внутренней, глобальной взаимообусловленности внутренней и внешней политики государств. Как заметил немецкий социолог К. Иоффе, нам нужна не столько декларация независимости, сколько декларация взаимозависимости.

Такой новый способ взаимосвязи государства с миром предполагает не «смерть государства», а перераспредение полномочий между ним и глобальными и региональными институтами, способными принимать и реализовать необходимые решения на наднациональном уровне в общих интересах государств. Прощаясь с полнотой класического суверенитета, нация-государство в обозримом будущем не только не утратит способности быть пространством воспроизводства и развития уникальной культуры каждого народа, но и заинтересованнной и активной сопричастности к новым, меж- и наднациональным способам, формам и технологиям сотрудничества.

Рационально рассуждая, следует искать меру между восприимчивыми к трансформации государственными структурами и относительно самостоятельными регионами как в пределах государств, так и в ассиметричных им террриторальных взаимосвязях между ними. «Новый регионализм» призван не избегать этой фундаментальной проблемы, а диалектически «снимать» ее по принципу не «или - или», а «и - и». Поэтому в русле обретения искомой меры значим исходный анализ такого физического рубежа, как традиционные границы наций-государств.

1.2 Классификация и функции политико-административных границ

Изучение границ является одним из направлений геополитики и политической географии, которое называется лимологией (от лат. limes - граница). Границы являются необходимым атрибутом государства, без которого его существование попросту невозможно. Более того, государственные границы выполняют важную функцию фильтров, мембран, значимых для регуляции взаимоотношений между государствами. Глубокие политико-культурные различия между странами не позволяют отказаться от границ из-за риска потери национальной идентичности, экономического упадка и т.д. Хотя, на наш взгляд, в настоящее время дело идет к «стиранию» государственных границ, но, несмотря на данную тенденцию, отказаться от таких фильтров невозможно.

Любая политическая граница создается с помощью двух операций - делимитации и демаркации. Делимитация представляет собой договор о происхождении границы, описание ее в документах. Затем на местах устанавливают пограничные знаки, т.е. осуществляется демаркация границ.

Морфология государственных границ включает их основные свойства и геометрическую конфигурацию. В свою очередь, основные свойства границ связаны с их природными и этнокультурными особенностями. Любая государственная граница представляет собой комбинацию линий, во-первых, проведенных, как правило, вдоль природных объектов, во-вторых, соединяющих какие-либо легко идентифицируемые на местности объекты, как правило, природные.

Существует множество классификаций политических границ. Прежде всего границы делятся на две большие группы - морские и сухопутные [см.: Мироненко 2001, Туровский 1999]. В основной классификации границы подразделяются на три типа (иногда также говорят о трех основных свойствах политических границ): 1) природные; 2) этнокультурные (этнические, этнографические); 3) геометрические.

Природные границы совпадают с физико-географическими объектами. Они делятся на гидрографические границы, проходящие по рекам и орографические, проходящие по водоразделам, горным хребтам. В России к числу наиболее выраженных гидрографических границ относится граница с Китаем по рекам Амур, Уссури и Аргунь. В прошлом природные рубежи считались наиболее удобными для проведения государственных границ и признавались «естественными».

Этнокультурные (этнические, этнографические) границы разделяют ареалы проживания различных этнокультурных групп. Нужно отметить, что провести этническую границу, в отличие от природной, очень сложно, поскольку существуют обширные ареалы смешения двух и даже нескольких этносов. Зачастую проблема многонациональных районов решается путем выселения и даже изгнания «чужого» этноса. Однако более цивилизованный путь - референдум, когда население само решает, в каком государстве ему жить. В современной Европе основная часть границ относится к разряду этнических. Ярко выраженные этнические свойства более характерны для исторически зрелых, старых границ. К разряду этнокультурных границ относятся многие участки российской границы, например, границы с Финляндией, Латвией, Эстонией, Китаем.

Геометрические границы проводятся по прямой линии. Такие границы характерны для слабозаселенных районов с однообразной природой, где трудно провести природную или этническую границу. Для России подобного рода границы не характерны, однако в качестве классического примера можно привести границы США с Канадой.

Существует также генетическая, или историческая, классификация государственных границ. Согласно этой классификации, границы делятся на т.н. антецендентные и наложенные. Первый тип границ встречается достаточно редко, и они проводятся на переходном этапе, до заселения территории по договору между сторонами. Наложенные границы проводятся по уже заселенной территории [см.: Мироненко 2001].

Возможны и другие варианты генетической классификации государственных границ. Например: граница может быть: 1) послевоенной, т.е. проведенной по итогам войны; 2) договорной, когда стороны, избежав военных действий, проводят новую границу; 3) арбитражной, устанавливаемой по результатам международного арбитража, если две граничащие стороны не могут решить вопрос о прохождении границы; 4) плебисцитарной, когда граница проведена по результатам плебисцита, т.е. население определенной территории голосует за вхождение в состав одного из государств; 5) постколониальной, т.е. повторяющей границу, проведенную колонизаторами в качестве границы своих владений; 6) постадминистративной, появившейся на месте административных границ распавшегося государств [см.: Туровский 1999].

