Субъективная модальность и тональность в политическом интернет-дискурсе

Лихачев Д.С. Заметки об истоках искусства // Контекст-1985. - М., 1986. - С. 15-20.

Лозанович Ф.Т. Языковые особенности газетного очерка как жанра публицистики (стилистико-синтаксические функции присоединительных конструкций). Автореф. дис…канд. филол. наук.- Ростов-на-Дону, 2000.

Ляпон М.В. К вопросу о языковой специфике модальности // Изв. АН ССР. Сер. лит. и языка. - 1971. - Т. 30. - Вып. 3. - С. 237.

Ляпон М.В. Текст и его компоненты как объект комплексного анализа: Межвузовский сборник научных трудов / Лениград. гос. пед. ин-т им. А.И. Герцена. - Л.: Б. и., 1986. - 147 с.

Мазаев А.Ю. Политический дискурс: Фактор адресата // http: //www.ostu.ru/conf/ruslang 2005/trend1/mazaeva.htm

Майданова Л.М. Очерки по практической стилистике: Для студентов-журналистов. - Свердловск: Изд-во Урал. ун-та, 1986. - 184 с.

Майданова Л.М. Стилистические особенности газетных жанров: лекции по спецкурсу / Л. М. Майданова ; Урал. гос. ун-т им. А.М. Горького. - Свердловск : УрГУ, 1987. - 65 с.

Майданова Л.М. Структура и композиция газетного текста: Средства выразительного письма. - Красноярск: Изд-во Краснояр. ун-та, 1987. - 184 с.

Майданова Л.М., Дускаева Л.Р. Жанры публицистического стиля. / Стилистический энциклопедический словарь русского языка. / Л.М. Алексеева, В.И. Аннушкин, Е.А. Баженова и др.; Под ред. М.Н. Кожиной. - М.: Флинта, 2003. - 694 с.

Маклецова И.С. Политический дискурс и его отражение в публицистике http://www.vestnik.ru/ Article/Filology/7-10/25htm.

Малеева В. Политический дискурс и поэтический дискурс: языковая игра // http://www.vestnik.ru/ 28_5.htm.

Малинович Ю.М. Эмоциональная экспрессия как одна из форм реализации модальности / Функциональные, типологические и лингвистические аспекты исследования модальности / Тезисы докладов конференции. - Иркутск, 1990. - С. 64.

Манаенко С.А. Модальные частицы и вводно-модальные слова в функции лексико-семантических конкретизаторов в сложноподчиненном предложении // Лингвистические и эстетические аспекты анализа текста и речи: Сборник статей Всероссийской (с международным участием) науч. конф. 20-22.02.2002 г. В 3-х томах. Т. 2. - Соликамск, 2002. - С. 334-343.

Мансурова В.Д. Журналистская картина мира как фактор социальной детерминации: Монография / В.Д. Мансурова - Барнаул: Изд-во Алт. ун-т, 2002. - 235 с.

Матвеева Т.В. Функциональные стили в аспекте текстовых категорий: Синхронно-сопоставительный очерк. - Свердловск: Издательство Уральского университета, 1990. - 168 с.

Мещанинов И.И. Члены предложения и части речи. - М.: Наука; Ленинградское отделение, 1978. - 386 с.

Муратова М. Средства речевого воздействия в языке СМИ // http: // www. crystalorange.ru.

Мухин Н.Ю. Вводные компоненты как средство выражения и установления авторства текста: Дисс…канд. филол. наук: 10.02.01. - Екатеринбург, 2002. - 166 с.

Мясников И.Ю. Жанры речи в дискурсе периодического издания: специфика дискурса и описательная модель речевого жанра: Автореферат дисс. … канд. филол. наук: 10.02.01. - Томск, 2005. - 212 с.

Носик А. Gazeta.ru: Зачем это нужно // Интернет. - 1999. - № 14.

Носов В.Н. Некоторые вопросы жанра в трудах представителей русской формальной школы / Жанр: (Эволюция и специфика). Вопросы русского языка и литературы. Межвузовский сборник/ Бельц. гос. пед. ин-т им. А. Руссо; [Редкол.: В.Н. Мигирин (отв. ред.) и др.]. - Кишинев: Штиинца, 1980. - 154 с.

Останин А.И. Вводные слова и словосочетания в современном русском языке: Автореф. дисс…канд. филол. наук. - Саратов, 1969.

Панфилов В.З. Взаимоотношение языка и мышления. - М.: Наука, 1971. - 231 с.

Панфилов В.З. Категория модальности и ее роль в конструировании структуры предложения и суждения // Вопросы языкознания. - 1977. - № 4. - С. 74.

Пельт В.Д. Дифференциация жанров газетной публицистики: учебно-методическое пособие. - М.: Изд-во МГУ, 1984.

Пеппель Л. Фигура умолчания в политическом дискурсе // Логический анализ языка. Языки этики. - М.: Языки русской культуры, 2000. - 444 с.

Пляскина М.В. Модальные слова группы категорической достоверности: структурно-семантический и функциональный аспекты. Автореф .дисс. на соиск. уч. степени канд. филолог. наук. - Новосибирск, 2001. - 18 с.

Покусаенко В.К. К вопросу о парцелляции сложных, бессоюзносложных предложений // Вопросы синтаксиса русского языка. - Ростов-на-Дону, 1973.

Поспелов Г.Н. Очерк // Литературный энциклопедический словарь / Сост. Е.И. Бонч-Бруевич и др.; Под ред. В.М. Кожевникова, П.А. Николаева - М.: «Советская энциклопедия», 1987. - 750 с.

Поспелов Г.Н. Теория литературы. - М.: Высшая школа, 1978. - 350 с.

Поспелов Н.С. Сложное синтаксическое целое и особенности его структуры. - В кн.: Доклады и сообщения Института русского языка. Вып. 2. - М.-Л. , 1948. - С. 53-55.

Потебня А.А. Из записок по русской грамматике / [Общая ред. В.И. Борковского]. Т. 1-2. - М.: Учпедгиз, 1958. - 535 с.

Практикум по жанровому анализу литературного произведения / Н.Л. Лейдерман, М.Н. Липовецкий, Н.В. Барковская и др.; Урал. гос. пед. ун-т. - Екатеринбург, 2004. - 36 с.

Проблемы эффективности речевой коммуникации: Сборник научно-аналитических обзоров / Под ред. Ф.М. Березина. - М.: ИНИОН, 1989. - 220 с.

