Сопоставительное исследование прецедентных имён в российской и американской рекламе

Размещено на http://www.allbest.ru/

Сопоставительное исследование прецедентных имён в российской и американской рекламе

ВВЕДЕНИЕ

реклама прецедентный имя

Настоящее диссертационное исследование посвящено сопоставительному изучению содержательно-семантических и функциональных свойств прецедентных имён в российской и американской рекламе.

Актуальность исследования. В последнее время интенсивное развитие многообразных форм человеческой деятельности стимулирует интерес филологов к исследованию различных типов коммуникации, в том числе рекламной. Стремление объяснить закономерности коммуникации обращает внимание учёных к её когнитивно-дискурсивным основаниям. В связи с этим исследователей всё чаще привлекают вопросы, связанные с изучением взаимодействия в рекламном тексте «своего» и «чужого» слова. Проблема интертекстуальности, зародившаяся в рамках литературоведения, получает новый виток развития и смещает акцент лингвистических исследований на феномен интертекстуальной компетенции как основы взаимодействия коммуникантов, обладающих общим фондом фоновых знаний культурно-исторического и практического характера (Д.В. Багаева, Н.С. Бирюкова, Н.Д. Бурвикова, Д.Б. Гудков, О.А. Дмитриева, Ю.Н. Караулов, В.Г. Костомаров, В.В. Красных, И.М. Михалева, Т.Е. Постнова, Е.Г. Ростова, Г.Г. Слышкин, Р.Л. Смулаковская, О.А. Солопова, А.П. Чудинов, G. A1chele, G. Allen, A. Berger, D. Chandler, R. Goldman, J. Goodw1n, R. L1ptak, G.A. Ph1ll1ps и др.).

Повышение интереса к прагматической стороне языка инициирует появление многочисленных работ междисциплинарного характера, посвящённых исследованию рекламы (А.А. Алексеева, Т.Г. Добросклонская, И. Имшинецкая, Е.Н. Зарецкая, Х. Кафтанджиев, Е.С. Кара-Мурза, Н.Н. Кохтев, О.А. Ксензенко, Э.А. Лазарева, Е.В. Медведева, Л.В. Минаева, А.Ю. Морозов, П.Б. Паршин, Ю.К. Пирогова, Е.А. Терпугова, G. Cook, N. Fa1rclough, J. F1ske, J.V. Lund, J. Marshall, K. Schroeder, T. Vestergaard, A. Werndy, J. W1ll1amson и др.). Реклама является неотъемлемой частью жизни любого развитого современного общества, что обусловливает необходимость разноаспектного изучения данного феномена.

В этом кругу проблем исследование закономерностей проявления интертекстуальности в рекламных текстах представляется перспективным, о чём свидетельствуют, в частности, работы российских и зарубежных учёных (Л.В. Балахонская, М.Ю. Илюшкина, Т.Е. Постнова, Ю.Б. Пикулева, М.В. Терских, G. Agger, J. Gard1ner, R. Goldman, A. Goddard, J.C. H1tchon, J.O. Jura, S. O'Donohoe, B. Ott, S. Papson, S. Proctor, C. Walter и др.). Как в отечественных, так и в зарубежных публикациях исследование интертекстуальности преимущественно носит лингвокультурологический характер, учитывающий многомерные связи рекламного текста с широким культурным контекстом, порождением которого он является.

Вместе с тем когнитивно-дискурсивная парадигма в языкознании, в установки которой входит рассмотрение каждого языкового явления по его участию в выполнении языком двух важнейших функций - когнитивной и коммуникативной (Н.Д. Арутюнова, А.А. Ворожбитова, Т. Ван Дейк, В.И. Карасик, В.Г. Костомаров, Е.С. Кубрякова, Дж. Лакофф, Г.Г. Слышкин, И.А. Стернин, А.П. Чудинов, А.Д. Шмелёв и др.), - диктует необходимость рассмотрения феномена интертекстуальности в связи с ментальной деятельностью человеческого сознания и его использованием при вербализации коммуникативных намерений.

Сторонники лингво-когнитивного подхода к языку (Д.В. Багаева, Д.Б. Гудков, И.В. Захаренко, В.В. Красных), предполагающего анализ как собственно лингвистических, так и когнитивных аспектов языковых явлений, рассматривают коммуникацию не просто как передачу информации от адресанта к адресату, а как процесс взаимодействия и взаимокорректировки индивидуального сознания каждого из коммуникантов с целью воздействия на собеседника для реализации поставленных задач.

Опираясь на положения этих научных подходов, мы фокусируем внимание на проблемах, связанных с изучением интертекстуальности посредством анализа дискурсивных единиц - элементов «содержания» сознания, отражающих категории культуры (В.В. Красных), и закономерностей их использования в рекламе. Единицами-репрезентантами культуры выступают прецедентные феномены, известные значительной части лингво-культурного сообщества, актуальные в когнитивном плане, воспроизводимые в речи представителей этого сообщества (Ю.Н. Караулов, Е.А. Нахимова).

Обращение к рекламному дискурсу обусловлено следующими причинами. Во-первых, эффективное использование прецедентных феноменов может способствовать усилению прагматического воздействия рекламного текста, стимулирующего выгодное рекламисту потребительское поведение. Во-вторых, реклама, формирующая потребительские предпочтения, соответствует национально-культурным представлениям о мире, способах поведения, человеке (В.Л. Афанасьевский, С.Б. Краснов). Следовательно, анализ закономерностей использования единиц, наделённых «культурно-значимой информацией» (Д.Б. Гудков), открывает перспективы для изучения особенностей национального сознания, определяемого культурой.

Научная новизна диссертации заключается в том, что это первое монографическое исследование, посвящённое именно сопоставительному изучению прецедентных имён в рекламе, в результате которого были выявлены общие закономерности использования указанных единиц в текстах российской и американской рекламы. В их числе ? предпочтение национальных источников прецедентности, апелляция к многополюсным прецедентным именам, отбор которых осуществляется с позиций культурных характеристик, одобряемых в обществе. Исследование также позволило обнаружить специфические особенности использования прецедентных имён в сопоставляемых рекламных дискурсах.