Особый интерес представляют не только ныне существующие границы, но и реликтовые, т.е. границы, которых уже нет. Исследования в области культурной и экономической географии часто ввявляют эти границы, которые существуют на местности незримой линией. В некоторых случаях реликтовые границы используются для выдвижения территориальных претензий, как требование возврата к тем или иным историческим границам.

Классификация границ допускается также по их фактическому правовому статусу. Выделяют границы: 1) договорные, по поводу которых существует общепризнанный международный договор; 2) спорные, право существования которых оспаривается одной из сторон и 3) силовые, установленные военной силой и общенепризнанные границы.

С основными свойствами границ связаны их типы легитимации. Очень распространенный тип - природная легитимация. Во многих концепциях государственного строительства природные границы считались естественными. На макроуровне речь идет о крупных природных объектах - реках, горных хребтах. На микроуровне природные свойства границ прослеживаются намного лучше, поскольку границы на определенной местности обычно привязываются к мелким природным объектам - небольшим рекам, ручьям, высотам и т.д.

Одним из основных параметров анализа границ являются природные свойства границ, совокупность которых определяют природную контрастность. Государственные границы могут быть более или менее контрастны в зависимости от того, насколько граница выражена на местности, совпадает ли она с природными объектами. Причем границы с меньшей природной контрастностью чаше являются предметом пограничных споров, поэтому оценка природной контрастности государственных границ имеет огромное прикладное значение.

Другой важный тип легитимности государственных границ - этнокультурный. Проведение на местности этнических границ - дело весьма затруднительное, а по большому счету и вовсе невозможное. Однако можно максимально приблизить государственную границу к этнической, выделив территории с численным преобладанием определенного этноса. Причем данная проблема может решаться на макроуровне (провинции), мезоуровне (районов), микроуровне (уровень населенных пунктов). Исходя из этого, точность проводимых границ всегда различается. Без преувеличения можно сказать, что практически любую этническую границу можно оспорить.

Опираясь на особенности этнокультурной границы, можно исследовать такой параметр, как этническая контрастность. Определять этот параметр можно, сравнивая доли представителей того или иного этноса в населении по обе стороны границы. Причем проделать это можно на нескольких географических уровнях. Это макроуровень (области), мезоуровень (административные районы) и на уровне приграничных населенных пунктов (микроуровень). Стремление приблизить государственные границы к уровню наибольшей контрастности является одним из конфликтогенных факторов в мировой политике. Причем этническая контрастность не стационарна во времени и может изменяться как результат культурно-исторических процессов.

Геометрическая конфигурация - важный критерий в исследовании границ. Исследование конфигураций границ включает анализ их извилистости и наличие эксклавов. При этом извилистые границы обладают меньшей лигитимностью и их стараются спрямить, и более ровная граница считается более удобной и «правильной». Однако прямые границы характерны для пустынной местности, где мало подходящих природных объектов.

Границы могут быть сравнительно узкими и широкими, элементарными и комплексными. В связи с этим различаются типы границ по степени сложности: 1) простые, не разложимые на элементарные границы; 2) составные, в разных частях своего простирания составленные из границ разного рода; 3) совмещенные, когда разнотипные границы совпадают на всем протяжении рассматриваемого участка граничной линии; 4) поглощенные границами более высокого ранга из той же районизации; 5) вытесненные такими объектами, на которых они не изображаются или точно не проводятся, например, реками, морями (для ландшафтных границ суши и мелких административных единиц, землепользований). Второй и третий типы границ, вместе с комплексными, можно включить в класс сложных [см.: Родоман 1982].

Комплексные границы иногда проводят по местам сгущения (приблизительного совпадения) отраслевых границ. Весьма комплексны границы экономических районов, интегральных узловых районов. К числу комплексных относятся и жестко фиксированные политико-административные и государственные границы [см.: Вардомский, Мироненко 1982].

Характеристики, связанные с принадлежностью границы к тому или иному типу, с выполнением ею той или иной функции, со всей определенностью можно отнести только к простым границам, а такие в чистом виде существуют лишь в теоретических моделях. Реальные границы оказываются более сложными. Не исключено, что различные функции (барьерная, контактная) могут принадлежать различным простым границам, совмещенным в одной сложности.

Один из самых главных и основополагающих параметров границ - их историческая зрелость, которая определяется длительностью и давностью существования [см.: Колосов, Туровский 1999]. Для этого устанавливается время первого появления данной границы или ее приблизительных аналогов на территории, длительность существования границы (ее возраст). Исторический тип лигитимности границ, особенно государственных, является крайне важным, т.к. менее зрелые границы чаще оспариваются соседями. Некоторые эсперты полагают, что в постоянном изменении граница привлекает к себе повышенное внимание, акцентирует проблему размежевания в обществе в целом и способствует его дезынтеграции. Будучи стабильной, она постоянно переходит в ранг исторических, традиционных и в конечном счете вообще отмирает, освобождая путь для человеческих контактов [см.: Новиков 1989].