Пушкарева О.В. Модальность странного: взгляд сквозь призму авторского сознания А.С. Пушкина: Автореферат дисс. на соис. уч. степ. канд. филолог. наук. 10.02.01. - Екатеринбург, 1998. - 15 с.

Разлогова Е.Э. Модальные слова и оценка степени достоверности высказывания // Русистика сегодня. - 1996. - № 3. - С. 21-49.

Распопов И.П. Очерки по теории синтаксиса. - Воронеж: Издательство Воронежского уни-та, 1973. - 218 с.

Рогова К.А. Синтаксические особенности публицистической речи. - Л.: изд-во Ленинградского ун-та, 1975. - 70 с.

Руженцева Н.Б. Дискредитирующие тактики и приемы в российском политическом дискурсе: Монография. / Урал. гос. пед. ун-т. - Екатеринбург, 2004.

Руженцева Н.Б. К проблеме порождения текста (жанровый и прагматический аспекты) / Лингвистика: Бюллетень Уральского лингвистического общества / Урал. гос. пед. ун-т; Отв. ред. В.И. Томашпольский, А.П. Чудинов. - Екатеринбург, 2000. - Т. 4. - С. 68-76.

Руженцева Н.Б. Прагматическая и речевая организация русского литературно-критического эссе ХХ века: Монография / Урал. гос. пед. ун-та. - Екатеринбург, 2001. - 312 с.

Руженцева Н.Б. Сочинения разных жанров: Учеб.-метод. пособие. - Екатеринбург, 1998.

Руднева Е.Г. Пафос художественного произведения. (Из истории проблемы)/ Московский гос. ун-т. - М., 1977.

Рыскова Т.М. Политический портрет лидера: вопросы типологии // Вестник МГУ, серия 12. - 1997. - № 3.

Рымарь Н.Т., Скобелев В.П. Теория автора и проблема художественной деятельности. - Воронеж: Логос-Траст, 1994. - 264 с.

Сабанеева М.К. Модальность высказывания и пресупозиция. / Функциональные, типологические и лингвистические аспекты исследования модальности / Тезисы докладов конференции. - Иркутск, 1990. - С. 95.

Свиридова Т.М. Согласие-несогласие как фрагмент языковой картины мира // http://www.russian.slavica.org/.

Севбо И.П. Структура связного текста и автоматизация реферирования / И.П. Севбо, ред.; С.К. Шаумян (отв. ред.). - М.: Наука, 1969. - 134 с.

Сковородников А.П. Фигуры речи в современной российской прессе // Филологические науки. - 2001. - №3. - С. 74-80.

Современный русский язык. В 2-х частях / Под ред. Д.Э. Розенталя. - Изд. 3-е. - М.: Высшая школа, 1979. - Ч.1. - 317 с.; Ч.2. - 256 с.

Солганик Г.Я. Автор как стилеобразующая категория публицистического текста / Вестник Моск. Ун-та. Сер. 10. Журналистика. - М., 2001. - №.3.

Солганик Г.Я. Лексика газеты: (Функциональный аспект): Учебное пособие для вузов по специальности «Журналистика» - М.: Высшая школа, 1981. - 112 с.

Солганик Г.Я. К проблеме модальности текста / Русский язык: Функционирование грамматических категорий. Текст и контекст. Виноградовские чтения XII-XIII [1981-1982]. - М.: «Наука», 1984.

Солганик Г.Я. О закономерностях развития языка газеты в ХХ в. // Весник Моск. Ун-та. Сер. 10. Журналистика. - М., 2002. - № 2. - С. 39-53.

Солганик Г.Я. О текстовой модальности как семантической основе текста // Структура и семантика художественного текста: Доклады VII Междунар. конф. - М., 1999. - С. 364-372.

Солганик Г.Я. Публицистический стиль // Стилистический энциклопедический словарь / Под ред. М.Н. Кожиной. - М., 2003.

Солганик Г.Я. Стилистика текста: Учеб. Пособие для студентов, абитуриентов, преподавателей-филологов и учащихся старших классов школ гуманитарного профиля / Г.Я. Солганик. - 2-е изд. - М.: Флинта, 1997. - 252 с.

Стернин И.А. Лексическое значение слова в речи / И.А. Стернин. - Воронеж: Изд-во Воронеж ун-та, 1985. - 170 с.

Стилистика русского языка: Жанрово-коммуникативный аспект стилистики текста / [В.Н. Виноградова и др]. - М.: Наука, 1987. - 236 с.

Стрельцов Б.В. Основы публицистики. Жанры: [Учебное пособие для студентов-иностранцев, обучающихся по специальности «Журналистика»] / Б.В. Стрельцов - Минск: Университетское, 1990.- 239 с.

Студнева А.И. Вводные предложения в современной русской речи: Автореф. дисс…канд. филол. наук. - М., 1968.

Стюфляева М.И. Образные ресурсы публицистики / М.И. Стюфляева. - М.: Мысль, 1982. - 176 с.

Тарасова И.П. Структура смысла и структура личности коммуниканта // Вопросы языкознания. - 1992. - № 4. - С. 103.

Телия В.Н. Коннотативный аспект семантики номинативных единиц. - М.: Наука, 1986. - 143 с.

Телия В.Н. Лексические модусы экспрессивности // Язык как коммуникативная деятельность человека / Сб-к науч. тр. МГПИИЯ им. М. Тореза. Вып. 284. - М., 1987.

Телия В.Н. Метафора как модель смыслопроизводства и ее экспрессивно-оценочная функция // Метафора в языке и тексте / [В.Г. Гак, В.Н. Телия, Е.М. Вольф и др.]; Отв. ред. В.Н. Телия. - М.: Наука, 1988. - 174 с.

Тертычный А.А. Жанры периодической печати: Учебное пособие. - М.: Аспект Пресс, 2000. - 312 с.

Тимофеев Л.И. Основы теории литературы: Учебное пособие для филологических факультетов университетов и педагогических институтов - 2-е изд., испр. и доп. - М.: Учебно-педагогическое издательство, 1963. - 454 с.

Топоров В.Н. Две заметки из области русской литературы// Поэтика. Стилистика. Язык и культура: [Сборник статей]: Памяти Т.Г. Винокур / Отв. ред. Н.Н. Розанова. - М.: Наука, 1996. - 336 с.

Тынянов Ю.Н. Архаисты и новаторы. - Л.: Прибой, 1929. - 596 с.

