"Новый регионализм" и белорусско-российское приграничье

Характер фронтира - всегда исторически переменная величина, и об этом свидетельствует уже эволюция смыслов этого термина. С одной стороны, в имперской практике «рубежи потенциальной экспансии находятся в прямой зависимости от пределов трансляции имперского мифа - там, где кончается власть одних богов, начинается власть других» [Полис 1997, с. 36]. С другой стороны, вновь возникающие цивилизации сами в известном смысле являются новыми фронтирами. Но по мере их становления политические границы перешагиваются, и формируется уже - нередко принципиально иной - культурно-цивилизационный топос. Так было с раннефеодальной Европой как фронтиром Евразии.

Такова по-веберовски идеал-типическая модель фронтира и его эволюции. Изначально он был наделен не только огромным ценностно-символическим смыслом рубикона, который необходимо пройти, но и вероятной пропасти, в которую можно обрушиться. С нарастанием масштабов и усложнением культурно-цивилизационных взаимодействий проблема фронтира обретает новые, глубоко противоречивые смыслы. В этом ракурсе в ХУII-ХIХ в.в. на Американском и Евразийском континентах произошли прорывы, которые во многом определили дальнейшие судьбы мира. Но эти же свершения были изначально чреваты семенем дальнейших великих катастроф и реструктуризации культурно-цивилизационной картины мира.

Классической моделью такой траектории стал американский фронтир. Открытие и дальнейшее освоение Америки в географической системе координат рассматривалось как непрерывно отодвигаемый горизонт. Вслед за первопроходцами цивилизация энергично расширяла свою ойкумену как по-видимости безличную территорию. Territory - это название административной единицы с особым статусом штата. Чтобы его получить, «территория» должна была иметь определенную численность населения.

Такова поверхность американской экспансии. В ее глубине заключались двуединые смыслы. С одной стороны, колонизация Америки и создание нового государства - США стало инструментом исхода из «Старого света», поиском и обретением «новой земли и нового неба». С другой - идея фронтира стала заметной составной американской идеи как democratic virtas - «открытой границы неуклонной экспансии демократии во всем мире. Характерно, теоретики постмодернизма Ж.Делёз и Ф.Гваттари пишут об истории Америки с ее «блуждающими рубежами, подвижными и смещенными границами. Америка смешала все направления; она передвинула свой Восток на Запад, как будто земля стала круглой именно в Америке; ее Запад примкнул к Востоку» [Делёз 1996, с. 25].

На этом пути наследникам Колумба предстояло одолеть не только застарелые институциональные и ментальные недуги «старушки Европы», но и определить реальные пределы унаследованного от нее принципа: «Не может быть свободен народ, который эксплуатирует другие народы». В соперничестве либеральной (свобода) и демократической (равенство) составных этой формулы однозначно одержала верх первая, и судьба автохтонных жителей Америки - индейцев, с учетом соотношения сил, была однозначно и фатально предрешена. Свободолюбие оказалось четко ограниченным границами европейской цивилизации. Даже Ч. Диккенс писал об американском индейце: «Я называю его дикарем, а дикарь - это тот, кого крайне желательно «цивилизовать» [Стивенсон 1993, с. 15].

Мотивация такой цивилизаторской миссии парадоксально фундировалась, казалось бы, «последним словом» европейского христианства в форме протестантизма. В период колонизации Америки «угроза, исходящая от индейца, приняла для пуританина природно-тотальный характер, и в образе врага слитными воедино оказались индеец-дикарь и породившая его дикая стихия природы.Пуританский образ индейца-врага наложил свой отпечаток на восприятие переселенцами пространства: оно для них активно, это пространство - «западня» [Лурье 1996, с. 69]. Отсюда пресловутая формула - «хороший индеец - мертвый индеец», которая затем мультиплицировалась во множестве вариантов.

Во многом иначе формировался британский фронтир. Это вопрос не столько о его африканских ветвях, традиционно решаемый в духе Тёрнера (цивилизация против «варварвства»), сколько о «жемчужине британской короны» - Индии. Здесь произошел уникальный симбиоз передовой цивилизации западного Модерна и одной из великих традиционных цивилизаций Востока. Сомнительно утверждение русского геополитика конца ХIХ в. века Г. Вернадского, что «по своему внутреннему устройству и характеру своего народа эта страна (Англия) может легко обойтись без той или иной колонии», и не вполне определенно его замечание, что «ни одна не сплочена с ней в одно целое.это скорее агрегат» [Вернадский Г. 1877, с. 115].

Это верно для до сих пор мозаичной полуплеменной Африки, но не для Индии, ее издавна консолидированной и прочной идентичности. Англичане не пытались «объять необъятное». У них хватило здравого смысла не посягать на глубинные ментальные основания индийского образа жизни.

Для английской колонизации характерны две основные черты. Во-первых, первоначальный стихийный характер колонизации и, во-вторых, минимальность связей с «туземцами». Англичане стремились поставить между собой и «ими» барьер. А. Лурье отмечает, что основным субъектом действия в английской модели колонизации являлось некое «сообщество» (религиозное или торговое). А в британской идеологеме понятия «сообщество» и «империя» синонимичны. Этот барьер (невидимая «стена») во многом обусловил изредка нарушаемый симбиоз почти самодостаточного британского «сообщества» в Индостане с выживанием и консервацией многообразных местных традиционных структур.