Еще одна классификация политико-административных границ предполагает их деление на несколько типов в соответствии с выполняемыми ими функциями. В отечественной литературе выделяют три основные функции границ: 1) барьерная; 2) контактная; 3) фильтрующая.

Первая функция разделяет соседние государства. Вторая служит сближению двух стран в районе границы, через которую эти страны поддерживают связи. Основное значение третьей функции заключается в отборе товаров, людей, культурных ценностей и т.д. Граница регулирует их потоки через свою территории во внешний мир, т.е. выступает в качестве фильтра. Разные границы могут в большей или меньшей степени быть ориентированы на те или иные функции. В одних случаях граница - это барьер, в других - способствует интеграции двух стран и является скорее контактной. Третий вид границы представляет собой нечто среднее между двумя другими типами [см.: Шувалов 1980].

С функциональной классификацией связана и градация границ по режиму: 1) отчуждающая граница, жестко разделяющая две страны, когда трансграничное взаимодействие минимально, барьерная функция является доминирующей; 2) полупроницаемая граница также не отличается прозрачностью, но, в отличие от отчуждающей, через нее осуществляется некое взаимодействие, две стороны пытаются наладить сотрудничество, хотя границы для них - это фильтр для минимизации нежелательного внешнего воздействия; 3) более успешно приграничное сотрудничество происходит в условиях соединяющих границ; 4) при осознанном стремлении к снятию пограничных барьеров и даже отказа от пограничного контроля возникают и функционируют интеграционные границы.

Тот или иной тип границы во многом зависит от политической обстановки в государстве. Отчуждающие границы с ярко выраженной барьерной функцией, именуемые также фронтальными, являются одним из отличительных признаков тоталитарно-идеологических режимов. Страны с либеральной политической культурой стремятся к интеграционным границам и созданию единого экономического пространства.

Географические границы - особые пространственные образования, состоящие из элементов разграничиваемых ими географических объектов (в нашем случае - районов). Граница не только разделяет смежные районы, но и служит местом их контакта. При этом она является барьером для взаимопроникновения территориально смежных процессов.

Барьерная функция границы может проявляться через ограничение условий: 1) появления потоков между государствами и их регионами, 2) их функционирования. В первом случае барьерная функция сводится к функциям отражения (отталкивания), фильтрования потоков и к функции препятствия для потоков, пересекающих границу. Во втором случае они сводятся лишь к затратам на пересечение границы.

Отражающая функция проявляется в создании неблагоприятных условий для распространения какого-либо явления или процесса в приграничной полосе. Фильтрующая функция проявляется в избирательной пропускной способности: граница пропускает потоки одного вида и препятствует прохождению потоков другого вида. Препятствующая функция проявляется в случае, если граница района совпадает с каким либо существенным физическим или экологическим барьером, для преодоления которого необходим определенный запас энергии. Границы, имеющие перечисленные выше барьерные функции, являются весомыми районообразующими рубежами, особенно при выделении узловых районов [см.: Шувалов 1989].

Многие границы создаются с определенной целью, т.к. специально вводятся для достижения каких-то социально-экономических результатов. Таковы границы, создаваемые для влияния на экономическое развитие: приоритетных зон для капитальных вложений, депрессивных районов и т.д. Исходя из сложившихся систем территориального управления, этнических и культурных особенностей, в разных странах устанавливается и совершенствуется административно-территориальное деление, которое, например, в социалистических странах служило важным средством регулирования для многих видов человеческой деятельности.

Возникновение многих границ вызвано возрастающей социально-экономической неоднородностью территории и, в частности, пространственной специализацией, выражающейся в особой приспособленности определенных ареалов для одного или нескольких видов деятельности. Обычно границы между специализированными участками жестко фиксируются.

Образование многих границ связано с цикличностью процессов. Ритмы человеческой деятельности, обусловленные периодической сменой занятий и ограниченным бюджетом времени за сутки, неделю, год, определяют круг доступных человеку мест, что приводит к появлению «циклогенных» границ, как, например, у городских агломераций и рекреационных пригородных зон.

Происхождение и функции границ, их свойства и формы во многом обусловлены механизмом регулирования районообразующей деятельности (финансовыми, экономическими, административными и т.д.).

Следствиями объективного процесса пространственной дифференциации являются разукрупнения и кардинальный пересмотр сетки административно-территориального деления в некоторых странах (Франция, Польша). Таким образом, пространственная дифференциация приводит к возникновению новых границ и к взаимному пересечению всякого рода новых и старых границ внутри исходной системы, в то время как пространственная интеграция повышает уровень проницаемости старых границ, относительно уменьшая целостность территориальных систем на низших, но абсолютно повышая ее на высших ступенях деления.