Уваров М.С. Интернет, @ / Виртуальное пространство культуры. Материалы научной конференции 11-13 апреля 2000 г. - СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2000. - С. 149-154.

Успенский Б.А. Поэтика композиции. - СПб.: Азбука, 2000. - 347 с.

Федосеева А.В. Имплицитная модальность высказывания в коммуникативно-прагматическом аспекте: Автореферат дисс…канд. филол. наук. - Белгород, 2005.

Фурашов В.И., Чернышева М.М. Субъективная модальность и обособление // Рус. яз. в шк. - 1983. - № 1. - С. 68-75.

Хазагеров Т. Г. Общая риторика: Курс лекций. Словарь ритор. фигур : учеб. пособие / Т. Г. Хазагеров, Л. С. Ширина. - 2-е изд., перераб. и доп. - Ростов н/Д: Феникс, 1999. - 317 с.

Хализев В.Е. Типы авторской эмоциональности / Хализев В.Е. Теория литературы: [Учебник для вузов]. - 3-е изд., испр. и доп. - М.: Высшая школа, 2002. - 436 с.

Холмов М.И. Художественно-публицистические жанры газеты: Очерк, фельетон. - Л., 1988.

Хочунская Л.В. Концепция адресата в контексте публицистики // Философские проблемы массовых информационных процессов. - М., 1991.

Человеческий фактор в языке. Коммуникация, модальность, дейкинс / [Н.Д. Арутюнова, Т.В. Булыгина, А.А. Кибрик и др.; Отв. ред. Т.В. Булыгина] - М.: Наука, 1992. - 280 с.

Человеческий фактор в языке: Язык и порождение речи / [Е.С. Кубрякова, А.М. Шахнарович, Л.В. Сахарный]; Отв. ред. Е.С. Кубрякова. - М.: Наука, 1991. - 238 с.

Чернышова Т.В. Тексты СМИ в ментально-языковом пространстве современной России: Автореферат дисс… докт. филол. наук. - Барнаул, 2005.

Чибук А.В. Функционально-семантическое поле предположения в немецком и русском языках (сопоставительный аспект). Дисс… канд. филол. наук: 10.02.20. - Екатеринбург, 2004. - 226 с.

Чудинов А.П. Метафорическая мозаика в современной политической коммуникации: Монография / Урал. гос. пед. ун-т. - Екатеринбург, 2003. - 248 с.

Чудинов А.П. Политическая лингвистика (общие проблемы, метафора): Учеб. Пособие. - Екатеринбург: Уральский гуманитарный институт, 2003. - 194 с.

Шапиро А.Б. Модальность и предикативность как признаки предложения в современном русском языке // Науч. докл. высш. шк. Филол. науки, № 4. - 1958. - С. 20-26.

Шведова Н.Ю. Активные процессы в современном русском синтаксисе (словосочетание). - М.: Просвещение, 1966. - 156 с.

Шевякова Л.П. Основные формы общения в Интернте и их особенности / Образование. Коммуникация. Ценности. (Проблемы, дискуссии, перспективы). По материалам круглого стола «Коммуникативные практики в образовании», 19 ноября 2004 года. / Под ред. С.И. Дудника. - СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2004. - С. 26-29.

Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. Монография. Волгоград: Перемена, 2000. - 368 с.

Щерба Л.В. Избранные работы по русскому языку / Л.В. Щерба. - М.: Учпедгиз, 1957. - 186 с.

Шкляр В. И. Публицистика и художественная литература: продуктивно-творческая интеграция: Автореф. докт. дисс: 10.01.10. - Киев, 1989. - 44 с.

Шмелев Д.Н. Проблемы семантического анализа: На материале русского языка / Д.Н. Шмелев. - М.: Наука, 1973. - 278 с.

Шмелева Т.В. Смысловая организация предложения и проблемы модальности // Актуальные проблемы русского синтаксиса: [сборник] / Под.ред. К.В. Горшковой, Е.В. Клобукова. - М.: Изд-во МГУ, 1984. - С. 78-100.

Шостак М.И. Жанры газеты: Учебно-методическое пособие. Ч. 1-2.- М.:МГИ. Ч.1, 1999. - 149 с.; Ч.2, 2000. - 131 с.

Щур Г.С. Теории поля в лингвистике. - М.: Наука, 1974. - 253 с.

Юдина Т.В. Универсальные и специфические характеристики Интернета как формы коммуникации // Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования: Учебное пособие / Отв. ред. М.Н. Володина. - М.: Изд-во МГУ, 2003. - 460 с.

Язык и личность / Отв. ред. Д.Н. Шмелев: АН СССР, Ин-т рус. яз. - М.: Наука, 1989. - 211 с.

Язык и мышление / И.И. Мещанинов, Г.М. Керт, А.С. Чикобаева и др. - М.: Наука, 1967. - 312 с.

Ярцева В.Н. Взаимоотношение грамматики и лексики в системе языка. Исследования по общей теории грамматики. - М., 1968.

III. Словари

Ивин А.А., Никифоров А.Л. Словарь по логике. - М., 1998.

Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред. В.Н. Ярцева. - М., 1990.

Логический словарь ДЕФЕРТ. - М., 1994.

Музыкальный энциклопедический словарь. - М., 1991.

Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. - М., 1993.

Словарь литературоведческих терминов. - М., 1974

Словарь синонимов русского языка / Под ред. А.П. Евгеньевой: в 2-х томах. - Л.: Наука; Ленинград. отд., 1970 - 1971.

Стилистический энциклопедический словарь русского языка / Под ред. М.Н. Кожиной. - М., 2003.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Текст 1

Александр ШУБИН. Россия в поисках пути: реформы тысяча девятьсот восьмидесятых. Советский Союз в конце семидесятых: кризисы и процессы.

В конце 1970-х гг. СССР столкнулся с рядом серьезных социальных кризисов, отягощенных возобновлением холодной войны:

-- кризис сверхдержавы (техническое и материальное отставание от Запада; тупики внешней политики, обнаружившиеся в Польше и в Афганистане; экономические трудности, связанные с гонкой вооружений; обострение этнических противоречий в «дружной семье народов»);

-- кризис индустриального общества, подобный тому, который на 10--20 лет раньше пережил Запад (падение уровня производства, необходимость преодолеть барьеры научно-технической революции, усугубление проблем сохранения окружающей среды и появление обостренного экологического сознания);

-- кризис «социалистической» модели (окончательная утрата иллюзий, связанных со «скорой победой коммунизма»; усиление стремления граждан приобретать материальные блага; осознание значительной частью общества бесправия человека в советском социуме; бюрократический «склероз» управления, связанный с кадровым «застоем» и парализацией обратной связи в политической системе);

-- кризис административной тоталитарной системы (обострение социально-политических противоречий между ведомственными и территориальными кланами в элите; усиление стремления различных социальных слоев преодолеть зависимое положение в социальной иерархии; саморазрушение устоявшейся в предшествующие десятилетия динамичной структуры общества).