Своеобразным был маятник изоляционизма и экспансионизма в российский ипостаси форонтира. Здесь прослеживается аналогия с американским фронтиром как «чистой доской», и эта геополитическая метафора чем-то близка образу «дикого поля» в российском сознании. Но было и одно существенное отличие. Специфика российского фронтира заключалась в цивилизационно-политической природе российской государственности. Государственно-активная позиция в отношении к пространству в США - одновременно была и массовой. Однако такие понятия, как свобода, индивидуализм, равенство, - в России были крамольными. Отсюда - взгляд на освоение российских пространств «сверху» и взгляд его первопроходцев и жителей - «снизу». Если для взгляда «снизу» - с позиций стихийной народной колонизации - было характерно подчеркивание внутреннего разнообразия страны, то оно было препятствием для сверхцентрализованного государства, которое требовало преодоления. Традиционная российская великодержавная идея - имперская миссионерская функция государства в этом пространстве, незыблемый и идущий от миссионерства «Третьего Рима» принцип, согласно которому «в России активно только государство.ее граждане ощущают гнетущее однообразие, щемящую «тоску бесконечных равнин» (Есенин). С точки зрения Н. Бердяева, душа русского человека «ушиблена ширью».

В таком состоянии историческое наследие России предстает как выражение всех противоречий, коллизий, смешения времен. По словам А. Бовина, одновременно это государство развитое, развивающееся и слаборазвитое. Россия - это одновременно Европа и Азия, Восток и Запад, Север и Юг, Христос и Магомет, бывшая империя и все еще империя.

Известный польский русист М. Брода «закрывает» вопрос Р. Киплинга: Россия - самая западная часть Востока или самая восточная часть Запада - утверждением, что и поныне «Россия понимает себя как территория пограничья - в особенности как территорию, лежащую между Востоком и Западом: это Запад на Востоке и в то же время Восток на Западе» [Брода 2005, с. 250].

Бескачественное, неопределенное положение «между» (нем. zwischen) - это совершенно иное, нежели положение «Запада на Востоке и Востока на Западе». Последнее - это качественно определенный статус России как востока Европы. Но, опираясь на маркировку России как межцивилизационного пограничья, Брода приходит к заключению, что «неуверенность в самой себе рождает усиленные механизмами проекции…неуверенность и недоверие по отношению к другим, чувство опасности, окруженности миром, в котором она скорее видит врагов, чем находит друзей», и «в очерченной перспективе, охватывающей…процессы объединения сил в рамках отдельных цивилизаций и укрепляющей синдром родственных стран, Россия остается страной на распутье, одной из важнейших в глобальном масштабе».

Однако такая оценка имеет не только негативную коннотацию, но и потенциально позитивный смысл перекрестка как фронтира. Во взаимопроникновении ценностей и практик в режиме фронтира, характерном для современного мира, отчетливо слышен «сновидческий голос» М. Цветаевой: «Восход навстречу Закату». Запад во многом предстает как Восток, Восток - как Запад, Север как Юг и Юг - как Север [см.: Левяш 1998].

Отмеченная универсальная тенденция - в русле «открытого общества» и интерпретации границы как фронтира в глобалистской оптике - обстоятельно рассмотрена в статье известных российских авторов М.В. Ильина, Е.Ю. Мелешкиной, А.Ю. Мельвиля, обобщающей последние достижения международных экспертов по проблеме [см.: Ильин М. 2010]. В центре их внимания - идентификация государств с точки зрения легитимности их границ в международном сообществе. Исходный пункт анализа заключается в том, что «государства и возникают, и функционируют лишь в составе объединяющих их международных систем. Условием возникновения и функционирования суверенных государств является не только монополизация власти в рамках отчетливо очерченной территории, но и ее соотношение с аналогичными монополистами «…за пределами их террритории и со стороны различных акторов внутри их территории» [Там же, с. 26].

Ч. Тилли, один из зачинателей традиции изучения государственного строительства, отмечал, что международные системы выступают в качестве фактора формирования и развития государств. Вестфальский мир 1648 г. в конце Тридцатилетней войны впервые показал, что всей Европе предстоит разделение на четко выделенные и суверенные государства, чьи границы определены международными соглашениями. В последующие три столетия европейцы и их потомки смогли распространить подобную систему государств на весь мир. По его мнению, недостатком исследований государственного строительства является дефицит внимания к международным факторам: «Большинство существующих объяснений не срабатывают, - писал Тилли, - поскольку игнорируют тот факт, что различные типы государств стали действительными на различных этапах европейской истории, а также, поскольку они связывают объяснение разнообразия государств скорее с индивидуаьными характеристиками государств, чем с отношениями между ними» [Tilly 1975, p. 11].

Присоединение политий к международным системам не просто оборачивается их признанием другими суверенами. Оно воздействует как на процессы государственного строительства в новых субъектах международных систем, так и на трансформацию старых. Когда и как та или иная полития вступила в сообщество государств, какое место в нем заняла, какие образцы были предложены и даже навязаны международной системой, все это существенным образом сказывается на государственнном строительстве.

Особенно перспективными, отмечают авторы, являются развитие С. Рокканом, его коллегами и последователями понятий «политического структурирования», «строительства системы» и «границ». Это позволило объяснить роль взаимодействия между центром и перифериями, между различными центрами в процессе формирования территориальных государств и наций, а также выявить модели этого явления, разнообразие которых нашло свое систематическое отражение в карте Европы. Эта карта показывала, что строительство центра формирующегося государства и его нового порядка обусловлено эффектом границ и предоставляемых ими возможностей «выхода». Институциальное строительство и консолидация государств связаны со стратегией строительства границ и возможностями «выхода», создаваемыми успешностью этой стратегии и международным порядком.

Границы определяют конфигурацию акторов и публичных ресурсов, которые на первый взгляд «закрыты» на определенной территории. Контроль над «выходом» и «входом» посредством образования границ предполагает наличие иерархии в обществе и государстве. Обычно с закрытием границ возрастают возможности политического контроля. Компетенция и сложность внутренней иерархии зависят от ограничений, которые предполагает строительство границ и контроль над «выходом».