Пространственная и функциональная динамика границ обладает информационным содержанием. Так как любым границам, в особенности комплексным, присуща известная устойчивость, то важна их роль как средства упорядочения территориальной организации жизни общества. Границы во многом снимают неопределенность последующего пространственного развития социально-экономических систем. С увеличением числа объектов повышается разнообразие территории, соответственно возрастает нагрузка на единицу площади. По достижении пороговой величины для сохранения заданного уровня управляемости и снятия возросшей неопределенности внутрисистемных взаимодействий становится необходимым разделение исходной территориальной системы на несколько подсистем или систем того же ранга. Согласованное развитие интегрируемых исходных систем выражается, в частности, в росте проницаемости и контактности их границ [см.: Вардомский Мироненко 1982].

Можно предположить, что на приграничных территориях формируется своеобразная контактная зона, благодаря чему появляется возможность лучше использовать выгоды соседства [Майергойз 1974].

На примере европейских стран бывшего СЭВ (Совета экономической взаимопомощи) можно проследить, как изменялись экономические функции государственных границ. В начале 50-х и 60-х гг. ХХ в. внешние связи играли, как правило, вспомогательную роль в экономическом развитии указанных стран. По мере углубления и расширения международного разделения труда границы между ними все больше становились транзитными. Приграничные районы насыщались инфраструктурой, что привлекало в них промышленность. В дальнейшем развитие отношений осуществлялось в условиях высокой транспортной и хозяйственной освоенности приграничных территорий, выравнивания уровня социально-экономического развития стран и их районов.

Развитие транзитных и контактных функций приграничных зон делает необходимым их соответствующие структурное приспособление: создание там адекватной локальной и региональной инфраструктуры вдобавок к действующей общегосударственной, дополнительное развитие городов, наращивание производственного потенциала.

Таким образом, параллельно с развитием хозяйства стран изменяются и функции границ, что влияет на экономическую структуру и функции приграничных районов.

Государственные границы влияют на территориальное развитие через свои фундаментальные свойства - барьерность, контактность, фильтрующие функции. Через их соотношение выражаются функции государства, с одной стороны, по защите национального экономического и политического пространства, а с другой, в использовании внешних факторов для социально-экономического развития.

Контактность проявляется через проводимость национальных границ для движения ресурсов: населения, информации, финансовых средств и т.д. Степень контактности обусловлена принципами построения и функционирования национальной экономики, свободой внешнеэкономической деятельности разнообразных хозяйственных субъектов. Одновременно проводимость и прозрачность границ зависит от инфраструктурной обеспеченности межгосударственных взаимоотношений.

Барьерность выражается как отграничение национального пространства от остального мира. Она выявляется в разного рода государственных, административных и экономических методах контроля за внешними связями: лицензировании, тарифных и нетарифных ограничениях, визовом и паспортном режиме.

Соотношение контактности и барьерности динамично, оно изменяется во времени, отражая степень открытости национальной экономики, уровень ее развития, изменения в политике государства. Неодинаково это соотношение и на разных участках границ, по отношению к отдельным странам.

В случае преобладания барьерных функций границы хозяйство и население отталкиваются от периферийных пограничных районов, способствуя формированию структуры хозяйства центростремительного типа. Особую роль в формировании относительно устойчивого отталкивающего эффекта барьерной функции играет военно-опасная ситуация на границе. Так, военно-опасные границы в течение многих лет сдерживали развитие хозяйства в западных и восточных районах СССР, способствуя формированию глубинной территориальной структуры хозяйства страны.

Крайнее проявление отталкивающего эффекта барьерной границы имеет место в случае спорных и конфликтных государственных границ. Спорные территории на длительное время выпадают из активного использования в хозяйственной деятельности граничащих стран. Конфликтные границы выталкивают из приграничных районов население и хозяйство, определенным образом влияя на территориальное развитие страны, обрекая приграничные районы на хозяйственную разруху или, в лучшем случае, на экономический застой. В зависимости от остроты конфликта экономические функции такой границы могут практически отсутствовать.

В настоящее время все сильнее проявляют себя контактные свойства границ, что связано с растущей интернационализацией хозяйственной жизни стран. Развитие проводимости границ - вполне закономерный процесс, он означает усиление воздействия международного разделения труда на формирование территориальной структуры национального хозяйства. В процессе интернационализации и глобализации изменяется соотношение международного и внутринационального разделения труда в пользу первого. Реально это проявляется в опережающем росте объемов и разнообразия внешнеэкономических связей по сравнению с внутренними.

Рост контактности границ, как отражение интернационализации и «нового регионализма», имеет глобальный характер, и в большей мере это затрагивает развитие приграничных территорий. Для них соседство выступает в качестве важного ресурса развития.