СССР представлял собой крайне монополистическую форму индустриального общества, что привело к синхронизации кризисов, которые в более плюралистичных обществах могут не совпадать во времени и преодолеваться по очереди. В отличие от стран Запада СССР пережил всеобъемлющий кризис, главная причина которого в том, что политическая, социальная и экономическая структуры СССР создавались как сверхгосударственные и сверхцентрализованные.

Kpaйний этатизм -- приоритет государства во всех сферах общественной жизни, в первую очередь экономической, -- подтачивал и без того хрупкую социалистическую систему, до известного предела проявлявшую, однако, заметную прочность.

Уже в 1950-е гг. обнаружилось стремление к автономии социальных и экономических субъектов федерации. Этот неизбежный процесс сопровождался рассогласованиями в системе, так как автономизация различных социальных структур происходила с разной скоростью. В результате возникла специфическая система общественных отношений со своеобразным механизмом согласования политических и экономических интересов.

Эта система, основанная на синтезе бюрократических, рыночных и общинно-корпоративных механизмов, до поры обеспечивала экономический рост и социальную стабильность, но в ее недрах происходило обособление интересов центральной олигархии, отраслевой и региональной бюрократии, директората (в том числе теневого), специалистов (интеллигенции), рабочих, колхозников, маргинальных групп.

Всё это способствовало постепенному, но неуклонному отставанию СССР в международном соревновании, от итогов которого зависели не только позиции Союза как сверхдержавы, но и благосостояние и безопасность его граждан. Более того, технологическая деградация таила неизбежность крупных катастроф.

Резкое падение уровня социальной мобильности в сверхмономольной системе вело к утрате стимулов в хозяйственной деятельности. Это, в свою очередь, привело к заметному снижению уровня жизни. К этому добавились этнодемографический кризис и проблема взаимопонимания поколений.

Последствия кризиса могли быть катастрофическими. Все «мины замедленного действия», заложенные под основание СССР, могли взорваться одновременно, если бы в полной мере сохранялась централизаторская стратегия правящей верхушки и были воссозданы эффективные механизмы подавления любой гражданской активности. К счастью, ни одно из этих условий соблюсти не удалось...

Расстановка сил в правящей элите

Успешное реформирование системы могло начаться только изнутри. Военный разгром СССР в то время был невозможен. Недовольство, вызревавшее в обществе, пока не могло вылиться в массовый протест в масштабе страны. Легальной оппозиции не существовало.

Реформистская группировка в руководстве могла укреплять свои позиции только при условии крайне осторожных действий. Бюрократические структуры видели необходимые перемены иначе. Поэтому скрытое выдвижение реформистов в высший эшелон власти имело очень важное значение для выбора варианта реформ.

Сами реформисты не могли поначалу отказаться от коммунистической идеологии.

В середине 1980-х гг. сигнал к нарушению равновесия, к «перестройке» могла подать лишь группа, неуязвимая со стороны остальных кланов бюрократии. Таковой в СССР была только правящая олигархия.

Правящая элита всё в большей степени стремилась к окончательному преодолению отчуждения от собственности (имеется в виду индивидуальная собственность, поскольку корпоративное распоряжение существовавшими в стране ценностями на всех этапах развития советского общества неизменно сохранялось за сословием коммунистических управленцев). Желание закрепить за собой какие-нибудь крохи «общенародной собственности» выражалось и в усилении коррупции, и в так называемых ведомственности и местничестве. Значительная часть бюрократии стремилась превратиться в буржуазию, но психологические (в том числе поколенческие) стереотипы и боязнь опоздать к столу, за котором будут делить собственность, вынуждала до поры выступать против такого раздела.

В правящей элите СССР можно условно выделить три слоя, по-разному относившихся и к коррупции, и к преобразованиям, способным преодолеть отчуждение бюрократии от собственности.

Слой элиты, к которому принадлежали сторонники председателя КГБ Ю.Андропова и министра обороны Д.Устинова, можно условно назвать пуританами. Поддерживая идею «очищения» социализма от наслоений коррупции и «мещанской мелкобуржуазности», пуритане категорически отрицали отход от каких бы то ни было официально провозглашенных принципов системы.

Другой круг чиновников -- назовем их консерваторами, стремился функционировать по принципу «живешь сам -- давай жить другим», но именно они по мере сил противодействовали переменам.

Третий слой элиты -- реформисты -- был готов пересматривать «принципы социализма», не отвергая прагматизм консерваторов и учитывая стремление пуритан к частичным переменам.

У каждой из этих групп были свои особые интересы. Пуритане хотели сохранить за бюрократией ее коллективную собственность -- государственное хозяйство. Консерваторы снимали «рентные платежи» со своих участков этой собственности. Реформисты, реально (чаще всего бессознательно) желавшие изменить сложившиеся отношения собственности, вынуждены были до поры камуфлировать свои еще пока смутные планы под осторожный очистительно-преобразовательный пафос пуритан и прагматичную лояльность консерваторов.

Всё это усложняло и запутывало расстановку сил в правящем слое, приводило к замысловатому переплетению ведомственных и местнических интересов, порождало множество противоречий.

Реформа 1965 г. предоставила значительную автономию как отраслевым подразделениям бюрократии (министерствам), так и директорскому корпусу. Попытки ограничить своеволие директората репрессивными мерами и путем введения новых «хозрасчетных» показателей (реформа 1979 г.) вызывали недовольство и в итоге еще более усиливали ведомства.

Доминирование отраслевых структур не устраивало те слои элиты, которые были организованы по территориальному принципу, т.е. среднее партийное звено, включая руководство значительной части обкомов. Косыгинская реформа ограничила их возможности контролировать промышленность. Это усиливало связку большинства обкомов с сельскохозяйственной элитой.

Росло напряжение между двумя аморфными коалициями -- ведомственной и территориальной (местнической). К поддержке последней постепенно стали склоняться всё больше представителей директората, недовольных диктатом министерств при распределении ресурсов.