Актуальность лингвистической проблематики повлияла на выбор объекта и предмета анализа диссертационного исследования.

Объект настоящей работы ? проявления интертекстуальности в современной российской и американской рекламе.

Предмет исследования - содержательно-семантические и функциональные закономерности использования прецедентных имён в российской и американской печатной рекламе.

Цель исследования - лингво-когнитивный анализ содержательно-семантических и функциональных свойств прецедентных имён в текстах современной печатной российской и американской рекламы в сопоставительном аспекте.

Поставленная цель потребовала последовательного решения следующих задач:

· эксплицировать теоретическую значимость лингво-когнитивного подхода к изучению феномена интертекстуальности при сопоставительном исследовании рекламы;

· классифицировать прецедентные имена, обнаруженные в российских и американских текстах рекламы, по генетическому признаку;

· классифицировать прецедентные имена в связи с актуализацией их функциональных свойств в российской и американской рекламе.

В качестве материала исследования использовались разножанровые рекламные тексты, представленные в общенациональных, региональных и городских журналах и газетах, адресованных читателям с разными интересами. Использовались как американские издания («Enterta1nment», «The Georgetown Vo1ce», «Newsweek», «The Orlando Sent1nel», «People», «The Ph1ladelph1a 1nqu1rer», «San Franc1sco», «Shop W1se», «Sky Mall», «Sports 1llustrated», «T1me», «Travel», «The USA Today», «The Wash1ngton Post» и др.), так и российские СМИ («Аргументы и факты», «Ваш досуг», «Выбирай», «7 дней», «За рулём», «Календарь», «МК-Бульвар», «Стиль», «Стольник», «Эксперт», «Я покупаю», «Apr1or1», «C1ty гид», «Gala» и др.). Всего проанализировано 1400 словоупотреблений прецедентных имён в составе рекламных текстов, опубликованных за период 2000?2005 гг.

Методология исследования сложилась под влиянием когнитивной теории, успешно развиваемой в современном языкознании (А.Н. Баранов, В.З. Демьянков, Ю.Н. Караулов, И.М. Кобозева, Е.С. Кубрякова, П.Б. Паршин, И.А.Стернин, А.П. Чудинов и др.); теории интертекстуальности и смежных научных теорий (Р. Барт, М.М. Бахтин, Ю. Кристева, В.Г. Костомаров, Н.А. Кузьмина, Ю.Ю. Саксонова, Г.Г. Слышкин, С.И. Сметанина, Р.Л. Смулаковская, М.А. Соловьева, Ю.А. Сорокин, А.Е. Супрун, М.В. Терских, Н.А. Фатеева), в том числе теории прецедентных феноменов (Д.В. Багаева, Д.Б. Гудков, И.В. Захаренко, В.В. Красных, Е.А. Нахимова, Ю.Б. Пикулева); а также лингвокультурологии (Н.Д. Арутюнова, Е.М. Верещагин, В.В. Воробьев, В.А. Маслова, В.В. Ощепкова, В.Н. Телия и др.).

Для решения конкретных задач исследования прецедентных имён применялся ряд методов, используемых в современной антропоцентрической лингвистике:

Описательно-сопоставительный метод, включающий приёмы наблюдения, обобщения, когнитивной интерпретации и классификации. Наблюдение заключается в выделении и описании дискурсивных единиц, а также их свойств и характеристик. Обобщение позволяет синтезировать подобные явления и объединять их по установленным признакам. Когнитивная интерпретация является важным этапом метода, предполагающим выход за пределы собственно лингвистических форм в «мир психики человека, в мир его состояний и намерений» (Е.С. Кубрякова). Классификация строится на распределении полученных результатов наблюдения по определённым основаниям.

Сопоставительный метод реализуется путём поэтапного выявления сходств и различий в закономерностях использования прецедентных имён в российской и американской рекламе с учётом национальных особенностей соответствующих языков и культур. Отбор и анализ единиц исследования осуществлялся с использованием методов сплошной выборки и количественной обработки полученных данных.

Теоретическая значимость работы определяется тем, что диссертация вносит вклад в разработку проблем теории прецедентных феноменов, выявляя специфику функционирования прецедентных имён в одной из сфер человеческой деятельности, подчинённой выполнению социально значимых целей. Исследование имеет значение для дальнейшего развития межкультурной коммуникации благодаря сопоставительному анализу языковых средств, насыщенных культурно-значимой информацией, в дискурсах двух различных по степени общественно-экономического развития сообществах. Предложенная в диссертации методика сопоставления прецедентных имен может быть использована при изучении дискурсивных феноменов на материале других языков, что будет способствовать развитию новых научных представлений и обогатит знания о функциональной природе языка в целом.

Практическая ценность исследования заключается в возможности использования полученных результатов в лексикографической практике (в том числе при подготовке специального словаря «Прецедентные феномены в современных средствах массовой коммуникации»). Результаты исследования можно использовать при разработке лингвострановедческих курсов, составлении учебных пособий и чтении спецкурсов по вопросам национально-культурной специфики фоновых знаний, а также применять в процессе вузовского преподавания межкультурной коммуникации, этнолингвистики, лингвокультурологии, риторики, стилистики. Материалы исследования могут быть полезны при обучении иностранцев русскому языку, поскольку знание механизмов функционирования прецедентных имён способно облегчить восприятие этих единиц в реальной речевой коммуникации. Отдельные положения работы представляют интерес для подготовки и повышения квалификации работников рекламных агентств, а также могут оказаться полезными при разработке основ лингвистической критики современных рекламных текстов.

Апробация работы. Материалы диссертации обсуждались на заседании кафедры риторики и межкультурной коммуникации Уральского государственного педагогического университета. Основные положения исследования излагались автором на региональных и международных конференциях в Екатеринбурге (2003, 2004, 2005) и Челябинске (2004, 2006).