Представители роккановской традиции выявили зависимость внутреннего структурирования политии и соответственно - формирования нации от специфики консолидации центра и границ различного характера (политических, экономических, социальных и культурных), проанализировав не только территориальный, но и социокультурный аспекты этого процесса [см.: Rokkan 1987]. Последнее обстоятельство предполагало, что принадлежность акторов к политическому сообществу и возможность «выхода» за его пределы определяется контролем центра не только за территориальными, но и социокультурными границами как социокультурными нормами и правилами членства. Степень контроля над границами во многом обусловливает и возможности развития не только национального государства, но и демократических институтов, являющихся результатом компромисса политических акторов и баланса их контроля над ресурсами.

Представители роккановского подхода также убедительно показали наличие тесной связи между внутриполитическим развитием государства, процессом консолидации его границ и международным признанием. Такое признание способствует укреплению государственного суверенитета, консолидации центра и границ политии, в частности путем накладывания общей правовой, политической и тому подобных рамок. В свою очередь, это способствует политической и правовой стандартизации как внутреннего стабилизатора политического структурирования страны.

Отмеченные вызовы, подчеркивают авторы, особенно ощутимы в тех политиях, которые возникли на территориях бывших имперских образований и отличаются слабым опытом организации государственной власти, неконсолидированностью границ и неопределенностью нынешнего внешнего статуса (см.: Ильин М., с. 30).

Итак, фронтир - это прежде всего специфическое пространство свободной и триединой циркуляции людей, вещей и идей. Глобализация мира и его реконструкция в духе «нового регионализма» - это во многом процесс перехода к «открытому обществу». Задача в том, чтобы триединая свобода, на котором оно покоится, становилась не межцивилизационным или межгосударственным ристалищем, а надежным и гибким инструментом коммуникаций и диалога, направленных на культуротворческий обмен и взаимообогащение «способных измениться людей» (Ясперс).

Если спроецировать эти выводы на международный контекст постсоветских государств, в том числе на Российскую Федерацию и Республику Беларусь, то становится ясной взаимозависимость между переходным характером их внутреннего структурирования и институциализации современных институтов взаимосвязи государства и гражданского общества с внешней легитимацией, признанием со стороны влиятельных акторов. Здесь необходимая защитная функция «границы на замке» должна все более коррелировать с ее функцией «ворот» во внешний мир. Идти по этой дороге вместе, без традиционной китайской, еще недавно берлинской, а ныне - уже и израильских стен, расширяя и обогащая в евразийском и мировом измерениях опыт «открытого общества» международного сотрудничества и интеграции, - таков императив времени.

1.4 Трансграничное сотрудничество и евразийская интеграция

Распад Советского Союза, как «крупнейшая геополитическая катастрофа XX века» (В. Путин), стал одним из наиболее значимых итогов прошлого столетия. Этот процесс оказал всеобъемлющее и амбивалентное влияние на процессы регионального (Балканы, Магриб, Ближний и Средний Восток, Персидский залив), субрегионального (Приднестровье, Косово, Карабах, Абхазия, Юж.Осетия, Южный Судан) и локального масштаба, включая и приграничные регионы новообразованного СНГ (Содружества Независимых Государств). Минувшее двадцатилетие «госстроительства» на постсоветском пространстве убедительно продемонстрировало, что шансы на выживание и будущее в быстро меняющемся мире имеют только сильные, конкурентоспособные сообщества. Таковым потенциально способно стать Союзное государство, на базе которого создан Таможенный Союз (ТС) и формируется Единое Экономическое Пространство (ЕЭП) в составе России, Беларуси и Казахстана. В данном контексте очевидна значимость развития трансграничного сотрудничества между сопредельными регионами Беларуси и России, что детерминируется рядом объективных факторов:

а) выгодное геостратегическое положение Союзного государства, которое открывает большие потенциальные возможности для выполнения функции «трансконтинентального моста» (Н. Моисеев);

б) внешняя граница Российской Федерации является самой протяженной в Евразии, а в Беларуси пять из шести областей являются приграничными;

в) наличие общей и традиционно «прозрачной» границы;

г) сходство (или близость) исторического, духовного, этно-лингвистического и культурно-цивилизационного начал, взаимная позитивная комплементарность как благоприятные предпосылки для интенсификации приграничного взаимодействия;

д) относительно развитый (для постсоветского евразийского пространства СНГ) и сопоставимый уровень экономического развития.

Трансграничное сотрудничество соседних регионов Беларуси и России (равно как и в российско-казахстанском порубежье), имеющее своей основной целью улучшение качества жизни населения по обе стороны границы и образование здесь «территории новых возможностей», призвано также помочь в решении следующих проблем:

1. Создание единого рынка труда, высокоэффективное использование человеческого потенциала сопредельных регионов.

2. Реструктуризация органов местного самоуправления, децентрализация территориального управления; разработка нормативно-правовой основы адаптации концепции «правительства, максимально приближенного к гражданам» [см.: Making…, p. 42], применительно к регионам российско-белорусского порубежья.

3. Гармонизация и диверсификация использования энергоресурсов.

4. Модернизация трансграничной инфраструктуры.

5. Стимулирование развития реальной экономики в формах малого бизнеса и инновационных технологий.

6. Выработка комплексной совместной и долговременной стратегии развития приграничных регионов; определение общих приоритетов в использовании рекреационно-туристических и водных ресурсов, охране окружающей среды и биосферы.