Эти противоречия уже открыто проявлялись на областных и республиканских партийных конференциях, которые давно перестали быть чисто парадными мероприятиями. Хозяйственные и партийные руководители критиковали здесь центральные структуры за слишком грандиозные планы и слишком скупое выделение ресурсов, за «канцелярско-бюрократический стиль работы», за отсутствие средств на социальную инфраструктуру (что вызывало проблемы с привлечением рабочей силы). Аграрии требовали изменить в их пользу соотношение цен на хлеб и промышленную продукцию.

Аграрии и сырьевики были недовольны установленными под давлением их оппонентов ценами и нормами распределения ресурсов и средств, директора -- вышестоящими инстанциями, сковывавшими их инициативу, не выделявшими достаточных средств на модернизацию производства и другие проекты. Местническая коалиция была заинтересована в возвращении внешней политики времен разрядки, которая позволила бы сократить затраты на ВПК, получить западные технологии, необходимые для модернизации и преодоления барьеров научно-технической революции (формулировалось всё это, конечно, иначе). Аграриев не удовлетворяли частные уступки в виде списывания долгов: сами эти долги коммунистические помещики считали результатом несправедливого распределения средств.

КПСС строилась по территориальному принципу, и влияние региональных групп в ней было велико. До поры вес Политбюро и Секретариата, где доминировали отраслевики, превышал влияние регионального лобби в ЦК. Но время работало на «местные кадры», прежде всего на аграриев.

По мере продвижения кадров снизу вверх перевес отраслевиков, достигнутый во второй половине 60-х гг., становился всё менее надежным. Аграрная элита, тесно связанная с районным партийным звеном, брала под контроль обкомы и постепенно выдвигалась в авангард местнической коалиции, увлекая за собой часть директората. «Помещики» оказывались в авангарде борьбы «промышленников» против центральной бюрократии.

Этот парадокс не является особенностью перестройки. Например, в Великобритании XVII в. новые дворяне возглавили «буржуазную» коалицию, которая совершила революцию.

Позиции местнической коалиции усиливались по мере обновления кадров. Но при Брежневе этот процесс протекал крайне медленно. Ориентация бюрократии на покой и равновесие, соответствовавшая курсу осторожного Брежнева, привела к тому, что поводом к замещению того или иного чиновника становились, как правило, смерть либо старческие (иногда психические) недуги. Такое положение дел подрывало основной принцип бюрократической иерархии -- принцип карьеры, который гарантировал бюрократу продвижение по службе. Чиновников и директорат всё чаще раздражало отсутствие перемен. Накопление недовольства против стариков, занимавших вышестоящие посты и не дававших дорогу следующей генерации номенклатуры, становилось мощной бомбой, заложенной под режим брежневского равновесия.

Первая («продовольственная») реформа Горбачева (1982)

Ни одна из идей руководителей перестройки не была оригинальной. Идеи осторожного сближения с Западом, гражданских прав и свобод были широко распространены в среде интеллектуальной элиты. Модель «рыночного социализма» как равновесия государственного регулирования и инициативы производителей -- одна из составляющих конвергенции -- своими корнями уходит в косыгинский экономический эксперимент, в идеи Пражской весны и в реформы И.Тито в Югославии, в разработки восточноевропейских экономистов О.Шика, Я.Корнай, а в более широком смысле -- в труды социалистов XIX в. -- П.Прудона, Л.Блана, М.Бакунина, Э.Бернштейна и других.

Освященный мифом о ленинском нэпе, который якобы был эффективной моделью сочетания большевизма с рыночной экономикой, «рыночный социализм» завоевывал политическое сознание нового поколения руководителей.

Пытаясь повысить уровень эффективности хозяйствования, высшее руководство страны уже с середины 1960-х гг. заимствовало суррогаты классического западного рынка, предвосхищая теорию конвергенции А.Сахарова.

Ключевым словом реформы 1965 г. стал хозрасчет. Предприятия должны были строить свои отношения с центром на основе показателя «прибыли». Но на практике отечественный рынок работал по иным законам, нежели западный; отсюда не те результаты, которых ожидали. «Прибыль» государственных предприятий не была рыночной и устанавливалась с помощью спускаемых вышестоящими организациями коэффициентов к натуральным показателям.

Формальное использование в 1965 г. хозрасчета значительного экономического результата, естественно, не дало. Однако показатели «прибыли» росли: действовали законы планового развития. В соответствии с ними всегда находилась возможность накручивать (завышать) показатели, по которым определяется эффективность труда, за счет постепенного роста цен на продукцию предприятий-монополистов. Таким образом, соединение монополизма и элементов западного рынка (пусть почти формальных) играло роль инфляционного фактора.

Была еще одна «радикальная» мера (мечта аграрной элиты), которую взял на вооружение М.С.Горбачев еще в бытность первым секретарем Ставропольского крайкома КПСС. Дело в том, что на земле территориальных «вотчин» функционировали многочисленные сельскохозяйственные предприятия, не подчиненные местному руководству. Между тем именно они производили конечную продукцию -- тот самый «дефицит», который давал дополнительную власть и влияние. А их непрямое подчинение райкомам и сельскохозяйственным руководителям затрудняло получение находящегося под рукой «дефицита». Это обстоятельство усугубляло противостояние между местным партийным руководством и промышленными ведомствами.

«Помещикам» казалось, что предприятия смежников (прежде всего мясомолочной промышленности), почти не затрачивая усилий, получают баснословные прибыли, «наживаются» на труде крестьян. Среди сельскохозяйственных руководителей зрело требование подчинения им предприятий смежных отраслей. Это требование стало лейтмотивом аграрной программы Горбачева начиная с 1978 г.

Выполнение программы означало усиление позиций районной номенклатуры. Районные руководители давили на областное начальство, призывая его поддержать Горбачева. В итоге областные секретари, большинство которых традиционно были тесно связаны с сельской номенклатурой и противостояли министерствам, также симпатизировали курсу Горбачева.

Разумеется, эта симпатия не была достаточным условием для выдвижения Горбачева на высший государственный пост. Но он продемонстрировал консерваторам и пуританам, что может находить общий язык с подведомственной группой и знает, как исправить положение дел в сельском хозяйстве (это особенно импонировало Ю.Андропову, склонявшемуся к исправлению ситуации с помощью административных реформ).

В мае 1978 г., когда решался вопрос о заполнении вакансии секретаря ЦК по сельскому хозяйству, Горбачев направил в ЦК записку, в которой изложил свою аграрную программу. Этот документ целиком соответствовал интересам номенклатурных «помещиков»: Горбачев предлагал казавшиеся конкретными меры для преодоления эксплуатации сельского хозяйства промышленностью (неэквивалентного обмена).