Концептуальные идеи диссертации отражены в следующих положениях, выносимых на защиту:

1. Регулярная апелляция к прецедентным именам, восходящим к художественной литературе, подчёркивает литературоцентричность российской рекламы в отличие от американской, которая характеризуется киноцентричностью.

2. Универсально-прецедентные имена количественно доминируют в российской рекламе по сравнению с американской, что свидетельствует о более высокой степени проницаемости отечественной культуры.

3. Направляя процессы интерпретации рекламного сообщения, как российские, так и американские рекламисты преимущественно апеллируют к многополюсным прецедентным именам.

4. Российские и американские рекламные тексты проявляют тенденцию к использованию прецедентных имён для косвенной характеризации товаров/услуг, регулярной разновидностью которой является прямое обращение к адресату в американской рекламе, косвенное ? в российской.

5. Апелляция к прецедентным именам с различной денотативной соотнесённостью в российской и американской рекламе отражает специфику приёмов речевого воздействия, основанных на обращении к социальным установкам, направленных на активизацию механизмов образной трансформации, служащих для привлечения и удержания внимания адресата.

Композиция диссертации отражает ключевые этапы и логику предпринятого исследования: работа состоит из введения, трёх глав, заключения, списков литературы и источников языкового материала.

Во введении обосновывается актуальность поставленной проблемы; раскрывается научная новизна диссертации; определяются материал, объект, предмет и методы исследования; обозначается его цель и сопутствующие задачи; обсуждается теоретическая и практическая значимость проводимого исследования; приводятся сведения об апробации работы, а также формулируются положения, выносимые на защиту.

В первой главе представлена исходная теоретическая база для сопоставительного изучения прецедентных имён, используемых в российской и американской рекламе. Анализируются существующие в отечественной и зарубежной литературе научные подходы к изучению интертекстуальности, определяется роль лингво-когнитивного подхода к исследованию феномена; подчёркивается особый статус прецедентных имён как дискурсивных единиц-трансляторов культурно-значимой информации, манифестирующих интертекстуальные связи. Во второй части обсуждаются социально-психологические и культурно-речевые характеристики рекламы, приводится методика исследования прецедентных имён в текстах российской и американской печатной рекламы.

Во второй главе дана общая характеристика содержательно-семантических свойств прецедентных имён в сопоставляемых рекламных дискурсах. Прецедентные имена классифицируются по генетическому признаку на основе последовательного выделения типов указанных единиц по отношению к сферам культурного знания, национальным истокам, вербализуемым прецедентным феноменам.

Третья глава посвящена анализу функциональных свойств прецедентных имён с точки зрения характера и цели их употребления в рекламе. Прецедентные имена классифицируются по особенностям актуализации дифференциальных признаков, а также по соотнесённости с первичным денотатом.

В заключении подводятся итоги исследования и намечаются перспективы дальнейшей работы, связанной с изучением других аспектов заявленной проблемы.

ГЛАВА 1. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ СОПОСТАВИТЕЛЬНОГО ИССЛЕДОВАНИЯ ПРЕЦЕДЕНТНЫХ ИМЁН В РОССИЙСКОЙ И АМЕРИКАНСКОЙ РЕКЛАМЕ

Реклама как вид прикладных коммуникаций в своём сознательном конструировании имеет возможность отбирать выгодные для себя характеристики, оказывая воздействие на выбор со стороны адресата. Проблема повышения эффективности воздействия в стремительно изменяющихся экономических условиях требует обновления способов передачи рекламной информации. Осознание того, что эффективность рекламного сообщения зависит от адекватности учёта представлений о мире, которые имеются у реципиента, заставляет по-новому взглянуть на проблему интертекстуальности.

Изучение прецедентных феноменов, манифестирующих многомерные связи рекламного текста с широким культурным контекстом, стало одним из активно развивающихся направлений отечественной и зарубежной лингвистики (Л.В. Балахонская, М.Ю. Илюшкина, Е.В. Медведева, Т.Е. Постнова, Ю.Б. Пикулева, М.В. Терских, G. Agger, J. Gard1ner, R. Goldman, A. Goddard, J.C. H1tchon, J.O. Jura, S. O'Donohoe, B. Ott, S. Papson, S. Proctor, C. Walter и др.). Использование прецедентных феноменов рассчитано на появление у потенциальных потребителей нужных адресанту ассоциаций, восприятие текста как прозрачной загадки и формирование позитивного отношения к рекламируемому товару/услуге в результате полученного удовольствия от её разгадывания. Такой приём способствует завуалированности и ненавязчивости прагматического воздействия.

Целью настоящей главы является установление исходной теоретической базы для практического исследования закономерностей использования прецедентных имён в российской и американской рекламе в последующих главах диссертации. Для достижения поставленной цели необходимо последовательное решение следующих задач:

– осмыслить накопленный отечественными и зарубежными специалистами опыт изучения феномена интертекстуальности;

– определить понятийно-терминологический аппарат для исследования прецедентных имён в рекламе;

– проанализировать особенности семантики прецедентных имён как трансляторов культурно-значимой информации;

– выявить специфику рекламных текстов с учётом социально-психологических и культурно-речевых характеристик феномена рекламы;

– сопоставить методики, применяемые различными специалистами к изучению интертекстуальных связей.

Решение этих задач даст возможность выявить наиболее перспективные направления изучения прецедентных феноменов в рекламном дискурсе, что позволит наметить оптимальные способы сопоставительного исследования прецедентных имён в российской и американской рекламе.

1.1 Феномен интертекстуальности в свете антропоцентрической парадигмы языкознания

Интертекстуальность как свойство культуры постмодернизма

Феномен интертекстуальности всё чаще привлекает к себе внимание современных философов, лингвистов и культурологов. Столь пристальное внимание уделяется данной проблеме в силу существования особого постмодернистского типа мышления, отличающегося специфическим способом мировосприятия, мироощущения и оценки познавательных возможностей человека, его места и роли в окружающем мире (К. Батлер, В. Вельш, Ч. Дженкс, Д. Лодж, Д. Фоккема).