7. Сохранение исторического наследия, местных традиций и культурное сотрудничество.

8. Последнее по порядку, но не по значимости: повышение конкурентоспособности и общего потенциала в борьбе за самосохранение, выживание и развитие в прагматично-глобализирующемся мире XXI века.

Залогом успешного решения обозначенных выше проблем, как представляется, может быть применение системно-сетевой методологии, интегрирующей комплекс структурно-логических взаимосвязей, факторов и этапов в создании базовых основ и направлений развития процесса трансграничного сотрудничества регионов российско-белорусского порубежья в контексте глобализирующегося общемирового пространства. Неотъемлемыми компонентами данной методологии являются следующие:

I. Целеполагание. Формулирование главной цели трансграничного сотрудничества сопредельных регионов Беларуси и России (упрочение интеграционных взаимосвязей и повышение конкурентоспособности Союзного государства в рамках СНГ, ЕврАзЭС, а также во взаимодействии с Шанхайской Организацией Сотрудничества и ЕС. - Прим.авт.), разработка технологий, рабочей программы, планирование промежуточных этапов достижения цели.

II. Определение первоочередных безотлагательных мер на среднесрочную перспективу. Их численность должна быть минимизирована с учетом объективно существующих реалий трансграничного сотрудничества (хозяйственно-экономическая конвергенция; разноскоростной и разноуровневый характер интеграционных процессов; степень адаптации к процессу экономической глобализации; взаимодействие с международными экономическими организациями и т.п.).

III. Экспликация совокупности перспективных взаимосвязанных и взаимодополняющих ориентиров, направленных на гармонизацию и углубление евразийской интеграции. Такой комплекс, по-видимому, призван включать в себя следующие элементы: правовые (создание нормативно-правового законодательства; сближение и унификация юридических актов; согласование и координация противодействия коррупции и легализации теневых доходов), институциональные (наднациональные) структуры; трансграничное и корпоративное сотрудничество, научные (методология, фундаментальные основы, аналитические исследования и разработки), операционально-технические (технология совершенствования механизма интеграции, развитие ее инфраструктуры, повышение эффективности операционально-инструментальной составляющей трансграничного сотрудничества) предпосылки и технологии.

IV. Гибкая самонастройка и самокорректировка системы трансграничного сотрудничества. Нелинейная модель взаимодействия регионов порубежья предполагеет - по ходу развития процесса сотрудничества - его перманентное саморегулирование, модификацию и видоизменение.

V. Мониторинг и контроль за исполнением решений. Отслеживание процесса реализации принятых решений должно носить системный и непрерывный характер. Проверку выполнения рабочих программ по взаимодействию субрегионов Республики Беларусь и Российской Федерации целесообразно осуществлять специальным Комиссиям по трансграничному сотрудничеству регионов, состоящим из профессионалов-менеджеров и представителей научно-экспертного сообщества, а не силами «энтузиастов-общественников» и дилетантов.

VI. Анализ и учет факторов риска. Прогнозирование (как на микро-, так и на макроуровне) трендов и тенденций трансформаций экономического, технического, административного, демографического, социокультурного характера. Ситуативное моделирование с оценкой реальных и вероятных возможностей, сценариев и перспектив развития приграничных регионов. Построение оптимальной матрицы трансграничного сотрудничества между Беларусью и Россией. Сотрудничество регионов соседних стран способствует устранению ассиметрий и диспропорций на межрегиональном уровне и имеет важное значение для сетевой «сшивки» ткани общесоюзного пространства, дальнейшего углубления интеграционных процессов. Функционирование регионов в трансграничном сотрудничестве характеризуется рядом специфических черт и особенностей [см.: Востриков 2010, с. 28]. Их можно представить методом «доказательства от противного».

· регионы порубежья, будучи самобытными и уникальными акторами трансграничного сотрудничества, не являются в политическом смысле надгосударственными образованиями и действуют в национальных интересах каждой из сторон Союзного государства в целом;

· в своей деятельности эти регионы не подменяют внешнеполитические функции стран, чьи приграничные территории являются субъектами трансграничных взаимодействий;

· нормативно-правовое регулирование функционирования сетевой системы трансграничного сотрудничества таких регионов не выходит за рамки действующего законодательства субъектов Союзного государства;

· организационно-информационная структура регионов должна осуществлять прежде всего коммуникативно-координирующую функцию, не имея целью обретение неких «особых» полномочий или замену властных институтов, действующих на их территории;

· формирование общего интеграционно-сетевого пространства трансграничного сотрудничества геотрионов не ведет к возникновению новой административно-территориальной единицы, имеющей статус юридического лица.

Отмеченные особенности, естественно, предполагают учет многообразного опыта международных интеграционных сообществ, в частности Европейского Союза (ЕС), Северо-Американского соглашения о свободной торговле (НАФТА), Форума Азиатско-Тихоокеанского сотрудничества (АТЭС). В рамках процесса западноевропейской интеграции сформировалась модель «Европы регионов» (первый «еврорегион» был основан в 1972 г. как Межрегиональная ассоциация центральных Альп, включающая горные регионы Швейцарии, Германии, Италии и Австрии), которая получила широкое распространение не только в ЕС, но и за его пределами).

Развитие взаимодействий в «треугольнике» Канады, США и Мексики характеризуется определенными ассиметриями, диспропорциями и «изъятиями», связанными с более низким уровнем экономического развития латиноамериканского партнера (Мексике удалось сохранить ограничения на иностранные инвестиции в свою нефтепромышленность, где и сегодня велика роль государственного регулирования; важным достижением НАФТА стало устранение дискриминации в отношении мексиканских товаров на рынках США и Канады).