Исходя из лукавой советской статистики, которая при всех убытках в итоге давала «прибыль», Горбачев утверждал: «Если брать в целом сельскохозяйственную отрасль и отрасли, перерабатывающие сельскохозяйственное сырье и оказывающие производственные услуги сельскому хозяйству, а также обеспечивающие его средства производства, то весь агропромышленный комплекс оказывается рентабельным».

Эта фиктивная рентабельность дала Горбачеву основание поставить вопрос об очередном повышении закупочных цен на сельскохозяйственную продукцию за счет смежных промышленных отраслей: «Надо рассмотреть вопрос о возможности перераспределения прибылей в рамках самого агропромышленного комплекса».

Будущий лидер формулировал сокровенную мечту «помещиков» об «экспроприации экспроприаторов», об установлении своего контроля над сельскохозяйственной промышленностью (а значит, и дефицитной продукцией) и о заполнении финансовых прорех за счет смежников.

Борьба за объединение сельскохозяйственных предприятий под безусловным контролем местных и региональных партийных кланов стала смыслом политики Горбачева на посту секретаря ЦК в 1978--1982 гг. Нерешенность проблем, поставленных в его записке, позволяла объяснять ухудшение положения на «сельскохозяйственном фронте».

Урожаи 1981--1982 гг. были необычайно скудными -- 155--175 млн тонн зерна вместо 215--243 млн тонн по плану. Саму реформу назвали «Продовольственной программой», и вокруг ее принятия в первой половине 1982 г. развернулась нешуточная борьба.

Замысел Горбачева заключался в подчинении всех сельскохозяйственных предприятий единому суперведомству. Позднее он вспоминал: «Во главе АПК должен был стоять общесоюзный Агропромышленный комитет, но ключевая роль должна была принадлежать областным и районным объединениям, призванным собрать “под одной крышей” и колхозы, и совхозы, предприятия “Сельхозтехники”, молокозаводы, мясо- и птицекомбинаты, заводы по производству комбикормов и т.д. Предполагалось, что эти территориальные объединения получат достаточные полномочия, чтобы не испрашивать у Москвы разрешения на каждый свой шаг».

Таким образом, аграрная элита обретала зависимые от нее органы с широкой автономией, органы, которым подчинены перерабатывающие предприятия -- производители «дефицита».

Сельскохозяйственный отдел ЦК, возглавляемый Горбачевым, организовал в 1981--1982 гг. кампанию в пользу агропромышленной реформы. Даже в предложениях Академии наук к проектам документов XXVI съезда КПСС значилось: «С целью улучшения снабжения населения продовольственными товарами образовать как единое целое агропромышленный комплекс отраслей и ведомств с единым аппаратом управления и плановыми органами».

Затем в ответ на публикацию в «Нашем современнике» статьи И.Васильева «Рассветное поле» 11 обкомов прислали в ЦК свои «отклики», в которых требовали интеграции агропромышленного комплекса. В итоге 20 августа 1981 г. Политбюро одобрило «Записку товарища Л.И.Брежнева по важнейшим проблемам развития сельского хозяйства», в которой предусматривалась разработка путей совершенствования управления АПК.

Ведомственные хозяйственники (прежде всего председатель Совета министров А.Тихонов, министр финансов В.Гарбузов, министр мясной и молочной промышленности А.Антонов) категорически воспротивились плану Горбачева, тем более, что он предполагал новое перераспределение ресурсов в пользу колхозов и совхозов. После многоходовой подковерной борьбы Брежнев склонился к компромиссу, который затем одобрил майский пленум ЦК 1982 г.

Горбачев мог чувствовать себя обиженным -- ведь идея разгрома ведомств в документы не прошла. Но в остальном решения майского пленума 1982 г. с его «продовольственной программой» пропитаны идеями будущего перво-последнего президента СССР.

В докладе Брежнева на пленуме предлагалось решить проблемы продовольственного дефицита путем объединения субъектов агропромышленного комплекса (АПК) под одной управленческо-планирующей «крышей». Брежнев заявил о создании агропромышленных объединений на местах, а также агропромышленных комиссий с большими полномочиями в центре и в республиках. Эти структуры должны были координировать работу министерств.

«Основное значение придается районному звену», -- подчеркнул генсек. Таким образом, «помещики» получали частичный контроль над небольшими агропромышленными предприятиями, которые переходили в двойное подчинение; министерства же подчинялись специальным комиссиям -- параллельной агропромышленной власти. Это открывало новые возможности для сторонников Горбачева и значительно запутывало систему управления.

Горькой насмешкой звучали слова Брежнева: «Параллельно будет упрощаться и удешевляться аппарат, чтобы избавиться от излишних звеньев, обеспечить большую оперативность и эффективность управления». Именно эта идея сокращения и упрощения аппарата продолжала звучать в самой «продовольственной программе» и в изданных под нее постановлениях ЦК.

Эти, менее компромиссные, документы были составлены уже аппаратом Горбачева. Из них видно, что параллельная агропромышленная власть практически изолировала министерства от предприятий -- чтобы в будущем отраслевые ведомства можно было легко ликвидировать. Сами агропромышленные объединения создавались из руководителей сельскохозяйственных предприятий и становились, таким образом, органами местных элит, представители которых хотя и заседали за одним столом с руководителями аграрной промышленности, но составляли за любым из накрытых столов ощутимое большинство.

Власть «помещиков» распространялась и на областные агропромышленные объединения (АПО), состоявшие из представителей объединений районных. Но далее цепочка обрывалась -- агропромышленная комиссия создавалась Советом министров и министерствами, последние оказывались «зажатыми» между АПО и ЦК, но сохраняли самостоятельность.

Создать целостную систему Агропрома на этом этапе не удалось, и старая ведомственная структура сохранила часть полномочий по контролю за деятельностью АПО на стыке собственно сельского хозяйства и пищевой промышленности.

Продовольственная программа представляла собой не просто компромисс между агропромышленными министерствами и аграрной верхушкой, которую возглавлял Горбачев. Этот документ был призван разрушить министерскую структуру в пользу аграрного лобби. Горбачев получил дополнительные рычаги для борьбы с влиянием ведомств, и равновесие между «помещиками» и «промышленниками» нарушилось в пользу первых.