Таким образом, в настоящее время территориальное развитие стран испытывает все более сильное воздействие контактно-интегральных свойств государственных границ. Одной из основополагающей идей интеграции границ является создание единого экономического пространства, т.е. единой таможенной территории, свободной от тарифных и количественных ограничений импорта между странами-участницами. Так, в результате поэтапного создания такого союза взаимная торговля стран Евроcоюза по сути превратилась во внутреннюю. Государства, входящие в данный союз, получают от сотрудничества значительно большую выгоду, чем прибыль от таможенных сборов. Бесспорно, подобный «симбиоз» государств и их границ - это перспектива в развитии общества.

1.3 Открытое общество: от границы к фронтиру

Horizontuberschmelzung - «взаимное проникновение, слияние и смешение горизонтов» Х.-Г.Гадамер [Бенхабиб 2003, с. 4]

«Пограничная роль культуры требует познания «новизны», лежащей вне прямой линии между настоящим и прошлым. Это создает чувство нового как…акта культурной трансляции» Х.Бхабха [Bhabha 1994, p. 70]

Культуры находятся в преемственной, функциональной, но прежде всего - в смысловой взаимосвязи, и способны внести достойный вклад в универсум человека в мире лишь в режиме открытого общества - по сути древнейшего и вместе с тем исторически развивающегося и динамичного феномена триединства коммуникации и свободной миграции людей, вещей и идей. «Открытое общество», как способ коммуникации и общения между совокупными субъектами культуры/цивилизации, не отменяет их объективного расположения в собственном топосе, культурной идентичности «место-развития» (П. Савицкий). Понятие «открытое общество» стало одним из ключевых концептов зрелости народов и государств [см.: Поппер 1992], их способности, сохраняя свою «самость», к плодотворному взаимодействию.

Вместе с тем, даже сторонники «открытого общества» не склонны к его идеализации, памятуя об издержках и даже западнях неограниченной свободы.

Подобно тому, как, по Ф. Достоевскому, пожар начинается не на крышах, а головах, пожар безмерной свободы в такой форме, как открытые границы, может нанести огромный ущерб, привести к экспансии враждебных не только государственному суверенитету, но и духовному здоровью наций. В этом, судя по дружным заявлениям лидеров европейских государств, убедились недавние поклонники мультикультурализма, в особенности в его происламской ипостаси. В парадоксальной форме, но метко по существу, эту проблему. выразил на международной конференции в Вене в 2008 г представитель Франции: «Вы думаете, что наши враги стоят на нашей границе? Они - в наших средствах массовой информации, в правительстве, и очень успешно разрушают» [Литературная…2009, с. 5].

Разочарование в издержках «открытого общества» объясняется тем, что оно становится не средством международного разделения и кооперации деятельности, в котором заинтересовано каждое государство, а фундаменталистской либеральной самоцелью свободы ради свбоды. Этот синдром выражается в том, что «открытое общество» страдает «…отсутствием цели…каждый человек обязан искать и находить ее в себе и для себя.Те, кто не способен найти цель в себе, могут обратиться к догме, которая предлагает человеку готовый набор ценностей…Если свобода становится невыносимой ношей, то спасением может оказаться закрытое общество» [Независимая…1998, с. 12].

Крайности эволюции «открытого общества» постоянно колеблются между полюсами отката к жесткой герметизации «закрытого общества» и процессами, которые приводят не только к трансформации ее субъектов и ареала их жизнедеятельности, но и их мутации, вплоть до отказа от идентичности и ее смены. Известны и масштабные исторические прецеденты принуждения к открытости, каковы, к примеру, доктрина и практика «открытых дверей» западных держав в отношении Китая и Японии, недавняя откровенная, а ныне прикровенная экспансия Запада на Балканах, а также повсюду - претендующих на экстерриторальность международных ТНК.

Эти процессы выражают две противоположности в назначении границ как территориальных рубежей государств - изоляционизм и экспансию. Вполне правомерно, что по определению «граница на замке» для всех сил, угрожающих суверенитету государств. Поэтому объективная тенденция, обратная «открытому обществу», также продукт длительной эволюции. Она возникла вместе с завершением аморфного первобытно-кочевого образа жизни, переходом к оседлости и ее кристаллизацией в государственно-территориальном политическом устройстве в пределах определенных границ. Их архетип - Стена, кроме очевидной защитной функции, символ упорядоченности мира, ограждение места обитания сакральных существ. Такова Стена Плача в Иерусалиме. Она почитается иудеями как развалины Храма царя Ирода, но также как символ диаспоры и тех, кто остается отделенным от Израиля. Нынешняя стена, по идее призванная оградить Израиль от палестинских террористов, это уже не столько стена безопасности, сколько страха. Вообще стена сразу обрела функции механизма и символа не только надежной защиты и неприступности, но и разобщенности.

Противоречивый образ стены-границы зримо предстает в Великой Китайской стене и ее традиционном назначении. С одной стороны, возведение стен в Китае было важнейшим мироустроительным актом. Таким образом в аморфный мир догосударственного хаоса вносился определенный порядок и вместе с ним - начала цивилизации. Однако с возведением этой Стены устанавливался центр воображаемого Поднебесного мира, коим и была «назначена» столица Срединного царства.