АТЭС, объединяющая два десятка стран АТР, по сути, представляет собой опыт построения самой большой в мире зоны свободной торговли. Внутри нее существует несколько субрегиональных группировок, которые значительно дифференцированы по уровням своего социоэкономического и политического развития. В АТЭС отсутствуют взаимные обязательства: основной акцент делается на механизме взаимных консультаций, поощрении трансграничных инвестиций, торговли, укреплении системы транспарентности мнгосторонних связей.

Творческое заимствование не только возможно, но и полезно; слепое, некритичное, механическое «ксерокопирование» чужого деструктивно и вредно, ибо всякая копия хуже оригинала [см.: Востриков 2011, с. 35]. В этой связи, как представляется, было бы разумным и полезным объективно переосмыслить реальный опыт, накопленный за минувшие годы в ЕврАзЭС (не следует забывать и собственный союзный опыт формирования единого народнохозяйственного комплекса). ЕврАзЭС имеет статус международной организации, зарегистрированной в ООН. В ее рамках функционирует Межпарламентская ассамблея, расположенная в Санкт-Петербурге, и Суд ЕврАзЭС - в Минске. Состав Секретариата формируется на квотной основе с учетом долевых взносов сторон в бюджет сообщества. Постоянно действующим органом сообщества является Интеграционный комитет, где решения принимаются большинством голосов по принципу «взвешенного голосования» (т.е. у каждого из государств-членов количество голосов пропорционально их взносу в бюджет организации). Наряду с функциональными департаментами, Межгоссовет ЕврАзЭС может создавать вспомогательные дополнительные органы (сегодня их два: Совет по финансово-экономической политике и Совет по пограничным вопросам). Несмотря на известную рыхлость и забюрократизированность своих структур (при детальном анализе их несложно обнаружить и в Евросоюзе), в деятельности ЕврАзЭС можно выявить определенные позитивные моменты, сегменты и «точки роста», которые способны помочь в совершенствовании механизмов Таможенного союза (ТС) и формировании Единого Экономического Пространства. К таковым отнесятсяследующие:

- наработан объемный массив основных нормативно-юридических документов (в общей сложности более 50), который создает правовую базу ТС и в перспективе - Евразийского Союза;

- установлен Порядок согласования основных макроэкономических показателей развития ЕврАзЭС, направленный на сближение экономик стран-членов данной организации;

- в 2006 г. создан Евразийский банк развития (ЕАБР), через который осуществляется финансирование ряда совместных масштабных проектов, а также предоставление займов и кредитов странам-членам организации (как это, например, имело место с Беларусью в 2011 г.);

- по инициативе белорусской стороны осуществляется разработка межгосударственной целевой программы «Инновационные биотехнологии»;

- по инициативе Казахстана создан Евразийский экономический клуб ученых;

- ведется разработка проектов Соглашения о взаимной защите секретной информации;

- завершена подготовка Основ таможенного законодательства государств-членов ЕврАзЭС;

- по инициативе белорусской стороны принята специальная Евразийская стратегическая программа развития электронных технологий до 2013 г.;

- создана бизнес-ассоциация «Деловой совет ЕврАзЭС», которая объединяет представителей предпринимательских кругов стран сообщества;

- утверждены «Общие направления проведения приватизации государственного имущества в государствах-членах ЕврАзЭС»;

- осуществлен переход к взиманию косвенных налогов по «стране назначения»;

- в 2007 г. создан Совет по сотрудничеству в области использования атомной энергии в мирных целях;

- реализована межгосударственная целевая программа «Создание единой автоматизированной информационной системы контроля таможенного транзита государств-членов ЕврАзЭС»;

- принята Концепция формирования единого транспортного пространства, рассчитанная на период до 2020 года.

Важно подчеркнуть, что Секретариат ЕврАзЭС находится в постоянном контакте с ООН и ее специализированными подразделениями, широко использует опыт таких международных институтов, как ОЭСР, Комитет по платежно-расчетным системам, ГАТТ, Базельский комитет по банковскому надзору, ВТО.

Учитывая двойственную и амбивалентную роль глобализации в развитии государств с «транзитными экономиками» (т.е. фактически всех постсоветских), необходимо сбалансированно подходить к оценке всевозможных «приобретений» и «потерь», связанных с инкорпорированием во всякого рода наднациональные и мондиалистские структуры. Тут очевидна опасность инверсионной ловушки. С одной стороны, происходящие в мире трансформации могут содействовать развитию трансграничного сотрудничества и региональной интеграции стран с относительно невысоким уровнем экономического развития (наглядные примеры: опыт Китая, Вьетнама, Малайзии, Сингапура, Финляндии, Индии, Ирана, ОАЭ, Бразилии, Тайваня) благодаря влиянию трех основных кросснациональных факторов:

1) формирование глобальной самообновляющейся сетевой паутины Интернет, которая позволяет «прокачивать» лавинообразные потоки самой разнообразной информации;

2) активизация деятельности международных институтов регулирования на общемировом уровне процессов экономических взаимодействий и взаимозависимостей;

3) резкое ускорение и увеличение перемещения торгово-промышленных, технологических, гуманитарных и валютно-финансовых потоков между странами (включая и отдаленные).

С другой стороны, нельзя не видеть того, что сопровождающие глобализацию в финансовой сфере потоки спекулятивного капитала, «серых схем» и «банковской комбинаторики» значительно усиливают риск уязвимости стран с «переходной экономикой» по отношению к внешним шоковым воздействиям (что и подтвердил нынешний финансово-экономический кризис. Наглядное тому доказательство - четвертьвековой опыт «пореформенной» России. По оценке руководителя исследовательского проекта «Экономика и общественная среда» академика РАН О. Богомолова, «за годы перестройки и рыночных реформ бегство капиталов составило, по различным оценкам, один - два триллиона долларов» [Капитал…, 2011, с. 3].