Если отвлечься от конкретной ситуации начала 1980-х гг., то в этой первой реформе Горбачева можно заметить формирование основной стратегической линии будущей перестройки -- ее антиведомственной направленности. Антиведомственность, проявлявшаяся поначалу спонтанно, затем стала стержнем антибюрократической революции 1980-х гг., в которой горбачевская группа в высшем руководстве страны оказалась в первых рядах. Поддержка Горбачевым региональных интересов против центральных также возымела далеко идущие последствия. В этом смысле события, связанные с принятием Продовольственной программы, имели важное политическое значение.

Вскоре после прихода к власти, в ноябре 1985 г., Горбачев создал Агропром. Эта «расплата по счетам» стала одной из первых реформ генсека. Однако по мере развития рыночных отношений административная перетряска, презрительно названная чиновниками «Агропогром», утратила смысл и сошла на нет.

Авторитарная модернизация Андропова

Если в 1978--1982 гг. в органах управления доминировали так называемые консерваторы, всё больше опиравшиеся на ведомственную группировку, то в 1982--1983 гг. власть перешла к пуританской коалиции, в которую входили и ведомственная, и аграрно-местническая группировки. Последняя была реформистской, что не афишировалось. Централизаторская политика пуритан, направленная против региональных консерваторов, только укрепляла позиции реформистов на местах.

22 ноября 1982 г., через несколько дней после избрания Ю.Андропова генеральным секретарем ЦК КПСС, на пленуме ЦК было объявлено «ускорение»: «Намечено ускорить темпы развития экономики, увеличить абсолютные размеры прироста национального дохода... Напряженные задания должны быть выполнены при сравнительно меньшем увеличении материальных затрат и трудовых ресурсов».

За счет чего Андропов рассчитывал осуществить «ускорение»? «Необходимо усилить ответственность за соблюдение общегосударственных, общенародных интересов, решительно искоренять ведомственность и местничество… Следует решительно повести борьбу против любых нарушений партийной, государственной и трудовой дисциплины».

Подобные слова станут лейтмотивом правления Андропова.

Уровень предприятия Андропов считал пока оптимальным для экспериментов и реформ, о чем говорил на Политбюро. Так сложилась концепция авторитарной модернизации -- консолидация элиты с вычищением консервативных и слишком коррумпированных кадров, усиление административной управляемости с опорой на репрессии плюс экономические эксперименты в локальном масштабе.

Подход к решению реальных проблем был заведомо уязвимым: законы микроэкономики и макроэкономики различны, и то, что хорошо показало себя на уровне предприятия, может привести к печальным последствиям в масштабе всего общества. Тем не менее этот курс проводился до 1986 г.

О направлении андроповской реформаторской мысли говорят основные социально-экономические преобразования того времени. 17 июня 1983 г. был принят Закон о трудовых коллективах. Им, коллективам, позволялось теперь участвовать в обсуждении планов, коллективных договоров, в определении принципов расходования фондов и оплаты труда.

Голос трудовых коллективов в большинстве случаев определялся как совещательный. Предполагалось, что в ходе обсуждений может проявляться инициатива людей, могут возникать новые продуктивные идеи (подобно тому, как в Японии это происходило при работе совещательных «кружков качества»). Однако конкретный механизм реализации совещательных прав коллективов не был отработан.

Закон гласил: «Полномочия трудовых коллективов осуществляются непосредственно общими собраниями (конференциями) трудовых коллективов, предприятий, учреждений, организаций». Понятно, что в условиях абсолютного господства администрации на предприятии конференция будет полностью находиться в руках директора, тем более что в перерывах между собраниями и конференциями полномочия коллектива поручалось реализовывать администрации, парткому, профкому и комсомольской организации. Таким образом, Закон о трудовых коллективах предоставлял дополнительные полномочия уже существующим на предприятии органам управления, не создавая институтов самоуправления.

Горбачев при обсуждении проекта закона на Политбюро осторожно высказался против него; не только ему, многим мертворожденность закона представлялась очевидной.

Принятое 14 июля 1983 г. постановление правительства «О дополнительных мерах по расширению прав производственных объединений (предприятий) промышленности в планировании и хозяйственной деятельности и по усилению их ответственности за результаты работы» несколько расширяло права руководителей предприятий в расходовании фондов (прежде всего -- фонда развития производства и фонда развития науки и техники) и усиливало зависимость зарплаты от реализации продукции.

Чтобы не рисковать, реформы решили сначала опробовать в широкомасштабном эксперименте. С 1 января 1984 г. на новые условия работы перевели министерства тяжелого и транспортного машиностроения и электротехнической промышленности, а также республиканские министерства пищевой (Украина), легкой (Белоруссия) и местной (Литва) промышленности (всего около 700 предприятий, затем 1850 предприятий).

Здесь вводился частичный хозрасчет, некоторая самостоятельность в формировании планов, ограниченное число контрольных показателей; при этом (экспериментировать -- так экспериментировать) сюда в приоритетном порядке направляли ресурсы.

Поступление средств в фонды предприятий ставилось в зависимость от выполнения ими контрольных нормативов. Предусматривалась дополнительная ответственность предприятий за выполнение договорных обязательств, но зато администрация получала широкую автономию внутри предприятия.

Горбачев принимал активное участие в разработке этих реформ, хотя не считал их достаточными. Став одним из ведущих идеологов в команде Андропова, он наряду с лозунгом «ускорения» внедрял новое слово, которое еще при Брежневе стал употреблять как бы между прочим, -- перестройка. В 1983 г. подчиненный Горбачева министр сельского хозяйства В.Месяц впервые употребил это слово самостоятельно -- как синоним происходящих в стране процессов.

Авторитарная модернизация после Андропова

После смерти Андропова его реформы не прекратились, но обострилась борьба за власть между потенциальными преемниками одряхлевшего генерального секретаря К.Черненко.

По мере углубления кризиса ведомственная и пуританская группировки разлагались. В итоге к 1985 г. образовались две коалиции.

В первую входили консерваторы и часть ведомственных пуритан (прежде всего, высший эшелон группировки), а во вторую -- реформисты, поддерживаемые местнической группировкой и вторым эшелоном ведомственников.

Основную силу обеих коалиций составляла партийная, военная и хозяйственная бюрократия, но при этом вторая группировка в большей степени пользовалась поддержкой аграрного и промышленного директората. На ее стороне были симпатии руководства КГБ и, в значительной степени, Министерства обороны.

Лидерами первой группировки были Н.Тихонов и Г.Романов, лидером второй стал М.Горбачев.