Постмодернизм как комплекс философских, эпистемологических, научно-теоретических и эмоционально-эстетических представлений прошёл длительный период «первичного латентного формообразования» и выделился как специфическое явление в философии, эстетике и литературной критике в начале 80-х годов XX века [Ильин 2001: 206].

В общефилософском плане постмодернизм осмысляется как феномен, неизбежно возникающий при любой смене культурных эпох, когда происходит слом одной культурной парадигмы и возникновение на её обломках другой (У. Эко, Д. Лодж). Отказ от рационализма и веры в общепризнанные авторитеты, сомнение в достоверности научного познания приводит постмодернистов к убеждению, что наиболее адекватное постижение действительности доступно не естественным и точным наукам или традиционной философии, опирающийся на систематически формализованный понятийный аппарат логики с её строгими законами взаимоотношения посылок и следствий, а интуитивному поэтическому мышлению с его ассоциативностью, образностью, метафоричностью и мгновенными откровениями инсайта. Такое специфическое видение мира как хаоса, лишенного причинно-следственных связей и ценностных ориентиров, мира «децентрированного», предстающего сознанию в виде иерархически неупорядоченных фрагментов, получило определение «постмодернистской чувствительности» (В. Вельш, И.И. Ильин, В. Лейч, Лиотар, А. Меджилл).

Концептуальную основу постмодернистской чувствительности составляют постструктуралистские теории. Теоретики постструктурализма (А.-Ж. Греймас, Р. Барт, Ж. Лакан, М. Фуко, Ж. Деррида) отождествляют сознание человека с письменным текстом как единственным более или менее достоверным способом его фиксации. В постмодернистской системе отсчёта текст существует в силу включённости в перманентный процесс смыслообмена с широкой культурной средой. Это даёт основание для оценки постмодернистского стиля мышления как «цитатного мышления», а постмодернистских текстов как «цитатной литературы» (Б. Морриссетт).

Необходимо подчеркнуть, что если постструктурализм в своей основе ограничивается узкой сферой философско-литературных интересов, то постмодернизм претендует на выражение общей теории современного искусства, особого постмодернистского менталитета [Литературная энциклопедия терминов и понятий 2001: 764].

Как текст рассматриваются литература, общество, история, сам человек. Положение о том, что история и общество могут быть «прочитаны» как текст, приводит к восприятию человеческой культуры как единого «интертекста», который, в свою очередь, служит предтекстом любого вновь появляющегося текста [Ильин 1999: 205]. В основе способа представления содержания культурных традиций лежит понятие интертекстуальности, «артикулирующее феномен взаимодействия текста с семиотической культурной средой в качестве интериоризации внешнего» [Можейко 2001: 333].

По нашему мнению, осмысление культуры как «постмодерна», то есть пост-современности как процессуальности, разворачивающейся «после времени» в ситуации «deja-vu», когда переживание наличного культурного состояния исключает возможность новизны (принцип «всегда уже», по терминологии Деррида), создаёт благоприятную почву для возникновения понятия интертекстуальности, которое становится «отличительным знаком постмодернизма» (trademark of postmodern1sm; M. Pf1ster). Как справедливо отмечает один из авторов электронной энциклопедии «Кругосвет», если претензии на новизну нет, то использование для выражения некоторого содержания уже имеющейся формы становится престижным указанием на знакомство автора текста с культурно-семиотическим наследием [Электронная энциклопедия «Кругосвет» / http].

Термин «интертекстуальность» становится одним из основных в анализе художественных произведений постмодернизма. Этот термин предложен в 1967 году теоретиком постструктурализма Ю. Кристевой на основе переосмысления идеи «диалога», сформулированной М. Бахтиным в книге «Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве» (1924). Основная мысль исследователя сводится к тому, что автор художественного произведения имеет дело не с действительностью вообще, но «с уже оценённой и оформленной действительностью, причём в акте творчества «преднаходимым» является не только содержание, но и форма» [Кузьмина 1999: 11].

У Ю. Кристевой идея «диалога» между текстами также ограничивается сферой литературы, а термин служит для обозначения общего свойства текстов, которое выражается в наличии «структурных связей между двумя или более текстами» (structural relat1ons between two or more texts) [D. Chandler / http.; M. Landwehr 2002]. Литературные теоретики считают интертекстуальность неотъемлемым свойством любого текста, формирующего собственный смысл через имплицитные или эксплицитные ссылки на другие тексты: «all texts are 1nherently 1ntertextual, expl1c1tly or 1mpl1c1tly referr1ng to and gett1ng part of the1r mean1ng from other texts» [Bloom & K1ng Da1l 1997: 610?617].

Общепризнано, что данная проблематика интересовала учёных задолго до Ю. Кристевой. Кроме М. Бахтина, в числе других источников теории интертекстуальности отечественные лингвисты называют теорию анаграмм Ф. де Соссюра, работы Ю. Тынянова о пародии, «историческую поэтику» А.Н. Веселовского.

В своей статье об анаграммах Ф. де Соссюр в начале прошлого века показал, что древнейшие сакральные индийские тексты - гимны «Ригведы» - зашифровывали в своих словосочетаниях ключевые слова, чаще всего имена богов, обычно не называемых. Другие слова текста подбирались таким образом, чтобы в них с определённой закономерностью повторялись звуки ключевого слова: «Порядок элементов организует в анаграммах не столько линеарность, сколько некую вертикаль, выход на иной текст, интертекстуальность» [Ямпольский 1993: 38].

Ю. Тынянов видел в пародии фундаментальный принцип обновления художественных систем, основанный на трансформации предшествующих текстов. Речь идёт о том, что смысл пародии возникает при её соотнесении с предшествующей традицией, которая обязательно включается в чтение пародического текста.

Ю.С. Степанов и Н.А. Кузьмина выделяют отдельным источником теории интертекстуальности «историческую поэтику» А.Н. Веселовского, который пишет о работе фантазии, подчёркивая, что она не создаёт свои образы из ничего, а воспроизводит их из глубины памяти, «памяти о личном прошлом либо об образах, созданных фантазией других поэтов» [цит. по: Кузьмина 1999: 9].