Общеизвестно назначение Берлинской стены - символ отчуждения, плохо скрываемой враждебности бывших союзников по антигитлеровской коалиции, и в итоге - рассечения «тела» и духа немецкого народа. Для СССР она была свидетельством триумфа, а для большинства немцев - платой за сопричастность к нацистскому монстру. Но падение Стены подтвердило правоту Гегеля: «Если дух нации требует чего-нибудь, то его не одолеет никакое насилие» [Гегель Лекции… 1993, с. 426]. Возможно, границы между новыми государствами в перспективе ждет судьба Берлинской стены.

Изоляционизм (лат. insula - изолироваться; географический прототип этого понятия isola - остров (итал.), Island (англ.) является древнейшей формой существования в режиме разобщенности. Это концепция, стратегия и практика экзистенциального одиночества и искусственного обособления цивилизаций или их подсистем. Символически «изолироваться» - значит представлять себя либо неприступной крепостью (Великая китайская стена как гарантия недоступности Поднебесной для «варваров»), либо островом («остров Россия», по В. Цымбурскому),

Исходный античный смысл изоляционизма, казалось бы, противоречил этим гештальтам и представляет его в виде архипелага - не группы островов, а «моря», в конкретно-историческом контексте - Эгейского моря как «моря морей», дневнейшего arche-моря (греч. arche - начало). Аристотель ясно подразделял полис и ойкос, и «глухая» изоляция первого от последнего рассматривалась как жизненно необходимая предпосылка выживания и благополучия полиса. Однако Гегель, подчеркивая ограниченность греческих городов, отмечал, что здесь была «отвратительная обособленность, которая упорно и упрямо отстаивает себя и именно поэтому оказывается в полной зависимости от других и во враждебных отношениях с ними» [Гегель Лекции…1993, с. 229].

Менее однозначными могут быть оценки такой практики, которая обозначена в японской «политике закрытых дверей» ХУI-ХУIII в.в. или «закрытости» Индии в течение двух десятилетий после Второй мировой войны. Такая более или менее жесткая ориентация получила название автаркии (греч. autarkeia - самоудовлетворение).

Интересен в этой связи опыт Соединенных Штатов Америки. Сегодня, когда они навязывают себя повсюду, где обозначают свои интересы, трудно представить, что их исторический старт имел изоляционистский характер. Исходные предпосылки были продиктованы совокупностью благоприятных обстоятельств. «География формировала непреходящее сознание континентальной целостности и обеспечивала поразительное сочетание безопасности и доступности» [Лернер 1992, с. 407-408].

Дух предпринимательства в течение долгого времени имел скорее «домашний», внутриамериканский, чем глобально-экспансионистский характер. В этом выявляется характерная черта американского изоляционистского мышления - «нации-отшельницы». Ранее эта тенденция выступала как идея защиты американского «укрепленного лагеря» от его «врагов», ныне все более - как решимость «действовать в одиночку» в мире инфантильных и «неблагодарных» союзников.

Традиционная американская государственная политика была одновременно изоляционизмом по отношению к внеамериканскому миру и континентализмом по отношению к Америке как части света. Еще в начале ХХ века Г. Форд писал, что «в Соединенных Штатах мы так заняты развитием нашей собственной страны, что долго еще сможем обойтись без внешней торговли» [Форд 1989, с. 191].

В начале ХХI в. США демонстровали закон маятника - одновременное действие импульсов экспансионизма и стремления к внутренней самодостаточности. «Верша свою историю и строя свою империю, - пишет Лернер, - Америка.ощущает себя со всех сторон окруженной наступающими силами новых варваров и замыкается в кольце страхов перед «враждебными» и «подрывными» идеями». Вместе с тем для нее характерна неистребимая экспансионистская «жажда», и «было бы неразумно думать, что энергия, достаточно мощная, чтобы сдвигать границы., не распространится за океан» [Лернер 1992, с. 415].

Своеобразным остается российский маятник изоляционизма и экспансионизма. Колыбель будущей России - Киевская Русь была открытым пространством взаимодействия с миром, особенно с Европой, но в общем - по западному, северному и южному направлениям. Столетия золотоордынского засилия прервали этот в целом плодотворный диалог, но он - нередко в драматических формах - был возрожден. Здесь были подлинные и сомнительные триумфы: с одной стороны, санкт-петербургское «окно» в Европу, «догоняющая» модернизация России и, в свою очередь, мощное культурное воздействие на Европу великой российской культуры, с другой - роль императорской России как «жандарма Европы». Больше терниев, чем лавров, доставалось империи в контактах с азиатскими соседями. Крах попыток овладеть «Царьградом» - Константинополем в ХIХ в. - и позорное поражение под Цусимой в 1905 г. были следствием неизбывной «азиатчины» официальной России, ее стремления контролировать всю Азию и вместе с тем изолироваться от европейских преобразований.