К концу 1984 г. (уже в ходе андроповских реформ) были сформулированы основные стратегические направления преобразований: концепция ускорения и резервный вариант перестройки; главные задачи хозяйственной и аграрной реформ; ориентация на усиление местных кланов номенклатуры в противовес ведомственным; антимилитаризм и гибкость внешней политики; формула «нового мышления».

Была сформирована команда в Политбюро и высших партийно-государственных органах, способная начать преобразования. Действия правящей элиты, направленные против сращивания бюрократии с собственностью, лишь расширяли ряды сторонников «рыночных реформ». Дело оставалось за малым: отбить притязания на власть ведомственного лобби и сменить кремлевских старцев у руля власти.

Придя 11 марта 1985 г. к власти, Горбачев обнародовал основные постулаты своего курса на апрельском пленуме ЦК 1985 г. По сути, это было продолжение андроповского курса ускорения, т.е. авторитарной модернизации: «Благодаря активной работе партии начиная с 1983 г., удалось подтянуть работу многих звеньев народного хозяйства и несколько улучшить обстановку». И далее: «Нужны революционные сдвиги -- переход к принципиально новым технологическим системам, к технике последних поколений, дающих наивысшую эффективность».

Ясно, что это требовалось для модернизации экономики (и вооруженных сил). Модернизация мыслилась как ключевое звено экономического ускорения -- замкнутый круг, выйти из которого можно было лишь путем структурных преобразований. В конце выступления Горбачев решился заявить: «Достигнут такой рубеж, когда от эксперимента надо переходить к созданию целостной системы хозяйствования и управления».

Эти реформы могли обрести масштабы, угрожающие благополучию бюрократии, ее стремлению к преобразованию власти в собственность. Однако антибюрократические положения в речи Горбачева на апрельском пленуме касались только хозяйственных ведомственных структур: «Пора … ликвидировать излишние звенья, упростить аппарат, повысить его эффективность... Некоторые звенья управления превратились в помеху, стали тормозить движение. Нужно резко сократить число инструкций, положений, методик, которые подчас, своевольно толкуя решения партии и правительства, сковывают самостоятельность предприятий».

Горе побежденному. Поражение ведомственной группировки в борьбе за власть в первой половине 1980-х гг. и привело к тому, что реорганизации и сокращения предполагалось начать именно с промышленной бюрократии, с наступления на ее позиции -- при поддержке партийного аппарата. Закрепляя поддержку местнической тенденции, Горбачев заявил, что «необходимо и дальше расширять права местных органов».

Много внимания в речи было уделено «активизации человеческого фактора»: предлагалось «как можно скорее вытаскивать общество из летаргии и равнодушия, включать в процесс перемен. В этом, -- говорил Горбачев, -- я видел гарантию успеха задуманной перестройки, об этом говорил на апрельском Пленуме, такую цель преследовали и мои поездки по стране».

Во многом это была еще фигура речи, авторитарный режим сохранялся, инакомыслящих арестовывали, институты обратной связи с обществом еще не сформировались. Однако само общество уже давно не было безгласным.

Недовольство условиями собственной жизни превращалось (пока у меньшинства) в недовольство системой. Ощущение, что «так жить нельзя», и ожидание перемен становились доминантой социальной психологии. Общество готово было поддержать перемены, но плохо представляло себе их формы и последствия.

Власть рядом с обществом

Доминирующими идейными течениями этого периода были официальный марксизм-ленинизм в его интернационалистической и державно-националистической разновидностях, почвенничество (как правило, тоже державное), либеральное западничесгво и «народничество» -- неортодоксальный демократический социализм.

Сторонники этих направлений вступали друг с другом в разнообразные альянсы и конфликты на ниве культурной жизни, будь то литература, музыка, история, театр или кино, религиозная жизнь.

Официальная идеология вела борьбу против всех видов неортодоксальности, но уже давно это не была борьба на уничтожение. Многократно критикуемые деятели культуры не отказывались от своих взглядов, но и не переходили в решающие атаки на режим, способные его изменить. Они пока лишь готовились к такому наступлению. Выстраивалась социальная инфраструктура будущих «партий» времен перестройки -- патриоты и либералы окапывались в толстых журналах, народники изучали мыслителей прошлого и пели песни, западники писали в самиздат или делали партийно-государственную карьеру.

На основе слоя специалистов-интеллигентов (в условиях СССР -- среднего слоя) формировались зачатки гражданского общества -- горизонтальных, независимых от государства связей как основы общественной активности. Однако пока это были изолированные друг от друга круги неформального общения, связанные музыкальными пристрастиями, хобби, семейными и дружескими узами.

Крупнейшими общественными движениями того периода были экологическое, педагогическое, песенное и правозащитное; только последнее мыслило себя как открыто оппозиционное. Попытки небольших радикальных групп открыто вступать на путь правозащитной борьбы встречали противоречивый отклик в среде среднего класса -- часто враждебный. Класс специалистов еще только начинал превращаться в основу гражданского общества, которое еще не сложилось.

Консервативный идейно-политический каркас системы не был рассчитан на новые индивидуальные запросы интеллигенции и в то же время не предполагал механизмов подавления инакомыслия путем широкомасштабных репрессий. В итоге всё больше людей утрачивали лояльность к режиму не в результате политической оппозиционности, а из-за неспособности системы подстроиться под новые творческие и «виртуальные» интересы граждан (будь то желание авторов «Метрополя» публиковать аполитичные произведения, любовь молодежи к нетрадиционной музыке или к яркой модной одежде). Противопоставляя себя неконтролируемому художественному творчеству, режим провоцировал средние слои на переход к творчеству социальному.

В то же время под давлением властей оппозиционное движение стало возвращаться к своим неформальным корням, а неформальное движение радикализироваться и эволюционировать к оппозиционности. К началу перестройки общественные движения имели смутные представления друг о друге. Тем не менее они контактировали и обменивались идеями. В них формировались многие черты, которые в дальнейшем способствовали структуризации и относительно солидных, и эфемерных политических объединений.

Важнейшей чертой этого процесса представляется структурная подвижность, противоречие между коллективной солидарностью и потребностью в индивидуальной самореализации, между общественными задачами и субкультурной замкнутостью.

Наличие разветвленных неформальных связей в обществе позволяло сложиться общественному мнению, почти сразу расцветившемуся всеми цветами идеологического спектра -- от анархизма до нацизма и от социал-демократии до либерализма.

...