Н.С. Бирюкова дополняет приведённый список ещё одним важным источником интертекстуальности, которым, по мнению исследователя, является отечественная теория текста и контекста. Согласно этой теории, разграничиваются горизонтальный контекст (в пределах данного текста) и вертикальный, охватывающий широкий культурный фон (И.В. Арнольд, О.С. Ахманова, И.В. Гюббенет, Л.А. Машкова, Л.В. Полубиченко, Э.В. Седых, М.А. Соловьева и др.).

Ряд зарубежных учёных подобным образом различают текстовый и социальный контексты (textual and soc1al contexts) и рассматривают интертекстуальные ссылки не только на предшествующие литературные произведения, но и на культурный контекст, включающий историю и общественные отношения [Allen 2000; Chandler / http; Fa1rclough 1989; L1ptak 2003].

Уточнение перечня возможных источников теории интертекстуальности свидетельствует о неослабевающем интересе отечественных и зарубежных лингвистов к поставленной филологической проблеме.

Как уже было отмечено, первостепенную важность для развития теории интертекстуальности представляют работы французских постструктуралистов. Принято считать, что каноническую формулировку понятий «интертекстуальность» и «интертекст» даёт Р. Барт: «Каждый текст является интертекстом; другие тексты присутствуют в нём на различных уровнях в более или менее узнаваемых формах: тексты предшествующей культуры и тексты окружающей культуры. Каждый текст представляет собой новую ткань, сотканную из старых цитат. Обрывки культурных кодов, формул, ритмических структур, фрагменты социальных идиом и т. д. - все они поглощены текстом и перемешаны в нём, поскольку всегда до текста и вокруг него существует язык» [Ильин 1999: 207].

Такое широкое определение инициирует появление самых разнообразных подходов к анализу обсуждаемого феномена, однако теория интертекстуальности складывается преимущественно в ходе исследования интертекстуальных связей в художественной литературе (И.В. Арнольд, У. Бройх, А.К. Жолковский, Н.А. Кузьмина, М. Пфистер, И.П. Смирнов, Н.А. Фатеева, G. Genette, L. Hutcheon, M. R1ffaterre, L. Zavala).

Ж. Женнетт, У. Бройх и М. Пфистер понимают интертекстуальность как «соприсутсвие» в одном тексте двух или более текстов» [Ильин 1999: 208].

Принимая это определение, А.К. Жолковский видит суть интертекстуальности «не столько в простом воздании должного предшественникам или полемике с ними, а в том, что новые акты творчества совершаются на языке, в материале, на фоне и по поводу ценностей той литературной традиции, из которой они возникают и которую они имеют целью обновить» [Жолковский 1992: 34].

И.П. Смирнов, приводя примеры из творчества Б.Л. Пастернака, определяет интертекстуальность как способность текста полностью или частично формировать свой смысл посредством ссылки на другие тексты [Смирнов 1995: 12]. Н.А. Кузьмина понимает под интертекстуальностью маркированную определёнными языковыми сигналами «перекличку» текстов, их диалог [Кузьмина 1999: 20]. И.В. Арнольд осмысляет феномен как включение в текст целых других текстов с иным субъектом речи либо их фрагментов в виде цитат, реминисценций и аллюзий [Арнольд 1999: 351]. Л. Дэлленбах, П. Ван ден Хевель трактуют рассматриваемый феномен ещё более узко: как взаимодействие различных видов внутритекстовых дискурсов - дискурс повествователя о дискурсе персонажей, дискурс одного персонажа о дискурсе другого [Ильин 1999: 208].

Н.А. Фатеева изучает проблему интертекстуальности как с авторской, так и с читательской позиции. С точки зрения читателя, интертекстуальность определяется как установка на более углубленное понимание текста или разрешение его непонимания за счет экспликации многомерных связей с другими текстами; с точки зрения автора - как способ порождения собственного текста и утверждения своей творческой индивидуальности через сложную систему отношений оппозиций, идентификаций и маркировки с текстами других авторов [Фатеева 1997: 12].

При таком подходе особую значимость приобретает мысль о том, что интертекстуальность является неотъемлемым фактором понимания и интерпретации любого произведения. Иными словами, читатель должен обладать так называемой «интертекстуальной компетенцией», сформированной его подключённостью к мировой культуре и позволяющей ему узнавать цитаты не только в смысле формальной констатации их наличия, но и в смысле их содержательной идентификации. Для восприятия нового текста читатель должен быть носителем «интертекстуальной энциклопедии» (понятие У. Эко), основу которой составляет «предварительное знание, совокупность сведений культурно- и материально-исторического, географического и прагматического характера» [Олизько 2002: 32].

Итак, становится вполне очевидным, что конкретное содержание термина разнится в зависимости от теоретических и философских предпосылок, которыми руководствуются учёные. Понятно, что список исследователей, занимающихся проблемой интертекстуальности, можно продолжить. Свою задачу, однако, мы видим в представлении наиболее авторитетных мнений, круг которых считаем ограниченным. Так или иначе, во всех определениях присутствуют некоторые инвариантные признаки, которые могут быть сведены к следующему: интертекстуальность - присутствие в тексте других текстов или их элементов.

Изначально узкая направленность теории интертекстуальности на исследование художественной литературы с течением времени получает более широкое переосмысление в работах зарубежных и отечественных лингвистов (Н.С. Бирюкова, Е.А. Нахимова, П.Б. Паршин, Ю.Б. Пикулева, A. Berger, J. F1ske, S. Gadavan1j, R. Goldman, J. Goodw1n, C.R. Langan, B. Ott, S. Papson, C. Walter). При таком подходе феномен интертекстуальности рассматривается как особенность существования массовой культуры, средств массовой коммуникации, произведений изобразительного искусства, архитектуры, музыки, театра, кинематографа - то есть текстов, построенных знаками иных, нежели естественный, семиотических систем: «Much of what we «know» about the world 1s der1ved from what we have read 1n books, newspapers and magaz1nes, from what we have seen 1n the c1nema and on telev1s1on and from what we have heard on the rad1o. L1fe 1s thus l1ved through texts and framed by texts to a greater extent than we are normally aware of» [Chandler / http.].