К этому можно добавить также «утечку мозгов» из России, которая за тот же период составила 700.000-1.000.000 ученых (сегодня они успешно «окучивают плантации» Microsoft, Google, Sony, Nokia, Кремниевой долины, высокотехнологичные «нивы» КНР, ФРГ, Израиля, ЮАР, Канады. Почему такое стало возможным? Вот компетентное мнение на этот счет Ответственного секретаря Таможенного союза России, Беларуси и Казахстана, заместителя генерального секретаря ЕврАзЭС С. Глазьева: «Когда макроэкономическая политика в течение двух десятилетий ведется некомпетентным образом и с упорством, достойным лучшего применения, люди, стоящие у руля денежной политики, продолжают руководствоваться догмами монетаризма и рыночного фундаментализма, от которых давно уже весь развитый мир отошел…. Из-за некомпетентной макроэкономической политики страна теряла только прямым счетом примерно 50 млрд. долларов в год. Мы свои валютные резервы вкладывали под 4% годовых, а наша экономика принимала зарубежные кредиты под 7-8% годовых…С учетом всех косвенных эффектов, потери, видимо, составляют триллионы в долларовом выражении. И если сравнить их с ущербом, который Советский Союз понес во время войны, надо сказать, что нынешние макроэкономисты нанесли больший ущерб, чем фашистская агрессия в 1941-1945 годах» [Сергей…2011, с. 28].

Интернационализация «всемирной торговли» не тождественна ее фетишизации. Безудержное и безоглядное стремление в ВТО также сопряжено с целым рядом рисков, скрытых опасностей и «непредсказуемостей», которые следует просчитывать загодя. Решая вопросы вступления во Всемирную торговую организацию страны-члены ТС должны реально учитывать всю противоречивость, ангажированность и «специфичность» этой международной организации.

Как известно, первой из стран СНГ в ВТО была принята в 1998 г. Киргизия, вступление которой активно лоббировалось США. Бишкеку сразу же пришлось столкнуться с множеством трудноразрешимых проблем: «недружественные» шаги, «протекционистские барьеры», антидемпинговые меры, усиление таможенного контроля со стороны соседей. «Внезапно» выяснилось, что отечественные товаропроизводители не готовы к выполнению жестких международных норм и требований по сертификации и качеству товаров, соблюдению санитарных и фитосанитарных стандартов. Киргизским товаропроизводителям и предпринимателям явно не хватало компетентности, профессиональных навыков и умений в осуществлении внешнеэкономической деятельности на условиях общемировой торговой системы. Как заметил директор японского Института изучения Центральной Азии и Кавказа Т. Танака, который несколько лет проработал в Бишкеке, «Кыргызстан слишком рано вступил в ВТО, и это очень негативно отразилось на его экономике». Само по себе членство в ВТО не служит гарантией благоденствия. По мнению японского профессора, в стране не было почвы для быстрого перехода к рыночной экономике, но Всемирный банк, МВФ, «загранспонсоры» необоснованно форсировали этот процесс. Общий итог «киргизского эксперимента» можно признать негативным. Он выявился в деградации национальной экономики, пауперизации населения, формировании «теневого рынка», межклановых разборках, процветании наркотраффика, мафизации власти, обострении этнонациональных противоречий, разгуле коррупции и хронической политической нестабильности.

В данном контексте особое значение приобретает вопрос борьбы с коррупцией во всех ее проявлениях, противодействия легализации доходов, полученных преступным путем, идентификации подставных и оффшорных компаний, оффшорных юрисдикций, используемых для отмывания капиталов. Это важно не только для стран СНГ. Так, например, в докладе специальной комиссии Евросоюза за 2011 г. указывалось, что суммарный ущерб, наносимый коррупцией экономикам стран-членов ЕС, составил 120 миллиардов евро. Это на три десятков «еврочленов». Потери одной лишь России из-за коррупции (по оценке экспертов МВД РФ) составляют около $30 млрд.: больше половины криминальных доходов идет на подкуп чиновников; 2/3 бизнесменов признаются в опросах, что так или иначе имели дело со взятками.

Опасность коррупции заключается не только в том, что она ведет к демодернизации, феодализации всей системы управления, «урканизации страны» (по Г. Вайнеру), монополизации и разложению власти, подрыву национальной безопасности. Главное в том, что она программирует неизбежную коррозию всего социума, аморализацию межличностных отношений, «обезличивание» человека. Академик РАН С. Глазьев подчеркивает: «Некомпетентные люди, которые стоят у руля макроэкономической политики в течение многих лет, которые проводили приватизацию по идеологическим мотивам, - они породили вокруг себя определенную «антишколу» управления, где, в силу того что некомпетентный человек всегда болезненно воспринимает критику, он старается от оппонентов избавиться любой ценой. Они создают питательную среду для прихода к рычагам управления людей циничных, безразличных к делу, ориентированных только на свое материальное благополучие. Иными словами, коррупционеров…некомпетентность людей наверху управленческой пирамиды порождает тотальную коррупцию самой этой пирамиды. Возникает принцип круговой поруки. В итоге получается система, в которой мотивации на какие-то содержательные достижения - профессиональные, творческие - нет места» [Глазьев 2011, с. 29].

Именно коррупция, дефицит политической воли и недееспособность местного самоуправления - тройка ключевых препятствий к углублению евразийской интеграции и интенсификации трансграничного сотрудничества. В условиях глобализации шансы на выживание, правосубъектность и самостоятельность имеют только крупные и эффективные межгосударственные объединения и региональные сообщества. Такова «железная логика» глобализации. В ней заключены как позитивные вызовы, так и угрозы на региональном уровне, по-своему значимые в евразийском пространстве.