Маятник «изоляционизм - экспансия» во-своему воспроизвела советско-коммунистическая империя. Идея «железного занавеса» (впрочем, впервые выдвинутая У. Черчиллем) была столь же охотно утилизована режимом, сколь и его идеологическая система, которая, подобно американской, претендовала не только на выживание, но и на глобальное «жизненное пространство» путем экспорта «мировой революции».

В начале ХХI в. комбинация изоляционизма и интервенционизма исчерпала себя. Последнее свидетельство тому - одиозный талибский режим в Афганистане. Он обрек свой народ на самозаточение в средневековой архаике и фундаменталистски трактуемой исламской идеологии, пытается оградить его от влияния внешнего мира и одновременно объявляет войну другим культурам (апогей безумия - разрушение статуй Будды) и цивилизациям (наркоэкспансия, террористическая атака на Вашингтон). Весь цивилизованный мир восстал против этого варварства.

Такой длительный, многогранный и противоречивый опыт позволяет заключить о преходящей и в целом деструктивной роли изоляционизма в судьбах народов и государств. Его не только материальное, но и ментально-политическое воплощение особенно заметно в государственных границах. Как правило, их принято рассматривать не как исторически сформировавшиеся, а соответствующие «природе вещей». Франкский император Карл Великий любил говорить о «естественных границах», но А. Камю называл границы «грубыми миражами истории» [Камю 1990, с. 376].

Это означает, что роль границ как «стен» противоречива. «Человек перестал быть диким животным только тогда, когда он построил первую стену, - писал Е. Замятин. - Человек перестал быть диким человеком,.когда мы этой Стеной изолировали свой машинный, совершенный мир - от неразумного, безобразного мира.» [Замятин 1989, с. 368]. Более достоверно другое: с одной стороны, границы - это непременное условие суверенитета и безопасности государств («граница на замке»), с другой - под углом зрения культурно-цивилизационного взаимодействия государств и народов - о них можно сказать по Ф. Кафке: «То, что раньше представлялось разделяющей полосой, теперь стало стеной или горой - или, вернее, могилой» [Кафка 1991, с. 584]. С точки зрения Ф. Виттельса, эти «защитные сооружения.имеют свои опасности: они закрывают горизонт» [Виттельс 1991, с. 128].

Последний очевидный аргумент - жесткий визовый режим как один из камней преткновения между Россией и Евросоюзом. В Энциклопедическом словаре Брокгауза и Эфрона требование визы определяется как способ одной страны показать другой нежелательность ее граждан.

В противоречивом контексте границ предстает история и современность такого феномена, как приграничье. Значительный вклад в концептуальное осмысление границы и пограничья, внес профессор Стокгольмского университета, эксперт по глобальным и региональным культурным коммуникациям У. Ханнерц В статье «Границы» он рассматривает две их версии - «естественную», эко-биологизаторскую, основанную на инвариантной связи между природой и локальной культурой, и конструктивистскую как продукт геополитической инженерии. С позиций первой версии границы абсолютны, «их с готовностью воспринимают как нечто само собою разумеющееся», но, с точки зрения второй версии, «граница - это нечто нечто относительное,…большее самого факта политической географии. Это зона «государство/государство», где одни стремятся установить контроль, а другие - избавиться от него» [ Ханнерц 1998, с. 106, 109].

Весь вопрос - в характере субъектов приграничья, их интересов, ценностей и ориентаций. Граница остается по видимости абсолютным внешним гарантом и символом суверенитета нации-государства. Но в современном, все более едином и неделимом глобальном сообществе границы относительны. Взаимодействие субъектов поверх границ реализуется в планетарных потоках труда и капитала, товаров и идей, но и осложняется деструкцией внетерриторальной инфильтрации экспансионистских радикальных движений, нелегальной эмиграции, торговли людьми и контрабанды. Такие угрозы осложняют, но не отменяют главного - коммуникации поверх границ «делают упор на открытость: поля, потоки, сети» [Abu-Lughod, p. 137-162].

В русле этих потоков, отмечает литовский эксперт О. Шпарага, перед новыми государствами встает проблема «конструирования региональности или регионального обретения имен, за которым стоит задача понимания самодостаточности своего «пограничного» существования». Беларусь, Молдова и Украина как пограничные образования - это уже не просто переходные общества, а, как полагает автор, «определенные - политические, экономические, культурные - субъекты самого перехода. Они находятся под влиянием совершенно определенных факторов и контекстов, которые необходимо учитывать и в теории, и на практике (управления изменениями и процессами в данных регионах). Это субъекты в смысле уже не просто игроков, но и законодателей переходных процессов (возможно, что различие между переходными обществами и субъектами пограничья не является столь существенным; в таком случае, речь, скорее, идет о несколько иной расстановке акцентов - ударение теперь делается на различных формах инициативности и изобретательности, сочетаемых со знанием условий собственного творчества» [Шпарага 2005].