Расширение границ понятия интертекстуальности в условиях осознания существования феномена в многообразных сферах культуры приводит учёных к необходимости разработки новых подходов к изучению обсуждаемой проблемы.

Лингво-когнитивный подход к изучению феномена интертекстуальности

В последние три десятилетия многочисленные изменения в политической, социальной и культурной жизни всего мира, совпавшие со сменой культурно-исторической эпохи модерна эпохой постмодерна, привели к переформулировке задач филологических исследований в ответ на «разворот» лингвистической проблематики в сторону человека и его места в культуре (В.А. Маслова). Это обусловило возникновение антропоцентрической парадигмы в языкознании, учитывающей насущные потребности общества в информации о жизни человека со всеми его психическими, социальными и этнокультурными характеристиками [Иссерс 1999]. С позиций новой научной парадигмы, человек немыслим вне языка и языковой способности как способности к порождению и восприятию речи. Язык вторгается во все мыслительные процессы: человек создаёт текст, который запечатлевает динамику мысли и способы её представления с помощью средств языка [Маслова 2004].

Осознание того, что мыслительные категории практически неотделимы от языковых, приводит учёных к выводу о том, что изучение языковых форм представления знаний заведомо неполно без обращения к когнитивным категориям. Закономерно формируется когнитивный подход к языку, предполагающий разностороннее освещение языковых явлений с точки зрения выполняемых ими когнитивных и коммуникативных функций (Л.Г. Бабенко, Н.Н. Болдырев, Е.С. Кубрякова, В.А. Маслова, И.А. Стернин, А.П. Чудинов и др.). Согласно данному подходу объяснить сам процесс коммуникации можно «только через экспликацию связей языкового выражения со структурами значений и процедурами их обработки» [Иссерс 1999: 18].

Рассматривая коммуникацию не просто как передачу информации от адресанта к адресату, а как процесс взаимодействия и взаимокорректировки индивидуального сознания каждого из коммуникантов с целью передачи/получения/обмена информацией, то есть того или иного воздействия на собеседника, необходимого для осуществления совместного действия, Д.Б. Гудков и В.В. Красных обосновывают лингво-когнитивный подход, который предполагает анализ как собственно лингвистических, так и когнитивных аспектов коммуникации [Красных 2002: 21]. Выделяются два основных «плана» коммуникации: 1) общелингвистический аспект, релевантный для любого дискурса; 2) национально-детерминированный компонент, актуальный для национального дискурса. Таким образом, с одной стороны, данный подход позволяет анализировать универсальное в коммуникации; с другой - исследовать национальное в коммуникации, выявлять и описывать её специфические составляющие.

К лингво-когнитивным единицам Ю.Е. Прохоров и Д.Б. Гудков относят систему национально-детерминированных минимизированных представлений, которые являются результатом действия определённого алгоритма минимизации того или иного элемента культуры [Прохоров 2003: 149].

Таким образом, лингво-когнитивный подход смещает акцент лингвистических исследований на проблему интертекстуальной компетенции как основу взаимодействия «говорящих», «культурно-детерминированных сознаний» (Д.Б. Гудков), что позволяет констатировать начало нового этапа в развитии теории интертекстуальности, ориентированного на субъект познания.

По мнению Д.Б. Гудкова, сознание осуществляет «интериоризацию индивидом окружающей действительности в форме определённым образом структурированных и систематизированных знаний и представлений» [Гудков 1999 (б): 8]. В сознание поступает культурная информация, где она фильтруется, перерабатывается, систематизируется. Согласно Г.Г. Слышкину, сознание «отвечает за выбор языковых средств, эксплицирующих эту информацию в конкретной коммуникативной ситуации для реализации определённых коммуникативных целей» [Слышкин 2000 (а): 63].

Многие специалисты отстаивают точку зрения, согласно которой далеко не всё содержание человеческого сознания может быть вербализовано, то есть находит выражение в единицах языкового уровня (П. Гальперин, Г.В. Ейгер, А.Н. Уайтхед). В связи с этим разграничивают два вида сознания - языковое и когнитивное. По мнению Т.М. Дридзе, языковое сознание является «таким уровнем сознания, на котором образы, представления, мыслительные структуры обретают языковое оформление» [Дридзе 1976: 97]. При этом языковое сознание выступает обязательным условием существования и развития всех других форм сознания [Ейгер 1990]. Однако языковое сознание не тождественно когнитивному сознанию, поскольку «никогда не устанавливается полного тождества между когнитивными единицами индивидуального сознания и «знаемыми» языковыми значениями» (Д.Б. Гудков).

С таких позиций в основе интертекстуальной компетенции лежат когнитивные структуры, понимаемые как неделимые и нечленимые когнитивные единицы, хранящие «свёрнутое» знание или представление, формирующие разные виды компетенции [Красных 2003: 64]. Поскольку информация, хранимая в виде когнитивных структур, включает в себя не только сведения об окружающем мире, но также знание языка и знание о языке, выделяются лингвистические и феноменологические когнитивные структуры.

Лингвистические когнитивные структуры лежат в основе языковой компетенции и формируют совокупность знаний и представлений о законах языка, о его синтаксическом строении, лексическом запасе, фонетико-фонологическом строе, о законах функционирования его единиц и построения речи на данном языке. Феноменологические когнитивные структуры формируют совокупность знаний и представлений о феноменах экстралингвистической и собственно лингвистической природы, то есть об исторических событиях, реальных личностях, законах природы, произведениях искусства, в том числе литературных, и т. д. [Красных, Гудков, Захаренко, Багаева 1997: 63].

Согласно рассуждениям Н.С. Олизько, на уровне восприятия текста имеют место процессы расшифровки воспринимаемых языковых кодов, поэтому активизируются, в первую очередь, лингвистические когнитивные структуры; далее на уровне интерпретации происходят процессы расшифровки глубинного смысла, и здесь ведущая роль принадлежит феноменологическим когнитивным структурам [Олизько 2002: 33].