С одной стороны, государства-члены евразийского по масштабу Таможенного союза имеют исключительно выгодное («срединное») геоэкономическое местоположение, которое как бы «закольцовывает» собой два глобальных центра мировой экономики - Евросоюз и Азиатско-Тихоокеанский регион. Но до самого последнего времени, как свидетельствует председатель Общественной палаты РФ по вопросам регионального развития и местного самоуправления В. Глазычев, дело ограничивалось риторикой: «Государственная машина пока не настроена на задачи развития… И не видят необходимости. Поэтому не видят и необходимости обратной связи - им не нужна информация с мест. Я в ужасе столкнулся с этим много лет назад…И это не изменилось ни на йоту» [Глазычев 2010, с. 35].

По оценке Европейского Клуба экспертов, правомерно вести речь о «кризисе имеющейся модели местного самоуправления» в Российской Федерации. Естественно, это крайне ограничивает возможности развития трансграничного сотрудничества и межрегиональной кооперации. «Низовая ниша» трансграничного сотрудничества, имеющая огромный потенциал роста и творческого креатива, настоятельно требует перемены самой точки зрения на роль и место в системе евразийской интеграции.

1.5 Европейский опыт регионализации и трансграничного сотрудничества

Особый интерес представляет региональный опыт современной Европы. Евростроительство, образование и эффективное функционирование системы сотрудничества государств в формате Евросоюза находятся под прямым влиянием совокупности объективных и субъективных факторов стратегического характера. Среди них - активно формирующаяся, политически и нормативно признаваемая международным сообществом, межправительственными организациями, другими институтами тенденция к регионализации международных отношений, которая взаимодействует с процессами регионализации самих государств. Происходит постепенная трансформация концепции и практики Европы наций в Европу регионов.

Региональное развитие вообще - сложнейший, в основном сетевой процесс. В Евросоюзе он происходил, по историческим меркам, достаточно динамично. История формирования региональной политики Евросоюза насыщена, хотя и не слишком длинна: в активной фазе она начала проводиться с середины 70-х годов. Преде всего необходимо упомянуть о радикальной реформе Структурных фондов (СФ) ЕС в 1989 г., поскольку именно тогда были выработаны четкие принципы их деятельности. Эта реформа базировалась на четырех основных принципах: концентрация средств в наиболее нуждающихся регионах; программный, а не проектный подход; партнерство на всех уровнях: от национального до коммунитарного; дополнительность, то есть совместное выделение средств из наднационального и национального бюджетов. Реформа предусматривала резкое увеличение выделения финансовых средств на мероприятия региональной политики (фактически их удвоение); выделены основные типы регионов, получающих помощь через СФ. Несколько позже Маастрихтский договор предусматрел создание нового Фонда Сплочения (Cohesion Fund) - специально для «подтягивания» четырех беднейших стран - Испании, Португалии, Греции и Ирландии.

Отмеченный комплекс новаций региональной политики потребовал усиления системного и приоритетного характера его институциональных основ. С 1994 г. активное участие в формировании политики на европейском уровне принял специально созданный орган ЕС -- Комитет регионов (Сommittee of Regions, COR), куда входят представители всех регионов Европы. Комитет является совещательным органом, участвующим в процессе принятия решений в различных областях: экономическое и социальное взаимодействие, трансевропейские инфраструктурные сети, здравоохранение, образование, культура, социальная политика, включая проблемы занятости и профессиональной мобильности, охрана и культивирование окружающей среды, контроль питания, транспорт.

В декабре 1996 г. более 300 европейских регионов с различными территорией, политико-административным устройством, представляющих интересы свыше 400 млн. своих граждан, приняли Декларацию о регионализме в Европе. Инициатором принятия Декларации была Ассамблея регионов Европы, которая в своей программе действий стремится к признанию регионализма не только в Еврсоюзе, но и за его пределами. Главный мотив принятия Декларации - стремление к дальнейшей регионализации в институционных рамках своих стран.

В преамбуле Декларации записано, что понятие «регион» «представляет собой выражение отличительной политической самобытности, которая может принимать самые различные политические формы, отражающие демократическую волю каждого региона принимать ту форму политической организации, которую он сочтет предпочтительной. Регион сам избирает свое руководство и устанавливает знаки различия его представительства». Согласно ст. 13 Декларации, «европейские государства должны взять на себя обязательство максимально передавать полномочия регионам, а также финансовые средства, необходимые для их выполнения, изменяя, если нужно, международные нормы».

В текстах Евросоюза термин «региональная политика» все чаще заменяется понятием политики сплочения. Происходит изменение не только понятийного аппарата: региональная и социальная политика уже не рассматриваются изолированно друг от друга, и происходит их переплетение. Политика сплочения предполагает одновременное сплочение по горизонтали (между регионами) и по вертикали (между слоями общества - социальная политика). Одним из следствий такой трансформации является повышение конкурентоспособности регионов за счет создания единого рынка с общими «правилами игры», на котором регионы могут рассматриваться уже как самостоятельные игроки [см.: Obydenkova 2008].

Между региональной политикой государства и его внешней политикой имеется прямая и обратная связь, которая многозначно отражается на состоянии и тенденциях эволюции всей (в том числе и европейской) системы межгосударственных отношений. Развитие данной тенденции сопровождается формированием общеевропейского регионального пространства, соответствующих организационно-управленческих структур, которые специализируются в сфере экономики, информатики, научно-экономического прогресса и т.д. На этой основе возникает региональная культура, которая в широком смысле оказывает прямое или косвенное влияние на цивилизационный процесс формирования и развития Большой Европы.