Перед нами - в принципе верная, в терминах М. Вебера, идеал-типическая модель субъектов приграничья, но на практике они нередко являются и явными объектами, «слугами трех господ» - сопредельных государств и, как правило, незримых и разновекторых глобальных сил. Отсюда - устойчиво нестабильная идентичность приграничных субъектов/объектов, трудности их самоидентификации относительно референтных Других.

Однако, вопреки существенной неопределенности сопряженных феноменов границы и приграничья, для деятельности их субъектов всегда, особенно в современных условиях глобализации с ее универсальной взаимозависисостью, характерна потенциальная или реальная способность «перешагивать» государственные границы, символически говоря - действовать «поверх границ». Это процесс - в принципе в духе «открытого общества» - обозначается смыслоемким концептом фронтир. Этимологически он также означает границу (англ. frontier - буквально «рубеж», «граница»), но американский историк Ф. Тёрнер впервые назвал ее - применительно к условиям освоения «дикого Запада» - «точкой встречи дикости и цивилизации» [Turner 1961]. Со временем это понятие стало обозначать более широкий и емкий «горизонтальный» смысл взаимодействия различных, но полноправных субъектов взаимодействия. В современном же смысле фронтир - это взаимопроникновение и противоречивое сочетание различных культурно-цивилизационных практик, территория встречи и контактов различных культур и цивилизаций.

Эволюция содержания термина «фронтир» в ХХ в. позволяет ввести его в научный дискурс как одну из смыслообразующих идей постижения генерализующей проблемы соотношения универсализма и партикуляризма и символически представить ее в виде Креста. На своем перекрестии - смыслообразующем логосе - фронтиры предстают прежде всего как универсальная, в терминах З. Фрейда, «любовь-ненависть» базовых ценностей/антиценностей различных смыслов культурно-цивилизационных комплексов (КЦК). Горизонталь Креста, или топос фронтиров, в основном выявляется как результат двуединства устойчивого ценностно-смыслового ядра и динамичной периферии объективно различных КЦК либо воспринимаемых как неоднотипные сущности. Наконец, хронос фронтиров - это процесс и результаты динамичной преемственнности и отрицания отмеченных противоречий в их конкретно- исторической эволюции.

Фронтир - по-своему маргинальное состояние, и его смысл восходит к лат. слову margo - край, каемка, обрамление, межа, граница и к названию пограничной древнеперсидской области Маргиана. Вообще термин «граница» довольно рано утвердился как «окраина», «пограничная провинция», которая становится относительно отдельным целым, претендующим на политико-государственную автономию, что проявилось уже в ее исходном названии. Окраина - это типичное явление. В процессе расширения территорий стран на их периферии формировались типологически похожие друг на друга регионы порубежья - приграничные территории.

В древнейшее время бытия человека в замкнутых пространственных локусах всякий выход за их пределы переживался как неведомый перекресток - выбор, судьба, сверхъестественные силы. В большинстве древних культур перекресткам дорог придавали огромное значение. В некоторых версиях мифа о царе Эдипе перекресток стал местом роковой встречи с незнакомым ему отцом и Сфинксом, и это место остается аллегорией судьбы [см.: Тресиддер 2001, с. 271-272].

Появление и упрочение больших социально-политических пространств сопровождалось кристаллизацией государственных границ - не столько «естественных», сколько «сконструированных». Поскольку общая логика политической эволюции традиционного общества и Модерна вела к переходу от государств-локусов к имперскому структурированию мира, осваиваемые метрополиями «окраины» стали типичным явлением. В процессе расширения империй на их периферии формировались типологически похожие друг на друга регионы порубежья - «ворота страны», или приграничные регионы. По сути это фронтир - территория, экономические и социокультурные условия которой определяются идущим на ней процессом освоения.

Российские культурологи, посвятившие этой малоизученной проблеме ряд работ (Замятина, Лурье), отмечают сочетание экстенсивных (территориальных) и интенсивных (деятельностно-пассионарных) факторов фронтира, единство происходящих в его пространстве процессов объективации и субъективации. «Пространство всегда воспринимается народом через действие в процессе деятельности по его освоению. Для того чтобы человеческая деятельность на какой-то территории была возможной, она должна стать объектом трансфера этнических констант и получить свое значение в рамках адапатационно-деятельностных моделей, принятых данным обществом. То, что является для народа «полем деятельности», - это пространство, в котором соблюдаются «условия деятельности». Поэтому части территории для народа имеют неодинаковую окраску, в зависимости от того, насколько они способны становиться «ареной действия». Образ конкретного региона не является застывшим. Пространство становится «действующим персонажем» во внутриэтнической драме. Степень его пригодности для освоения зачастую мало зависит от объективных природных и даже политических условий». В ходе освоения «формируются определенные модели человеческой деятельности.Эти модели всегда в той или иной степени иррациональны, хотя часто получают якобы рациональное истолкование.Каждая культура формирует свой особый «адаптированный».образ реальности. Также формируется и образ осваиваемого пространства» [Лурье 1996, с. 61].