Таким образом, процесс понимания (восприятия и интерпретации) текста связан с активизацией когнитивных структур. Будучи ментальными единицами, когнитивные структуры находят своё выражение в речи, актуализируя прецедентные знания и представления - значимые для личности в познавательном и эмоциональном отношении, имеющие сверхличностный характер, регулярно воспроизводимые в речи носителей языка (К.В. Балеевских, Л.О. Бутакова, Ю.Н. Караулов).

Прецедентные знания и представления хранятся в когнитивной базе, под которой понимается «совокупность знаний и представлений, общих практически для всех членов лингво-культурного сообщества» [Гудков 2003: 98]. Составляющими когнитивной базы являются не личные знания и представления индивидов, а минимизированные «национально-детерминированные инварианты восприятия» последних.

Речевое поведение всегда ориентировано на инвариант, хранящийся в когнитивной базе, то есть для адекватной коммуникации необходимо знакомство коммуникантов с одними и теми же элементами когнитивной базы того национально-лингво-культурного сообщества, на языке которого осуществляется общение [Красных 2002: 32].

Возникновение понятия прецедентности ассоциируется с именами Ю.Н. Караулова и его последователей - Д.Б. Гудкова и В.В. Красных. В 1986 году понятие «прецедентный текст» было разработано и введено в научную практику в докладе Ю.Н. Караулова «Роль прецедентных текстов в структуре и функционировании языковой личности». Несколько видоизменяя первоначальное определение, московские учёные (Д.Б. Гудков, В.В. Красных, Д.В. Багаева, И.В. Захаренко) выделяют следующие признаки прецедентных феноменов:

1) хорошо известные всем представителям национально-лингво-культурного сообщества;

2) актуальные в когнитивном (познавательном и эмоциональном) плане;

3) обращение (апелляция) к которым постоянно возобновляется в речи представителей того или иного национально-лингво-культурного сообщества [Красных 2002: 44].

Принимаемое в целом в научных кругах, определение остаётся одной из наиболее дискуссионных проблем, вызывая справедливую критику ряда исследователей.

Согласимся с мнением Ю.А. Гунько [Гунько 2002] и Е.А. Нахимовой [Нахимова 2004] в том, что критерий общеизвестности является в большой степени условным, поскольку не всегда легко установить, какие феномены «хорошо известны всем» и обращение к каким из них возможно без дополнительной расшифровки. Кроме этого, неясны критерии, в соответствии с которыми можно говорить о «постоянной возобновляемости» прецедентных феноменов в речи.

Отметим, что критические замечания в отношении приведённого определения нисколько не умаляют очевидных достоинств активно развивающейся в отечественной лингвистике теории, а, скорее, свидетельствуют о нарастающем интересе учёных к обсуждаемой филологической проблеме и стремлении прийти к однозначности терминологии.

В рамках настоящего исследования за основу принимается определение Д.Б. Гудкова и В.В. Красных с учётом существенных корректировок, внесённых Е.А. Нахимовой: прецедентные феномены - это феномены:

1) известные значительной части представителей лингво-культурного сообщества;

2) актуальные в когнитивном (познавательном и эмоциональном) плане;

3) обращение к которым обнаруживается в речи представителей соответствующего лингво-культурного сообщества [Нахимова 2004: 172].

Д.Б. Гудков выявляет сущностные характеристики прецедентных феноменов: инвариантность, воспроизводимость, «персонифицированность», эталонность, аксиологическая маркированность [Гудков 1999 (б): 6]. Аксиологическая маркированность, которая выражается в закреплении за прецедентным феноменом определённой оценки по шкале «хорошо - плохо», тесно связана с эталонностью: прецедентные феномены выступают некими образцовыми примерами характеристик и/или поступков и диктуют модели того, что нужно/не нужно делать, то есть задают некоторую «парадигму поведения» представителей лингво-культурного сообщества [Гудков 1999; 1999 (б); 2003].

Инструктивная роль прецедентных феноменов объясняется свойством суггестивности: «прецедентность как таковая есть суггестивность (внушаемость), создаваемая путём «втягивания» реципиентов в прецедентное поле, в котором автор ведёт игру с образцами-примерами, соглашаясь или оспаривая их - иногда открыто, иногда замаскированно» [Сорокин, Михалева 1989 (а): 42].

С обоснованием нового подхода вопрос о соотношении понятий «прецедентность» и «интертекстуальность» становится одним из наиболее неоднозначных в отечественной лингвистике. В большинстве исследований они используются синонимично (Н.С. Бирюкова, С.И. Сметанина), что свидетельствует о размытости границ между двумя понятиями и отсутствии чётких критериев разграничения.

Р.Л. Смулаковская и Я.В. Кузнецова, пользуясь терминологией П.Х. Торопа, приходят к выводу, что интекст (текст в тексте) является прецедентным в самом широком понимании термина «прецедент». Однако едва ли можно говорить о равнозначности понятий: прецедентный текст всегда ориентирован на когнитивную базу массового читателя, что вовсе не является обязательным для любого интекста [Смулаковская, Кузнецова 1999: 136].

Н.В. Немирова подчёркивает что, с одной стороны, понятие интертекстуальности оказывается шире, поскольку для понимания элементов «чужого» текста адресату требуются дополнительные «разыскания». С другой - понятие прецедентности трактуется шире интертекстуальности, так как прецедентными могут быть не только тексты: информация о прецедентном феномене не всегда вербально выражена [Немирова 2003: 154?155].

По нашему мнению, появление понятия прецедентности в рамках лингво-когнитивного подхода в отечественной лингвистике отражает одну из сторон в исследовании широко понимаемого феномена интертекстуальности, связанную с выявлением национально-культурной специфики коммуникации посредством анализа элементов, составляющих инвариантную общенациональную часть в сознании взаимодействующих субъектов.