Самую активную роль в этом направлении играют такие международные организации, как Евросоюз, ОБСЕ, Совет Европы, а также специализированные на европейском регионализме институты - Конгресс местных и региональных властей Европы, Ассамблея регионов Европы, Комитет регионов ЕС и другие. Европейский опыт позволяет говорить о наличии у регионов разнообразных правовых инструментов: заключения договоров и соглашений; открытия собственных или - совместно с другими регионами - представительств в третьих странах и при соответствующих международных организациях; участие в подготовке международных (межправительственных) договоров, если ими затрагиваются фундаментальные интересы регионов (применение этого права является предметом внутригосударственного регулирования); участие в работе международных конференций; применение дипломатического протокола (в данном случае регион выступает именно как субъект применения дипломатических правил в рамках международных обязательств того государства, частью которого он является); использование в международных контактах своего флага, герба и гимна.

В целом европейский регионализм - это объективный процесс раскрытия государственного, административного и международного потенциала региональных субъектов различных европейских государств, формирования и развития разнообразных внешних связей и контактов между ними в рамках и границах юридических полномочий, которые устанавливаются самими центральными органами власти или при их участии в соответствии с действующими конституционными актами, а также с учетом международных обязательств самого государства как субъекта международного права.

Европейский регионализм в качестве концепции и практического направления международных отношений ныне получил политическое признание и является интегральным элементом построения и функционирования европейской системы безопасности и сотрудничества. В этом статусе он включается во внешнеполитическую деятельность государств и становится важной частью деятельности многих международных организаций, в том числе ОБСЕ, Совета Европы, Евросоюза и др.

В процессе евростроительства каждый регион, сохраняя свою государственную идентичность и социальную сущность, историческое, культурное и языковое своеобразие, обладает серьезным потенциалом сотрудничества, способен внести достойный вклад в укрепление международных и внешнеэкономических связей и отношений на общеевропейском пространстве.

Деятельность европейских регионов способствует формированию «Европы регионов», которая должна на концептуальном и практическом уровне цивилизованно коррелировать с «Европой государств», «Европой наций» и «Европой граждан». В этой системной взаимосвязи - основа стабильного и благополучного развития европейского сообщества в геополитическом, политико-правовом и гуманитарном смыслах.

Региональное (межрегиональное) сотрудничество, которое осуществляется на базе примата государств и их совместной деятельности - международного права, политических договоренностей, в том числе и в рамках соответствующих международных организаций, - развивается в двустороннем и многостороннем формате. Появляются предпосылки к формированию в рамках международного порядка своеобразного правового комплекса, который, регулируя отношения и связи современных регионов, затрагивает такие отрасли, как право международных договоров, право внешних сношений, международных организаций и конференций, сфера международной правосубъектности государств и т.п. Одновременно выстраивается правовой комплекс внутреннего применения. Очевидно, учитывая закономерный характер глобализации и регионализации, можно говорить о формировании «региональной дипломатии» как дипломатии sui generis.

В этой связи можно сделать и другой вывод. Интенсификация регионального сотрудничества, возрастание его роли в общеевропейском процессе обеспечения безопасности, прав и свобод человека, гармонизации отношений природы и общества, решении вопросов экономики, повышении потенциала государств перед вызовами XXI века со временем в первую очередь поставит перед международно-правовым сотрудничеством государств вопрос о кодификации принципов и норм, регулирующих проблемы международных и внешнеэкономических связей субъектов. Первым и реальным шагом в этом направлении могла бы стать разработка проекта Кодекса поведения регионов Европы. В ходе работы над этим документом целесообразно использовать документы и предложения, которые появились в процессе формулирования Хартии регионального самоуправления на базе Конгресса местных и региональных органов власти СЕ.

Известный российский эксперт И. Бусыгина отмечает творческий характер коммунитарной региональной политики. Она наиболее ярко демонстрирует характерные черты подхода Евросоюза к формированию направлений своей политики, его гибкость и оперативность, когда изменение ситуации влечет за собой едва ли не мгновенную реакцию. Зародившись в послевоенные годы как форма мероприятий чрезвычайного характера, сегодня региональная политика превратилась в постоянно действующий фактор, без которого просто немыслима полноценная интеграция.

В последнее время, отмечает И. Бусыгина, можно отметить и новые тенденции. Во-первых, за время своего существования Евросоюз пережил четыре расширения. Понятно, что постоянное подключение новых стран неизбежно несло с собой не только разрастание межрегиональных диспропорций, но и появление новых типов региональных проблем. Во-вторых, региональная политика подразумевает необходимость вложения огромных финансовых средств, на что ЕС был готов далеко не всегда, особенно в первые годы своего существования, когда считалось, что интеграция автоматически ведет к выравниванию межрегиональных диспропорций. Соответственно, и мероприятия в этом направлении рассматривались как второстепенные. В-третьих, сложность заключается в том, что каждое направление коммунитарной политики неизбежно имеет территориально выраженный эффект. Выяснилось, что понять, каким будет этот эффект в регионах разного типа, а тем более этот эффект учесть и снивелировать его возможное отрицательные последствия, крайне сложно, практически невозможно. Четвертая сложность при проведении региональной политики состоит в том, что ее развитие вообще - процесс сложнейший, многофакторный, поэтому задать ему определенное направление удается редко. Наконец, пятую сложность несет с собой инерционность территориальной структуры вообще. Подобная инерционность ведет к тому, что первые результаты появляются спустя довольно продолжительное время после начала осуществления мероприятий.

...