Ю.Е. Прохоров подчёркивает, что если прецедентный текст входит в прагматикон (совокупность личных деятельностно-коммуникативных потребностей) личности, то его использование в речи связано с лингво-когнитивным уровнем, то есть системой знаний о мире и образе мира, которые реализуются в данной лингвокультуре. Реализация когнитивной функции языка происходит в процессе его функционирования путём передачи через язык текстовой информации о накопленных данной культурой сведений об окружающем мире [Прохоров 2003: 152].

Развивая мысль Ю.Е. Прохорова, можно сказать, что отсылка ко всем прецедентным феноменам имеет как прагматическую направленность, выявляющую цели, мотивы и установки языковой личности, так и лингво-когнитивную направленность, включающую личность в речевое общение конкретной культуры и нацеленную на установление «своего» среди «своих».

Единицами системы прецедентных феноменов являются прецедентный текст (ПТ), прецедентное высказывание (ПВ), прецедентная ситуация (ПС) и прецедентное имя (ПИ). Все названные феномены тесно взаимосвязаны. При актуализации одного из них может происходить актуализация нескольких остальных (Д.Б. Гудков, В.В. Красных, И.В. Захаренко, Д.В. Багаева).

Прецедентный текст определяется как «законченный и самодостаточный продукт речемыслительной деятельности, (поли)предикативная единица; сложный знак, сумма значений компонентов которого не равна его смыслу; ПТ хорошо знаком любому среднему члену национально-культурного сообщества; в когнитивную базу входит инвариант его восприятия; обращение к ПТ многократно возобновляется в процессе коммуникации через связанные с этим текстом прецедентные высказывания или символы» [Красных, Гудков, Захаренко, Багаева 1997: 64].

Прецедентное высказывание - репродуцируемый продукт речемыслительной деятельности; законченная и самодостаточная единица, которая может быть или не быть предикативной; сложный знак, сумма значений компонентов которого не равна его смыслу; в когнитивную базу входит само ПВ как таковое; ПВ неоднократно воспроизводится в речи носителей русского языка. К числу ПВ принадлежат цитаты из текстов различного характера, афоризмы, пословицы, поговорки [Красных, Гудков, Захаренко, Багаева 1997: 65].

Прецедентная ситуация - некая «эталонная», «идеальная» ситуация, связанная с определёнными коннотациями, когда-либо бывшая в действительности или принадлежащая виртуальной реальности созданного человеком искусства; в когнитивную базу входит набор дифференциальных признаков ПС, означающим ПС может быть прецедентное высказывание или прецедентное имя, а также не прецедентный феномен [Красных 2002: 45].

Прецедентное имя - индивидуальное имя, связанное или с широко известным текстом, как правило, относящимся к числу прецедентных (например, Обломов, Тарас Бульба), или с ситуацией, широко известной носителям языка и выступающей как прецедентная (Иван Сусанин, Колумб), имя-символ, указывающее на некоторую эталонную совокупность определённых качеств (Моцарт, Ломоносов) [Гудков 2003: 108].

В таком ракурсе интертекстуальность исследуется с позиций прагматической и когнитивной значимости её реализации в процессе «непосредственной коммуникации» (по терминологии В.В. Красных): с точки зрения способности коммуникантов оперировать культурно-значимой информацией, воплощённой в системе прецедентных феноменов, ядро которой формируют прецедентные имена.

В интересах настоящего исследования мы разделяем позицию Д.Б. Гудкова, декларирующего особое положение прецедентных имён в системе прецедентных феноменов. Прецедентные имена относятся к ядру языковых средств хранения и трансляции культурной информации, предопределяющих понимание/непонимание соответствующих текстовых фрагментов [Гудков 1999 (б): 6]. Роль прецедентных имён в хранении и трансляции культурной информации, а также особенности их актуализации в речи обсуждаются в следующем параграфе.

Прецедентные имена как трансляторы культурно-значимой информации

Особое положение прецедентных имён в системе прецедентных феноменов обусловлено их семантической двуплановостью (О.Н. Долозова, Д.И. Ермолович). Формальная констатация принадлежности данных языковых единиц к классу имён собственных лишила бы их права функционирования в речи иначе, чем для идентификации, и навесила бы ярлык «семантически неполноценных», «дефектных» словесных знаков, которые могут «только различать, опознавать обозначаемые предметы, лица, без указания на качественную, содержательную характеристику данного индивидуума или единичного предмета» [Уфимцева 2004: 157]. Однако специальные наблюдения за функционированием прецедентных имён в речи позволили выявить существенные отличия от имён собственных и отнести их к особому разряду лексики (Д.Б. Гудков, О.Н. Долозова, М.А. Соловьева).

Имена собственные служат для индивидуального обозначения предмета безотносительно к описываемой ситуации и без обязательных уточняющих определений, выполняя номинативную функцию. Как указывает А.В. Суперанская, данная функция имён собственных проистекает из отсутствия связи с понятием, соотнесённости с классом объектов и тесной связи с единичным конкретным объектом [Суперанская 1978: 33].

Прецедентные имена, в отличие от имён собственных, обозначают конкретных людей, места, события и формируют класс индивидуальных имён, то есть имён, область определения которых состоит лишь из одного элемента, экстенсионал этого имени включает один объект (Колумб, Плюшкин, Магадан, Бородино). Индивидуальными именами называют «телесные», или «воплощённые», имена собственные [Гудков 1997: 118?119]. Подчеркнём, что статусом прецедентных обладают только те индивидуальные имена, которые входят в когнитивную базу, то есть инвариантное представление обозначаемого ими «культурного предмета» является общим для всех членов лингво-культурного сообщества и воспринимается как образец тех свойств, которыми обладает целая группа объектов и которые не теряют при этом своей индивидуальности. Прецедентным именам принадлежит ключевая роль в представлении определенных моделей поведения, одобряемых или осуждаемых обществом [Гудков 1997: 126].

Прецедентные имена не ограничены выполнением функции индивидуализирующей номинации, их функциональные возможности намного шире вследствие особенностей семантической организации.

На примере прецедентного имени Золушка О.Н. Долозова доказывает, что знаковое значение данной прецедентной единицы состоит из четырёх компонентов: